Разлучница война

Один за другим летели дни военного лихолетья. Были они дождливыми и снежными, ветреными и тихими, мрачными и радостными. Такими же, как год, и два назад, и даже десятилетием раньше.
        Но это представление было ошибочным. В реальности люди уже почти целый год жили совершенно другой жизнью, чем прежде, с изменившимися понятиями о ней. Отношение к главному богатству человека стало иным, в нём резко поменялось понятие материальных и духовных ценностей. Сохранилось лишь одна незыблемая основа и сходство этих дней – их невозвратность.
Каждый день и каждый час адская военная машина подминала под себя всё новые и новые человеческие жертвы, принося в жилища людей несмываемое временем горе.
        Шёл 1942 год.
        Повестка из военкомата для Ивана Решетникова была вполне ожидаемой – в конце апреля Ивану исполнилось восемнадцать лет, и он подлежал призыву в армию.
Когда он расписался в получении повестки, сердце его дрогнуло и забилось учащённо: свершилось то, о чём он думал постоянно.
Долгожданная повестка лежала в кармане, и теперь нужно было решить, кому сообщить о ней в первую очередь.
После недолгих раздумий, шагая с работы, Иван остановился у дома известного сталевара Савелия Архиповича Степанова. Постоял с минуту в нерешительности, взвешивая в последний раз своё намерение, и уверенно толкнул перед собой калитку.
В этом доме его давно уже считали своим и всегда были рады видеть. Первоначально недоверчивый и насторожённый взгляд матери Тони теплел с каждым днём и стал по-матерински добрым и ласковым.
Теперь Софья Павловна доверяла Ивану во всём и перестала беспокоиться за любимую и единственную дочь.
Тоня была дома одна. Отец работал во вторую смену, мать ещё не вернулась с работы.
- О-о, Ваньчик, привет! – радостно воскликнула Тоня, выходя из боковой комнаты на хлопок входной двери. На её смуглом лице светилась счастливая улыбка.
- Привет, - сухо ответил Иван, оставаясь стоять у порога, и почему-то с опаской посмотрел на девушку.
- Ты чего такой хмурый? – обеспокоенно спросила Тоня. – Что-то случилось?
Она подошла к Ивану, положила ему на плечи свои ладони, пристально заглянула в глаза.
- А ну признавайся, что тебя угнетает?
Иван замялся, потом собрался с духом, сказал:
- Повестку получил, на фронт меня отправляют.
В глазах Тони мелькнул испуг. Иван почувствовал, как тут же дрогнули её ладони у него на плечах, а спустя несколько секунд руки медленно заскользили по его груди вниз и безжизненно повисли, будто отнялись.
- Когда? – выдохнула она.
- Не знаю, приказано завтра явиться в военкомат. Думаю, через неделю отправят, максимум, через две. Так обычно происходит. Завтра всё станет известно.
Иван увидел, как на лбу Тони сошлись к переносице образовавшиеся складки, а её полные яркие губы вдруг странно обесцветились и мелко дёрнулись несколько раз.
Известие Ивана её ошеломило. До этого момента она понимала, что рано или поздно Ивана призовут на войну, у него не было брони, как у её отца. Но раньше эта мысль казалась ей каким-то отвлечённым событием, туманным и расплывчатым, над которым не следовало задумываться всерьёз раньше времени.
Сейчас это событие стало реальностью.
«Повестку получил, на фронт меня отправляют», - выстукивал слова Ивана неизвестно откуда появившийся в её голове молоточек.
Тоня попыталась осмыслить эти слова, но назойливый молоточек продолжал стучать, не давая возможности сосредоточиться и понять их смысл до конца.
- А как же я? – тихо спросила она, когда молоточек смолк. – Без тебя я не смогу. Ты пошутил, да?
Уцепившись за неожиданную мысль, как за спасительную соломинку, Тоня схватила Ивана за плечи, принялась трясти.
- Сознайся: ты пошутил, да? Зачем ты так шутишь? Ведь я люблю тебя! Не надо так со мной… Мне страшно от таких слов… - захват её ладоней ослаб, Тоня уткнулась головой в грудь Ивана и заплакала.
- Это не шутка, Тонеча, - мягким голосом проговорил Иван, гладя Тоню по волосам. – И ты прекрасно знаешь, что я должен быть на фронте. Если бы не призвали сейчас по повестке, я бы ушёл добровольцем. Мне исполнилось восемнадцать лет и обязан вступить в ряды защитников моей Родины.
- А я не хочу! – вскрикнула Тоня, постучав по его плечу несколько раз крепко сжатым кулачком. – Не хочу, чтобы ты уходил от меня! Тебя там убьют, а я не вынесу твоей смерти! Ты работаешь на металлургическом заводе и имеешь право получить бронь!
