Сущая ложь. Трактат второй

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВСЕ ОБОРОТНИ

Глава первая
ЛИШНЯЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ

Вновь пиковый выпал туз

Из колоды старых карт.

И опять идет подсчет,

Кто остался в дураках

 

Эдмунд Шклярский

 

 

 

 

 



 



 

Волконский

 

 1.

 Память возвращалась неравномерно, рывками. Походило на пробуждение после глубокой пьянки - тут помню, тут не помню... ну, а здесь вообще все как в тумане...

 Нет, Бейрут он помнил отчетливо. И Бейрут, и спасшему ему жизнь Стрельцова... Но вот почему он там оказался - в Ливане, а не Лондоне (как планировалось?)

 - Горелов, - лаконично ответил Стрельцов, фактически не покидавший палату бывшего сослуживца, - Его-то хоть помнишь? Ты же лично вколол его девке сыворотку...

 И Волконский вспомнил. Полное ужаса (и по этой причине утратившее всякую привлекательность) лицо молодой женщины, визг ее младшего брата (слегка отстающего в развитии, как тогда показалось Сергею...) и их со Стрельцовым - в черных лыжных масках, вооруженных десантными ножами, имеющими при себе мотки толстых веревок и, разумеется, медицинский арсенал - пару ампул “анти-стресса” плюс “сыворотку правды” (амитал натрия и кофеин).

 Что ж, методы не слишком жесткого потрошения оказались успешными - девица выложила все, что ей было известно о контактах любовника с иностранными “спецами”, таким образом, Горелов угодил в лапы (надежные такие, волосатые лапы) уже собственных спецслужб (где его, Волконский был уверен, потрошили уже на совесть).

 …- А... Ли? - неуверенно спросил Сергей, - Или она тоже - плод моей неуемной фантазии?

 Стрельцов отвел глаза.

 - Нет, она не плод твоей фантазии, - сказал после короткой паузы, - Правда, после Ливана вы с ней не виделись. Неужели ты настолько капитально все забыл?

 - Со временем память восстановится, - пробормотал Сергей, борясь с очередным приступом дурноты, что накатывали на него регулярно, - Так врач сказал.

 - Его слова - да Богу в уши, - донесся до него мягкий голос Стрельцова, и Волконский снова провалился куда-то в иное измерение...

 

 * * *

 

 Банкир

2.

 

Когда Станислав Георгиевич Горицкий (вдовец, преуспевающий финансист, уважаемый президент “Бета-банка”) вошел в квартиру единственного сына (дверь, как обычно, открыл ему Сидорчук (мистически похожий на Мики из “Адъютанта его превосходительства”), то увидел Егора лежащим ничком на диване. В дорогом костюме, помять который, вероятно, его отпрыск ничуть не опасался.

 Ботинки, впрочем, аккуратно стояли в холле (об этом, без сомнения, позаботился охранник). Обо всем прочем он, увы, заботиться нужным не счел. Лишь известил банкира по телефону, что его единственный отпрыск, будучи отвергнут профессорской дочерью, направился прямиком в бар, где и накачался спиртным до положения риз. Пока не начал заваливаться на стойку.

 Разумеется, Иван Сидорчук взвалил на плечо охраняемую персону, доставил ее до дома, аккуратненько положил на диван и даже снял с нее, этой персоны, дорогие штиблеты.

 После чего сын президента “Бета-банка” возжелал проблеваться прямо на ковер... но Иван опять же пресек досадный конфуз, транспортировав парня прямиком в туалет.

 - Короче, возни было много, - слегка удрученно закончил Сидорчук свой невеселый рассказ-отчет, - Видно, сильно девчонка его расстроила...

 - Ты сам-то ее видел, эту девчонку? - буркнул Горицкий, распахивая одно за другим окна в квартире, где стояло такое амбре от Геркиного дыхания, что смело можно было вешать топор - так и остался бы болтаться в воздухе. До утра.

 - Видел, - сокрушенно вздохнул Сидорчук, - Такая способна расстроить, уж поверьте.

 - Посмотрим, - коротко бросил Горицкий, после чего дал охраннику строгое указание не спускать глаз с незадачливого “Ромео” до приезда Лебедева вкупе с медиками и пообещав Сидорчуку (после того, как все уляжется - если, конечно, уляжется, - ехидно шепнул внутренний голос) премию в размере оклада (причем, без налогов).

 Иван лаконично кивнул. О том, что может с ним произойти, если что-то случится в Егором, говорить не требовалось. И Сидорчук, не сделавший карьеры в Первом Управлении КГБ СССР лишь потому, что на двадцать лет опоздал родиться, отлично это понимал.

 

 * * *

 

Банкир и его отпрыск (продолжение)

 

 3.



- А, явились, господин штурмбанфюрер, - скрипучим голосом приветствовал сын президента “Бета-банка” президента “Бета-банка”.

 Находился Егор (в данный момент) в отцовском особняке, одну из комнат которого пришлось переоборудовать - условно, всего лишь условно! - в больничную палату. И, конечно, надзирала за мальчиком классическая сиделка - дама лет сорока с большим опытом работы (и внушительными габаритами).

 Отправку сына в психоневрологический диспансер (на чем весьма настаивал его лечащий врач) Горицкий решил отложить. Как говорится, еще не вечер. В любом случае, если и возникнет необходимость поместить Геру в клинику, это будет лучшая швейцарская (а, может, и курорт в Ницце), но никак не отечественный дурдом (пусть даже с палатами для VIP-персон).

 ...На явную (и грубую) колкость сына Станислав Георгиевич ничего не ответил. Раз ерничает - значит, ему уже лучше (в течение первых трех дней после алкогольной детоксикации) Гера вообще молчал, тупо пялясь в навесной потолок.

 Посему, поддернув брюки, банкир опустился в кресло напротив сыновней кровати.

 - Как самочувствие, Георгий?

 Георгий скорчил мину, не иначе долженствующую означать отвращение (больше, правда, это походило на то, будто ему, под видом яблока или мандарина, дали раскусить недозрелый лимон).

 - Прекрасно, mein Herr. Wunderbar. Jahwol! - выбросив вперед правую руку в издевательски-нацистском приветствии, парень, по-видимому, исчерпал свои слабые силенки (сказалась суточная подпитка глюкозой посредством капельницы) и, устало откинувшись на подушку, прикрыл глаза.

 - Ну, да, - слегка задумчиво согласился Горицкий-старший, - Методы воспитания у меня и впрямь...

 - Концлагерные, - со вкусом закончил его фразу любящий сын.

 “Жаль, поздновато я их применил”, - едва не вырвалось у банкира в пылу досады.

 Однако, взяв себя в руки, он почти невозмутимо произнес:

 - В самом деле? Следовало, значит, позволить тебе спиться? Или даже подсесть на наркотики?

 Гера промолчал, демонстративно отвернувшись к стене.

 - Разговаривать, выходит, не желаешь, - вздохнул Станислав Георгиевич (в это мгновение он, цветущий сорокалетний мужчина, ощутил себя едва ли не дряхлым и беспомощным стариком). - Ладно, отвергла тебя какая-то пигалица...

 - Не говори о ней так, - прошипел Егор в стену, - Вообще, не смей судить о том, чего не знаешь! - рывком повернулся к отцу, ошпарил разъяренным взглядом воспаленных (“Плакал он, что ли?” - мимоходом ужаснулся банкир) глаз, - Сначала ты мать довел до могилы, теперь, видимо, мой черед?

 Горицкий ощутил удушье. Даже машинально ослабил узел галстука и расстегнул на рубашке пару верхних пуговиц.

 - С этого места, пожалуйста, поподробней, - сдавленно произнес Станислав Георгиевич, - Каким образом я, по-твоему, довел твою мать?

 - Очень просто, - невозмутимо ответил отпрыск, - Не уделял ей должного внимания. Практически ее игнорировал. Плевал на нее. Да ты и женился-то лишь ради денег!

 Горицкий прикрыл глаза, стиснул челюсти... и мысленно начал отсчет от десяти до нуля (именно в таком порядке). На цифре “три” осознал, что снова может взять ситуацию под контроль. И холодно посмотрел на сына.

 - Да, кое в чем ты действительно прав. Благосостояние родителей Валерии - твоей матери, - действительно сыграло немалую роль в том, что мы с ней... сошлись. Но что касается этих абсурдных обвинений - о том, что я, якобы, не уделял ей внимания... ты, дорогой мой, видимо, повторяешь слова бабули по материнской линии, - по тому, как Егор густо покраснел, Станислав Георгиевич понял, что угодил в яблочко. Кто, как не бывшая теща с ее склочной натурой, могла пытаться настроить сына против отца? - Да, я был поглощен финансовыми делами, не спорю. А как иначе я мог сделать карьеру? Достичь высокого положения? Наконец, иметь то, что сейчас имею? Или ты предпочел бы папашу-тюфяка? Тряпку, лодыря, не способного обеспечить не только семью, но и себя самого? По-твоему, таких не бывает?

 - Хватит вбивать в меня прописные истины, - буркнул Егор, снова намереваясь спрятаться в свою раковину (иначе, натянув одеяло на самую макушку, отвернуться к стене), - Может, ты и гений в области финансов, но в отношениях с людьми, - снова обжег отца воспаленным взглядом, - Ты, папа, извини, просто сухарь. Нельзя всех мерить одной гребенкой!

 - Стричь под одну гребенку. Или мерить одной меркой, - машинально поправил сына Станислав Георгиевич. Похоже, депрессия - штука коварная и заразная... иначе отчего он сам вдруг ощутил апатию и резкий упадок сил?

 А главное, в сознание закралась провокационная мыслишка: “Может, Герка не так уж и неправ? Ради чего, собственно, я старался, если единственный сын ни в грош не ставит мои усилия?”

 - Ну, и что я, по-твоему, должен сделать? - устало спросил Станислав Георгиевич, глядя на отпрыска - бледного, осунувшегося, несчастного “гадкого утенка”, со смесью жалости и... легкого разочарования. (“Для Егора отказ пигалицы, на которую он положил глаз, самое страшное, что может случиться в жизни. Разве это нормально?”), - Привести к тебе живого слона? Или, может быть, тигра?

 - Почему слона? - растерянность слегка оживила бледное лицо сына, - При чем тут слон... или тигр?

 - Классиков надо бы знать, Георгий, - Горицкий постарался изгнать из собственного голоса назидательные интонации (не хватало еще, чтобы Гера думал, будто отец намерен прочесть ему мораль), - В частности, я имею в виду рассказ Куприна. О богатенькой девочке, угасающей от хандры. (Гера снова начал краснеть) Хандры, которую мог развеять разве что слон. Да, живой, натуральный, цирковой слон.

 - И что? - с любопытством спросил Егор, приподнимаясь на локте, - Ее повели в цирк?

 - О, нет, - Станислав Георгиевич усмехнулся. Невольно, - Это к ней привели слона. Да, не удивляйся, к ней. На дом. Сколько такой эпатаж стоил ее отцу, в рассказе не говорится, однако...

 - И так ясно - немало, - в голосе Геры вновь проскользнула тоска, - Но я-то не прошу слона, пап. Я вообще ничего не прошу... только оставь меня в покое, ладно?

 - И дать тебе спокойно покончить с этой постылой жизнью? - невозмутимо поинтересовался Горицкий, - Мало того, что на мне до сих пор лежит вина за случившееся с твоей матерью... хоть, строго говоря, не настолько я виноват, как тебе внушает бабуля... (Егор опустил глаза и даже начал покусывать губы) Нет, тебе я пустить жизнь на самотек не позволю. И не надейся.

 - Так на черта мне все эти таблетки, врачи, сиделки! - пылко воскликнул Егор, рывком садясь на кровати, - Приведи слона, папа! - на впалых щеках заалели пятна лихорадочного румянца, - Точнее, не слона - дался мне этот слон... Ты знаешь, кто мне нужен, - добавил, понизив голос, единственный отпрыск президента “Бета-банка”, - Знаешь... Ну, так и докажи, что ты не сухарь и не ходячий арифмометр, как тебя называют за глаза. Убеди ее, - губы парня растянулись в невеселой улыбке, - Как убеждаешь деловых партнеров. Как вы, бизнесмены (“Это слово в устах Герки звучит хуже ругательства”, - уныло отметил Станислав Георгиевич), умеете убедить... любого. Ну так и ее убеди!

 “В чем? В выгоде брачного союза с моими деньгами?” - едва не вырвалось у Горицкого в пылу досады. Похоже, совсем скверно у его сына со знанием русского фольклора.

 В частности, изречение “Насильно мил не будешь” ему определенно не известно.

