Пасха - Записки из вольного подполья

ПАСХА (ЗАПИСКИ ИЗ ВОЛЬНОГО ПОДПОЛЬЯ)

     Апрель 2020 года. Повсюду  свирепствует «ковид». В наш храм в Москве пускали только привитых и то ограниченное количество, а я не прививался. Настоятель наш спрашивает меня:
     – Ты привился, кьюар код есть?
     – А я каждую неделю прививаюсь спутником, как каждый апостол привился спутником ко Христу. Регулярно прививаюсь крови Христовой – причащаюсь, – отвечаю.
     Настоятель с возмущением смотрит на меня:
     – Ты давай не умничай! Чтоб больше не приходил. Я тебя боюсь, заразишь ещё!
     Я возражаю:
     – Но ведь вы привитый, и поэтому я вас не боюсь. Я знаю – вы меня не заразите! А вы боитесь. А для чего тогда  прививаться, если можно заразиться, как и не привитому? Ну какой тогда толк в прививке? – что-то я логики не пойму.
     В общем, мне в храм дорогу закрыли и я поехал в провинцию, в подполье, где не было таких строгих правил. А настоятель, привитый, всё же два раза заболевал.
     И вот я уехал перед Пасхой к родственникам на время карантина в Шумерлю, провинциальный городок в Чувашии. В Москве все храмы позакрывали, а здесь он был открыт. А заодно я пил и заготавливал берёзовый сок. Наготовил с полсотни пластиковых бутылок «полторашек», свежий сок заливал, насыпАл три столовых ложки песка сахарного, вкладывал нарезанную дольку лимона, бросал с десяток-полтора изюминок, и оставлял в подвале настаиваться. «Полторашку» раздувает, она становится, как камень, от образующихся газов. Для лета – отличный бодрящий прохладительный газированный напиток. А в некоторые бутылки и маленький кусочек дрожжей добавлял – такой газированный напиток даже в голову на краткое время слегка ударял.
     Наступила Пасха. На ночную службу не ходил. С утра же отправился в храм.
     Небо было серым, хмурым. Холодный ветер. Дорога шла в гору вдоль прореженной дубовой рощицы. Даже не дорога, а разбитая колея. Слякотная, скользкая, грязная, глинистая. Ведущая как в глубины души. Иду краем леса. А в ветвях кутерьма птиц, пение, свисты, все пернатые друг друга поздравляют с великим праздником, с весной! Думаю, что это за птицы? Пригляделся – скворцы, неделю, как прилетели.
     Увидели, что я на них пристально смотрю, вспорхнули, разлетелись.
     Вытащил телефон. Через интернет нашёл пение скворцов, включил на всю мощь. И полилось восхитительное чивикание и посвисты. Остановился. Смотрю, скворцы стали подлетать ко мне поближе. Расселись на ближайших ветвях, разглядывают: вроде, как не дятел, не сова, и на хищника не похож, а значит, большой скворец под ними идёт с весёлой песней. Подпевать стали. Пошёл дальше.
     Навстречу чья-то белая лайка бежит. Вразвалочку. Хозяева, видно, прогуляться выпустили, не всё же ей двор охранять да гавкать на проходящих, подозревая в каждом вора и разбойника. Лик у неё светящийся, приветливо улыбающийся. Удивился я, хмурость в душе утренняя прошла. Глянул под ноги, а там рыжим золотом стелется ковёр прошлогодней травы  и листвы, а из-под неё пробивается живой молодой изумруд. В прозрачных лужах ветерок волнительно жемчуга да серебро перебирает.
     На службе (хотя в Москве из-за ковида она запрещена) помолился за наших московских прихожан, причастился – привился спутником ко Христу – в очередной раз. На крестном ходе дали нести деревянный крест. Богомольцев было немало. Слегка кропила с неба святой влагой жиденькая морось, плавно опускались редкие белоснежные ангелы в виде снежинок. Так было хорошо!
     Домой шёл опять той же дорогой через дубраву. Вдруг слышу с дерева клёкот: «Глюк-глюк-глюк!»