- Глупенькая, - ласково произнёс Иван, продолжая гладить Тоню по голове. – Почему ты думаешь, что меня непременно должны убить?
- Я знаю, я чувствую это сердцем, - проговорила Тоня, всхлипывая.
- Твоё сердце обманывает тебя, - попытался успокоить девушку Иван. – Выбрось из головы дурные мысли и успокойся. Всё у нас с тобой будет хорошо. Вот вернусь с фронта, и мы поженимся. Ты согласна выйти за меня замуж?
- Что… что ты сказал? – встрепенулась Тоня и отступила на шаг от Ивана. – Повтори!
- Я спросил: согласна ли ты выйти за меня замуж, когда я вернусь с фронта?
Слова Ивана поразили Тоню, она смотрела на него широко открытыми глазами. В них застыли одновременно удивление, радость и недоверие. Никогда до этого у них не заходил разговор о женитьбе.
Тоня любила Ивана и ей этого было достаточно. Они гуляли вместе по вечерам, любовались закатами на берегу реки. Уединившись в своём оборудованном гнёздышке за штабелями леса, подолгу целовались, отчего даже вспухали губы. Дальше поцелуев и обнимания дело не заходило. Правда, однажды, незадолго до объявления войны, был случай, когда Иван едва сдержался, чтобы не утонуть окончательно в жарких объятиях любимой девушки.
…В тот день они долго брели вдоль берега, пока не остановились на маленькой песчаной отмели. Был выходной, солнце горело жарко, безжалостно плавя всё вокруг. Нагревшийся воздух сделался сухим и душным.
- Давай искупаемся, - предложил Иван. – Моё тело раскалилось, как чайник на плите. Того и гляди, кровь вот-вот вскипит и наружу выплеснется в виде пара.
- Можно, только я купальник не взяла, - сказала Тоня и вопросительно посмотрела на Ивана.
- Пустяки, - ответил он. – Здесь на версту в обе стороны нет ни единой души. Зайдём в воду по очереди. Сначала ты, потом я. В воде не видно, кто в чём, можно даже искупаться, в чём мать родила.
Тоня посмотрела по сторонам и согласилась.
- Отвернись, - проговорила она, - и не подсматривай!
Иван повернулся к ней спиной. Тоня сбросила с себя ситцевое платьишко, зашла в воду. Брела до тех пор, пока на поверхности осталась видна лишь одна голова.
- И ты не смотри в мою сторону, - озорно крикнул Иван ей и принялся снимать с себя рубашку.
Они плавали и плескались долго, дурачась на расстоянии. В какой-то момент, Тоня решила, что доплыла до того места, где можно было уже встать ногами на дно, но неожиданно ушла под воду с головой. Выскочив на поверхность, она испуганно вскрикнула и усиленно заработала руками, разбрасывая по сторонам многочисленные брызги.
Заподозрив неладное, Иван бросился ей на помощь. Через несколько секунд он был рядом с Тоней, но та уже стояла на ногах.
- Что это было? – встревоженно спросил Иван, шумно дыша.
- Угодила в яму, - приходя в себя, нервно рассмеялась Тоня. – И перетрусила немного. Сначала встала на дно, а потом, когда шагнула – впереди оказалась яма! Откуда она взялась здесь?
Их лица оказались на расстоянии вытянутой руки. Иван увидел глаза Тони совсем близко и изумился им. Девушка стояла против солнца, и оно изменило их цвет. Глаза превратились из карих в изумрудные и блестели под лучами солнца необычайно ярко.
Не осознавая, что делает, Иван сделал единственный шаг, который их разделял, и обнял Тоню в воде. Целуя её, он почувствовал, как тело девушки задрожало в его руках и обмякло.
Иван подхватил Тоню на руки и понёс на берег, чувствуя, как по его телу прошлось жаркое пламя, а всё вокруг стало тонуть в тумане.
Он не помнил, как донёс Тоню до ближайшего куста ивы, как положил податливое тело на траву. В чувство его привёл умоляющий голос Тони:
- Не надо, Ванечка… Мы ещё слишком молоды, чтобы стать мужем и женой… Не делай этого со мной, я тебя очень прошу…
- Я люблю, тебя, Тоня… и хочу, чтобы ты стала моей навсегда…
- Знаю, Ванечка, знаю… Я тебя тоже очень люблю, и стану твоей, не сомневайся… но только в первую ночь после свадьбы. Не могу я вот так, под кустом… Всё должно быть по-человечески…
С трудом потушив в себе бушующий огонь, Иван встал, и стыдясь самого себя, побрел к оставленной на песке одежде.
А на следующий день его подкараулил в конце переулка отец Тони. Неожиданная встреча с ним не сулила ничего хорошего. Так, по крайней мере, подумал Иван, завидев перед собой Савелия Архиповича.
«Призналась, наверно, отцу во всём», - подумал он и испугался за вчерашний день.
