Пять граммов свинца

Костик приехал всего на три дня!
Снимая тяжёлый рюкзак с плеча, сказал: «И рад бы подольше, да не могу, время сейчас – смутное, тяжёлое».
В первый день он сильно стеснялся, не знал, куда себя приложить, что сказать. По его глазам было заметно – слова наружу просятся вырваться, как неоперившиеся птенцы – из гнезда. А взгляд у Кости оказался пытливый и беспокойный. Смотрел на каждого так, будто знал то, чего ты и сам не ведаешь. Но самым удивительным на его лице оказался рот – большой, подвижный, чувственный. Все эмоции, явные и скрытые, рот предательски выдавал.
- Как же давно не ел я жареной картошечки! – Костя облизнул губы, и на его лице расплылась счастливая улыбка.
- Будет тебе на ужин картошечка, да с солёными огурчиками!
- Дядь Коль, а капуста квашеная есть? Шоб из погребка – холодненькая, хрустящая!
- Найдётся капуста.
Николай лезет в погреб, чтобы угодить племяннику.
Костик, обжигаясь и торопясь, мечет еду со стола, словно кушает в последний раз в жизни. А Николай, глядя на него, млеет от радости – давно с племянником не виделись, дюже соскучился.
Николай подбадривает:
- Ты кушай, Костик, кушай. Вон как исхудал!
- Да кушаю я, дядь Коль, объелся уже. Ничего вкуснее домашних харчей нет! Уф-ф, аж жарко стало!
- Да ты рубашку-то сними, в хате тепло.
Костик скинул клетчатую рубашку с длинным рукавом. Под рубашкой – серая майка, надетая, видимо, в спешке, шиворот-навыворот. Я молчу – незачем человека смущать.
- Тёть Лен, а где можно прилечь? Что-то устал я с дороги, совсем разморило.
- В передней и ложись, кровать тебе постелила.
- И спать хочу, сил нет, и с вами ещё не наговорился. Ты ведь, дядь Коль, один из родных у меня остался.
Уголки Костиных губ плавно опустились вниз, взгляд померк.
- Ты тоже, племяш, единственный из родни у меня остался, - вздохнул Николай. - Скажи, Кость, как оно – ТАМ? Говорить, поди, не велено?
- Не велено.
- Понятно. Извини, а поезд обратно у тебя когда?
- Послезавтра.
- Как – послезавтра? Костик, ты бы хоть недельку у нас погостил! Шибко мы тебя ждали.
- Мне в Симферополь надо заскочить, одним днём туда и обратно, а потом явиться в часть.
- Ты чего это удумал? За один-то день что успеешь сделать?
- Земля родная тянет, дядь Коль, сил нет. Город родной почти каждую ночь снится.
Николай понимающе кивнул, выдохнул громко и протяжно, как локомотив, прибывший на вокзал:
- Не поверишь, Костя, два десятка лет живу здесь, а на родину тянет, как магнитом. Оказывается, не пустой это звук – родина.
- Не пустой, - кивает Костик.
После разносолов слабый румянец тронул его худые бледные щёки.
- У кого в Симферополе думаешь остановиться?
- Друзей там много, может, у Петьки остановлюсь. Как-никак, друзья детства, на одной улице выросли.
- Понимаю. На могилки ты собрался, родных проведать. Верно?
- Ну да. Как знать, смогу ли вернуться живым…
Молчание над столом повисло тяжёлой невидимой пеленой. Говорить больше не хотелось, потому что всё главное всегда остаётся где-то там, за семью печатями, между ничего не значащих слов. Костик поблагодарил за ужин и отправился спать. Николай достал шахматную доску, расставил на ней фигуры. Это всегда означало одно – в его душе, а не только на шахматном поле, развернулась борьба. В такую минуту ему лучше не мешать. Пока чёрные сражались с белыми, я быстро перемыла посуду. Что ж, у каждого свои способы – унять нервную дрожь. Глубоко за полночь и мы с Николаем отправились на боковую…

- Костик, вставай, в храм поедем.
- Это ты правильно, дядь Коль, придумал, - потягиваясь, Костя сел на кровати. – Кстати, я недавно, после госпиталя, был в храме. У нас рядом с воинской частью есть храм имени Андрея Первозванного.
- Исповедался?
- Да нет, просто на службе постоял, потом с батюшкой немного поговорили. Благословил он меня.
- Хорошо, что благословил. Теперь наш храм посмотришь, старый он у нас, намоленный.
- Ах, я башка садовая! – Костя хлопнул себя по лбу. – Я же вам подарки привёз!
Костик подорвался, как оглашенный, схватил рюкзак, вытряхнул содержимое на пол.
- Это тебе, дядь Коль… А это тебе, тёть Лен!
Костино лицо светилось от радости, которую он вёз издалека и мечтал поделиться с близкими.
- Да ты с ума сошёл! – возмутился Николай. – Зачем же ты так потратился?
Костик рассмеялся, как мальчишка:
- Не переживайте, мне пособие по ранению перечислили. Так что имею право потратиться!
- Ты деньги-то прибереги, - не мог угомониться Николай. – У тебя ещё вся жизнь впереди, и с жильём надо определиться, и вообще…
- Не переживай, дядь Коль. Главное сейчас – остаться в живых!
- С этим я полностью согласен.
- Кстати, а чем это так вкусно пахнет? – принюхался Костя, и в глазах его загорелась догадка. – Блины?
- Да. Пока ты спал, я блинов напекла.
- Ух ты! Блинов не ел, наверное, сто лет!
- Да ты у нас мастодонт! – рассмеялся Николай.
- Это точно – мастодонт, четвёртый десяток скоро распечатаю.
- В этом возрасте жизнь только начинается, - философски заметил Николай.

