Анисимов покос и корни рода Нестеровых

Впервые услышал об этом покосе в 1972-м году, когда мне было уже 34 года. Понятно, что кое о чем слышал и раньше от бабушки Евдокии Николаевны. Но как-то в молодости мы мало заботимся о своих «корнях». Бабушка часто вспоминала, когда мы с ней шли или возвращались из деревни Елькинцы, которая была в верстах пяти-шести от нашей деревни Пантылка, показывая мне, что это были наши покосы. Наши, не наши покосы, тогда в молодости об этом и не задумывались. А где-то после тридцати лет  уже начал задумываться об этом, решив написать историю своего рода, но пока нужно было работать и думать о диссертации. Дело в том, что преподавателям без кандидатской степени платили за работу очень мало. Ставка ассистента составляла в 60-70-е годы ХХ в. всего 105 руб. в месяц. Даже ставка старшего преподавателя в 120 руб. не позволяла содержать семью из трех человек. Поэтому надо было поступать в аспирантуру и становиться кандидатом наук.

Мне удалось поступить в аспирантуру самого престижного  в стране вуза Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Это как раз было в семьдесят втором году. Но перед поступлением съездил тогда еще в город Свердловск для сдачи кандидатского экзамена по политической экономии. Почему выбрал Свердловск и Уральский госуниверситет, было понятно? Там жил мой дядя по отцу Дмитрий Васильевич. Не надо было искать гостиницу или какое-то другое жилье. И именно тогда из уст дяди услышал подробный рассказ о роде Нестеровых, и  вышел на основателей нашего пантыльского рода на Матвея и Анисима, фактически моих прародителей. Дядя Митя был прекрасным рассказчиком, но описать всю нашу историю письменно, признавался, что он не в состоянии.
- Вся надежда не тебя. А я расскажу устно краткую историю нашего рода, которая мне известна - говорил дядя Митя. И продолжал: «Рассказал историю своим детям (Вере и Васе). Но, по- моему, не смог заинтересовать их».

 Именно в те же годы мне пришлось пожить вместе с дочерью и первой женой в доме тети Анюты  в деревне Елькинцы не далеко от сел Ильинское и Слободка Кировской области. Понятно, что в летнее время нельзя прохлаждаться и ничего не делать. Тем более, что надо было оправдывать свое довольно длинное проживание и кормление в этом гостеприимном доме. Так как это было обычно начало августа, то в деревне в это время почти все занимались сенокосом. Не была исключением и семья Алексея Андреевича, мужа тети Анюты – средней дочери бабушки. Алексей Андреевич был много старше тети Анюты, но они прожили  с ним не меньше 10 лет. Алексей Андреевич оказался не только справным  хозяином, но и прекрасным рассказчиком. Он знал прекрасно историю своего рода и частично нашу. Много рассказывал о моем прапрапрадеде Анисиме. И мне посчастливилось, что судьба свела меня с этим прекрасным человеком. Обычно это происходило во время наших переходов от деревни Елькинцы к деревне Пантылка. Самой деревни в то время уже не было. Но так как колхоз, к которому она была приписана, фактически ею мало интересовался, то многие из соседних деревень обычно ходили на сенокос в район деревни Пантылка. И хотя путь был не близкий, но мы каждый день мерили километры туда и обратно. Иногда с нами ходили дочь Саша и жена Галина Михайловна. На ходьбу уходило где-то примерно час или час с небольшим в один конец, столько же обратно.  За такое время в течение примерно двух-трех недель можно было вспомнить и рассказать все что угодно, лишь бы быстрее шло время, и меньше чувствовалась усталость. Кроме того, и во время перерывов во время сенокошения мы не молчали. Но слушали главным образом  Алексея Андреевича.

Помню в один из дней мы перешли на другой покос ближе к Пантылке. Начали косить траву, и вдруг Алексей Андреевич спрашивает, обращаясь ко мне:
- Анатолий, скажи мне, чей это покос, который мы косим?
- Если честно, то не знаю. Хотя бабушка мне что-то рассказывала о покосах, когда мы ходили в гости в деревню Елькинцы - ответил я.
- Это покос твоего прапрадеда Анисима. Он так раньше и назвался Анисимов покос. Ваш починок тоже назывался Анисимовским. И даже после переселения твоей бабушки и отца из починка в деревню, она долгое время называлась Анисимовкой. Потом было ее двойное название «Анисимовка-Пантылка», а затем в 50-е годы уже Пантылкой. 
- Да, вспоминаю, что имя этого покоса слышал из уст бабушки. Но как-то не обращал тогда на это внимания, потому что был еще маленьким и бестолковым. Теперь мне приятно побывать на этом покосе, вспомнить своих далеких предков, которые не один год поливали этот покос своим потом. А вот о деревне Анисимовка никогда не слышал.
- А ты поищи в истории, в переписях населения и удостоверься в моем сообщении.