- Здорово, Иван, - приветливо произнёс сталевар Степанов и, улыбнувшись, протянул ему руку.
- Здравствуйте, Савелий Архипович, - с недоверием поздоровался Иван, ожидая мужской взбучки.
- Чего хмурый такой?
Иван внимательно смотрел ему в глаза, чувствуя, как на щеках загорается стыдливый румянец. В памяти всплыл вчерашний день. Освободив руку, пробормотал:
- Нет причин для веселья.
- Понятно, - усмехнулся Степанов. – Молодая жизнь погрузилась во мрак?
Глаза сталевара прищурились, превратившись в хитрые щёлки.
- И Тонька наша какая-то неласковая с утра. Глаза зарёванные, губы распухли и посинели, будто кто жевал их слишком долго. Не знаешь, кто бы это мог полакомиться девичьей сладостью?
Пронзительный взгляд Савелия Архиповича упёрся в лицо Ивана в ожидании ответа.
Щёки Ивана запылали жгучим пламенем, словно отец девушки плеснул на них бензином и поджёг без промедления.
- Она сейчас дома? – вместо ответа спросил Иван дрогнувшим голосом.
- Запёрлась в своей комнате, видать, распутывает какой-то клубок в своей голове. Вы не поссорились случайно?
- Нет, не поссорились.
- Что-то ты не договариваешь, Иван. Уж не сделал ли ты её вчера бабой? – скуластое лицо сталевара с густыми чёрными усами на широкой верхней губе сдержанно улыбалось, а внимательные, умные глаза горели каким-то тревожным зелёным светом.
- Нет, Тоню я не тронул, - выдавил из себя Иван.
Если бы он сказал сейчас, что «не трогал», было бы неправдой, а соврать отцу Тони у него не поворачивался язык. Слово «не тронул» соскочило с языка как-то само собой, без особого умысла, но отразило действительность вчерашнего дня.
- Понятно, - вновь повторил Савелий Архипович и также, как и в первые секунды встречи, усмехнулся с пониманием. – Хотел, значит, тронуть, но в последний момент передумал, не тронул. Правильно поступил. Иначе бы я тебе, охальнику, голову отвернул. Рано ещё вам женихаться, как молодожёнам. И по закону, и по обстоятельствам. Иди, приводи в чувство квёлую птаху в клетке, а то она совсем скисла.
Иван поднял глаза на отца Тони и тут же опустил их, будто опасаясь обжечься его испепеляющего взгляда. А Савелий Архипович, ухмыльнувшись в усы, зашагал по своим делам.
… Тоня некоторое время моргала глазами, казалось, до неё не доходил смысл вопроса.
- Ага, - почти шёпотом произнесла она, наконец. – Я согласна выйти за тебя замуж, Ванечка, когда ты вернёшься...
- Ну, вот и прекрасно, - бодрым голосом сказал Иван. – А сейчас перестань хлюпать носом и утри слёзы, пока их не увидела Софья Павловна. Подумает ещё, что я тебя обидел и устроит мне пытку. Весь вечер уйдёт на ответы.
Иван взял Тоню за руку и потащил на улицу.
 
                ***
Проводы на фронт были шумными. Они проходили в рабочем клубе металлургов.
В этот день город отправлял на фронт самую большую группу с начала войны. Прежде призывников собирали в военкомате, строили в колонну и вели на железнодорожный вокзал. Там, после переклички, под присмотром военных и милиции, их сажали в теплушку и оправляли на сборный пункт в областной центр.
В этот раз процедуру проводов пришлось изменить, поскольку маленькая площадка перед зданием военкомата не позволяла разместить всех мобилизованных, которые являлись в комиссариат вместе с провожающими.
Сначала в клубе была торжественная часть. С напутствием первым выступил секретарь горкома партии, потом директор металлургического завода, и, наконец, с заключительным словом на трибуну взошёл военный комиссар.
Он рассказал собравшимся о положении на фронтах, привёл несколько примеров подвига рядовых бойцов и офицеров, затем призвал будущих солдат геройски сражаться с ненавистным врагом, закончив речь словами:
- Вы отправляетесь на великое дело освобождения нашей Родины от фашистских захватчиков. Я уверен, что никто из вас не посрамит чести родного города, не окажется на фронте трусом или предателем! Смерть немецким оккупантам! Победа будет за советским народом!
Из двух рупоров, подвешенных по обе стороны от сцены, грянул бравурный марш. Все собравшиеся в зале встали и простояли молча, пока музыка не оборвалась. По щекам женщин катились слёзы.
Военком объявил, что построение призывников будет на площади перед клубом ровно через час.
Актовый зал быстро опустел, народ перешёл в соседнее помещение, откуда доносились звуки духового оркестра.
Вначале люди сгрудились в обособленные группы, в которых отправляющийся на фронт стоял в окружении провожающих, слушал напутствия родственников и близких.
