Человек из Фордере Форштадта

***
 Маленький город в тот год стал большим. Маленький город на острове слился с двумя другими маленькими городами, расположенными на высоком берегу реки и с маленьким бедняцким поселением на левой стороне Прегеля. Семь мостов через реку, по которой беспрерывно снуют большие и маленькие корабли, связали три города в один.

 Альтштадт, Лёбенихт и Кнайпхоф стали носить имя Кёнигсберг, Королевская гора. Горы там не было и нет, просто высокий берег, зато был величественный замок, исчезнувший ныне из городского ландшафта, но сохраненный в сердцах и памяти. И маленький бедняцкий пригород Кнайпхофа со сложным названием Фордере Форштадт тоже стал частью Кёнигсберга. Купеческий город Кнайпхоф на речном острове, пригород и города, где живёт знать, на правом, высоком берегу узкой реки, лениво утекающей в холодное море, в год его рождения стали единым целым, но, как и прежде, на высоком берегу жили аристократы, на острове - купцы, а в Фордере Форштадте - городская беднота. Четыре столетия Фордере Форштадт был просто поселением у дороги, ведущей на юг к Польше,  придатком богатого Кнайпхофа. В тот год он обрёл городские привилегии. Но как был Фордере Форштадт  местом для запасов дров и провианта, местом складов, грузовых пристаней и лепрозория, так и теперь, когда он тоже стал городом, в жизни разнорабочих и ремесленников ничего не изменилось. Тот же лепрозорий с прокаженными со всей Пруссии, те же склады, те же дровяные сараи и всё та же непреходящая бедность.
 
 То ли дело Кнайпхоф! Университет, Кафедральный собор, гимназия... - это был центр культуры, образования, науки. Здесь не строились мануфактуры, заводы и фабрики, это было невозможно из-за плотной застройки. Но здесь в домах на 14 улицах, 2 площадях и в 2 переулках жили лучшие люди нового города. Университет пользовался большими привилегиями и свободами, его преподаватели относились к высшим слоям общества, а студенты объединялись в корпорации. Альбертина, как все германские университеты тех времен, состояла из четырёх факультетов: трех «высших» — теологического (богословского), юридического и медицинского, и одного «низшего» — философского. Естественнонаучные дисциплины и математика преподавались на философском факультете. В Кнайпхофе было людно и весело. Кнайпхов богатый район столичного города. И пусть его улицы узкие, тесные и короткие (одна из улиц всего 68 сантиметров шириной) Но кому это мешало? В каретах по городу никто не разъезжал... Своя лавка в своем же доме, пристань в двух шагах от дома, харчевня за углом, и приятели живут в соседних домах. В домах, устремленных к небу, а не расползающихся  по земле. А это тоже кое-чего стоит! Чем выше крыша, тем ближе к Богу!

 В пригороде места было больше. Улицы шире и длиннее. А дома меньше. Намного меньше. Нечем похвалиться пригородным обывателям.

 В Кнайпхофе жили сытые и довольные своей жизнью бюргеры. Потому что жили они торговлей - морской, рыбной... По Прегелю из-за моря везли зерно и сено, лес и металлы, ткани и пеньку. Купцы Кнайпхофа продавали рыбу, пеньку, ткани, зерно и металлы жителям соседних городов и в дальние страны. В Фордере Форштадте была их биржа и жили те, кто обеспечивал купцам и знати сытую жизнь.

 Остров Кнайпхоф соединился с другими частями города пятью мостами. Еще два моста соединяли Альтштадт с его пригородами. Все мосты были разводными, чтобы могли свободно плыть морские суда к пристаням. А соединявшие Кнайпхоф с другими частями большого города  были еще и  оборонительными, чтобы жители Альтштадта и Лёбенихта, обозленные дерзостью кнайпхофцев, не могли нанести жителям острова ущерба. Но это было до того, как эти города слились в один. Мосты нового большого города были не просто переправами с берега на берег. Они стали частью жизни людей и местом встреч. Они имели не только сугубо практическое значение, но несли в себе философское начало, особые миссии...  Мосты были местом шествий, религиозных и праздничных процессий. На них стояли торговые лавки. И по обоим берегам харчевни. И бюргеры, прогуливаясь вечерком или в послеобеденный час, по мосту шли навстречу друг другу, чопорно раскланиваясь, с одного берега на другой, от одной харчевни к другой. А потом шли в другую харчевню, переходили на другой мост и шли в следующий трактир... А иначе нельзя, иначе можно пропустить какую-нибудь важную новость! Потому что у каждого моста свои новости. Ведь у каждого моста своя функция.

