О советском лермонтоведении 1970-80-е гг

О советском лермонтоведении (1970-80-е гг.)


Подход, господствовавший в литературоведении 1930-50-х гг., сами филологи называли «биографическим» и «культурно-историческим». На деле это означало высокую степень идеологизации научных исследований, которой вполне объяснимо тяготились талантливые специалисты: ряд ограничений налагался на изучение связи творчества Лермонтова с западноевропейскими литературами, а в биографии поощрялось прежде всего изучение тех сюжетов, которые имели общественно-историческое значение – взаимоотношения Лермонтова с аристократическим обществом и двором, встречи поэта с декабристами на Кавказе и др.

С наступлением же «оттепели» с начала 1960-х гг. у филологов появилась возможность продолжать изучение творчества поэта более свободно, развивать темы, не имевшие первостепенной идеологической нагрузки, что было встречено ими с радостью. Так, В. Вацуро, историк литературы, кандидат филологических наук, писал о том, что в этот период снова стало продвигаться изучение стиля, поэтики и метода Лермонтова, также стал возможен философский и психологический уклон в изучении творчества поэта. 

В то же время, даже не 1960-е, а, скорее, 1970-е гг. стали временем, когда публика могла явственно ощутить это изменение подхода в литературоведении, этот «поворот к человеку», который задолго до того был подспудно ожидаем и к которому стремились и исследователи, и читатели.

Мы лишь с большой осторожностью можем попытаться назвать ключевые имена для лермонтоведения 1970-1980-х гг., так как от предшествующего периода оно отличалось появлением большего количества имен, но при этом менее масштабным вкладом каждого из исследователей. Так, нам представляется, что в лермонтоведении 1970-1980-х гг. продолжали играть значительную роль специалисты «старой школы», получившие известность еще в предшествующие десятилетия – В. Мануйлов, И. Андроников, Э. Герштейн, С. Андреев-Кривич. При этом в целом лицо науки уже определяли исследователи нового поколения – Вацуро, Л. Аринштейн, М. Гиллельсон, У. Фохт, Б. Удодов, Э. Найдич, Л. Вольперт, И. Чистова, Л. Назарова, О. Миллер, А. Глассе, И. Усок и некоторые другие. 

По утверждению Вацуро, в эту эпоху особенное внимание филологов привлекали роман «Герой нашего времени», лирика Лермонтова, а также поэма «Демон» (другие поэмы и драматургия вызывали меньший интерес). Можно сказать, лермонтоведы позднесоветского периода отодвинули несколько в сторону те произведения поэта, которые в предшествующие десятилетия изучались с точки зрения фольклорных мотивов в его творчестве («Песня про купца Калашникова»), или же в которых первостепенным представлялось обличение нравов великосветского общества (драма «Маскарад»). В этот период филологи были сосредоточены прежде всего на самом заветном для поэта – на его стихотворениях, в том числе ранних, представлявших собой «лирический дневник», и, конечно же, на «Герое…» - романе-квинтэссенции важнейших мыслей его автора (Примечание 1).

Предметом изучения становились внутренние закономерности творчества поэта; изучение приобретало интенсивный характер, иногда с уклоном в область психологии творчества. Специально этой проблеме была посвящена монография Удодова «Роман Лермонтова «Герой нашего времени» (1973), ставившая целью рассмотреть писателя как творческую индивидуальность со специфическими особенностями эволюции, в произведениях которого взаимодействуют динамические и устойчивые элементы. Повышенным интересом к внутренним темам и мотивам в прозе Лермонтова была отмечена небольшая монография Герштейн «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова» (1976), где был выдвинут ряд новых соображений о творческой истории и хронологии создания романа.

А в сборнике статей 1985 года был представлен дневник реально жившего светского молодого человека 1830-40-х гг. и проанализирован с точки зрения того, какие «печоринские» черты возможно было обнаружить в его авторе. Так исследователи успешно продолжали разработку проблемы социально-психологической обусловленности этого образа. 