Потом медные трубы умолкли, и тут же, где-то в углу, заиграла гармошка, подвыпившие провожающие с надрывом завопили озорные частушки.
Едва она умолкла, в противоположном углу взорвалась барыней другая гармонь, более зычная и голосистая. В круг выскочили первые танцоры, принялись лихо выплясывать, пускаясь вприсядку.
Через полчаса всё пришло в хаотичное движение. Собравшиеся люди пели, танцевали, о чём-то громко говорили и спорили, пытаясь перекричать гармонь, сходились друг с дружкой, обнимались, потом опять куда-то пропадали и появлялись вновь уже навеселе.
Ивана провожали Тоня и сестра Капитолина. Обещала приехать ещё и тётка, но почему-то не появилась. Матери он категорически запретил идти на проводы, простился с ней и со старшей сестрой перед уходом в клуб.
У матери было больное сердце. Иван знал, что она не спала всю ночь и беззвучно рыдала, уткнувшись в подушку. Весь день, до ухода сына, она ходила по комнате, словно отрешённая. Лицо её за одну ночь почернело от горя, красные от бесконечно сочащихся слёз глаза провались, образовав две тёмные ямы, взгляд сделался безумным. Когда пришло время расставаться, она рванулась к сыну в последнем порыве и повисла на нём. Тело её содрогалось от рыданий. Она чувствовала, что расстаётся с сыном навсегда.
- Ну всё, мама, перестань, не надо плакать, - успокаивал Иван мать, гладя по голове. – Мне пора.
С большим трудом он отстранил мать от себя, передал её в руки старшей сестры Раисы.
- Побудь с ней, – требовательно сказал он. – Такую её нельзя оставлять одну.
- Иди, Ваня, не беспокойся. Управлюсь я с мамой. Главное, сам возвращайся живым. И всегда помни: ты у нас единственный мужчина в доме, - с накатившимися слезами проговорила на прощание Раиса.
Подняв с пола вещевой мешок, сказал лишь одно слово:
- Прощайте.
И повернулся, шагнул к двери, с силой рванул её за ручку. В горле встал не сглатываемый комок, во рту появилась горечь и почему-то сильно першило.
…Отправляющиеся на фронт держались бодро. Окружённые родственниками и друзьями, они с напускной беспечностью шутили, курили, очень громко и заливисто смеялись.
Иван стоял рядом с Васькой Бородиным. Этот бесшабашный и верный друг уходил на фронт вместе с ним. Его провожали два парня и полненькая рыжеволосая девушка с толстой косой до пояса.
Парни были изрядно выпивши и неумолчно болтали всякую ерунду. По лицу Васьки было видно, что и он принял на грудь, как минимум, стакан бражки. 
- Мои двоюродные братаны, - представил их Васька, подходя к Ивану. – Скоро и их черёд настанет. Меня вот проводят, а через пару-тройку месяцев, глядишь, и сами загремят. Они близнецы.
- А это твоя девушка? – наклонившись к уху друга, спросил Иван.
- Моя, - с гордостью проговорил Васька. – Машей зовут. Ты же, как только встретил свою Тоньку, сразу забыл дорогу к закадычному другу. Мне что оставалось делать? Чем заполнить вакуум одиночества? Пришлось последовать твоему примеру. Мы с ней даже пожениться успели.
- Пожениться? – удивился Иван.
- Да, а чего ждать, если между нами искра любви проскочила, как на свече зажигания. Ты же шофёр, и знаешь, как воспламеняется при этом горючая смесь, - хохотнул Васька, довольный своим сравнением, и, подмигнув девушке, чмокнул её в щёку.
- И свадьба была?
- Нет, просто пошли в ЗАГС и расписались. Мать бражки поставила, посидели по-тихому семейным кругом, вот и всё, - небрежным тоном произнёс Васька. Обернувшись к Маше, добавил:
- Нам и без свадьбы хорошо, верно, Машутка?
Девушка не ответила, смущённо потупила глаза в пол.
Иван посмотрел на входную дверь, надеясь на запоздалое появление тётки, и наткнулся взглядом в толпе на лицо одноклассника Вальки Кудина.
Тот стоял совсем неподалёку, в окружении двух девиц в соломенных шляпках и, вероятно, говорил им какие-то комплименты. Девицы весело смеялись, с восторгом таращились во все глаза на Вальку. В этот момент к ним подошёл сутулый худосочный юноша в очках. Валька Кудин отступил в сторону, пропуская парня в средину. На секунду повернув голову, он заметил Тоню с Иваном.
- Смотри-ка, Валька Кудин нарисовался, - проговорил Иван с удивлением. – Неужели и он на фронт собрался?
- Где ты его увидел? – почему-то с тревогой в голосе спросила Тоня.