 

 * * *

 

Кто такая Ли?

4.



 Волконский давно заметил любопытную закономерность - в полудреме слух несомненно обостряется. Посему разговор между мужчиной и женщиной, стоящими за дверью его палаты, он слышал весьма отчетливо.

 - Он действительно ничего не помнит? - настороженно и в то же время с затаенной надеждой на обратное спросил женский голос.

 Голос, показавшийся Волконскому знакомым.

 - Частично все-таки помнит, - приглушенный баритон принадлежал Стрельцову (тут уж Сергей был уверен), - Правда, когда я упомянул о тебе, Лика...

 “Лика?” - мимоходом удивился Волконский, - Не слишком ли фамильярно?”

 …- он, похоже, забыл, при каких обстоятельствах ты от него ушла...

 ...Ушла? Вернувшееся воспоминание словно факельной вспышкой озарило своды одной из множества пещер; пещер, где хранилось прошлое капитала госбезопасности Сергея Волконского...

 И, когда дверь больничной палаты, наконец, распахнулась, он увидел именно ту, кого ожидал - хрупкую, невысокую, темноволосую женщину лет тридцати с тонким евроазиатским лицом. Женщину с раскосыми глазами и тревожной улыбкой.

 - Здравствуй, Ли, - Волконский (стараясь не кривиться от боли) приподнялся в кровати.

 - Здравствуй, Серж, - прошелестел мягкий голос... однако, подойти к нему ближе Лика (Анжелика или просто Ли) не захотела.

 Или не смогла.

 - Неужели ты и впрямь поверила этому иезуиту, - Волконский бросил короткий взгляд на потупившегося Стрельцова, - Что я хоть на минуту мог о тебе забыть?

 В темных глазах Ли мелькнула растерянность... почти страх.

 “Она всегда была немного пуглива, - вспомнил Сергей, - Как неприрученная белка или куница...”

 При образе юркого зверька с закругленными ушками он вдруг ощутил смутную тревогу. Нет, вовсе не Ли сравнивал он с куницей... Кого-то другого.

 Другую.

 Только кого?

Здесь его память, увы, раз за разом давала осечку...

 Чтобы не зацикливаться на том, что вспомнить пока не мог, Волконский заговорил - опять обращаясь к Ли:

 - Нет, я не виню тебя за то, что ты захотела уйти. Это твой выбор. Единственное, в чем ты не имела права меня упрекать - так это в том, что я был с тобой недостаточно откровенен. При моем прошлом роде занятий я и не мог быть с тобой откровенным. Ты умная, Ли, умнее многих и уж это-то должна понимать...

 Ли порывисто шагнула к его кровати, горячие пальцы с силой (определенно, вызванной волнением) сжали правую руку мужчины.

 - Я... - в темно-серых, миндалевидных глазах задрожали слезы, - Раз ты все помнишь... ты помнишь и причину, Серж. Ведь помнишь?

 Он молча - в знак согласия, - кивнул. И в свою очередь легонько сжал ее руку.

...Да, он помнил. И как, забеременев, она решила от ней уйти... и как он уговорил ее остаться, пообещав, что, вернувшись из богом проклятого Бейрута, непременно оформит с ней отношения официально...

 И что эти планы полетели в тартарары, он тоже помнил. Не по ее (либо его) вине, а всего лишь по стечению обстоятельств.

...Переведя взгляд с Ли на сконфуженного Стрельцова, Волконский понял и то, что доселе было ему неизвестно.

 - Теперь ты с ней, Алекс? И как давно?

 Лика густо покраснела. Резко высвободила свою руку из пальцев бывшего возлюбленного и опять отошла от Волконского на безопасное расстояние.

 - Вероятно, с того момента, как мы расстались с Анжеликой, так?

 Стрельцов глаз не отвел. Разве что взгляд его немного похолодел.

 - А разве ты не сам, Серж, ее отпустил? Не ты ли сказал, что не станешь ее удерживать?

 - Прекратите, - почти простонала Ли, закрывая лицо ладонями. - Хватит... - и, быстрым шагом направившись к двери, вышла из палаты, не оглядываясь.

 Сергей устало посмотрел на бывшего сослуживца.

 - Ну хоть здесь память меня не подвела, верно, Ал?

 - Все же кое в чем ты изрядная сволочь, Волконский, - глухо сказал “Стрелец” и пошел за Ли следом - вероятно, в надежде ее догнать.

 Волконский расслабленно откинулся на подушки. Что ж, во всяком случае, один фрагмент его прошлого теперь до конца прояснился. Если бы так же легко вспомнились и другие...

 ...Увольнение из Конторы с “волчьим билетом” - как раз после командировки в Ливан...

 Подозрение (такое уж необоснованное?) в связях с французской разведкой...

 Неопределенное положение бывшего “комитетчика”, когда он брался за любой (даже сомнительный) приработок (включая переводы пиратской видеопродукции)…

 Наконец, визит Кравченки, предложившего ему войти в долю касаемо охранно-сыскного агентства...

 Волконский вновь подскочил в кровати пружиной (и, если б не раненое бедро, напомнившее о себе острой болью, встал бы и на ноги) - память раскрыла очередной “файл”.

 Кравченко (да, именно Кравченко, украинец по происхождению, грузный, усатый толстяк, его компаньон) заставил Сергея надеть бронежилет, когда некий аноним назначил ему встречу на одной из центральных площадей города...

 Словно знал, что может произойти.

...А Стрельцов его, Волконского, страховал. И именно он снял киллера - до того, как тот мог продырявить не только бедро, но и башку беспечному руководителю “Кондора”...

 ...Похоже, теперь все части “пазла” успешно соединились.

 Кроме одной.

 При чем тут синеглазая девочка лет семнадцати, Волконский все же не понимал. Она единственная не вписывалась ни в один фрагмент.

 И он до сих пор не мог вспомнить ее имени.

 Увы. Никак не мог.

 

 * * *

 

 5.

Дэн



 - Денис! - когда у моей матушка начинается мигрень, (а она ее одолевает, минимум, раз в неделю), ее голос становится донельзя противным - одновременно надтреснутым и скрипучим. Как у старухи (хоть до старухи моей маман далеко. В определенные моменты - когда она приводит себя в порядок (прическа, макияж, элегантное платье), чтобы выйти вместе с отчимом “в свет”, ей можно дать от силы тридцать пять лет).

 Но сейчас маман выглядела на все свои сорок два. И ее голос звучал так, что, честное слово, хотелось зажать уши ладонями. Или просто вставить в них затычки.

 - Ты опять уткнулся в своидурацкие книжки? Я же просила тебя сходить в магазин!

 - O’kay, - буркнул я, с неохотой закрывая толстый талмуд - такой внушительный, что далеко не каждый мой ровесник взялся бы за его чтение (разве что упертый ботаник, каким сам я когда-то был. До знакомства с Настенькой).

 Но самое забавное (или, точнее, парадоксальное) - это то, что именно она рекомендовала мне эту книгу. И данного писателя (о котором я раньше, признаться, не слышал).

 Фамилия мэтра была Джон Фаулз. А роман, который меня буквально поглотил, назывался “Коллекционер”.

 Для несведущих (если и впрямь таковые найдутся) поясню - речь в данном выдающемся опусе идет о некоем молодом английском джентльмене, энтомологе-любителе, который влюбляется в юную английскую леди (проще говоря - девушку-художницу), красивую - глаз не оторвать.

 Итак, поначалу у джентльмена (хотя, как он джентльмен? Мещанин, мелкий клерк, вдобавок со странностями) шансов завоевать свою симпатию не было никаких (разве что время от времени любоваться ею со стороны), но потом он выиграл офигенно большие деньги в лотерею (такое действительно возможно лишь за границей, согласны?), оставил службу, приобрел огромный дом (с огромным подвалом), а заодно - закрытый фургон. На котором и разъезжал, выслеживая свою пассию.

 И, в конце концов, он ее выследил. Похитил. И поместил в свой огромный подвал. Замечу - не с какой-то особенно садистской целью. И даже не с целью сексуального надругательства.

 Нет, он ее просто поймал. Как до этого ловил бабочек. Даже обеспечил ей относительно комфортные условия (насколько вообще может быть комфортно в подвале) - обставил помещение мебелью, приволок ей мольберт - чтобы могла рисовать (она же была художницей, не забыли?), покупал ей шмотки, вкусную еду, книги... не разрешал лишь бывать на солнце (если он ее и прогуливал, то исключительно по ночам).

 Девчонка, конечно, пыталась его разжалобить, прибегала к разным ухищрениям, однажды чуть не проломила ему череп...

 Но в конечном итоге закончилось все плачевно - она заразилась от своего похитителя гриппом, грипп перешел в воспаление легких, а поскольку врача ей парень вызвать не мог (равно, как и отвезти в больницу) - иначе выдал бы себя с головой, - она умерла у него на руках.

 Вот такая отвратительная (в общих чертах) история.

 После Настя поинтересовалась моим мнением о прочитанном, и я честно ответил ей: “Гнусно”. Тогда она, по своему обыкновению, чуть прикусила нижнюю губку и спросила, мог бы я сделать что-нибудь подобное.

 У меня едва не вырвалось: “По-твоему, я такой жеурод?”, но потом я просто решил отшутиться и ответил: “Только с твоего согласия. И, конечно, в подвале держать бы тебя не стал”.

 - И на том спасибо, - усмехнулась Настя. Я в миллионный раз залюбовался ее тонкой, длинноногой фигуркой, точеным профилем и спадающими на спину, отливающим на солнце золотом, темными локонами. Легонько подпрыгнув, она сорвала с яблони парочку наливных, розовобоких плодов (если мы хотели побыть наедине, то обычно уезжали на дачу профессора и совмещали приятное с полезным - то есть, кое-какую работу непременно выполняли, прежде чем уединялись в уютном домике), и, конечно же, одно яблоко бросила мне. Я поймал его на лету.

 В свою очередь притянул к себе Настю. Что было дальше - каждый может вообразить. Честно говоря, описывать в деталях наши с Настей любовные игры я не собираюсь (не порнографический роман пишу, в конце концов). Одно скажу - нам было хорошо. Замечательно нам с ней было. И никто никого ни к чему не принуждал (если б Настя сказала мне “Стоп”, я бы тут же остановился). Повторяю - все между нами совершалось на добровольной основе.

 ...Однако, потом, когда мы расслабленно возлежали на старой софе, застеленной хоть и неновыми, но неизменно чистыми простынями, Настя, по обыкновению потянувшись за своими Vogue, неожиданно спросила:

 - А если б со мной случилось что-то дурное, Дэн... ты бы по-прежнему был со мной?

 - В смысле? - я действительно поначалу не въехал. Но в груди тут же похолодело от нехорошего предчувствия, - Что значит дурное?

 - Ну... - она неопределенно повела рукой с зажатой между пальцами сигаретой, - К примеру, мое лицо оказалось бы обезображено... а? - бросила на меня острый взгляд.

 Обезображено?Такое лицо? Я ощутил мимолетную дурноту.

 - Что ты несешь? Тебе кто-то угрожает? - приподнявшись с постели, я неосознанно схватил Настеньку за плечи. Видимо, слишком сильно - ибо она невольно поморщилась.

 - Да никто мне не угрожает... Отпусти, Денис, синяки же останутся... (я тут же ослабил хватку).

 Ее взгляд на миг сделался насмешливым. Как обычно. Впрочем, потом опять посерьезнел.

 - Просто бытует мнение, что мужчина любит глазами. Получается, лет через десять-пятнадцать, когда я постарею и подурнею...

 Я зажал ее нежные губы ладонью.

 - Чепуху не мели. Ты не подурнеешь, во-первых. А во-вторых...

 - Что? - опять в ее взгляде зажглись хулиганисто-веселые искорки, неизменно меня завораживающие.

 - Во-вторых, я тебя люблю не за одну красоту, ясно? (Хоть иной раз мне даже хотелось, чтобы Настя не была такой... безупречной, что ли. Такой яркой.)

 И, чтобы закончить неловкий (для нас обоих) разговор, я попросту снова ее поцеловал. И ощутил, как ее тонкие пальцы сомкнулись на моем затылке.

 После чего...

 Нет, увы, не угадали. Любовную прелюдию прервал телефонный звонок.

 

 * * *

 

 6.

И опять банкир 

 

 

 - Если вам интересно мое мнение, босс, - Лебедев негромко, словно бы в замешательстве, кашлянул.

 Горицкий вопросительно приподнял брови, мимоходом отметив, сколько “серых кардиналов” выпестовала структура, в которой начинал шеф его личной охраны!