Также в 1970-80-е гг. был подведен своеобразный итог изучению стихосложения поэта. Теоретик литературы и стиховед М. Гаспаров писал: ««Поэзия Лермонтова носит отчетливо новаторский характер и является важным этапом в развитии русского стихосложения, во многом определившим дальнейшие пути его развития <…> Особенно богаты стиховыми экспериментами произведения молодого Лермонтова. В печати он выступает уже как зрелый мастер с индивидуальной, вполне сложившейся поэтикой стиха, более смелой и резкой в приемах, чем поэтика его предшественников <…>. Именно этим стих Лермонтова произвел сильнейшее впечатление на поэтов 1840—50-х гг.: под его влиянием складываются метрические и интонационные формы стиха А. К. Толстого, А. А. Григорьева, Я. П. Полонского, А. А. Фета и др., на него опирается и от него отталкивается в своей поэтической реформе Н. А. Некрасов, а на рубеже XX века к его опыту возвращаются В. Я. Брюсов и А. А. Блок».

Уже в наши дни гости передачи о литературной классике «Игра в бисер» в разговоре о поэзии Лермонтова пользовались теми сведениями, которые имеются в статье Гаспарова и К. Вишневского Лермонтовской энциклопедии 1981 года о стихосложении поэта.

Неожиданными в советском лермонтоведении стали статьи Н. Берковского, С. Ломинадзе, П. Антокольского и некоторых других о творчестве поэта, не вписывавшиеся в каноны, собственно, науки (Примечание 2). Должно было пройти время, прежде чем они стали восприниматься как так называемая «импрессионистическая критика», в известной степени возрождающая традиции Серебряного века. В 1970-е гг. вышло эссе Антокольского «Лермонтов». Читающих на тот момент должны были поразить та свобода и эмоциональность, раскованность, с которой писал о поэте автор эссе, образность отдельных отрывков: «… человеческая судьба - прекрасная, грозная, бессмертная», - читаем у Антокольского. - Она разрослась на родной земле цветущим садом, где ноет про любовь сладкий голос и вечно зеленеет полуторастолетний дуб. Она раскинулась над землей полуночным небом - и чуткое ухо слышит, как там звезда с звездою говорит, а зоркие детские очи могут увидеть, как по небу полуночи летит ангел и несет в объятиях нерожденную душу для мира печали и слез. Она, грозная и прекрасная судьба, блестит сквозь утренний туман кремнистым путем - и нет конца пути! <…>

И снова услышит человек громовую перекличку горных вершин, Казбека с Шат-горою, о человеческой истории, о вторжении людей в стихийные сны природы. И тогда взыграет «веселья полный» старик Каспий, принимая в свои объятия страшные дары Терека. И проснется, прильнувши к груди утеса-великана, золотая тучка, и снова-снова застранствует она по небосводу.

Снова и снова в горных расселинах и пропастях видится человеку возникшая из молнийного блеска голова старинного его знакомца - Демона, и демонские очи пристально смотрят вниз на цветущие долины Грузии, на упоительную пляску Тамары, и звенит зурна, и ждут не дождутся жениха собравшиеся на свадебный пир гости.

И вот уже схватился с барсом бледный подросток, монастырский послушник, и благословляет он свою первую встречу с той жизнью, которую до сей поры знал только во сне и которой все-таки будет лишен.

Есть и еще более странные сказки у поэта - о том, как русалка старалась доплеснуть до луны речные волны, как пела она о своем возлюбленном, давно уже безответном и бездыханном на речном дне; о том, как купал царевич своего коня у морского берега, и нашел морскую царевну, и как погибла она в его объятиях - зеленое и холодное чудище. И еще и еще поднимаются из лермонтовских строф странные образы, полные тоски и вещего знания стихийной жизни природы, вещего знания человеческой души.

И приснится человеку, что лежит он с простреленным сердцем в долине Дагестана и будто бы снится ему, уже мертвому, вечный пир в родимой стороне, и среди гостей на пиру одна только гостья тоже погружена в печальный сон о нем, погибшем, и так вот сплетутся навсегда эти два вещих сна, мужской и женский, в муке вечного разлучения и вечной близости…»

И совсем иначе воспринимал Лермонтова другой представитель эссеистики 1970-х гг. Ломинадзе. Все, что восхищало Антокольского в могучей поэзии Лермонтова, Ломинадзе как будто смущало и вызывало скепсис: «В юношеском стихотворении «Мой дом» (1830–1831 гг.) Лермонтов писал: «Мой дом везде, где есть небесный свод, / Где только слышны звуки песен, / Все, в чем есть искра жизни, в нем живет, / Но для поэта он не тесен. / До самых звезд он кровлей досягает / И от одной стены к другой / Далекий путь, который измеряет / Жилец не взором, но душой».