 Зеленый мост был визитной карточкой Кнайпхофа - по нему к замку двигались торжественные процессии, гонцы и проезжающие через Пруссию путешественники.  Рабочий или Требуховый мост был предназначен для въезда грузовых телег и вывоза мусора. Там, разумеется, чистая публика не прогуливалась. За Медовый мост (самый новый при Альбрехте и самый старый в двадцать первом веке) жители города расплатились с епископом бочками меда (впрочем, версий несколько, но все они так или иначе связаны с мёдом). Лавочный мост был средоточием торговли. Кузнечный мост вел на улицу, где были городские кузни.  Были еще Высокий и Деревянный мосты. Ну, это мосты Альтштадта и его предместья. А жители Кнайпхофа и Альтштадта, мягко говоря, недолюбливали друг друга.

 Все мосты близко расположены друг от друга. Стоит выйти на высокий Замковый берег, и, вот они - все семь мостов видно. Красота! Река, корабли на реке, островерхие крыши на острове и семь мостов через реку. И жители Кнайпхофа придумали задачу: как пройти по всем мостам, не проходя ни по одному из них дважды? Это была отличная головоломка. Бюргеры, собравшись вечерком у камина, придумывали разные маршруты, пуская из трубок дым колечками под потолок. Иногда им казалось, что вот-вот решение будет найдено. Но нет. Путник, решившийся пройти этим путем, неизбежно будет вынужден пройти по одному из мостов второй раз. Найдя ошибку в своих рассуждениях, бюргеры весело смеялись, хлопали друг друга по коленкам и плечам и расходились по своим маленьким уютным высоким домикам спать. С тем, чтобы в следующую ночь вновь встретиться у камина с трепетно сияющим живым огнем и вновь решать эту задачу.

 В каком еще городе могло быть такое милое занятие для изрядно потрудившихся днем мужчин? Двести лет достойные мужи напрягали свои острые умы, двести лет за пенной кружкой раз за разом ответ терялся в хохоте собутыльников.

 И черт принес в Альбертину этого гения! Леонард Эйлер сумел доказать, что решение этой чудесной задачи невозможно. Слава Богу! он укатил в Петербург. Пусть уж лучше он там доказывает свои невозможные теоремы. А горожане, уже зная ответ, стали задавать свою головоломку всем приезжим. Это тоже было смешно. Но это произойдет немного позже.

 А еще жители Кнайпхофа первыми получали все новости из Европы - дорога в замок шла через остров. В его трактирах и харчевнях задерживались гонцы с вестями порой на целые сутки. Трактирщики Кнайпхофа знали, чем поить-кормить дорогих гостей! В замке - королевской резиденции и в Альтштадте только злиться могли на пронырливых соседей. Но купцы народ не стеснительный. Прибыль превыше всего! А если кто-то и злится, то это его проблемы... Купцам своих забот хватает и без того, чтобы задумываться о чужих неудобствах и недовольствах. Забот столько, что не грех и выпить-закусить в трактире с приятелями и заезжими гонцами. Выпить шнапсу, закусить свиной рулькой в капусте, да послушать вести из дальних мест. Это всегда полезно для торгового человека. Кто, как не купец, должен знать, чем живут-дышат соседние страны и народы? И к войне, и к миру надо быть готовым всегда.
 
 Фордере Форштадт тоже был на пути гонцов. Но что могло задержать скороходов там? Фордере Форштадт был был всего лишь местом жизни городской бедноты. Здесь обитали ремесленники, подмастерья и приходящая прислуга.

 Ремесленники среди жителей Форштадта могли похвалиться достатком. Но разве можно сравнить их дома с домами купцов из Кнайпхофа! В Кнайпхофе жили богатые люди, которым хотелось показать свой достаток, и они украшали фронтоны своих узких высоких домов скульптурами, виньетками, полуколоннами и барельефами. Ни один фасад не повторял другого.
 