 И, конечно, каждый предварял свои манипуляции (или интриги) таким вот вкрадчивым “если вас интересует, что я думаю, босс” (ваше преосвященство... наконец, ваше высочество).

 Тем не менее, мнение такого человека, как майор ФСК в отставке Александр Лебедев, президенту “Бета-банка” действительно было небезынтересно.

 - Итак?

 - Полагаю, Егору не повредит горный воздух. Воздух швейцарских Альп. Или хотя бы курорт с минеральным источником... Карловы Вары, к примеру.

 - Или даже Ницца, - буркнул Горицкий. Признаться, он отчего-то ожидал от Лебедева большего, нежели банальные рекомендации, которые мог дать любой врач или хотя бы человек из числа тех, кому известно о состоянии его, Горицкого, финансов.

 Отправь сынка “на воды” (как говорилось в старину), отошли поразвлечься, пусть даже мальчик займется игрой в рулетку, станет курить травку, устраивать оргии, подогреваемые абсентом... все, что угодно - лишь бы развеять его меланхолию.

 Что душа пожелает... кроме того, разумеется, чего действительно желает его душа.

 - Совет неплохой, - задумчиво сказал президент “Бета-банка”, - Но я все же предприму последнюю попытку. Слышал, Саша, такую парадоксальную мудрость - бойся желаний, ибо они могут сбыться?

 Лебедев поморщился.

 - Слышал... но никогда ее не понимал. Ладно, сбудется одно желание... ну, так вскоре возникнет другое. И потом, одно дело сгоряча пожелать ближнему чего-то дурного, и совсем другое - осуществить мечту всей жизни, вы согласны?

 Горицкий счел бестактным уточнять, какова мечта всей жизни его охранника (но наверняка не банальный мешок баксов и возможность безнаказанно их потратить). Хмыкнул.

 - Вот именно. Может, при ближайшем-то рассмотрении девчонка не станет казаться Егору такой уж прекрасной? Как известно, сбывшаяся мечта зачастую разочаровывает...

 Лебедев бросил на босса короткий взгляд, однако, говорить что-либо в ответ не стал. Сам-то Станислав Георгиевич хоть раз в жизни сгорал от страсти к женщине? Сомнительно... а точнее - нет. Не сгорал. И близко к тому не находился.

 Где уж ему понять собственного сына...

 

 * * *

 

7.

 Настя

 

 Определитель номера на сей раз не сработал, и сердце у нее предательски екнуло. Не дай Бог, с папой что-то случилось... Подобные навязчивые мысли (фобии, если называть вещи своими именами) преследовали ее регулярно в течение последних пяти лет.

 “Чушь”, - Настя приказала дурным мыслям немедленно убраться из головы. Тем не менее, смотреть на обеспокоенное лицо Дениса в настоящий момент она не могла, посему удалилась с телефоном в руке на веранду.

 - Слушаю вас, -мимоходом отметила, что голос звучит не просто неприветливо, а почти неприязненно.

 - Настасья Валентиновна? - баритон собеседника был отменно поставлен, однако, за мягкими интонациями отчетливо крылся металл.

 Ее охватила мимолетная дурнота. Баритон был ей совершенно незнаком. И это официальное обращение...

 “Все-таки папа!” - мелькнула паническая догадка, от которой сердце заколотилось как бешеное.

 - Да, - сдавленно ответила Настя, - Это я. Анастасия Валентиновна Воронцова. Дочь профессора Воронцова. С ним... все хорошо?

 Пауза, в конце которой ей захотелось кричать. Она даже не обратила внимания на то, что Денис вышел за ней следом и теперь находился рядом. Лишь когда он попытался взять ее за руку, она непроизвольно дернулась и вырвала свою ладонь из его теплых пальцев, жестом дав понять Дэну - “отойди”.

 - Я надеюсь, - наконец, сказал мужчина на другом конце линии (причем, ей показалось, что его голос звучит слегка озадаченно), - Собственно, я хотел бы побеседовать лично с вами, а не профессором...

 Облегчение оказалось столь велико, что следующая фраза собеседника едва ли была воспринята Настей (во всяком случае, воспринята правильно).

 - Меня зовут Станислав Георгиевич Горицкий. Я, - небольшая заминка, - Отец Егора.

 “Рановато вы, барышня, расслабились”, - ехидно шепнул внутренний голос. И следом за мимолетной эйфорией (главное, что с отцом все в порядке!) нахлынула апатия. Черт, да что ж они никак не могут угомониться?!

 - С ним что-то случилось? - отрывисто спросила Настя. “Впрочем, если и так, я-то тут при чем?” - добавила она мысленно, с приливом сильнейшей досады.

 Снова короткая пауза.

 - Скажем так - Егор не совсем здоров, - наконец, отозвался Горицкий (господин Горицкий, - тут же поправила Настя саму себя, - Применительно к таким персонам непременно следует добавлять sir, herr, сеньор, мистер и, наконец, господин. Никак иначе).

 Напоровшись на встревоженный взгляд Дениса, послала ему ободряющую улыбку. Если б хоть половина мужчин была такой же славной, как Дэн... ох, насколько проще была бы жизнь!

 Проще... и светлее.

 - Да, конечно, - машинально сказала Настя в телефонную трубку, потом осознала, что ее реплику можно расценить как откровенно бестактную, и поспешно добавила, - Я вам искренне сочувствую, но помочь, боюсь, не могу.

 - А я думаю, можете, - теперь голос мужчины (господина Горицкого) зазвучал откровенно жестко (вероятно, обычно он именно так и звучит, - уныло отметила Настя), - И для того, чтобы досконально обсудить, чем вы - не исключено - сумеете ему помочь, я хотел бы встретиться с вами лично. В удобное для вас время, - уже мягче добавил он.

 Настя обреченно взглянула на часы. Если поторопиться, можно успеть на ближайший рейсовый автобус... все равно настроение безнадежно испорчено, и любовные игры с Дэном не доставят и трети того удовольствия, какого могли бы доставить до этого идиотского звонка...

- В восемь вечера я буду дома, - она неосознанно заговорила банкиру в тон - сухо и холодно, - Полагаю, именно там мы и сможем все обсудить.

 Опять секундная пауза (или заминка).

 - Согласен, - наконец, отозвался Горицкий, - Но... будет ли удобно это делать в присутствии вашего батюшки?

 Настю бросило в жар - от резко нахлынувшей неприязни к этому хозяину жизни, ради ничтожного сынули, похоже, готового пойти на любую авантюру (или аферу?)

 - Да. Именно в его присутствии, - отчеканила она. “А заодно - присутствии Лорда. Для подстраховки”.

 - Отлично, - больше добавить она ничего не успела, ибо связь прервалась.

 Спустя мгновение теплые руки Дениса опустились на ее плечи.

 - Что случилось? - негромко спросил он.

 - Ничего, - в течение ужасной секунды, растянувшейся, казалось, на целю вечность, Настя боялась, что попросту разрыдается на широкой груди своего бойфренда... впрочем, усилием воли ей все-таки удалось взять себя в руки.

 - Из деканата звонили, - изобразив удрученный тон (что было совсем нетрудно) пояснила (точнее, солгала) Настя, - Какие-то неясности с оформлением документов... В любом случае надо ехать.

 Если Денис и заподозрил неладное, то ничего ей не сказал.

 Он всегда выгодно отличался от своих ровесников врожденным чувством такта.

 

 * * *

 

 8.

Снова - банкир

 

 

 ...Окинув взглядом массивную “сталинку”, Горицкий вышел из машины и (в сопровождении, конечно же, Лебедева) направился к нужному подъезду.

 На звонок домофона отозвалась не пигалица (как он ожидал), а сам профессор (отчего Станиславу Георгиевичу стало даже неловко).

 Тем не менее, голос банкира звучал уверенно.

 - Добрый вечер, Валентин Владимирович. Это Горицкий. Вряд ли вы меня помните, хоть я некогда и сдавал вам экзамен, - тут он не сумел сдержать легкого (определенно нервного смешка), - В любом случае, я хотел бы побеседовать с... вашей дочерью. Анастасией.

 - Моей дочерью? - озадаченно переспросил профессор, после чего банкир услышал: “Что ж, проходите” и писк электронного устройства, открывающего дверь подъезда.

 На третий этаж они с Лебедевым поднялись пешком (допотопный лифт с закрывающейся вручную (!) дверью не вызвал доверия у Станислава Георгиевича).

 ...Постаревший и поседевший (однако, сохранивший тонкость и благородство черт лица, а также ясный взгляд) Воронцов распахнул дверь своей квартиры, одновременно скомандовав глухо зарычавшей черной мускулистой псине: “Место, Лорд. Место!”

 Именно эта грозная собака и помешала Горицкому обратиться к охраннику: “Побудь в подъезде”. Станислав Георгиевич опасался бойцовых и сторожевых псов (особенно, когда неизвестно, насколько хорошо они воспитаны).

 Поэтому, вежливо поздоровавшись (и пожав протянутую профессором руку), он заодно представил и Лебедева - как начальника своей охраны.

 Во взгляде синих глаз Воронцова мелькнула легкая усмешка. Но раскрытую ладонь он, тем не менее, подал и Лебедеву.

- Валентин Владимирович.

 Тот с величайшим почтением пожал профессорские пальцы.

 - Лебедев Александр Сергеевич. Очень приятно.

 - Запоминающееся имя, - одобрил профессор, - Что ж, проходите, господа, - указал рукой в сторону гостиной.

 - Чай, кофе?

 -Большое спасибо, но не стоит беспокоиться, - начал Горицкий, ощущая нарастающую неловкость - квартира профессора, несмотря на весьма скромную обстановку, внушала чувство сродни благоговению. Может, оттого, что не была захламлена безвкусными мещанскими безделушками, а, возможно, потому, что одна из комнат была превращена в самую настоящую библиотеку - стеллажи с книгами полностью занимали две стены.

 Соседняя же дверь была закрыта. Воронцов стукнул в нее пару раз, после чего толкнул.

 - Настёна, девочка, к тебе гости...

 ...Спустя секунду раздался писк, возвещающий о выключении компьютера, стук отодвигаемого стула и, наконец, легкие шаги.

 ...Станиславу Георгиевичу казалось, что он готов ко всему. Он готов был увидеть удручающе “бледную моль”, узреть в которой нечто особенное мог разве что его пресыщенный платными девками сын.

 Или непомерно высокую, модельной внешности, подиумную девушку, из тех, кого называют эскортницами...

 Готов...

 К любому он был готов, только не к тому, что увидит все ту же хулиганисто-лукавую “красную шапочку”, разве что повзрослевшую на четырнадцать лет.

 И подросшую... сантиметров на семьдесят.

 ...В одном теперь Горицкий ни на йоту не сомневался - у его сына действительно отменный вкус. Девчонка была хороша. Хороша чертовски. 

 Ни вульгарности, ни излишней слащавости. Высокие скулы, открытое чистое лицо, в меру припухшие губы, короткий маленький носик, роскошные “соболиные” брови и, конечно, большие, яркие, темно-синие, оттененные густыми ресницами... нет, не глаза - очи.

 Плюс коса. Натуральная коса до пояса. Прямо-таки сказочная.

 Рост девушки Горицкий оценил как метр семьдесят пять - плюс-минус сантиметр. И сложена она была идеально - тонкая, но не производящая впечатление тощей, длинноногая, с выраженной “осиной” талией и достаточно полной (при хрупкой в целом фигурке) грудью.

 На Насте были потертые темно-синие джинсы, футболка и спортивные тапочки. Демократичный наряд и прямой, дерзкий взгляд темных глаз - вот и все, что отличало ее от томной красотки, банального типажа, растиражированного средствами масс-медиа.

 Да еще голос. Умный, хорошо поставленный, чуть глуховатый голос девочки, воспитанной в профессорской семье.

 - Добрый вечер. По-видимому, вы и есть господин Горицкий? Отец Георгия?

 Два слова в этой фразе неприятно кольнули банкира. Первое - пафосное имя Георгий (а не Егор, как он привык называть сына), а второе - обращение господин, в котором отчетливо слышались издевательские нотки.

 “Она же еще девчонка, - досадливо одернул себя Горицкий, - Фактически, вчерашний подросток. С неизжитым подростковым бунтарством, только и всего”.

 Поэтому на пытливый взгляд Настеньки постарался ответить улыбкой максимально приветливой.

 - Именно. Станислав Георгиевич Горицкий. Отец Егора.

 Она (похоже, не без некоторого колебания) сделала шаг вперед и подала ему узкую ладошку.

 - Очень приятно. Анастасия.