- Вон, с двумя дамочками любезничает, - кивком головы показал направление Иван. – Голову даю на отсечение – сейчас подойдёт.
И действительно, Валька что-то сказал парню в очках и направился в их сторону.
- Привет, однокашники, - радостным голосом сказал он и протянул руку Ивану. – Кого провожаем?
Иван насупился, его брови напряжённо сошлись у переносицы. Помедлив пару секунд, он с явным нежеланием всё же поприветствовал Кудина. 
- Ваня уходит на фронт, - тихо ответила Тоня. – И ты тоже отправляешься?
- Нет, мне пока не суждено.
- Хворый что ли? – усмехнулся Иван.
- Почему хворый? Здоров. Не берут на фронт, потому что бронь лежит на мне тяжёлым грузом, - хохотнул Валька. – Я ведь в мартене тружусь, на передовой трудового фронта, как принято сейчас говорить. В подручных у твоего отца, Тонечка. Разве он не рассказывал обо мне? 
- Ни словом не обмолвился, - сухо отозвалась Тоня. – Ни разу.
Язвительный тон девушки не привёл Вальку в конфуз. Изворотливый по натуре, он словно и не уловил неприязненного оттенка в её голосе. Сделав вид, что сомневается в словах Тони, высказался удивлённо:
- Не может быть, ведь мы с твоим отцом хорошо подружились. Я очень часто просил его передать тебе мой пламенный привет. Неужели батя забывал каждый раз?
- Представь, Валентин, и приветов я не получала, - жёстко ответила Тоня. Желая поскорее отвязаться от назойливости Кудина, добавила:
- Да я и не огорчусь вовсе, если ты их перестанешь передавать вообще.
- Что ты, Тонечка, разве можно забывать о такой, как ты? – сказал Кудин со слащавой улыбкой на лице. Он смотрел на девушку так, будто собирался её раздевать.
- Слушай, Валёк, шёл бы ты к своим шляпкам, они уже заждались тебя, - тяжело выдохнул Иван, вскипая от слов Кудина. 
- Да, да, ты, наверно, прав, вам и без моей болтовни есть о чём поговорить на прощание, - суетливо высказался Валька, уловив свирепый взгляд Ивана. – Прощай, Ваня, возвращайся с победой.
Он схватил руку Ивана и долго тряс её. Потом повернулся к Тоне и, положив левую ладонь на сердце, с лёгким поклоном промолвил:
- До свидания, Тонечка. Рад был повстречаться с тобой. Помни: у тебя есть друг, который всегда готов прийти на помощь! 
- Хлюст вонючий! – выругался Иван вслед удалившемуся Вальке и сплюнул со злостью. – Рождает же природа таких хлыщей! Сталевар незаменимый! Завод без него не обойдётся! По бесстыжим зенкам видно, что струсил идти на фронт!
- Чего ты на него взъелся? – спросила Капитолина, удивившись крайнему раздражению брата. – Что ты на человека наговариваешь? Ну, подошёл, поговорил, попрощался с тобой. Что в этом плохого?
- Ты, сестрёнка, просто ничего не знаешь об этом хмыре. Даже не догадываешься, сколько подлости в душе этого человека. Думаешь, он ко мне подходил, чтобы попрощаться?
- К кому же ещё?
- Вон, к ней, - со злостью выговорил Иван, обернувшись к Тоне, и пристально посмотрел ей в лицо. – Никак не может успокоиться, что получил отворот-поворот. А сейчас представился такой удобный повод подойти, напомнить о себе, стрельнуть масляными глазками, отпустить комплимент. А что? Вдруг зачтётся, когда меня уже не будет рядом с ней?
- Ванечка, что ты такое говоришь?! – испуганно воскликнула Тоня. – Да я же на километр буду обходить его стороной! Клянусь! Он мне также противен, как и тебе!
«И, всё-таки, я правильно сделал, не уступив мольбе Тони, - подумал Иван. – Если любит по-настоящему – дождётся, не порушит девичью честь. Если же без меня станет женщиной – значит все её слова о любви были пустым звуком, значит, обманывала себя и меня. Что ж, время всё расставит на свои места. А если меня убьют – так хоть сироту после себя не оставлю».
В голове тотчас всплыл разговор с Тоней двухнедельной давности.
… В тот день, когда пришла повестка из военкомата, Иван, с большим трудом успокоив Тоню, увёл её на берег реки. Там, скрывшись от посторонних глаз за штабелями брёвен, они просидели в своём гнёздышке до позднего вечера. Долгое время они молчали, глядели на Калапову гору, на остывающее солнце, которое, будто притягиваемое скрытым в горе магнитом, медленно сползало к её вершине.
Тоня, вцепившись обеими руками за локоть Ивана, положила свою голову ему на плечо и притихла, не меняя позы. Вдруг она встрепенулась, резко отстранилась от Ивана, и как-то странно заглянула ему в лицо.