 Фордере Форштадт не мог себе позволить такой роскоши. Здесь тоже попадались порой дома красивые, с узорчатыми решетками на узких окнах и высокими шпилями крыш, но это было редким исключением среди лачуг, сложенных из камней и дерева. И легко представить себе чувства тех, кто жил в этом пригороде - они каждый день видели сказочные дома Кнайпхофа, королевский замок, виллы на высоком берегу, окруженные цветами, прогуливающихся с учеными беседами бюргеров, их жён в белоснежных чепчиках и фартучках, их детей в расшитых платьицах, гуляющих по соборной площади с боннами. Они видели это каждый день потому, что каждый день каждый из них относил этим бюргерам их заказы - продукты, дрова, одежду, или с раннего утра до темна работал в доме, в харчевне, на вилле или в замке, если сильно повезло устроиться на работу.

 Впрочем, во всём Кёнигсберге (и голландцы в Росгартене, и французы около королевского замка, и купцы Кнайпхофа, и прислуга из Фордере Форщтадта) жили довольно просто, без особых затей. Тухлая вода в колодцах, затхлый воздух, сливные бочки в подвалах (вместо канализации), частые пожары и эпидемии чумы делали всех равными перед Богом.

 Поэтому жители Фордере Форштадта не роптали на судьбу. Это были не завистливые, смиренные люди, свято верившие в Иисуса.

 Большой город Кёнигсберг жил спокойной размеренной жизнью провинциальных бюргеров, рассуждениями домохозяек о дороговизне, интеллектуальными дискуссиями профессоров университета, склоками прислуги, буйными сходками и драками студентов, торговлей, ловлей рыбы и ожиданием. На каждой из узких улочек есть дом, в котором ждут. Ждут мужа, сына, брата или друга. Того, кто по мутным водам реки, текущим вдоль города, через широкий и капризный залив вышел в Балтийское море, а из него отправился еще дальше - в Океан. Как он там, в дальней дали? Выдержит ли он бури и штормы? Довезёт ли до дома то, за чем отправился в этот трудный поход? Вернётся ли с деньгами и подарками? Или навеки канет в неизвестных водах?

 Ожидание порождает тревогу.

 Тревога - вот главное всеобщее чувство.

 Скрыть свою тревогу - главная задача всех. Никто не должен догадаться с каким нетерпением в маленьком узком доме со стрельчатыми окнами ждут.

***
  Его родной дом похож на соседние, как родной брат. Высокая черепичная крыша с красной кирпичной трубой. Серый фахверковый фасад длиной всего четыре с половиной метра, без лепнины и штукатурки. Двустворчатая дверь с открытой днём верхней створкой (для света на лестнице), прячась от частых дождей под козырьком, выходит на узенькую горбатенькую улочку, мощеную серым гранитным булыжником. Дубовые сваи выпирают из почвы. На этих сваях стоит дом. Как и все другие дома вокруг. Земля на болотистых берегах Прегеля ненадежна. На козырьке над дверью вертится петушок - флюгер из черного чугуна. Под козырьком висит седло. Настоящее. Кожаное. Блестящее. В доме живет и работает шорник Иоганн Георг Кант. Тесная и неудобная лестница жмется к стене, ведет мимо мастерской и кухни с открытым очагом прямо от двери на второй этаж, а оттуда в уютную маленькую комнатку на третьем этаже - спальню.

 К ручке двери привязан деревянный молоток. Стучите - вам откроют. Откроют с радушной улыбкой молодой хозяйки. Откроют в любой день и час. Как и в любом другом доме Фордере Форштадта.

 Но 21 апреля 1724 года хозяйка не выйдет навстречу гостям. В этот день Анна Регина вновь готовится стать матерью. Она уже знает, что это такое. Она знает боль рождения. Но что такое эта боль, в сравнении с болью утраты?! А Анна Регина уже дважды теряла детей. Рожать, конечно, больно. Но как радостно услышать первый крик новорожденного! Анна Регина ждет рождения сына.

 И он родился ранним утром, еще до рассвета 22 апреля.

 Эмануэл. Вот его имя. "С нами Бог" - так переводится его имя. Он будет недоволен своим именем позже. И станет называть себя иначе - Иммануил.

 С этим именем его узнал весь мир.

***

 Пока он мал, непоседлив, любознателен. И имеет слабое здоровье. Анна Регина молится о его здоровье и здоровье его старшей сестры каждое утро и каждый вечер. Потом она также будет молиться о здоровье еще пятерых детей. Увы! двоих детей, их этих пятерых, ей придется оплакать. Но это будет потом.