 Горицкий легонько сжал тонкие пальцы. Указал на Лебедева.

 - А это мой начальник охраны... да и просто помощник. Александр Сергеевич.

 - Как Пушкин? - в ее глазах опять промелькнули смешинки. Но руку, тем не менее, она Лебедеву протянула.

 По обычно невозмутимому лицу бывшего гебешника скользнула ответная улыбка: определенно дочь профессора пришлась ему по душе.

 Сам же Горицкий ощущал нарастающую неловкость, вызванную, в первую очередь, присутствием Воронцова;

...а во-вторых, тем, что подобные Насте девушки (точнее, молодые женщины) всегда вызывали у опытного финансового воротилы некоторую... опаску.

 Причем, иррациональную.

Конечно, в большей степени это объяснялось тем, что девчонка была по-настоящему красива - а столь бесспорная красота обычно вызывает робость даже у прожженных бабников (каковым Горицкий отнюдь не являлся). 

 Вдобавок, неловкость заставлял испытывать ее взгляд - прямой, дерзкий, даже слегка насмешливый. Отнюдь не взгляд “кисейной барышни”.

 ...И все-таки уязвимое место у нее было. Доброта и великодушие - то, чем в придачу к привлекательной внешности обычно изначально наделяет Природа. Девчонка нечасто сталкивалась с людскими жестокостью и коварством - и соответственно, сама не имела к ним склонности.

 Именно на ее доброте и следовало сыграть.

 - Присаживайтесь, господа, - похоже, за приветливостью тона профессор пытался скрыть настороженность, даже опаску (Горицкий покосился на псину, разлегшуюся у входа в комнату, и едва не передернулся от ее холодного взгляда. Определенно этот породистый “лорд”, не колеблясь, перегрызет глотку любому, кто - по его собачьему разумению, - станет угрожать хозяину и, конечно, хозяйке), - Так я все-таки приготовлю чай?

 - Да, пап, конечно, приготовь... если тебе не трудно, - Настенька адресовала отцу донельзя приветливую улыбку. Тот кивнул, удалился на кухню, напоследок одарив банкира с его охранником острым взглядом.

 - Не хочу, чтобы он лишний раз волновался, - негромко сказала девушка (безусловно, больше не улыбаясь), - Так что, вы сказали, случилось с Егором?

 “Любовная лихорадка у него приключилась, - подумал Горицкий уныло, - Что вовсе неудивительно. Наверняка он не первый... и не последний.”

 Банкир негромко откашлялся.

 - Пока ничего... тьфу-тьфу, чтоб не сглазить (“Пока не вылез на крышу “высотки”, с намерением проверить, окрыляет ли безответная любовь”, - ехидно вклинился внутренний голос), но у него сейчас... острая депрессия. Надеюсь, вам известно, что это такое.

 “На практике? Уж это вряд ли... разве что теоретически.”

На миг Настя чуть прикусила нижнюю губку (вероятно, даже не осознавая, насколько сексуально это выглядит... и как может действовать на мужчин).

 - Ну, а я тут при чем? Или вы считаете, это я виновата в его депрессии? - с досадой отбросила выбившуюся из косы и упавшую на щеку прядь темно-каштановых (с дивным золотистым отливом) волос. - Но, уверяю вас, я только пыталась объяснить Егору, что мне в данный момент не нужны, - на секунду замялась, - Новые отношения, - снова - прямой, ясный взгляд. “Обжигающий”, пришел Горицкому на ум не такой уж неуместный эпитет. 

 - У меня есть парень. Есть, понимаете? Мы даже... неофициально помолвлены, - тут она очаровательно покраснела и продемонстрировала скромный перстенек, надетый на безымянный палец правой руки (золото, похоже, настоящее, - машинально отметил банкир), - Правда, пожениться планируем не раньше, чем закончим учебу, - и, повернув голову к проему кухонной двери, у которого стоял Воронцов с подносом, сервированным для чаепития, улыбнулась - одновременно и немного лукаво, и немного смущенно, - Прости, пап, что не сказала тебе раньше, но... ты ведь не против?

 - Разумеется, не против. Я всегда говорил, что Денис производит впечатление вполне достойного юноши, - профессор поставил поднос на журнальный столик и начал расставлять перед гостями чашки из знаменитого некогда немецкого сервиза (дочь добросовестно помогала).

- Все это я и сказала вашему сыну, - в ее голосе впервые проскользнула неуверенность.

 Горицкий вздохнул (разве что Лебедев понимал, что этот тяжкий вздох являлся нарочитым). Роль подавленного болезнью сына отца удавалась банкиру успешно. Вероятно, потому, что он и впрямь был донельзя подавлен доселе не проявлявшимися причудами Егоркиной психики.

 - Что ж... значит, я пришел сюда зря. Только без толку побеспокоил вас, профессор, - теперь виноватый взгляд (и виноватая улыбка) были адресованы Воронцову, - Нелегко, вероятно, быть отцом такой красавицы?

 Настя густо покраснела.

 - Я справляюсь, - ответил профессор довольно сухо. Настолько сухо, что и последний идиот бы понял - визит банкира вызвал у него сильную досаду. И уж он-то постарается втолковать своей Настёне, почему следует держаться от таких, как г-н Горицкий (и его единственный отпрыск) как можно дальше. - К слову о депрессиях, - небрежно добавил профессор, - Медицина давно научилась с ними справляться вполне цивилизованными методами.

 - Таблетки и уколы? Вы правы, Валентин Владимирович, - не прикасаясь к чашке со свежезаваренным чаем, Горицкий встал с кресла, - Химия шагнула далеко вперед... и неважно, что, излечивая болезнь мозга, эта же химия убивает клетки печени, почки... и бог знает, что еще.

 - Отошлите Егора на горнолыжный курорт, - невозмутимо парировал профессор, - Или в Ниццу. Или в кругосветное путешествие... С вашими возможностями вы наверняка сумеете найти альтернативу таблеткам и уколам. Ну, не всерьез же вы думали, что я уступлю единственную дочь для того, чтобы излечить вашего сына от хандры?

 “Иного я и не ожидал”, - угрюмо подумал Горицкий.

 Извечное противостояние богатых и бедных. Состоятельных нуворишей и обнищавших интеллигентов. Купцов и аристократии (если не тела, так духа).

 Плюнуть на все да забыть. Последовать советам более мудрых людей. Не идти на поводу у своего барчука...

 Да вот беда - Горицкому вдруг пришло в голову - повстречай он лет двадцать назад не Лерку, а кого-то вроде дочери профессора Воронцова, его брак не закончился бы плачевно. Да и дети наверняка получились бы качественнее...

 

 * * *

Глава вторая
РАЗМОЛВКА

1.

 И снова банкир

 

 Горицкий поймал себя на странном чувстве - будто он обеими руками держит... кого-то вроде мангуста. Мангуст извивается, напрягает упругое мускулистое тело, мотает хвостом, пытается извернуться, чтобы вцепиться острыми зубами в его запястье... 

 ...а он изо-всех сил старается не выпустить его из рук.

 ...Конечно, разговор с профессором и его дочерью окончился “пшиком”. Напоследок Станислав Георгиевич все же оставил свою “визитку” (один из контактных телефонов был выделен маркером), однако, надежды на то, что Настенька с ним свяжется, он фактически не питал.

 Скрытое ожидание во взгляде Егора, которым тот встретил отца, тут же сменилось разочарованием - после того, как Станислав Георгиевич окольными путями приступил к реализации программы “санаторий-курорт”.

 Гера попросту отвернулся к стене. Для надежности натянув одеяло по самую макушку.

 - Мне не нужны Карловы Вары, отец. Мне вообще ничего не нужно. Оставь меня в покое - и все. Я. Ничего. Не хочу.

 В этот момент Горицкий, к своему стыду, едва не сорвался. Еле подавил в себе желание сдернуть одеяло с этого барчука и надавать ему оплеух со словами: “Хватит маяться дурью!”

 Чудом сдержался.

 И правильно сделал, как выяснилось. Ибо спустя еще час его мобильный телефон имитировал трель телефона стационарного. Высветившийся на дисплее номер показался ему знакомым, однако, до того, как банкир вспомнил, кому он принадлежит, в трубке раздался глуховатый и мягкий голос профессорской пай-девочки.

 - Станислав Георгиевич? Еще раз добрый вечер. Полагаю, вы меня узнали. (Последняя фраза прозвучала утвердительно).

 - Да, - осторожно отозвался Горицкий, боясь даже надеяться, что его визит к профессору Воронцову не прошел впустую. - Да, Настя... 

 - Мне жаль, что вышло... так неловко, - неуверенно произнесла Настя, - Пожалуй, вести разговор в присутствии моего папы было не лучшей идеей. В конце концов, если б проблема легко решалась, вы бы и не тратили время на визит к нам, верно?

 - Ну... да, - с некоторой заминкой ответил Станислав Георгиевич, соображая - в чем же подвох? (А то, что подвох все-таки был, он почти не сомневался), - Так что вы предлагаете, Настя? Заново встретиться?

 Пауза.

 - Если вы не будете слишком заняты, - наконец, произнесла чертовка, - То завтра вечером, около семи, я буду прогуливать Лорда в скверике. Рядом с нашим домом. Полагаю, наедине мы лучше сможем договориться.

 Вот тут-то у Горицкого и возникло чувство, будто он держит в руках дикого мангуста или куницу. Живого и отнюдь не ручного...

 Договориться. Наедине. “Звучит весьма многообещающе”, подумал банкир, уже зная - он согласится. Если дело всего лишь в цене... а что же еще эта плутовка намеревалась с ним обсудить (в отсутствие строгого папеньки)?

 …- На всякий случай я расставлю своих людей по периметру, - заявил Лебедев после того, как банкир подробно изложил ему содержание телефонного разговора с Настасьей.

 Горицкий невольно поморщился.

- По-твоему, эта девчонка находится в центре террористического заговора? Боюсь, Саша, тебе самому не помешало бы подлечить нервишки.

 Лебедев даже не улыбнулся.

 - Береженого Бог бережет, босс. И вообще, если хотите знать мое мнение (“Так уж и хочу”, - желчно подумал Горицкий, однако, промолчал), эта девушка слишком хороша для того, чтобы тут не было подвоха.

 - Ну-ну, - кисло усмехнулся банкир.

 -Я тут наводил справки... Ее мать сбежала с любовником, когда дочери было четыре года, и с тех пор не объявлялась, - сообщил Лебедев своим обычным невозмутимом тоном, - Что же касается профессора... тот всегда демонстративно был вне политики. Даже в партию не вступил... когда вступали все поголовно, под угрозой лишиться карьерного роста.

 - Да уж. А после, поголовно, демонстративно сжигали партбилеты, - ехидно заметил Горицкий, презирающий ультраправых так же, как и ультралибералов (и считающий термин демократ злой насмешкой над наивными дурнями, принимающими всерьез прогнившие идеи западного капитализма).

 - Впрочем, - устало добавил он, - Принимай любые меры, какие сочтешь нужным. Как известно, лучше перебдеть...

 - Чем недоспать, - серьезно закончил за него начальник охраны.

 

 “И впрямь - перебдел”, - подумал Горицкий, подходя в обговоренный срок к скамье в скверике, на краю которой примостилась хрупкая девичья фигурка в джинсах и куртке-ветровке. У ее ног, обутых в кроссовки “игрушечного”, как отметил банкир, размера (при довольно высоком росте ступни у Настеньки были на удивление маленькими) пристроился все тот же устрашающий черный доберман - при появлении Станислава Георгиевича издавший нечто сродни недовольному ворчанию.

 - Не беспокойтесь, без моей команды он вас не тронет, - во взгляде темных глаз опять мелькнули озорные и насмешливые искорки. После чего узкая ладошка похлопала по сиденью скамьи, - Присядете? Тут относительно чисто.

 Горицкий (стараясь не выказывать явной брезгливости) опустился на лавку. (Брезгливость его, конечно, относилась к хлипкой, с облупившейся краской скамейке, а не к сидящей рядом девушке). Отогнав от себя смутное нехорошее предчувствие (ну что дурного может произойти в ее присутствии, в самом деле?), Горицкий тихонько кашлянул, прочищая горло.

 - Так о чем вы хотите со мной поговорить?

 Настя бросила на него короткий взгляд, после чего ласково похлопала по загривку своего добермана, и тот немедленно переместил свирепую черную башку на ее колени.

 - Депрессия - это ведь серьезно?

 Станислав Георгиевич испытал легкое замешательство. Депрессия в экономика - это действительно серьезно. Но депрессия Егора, пресыщенного барчука, возможно, впервые в жизни не получившего желаемого... На взгляд любого здравомыслящего человека это просто блажь.