- Ванечка, ты предложил мне стать твоей женой, когда вернёшься с фронта, - проговорила Тоня с растяжкой. – Ты не возьмёшь свои слова назад?
- Я никогда не бросаю слов на ветер, и ты это прекрасно знаешь.  Предложение я сделал, потому что люблю тебя. Хочу, чтобы ты постоянно помнила об этом и ждала меня.
- Конечно, Ванечка, я буду ждать тебя, сколько придётся. Моя любовь к тебе не угаснет, не сомневайся. Но… - Тоня вдруг умолкла и стыдливо опустила глаза, думая о чём-то своём.
- Что – но? – улыбнулся Иван, не предполагая, что произойдёт через несколько секунд. – Страшно выходить замуж, рожать ребятишек и…
Тоня не дала ему договорить, бросилась рысью на грудь, обвила руками за шею, принялась жадно целовать.
- Я не выдержу одиночества… я умру без тебя… слышишь? – горячо заговорила она между поцелуями. – Ванечка, милый… я хочу стать твоей женой сегодня…сейчас. Мне нужен ребёнок от тебя… С ним легче будет перенести разлуку…
Тоня так щедро и горячо осыпала Ивана поцелуями, что он, растерявшись в первое мгновение, вдруг почувствовал, как по телу прокатилась жаркая волна, от которой кровь в жилах, как ему показалось, начала вскипать, обжигая всё внутри. Точно также, как и в тот памятный день на реке год назад, когда он нёс её из воды на руках, его сознание стало так же туманиться и угасать…
Усилием оставшейся воли Иван отстранил от себя Тоню, с большим трудом расцепив замок её рук у себя на шее.  С тяжёлым выдохом выпалил отрезвляюще:
- Ты с ума сошла? Очнись! Приди в себя! Помнится, ты сама внушила мне, что у нас с тобой всё должно быть по-человечески.
Помутившимся взором Тоня скользнула по лицу Ивана, сказала умоляюще:
- Если ты не сделаешь со мной ЭТОГО сейчас – я не вынесу твоего отъезда, я просто умру…
«…просто умру… просто умру…» - пульсировало в голове Ивана.
«А если я просто умру? – мелькнула у него другая мысль. – Что будет с тобой, если меня убьют?»
Иван взял девушку за плечи и, глядя в её зарёванное лицо, проговорил:
- Тоня, девочка моя ненаглядная, послушай меня! Мы не можем поступить так безрассудно. Ребёнок свяжет тебя по рукам и ногам, тебе не справиться одной. Если твоего отца отправят вслед за мной, вам не прокормиться. Ты не сможешь выходить на работу, материной зарплаты вам не хватит.
После долгих увещеваний Ивану показалось, что он смог переубедить Тоню в её навязчивой просьбе. По крайней мере, возвращаясь домой, она больше не заводила разговор о ребёнке и всю дорогу молчала. Молчал и Иван.
Когда они остановились у её дома, Тоня, резко повернувшись к Ивану, зыркнула на него гневными глазами, выпалила:
- Если ты не хочешь исполнить мою простую бабью просьбу, тогда я тоже попрошусь на фронт! Жить без тебя, или хотя бы без твоей частицы в себе, я не смогу!
Иван опешил от таких слов и пока собирался с мыслями, что сказать в ответ, Тоня хлопнула калиткой перед его носом и стремительно зашагала к дому.    
… После длительной паузы вновь грянул духовой оркестр. Из медных труб посыпалась плясовая.
- Эх, девчонки, душа моя разрывается на части отчего-то! – с необычным восторгом вдруг воскликнул Иван. – Тряхну-ка и я своими конечностями напоследок!
Капитолина с Тоней переглянулись в недоумении. Желание Ивана было для них полной неожиданностью, ведь он никогда прежде не танцевал.
Глаза Ивана вмиг сощурились в каком-то молодецком задоре, заблестели, на лице появилась неистовая удаль.
«Что это с ним? – с тревогой подумала Тоня. – Приревновал меня к Вальке и разозлился?»
- Ну-ка, барышни, расступитесь, - властно распорядился Иван. Отстранив девушек и раздвигая руками толпу, уверенно направился в центр зала. Желающих сплясать пока не нашлось, Иван вышел один.
Остановившись в центре свободной площадки, он замер на несколько секунд, а потом, выбросив в сторону одну руку и положив другую на затылок, медленно двинулся по кругу.
- Пойдём, посмотрим, - Капитолина схватила Тоню за руку, и они стали протискиваться сквозь толпу, чтобы разглядеть Ивана.
Когда девушки оказались на краю танцевального пятачка, Иван прошёл уже половину круга и остановился напротив Васьки Бородина, тряхнул головой. Тот сразу понял замысел друга, хитро подмигнул ему в ответ и выскочил на площадку.