 Сейчас она становится на колени у его кроватки и возносит Небесному Отцу горячие мольбы: "Молю Тебя, Господи, ниспошли с небес Святого Духа, Утешителя, и да будет благословение Твое для сына моего Эмануэла, защитой для тела, души и духа его, развеянием всяких страданий, всякой немощи, всякой болезни ума и тела его.  Молю Тебя, Искупитель наш, благодатью Святого Духа, исцели немощи его и прости грехи его и наши, милосердно верни ему полное здравие, внутреннее и внешнее, дабы восставленный и исцеленный милосердием Твоим укрепился и мог приступить к обязательствам благочестия перед Тобою. О Боже, Отче Всемогущий, повелевший нам и вдохновивший нас молиться во имя Твое, я, недостойная грешница, полагаясь на слова Твои и заповеди, молю Тебя о милости со всей верой, на какую способна. Благоволи избавить сына моего Эмануэла от всякого зла, ради славы имени Твоего и укрепления веры его. Аминь".

 С этими словами она встает с колен и целует своего мальчика в лоб. Она твердо верит в силу своей молитвы. Она точно знает, что Бог не попустит потерять ей и этого сына. Слишком много она уже перенесла горя. Бог видит ее любовь. Бог знает, что она, Анна Регина, чиста в своих делах и помыслах.

***
 Годы идут своей чередой... Им не надо спешить никуда, но и стоять на месте они не имеют права. Годы идут...

 Ему восемь лет. Директор гимназии, пастор Франц Альберт Шульц, считает, что мальчик смышлен не по годам. Такой умный мальчик должен учиться теологии. Это не важно, что его отец недостаточно богат. Такой мальчик просто обязан учиться. И Шульц делает всё, что от него зависит.

 И  Иммануила отдали в  "Коллегию Фридриха". Здесь  на  латинском отделении  он  провел восемь лет.

  Он учил латынь  по  20  часов в  неделю, а еще богословие, древнееврейский и древнегреческий языки и два часа в неделю, по средам и субботам, в качестве факультативного курса - математику. Математика в гимназии не была основой знаний. Мальчиков учили только обычному счету - четыре действия арифметики для будущих теологов вполне достаточная база.

 По средам  и  субботам  были  факультативные  занятия  по музыке, французскому и польскому языкам. Других занятий не предполагалось. История, география, естествознание, современная литература не нужны этим мальчикам. Их готовят к пасторскому служению.

 Уроки идут без каникул по девять часов в день. С семи до шестнадцати часов. Без перерывов. И дома надо продолжать учить. Зубрить. Наизусть. Катехизис, слова неизвестных мертвых языков, тексты на этих языках.

 Но ему нравится. Он первый ученик в классе. Его родители испытывают тайную гордость за сына. Но они не показывают ему свою любовь и свою гордость. Ибо гордость - суть суетное тщеславие и гордыня - грех. Они просто поощряют его увлеченность учебой.

 Он невысокий худенький мальчик в одежде на вырост. Он встает в пять часов утра. Ему не трудно. Это час его рождения. Он делает энергичные движения руками и прыгает от избытка юных сил. Он чувствует как наполняется его тело теплом.

 Отлично! Теперь он знает, что делать физические упражнения необходимо. И он будет их выполнять всю свою долгую жизнь. Он умывается холодной водой. Завтрак? некогда! он уже опаздывает на занятия.

 В шесть утра он уже за длинным столом на одной скамье с одноклассниками. Молитва. Утренняя молитва учеников вместе с учителями. Бог их слышит. Они громко гудят хором, в унисон, заученный наизусть текст. Они не задумываются о смысле тех слов, что они повторяют каждое утро. Не задумывается никто из них, кроме него. Он проникнут смыслом каждого слова молитвы. Он свято верит в силу этой молитвы.

***
 
 Ему тринадцать лет. Ему трудно, почти невозможно смириться со страшной утратой. Его мать, научившая его любить окружающий мир, умерла, оставив детей и мужа безутешными в их скорби.

 Уже на склоне своих лет Иммануил писал, что именно мать для него "открыла сердце впечатлениям природы и оказывала непрерывное благотворное воздействие на его жизнь".

  Она научила его внутреннему благочестию, деятельной любви, нравственному усовершенствованию и искреннему раскаянию, самодисциплине,  удалению от развлечений, карт и иных азартных игр, умеренности в еде, питье и одежде. Она была очень религиозна, и строго соблюдала внутренние нравственные правила в соответствии с канонами церкви.