Тут же все это представил у себя в голове, и работать стало как-то легче, хотя печаль об ушедших в мир иной родственниках не располагала к высокопроизводительной работе. Подумать только, четыре поколения моих предков работали на этой земле, и именно, может быть, этот покос давал возможность им содержать и кормить лошадь, корову, овец и прочую живность.

В обед мы спустились к речке, попили из нее воды, почти что родниковой, и я вспомнил ее детский вкус, который со временем почти не изменился. Прямо над водой росли кусты черной смородины, чуть выше заросли ольхи и калины. По мелководью перешли на другой берег, поднялись на него, и перед нами открылось, слева от строевого леса, небольшое поле, где когда-то находился дом семейства Нестеровых. Подошли к месту дома, от которого остались лишь небольшие впадины, поросшие лебедой, и черемуха, стоявшая, по рассказам еще бабушки, под окнами. Стало грустно от остановившейся здесь жизни. Помню, бабушка всегда говорила:
- Наше поле, наш дом, когда мы бывали с ней еще в детстве в этих местах.
- Да, это был Анисимовский починок – сказал Алексей Андреевич.
- Почему-то бабушка ничего мне не говорила именно об Анисиме? И тем более о двойном названии деревни Пантылка. Она больше вспоминала Ивана Анисимовича и своего мужа Василия Ивановича – спросил, как  бы, между прочим, у Алексея Андреевича.   
- Она же сама-то была до замужества из Пантылки, но не из вашего, а из другого рода. Поэтому, наверное, не особенно хорошо  знала историю твоих предков, - отвечал Алексей Андреевич.
- Слева от вашего дома стоял еще один – дом Менчиковых. Но где-то сразу после революции Менчиковы переехали куда-то в другую деревню – напомнил мне Алексей Андреевич.

Незаметно перерыв заканчивался, и мы обратно отправились на другой берег. Погода в тот день была теплой и солнечной. Кругом тянулся молодой осинник и березняк. Слева от места сенокоса виднелся большой еловый бор, состоящий из строевого леса. Это был мрачный бор, перед деревней Пантылка. В безветренную погоду он угрюмо молчал, а во время сильного ветра  странно и почти по- страшному выл.  Редкие лучи солнца достигали его почвы. Поэтому в бору почти не было никакой травы, кругом как будто в пустыне одни еловые иголки, сквозь которые выглядывали грибы, главным образом, грузди и рыжики. Мрачность бора напоминает людям  неизбежность конца, ухода их из жизни, бессилие и непобедимость природы. Во всяком случае, всегда, когда  подходил раньше к Пантылке через этот еловый бор, то становилось в нем как-то страшновато. Человеку всегда спокойнее дышится  где-то доме, с запорами и замками на дверях, окруженном забором. Да еще в деревне, в селе, в поселке, в городе, где он чувствует свою относительную безопасность. В лесу или даже в открытом поле в душе человека всегда присутствует страх. Этот страх может исходить, если, например, в лесу от диких животных (волков, рысей, медведей, лосей), от неудачно повалившегося дерева, от злых людей, которые могут подстрелить тебя вместо зверя или унизить. В открытом поле страх возникает реже, но и он возможен, особенно в сильную грозу. Здесь человек бессилен перед силами природы, потому что он один и является объектом притяжения сильных грозовых разрядов.

Вспомнил, что испытал эту страшную силу природы еще в молодости, интуитивно, когда проживал в Пантылке. Там иногда были такие сильные грозы, что молнии убивали людей, бегущих или идущих в грозу. Тогда в народе ходило преддверие, что человека, пораженного молнией, нужно закапывать неглубоко в землю. Понятно, что это была ошибка. Но так было. Мне пришлось испытать удар молнии в двадцать лет на Украине. Помню, пешком ходил из поселка Кураховка в Донецкой области до города Красногоровка. Там в швейном ателье, помню, заказывал пошить костюм. Возвращаюсь назад,  и когда до Кураховки было рукой падать (где-то всего километра три) на небе появилась туча. На первый взгляд вроде бы не опасная, то есть не такая черная, как это бывает перед настоящей грозой. Мне бы переждать грозу здесь в другом шахтном поселке Острый напротив Кураховки, но решил быстрее дойти до Кураховки. И где-то в километре от поселка начался ливень, начали одна за другой сверкать все более сильные молнии, и мне пришлось бежать по асфальту.  В один момент меня опоясала молния, пригвоздила к асфальту, и ушла в него с шипением в него, которое отчетливо слышал. Пригвождение состояло в том,  что молния заставила меня присесть на корточки. В начале ноги свело, мне не удавалось встать, а молнии продолжали сверкать. Вижу в поселке молния, ударила в один из домов, люди  выбежали тушить пожар, несмотря на угрозы здоровью, а может быть и жизни.      

