Мой генерал

Перевод рассказа Славомира Мрожека “Mon general”


Было холодно, и на заснеженных аллеях парка мне так никто и не встретился. Пожалуй, то была не лучшая пора для прогулок. Лютовали сильные морозы, зима в самом разгаре. И хоть совсем недавно был полдень, где-то близко уже бродили сумерки. В то же время мои мысли были наполнены образами солнечной Эллады, любителем которой я был, можно сказать, с самого рождения. Это было глубокое пристрастие, позднее только утвержденное образованием и родом деятельности.
Пройдя сквозь главную аллею, я уже практически приблизился к краю парка, где стоял павильон, летом наполненный голосами и смехом, гремящий звуками оркестра, а ныне абсолютно пустой. Круглая крыша опиралась на ионические колонны. Я вступил на подиум и меланхолично взглянул вглубь парка. Там, за сетью прутиков, веток и сучков я заметил какое-то мелькание, что-то двигалось довольно быстро и подобно маятнику. Вскоре я рассмотрел фигуру военного, который одиноко катался на коньках на плотно замерзшем озерце, что находилось совсем неподалеку. Увиденное возбудило во мне чувство некоторого отвращения, так как я, будучи по натуре мизантропом, почитал себя человеком хрупким и склонным к размышлениям в одиночестве, поэтому всякого рода здоровые забавы, да еще на свежем воздухе, причиняли мне досаду и огорчение. Тем более, когда речь шла о военном, то есть особе, олицетворяющей в себе здоровье и силу. Однако очень скоро я погасил этот непроизвольный рефлекс, объясняя себе, что нет ничего необычного в солдате на коньках, и что это ни в коей мере не помешает моим раздумьям. После чего я погрузился в мои любимые размышления о сильной воле Демосфена, который исправил недостатки произношения, набивая рот камнями. По прошествии какого-то времени, данный пример огромных возможностей самообразования и коррекции натуры наполнил меня, как обычно, надеждой, что и я, приложив определенные усилия, буду способен стать другим человеком. К сожалению, в тот самый момент мой фигурист, вычерчивая за ажурной ширмой кустарников замысловатые бодрые виражи, максимально приблизился в мою сторону, и я заметил, что он не носит обычный мундир, но является офицером. Данное открытие нарушило только что достигнутое мною внутреннее равновесие. Это вызвало во мне еще большее раздражение, так как по всей логике тот факт, что катающийся одиночка оказался офицером, а не рядовым, не должен был, собственно, ни на что повлиять. Тем более, что я категорически не признаю эту искусственную иерархию.
С некоторым усилием я снова погрузился в древность. На этот раз, однако, это был не Демосфен, а замечательные деяния Геркулеса. Легкость, с которой этот мифологический богатырь победил, например, змея, наполнила меня восхищением и храбростью, и явилась неоспоримым доказательством, что даже я, при определенном количестве отваги, буду когда-нибудь в состоянии преодолевать все трудности на своем пути. Но все-таки, похоже, какой-то из зрительных нервов действовал во мне помимо моей воли, и, спустя какое-то время, дал мне команду, что это не обычный офицер, но офицер высший, и, скорее всего, штабной.
- А пусть будет и штабной – фыркнул я. – Ну и что с того? Штабному даже еще больше движения нужно, ведь он целыми днями корпит над картами, стратегию обдумывает, что же странного в том, что любит покататься?
Однако как-то вдруг мои пальцы потянулись к пуговицам пальто проверить, все ли на месте. Оказалось, что одна была застегнута, а остальных недоставало, так что пришлось ограничиться поправлением фуляра на шее. Вокруг никого не было, но таков уж авторитет власти, что даже в пустыне человека достанет. Меж тем свободным течением мысли я вновь перенесся в далекую древность.
Может даже слишком далекую, так как на этот раз дошел до примера Минотавра, который, будучи полубыком, демонически распорядился своей животной силой. И так размышляя, я было уже вдохновился надеждой, что… Но тут сюжетная линия внезапно оборвалась, потому что человек на коньках опять привлек мое внимание. – Красиво катается – пришел я к заключению, глядя на фигуру в эполетах, которая плавно перемещалась с места на место, играя красками среди орнамента мертвых ветвей. Едва я успел так подумать, как вдруг раздался приглушенный треск и двигающийся до сих пор силуэт пропал из моего поля зрения, как будто упал.
Тут нечего было долго размышлять. Я оставил свой павильон и стремглав бросился через кусты к озерцу. И как раз вовремя, ибо моему взору предстала свежая полынья, две торчащие из нее руки с золотыми галунами и, наконец, пальцы (на одном был золотой перстень с печаткой), уцепившиеся за кромку льда.