 Он был человеком эпохи Просвещения, но навсегда сохранил свою веру в Божественное, веру завещанную ему обожаемой матерью и любимыми учителями - пастором Шульцем в детские годы и ранней юности и профессором Кнутценом, привлекшим его внимание к проблемам естествознания в университете. Они были пиетистами, как и его родители, как многие другие жители Кёнигсберга.

 "Пусть говорят о пиетизме что угодно,  но  люди, относившиеся  к нему  серьезно,  - настаивал  Кант позднее  - показали   себя   с  самой   лучшей   стороны.  Они   обладали  благородными человеческими качествами - спокойствием, веселым нравом,  внутренним миром, который не  нарушала  никакая страсть. Они не боялись ни нужды, ни  гонений; никакая распря не могла привести их в состояние  враждебности и гнева". Это, по его мнению, было наиважнейшим свойством истинного человека. Это было залогом всеобщего мира. 


***
 Годы продолжают своё движение.
 Он студент Альбертины.

 Да, былая слава Альбертины осталась в прошлом. В годы его молодости это небольшой провинциальный университет с четырьмя факультетами. Какой он выбрал? никто не знает точно. Родители  хотели видеть в нем пастора, но он мечтал посвятить себя древней словесности.
 
 Надо думать, он ходил на лекции всех профессоров, чье имя было ему известно и интересно. Кстати, тогда было принято ходить на лекции домой к профессорам.  У Альбертины, как и у большинства университетов того времени, не было лекционных аудиторий. Он ходил на разные лекции к разным профессорам. Ему некогда, да и денег нет, на студенческие сходки, стычки и попойки. Он освоил в университете знания по медицине, по математике, по философии, по теологии. Он был лучшим учеником в гимназии. Это доподлинно известно. В университете он - лучший студент. Или это так только хочется думать?

 Он мог быть лучшим.  Если бы не бедность.
 
 Он недоедает.

 Ему не хватает средств на книги.

 Он мечется по ученикам, давая  частные уроки, чтобы оплатить свое обучение.

 Отец не может ему ничем помочь. Он уже стар и болен. Иоганн Георг не может работать в полную силу, а у него еще, кроме Иммануила, четверо детей. Трудолюбие, когда нет заказов от богатых клиентов, плохо кормит. Как и принципиальность. И пунктуальность. Эти важные для короля качества не могут составить имения ремесленнику. Имения, достаточного для обеспечения большой семьи. Но это те качества, которые бедный шорник передал в наследство сыну.

 И сын его, Иммануил, принял это наследство с почтением и благодарностью. Он не может наследовать отцу и обоим своим дедам в их ремесле. У него не получается делать конскую упряжь. Но Иммануил работает по шестнадцать часов в день. Каждый день. Без выходных. Без отдыха. И ночью жжет свечу для того, чтобы прочитать конспект, данный ему другом-однокашником.

 Утром он вновь встает в пять часов утра. Ему не трудно. Он привык вставать рано. Он делает энергичные движения руками и прыгает, чтобы согреться в холодной комнате, где камин зажигают на один-два часа в сутки. Денег на дрова нет. Деньги нужны на книги. Деньги нужны на лекарства отцу. Деньги нужны на оплату занятий. Деньги нужны для того, чтобы младший братишка и три сестры не умерли от голода и холода в нетопленом доме.

 В восемь утра он скорой походкой проходит по Рабочему мосту на остров. В Кнайпхофе живут его ученики.


***
  Годы прибавляют ходу и поторапливают его: "Время не ждет. Тебе пора что-то сделать самому. Ты уже многое знаешь. Поделись с другими своими знаниями". И Иммануил пишет книгу. Тема его труда звучит внушительно: «Мысли об истинной оценке живых сил». Эту тему на четвёртом году учёбы ему дал для исследования его любимый учитель, профессор Мартин Кнутцен.
 
 Но работа идет мучительно медленно. У молодого ученого еще мало знаний и он беден.
 
 Он очень беден.

 Сейчас, когда надо писать книгу и издавать ее, нужны деньги. Много денег. А  молодой ученый пока еще недоучившийся студент. И он продолжает зарабатывать тем, что знает и умеет лучше всего. Он умеет учить недорослей. Он готовит детей богатых горожан к поступлению в престижную гимназию «Фридрихс-Коллегиум», которую несколько лет назад окончил сам с помощью друга семьи, пастора и доктора теологии Шульца, заметившего его одарённость.