Чудесна оговорка, что при всей его населенности «дом» с кровлей до звезд «для поэта» все же «не тесен»; что он может оказаться слишком просторен, это и в голову не приходит…»

В другом месте: «Людям присуще внутренне ощущать свою малость перед вселенной, но лермонтовскому лирическому «я» это свойство как будто неведомо. Он вообще не чувствует дистанции по отношению к высшим началам бытия. Исследователи давно зафиксировали в лирике Лермонтова «разговорную непринужденность тона», «сниженные», «совершенно прозаические обороты и речения» и т. д. Но кто же втянут в эту «сниженную» зону? <…> В одну интимно-разговорную ткань сплелись личные невзгоды и последние вопросы, незамеченным остается расстояние между великим и малым, житейской частностью и универсальным законом…»

Ломинадзе в своем отношении к Лермонтову оказался своего рода В. Соловьевым 1970-1980-х гг. XX века. Не станем разъяснять этого замечания – оно понятно тем, кто читал статьи Соловьева, а для остальных прозвучит интригующе, как призыв познакомиться с наследием о Лермонтове, оставленным как мыслителями Серебряного века, так и эссеистикой позднесоветского времени (Примечание 3).

В 1970-е гг. изменился также подход и к биографии поэта – внимание исследователей начали привлекать не только имеющие наибольшее политическое значение (стихотворение «Смерть поэта» и первая ссылка, вторая ссылка и др.), но любые эпизоды жизни Лермонтова, имеющие творческий или личный интерес.

Именно тогда исследователи стали буквально «сопровождать» поэта в его визитах в литературные салоны Петербурга и Москвы, заглядывать в его картины и рисунки, смеяться вместе с ним его карикатурам – и переживать вместе с ним, следя за его карандашом, когда он рисовал свадьбу В. Лопухиной (Примечание 4). Е. Ковалевская в статье "Акварели и рисунки Лермонтова из альбомов А. М. Верещагиной" пишет: "Эта сюжетная сценка называется в лермонтоведческой литературе то «Русской свадьбой», то просто «Свадьбой», то «Венчанием» <…>

Можно, однако, утверждать, что обряд венчания по канонам православной церкви таким образом происходить не мог: венчающиеся не стоят на коленях перед священником, отсутствует аналой, вокруг которого их обводят.

Пожалуй, самое удивительное в рисунке — сочетание комического с драматическим, причем в этом сочетании нет ничего искусственного. Молодая женщина с правильными красивыми чертами лица, серьезная и печальная, видимо, исполнена сознания важности момента. Стоя на коленях, она молится, сложив руки перед собой. Ее темные волосы, гладко причесанные на прямой пробор, опускаются на уши. Она одета по моде середины 30-х годов прошлого века. Во всем ее облике несомненно есть легко уловимое сходство с В. А. Лопухиной.

Мужчина, стоящий рядом на одном колене, в противоположность молодой женщине не молится, а смотрит на нее. Он в перчатках, возле него цилиндр, который он придерживает одной рукой. Очевидно, молодые люди не собираются долго задерживаться, они спешат.

За ними стоят две явно комически обрисованные фигуры: пожилая женщина в чепце с торчащими во все стороны лентами и рюшами и пожилой мужчина с высоко взбитыми завитыми волосами, во фраке с жабо, — вероятно, родственники молодой пары…»

Автор откровенно подытоживает свое описание: "сердечная боль и ревность" водили пером Лермонтова.

В сборнике «Лермонтов: исследования и материалы» 1979 года было также рассказано немало нового (на тот момент) об общении поэта с пушкинским кругом литераторов того времени - с Карамзиными, В. Одоевским, Е. Ростопчиной. Отдельные статьи были посвящены ставропольскому кружку поэта, его Кавказскому окружению. 