 Тем не менее, ответил.

 - Конечно, с раком или, не дай бог, СПИДом не сравнишь... но хорошего мало.

 Еще один взгляд из-под ресниц. “До чего же привлекательно выглядят естественные ресницы,” - отметил машинально... нет, не банкир и не отец, а всего лишь нестарый - сорокалетний - мужчина.

 - Человек не ест, не пьет, худеет, ничего не хочет, - между тем перечислила симптомы депрессии юная обладательница натуральных (густых и длинных) ресниц.

 “Ну, относительно ничего не хочет, это, положим, не факт”, - подумал Горицкий, однако возражать не стал. Просто кивнул.

 - Вроде того.

 - Жаль, - девушка вполне натурально (с сожалением) вздохнула. А следом за ней вздохнула и ее жуткая псина (банкир едва бы этому поверил, если б лично не был свидетелем трогательного взаимопонимания между доберманом и его хозяйкой), одновременно скосив желтовато-карие глаза в сторону чужака.

 Настя повернулась к нему лицом.

 - Если причиной всему я (“Да нет, скорее Геркин эгоизм”, - не без горечи подумал Станислав Георгиевич), то проще всего было бы согласиться стать его женой... но это ведь невозможно?

 Признаться, тут Горицкий ощутил нешуточное замешательство. С одной стороны, выход действительно оптимальный, с другой... как долго может продлиться союз хорошенькой кошечки с гадким утенком?

 Ответ, увы, очевиден - пока от “утенка” не останется горстка костей...

 Он опять отогнал от себя наваждение (образ той самой (очень хорошенькой) кошечки с невыпущенными (до поры, до времени) когтями).

 - Почему же невозможно? Если вы считаете, что ваш юный возраст может быть препятствием...

 Настя так энергично мотнула головой, что доберман на мгновение поднял голову и заворчал.

 - Нет, дело вовсе не в том, что восемнадцать мне исполнится только в ноябре, и даже не в том, что люди вашего положения женят сыновей на девушках вашего круга...

 Станислав Георгиевич неопределенно хмыкнул. Красавица, закончившая специальную гимназию с углубленным изучением языков, студентка иняза и дочь доктора наук, на его взгляд отнюдь не была кандидатурой бесперспективной.

 - Это всего лишь штампы, Настенька, - как можно мягче ответил Горицкий, - Расхожие штампы. Деньги к деньгам и прочее... Действительно, сам я женился в свое время на (стерве, пьянице и дряни) девушке, которую выбрали для меня родители, но, увы, ни к чему хорошему это не привело.

 - Да? - быстрый взгляд в его сторону, - Вы развелись?

 - Нет. Валерия погибла в аварии, (сев за руль в дупель пьяной). Десять лет назад.

 Снова слегка прикушенная нижняя губка (но до чего соблазнительно прикушенная...)

 - Простите. Я не знала. Но, в любом случае, давайте не обсуждать заведомо невозможное. За вашего Егора я не выйду, даже если б... - нежные щеки залил румянец, а тонкие пальцы стали бессознательно терзать золотое колечко на правой руке.

 Горицкий вспомнил открытое лицо русоволосого и сероглазого Дениса (лицо из тех, что так обожал советский кинематограф сороковых - шестидесятых годов) (фото, разумеется, раздобыл Лебедев) и на мгновение ощутил нечто, неприятно напоминающее зависть. Да, обладай Егор такой же внешностью, проблем с девушками у него было бы куда меньше...

 Или, напротив, больше.

 - Что ж, - Станислав Георгиевич снова негромко кашлянул, - В таком случае, наша дальнейшая дискуссия бесполезна, так?

 ...Мангуст напряг сильное, упругое тело и забил хвостом сильнее (или это кошка оскалилась, зашипела и выпустила острые когти?)

 - Подождите, - теплая ладошка легонько (как показалось банкиру, не без опаски) дотронулась до его руки, - Думаю, выход все-таки есть, - прямой, ясный (чуточку беспомощный) взгляд, - Я ведь могла бы встречаться с Егором... некоторое время. Просто встречаться, ничего больше. Ходить на какие-нибудь мероприятия, на выставки, к примеру... он как относится к художникам?

 Горицкий еле сдержал ухмылку. Никак - вот честный ответ. Попытка приобщить Геру к искусству в свое время закончилась сокрушительным провалом. То же относилось и к обучению игре на музыкальных инструментах. 

 Станислав Георгиевич довольно кисло улыбнулся.

 - Ну, а дальше? К чему, по-вашему, могут привести эти культурные мероприятия?

 - Во-первых, они помогут ему справиться с депрессией, - сказала Настя с типично юношеской уверенностью, - А, во-вторых, узнав меня чуть лучше, возможно, Егор перестанет быть таким... одержимым?

 И ласковая киса, свернувшись клубком на коленях банкира, громко замурлыкала.

… Все бы ничего... да только нюх прожженного дельца-финансиста определенно чуял здесь наличие какой-то каверзы... Проще всего было предположить, что сейчас девчонка назовет цену своим эскорт-услугам... или она ждет, что цену назовет он?

 С другой стороны, торговаться с этой прелестной нимфой, как прожженной puella (Станислав Георгиевич в отличие от многих барыг новой волны получил действительно хорошее образование), казалось ему... мягко говоря, бестактным.

 - Вы не против? - невинным голосом поинтересовалась Настенька, прервав слишком затянувшуюся паузу.

 - Да нет, - он слегка откашлялся, - Отнюдь нет. Вопрос только - помогут ли Егору данные свидания или...

 Она опять развернулась лицом к банкиру, и Горицкого буквально обжег ясный, пытливый и, как ему показалось, слегка усмешливый взгляд ее серых с синевой глаз.

 - Данный вопрос вы уже задавали. И, полагаю, сами понимаете - ответить на него определенно нельзя. Более того... - снова чуть прикушенная нижняя губка (словно бы в замешательстве).

 - Да? - Станислав Георгиевич вопросительно вскинул брови.

 - Я бы не хотела оставаться с вашим сыном “тет-а-тет”. Понимаю, это довольно глупая фобия, однако...

 Банкира бросило в жар.

 - Вы хотите сказать, что мой сын способен...

(Причинить вам вред? Изнасиловать? Покалечить?)

Она остановила его нетерпеливым жестом.

 - Я вовсе не собиралась вас оскорблять, - милая улыбка невинной девочки чудесным образом погасила поднявшееся было в душе Стаса Горицкого возмущение, - Но... вы читали, к слову, роман “Коллекционер”?

 Название показалось банкиру смутно знакомым, однако, в последние лет десять ничего, кроме трудов по экономике и журнала “Коммерсантъ”, он не читал. Хотя признаваться в этом пигалице, сидящей так близко от него, что он отчетливо слышал ее свежий, волнующий запах (антоновские яблоки вперемешку с осенней свежестью), отчего-то было неловко.

 Поэтому он лишь промычал нечто, напоминающее “угу” и “м-гм” одновременно.

 - Там говорится о том, как большие деньги меняют человека, - невозмутимо продолжила Настя, - Сюжет, в общем, незамысловат - неплохой, в сущности, парень, неожиданно выиграв крупную сумму, постепенно превращается в чудовище. Монстра. И хладнокровно губит девушку, перед которой поначалу благоговел.

 Горицкий демонстративно поморщился - дескать, к Егору подобные сюжеты применимы быть не могут (хотя в сознание уже вкралась подленькая мыслишка - не думает ли Герка впоследствии отыграться на этой “фее” за перенесенные им страдания? Впрочем, поначалу он должен ее завоевать...)

 - Послушайте, Настя, - Станислав Георгиевич заставил себя говорить максимально мягко... и даже изобразил на лице отеческую (во всяком случае, он надеялся - отеческую, а не похотливую) улыбку, - Рядом с Егором постоянно находится охранник. Весьма серьезный молодой человек, прошедший специальную подготовку.

 Настя слегка поморщилась, опять давая понять банкиру, что подобные “разговоры в пользу бедных” ее в заблуждение не введут.

 - Охранника нетрудно подкупить. Вам это должно быть известно. Единственным гарантом моей безопасности можете выступать... вы, Станислав Георгиевич.

 Странно, но в первое мгновение он опешил настолько, что сумел лишь переспросить:

 - Я?

 Она серьезно кивнула, сейчас как никогда напоминая прилежную девочку-гимназистку (впечатление, конечно, усиливала и ее вопиюще несовременная, восхитительная коса, перекинула на грудь).

 - Именно вы. Если вы будете рядом, Егор вряд ли осмелится сделать что-нибудь непристойное, верно?

 В этот момент Горицкому показалось, что он, наконец, понял, чего она добивается - не говоря “нет”, Настя ожидала услышать этот отказ от него самого. Лично.

 И тем не менее он спросил (возможно, излишне резко):

 - Может, все-таки уточните, чего именно вы опасаетесь? Похищения? Насилия? Того, на что мой сын заведомо неспособен?

 Она отвернулась и мечтательно посмотрела в небо, на безмятежно синем фоне которого живописно выделялись золотистые кроны старых ясеней.

 - Вообще-то, это ваш сын изначально стал меня преследовать, - задумчиво произнесла юная чертовка, рассеянно поглаживая по загривку своего добермана (то и дело неприветливо косившего недобрыми глазами в сторону чужака), - Хоть никакого повода к этому я ему, уверяю вас, не давала. Если бы мне позарез нужны были деньги, - теперь и взгляд, и улыбка Настеньки, адресованные банкиру, были насмешливыми, - Я бы нашла способ. По-вашему, я не знаю, чего стоят девушки вроде меня в определенных кругах?

 - Отлично. - мимолетный прилив неприязни к этой, как показалось Горицкому, расчетливой стервочке помог ему вернуться в рациональное русло, - Значит, дело в цене? Начнем торг?

 Она встала со скамьи и, не глядя на банкира, направилась к дому.

 - Черт, - пробормотал Горицкий себе под нос. Пожалуй, он и впрямь перегнул палку... Тоже поднявшись с лавки, он неосознанно ускорил шаг и, поравнявшись с Настей, легонько тронул ее за предплечье (доберман опять угрожающе заворчал). Настя остановилась и окинула его поистине ледяным взглядом.

 - Хорошо, - обреченно сказал Станислав Георгиевич, - Возможно, я погорячился. Даже наверняка... И тем не менее, объясни, чего ты добиваешься, девочка?

 Теперь уж она вскинула брови, словно в недоумении - с ней перешли на “ты”, не спрашивая ее разрешения?

 - Добиваетесь, по-моему, вы, а не я, - взгляд был, как и раньше, дерзко-вызывающим, - Свои условия я выдвинула. Понимаю, вы человек дела, бизнесмен, однако, не думаю, что вылазка театр или кино пару раз в месяц так уж пошатнет ваш бизнес, верно?

 - Но как это будет выглядеть? - пробормотал Горицкий, - Я в роли дуэньи?

 Настенька издала короткий смешок.

 - Вы себя недооцениваете. Если б Егор обладал хотя бы половиной вашей харизмы, думаю, я не была бы с ним столь... категоричной.

 И хоть лесть ее являлась слишком явной (если не сказать, грубой), Горицкому, как ни странно, стало приятно.

 Затем он подумал, что бог весть сколько времени не был в театре. И, в общем, визит в “храм Мельпомены” не казался таким уж неприемлемым. Даже в чем-то привлекательным... в обществе чертовски хорошенькой плутовки тем более.

 - Ну, хорошо, - вздохнул Станислав Георгиевич, - Положим, Егор согласится на ваши условия... хоть я в этом совсем не уверен. Что дальше?

 Она улыбнулась. Слегка озорно, чуть хулиганисто... и несомненно прелестно. В этот момент Горицкий впервые осознал, что смотрит на Настасью не как на ребенка (как следовало смотреть на нее изначально). Нет, перед ним находилась полноценная юная женщина. Вдобавок, донельзя обольстительная. 

...Он поспешно отвел от Настеньки глаза. Но сказанное ею услышал отчетливо (несмотря на внезапно нахлынувшую волну смятения, с которой Горицкий, впрочем, благополучно справился уже через несколько секунд).

 - Кто знает, что будет дальше? - легкомысленно отозвалась Настя, - Во всяком случае, Егор частично получит желаемое. Спустя какое-то время вы отправите его за границу... а мы с Дэном оформим отношения официально. Инцидент будет исчерпан, верно?