И тут началось то, чего Капитолина и Тоня совсем не ожидали увидеть. Иван и Василий Бородин пустились плясать, как заправские танцоры. Они вприсядку гонялись друг за другом по кругу, разворачивались, не вставая подолгу, потом выпрямлялись для небольшой передышки, важно вышагивая, как два гордых гусака, а затем принялись выплясывать цыганочку.
Лихой и стремительный танец завершился прыжком Ивана с переворотом тела в воздухе и полным круговым поворотом Василия на носке одной ноги.
Друзья обнялись и под аплодисменты растворились в толпе.
- Ваня, что это было? Ты где выучился так лихо отплясывать? – не скрывая восхищения братом, спросила Капитолина. – Почему скрывал свой талант от нас?
Тоня была потрясена увиденным и сильно взволновалась. Она глядела в лицо Ивана, рот её всё еще был приоткрыт от изумления.
- Да я сам не знаю, как это у нас получилось, - тяжело дыша, ответил Иван с улыбкой. – Мы с Васькой раньше несколько раз в цыганский табор ходили, смотрели, как они пляшут. Потом на речке, когда купаться ходили, повторяли все движения, которые видели. Сейчас вот вспомнили, повеселили публику.
- А сальто?
- О-о, да это же вообще проще пареной репы! Каждую зиму мы с пацанами с крыши барака в сугроб прыгали, кувыркались. Летом в воду сигали с нырялки, потом на песке дурачились, вот и научились.
В дверях появился представитель военкомата в звании капитана, зычным голосом скомандовал:
- Отправляющиеся на фронт выходи строиться! Построение через пять минут на площади перед клубом! Прошу не опаздывать!
И ушёл. Толпа встревоженно загудела, заволновалась, забурлила, люди пришли в движение. Послышались пьяные выкрики, женщины заплакали, взвизгнула вновь молчавшая гармошка, кто-то пытался запеть частушки, кто-то громко рассмеялся. Рядом стоял совсем юный на вид паренёк с остриженной головой. Стесняясь окружающих людей, он оглядывался по сторонам, успокаивал плачущую старушку:
- Бабушка, перестань, не плачь… и не крести меня, пожалуйста. На нас же люди смотрят… стыдно.
Наступила та мучительная и неизбежная минута расставания, когда близкие люди и родственники могут в последний раз обнять друг друга, поцеловать, прошептать ласковые и нежные слова, припасённые специально для этой минуты.
- Ну, что, подруга? Минута расставания наступила и для нас с тобой? – сказал Иван нарочито бодро и шагнул к Тоне, крепко прижал её к себе, поцеловал в губы. – Прощай, родная…Жди с победой… Прости меня, если я тебя чем-то обидел.
- Глупенький, - ласково прошептала Тоня со слезами на глазах. – Разве могу я на тебя обижаться? Ты настоящий мужчина, умный и дальновидный. Ты поступил правильно, я люблю тебя…
- Всё, Тонечка, мне пора, - Иван освободился от объятий Тони, повернулся к сестре:
- С тобой мы обо всём уже переговорили дома, осталось лишь сказать «прощай, и до встречи после победы».
- Прощай, Ваня, - Капитолина поцеловала брата в щёку, из глаз у неё покатились слёзы. – Возвращайся живым.
Призванных на фронт построили в колонну по четыре, милиция спешно оттеснила провожающих, оркестр грянул походный марш, строй скорым шагом направился к вокзалу. Впереди строя шагал знакомый уже капитан из военкомата, по бокам колонны шли милиционеры, не позволяя провожающим приближаться к призывникам.
На вокзале отправляющихся на фронт завели в зал ожидания, который заблаговременно был освобождён, на входе выставили двух милиционеров. Провожающие ринулись на перрон, растянулись в длинную цепь вдоль железнодорожного пути.
Через полчаса на первый путь был подан состав, состоящий из теплушек с тёмными квадратами открытых дверей.
- Ведут, ведут! – послышался чей-то визгливый голос впереди. Его тут же подхватили другие провожающие, передавая известие по цепи. Люди в толпе, приподнимаясь на цыпочки, забираясь на возвышенные предметы, вытягивали шеи, пытаясь издали высмотреть близкого им человека.
На перроне появились военные, они сновали от теплушки к теплушке, о чём-то переговаривались и спорили. За военными следовали милиционеры, оттесняя провожающих от состава на край перрона. Они создавали коридор для отъезжающих на фронт, недовольно покрикивая на ходу:
- Посторонитесь! Отойдите, дайте пройти на посадку отправляющимся! У вас было достаточно времени, чтобы с ними попрощаться! Не подходите близко к вагонам!
Опасаясь беспорядка и хаоса при посадке в вагоны, отправляющихся на фронт разбили на партии по количеству теплушек и стали выпускать из здания вокзала с промежутками, поочерёдно заполняя каждую теплушку в отдельности.