Между тем И. Андроников снова коснулся темы «кружка шестнадцати», к которому принадлежал Лермонтов, а, возможно, и являлся его центром. Исследователь старой школы, он удачно внес в эту политическую проблему ноту психологизма, так соответствующую веяниям нового времени: «молодые люди уехали на Кавказ, движимые корпоративным чувством <…> <Их> сближала ненависть к деспотизму николаевского режима и стремление к свободному обсуждению важнейших проблем, связанных с пониманием исторического и национального своеобразия России. При этом для них характерен острый интерес к Востоку и тот фатализм, который определял поведение некоторых членов кружка в боях, их демонстративное презрение к жизни. Люди отчаянной храбрости — такими рисуются многие из тех молодых людей, имена которых дошли до нас в списке Браницкого.

Противник революционных преобразований маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 г. в надежде найти в империи Николая I образец политического устройства, в результате своего путешествия написал выдающийся по силе обличения российской монархии труд. В своей книге, не раскрывая по весьма понятным причинам имен, он пишет <…> что он видел в России людей, «краснеющих при мысли о гнете сурового режима, под которым они принуждены жить, не смея жаловаться». Эти люди, продолжает Кюстин, чувствуют себя свободными только перед лицом неприятеля. «Они едут на войну в глубине Кавказа, чтобы отдохнуть от ига, тяготеющего на их родине. Эта печальная жизнь накладывает преждевременно на их чело печать меланхолии, контрастирующую с их военными привычками и беззаботностью их возраста: морщины юности обличают глубокие скорби и вызывают живейшее сострадание…»

В 1980-е гг. лермонтоведы подводили итог и знали это. В 1881 году вышла Лермонтовская энциклопедия, создатели которой ставили своей целью систематизацию всего фактического и теоретического богатства, накопленного лермонтоведением, создание комментария к литературному наследию поэта, отражающего современный авторам уровень науки. При составлении этого труда литературоведы пользовались обретенной ими относительной свободой настолько, насколько могли – так, были описаны библейские мотивы в творчестве Лермонтова, упомянут «романтический космизм" поэта, ряд статей имел неявно-религиозную подоплеку.   

Годом раньше, в 1880 году вышел сборник «Картины, акварели, рисунки», где было представлено и исчерпывающе прокомментировано все живописное и графическое наследие поэта. Этот сборник, изданный ровно 45 лет назад, по сей день остается лучшим и единственным, также как лучшей и единственной является передача Ираклия Андроникова об этом, снятая на черно-белой пленке… Излишне говорить, как далеко шагнули за последние почти полвека технологии, и по каким причинам мы до сих пор не имеем доступного широкому читателю сборника картин и рисунков Лермонтова или же приличного цветного документального фильма на эту тему (Примечание 5).

В 1985 году издательство Пушкинского дома выпустило очередной сборник статей о Лермонтове. Он уступал по содержанию предыдущему, 1979 года – чувствовалась исчерпанность материала на текущий момент... Был издан «Путеводитель по лермонтовским местам» (1989). «Все это» красиво догорало… 

Годом ранее, в 1984 году вышел сборник стихотворений, посвященных поэту; он назывался «Венок Лермонтову» - также, как сборник статей 1914 года, выпущенный еще в дореволюционной России к столетию со дня рождения поэта.

В 1989 году была опубликована книга (очередная) «Лермонтов в воспоминаниях современников» с предисловием Гиллельсона. Гиллельсон был пушкинистом и лермонтоведом, активно работавшим вместе с Вацуро над созданием семинария о жизни и творчестве Лермонтова (1960), впоследствии – над Лермонтовской энциклопедией 1981 года. Также им были обнаружены новые сведения, касающиеся общения поэта с В. Жуковским, Е. Ростопчиной, московскими литературными кружками.

Возвращаясь к предисловию, в нем Гиллельсон делает те необходимые предупреждения читателю, без которых вообще не имеет смысла выпускать своды воспоминаний о писателях: «Читая воспоминания о великом человеке, нужно всегда помнить, что между ним и мемуаристами, как правило, «дистанция огромного размера». Правда, бывают исключения. И. С. Тургенев видел Лермонтова мельком; Белинский лишь дважды беседовал с поэтом <…> И тем не менее именно их свидетельства поражают нас глубиной постижения личности Лермонтова.

При оценке воспоминаний необходимо в первую очередь досконально представить себе пристрастия и антипатии мемуариста, его душевный и интеллектуальный уровень.