Гора блинов растаяла также быстро, как сугроб снега – ранней дружной весной. Со стола убирать посуду времени не осталось – надо поторопиться в храм. Наша «Нива», как застоявшийся в стойле конь, поднимая с дороги фонтаны снега, взял с места – в карьер. Мы двинулись в путь… Костика интересовало буквально всё, он глазел по сторонам с нескрываемым любопытством.
- Какой красивый заснеженный бор! А эта речка как называется?
Дорога до храма заняла у нас не более сорока минут. За это время я успела рассказать вкратце историю храма:
- Храм во имя преподобного Александра Свирского основан, если не ошибаюсь, в 1860 году. После революции церковь закрыли, кресты сняли, а в здании хранили удобрения. Но в двухтысячном году храм снова отстроили и здесь вновь начались богослужения.
- К сожалению, такая же участь постигла многие храмы в России, - с горечью сказал Костя. – В Симферополе есть храм в честь Святого Луки, хочу туда попасть, свечку поставить за упокой близких и погибших товарищей.
- От меня, Костя, тоже зажги свечу за родных.
- Хорошо.

На службу мы всё-таки опоздали.
- Батюшка недавно ушёл, - послушница храма, сухонькая старушка со смиренным взглядом, приоткрыла нам тяжёлую дубовую дверь.
- А можно, матушка, нам свечи засветить и помолиться?
Я кивнула на Костю:
- Вот, Константин скоро идёт на фронт.
Послушница поглядела пристально из-под тёмного платка, сказала тихо:
- Входите.
- Скажите, а сколько стоят свечи?
- Сколько, милый, не жалко, за то и благодарствуем.
В полумраке пустого храма животворящим огнём загорелись наши свечи. Строгие лики святых смотрели на нас испытующе и печально, словно вопрошая:
- О чём, человече, скорбит твоя душа? Какие мысли и чувства иссушили твоё сердце?
- Пусть Костик вернётся живым, – я осенила себя крестным знамением.
- Пусть Константин вернётся невредимым! – прошептал Николай.
- Господи, спаси и сохрани! Помоги мне вернуться домой целым и невредимым…

Дорога обратно домой оказалась немногословной.
- Да, славный храм, - глядя в окно, задумчиво сказал Костя, - всюду чувствуется благодать.
- Угу, - подтвердил Николай. – Мы любим сюда приезжать, место тут благоприятное.
- Дядь Коль, а баня сегодня будет?
- А как же! Баню зарядил, к вечеру растоплю.

Какой русский не любит баню по-чёрному? Тот, кто не бывал в такой бане, не сможет до конца понять русскую душу. Живительный лёгкий пар, берёзовый веник, ледяная вода в кадушке очистят тело и душу не хуже, чем пост или молитва. Мой Николай всегда топит баню так, что волосы встают дыбом, а пластиковые тазы иногда сворачиваются в трубочку.
- Тёть Лен, я два раза парился и дважды на снег выбегал! – радостно сообщил Костя, едва перешагнув порог избы. – Чудо, а не баня! Как будто заново родился. Вот вернусь с войны, построю свой дом, у меня обязательно будет своя баня, и непременно по-чёрному.
- Так и будет! – я подала Косте кружку ледяной воды. – Не зря раньше в бане и деток рожали, и хвори выгоняли.
- А вода у вас какая вкусная! – Костя в мгновение ока опорожнил кружку. – Можно ещё водички?
Я смотрела, с какой жадностью он пьёт воду, как ходуном ходит его кадык, и вдруг обратила внимание на тёмное пятно на левом виске.
- Кость, у тебя что-то вот тут, возле глаза. Сажей испачкался?
- Не обращайте внимания, тёть Лен, это свинец. У меня таких же ещё четыре штуки. Он расстегнул банный халат и повернулся ко мне спиной – под лопаткой, на пояснице, возле плеча, темнели небольшие вмятины.
- Где тебя так?
- На передовой. Мина.
- А почему тебя не оперировали?
- Сказали, лучше пока не трогать. Особенно вот этот, возле глаза.
- Когда вернёшься с фронта, займись своим здоровьем, - подытожил Николай.
- Хорошо, дядь Коль, обязательно.