- Тоня, ты не видишь Ивана? – тревожно спрашивала Капитолина. – Где он? Ещё не выходил?
Девушки стояли неподалёку от входа в здание вокзала и вглядывались в лица идущих на посадку.
- Нет, в первой партии его не видать. Наверно, направят во вторую теплушку, - ответила Тоня.
Иван вышел с последней группой, их повели в хвост эшелона. Рядом с ним вышагивал Василий Бородин. Они о чём-то говорили и улыбались.
- Ванечка, мы здесь! – крикнула с надрывом Тоня, увидев в первых рядах Ивана.
Капитолина тоже отыскала взглядом брата, и прокричала вслед за Тоней:
- Ваня, посмотри на нас!
На перроне стоял невообразимый гвалт, провожающие выкрикивали имена своих близких и родственников, стараясь перекричать друг друга. Кто-то отзывался, махал рукой, что-то кричал в ответ.
Иван вертел головой по сторонам, но Тони с Капитолиной не увидел в бурлящей толпе, прошагал мимо них.
- Он нас не увидел! – в отчаянии прокричала Тоня. – Почему он нас не увидел?! Ведь мы были совсем близко!
- Давай будем пробиваться к последней теплушке, - Капитолина схватила Тоню за руку, потащила за собой. – Там он нас точно увидит.
После посадки толпа провожающих значительно поредела, рассредоточившись вдоль эшелона. Убывающие на фронт, невзирая на ругань военных и милиции, завидев родственников, повыпрыгивали из теплушек, бросились обниматься в последний раз.
Иван, наконец, заметил Тоню с Капитолиной, спрыгнул на землю вслед за дюжиной таких же новобранцев, как он. Их вагон был последним в эшелоне и стоял за пределами перрона. Пожилой старшина, отвечавший за сопровождение, облил их жгучим взглядом, недовольно проворчал:
- С первым гудком паровоза чтобы все до единого запрыгнули в теплушку!  Отстанете – пойдёте у меня под трибунал, как дезертиры, ясно?
- Дальше фронта не пошлют, - огрызнулся один из выпрыгнувших из вагона.
- Поговори мне, - цыкнул на него старшина и отошёл в сторонку, достал кисет, принялся скручивать цигарку.
Иван направился к Тоне с Капой, они обе бросились к нему, повисли на плечах, заплакали.
- Чего вы рыдаете, как по покойнику? – бодрясь, сказал Иван, хотя спазм сдавил ему горло, мешал говорить. – Глупые женщины, я ведь пока живой, с вами. Не надо сырость разводить.
- Ванечка, я буду ждать тебя, сколько потребуется…Только ты вернись живым… прошу тебя.
- Конечно, вернусь, - ответил Иван, - куда ж я денусь? Повоюю немного и вернусь.
- Только не лезь там на рожон, Ванечка, - наставительно проговорила Капитолина. – Не доказывай никому, что ты самый храбрый, не лезь в пекло без надобности, пожалуйста.
- Ты так говоришь, будто успела сама побывать на фронте, - рассмеялся Иван. – Знаешь, где там пекло, а где тишь и благодать.
- А ты, Ванечка, не смейся, сестра правильно говорит, - всхлипывая, промолвила Тоня. – Знаем мы твой характер.
- Ладно, обещаю обеим: буду воевать с прохладцей.
Расставание с провожающими было недолгим. Паровоз издал длинный, продолжительный гудок, и едва он умолк, раздалась пронзительная команда:
- По вагона-ам!
- Всё, девочки, мне пора, - быстро проговорил Иван, отталкивая от себя Тоню и Капитолину. – Прощайте, родные. Не поминайте лихом!
Он в несколько прыжков достиг проёма в теплушке, навстречу ему протянулось несколько пар рук, Иван ухватился за них, мигом взлетел в вагон.
Паровоз надрывно проревел ещё раз, состав дёрнулся, громыхая сцепками вагонов, и медленно пополз прочь от вокзала, оставляя позади себя кричащую и стонущую толпу провожающих…

***
Тоня ушла на фронт добровольцем через несколько месяцев после расставания с Иваном. 
После прохождения курсов, радистка Степанова была направлена командованием в Киевское подполье.
За две недели до освобождения Киева её арестовало гестапо. После мучительных пыток девушку расстреляли. 
В разведывательно-диверсионной группе, где она была радисткой, её звали Анечкой. Аусвайс был выписан в немецкой комендатуре на имя Анны Павловны Семенченко. Об Антонине Савельевне Степановой никто из её окружения не знал.
Механик-водитель танка Т-34 старший сержант Иван Решетников погиб при освобождении деревни Новогригорьевка Александрийского района Кировоградской области в декабре 1943 года. В момент его гибели Тонечки Степановой уже не было в живых. Иван Решетников этого так и не узнал.