Лев Толстой о фатализме и свободе

               


Согласно Льву Толстому, фатально то, что ускользает от нашего разумения, от наших познавательных способностей, и мы называем фатальным, судьбоносным то, чего не в силах понять и уразуметь рациональными средствами.*1 Подчёркивая эту мысль, автор романа «Война и мир» без обиняков ставит бытийное в подчинённое положение по отношению к познавательному:*2 оказывается, идея фатальности происходящего является следствием бессилия познающего субъекта, «Я», не находящего в себе ясных оснований и действенных ресурсов для полноценного интеллектуального, концептуального усвоения и осознания объекта – происходящих событий,*3 событий, как видим у Толстого, исторических, событий эпохальных. Таким образом, фатальность как градус бытия, фатальность как суть существующего, фатальность как экзистенциальная доминанта является не чем иным, как внешней проекцией человеческого незнания, «наряжающей» непонятное или недопонятое, непостижимое и необъяснимое «бытие» в одеяния нездешнего – потустороннего, трансцендентного, божественного... Hoc modo conceptus «fatalitas» est actio debilitatis humanae cogitationis, et talis conceptus eget superna elementatione.*4 Если в нашем мире не найти рационального объяснения происходящему, то, следовательно, оно, происходящее, фатально,*5 – фатальное же, как принято считать, укоренено в трансцендентной сфере. Именно к этой мысли подводит нас русский прозаик. 

                *
               
Детализируя «градус» человеческого бытия, Толстой приходит к диалектическому пониманию свободы и несвободы человеческих деяний, преподнесённому им на фоне старинной и уходящей корнями в древность умозрительной проблемы перехода «будущего» (futurum) через «настоящее» (instans, praesens) в «прошлое» (praeteritum). Мысль русского романиста можно выразить так: обладающее свободным произволением человеческое «Я» действует свободно; но с переходом настоящего в прошлое свободное деяние, совершённое человеческим «Я», оказывается ввергнутым в русло истории и, «застыв» и «окаменев» в нём, является уже не свободным деянием, а деянием, предустановленным свыше и порождающим в свою очередь иные и далеко идущие последствия. Утвердившееся в прошлом и вживлённое в «ткань» минувшего, свободное деяние утрачивает свою «свободу» и оказывается – большей или меньшей – частью вселенского, универсального плана, неукоснительно осуществляемого Предопределением (praedestinatio). Таким образом, с антропологической точки зрения, переход настоящего в прошлое представляет собой переход свободного в несвободное, вступление свободы в предопределённое, переход произвольного в историческое и исторически обусловленное. Такая диалектическая философская позиция, как видим, вовсе не отрицает идею свободы человеческой воли и идею свободного произволения человека и, не отвергая и не опровергая их, рассматривает исторический процесс как ту динамичную векторную сферу, в которой властвуют предопределённость и неизбежность.

                *
               
Детализируя тему свободы sub specie personae,*6 Толстой делает важное уточнение: оказывается, чем отвлечённее интересы человеческого «Я», тем более оно свободно; напротив, чем интенсивнее человек живёт общественной, «роевой» жизнью, тем меньшей степенью свободы он обладает. Такой вывод – не что иное, как убеждённая апология индивидуализма, индивидуализма, заметим, утверждённого на духовных основаниях.

                *

Развивая идею свободы и противопоставляя сознательное и бессознательное, автор романа «Война и мир» доходит до утверждения о том, что сознательно, осознанно человек живёт «для себя», живёт своей частной, индивидуальной жизнью, но и не только: наряду с этим человек «служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей».*7 Такого рода установка, такая «каверзная» двойственность, согласитесь, подразумевает существование «сознательности» высшего порядка, сознательности, позволяющей человеку, мыслящему субъекту, «Я», понять и осмыслить своё предустановленное, предопределённое место в истории, – и не будет преувеличением сказать, что до такой сознательности смог подняться, быть может, один лишь Лев Николаевич Толстой…

                *
                Примечания

*1   «Война и мир», III 1. 1.

*2   Из этого, впрочем, не следует, что, согласно Льву Толстому, фатально всё.

*3   Такая трактовка фатальности многим могла бы показаться спорной... Нуждается ли фатальность в основаниях, почерпнутых из сферы антропологии?..

*4   «Таким образом, понятие "фатальность" есть проявление слабости человеческого разумения» (лат.).
*5   С этой мыслью, вживлённой в «ткань» философии истории, многие бы не согласились.

*6   «с точки зрения личности» (лат.).

*7   «Война и мир», III 1. 1.
 

                *   *   *   *   *
                Ю.Е.С.
                29.01.2025.