 “Вряд ли все будет так легко”, - усомнился Станислав Георгиевич. Упоминание о парне, с легкостью заполучившем то, что Егору, похоже, не достанется вовсе, было для Горицкого подобно ушату холодной воды, вылитой на голову при выходе из банной парилки. С одной стороны, отрезвляет, с другой...

...вызывает озноб.

 - Да, - наконец, выдавил из себя банкир, - К слову, и у вас, Настя, будет время передумать. (Она вопросительно вскинула брови. Горицкий тонко улыбнулся) Вдруг вы, узнав Егору получше, перемените свое мнение о нем к лучшему? Он ведь получил прекрасное образование...

 Настенька поморщилась. Так морщатся люди, когда им расхваливают залежалый товар как первосортный (и который они покупать все равно не собираются).

 - Егор сказал, что мне нравится причинять людям боль. Что я кто-то вродеНастасьи Филипповны. Кто-то вроде моральной садистки. Вы тоже так думаете?

 Ясный, открытый взгляд. Горицкому в тысячный раз стало неловко.

 - Разумеется, я так не думаю. Но...

 - Если я сказала Егору “нет”, это означает нет, а не “может быть, да”, - напоследок одарив банкира ослепительной улыбкой, она протянула ему руку для прощального пожатия, - Всего доброго, Станислав Георгиевич. Мой телефон у вас есть.

 ...Ни от кого другого Горицкий не потерпел бы столь пренебрежительного обращения. Определенно.

 Ни от кого. Кроме дочери профессора математики Воронцова.

 

 * * * 

 

 

 

 

2.

Банкир со своим отпрыском

 

 

 ...На сей раз Егор и головы не повернул в сторону вошедшего в его комнату отца.

 Приблизившись к сыну, Станислав Георгиевич весьма бесцеремонно сдернул с него плед (Гера был в спортивном костюме (конечно же, известной марки “Адидас”)).

 - Не надоело еще изображать “страдания молодого Вертера”? - невозмутимо поинтересовался Горицкий-отец.

 - Отстань, - невнятно буркнул Горицкий -сын, снова натягивая на себя одеяло (в руках у него находился мобильный телефон - вероятно, сидел в “контактах” или “аське”. Или просто музыку слушал...)

 - Прими хотя бы вертикальное положение. Для разнообразия, - Станислав Георгиевич отошел к мягкому креслу и, сам приняв сидячее положение (вытянув ноги вперед), побарабанил пальцами по подлокотнику, - К слову, виделся я с твоей Дульсинеей (поначалу у него едва не вырвалось - Лолитой, что лишь доказывает, какие коварные шутки может порой шутить с людьми подсознание).

 - Знаю, - буркнул Гера, после чего рывком привстал на своем широком ложе (или, лучше сказать, лежбище), - Ты хочешь сказать, виделся... снова?

От вспыхнувшей во взгляде сына надежды Горицкому-старшему даже стало неловко.

 - Да, - подтвердил он, машинально поправляя манжеты фирменной сорочки, - Я виделся с ней повторно. Аккурат, - беглый взгляд на наручные часы, - Полчаса назад.

 - И... что? - во взгляде Егора вспыхнувшая надежда мешалась с обреченным ожиданием услышать неумолимое “...обжалованию не подлежит”.

 - Заметь - на сей раз встретиться предложила она. И переговорить в отсутствие ее отца.

 Лицо Геры вспыхнуло буквально как маков цвет.

 - Она хочет денег?

 Горицкий поморщился. Торгашеская вульгарность сына интеллигентного финансиста покоробила.

 - Ты кого имеешь в виду, Георгий? Дочь профессора математики или... ту... как ее? Петрищенко или Петренко? Но уж с ней-то у тебя изначально не было проблем, верно?

 Егор покраснел так мучительно, что казалось - вот-вот расплачется.

 - Пап, ну зачем ты так?

Господи, зачем ты меня оставил? - пришло на ум Горицкому. Не иначе, девчонка ведет происхождение от ведьм (тех, кого в Средневековье жгли на кострах, причем, заслуженно) - иначе причинение ею Егорке нешуточной душевной боли не объяснишь.

 - Мы просто поговорили, - спокойно сказал Станислав Георгиевич, - О жизни, о литературе... обсудили, в частности, роман “Коллекционер”. Ты его, к слову, читал?

 - John Fowles? - с безупречным английским произношением переспросил Егор, - Естественно, читал. Столкновение искусства с жестокой реальностью. Гибель его под гнетом мещанства... - голос его стал почти монотонным, будто Егор зачитывал статью литературного критика. Впрочем, Егор тут же явно выразил свое мнение о прочитанном, - Дерьмовый авангард. Чем думать об избавлении всего человечества от атомной угрозы, этой дуре надо было шарахнуть того дебила по башке да сбежать из подвала... Аллюзии... - снова взгляд серых глаз сына впился в лицо отца, - Так вы только об этом с ней и говорили? Обсуждали английских писак?

“Вот как раз об этом - авангарде, столкновении искусства с жестокой реальностью, аллюзиях и прочем, мы не говорили, “- Станислав Георгиевич решил для себя, что не помешает на досуге прочесть столь неоднозначную вещь Фаузла (когда сумеет выкроить время, разумеется).

 - Не торопись ликовать, но она - для начала, - согласилась пойти с тобой в театр. Надеюсь, ты не будешь против?

 Егор приоткрыл, было, рот... да так и замер. Теперь бледность, сменившая яркий румянец на лице сына, даже вызвала у Горицкого легкое беспокойство.

 - Ты меня не обманываешь? Она в самом деле согласилась...

 - Только пойти в театр, - сухо подчеркнул Станислав Георгиевич, - Причем, при дополнительном условии.

 - Каком? - готовность во взгляде Егора явственно говорила, что ради этой девчонки он пойдет на все... Ну, если не на всё, то на многое уж точно.

 “Гадкий утенок, по уши влюбленный в прелестную кису”, - снова пришла Горицкому на ум не просто невеселая, а в чем-то даже зловещая ассоциация.

 Он слегка откашлялся (не слишком приятно было об этом говорить).

 - Мое присутствие, - в настоящий момент выносить горящий сыновний взгляд было для Станислава Георгиевича совершенно невыносимо. Посему он переместил собственный взгляд на картину какого-то импрессиониста, висящую над кроватью Егора. “Столкновение искусства с жестокой действительностью... - пришло ему в голову. - А зачем их сталкивать? Пусть каждый идет своей дорогой - художник пишет картины, поэт сочиняет вирши... а ростовщик подсчитывает прибыль, одновременно финансируя бедных живописцев. И никто не в накладе...”

 - Да, - твердо повторил он, - Такова уж блажь твоей пассии, но в театр она согласилась идти при условии, что я тоже буду рядом. Иначе не согласна.

 На секунду Егор закусил губу (и выглядело это, увы, далеко не столь соблазнительно, как у профессорской дочки), после чего улыбнулся (не слишком весело).

 - Она что, боится, что я ей подсыплю наркотик в еду или питье, а потом, как герой Фаулза, посажу в подвал? (Банкир удивленно вскинул брови. Ему, признаться, подобное в голову не приходило - он-то считал, девчонка его самого вынуждает отказаться от затеи сводничества (называя вещи своим именами). Хотя... у Геры всегда была богатая фантазия (и как только что выяснилось, не совсем здоровая).

 - Ладно, - наконец, изрек отпрыск финансиста, спуская с кровати свои тощие ноги, - Но ты, пап, красавчик! - неожиданно отвесил он отцу весьма сомнительный комплимент, - Похоже, любого сумеешь уломать. О таких говорят - способен продавать холодильники эскимосам, - и издал тонкий (определенно, нервный) смешок.

 Станислав Георгиевич улыбнулся сыну в ответ (правда, не слишком искренне). Ибо сейчас ощущение, что Настя задумала какую-то каверзу, было у него отчетливым как никогда.

 * * *

3.

Профессор и его дочь

 

 ...Спустя недолгое время профессор Воронцов, глядя на разрумянившуюся дочь, отводящую от него глаза, негромко заметил:

 - Ты играешь с огнем, Настёна. (Лишним было бы говорить, что отец был в курсе того, куда его дочь направляется вечером... и. разумеется, с кем). -Ты считаешь, что все происходящее относительно невинно, но учти - подобные господа не любят, когда с ними играют.

 - Время “бурных девяностых” ушло, папа, - с легкой досадой ответила Настя, - Данные господа - люди вполне цивилизованные.

 Воронцов коротко вздохнул.

 - Я предупреждаю тебя о том, что ты и сама интуитивно понимаешь. Не играй с сильным полом - особенного, такого уровня, как этот банкир. Я, к слову, не увидел на его руке обручального кольца. Он холост?

 Настя ощутила, что краснеет.

 - И что?

Отец бросил на нее взгляд, который ей крайне не понравился. “Не прикидывайся глупее, чем ты есть,” - говорил этот взгляд.

 - Ты зря беспокоишься, - немного более раздраженно, чем ей того хотелось, сказала Настя, - Мне не нужен никто, кроме тебя, Дэна... и Лорда, - нагнулась, потрепала по загривку приблизившегося добермана.

 Отец слегка улыбнулся (не без горечи).

 -Будь я лет на десять моложе и чуть здоровее... Кстати, ты сегодня восхитительно выглядишь. Но я все же предпочел бы, чтобы на Безногого в роли Хлестакова ты смотрела вместе с Денисом.

 Настя невольно усмехнулась, с облегчение распуская уложенные в сложную прическу волосы.

 - Вместе с Денисом я вряд ли увидела бы его из директорской ложи...

 

 * * *

 

 4.

Денис

 

 

 Выходные я на сей раз провел у бабули - матери моего отчима. Она владела частным домишком с палисадником на окраине нашего города, до которой еще не добрались муниципальные власти - чтобы расселить старичков и старушек из отдельных домов в типовые “муравейники” и застроить освободившуюся территорию новомодными кондоминиумами.

 Одной бабуле, конечно, по хозяйству управляться было сложно... впрочем, она не жаловалась. Ну а я, по мере сил и возможностей ей помогал. Напоследок бабушка вознаградила меня за труды корзиной яблок и огромным букетом пышных осенних астр, который я, разумеется, вручил маман - предварительно отделив семь самых ярких и красивых цветков (они, как вы наверняка уже догадались, предназначались моей девушке).

 Ее я на следующий день решил перехватить после занятий (сбежав с последней пары, чтобы успеть к окончанию семинара или лекции у студентов иняза).

 Мысленно уже представил, как Настя (может, в компании новых институтских подружек, а, может, и одна) выходит за ограду университетского скверика, и как засияют ее глаза, когда она увидит астры...

 ...стоп. Размечтался. Знай я заранее, чем закончится эта неловкая попытка сделать ей сюрприз, то, конечно, добросовестно отбыл бы все, без исключения, “пары” в своем политехе, а уж потом бы ей позвонил. И пришел к ней в назначенное время.

 ...Впрочем, как говорят филологи, жизнь сослагательных наклонений не приемлет.

 Итак, я сбежал с последней пары, заскочил домой (забрать приготовленный для Настеньки букет) и, не слушая ехидных реплик маман (женская ревность, что с нее взять), полетел к университетскому корпусу, в котором занимались студентки иняза.

 ...Настю я увидел отчетливо. Она шла, болтая с новой приятельницей - то ли Настей, то ли Никой... словом, этакой “белой мышкой”, которая на фоне профессорской дочери привычно проигрывала (по части внешних данных, конечно). На сей раз на Насте были не джинсы, а юбка длиной ниже колен и приталенный жакет. Волосы она тоже не заплела в косу, они свободно спадали на спину, а спереди были скреплены заколками.

 У меня сердце привычно заколотилось чаще обычного - так уж сложилось, что мы с Настенькой не виделись целых четыре дня (вечность!), поэтому я ускорил шаг...

 Однако меня опередили. Не успел я дойти до ограды сквера, как напротив тротуара затормозила крутейшая “тачка”, из которой вылез... да, тот самый. Тот самый мажорный “глист” - прыщавый, большеротый и щегольски одетый, которого я в свое время бесцеремонно выставил из квартиры профессора Воронцова, куда тот явился незваным, но с огромным букетом каких-то немыслимых лилий и колокольчиков.

 И теперь это снова был он. И он снова направлялся к моей девушке (правда, держа в руке не огромный букет из элитного салона, а всего одну розу. Полураспустившуюся. Бордовую. Изысканную).

 Я, в свою очередь, ускорил шаг. Хлыщ поначалу не обратил на меня внимания, но, перехватив взгляд Насти (устремленный, конечно, в мою сторону), обернулся.