Исключительно важным фактором является также время создания мемуаров; для тех, кто хотел писать о Лермонтове, условия были неблагоприятные <...>

Трудные цензурные условия препятствовали своевременному написанию воспоминаний; порой это приводило к невосполнимым потерям. Особенно ощутимо отсутствие воспоминаний С. А. Раевского, человека независимого образа мыслей, во многом способствовавшего умственному возмужанию Лермонтова. Воспоминания друга детства А. П. Шан-Гирея написаны лишь в 1860 году. Некоторые воспоминания писались еще позднее, в семидесятые и восьмидесятые годы. К этому времени многие подробности забылись, даты сместились, и, кроме того, о самых драматических эпизодах жизни поэта по-прежнему следовало рассказывать обиняками и недомолвками. О иных событиях можно было писать лишь за рубежом. Так, первое упоминание об участии Лермонтова в оппозиционном «кружке шестнадцати» появилось в Париже в 1879 году в книге Ксаверия Браницкого, участника этого кружка…»

Умные слова автора предисловия – никакая не тенденциозность и не идеологизация, как усиленно убеждают нас сегодня. Это – правда, которую к настоящему моменту сумели безнадежно (для многих) изолгать.

Так как наметилась тенденция к реабилитации дореволюционного наследия о Лермонтове, в том же, 1989 году вышла книга «Лермонтов: жизнь и творчество» П. Висковатова – первого биографа поэта. Она написана прекрасным русским языком – языком нашей великой русской литературы, очень живо и эмоционально. К тому же трудно назвать какую-либо другую биографию поэта, где был бы найден такой баланс творческого, политического и личного в освещении жизни Лермонтова. Снабженная грамотным предисловием, где современный исследователь имел бы возможность прокомментировать неизбежную неполноту информации, устарелость некоторых моментов, эта книга заслуживала самой широкой популяризации в год двухсотлетия поэта и переиздания солидным тиражом. Но филологам наших дней, не видящим никого, кроме себя, такое просто не могло прийти в голову (Примечание 6).   

Существует еще несколько значимых работ тех  и с т и н н ы х  лермонтоведов, которые работали над созданием Лермонтовской энциклопедии 1981 года, вышедших уже после распада СССР в 1991 году. Одна из таких работ – «Этюды о Лермонтове» Найдича (1994), в которых он свободно оперирует цитатами из различных произведений поэта, а также фактами его биографии, сплетая причудливую ткань своих философских эссе, названных им самим этюдами. Другая – монография Вольперт «Лермонтов и Французская литература» (2006), где исследователь убедительно показывает значительное влияние французской литературы на лирику, поэмы, но прежде всего прозу поэта. По мнению Вольперт, роман Лермонтова «Герой нашего времени» стоит в одном ряду с исповедальными повестями и романами французской литературы – «Рене» Ф. Шатобриана, "Адольфом" Б. Констана, «Обероном» Э. Сенанкура, «Исповедью сына века» А. Мюссе - и по сути завершает в мировой литературе этот ряд.   

Также в начале 2000-х гг. вышел сборник статей Вацуро о поэте, где были собраны различные статьи, по отдельности уже издававшиеся ранее в советское время. При огромной эрудиции исследователя, они способны несколько разочаровать тех, кто уже прежде был знаком с исследованиями Б. Эйхенбаума. Вацуро продолжал ту же линию поиска литературных влияний, заимствований из зарубежной и отечественной литературы, однако то, что звучало у Эйхенбаума очень свежо и вдохновенно, у Вацуро порой производило впечатление некоторой тяжеловесности, переусложненности, а иногда и спорности выводов. Вместе с тем Вацуро – одна из ключевых фигур позднесоветского лермонтоведения, внесший огромный вклад в создание знаменитой Лермонтовской энциклопедии 1981 года.

Другим человеком, который занимался Лермонтовым чуть менее специализированно, чем Вадим Эразмович, но без участия которого также трудно представить этот колоссальный труд, был Аринштейн. По его собственным словам, он написал для Лермонтовской энциклопедии 96 статей. Он откомментировал ряд стихотворений поэта с точки зрения того, когда они были написаны, что послужило поводом к написанию и т. д. Исследователь с сильным логическим мышлением, способностью к систематизации и обобщению, Аринштейн сумел в ряде случаев грамотно поставить точку там, где, казалось, спорам коллег не будет конца. К примеру, стихотворение Лермонтова «Великий муж! Здесь нет награды…» он «объяснил» следующим образом: «Социальный пафос стихотворения совершенно ясен: это возмущение по поводу того, что выдающийся гражданский подвиг не встретил понимания у тех, в чьих интересах он был совершен <…> Что это за подвиг и кто его совершил – остается загадкой <…> Не исключено, что Лермонтов, сознавая типичность ситуации, отказался от конкретизации имени «великого мужа» и с этой целью намеренно придал стихотворению черты фрагмента».