 Каждое утро он идет на занятия. Но не в университет. Увы! Он мечтает о том времени, когда сможет закончить свой труд, когда сможет защитить свою степень, когда сможет стать за кафедру в ранге профессора. Он знает, что он сможет быть великим ученым. И маленький рост, худоба, вечное недоедание, бессонные ночи при свете одинокой сальной свечи не помеха. Он сможет!

 Ровно в восемь утра обыватели смотрят не на часы. Они смотрят на худенького юношу в любую погоду спешащего на Кнайпхоф. Они видят его, и знают, что на часах ровно восемь часов утра.

 В эти годы он утешал себя  афоризмами: "Я стремлюсь подчинить вещи  себе,  а  не  себя  вещам",  "Не  уступай  беде,  а  выступай ей смело навстречу".

 А еще ему помогает его легкий незлобивый и независтливый нрав. Его любят  друзья-студенты и помогают. Иногда подкармливают, приглашая к себе домой, якобы для занятий. Он готов придти и помочь другу освоить новую лекцию, но он не может позволить себе просто придти на обед в гости. Иногда ему дают одежду и обувь. Под предлогом ненужности для себя этих вещей. Иначе он не взял бы эту вещь. Или делают подарок ко дню именин и к праздникам. Он испытывает чувство признательности и всегда готов отплатить своими знаниями.


***
 Узкие высокие фасады плотно теснятся на небольшом острове. Остров со всех сторон окружает Прегель, на берегах которого сгрудились причалы, пирсы, пакгаузы, сходни, фасады складов, зданий с лебедками. Около них суетятся лодки. Их раздвигают, прижимают к фасадам спускающихся к самой воде зданий, мощные когги, килсы, фрегаты и галеоны. Паруса опущены и свернуты, но красавцы-корабли будят фантазию, зовут в дальние странствия. Мачты с флагами видны издалека даже из глубины острова. Они возвышаются над острыми крутыми крышами и высокими трубами, над вертлявыми флюгерами и бельевыми веревками, протянутыми через улицы.

 Иммануил не смотрит на мачты и паруса. Его ждет очередной ученик.

 Его ждет неоконченная книга.

 Его ждет великое будущее.

***
 Свою книгу «Мысли об истинной оценке живых сил» он закончит через три года. Еще четыре года уйдет на то, чтобы напечатать ее. Книга увидит свет лишь в 1749 году.
 
 Впрочем, если бы не дядя Рихтер, брат покойной, горячо любимой и бесконечно оплакиваемой матери, эта книга, возможно, никогда бы не вышла из печати. Дядя Рихтер тоже не богат. Он тоже просто ремесленник. Но он имеет сапожную мастерскую. А это более надежный бизнес, чем репетиторство.

 Студиозус-репетитор не может заработать так много, чтобы хватило на все нужды большой семьи. А он теперь единственный кормилец. Отец ушел из жизни тихо и скромно. Так, как должно смиренному христианину.

 Отец не увидел его первую книгу.

 Как бы там ни было, но - вот она, его первая долгожданная драгоценная книга! В его руках его труд, плод долгих размышлений, поиска нужных слов и тяжких мук научного поиска. "Я уже предначертал  себе  путь, которого  намерен держаться. Я вступил на него, и ничто не должно мне мешать двигаться  по этому  пути" - это его слова из этой, его первой, книги. 

 В этой книге Иммануил явно показывает свою терпимость к чужому мнению, склонность  к разумным компромиссам, если это не противоречит истине. "Я не решаюсь защищать эту мысль, но я не хотел бы от нее отказаться". Он способен дать принципиально  новое решение, синтезируя накопленный  опыт. Не победить в дискуссии, не доказать правоту, а примирить противоположные позиции - вот его главный принцип.


  Он бесконечно счастлив. Он отправляет готовый труд Альбрехту  Галлеру в Швейцарию, и  в Петербург академику  Леонарду Эйлеру.

 Ответа от  них он не получил. Возможно потому,  что поэту Галлеру это было неинтересно,  а Эйлер, прочитав работу, в которой  Кант попытался  примирить мнения Декарта  и  Лейбница об измерении кинетической энергии, хорошо знал, что  за шесть лет до этого, еще в 1743 году, Даламбер решил  уже эту проблему.