 И сразу скис. Я же, напротив, изобразил широченную улыбку (адресованную отнюдь не ему).

 - Привет, Дэн, - она поздоровалась первой. Без особого энтузиазма, но и без неприязни (причину ее плохого настроения я узнал чуть позже и, забегая вперед, скажу - с появлением хлыща на иномарке она связана не была. Как, впрочем, и с моим появлением).

 - Привет, любимая, - обняв Настеньку за плечи, я запечатлел демонстративно смачный поцелуй на ее разрумянившейся щеке, вручил ей астры и только после этого сделал вид, что заметил стушевавшегося мажора.

 - Добрый день, - бодро сказал я хлыщу (хотя веселого тут, на мой взгляд, было мало), - Мы вроде знакомы... Георгий, правильно?

 Хлыщ с кислым видом кивнул.

 - Лучше Егор.

 - Отлично, - одобрил я прилипалу, - И что же вам, Егор, опять нужно от моей девушки?

 - Прекрати, Дэн, - вмешалась Настя и негромко обратилась к Егору. - Очень жаль, но, боюсь, ни на этой неделе, ни на следующей я ваш досуг скрасить не смогу.

 Меня бросило в жар - она действительно скрашивала досуг (что кроется за этими сравнительно невинным словами, я не хотел и думать) богатенькому ничтожеству?

 Я непроизвольно шагнул вперед... но тут на сцене появился (выскочил, как черт из коробочки) еще один персонаж. Настолько похожий на актера Старыгина, что мне в первый момент даже захотелось проморгаться.

 И этот “Старыгин”, по-старыгински очаровательно улыбнувшись, вежливо поинтересовался:

 - Какие-то проблемы, господа?

 Только в этот момент до меня дошло - парень (высокий, спортивный, в строгом темном костюме) является никем иным, как телохранителем глистообразного мажора. Ни больше, ни меньше.

 И по взгляду, которым наградил меня этот красавчик, я понял - как-то вот сразу, мгновенно понял - тут лезть в драку бессмысленно. Совсем.

 Поэтому ответил: “Нет проблем”, а следом за мной и Настя, не слишком искренне улыбнувшись, сказала: “Все в порядке”.

 И лишь по лицу мажора, охраняемого профессиональным секьюрити, было заметно, что в порядке далеко не все...

 ...Денек был ясным, солнечным, одним из тех редких осенних дней, когда все вокруг - и дома, и прохожие, и деревья в сквере с позолоченными кронами, и не успевшая пожухнуть зеленая трава, и запоздалые цветы на клумбах... наконец, глубокое синее небо кажется особенно ярким... и, я бы сказал, обреченно красивым.

 Мы с Настей, не сговариваясь, выбрали на бульваре скамью. Она первой на нее присела, я примостился рядом. Мне показалось, она избегает моего взгляда.

 Настя смотрела на астры. На чудесные фиолетовые, ярко-розовые, белые и бледно-розовые цветы, которые моя бабуля любовно выращивала своими руками в палисаднике перед домом.

 - Интересно, - начал я, не желая выглядеть параноиком-ревнивцем в глазах любимой девушки, но и будучи не в силах сдержать прорывающуюся наружу если не желчь, то по меньшей мере досаду, - Почему этот хлыщ никак не желает оставить тебя в покое?

 Она бросила на меня короткий (и не слишком теплый) взгляд.

 - Тебя только это волнует? - глухо спросила Настенька.

 И лишь в этот момент я осознал, что сегодня она не такая, как обычно. Более бледная. Слегка осунувшаяся. С заметными полукружьями под глазами.

 Я осторожно коснулся ее ладони.

 - Что случилось?

 Отложив букет астр на скамью, она полезла в сумочку и (кто бы сомневался?) извлекла оттуда неизменные Vogue c зажигалкой.

 И только после пары коротких затяжек неохотно сказала:

 - Папе ночью опять было плохо с сердцем. Пришлось “скорую” вызывать.

 Разумеется, после этих слов устраивать своей девушке сцену ревности я категорически не мог.

 Тихонько сжал ее запястье.

 - Всё серьезно?

 Она неопределенно пожала плечами.

 - Врач настаивал на госпитализации...

 - А твой отец?

 Опять короткий взгляд в мою сторону. И, после паузы:

 - Это ужасно, Дэн. Если что-то случится...

 Ох, черт. Она, кажется, была готова расплакаться.

 Я обнял Настю за плечи, притянул к себе.

 - Что бы ни случилось, я - с тобой. И никогда тебя не оставлю. Слышишь? Никогда.

 Она отбросила сигарету, раздавив ее носком туфельки, и что-то пробормотала со слабой улыбкой.

 По-английски.

 Позднее (много позже) я понял, что она тогда сказала.

Она сказала: “Never say never”. Но я в тот момент этого не осознал.

 * * *

 

 5.

 И снова банкир, его отпрыск... и их проблемы

 



 - Все в порядке, босс, - отрапортовал Лебедев без обычного энтузиазма (и, как померещилось Горицкому, без обычной уверенности). Но не успел он уточнить, что все-таки случилось, начальник охраны удрученно добавил, - Вот только Егор...

 - Что Егор? - внутри словно оборвалась туго натянутая струна. Опять Егор. Снова Егор. Черт, ну почему он, отец, не отправил единственного сына в Штаты? В Гарвард или хотя бы в Йель... Какого рожна согласился с его вздорным желанием жить именно на родине?

 - Выпил, - убито закончил Лебедев.

 - Где этот... - Горицкий нетерпеливо прищелкнул пальцами, - Арамис, мать его ети?

 - Сидорчук? - корректно уточнил начальник охраны, - Он-то как раз ни в чем не виноват. Исправно доставил Геру до дома, хотя тот настаивал на поездке то ли в бар, то ли в клуб...

 - Где ж он тогда выпил? - вяло поинтересовался банкир, хотя - пришло ему в голову - какая разница? Тут важен результат...

 - Дома, - Лебедев словно бы испытал замешательство, - Позаимствовал виски из вашего бара.

 Горицкий тяжело вздохнул и стал подниматься на второй этаж своего особняка. Направляясь, разумеется, к комнате единственного сына.

 ...Картина, представшая его взору, являлась, что уж там, весьма удручающей. Егор ничком лежал на постели (в щеголеватом костюме) и издаваемые им прерывистые вздохи (на грани всхлипов) явственно свидетельствовали о том, что юноша переживает. Может, переживает сильно.

 Станислав Георгиевич опустился на край сыновнего ложа и тихонько тронул Геру за плечо.

 - Хватит киснуть. Хватит распускать нюни. (Егор поднял раскрасневшееся лицо, обдав отца запахом первоклассного виски. “Лучшее пил, стервец, - отметил Станислав Георгиевич, - С голубой этикеткой...”) Что опять случилось?

 Сын шмыгнул носом и сел на кровати (при этом, морщась, сжал ладонями виски).

 - Попроси, чтобы принесли чего-нибудь попить, па... Башка трещит...

 - Ладно, - с обреченностью приговоренного тащить свой крест на высоченную Голгофу Станислав Георгиевич вышел из комнаты сына, чтобы вернуться обратно уже со стаканом воды, где был растворены две таблетки байеровского аспирина. Проследил за тем, чтобы Егор выпил анти-похмельный препарат, после этого повторил вопрос:

 - Так что все-таки произошло?

 Вопрос, конечно, являлся риторическим. Просто дикой киске надоело разыгрывать кошечку домашнюю, и она выпустила когти (чего, собственно, и следовало ожидать).

 В голосе сына обреченность мешалась с отчаянием.

 - Я ей не нужен.

 Горицкий подошел к арочному окну (английский парк веселил глаз буйством осенних красок - ярко-зеленой, ярко-желтой, ярко-красной... и всеми оттенками палевого).

 - Она прямо тебе это сказала?

 Егор скривился, похоже, опять намереваясь пустить нескупую мужскую слезу.

 - Какая разница? Я ей предложил пойти на вернисаж, а она ответила, что не сможет. Ни на этой неделе, ни на следующей... Да тут еще этот Иван-дурак подвалил! - с неприкрытой злостью добавил сын банкира, - С букетом каких-то паршивых астр...

 - И они ушли вместе, - невозмутимо закончил Горицкий тираду своего отпрыска, - И какого же совета ты на сей раз от меня ждешь?

 Егор слегка смутился (во всяком случае, Станиславу Георгиевичу так показалось). Меньше всего ему хотелось сейчас читать сыну очередную нотацию (этаким снисходительно-покровительственным, менторским тоном), однако...

...что в этом случае он мог ему еще сказать?

 Что любой (да-да, любой, вне зависимости от общественного положения и размеров банковского счета) человек попросту не может иметь в этой жизни абсолютно все, чего пожелает.

 Счастливец, если имеет хоть треть...

 - Забудь ты ее, - устало произнес Станислав Георгиевич, - Сублимируй свои желания. Найди себе, наконец, какое-нибудь хобби. Хоть скалолазанием занимайся! Или фигурным катанием. Не зацикливайся на этой “кукле”. Не способна она тебя понять - и черт с ней. Лет через десять-пятнадцать она наверняка превратится в неряшливую толстуху с выводком золотушных детей и мужем-неудачником. Вот тогда ты свои переживания заново и осмыслишь... Жизнь-то не кончается Егор. Жизнь только начинается...

 Гера слабо улыбнулся.

 - Так ты поэтому больше и не женился? Чтобы не быть мужем неряшливой толстухи и отцом выводка золотушных детей?

 Горицкий присел на кровать к сыну и приобнял его за узкие плечи.

 - Вот именно.

 А внутренний голос, между тем, подсказывал еще один вариант ответа (который, банкир, разумеется, озвучивать не стал).

 “Я больше не женился потому, что не встретил ни одной молодой женщины, хотя бы отдаленно напоминающей дочь профессора Воронцова.

 С ее дерзким взглядом. Лучистыми глазами. Хулиганистой улыбкой.

 И сказочной косой до пояса”.

Той, кого невозможно вообразить неряшливой толстухой и женой неудачника.

 

 * * *

 

 6.

Банкир и его отпрыск (продолжение)

 

- А я все-таки ей позвоню! - решительно произнес Егор, хватая телефонную трубку (вероятно, алкогольные пары от первоклассного виски выветрились у него из головы не до конца).

 - И что ты ей скажешь? - утомленно поинтересовался Станислав Георгиевич.

 Гера на миг прикусил губу (“Надо ему сказать, чтоб бросил дурную привычку, - подумал финансист, -Далеко не каждому подобное идет”.)

 - Скажу, что она не держит своих обещаний. Что... - тут Гере пришла в голову очередная дикая догадка и, вскинув на отца прищуренные глаза, он, понизив голос, спросил, - Сколько ты ей заплатил, пап? Только не отпирайся!

 В первую секунду Станислав Георгиевич попросту растерялся.

 - Ты что имеешь в виду? По-твоему, я предложил этой девочке... девушке деньги за то, чтобы она ответила тебе отказом?

 Егор отрицательно затряс головой.

 - Как раз наоборот! Хочешь сказать, она согласилась пойти с нами в театр “просто так”? Что тебе этот поход ничего не стоил?

 “Снова здорово”, - тоскливо подумал Горицкий и вдруг пожалел, что бросил курить. Чертовски вдруг захотелось. Не зря, видать, заядлые курильщики утверждают, что никотин успокаивает нервы куда эффективнее того же элениума...

 - Да, - крайне сухо произнес банкир, - Поход в театр мне стоил трех контрамарок. Не считая затраченного на дорогу бензина. Доволен? Хорошего же ты мнения о собственном отце, - добавил он устало. (Егор в очередной раз отвел глаза и слегка покраснел), - Ну, о дочери профессора Воронцова (последние два слова он намеренно подчеркнул) я не говорю. Ты что же, принимаешь ее за девку?

 Теперь казалось, Гера вот-вот расплачется.

 - Ну зачем ты так, па... Значит, Настя... Анастасия по собственной воле согласилась...

 - В сотый раз повторяю - она согласилась лишь на пару культурных мероприятий! - еле сдерживая гнев, отчеканил Горицкий, - Вдобавок с условием, что я тоже буду присутствовать! А, по-твоему, у меня нет других дел, кроме как составлять компанию тебе и этой пигалице?

 В тысячный раз его сын начал краснеть. А президент “Бета-банка” в тысячный же раз пожалел, что не оставил Геру в Швейцарии - целебный альпийский воздух наверняка сказался бы благотворно не только на его слабых легких, но и на неустойчивой (как выяснилось) нервной системе.