Но вернемся к Пантылке. Дальше покоса с левой стороны виднелись очертания речки, которая называлась также Пантылкой. Видимо и сама деревня, была названа по имени этой речки  одновременно по имени моего прапрадеда Анисима. Дело в том, что на карте Бело-Холуницкого района Кировской области мне удалось найти речку Пантылка, которая брала начало где-то в удмуртских селениях и протекала через русскую деревню, с аналогичным названием. Хотя до установления Советской власти деревня называлась Анисимовкой, по имени нашего починка. Затем, связи с образованием колхозов починки были ликвидированы, а их жители переехали в саму деревню, названия у которой еще не было. Поэтому название деревни стало двойным Пантылка-Анисимовка или наоборот. И это название сохранялось вплоть до переписи населения 1950 года. Речка была не широкой, с отмелями, но она имела  довольно глубокие омуты. Напротив Анисимова покоса на другом берегу речки когда-то находился наш Нестеровский дом, в котором автор родился в 1938 году. И здесь же был и самый глубокий омут, куда в детстве вся ребятня, часто вместе с Павлом Андреевичем, моим крестным, часто ходили сюда учиться плавать или поплавать, кто уже умел плавать. Помню, крестный отлично плавал и держался на спине, показывая класс всей пантыльской ребятне.

Вряд ли кто тогда в начале  50-х годов ХХ в. мог тогда предположить, что деревня доживает последние годы. И как-то становилось страшно за будущую историю деревни, которая была на карте почти 250 лет, и эту историю собираются остановить. Остановке истории деревни способствовало очередное укрупнение колхозов в начале 50-х годов. Именно в те годы наша деревня должна была вместе с названием колхоза переселиться в более крупные деревни с центром в деревне Березняк. Решение, понятно, принималось без учета мнения крестьян, проживавших в деревнях, чья история должна была прекратить свое существование, т.е. остановиться.

Деревня Березняк была для нас пантыльчан очень непривлекательным местом для переселения. Достаточно сказать, что там не было ни у кого из пантыльчан даже родственников и знакомых. Если бы в сельском совете приняли более разумное решение о сселении, то возможно жители бы Пантылки несколько пополнили бы кадрами новый колхоз имени Кирова. Но раз этого не произошло, то, значит, была допущена ошибка. Все жители Пантылки перебрались, кто в соседние колхозы, находившиеся ближе к Пантылке, кто в город Слободской, кто в поселки городского типа Первомайское возле Слободского, Чепецкого или ТЭЦ–3 Просницкого района.

Эти размышления об ошибках сселения деревень в 50-е годы и позднее – в 60-е годы настолько меня тронули, что обучаясь в аспирантуре МГУ, решился даже на написание диссертации по трудовым ресурсам, во взаимосвязи с их расселением (на примере малых городов Кировской области). Один из экземпляров диссертации был передан в Отдел по использованию трудовых ресурсов Кировского облисполкома. В отделе диссертацию одобрили и показывали в 70-е годы на совещаниях по использованию рабочей силы и трудовых ресурсов. Вот так размышления о Пантылке привели меня к судьбе других сельских поселений и малых городов области.

Об Анисимовском доме, поле и покосе вспоминаю часто до сих пор. Мой возраст уже приближался к девяносто годам. Я пережил уже намного бабушку, деда и  мать. Хотелось бы дожить до девяти десятков  лет, т.е. до возраста отца, который ушел на тот свет на девяносто первом году жизни. Нет давно в живых и Алексея Андреевича, в 2009 году умерла тетя Анюта, моя в детстве няня, учившая меня в первом классе читать по слогам и решать примеры и задачи столбиком. Она по характеру, по сложению тела, по трудолюбию была точной копией бабушки. Может быть, поэтому она была для меня дороже всех остальных детей бабушки, хотя все они вышли из Анисимовского починка. Сохраняя память о Пантылке, мне захотелось взять псевдоним Нестеров-Пантыльский, под которым написал четыре романа в пяти книгах,  названием «Вспоминая жизнь, похожую на романную».