Я огляделся вокруг. Никого, ни одной живой души в синеве парка. Стало быть, только я могу его спасти, и даже должен. Надо заметить, что я не являюсь человеком действия, иначе говоря: теряюсь, когда оказываюсь в гуще событий, и было бы лучше всего, если бы нашелся неподалеку кто-то третий, кто бы вытащил несчастного из воды, а я тогда мог бы – и даже весьма охотно – подержать за неподвижную ногу или еще что. К сожалению, никого такого не ожидалось, и это меня злило. Тот же никак не хотел отпускать, только за кромку все еще держался да в удивительно огромном количестве загадочно булькающие пузыри из глубины пускал. Потянул я штабного катальщика сначала за рукав, затем за бакенбарды и эполеты, а, когда он уже лежал на твердой поверхности с лицом, обращенным к свинцово-молочному предвечернему небу, тогда только я осознал всю значимость произошедшего. Передо мной лежал не кто иной, как сам Его Превосходительство Генерал-Губернатор, который, имея потребность в активном отдыхе, катался тут инкогнито и чуть не поплатился за это жизнью.
К сожалению, единственным дыханием, которое я мог к нему применить, было искусственное. Вспоминаю об этом с горечью, так как известно, что Его Превосходительство в силу натурального порядка вещей должен иметь все только настоящее, а я, поднимая и опуская ему руки, был мучим ощущением неестественности, как будто угощаю его искусственным медом, вместо того чтобы потчевать свежим пчелиным, прямо из улья. И конечно же, как только он открыл глаза, я тут же снял с головы шляпу и встал рядом с полным почтением.
Превосходительство воду с бороды и усов выжал, уселся и вытащил из кармана блокнот.
- Никогда не забуду, что спас мне пан жизнь – сказал он. – И потому запишу вашу фамилию и адрес. Может, пан чего желает? Как вам живется?
- Жить не легко – я ему на то. – Особенно тревожат отношения между людьми - недобрые, неуважительные. А что до меня, то стараюсь достичь высшего уровня, опираясь на различные примеры из древности. Работаю над собой. А в остальном? Разве можно требовать от каждого знания античности?
- И что это значит? – спросил Генерал.
- Воспитывать людей нужно – я ему в ответ. – Не то один на другого влезет. Возьмем хотя бы мою жизнь. Чувствую себя одиноким, пропащим и беспомощным. Не на что опереться, нет поддержки. Человек тоскует по опеке, защите, опоре… Тогда бы и личность развиваться могла, и страх перед людьми исчез бы. А так что? Выходит человек на улицу, да хотя бы и на лестницу, и даже не знает, не получит ли – да простит меня Ваше Превосходительство – по морде. И в прямом, и в переносном смысле. Отдельный индивид слаб и поддержки от власть имущих ожидает.
- Я это все запишу – говорит Превосходительство, и действительно, что-то старательно записывает в мокрый блокнот. Потом снял коньки, забросил их за спину, и, подав на прощание мне руку, отдалился в сторону своего дворца. Я же, решив дольше в парке не оставаться, вернулся в город.
Как я уже отмечал выше, обычно, чтобы окрепнуть духом, не поддаваться сомнению и слабости, не бояться угроз и всеобщей анархии, я искал порядка в мире искусства. Теперь же одно только осознание того, что нахожусь под непосредственной опекой самого Превосходительства, укрепляло сильней и действовало результативней, чем любой из известнейших шедевров.
Мои скромные житейские возможности отдельной личности, приговоренной к беспомощности, хрупкости и неполноценности, оказались вдруг дополнены мощью высочайшей организации.
- Индивид плюс Превосходительство – воспарял и мыслью куда-то в высь – это что-то, это – сила!..
Еще до встречи с Превосходительством бильярд был вторым после древности источником моего равновесия. Не столько от необходимости (со мной теперь был Превосходительство), сколько в силу привычки остаток того дня я провел в закусочной с бильярдом. И, по обыкновению, даже не заметил, как наступил поздний вечер. Данное обстоятельство доставляло неприятность по той причине, что ворота дома, где я арендовал комнату, открывал ночной сторож, понурый мужик с чрезвычайно грубым характером. Он всячески обманывал постояльцев и нахально выпрашивал чрезмерные чаевые. Особенно не мил был с теми, кто, возвращаясь в позднюю пору, прерывали ему сон. Хочешь не хочешь, а мороз все крепчал, и максимально концентрируясь несмотря ни на что на Афинах Перикла, я направился к этим фатальным воротам и с величайшим беспокойством и внутренней дрожью потянул за дверной молоток, раз и потом еще.
Громкий противный звонок разнесся в глубине дома, после чего я услышал так знакомые громкое шлепанье и ворчливые ругательства.
Однако едва раскрылись ворота, и на пороге показалась огромная фигура в белых кальсонах, как вдруг из темноты появляется элегантный адъютант Генерального Штаба, и с размаху трижды бьет негодяя в морду, затем отдает мне почтительно честь и исчезает.