 Иммануил об  этом не знал.

***
 
 Иммануил выбрал себе девиз. Это слова Сенеки:  "Идти не тем путем, по которому идут  все, а тем, по которому дОлжно идти".

 Для него это путь истины.

 Он готов опровергать авторитеты.

 Если великий ученый, пусть даже это будет Ньютон или Лейбниц, ошибается, любой ученый, кто не будет слепо следовать доктринам, может найти правильное решение.

 
***
 Годы идут и дарят надежды. Надежды на грядущее. На сытую жизнь без бесконечной погони за ускользающим успехом.
 
 Его надежды не может омрачить даже смерть учителя-друга. Смерть, слишком ранняя, оборвавшая жизнь на тридцать седьмом году. Смерть отняла у него, вероятно, одного из самых выдающихся ученых Кёнигсберга, философа, профессора Мартина Кнутцена. От Кнутцена он  впервые услышал  имя Ньютона.  Под влиянием Кнутцена, с помощью его книг на четвертом году университетского  обучения  Кант принялся за  самостоятельное  сочинение  по физике. Не без его помощи он закончил написание этого труда.

 Теперь Иммануил был предоставлен сам себе.

***
 Это не очень далеко. Юдшен всего в ста километрах от Кёнигсберга. Только пешком да и на коляске за один день это расстояние не преодолеть. Домашний учитель живет в семье своих учеников. Учит и учится сам. Учится по книгам и наблюдая жизнь. Жизнь людей и других живых существ. Жизнь природы на земле и жизнь звезд на небе.
 
 Он привык учиться.

 Ему нравится учиться.
 
 И не только по книгам.

 Его учит и его собственная жизнь. Много ли молодых людей после долгих лет аскетизма и бедности может понять, что в жизни важны не внешние проявления, что сытый желудок и нарядный камзол не определяют сущности человека и не их надо добиваться, а истины.

 Он ищет истину.

 ***

  И ради нее он добивается места в родном университете. После десяти лет жизни вне родного города. После десяти лет учительства в чужом доме. Он возвращается в родной университет.

 Не потому, что нуждается в признании со стороны ученого сообщества. Он продолжает бороться за истину. Бороться с косностью замшелых профессоров можно только находясь с ними в равном положении.

 "Не принимайте благодеяний, без которых вы можете обойтись ..." - скажет он позже. Скажет не потому, что учит других. А потому, что сам живет по этому принципу. Потому что узнал на практике, что лишнее имущество не доставляет дополнительного комфорта. Комфорт не зависит от вещей и почестей. Комфорт может быть только душевным, духовным. А для этого нужна свобода. Свобода мысли.

  ...«мысли без содержания — пусты, созерцания без понятий — слепы». Разум может охватить все пространства Земли и беспредельность космического пространства. Абсолютная беспредельность мысли, дающая возможность познать Вселенную.

***
Он никогда не жил ни в какой иной стране, кроме родной Восточной Пруссии. Но это не мешало ему знать о других городах и странах.

 Он был только человеком. Но это не мешало ему думать о законах Вселенной и Боге.

 Мысль не имеет ограничений. Если человек не ограничивает ее сам.

 Он не ограничивал.

***
 Годы продолжают свой путь в Неизвестность. Годы теряют имена и события, волновавшие умы бюргеров, споривших о тех событиях за кружкой пенистого пива.

 Годы неспешно тянутся от прошлого к будущему по булыжным мостовым, по доскам мостов, по волнам реки. Годы идут по дорогам и улицам меняющегося города. Годы ускоряются для достижения Вечности.

И в этой Вечности есть место для одного маленького человека из маленького пригорода с полузабытым названием Фордере Форштадт. С названием не забытым только потому, что в этом пригороде родился он - Иммануил Кант.

 Годы, ускоряясь, теряя по пути все больше имен и названий, бережно хранят его имя и его мысли для новых людей, для новых поколений.

 Новые поколения людей о нем спорят,  о нем пишут книги, о нем читают, читают его книги.

 Его книги не понимают, его книги трактуют, его книги переводят.

 Он заставляет думать. Даже спустя двести лет после смерти.

 А значит, он жив.

 Маленький скромный бедный человек из маленького бедного пригорода маленького города маленькой бедной страны. Но какое это имеет значение, если он порождает мысль?