Подобным образом исследователь проанализировал большое число стихотворений поэта, среди которых «В альбом» (1830), «Венеция» (1830 или 1831), «Гроза» (1830), «Два сокола» (1829), «Из Андрея Шенье» (1830 или 1831), «Как дух отчаянья и зла» (1831), «Мое грядущее в тумане» (1836 или 1837) и многие другие, а также весь цикл стихотворений, посвященных Н. Ф. Ивановой (так называемый «ивановский цикл», 1830-1832). Жаль, что эти статьи не были изданы отдельной книгой так же, как статьи Вацуро, ведь и по методу, и по содержанию они и теперь нисколько не выглядят устаревшими.   

К 200-летию поэта в 2014 году в издательстве Пушкинского дома вышло полное собрание сочинений Лермонтова. Имена Чистовой и Миллер в редколлегии, а также предисловие Вацуро внушало определенные надежды, которые вполне оправдались при прочтении – и предисловие, и комментарии исполнены очень достойно. Но тираж – слезы! – 300 экземпляров…

Автор убежден в необходимости пересмотра в отечественной филологии того отношения к советскому лермонтоведению, которое установилось сегодня, – в прекращении огульной дискредитации «всего, что было сделано до нас», попыток филологов подняться из безвестности именно за счёт беззастенчивого зачеркивания труда скрупулезных и талантливых предшественников. Как следствие, статьи из советских монографий и сборников о Лермонтове должны и в наши дни выборочно издаваться и, по крайней мере, наполовину наполнять собой современные сборники о поэте. Будущее лермонтоведения – это его прошлое… Если, конечно, оно вообще возможно… 





Примечание 1. "Лирическим дневником" поэта называли ранние стихотворения Лермонтова С. Дурылин в статье "Как писал Лермонтов" (1934) и И. Андроников в предисловии к Лермонтовской энциклопедии 1981 года. И. Андроников: "Страницы его юношеских тетрадей напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом..."

Примечание 2. Н. Берковский в своих заметках о поэзии Лермонтова писал о мотивах эроса и танатоса в стихотворении "Дары Терека". Написано крайне своеобразно и с трудом поддается цитированию.

Примечание 3. В. Соловьев (1853-1900) - поэт и мыслитель Серебряного века, автор статьи "Судьба Лермонтова" (1899).

Примечание 4. Варвара Александровна Лопухина (1815-1851) - возлюбленная поэта, чувство к которой, как считается, Лермонтов пронес через всю свою недолгую жизнь.

Примечание 5. Имеется в виду передача И. Андроникова Лермонтов-художник 1972 года, продолжительность 60 минут. 

Примечание 6. П. Висковатов, задумывая биографию Лермонтова, писал, что мечтает поставить "памятник нерукотворный" поэту. По мнению автора статьи, у него получилось. Это мнение разделяется также В. Бондаренко - автором книги "Лермонтов. Мистический гений", вышедшей к 200-летию поэта.





Литература


Антокольский П. «Три демона». Лермонтов. 1971.
Аринштейн Л. Петух в аквариуме - 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания. 2013. 
Вацуро В. О Лермонтове. Работы разных лет. 2008.
Венок Лермонтову: сборник стихотворений. 1984.
Висковатый П. Жизнь и творчество Лермонтова. 1989.
Вольперт Л. Лермонтов и французская литература. 2006.
Лермонтов в воспоминаниях современников. 1989.
Лермонтов М. Ю. Картины, акварели, рисунки. 1980.
Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений. 2014.
Лермонтов. Pro et contra. Антология. Т. 1. 2002.
Лермонтов. Исследования и материалы. 1979.
Лермонтовская энциклопедия. 1981.
Лермонтовский сборник. Пушкинский дом. 1985.
Найдич Э. Этюды о Лермонтове. 1994.
По лермонтовским местам. 1989.