Ошеломленный сторож дважды умолял меня не отказать в любезности и соизволить войти. Я удовлетворил его просьбу. У себя, на верху, падаю без сил на кровать и пытаюсь привести в порядок свои впечатления.
Превосходительство сдержал слово.
Да, несомненно, моя сегодняшняя встреча со сторожем не оставляла в том и тени сомнения. Наша взаимная связь была конкретизирована с предельной ясностью через штабного адъютанта. Я решил без промедления, в этот же вечер, вытянуть как можно больше пользы из милости, оказанной мне Превосходительством, и начать развивать свою личность. Итак, самой большой выгодой из так быстро оказанной мне Генералом благодарности, было то, что этим вечером я пронес через здешние ворота собственную личность не задетой унижением и насмешкой, какие встречали меня неизменно до сих пор со стороны брутального сторожа. Мне выпал замечательный шанс, чтобы развить эту наконец-то не задетую личность. Хотел было к тому приступить, но было уже поздно, и я как-то нечаянно уснул. Еще будучи в полусне, подумал ни с того ни с сего, что с одним адъютантом получается как-то неловко и неделикатно, и в конце концов могло бы быть два адъютанта. И в момент, когда сторож открывал мне ворота и я входил, то один адъютант бил бы другого. Естественно, в этом случае хотелось бы, чтоб второй адъютант был слабее, чем сторож, и проиграл бы.
Наутро я проснулся, встал и собрался по определенной нужде. Находясь еще в полусне, не сразу сориентировался, что, выходя из дверей, ведущих в сени, наступил босой ногой на двух лейтенантов, дремавших на коврике. Они мгновенно вскочили, засалютовали как положено, извинились и спросили, кого бить.
- Да разве я знаю? – ответил я, задумавшись. – Около восьми сюда придет молочник. Может, его? По правде говоря, по отношению к нему тоже имею претензию. Поднимается на четвертый этаж, чтобы принести мне молоко, и я подозреваю, что того не любит. Не раз говорил ему: «Не высоковато ли? Верно, пан запыхался?». А он нет, только поддакивает, но не краснеет, такой загадочный. Может, его?
- Можно и его. Нам все равно – отвечают вежливо. Молодцы, соколы мои защитники! Лег еще на немножко, но заснуть уже не мог. Мне все казалось, что уже слышу шаги молочника по лестнице. Все ворочался с боку на бок, пока наконец встал и натянул брюки.
- Это опять я – говорю лейтенантам, которые уже больше не ложились. – Похоже, съел вчера чего-то не того? – И подмигиваю им, вроде как шучу.
Они на то:
- Пожалуйста, пожалуйста…
Потом в коридоре свернул на лестницу и бегом вниз. В открытых воротах стоял сторож и смотрел на улицу. Я было хотел вернуться назад, но не сделал этого. Меж тем он не оборачивается, а я стою за его спиной, и так это длится какое-то время.
- Ну, и как оно там? – говорю наконец, но, на несчастье, слишком тихо и как-то неуверенно, к тому же я заметил, что у меня развязались шнурки. Пришлось наклониться, чтобы завязать. Тут он обернулся и меня заметил. Я перестал вязать, и, как бы невзначай, прислонился к воротам и смотрю на улицу.
- Если придет молочник, то прошу ему передать, что сегодня молока не нужно… - и вдобавок я неожиданно крикнул: - Как понял?! – и тут непонятно отчего, я резко вскочил и даже на сторожа замахнулся. В последний момент я сделал вид, что что-то упало мне за воротник, сильно приподнявшийся от замаха, и, яростно почесываясь, убежал обратно наверх, закрылся в туалете, впал в отчаянье, сердце нещадно колотилось.
Дело было даже не в стороже, а в молочнике. Я был очень привязан к молочку на завтрак, но и не в том суть. Ненависть к молочнику взорвалась во мне теперь с неведомой до того силой. В моей голове родился идеальный план. А именно, молочник не должен приходить с молоком, иначе будет бит, но должен прийти без молока, и будет бит за то, что ему сказано было не приходить ни с молоком, ни без молока. То есть будет бит в обоих случаях. Но прежде всего за то мое чесание за воротником. И еще я опасался, как бы лейтенанты обо всем не догадались.
Едва дыша, нашел сторожа на той же позиции у ворот.
- Был? – спросил я как можно безразличней.
- Не был – ответил сторож так просто, что я даже пошатнулся на ногах.
- Как будет, то пусть молоко здесь оставит, а сам поднимется наверх.
- Что? – добавил я, так как мне показалось, что сторож что-то ответил прежде, чем он успел что-то ответить. Но он вообще ничего не ответил, поэтому, размахивая руками и приседая (мне хотелось, чтобы у сторожа сложилось впечатление, что я повторно спустился вниз исключительно для физических упражнений), вбежал на лестницу.