     Смотрю – краснокнижный зелёный дятел в красной шапочке. Понял, что он говорит про какую-то существующую нереальность, глюки, по современному, и сразу догадался: ведь это он христосуется со мною, для неверующих людей воскресение Христово – нереальность – глюк. А вот даже для дятла эта «нереальность» существует. Потом попалась дворняжка, подбежала, стала, как мне показалось сначала, облаивать. А я возьми да и ответь ей: «Воистину воскресе!» Собака удивилась – и остановилась. И даже мордой рассияла. Пошёл я дальше. Затем откуда-то прибежала чёрная мохнатая шавка, но я её сразу поприветствовал: «Христос воскресе!» Та восторженно гавкнула два раза – «Воистину воскресе!» – и пропустила меня дальше. Так хорошо уметь общаться с животными!
     А дальше ворона на дереве встретилась, воскликнула: «Х-р В-скр!» я ей в ответ: «Воистину воскресе!»
     Иду дальше – желна, та, которая чёрный дятел: «....  ...  .-- ...» – «ХС ВС», – выстукивает по дереву.
     А я в детстве радиоделом с четвёртого класса занимался, приёмники соседям ремонтировал, себе ламповый приёмник собрал, а потом транзисторный, на свалке за городом лазил, детали из выброшенных поломанных радиоприёмников доставал, переписал полностью в несколько общих тетрадей даже толстую книгу для радиолюбителей, со всеми чертежами, которую попросил у одноклассника почитать, он тоже увлекался радиоделом. Изучал даже азбуку Морзе, в эфир выходил, в восьмом классе был пойман компетентными органами за радиохулиганство, оштрафован, обложен подпиской, что радиохулиганством больше заниматься не буду и никого этому радиомастерству не научу, а потому, для пущей острастки, и радиокружок во Дворце пионеров закрыли. И мне, не вышедшему в графа Монте-Кристо, но выходившему в эфир с позывным "Ричард", король который – Львиное Сердце – пришлось переквалифицироваться в упра...жнения на гитаре – учиться играть на ней. Научился...
     Понял я, что желна эта христосуется со мною. Крикнул ей в ответ: «Воистину воскресе!» И простучал палкой по стволу: «.--  .--». И пошла тут радость: налетел легкокрылый ветерок и давай шумно христосоваться с ветвями дерев, усеянными наливающимися соком почками. Припорхнул мелкий дождичек и застучал по моему капюшону: «Христос воскресе!» Я задорно отвечаю и ему. И дождичек полетел дальше в лес, делиться радостью. А за ним и тучки убежали к горизонту, неся ему благую весть. Выглянуло и залило все окрестья в пасхальном приветствии вешнее солнышко. Всё кругом засияло, заликовало! Глянул в лужу, а там  – бирюзовые небеса, возглашают о Христе и христосуются возвышенно и торжественно с землёй.
     И, подходя к дому, я вдруг заметил, как тайком мохнатый шмель, чуть ли не по-фофановски, похристосовался с цветком розовой медуницы. Ведь до майских ландышей, как в стихотворении Константина Фофанова, ещё далеко!
     Весь день на душе было необыкновенное пасхальное воодушевление!
     Вечером пошёл за берёзовым соком в лес. Замела густая метель. Темнело. А на широкой просеке с подростом – вовсю пение скворцов, и такой концерт устроили: и скворчание, и щебет, и щёлкание, и посвистывание, и трели. Эти любовные признания были поразительны по своей красоте!
     А в глубине потемневшего леса было тихо. Забрал набежавший за день берёзовый сок, попил его, а он своим холодным сладчайшим вкусом в уста поприветствовал меня о Христе.
     По темноте возвращался домой. Следы мои уже были заметены снегом, видимость за метелью была слабая, а в подросте просеки слышу – опять: такие песни! Это по-прежнему среди метели в любовной горячке порхают скворцы, взмывают, садятся на ветки, поют, заливаются, перелетают с деревца на деревцо, с куста на куст. И каждый поёт свою «Песнь песней» – каждый певчий Соломон. Хорошо, что я понимаю язык животных, птиц, растений! И я действительно понимал: это была песнь любви!
     Я стоял и слушал, и вспоминались слова на утренней службе из «Деяний апостолов»: «предзрех Господа предо мною выну, яко о десную мене есть, да не подвижуся: сего ради возвеселися сердце мое, и возрадовася язык мой…»   
     И видел я Бога – через все Его проявления, и видел, как Он прославляет каждое своё творение, и как каждое дыхание да хвалит Господа!