Жизнь прожить гл 67 Кто- то рассудит, а кто и осуд

Гл. 67                КТО- ТО РАССУДИТ, А КТО И ОСУДИТ
К концу дня Иван Пантелеевич решил навестить колхозников на лугу- работы с первым укосом сегодня могли закончиться, если поработать допоздна, тогда нужно самому помочь. Говорить пока о своих планах им ни к чему, только можно попытать, что сами- то думают о восстановлении села и колхоза.
Шел верхней дорогой за огородами не спеша, разглядывая посевы ближнего поля. Пока виды ничего, неплохо засеяли, прорех мало. Но теперь нужен дождь- колос наливается. Не успеешь оглянуться, как
подскочит пора начинать уборку. А значит уже надо проверять, а то и ремонтировать инвентарь, обеспечивать всем необходимым кузницу, плотников, подправить ригу, телеги, сбруи. Все поизносилось. Иван Пантелеевич качал головой- с фронта, пока ни кого, а хоть пару- тройку мужичков и все б дело веселей спорилось. Хотя, один, вон, пришел, и принес только проблемы- ну, так получилось. Не всякое лыко в строку.
Проходя мимо сараев и риги, окинул хозяйским глазом еще раз. Нужно и с крышами поработать чуть, и так, по мелочи пройтись- затворы, навесы, где щели подмазать, а вообще, еще пару- тройку годков постройки потерпят. Но, если дело наладится- ни каких пар и троек. Начинать только с них. Не будет колхоза- не будет и деревни. Вот это завтра и нужно будет доказывать Хоркину, вот только поймет ли, не испугается? Только б не запретил- будет ставить палки в колеса в самом начале- многого не сделаешь.
Пришел на луг Каменного, там все работы были в разгаре. Нужно еще было перевезти с пяток, может чуть больше, возов. Завидев его, колхозники приостановили работу. Собрались вокруг него.
-Ну, как Иван Пантелеич, справляемся мы тут без тебя?- Выступила вперед Зинуха Бушуева.
-Ваши копны хоть на ВДНХ вези на показ. И я могу вас захвалить, только вдруг рогатым немкам наше сенцо будет не по вкусу?- Пошутил Иван Пантелеевич. Но, как почти сразу понял, пошутил зря. Некоторые колхозницы приняли шутку всерьез.
-А что, может и вправду, друга земля, други корма- передохнут, глядишь? 
Тут большинство притихли и недоуменно смотрели на председателя. Ивану Пантелеевичу пришлось идти на попятную.
-Вот, скажи вам что. Они ж не бегемоты какие, и не жирафы. Коровы, они и есть коровы. Уж если придут живыми через месяц- два, сами подумайте, чем их в дороге- то кормили, какими пряниками, да конфетами. Вы только побольше готовьте, не поленитесь. А они не поленятся уж точно- сожрут, как миленькие.
И все равно, бабы нашли, где посмеяться:
- Куда  мы без председателя, когда этих немок пригонят? От них со страху разбежимся.
-Справитесь, ещё и как, не с этим справлялись- Ивану Пантелеевичу полегчало на душе- он по прежнему нужен своим людям, даже, казалось бы в таких мелочах. Решил- самое время задать мучивший его вопрос.
-Только вот, согласятся ли эти немочки жить в нашем сарае, да и хватит ли им места. Или вы их будете приучать, как и сами живете? В тесноте- не в обиде?