Лейтенанты стояли при дверях, гладкие и серьезные, внимательно всматриваясь в лестничную клетку.
- Это я! – возгласил я еще издалека на всякий случай. Старался пройти мимо них подтянутым и грациозным, давая понять, что я для них свой. И вдруг вместе с приступом страха у меня промелькнула мысль, что они догадаются о причине моей одышки. Отвести подозрения, перевести все в шутку, завоевать их доверие, стать ближе к ним – вот какую поставил перед собой ближайшую цель.
- Вы даже не представляете, панове – натужно и хрипло захихикал – как человек запыхается, прежде чем… хе хе!.. того… ну, знаете, панове!
Сгорая от стыда, засунул голову под подушку. Это же было в их стиле – повторял себе – солдатский юмор, почему не смеялись? И не так и ни сяк. Ждали молочника.
Я ждал тоже. Около восьми часов кто-то действительно зашагал по лестнице. Сейчас будут бить – подумал я с облегчением. Однако ничего не происходило, наступила долгая тишина. Не в силах совладать с нетерпением, я приоткрыл дверь и заглянул в сени.
- Не было его – отрапортовали послушно. – Хотя, был один. Поднялся, покрутился, покрутился и ушел себе. Но молока при нем не было.
- Благодарю, наверняка еще придет – соврал я и снова вернулся в постель. Весь мой замысловатый план, стоящий мне стольких ментальных мук, не говоря уж о бегании по лестнице, пошел прахом при первом же столкновении с простым молочником. – Итак, чего же я стою – повторял себе – Если моя состоящая из нескольких этажей интеллектуальная конструкция рушится от соприкосновения с такой будничной вещью как молочник. Ему удалось уйти от наказания так обычно, так просто! Катастрофа, поражение, дно. Обманул, посмеялся надо мной! – возглашал я сокрушенно, чувствуя себя униженным.
Около полудня я решился покинуть свое жилище.
- Пойду в город развивать свою личность – объявил я лейтенантам – Не будете ли так любезны еще подождать его. Иногда приходит даже по полудню, а если ему днем не по дороге, то и вечером может зайти.
Остаток дня я упорно старался забыть об утренних поражениях. Когда уже стемнело, почувствовал, что наступило значительное облегчение.
- Ладно! – говорил себе – Что было, то было. Зато сегодня опять позвоним в ворота, я и адъютант.
При мысли об ожидающем меня очищении сразу стало веселее. Я намеренно откладывал возвращение домой. Чем позднее, тем громче будут проклятия сторожа, и тем полнее и сочнее будет моя вечерняя расплата. Только когда последние гости покидали бильярдный зал, вышел и я. Не спеша, останавливаясь там и сям, чтобы в своем воображении всецело насладиться малейшими тонкостями предстоящего, в отличном расположении духа я, наконец, добрался до своего квартала. Ворота были закрыты, залитая лунным светом улица – пуста. Потирая с улыбкой руки дрожа от наслаждения, позвонил.
Раздались знакомые, тяжелые шаги. Сгорая от нетерпения, я переступал с ноги на ногу. Заскрежетал засов. В воротах встает огромная фигура в белых кальсонах, и в этот самый момент из-за угла показывается элегантный адъютант Генерального Штаба и со всего размаха трижды бьет меня в лицо.
Не успел еще прийти в себя, как ворота закрылись за мной, и я очутился в коридоре, освещенном только переносной лампой, стоящей возле коморки сторожа, на подставке, задрапированной серо-белой материей и напоминающей собой мраморный столб Парфенона.
По прошествии минуты молчания я осторожно поставил ногу на первую ступеньку лестницы. Сторож никак не реагировал, а это означало, что мне можно было продолжить движение по лестнице и подняться к себе.
- Иду я сегодня через парк – вдруг начал сторож, как-то нараспев – И… Знаешь ли, котик, что? Наш Господин Превосходительство Его Генерал-Губернатор… - тут он оторвался от стены и выпрямился в позе уважения и почтения – … на коньках тонул, ну и я его спас.
- Опять? – подумал я, а вслух произнес. - Понимаю, всеобщая анархия, недостаток сил и поддержки…
- Э… не! – перебил меня сторож. – В первую очередь я рассказал ему о постояльцах. Его достоинство все записал.
- Ага! Mon G;n;ral! – заметил я ни с того, ни с сего. – Ну, так я пойду.
Сторож лениво оперся о стену.
- А, иди-иди, котик, иди! Там уже ждут наверху. Те самые, что и утром.
Я остановился, но только на секунду. Затем, цепко схватившись за перила и закрыв глаза, шаг за шагом продолжил подъем, изо всех сил стараясь уверовать в приключения Орфея.