Костику в этом году исполнилось тридцать лет. Он ещё неприлично молод, и самое время мечтать о семье, о собственном доме, мечтать о детях и планировать свою счастливую жизнь.
- Вот, закончится война, и всё у меня будет хорошо! Детишек хочу. Много. Не меньше трёх! И чего я, дурак, раньше не женился? Всё выбирал, всё вредничал, всё чего-то не устраивало.  А жизнь-то ждать не будет!
- Всё ещё у тебя впереди, Костя. Ты когда в часть вернёшься, позвони, а то я переживать буду.
- Конечно, дядь Коль… Тёть Лен, у вас борщ такой вкусный, можно добавки?
- Кушай, а то кожа да кости. Вас ТАМ не кормят, что ли? – Николай отложил ложку в сторону, с сомнением покачал головой.
- По-разному бывает. Когда успеешь поесть, когда – нет.
- Тяжело ТАМ?
Костик отодвинул тарелку, по лицу пробежала тень. Он отвёл взгляд в сторону:
- На войне тоже по-всякому бывает. А знаете, что нас спасает?
- Что?
- Не поверите – юмор! Если всё воспринимать всерьёз, то можно лишиться рассудка. Мы с пацанами часто хохмим, чтобы крыша не съехала. Хотите, случай один расскажу?
- Давай.
- Короче, был у нас тяжёлый бой, и не досчитались мы нескольких ребят. А был у нас в отряде один мужик, с позывным «Кряж». Сам здоровый такой, кряжистый, вечно в какие-то передряги попадал. А пожрать любил – просто жуть! В общем, после боя Кряжа мы тоже не досчитались. Прошло четыре дня, мы с позиции сдвинуться не можем, обложили нас кругом. Вдруг на пятые сутки смотрим, ползёт кто-то в траве, маскируется. А кто – понять не можем, свой или чужой? Хорошо, что не шмальнули по нему. Ближе подполз, глядим – Кряж!  Мы, конечно, обалдели. 
Он потом, когда в себя немного пришёл, рассказал:
- Я после боя за разбитой машиной спрятался, да так четверо суток там и пролежал. Высунуться боялся.
Спрашиваем Кряжа:
- Страшно было?
- Нет, - говорит, - не страшно. Жрать сильно хотелось, а ещё сильнее – пить.
- В рубашке ваш Кряж родился, - Николай улыбнулся.
- Ангел хранитель у него сильный, - я поддержала разговор.
- Это точно! Чудеса и на войне случаются… Извините, что-то банька ваша на измор меня взяла. Пойду я, пожалуй, спать.
- Спокойной ночи, Костя.
- Спокойной ночи.

Спустя сутки мы прощались с Костей на вокзале.
- Костя, там в пакете – пирожки с капустой, как ты любишь.
- Спасибо, тёть Лен.
- Ребятам своим и Симферополю привет передавай, - Николай приобнял племянника за плечи.
- Не волнуйтесь, дядь Коль, всё будет хорошо! Сами понимаете, я бы себе не простил, если бы на родине не побывал
- Ты всё делаешь правильно, Костя. Храни тебя Бог.
Костя нехотя, словно неся на плечах тяжёлую ношу, двинулся в сторону вагона, схватился за железный поручень и шагнул на подножку. На мгновение обернувшись, улыбнулся нам с Николаем, но улыбка у него получилась какой-то смазанной и некрасивой. В прощальном жесте поднял он руку, губы зашевелились, словно он пытался что-то сказать, а потом решительно шагнул в узкую черноту тамбура. Локомотив дал прощальный гудок…

Спустя полгода благодатная симферопольская земля навсегда примет прах Константина в свои жаркие объятия. Его похоронят со всеми почестями, как подобает Герою – под звуки военного оркестра, скупые мужские слёзы друзей и весёлую трескотню цикад. Мечты Кости так и остались мечтами, которым не суждено было сбыться: недостроенная по-чёрному баня, недолюбленная дивчина, не посаженное подле крылечка дерево…
Конечно, времена не выбирают, но мы, люди, всегда можем сделать правильный выбор – Свет или тьма. Добро или зло. Любовь или ненависть. Созидание или разрушение. Написав миллионы умных книг и сделав множество научных открытий, мы так и не научились главному – ЛЮБВИ! А без любви у человечества нет будущего…

- Сегодня Костя приснился, - Николай, подперев рукой подбородок, наблюдал за воробьями, прилетевшими к кормушке. – Ишь, как изголодались, бедолаги!
- Коля, так что тебе приснилось?
- Костя приснился. Говорит: «Дядь Коль, мне уже не больно. У меня всё хорошо».
- А ты что?
Спрашиваю: «Когда в гости приедешь?»
А Костя отвечает: «Лучше вы ко мне приезжайте!»
- Надо ехать, Коля.
- Куда? В Симферополь?
- Да!

Спустя две недели, собрав в дорогу только самое необходимое, мы отправились на вокзал. В то время, когда у нас лежали сугробы и мороз по утрам окутывал деревья щедрым инеем, в Симферополе началась настоящая весна! Распустился миндаль, набирала цвет алыча, а температура воздуха стремительно ползла вверх.  Город встретил нас розовой дымкой и первыми тюльпанами на многочисленных клумбах.
- Ну что, Коля, ловим такси?
- Да, поехали. Костя давно ждёт.