Стр. 177
Теперь осторожно вперед продвинулась Антонина. Они с Таей, как- то неудобно жались в сторонке.
-Мы, уж, Пантелеич, гадали об этом. Что- нибудь для них строить, наверное опоздали- с самой весны нужно.  А скотины то будет с полсотни, в ригу чтоль?
-Хорошее решение, штабелями будем складывать мороженные туши, если на мясо, конечно.- Иван Пантелеевич говорил и внимательно смотрел на Антонину- он даже намеком не хотел ее обидеть, а вдруг шутка ей покажется с издевкой- но молочко, пока важнее. Завтра приедет Хоркин,
решим.- Антонина, как ему показалось, среагировала нормально. Но не стал говорить,  что у него уже решение с сараями ждет воплощения.
-Ну а сами, на зиму- то, как, готовитесь? Как с едой, одеждой, и ребятишек надо в школу готовить. – И не дожидаясь ответа предложил- вот завтра, не побойтесь задать ему парочку вопросов об этом, а я вас поддержу. Подошли две арбы и колхозницы разошлись по местам. Нашлись вилы и председателю. Дело с погрузкой спорилось- на воз уходило по две копны. Только вот, не очень крупное сено на возу топорщилось, ссыпалось вниз. Надо было хорошенько утаптывать и затем увязывать. Иначе на маленьком уклоне воз мог попросту завалиться. А вся беда- веревки- то кое- какие, и те- узел на узле. Иван Пантелеевич смотрел на все это, сам же пытался состряпать воз, который, ну хоть бы не на ВДНХ, а до риги доковылял, и с сомнением думал о завтрашней беседе. Кто будет прав?
А что б отстроить колхоз, в таком виде, в каком он задумал- не одни надежные веревки нужны. Ладно, веревки и сами сплетем- всю жизнь в деревне умели их крутить- вертеть. А есть материалы, которых во всей стране пока или совсем нет, или кот наплакал- вся ж промышленность последние годы работала на армию. Где, например, взять стекло, цемент, кровельное железо, или, там, толь, шифер?  Какие были заводы- стоят в разрухе. А в кузнечном горне их не сделать.
Конечно, через год- два и такие заводы будут, после Гражданской не на много лучше было. Но, вот через месячишко- другой пригонят скотину-  и в самом деле- куда ставить? Зима- то не через год- два настанет.
Иван Пантелеевич вздыхал, оглядывался и натыкался на вопрошающий взгляд Таи, что работала у другого воза. На душе и теплело- видел, Тая понимала его состояние, даже, пока, не знала,  о чём думает он сам, переживала за него, но и брало сомнение- удержится ли от соблазна попытаться остановить его, помешать взяться, по сути, за обновление жизни всей деревни,  которая не один век пускала корни в эту землю и с теми же корнями была выкорчевана за годы войны. Она, как умная женщина, уже поняла, с тех нескольких слов утром- он вернулся с новыми мыслями о будущей жизни колхоза, и теперь этим и будет занят, пока не сделает все, что задумал. А этот воз потяжельше вот такого, с сеном. А не тащить- он не сможет. Потому, что, он весь, вот такой. И это тоже ей надо понять.
Может Тая и понимала, но только её понимания ему теперь было мало. Она переживает за него как за мужа, но еще важнее сейчас, поддержка всех колхозников, коллектива- это в первую очередь. Что б не отошли в сторону, не потянули одеяло на себя- понятно, измучились и изголодались за войну, но только они, истосковавшиеся по мирной и хорошей жизни. Надо восстановить страну, самое малое- хотя бы даже не в таком виде, в каком её застала война- на то нужно будет много лет, а хотя бы способной для жизни. А получится- и потихоньку дальше дело пойдёт. А для этого нужна их любовь к этому клочку земли, их обида за её разруху. И они смогут отдать последние силы, но сделать это для детей. А значит должны поверить ему, что он, их председатель, ведёт туда куда надо, и что он не подведет. И нужно не подвести.
Рассуждения не выходили из головы Ивана Пантелеевича. Вопреки планам, кажется, указывающим правильную дорожку, тут же, рядком выстраивались в очередь сомнения, и опять все эти планы летели кувырком под откос.  Он со всего маху всаживал вилы в копну, кряхтя, вскидывал немалый навильник над собой, и вместо того, что б быстро донести до воза и швырнуть- вдруг останавливался. Что- то новое, мелькнувшее в голове, заставляло это сделать. Кто- то из колхозниц в недоумении оглядывался, а поняв: не для их ума это- председатель в делах! продолжал работу.

Стр. 178
Возы уходили. Пока ожидали их возврата- собирали с рядов. Это было, заметно полегче погрузки, и колхозницы пользовались этим, затягивали:
                - Ой, при лужку, лужку, лужку,
                При широком по- о- о- ле, 
                При знако- о- мом табуне- е,
                Конь гулял на воле…
 Ивана Пантелеевича, отчего-то, уже с первыми голосами, по всему телу  пробивал озноб, и вопреки его усилиям, к глазам подступали слезы- ох эти стожильные бабы! Кого хочешь до слез доведут- им реветь навзрыд, а они песни поют, душу наизнанку выворачивают. Ну что с ними делать?
Он рукавом как- бы незаметно проводил по глазам, будто вытирая пот со лба, и продолжал сгребать сено, только угнувшись пониже. Пусть поют, рвут ему душу- знать, им хорошо. А здорово, заразы, поют, прямо артисты!
 А в небо и душу сладким нектаром продолжало плескаться
                Ой,  ты гуляй, гуля- ай мой конь,
                Пока не  спойма- а- аю.
                Как спойма- а- ю- зауздаю
                Шелковой уздою.
Песня, как в хорошем концертном зале неслась по желобу каменного лога, и отзываясь глухим эхом, еще больнее дергала в душе тонкие, ранимые струны, заставляя напрягаться и вздыхать.
Знакомые слова и звуки навевали что- то забытое, но близкое, и в то же время отрывали от земли и уносили в далекое, невозвратное, но такое дорогое. В очередной раз оглядываясь на поющих, Ивану Пантелеевичу показалось, что подруги Тая и Антонина не выкладываются в песне. Вот так! У каждой своя печаль, а боль от неё одинаковая.
Пока не подошли арбы, он подошел к Антонине, тихонько спросил:
-Что Владимир?
Она ответила глядя куда- то в сторону:
-Остался сам с Ваней- я согласилась. И вчера был терёзвый. Не знаю – надолго?
Иван Пантелеевич не стал Антонине раскрывать их разговор в сарае, только сказал:
-Ему лучше на люди, так быстрее успокоится, да и нужнее он здесь. Передай ему это от меня.
-Да, Пантелеич, передам- Антонина как- то заметно засуетилась, осторожно оглянулась на Таю - обязательно передам, только Фоминичной скажу.
Тая хорошо слышала их разговор, но не показала и виду, что слышит, а продолжала собирать остатки сена с ряда. И даже дома, по приходу, не стала говорить мужу о том, что в большинстве уже, все в колхозе знали причину преследования его и отбывания наказания в лагере, только старались вслух об этом не говорить. Иван Пантелеевич и это оценил- хорошие подруги так и должны поступать- уметь прощать. А народ судачит- так было всегда. Придет время- все забудется. Главное, что б виновники поняли, где оплошали. А ошибаются все- идеальных людей не бывает.