 - Так что давай оставим этот “детский сад”, ладно? - устало добавил Станислав Георгиевич, - По крайней мере, эта девушка поступила честно, изначально сказав тебе “нет”. Иная бы сначала хорошенько выпотрошила наши карманы. Будь, наконец, мужчиной...

Егор промолчал. Но его полный горечи взгляд финансисту очень не понравился. “Ничего, порция горькой правды взамен сладкой лжи ему не повредит”, - подумал Горицкий. Но, выходя из комнаты сына, на всякий случай предупредил Лебедева, чтобы его парни не спускали с Геры глаз.

 

 * * *

 

 

 Интерлюдия очередная (взгляд в будущее)

 (три с лишним года спустя)

 



 Мело, мело по всей земле... Дико мело. По прогнозам синоптиков, за нынешний декабрь (а ведь было всего двадцать четвертое!) осадков выпало больше, чем иной раз выпадает за всю зиму.

 Волконский в очередной раз чертыхнулся, затормозив на въезде в поселок Березняки, где находился его коттедж (дом был отстроен два года назад) и, выйдя из “Фольксвагена”, снова протер ветошью ветровое стекло (ибо с количеством налипающего снега “дворники” уже не справлялись).

 На обочине находилась “Ауди” с горящими габаритными огнями. “Авария?” - рассеянно подумал Волконский. А ему, собственно, что за дело? Даже если авария, пусть водитель вызывает МЧС или кого там еще... Он уже собрался снова забраться в теплый салон машины, когда дверца “Ауди” со стороны водителя распахнулась, и на дорогу ступила высокая девушка, облаченная в песцовый полушубок, предельно облегающие джинсы и сапожки - ботильоны. Роскошные темные волосы длиной чуть ниже плеч немедленно облепили крупные снежинки.

 - Прошу прощения... Вы не могли бы мне помочь? Или хотя бы попытаться, - голос у нее был низким, даже чуть хрипловатым... и тем не менее, чертовски приятным.

 Более того, Волконскому померещилось, что этот голос он уже где-то слышал... Так же, как раньше видел ее лицо.

 Было в ней что-то тревожащее. Эти темные глаза, напряженный взгляд... и полное отсутствие кокетства. “Слишком хороша для жеманной барышни”, - машинально отметил Волконский.

 - Вы... - девушка сделала еще пару шагов вперед и внезапно замерла. Замерла, как замирают чуткие оленихи под светом автомобильных фар (хотя, откуда в этой местности взяться оленям? Лосей и тех почти поголовно истребили...)

 Волконский, разумеется, не мог знать, что ее так насторожило, но на всякий случай изобразил приветливую (как он надеялся) улыбку.

 - Поломка? - мягко уточнил он.

 Она молча кивнула. От ее пристального взгляда ему стало немного не по себе.

 - Хорошо, давайте я посмотрю. Вы одна?

 Очередной кивок. Она поежилась, словно именно в этот момент ощутила сырой и пронизывающий декабрьский ветер.

 Приблизившись к капоту своей “Ауди”, открыла его и, повернувшись к Волконскому, спросила (только теперь в ее голосе он уловил отчетливо насмешливые нотки):

 - Вы, случаем, не сменили квалификацию? Или разбираться в машинах изначально входит в компетенцию сыщика?

 Сыщика???

...Дальше он действовал “на автомате”. Взяв руку девушки на излом (та коротко охнула - скорее, от удивления, нежели боли), пригнул ее голову к машине и не спросил - прошипел:

 - Кто такая и что от меня нужно?

 - Отпустите... Господи, да вы явный психопат! - в сердцах сказала она, когда пристыженный Волконский, усилием воли загнав на задворки подсознания свое агрессивное и (чего уж там?) параноидное альтер-эго, выпустил ее руку. Выдохнув, девчонка прислонилась спиной к боку своей машины.

 - И все-таки, откуда вы меня можете знать? - повторил он уже мягче.

 Она слабо (и весьма кривовато) улыбнулась.

 - Странная встреча, верно? Вы ведь тоже меня знаете... точнее, знали. Только, увы, забыли... - она поежилась, отбросила со лба прядь волос, снова вскинула на Волконского свои огромные, темные (серые или синие, показалось ему) глаза.

 - Четыре... или чуть меньше года назад мой парень едва не угодил под колеса вашего “Форда”. Тогда вы еще, - невеселая усмешка, - Промурыжили его битых полчаса до приезда “скорой” и милиции. А я Анастасия.

 Анастасия. Девять букв - и Волконский словно получил удар в солнечное сплетение. Анастасия. Настя. Та самая девочка, чье имя он никак не мог вспомнить... Девочка, чье лицо он безуспешно высматривал на улицах (и пару раз казалось, что высмотрел... да, увы, лишь казалось.) Синеглазая “фея” с косой до пояса и слегка озорной улыбкой...

 Единственный фрагмент “пазла”, который не вписывался никуда.

 До этой декабрьской ночи. Ночи накануне католического Рождества.

 - Анастасия, - сомнамбулически повторил он, - Как же, - благоговейно коснулся ее волос (она не отдернулась), - Воронцова Настя. Я помню.

 Она отвела глаза и потянулась к ручке дверцы машины.

 - Ладно, извините за беспокойство, Сергей... Сергей Петрович. Придется, видно, звонить Дэну, хоть он сегодня и на дежурстве...

 - Дэн - ваш... друг? Бойфренд? - осторожно спросил Сергей...

...тут же напоровшись на очередной - откровенно насмешливый, - взгляд.

 - Можно считать и так, - неопределенно сказала Настя, - После того, как не стало папы, мы фактически живем в гражданском браке, - открыв дверцу “Ауди”, извлекла из бардачка сигареты и зажигалку, изящно прикурила.

 - Собственно, почему вас это интересует? - чуть сощурившись, выпустила в морозный воздух узкую струйку дыма.

 - Холодно тут, - заметил Волконский, игнорируя ее риторический вопрос, - У меня в машине печка. Идемте, согреетесь...

 Она неопределенно пожала плечами, но повиновалась.

Оказавшись на пассажирском сиденье, зябко поежилась. Волконский подумал о фляге с коньяком, находящейся во внутреннем кармане дубленки, но решил все-таки предложить новой (старой?) знакомой кофе, термос с которым тоже находился в машине.

 Она вскинула на руководителя “Феникса” свои огромные (и по-прежнему настороженные) глаза. “Хорошие глаза”, - машинально отметил Сергей. Умные, пытливые, ясные... без “томной поволоки”, что обычно присуще глазам шлюх. Да и не выглядела она шлюхой. Отнюдь.

 - Выпейте, - мягко сказал Сергей, подавая ей стаканчик, наполненный ароматным горячим, лично сваренным им сегодня утром кофе, - Взбодритесь.

 - Спасибо, - она, наконец, слабо улыбнулась. Взяла напиток, сделала пару глотков.

 - Дайте-ка ключи от вашей машины, - попросил он, - Посмотрю, что там можно сделать.

 Она усмехнулась.

 - По-вашему, у меня технический кретинизм? Если б поломку было легко исправить, я бы ее уже исправила. И аккумулятор тоже в порядке... впрочем, - протянула ему ключи- от замка зажигания, багажника и, разумеется, брелок охранной сигнализации, - Дерзайте. Хотя готова спорить на двадцать баксов, придется вызывать “аварийку”...

 С каждым произнесенным словом она нравилась Волконскому все больше и больше. Во-первых, тембр голоса - низковатый, прекрасно поставленный (для себя он определял подобный голос как “умный”, хотя, конечно, данное обозначение являлось весьма условным).

 Во-вторых, фразы она строила грамотно. Слов-паразитов в речи почти не проскальзывало. Она умела четко излагать свои мысли.

 Из чего следовало, что образование эта девочка (девушка... молодая женщина) получила хорошее.

 ...Откуда-то всплыло: “профессор Воронцов”. Могла она четыре года назад, при мимолетном знакомстве, обмолвиться, что ее отец - профессор?

 И да, и нет. Первое объясняет его очередное ментальное озарение. Второе...

 Поборов мимолетный приступ головокружения (а он-то надеялся, что благополучно преодолел последствия давней контузии), Волконский вышел из своего “Фольксвагена” и приблизился к темно-вишневой “Ауди”. “Отец- профессор?”- опять всплыла навязчивая мысль (или псевдо-воспоминание), - Если он до конца своих дней преподавал в каком-нибудь коммерческом вузе, не исключено - возглавлял кафедру, ее достаток (песцовая шубка, недешевая иномарка) легко объяснить, с другой стороны, - с досадой оборвал себя Сергей, с фонариком осматривая внутренности “Ауди”, - Какая мне разница, откуда у этой девчонки дорогой песец? Может, состоятельный “спонсор”... при таких внешних данных - ничего удивительного.”

 Гнусные мысли. Особенно гнусные потому, что он, похоже, “запал” на эту пигалицу (именно пигалицу. По его меркам. По меркам бывшего сотрудника внешней разведки, выходящего из таких передряг, которые этой девочке и не снились...)

“А, черт!” - Волконский в сильной досаде захлопнул капот автомобиля. Права дочь профессора (?) Воронцова - ничего тут дилетант сделать не может. Здесь нужен профессионал.

 Закрыв “Ауди” и включив сигнализацию, Сергей вернулся в свой “Фольксваген”.

 В ответ на вопросительный взгляд Насти отрицательно качнул головой. Она не выглядела особо огорченной. Лишь на пару секунд прикусила нижнюю губку (если у большинства людей подобное является дурной привычкой, не более, то у этой девчонки данная гримаска получилась донельзя обольстительной (особенно обольстительной оттого, что сама она, кажется, об этом и не подозревала).

 Волконский негромко кашлянул.

 - Что ж, с меня “двадцатка”. А, может, ужин?

 Она вскинула брови.

 - И где мы с вами будем ужинать? Здесь, в вашей машине?

 Сергей невольно улыбнулся. Насмехается, чертовка. Уже хорошо. Гораздо хуже было бы, если б она сейчас скисла...

 А, впрочем, не такая уж неразрешимая задача стояла перед ней (точнее, уже перед ними обоими), чтобы киснуть.

 - Разумеется, нет. Ужин - это в перспективе. А сейчас я постараюсь вызвонить своих людей, чтобы хоть отбуксировать вашу машину в гараж...

 - У меня нет гаража, - Настя отвела глаза, - Держу “Ауди” на платной стоянке, - коротко вздохнула и, порывшись в сумочке, извлекла оттуда водительские права и техпаспорт. Протянула Волконскому.

 Тот взглянул с легким недоумением.

 - Это чтоб вы не решили, будто я угоняю иномарки, - на сей раз ее улыбка показалась ему немного нервной, - Просто... машина куплена полгода назад, гаража пока нет. Вот и держу ее на стоянке. Неподалеку от дома.

 Развернув ее права, Волконский на миг прикрыл глаза. (“Я на стоянке. В своей “тачке”. Ехать... мне некуда ехать.”) - странное ментальное озарение. Крайне странное - определенно это не было воспоминанием... точнее, было, но воспоминанием не о прошлом. Это было ПРЕДВИДЕНИЕ... что Волконский понял гораздо... гораздо позже) Встряхнул головой, отгоняя морок. Анастасия Валентиновна Воронцова. Звучная фамилия.

 - Ваш батюшка - профессор? - в голосе непроизвольно проскользнула предательская хрипотца. Она могла сказать это при первой встрече... а если нет?

 На сей раз Настя удивленно брови не вскинула. Напротив. Взгляд ее сделался по-настоящему настороженным.

 ...И Волконский некстати вспомнил, кого три с лишним года назад сравнивал с куницей.

 Конечно, не Ли. Отнюдь нет.

 - Был... профессором, - наконец, ответила Настя как-то замедленно, - Только вы ведь не могли у него учиться...

 - Почему не мог? - тускло спросил Волконский. Рано он, выходит, расслаблялся, рано... Наряду с памятью истинной возвращалась и ложная... а самым жутким являлось то, что эти ложные воспоминания подобно тающим снежинкам, превращающимся в капельки воды, преображались... в истину.

 - Потому, что мой папа преподавал высшую математику. Которую на юридическом не изучают, насколько мне известно.

 Тут пришел его черед смотреть на Настеньку удивленно.

 - Прошу прощения, но разве я говорил, что закончил юрфак?
 Она пожала плечами.

 - Вы же руководите охранно-сыскным агентством. Насколько мне известно, для этого требуется юридическое образование.

 - Данное образование не обязательно получать в гуманитарном вузе, - Волконский мысленно перевел дух (хоть тут не было подводных камней...)

 - Слушайте, - Настенька, наконец, раскурила сигарету (он галантно поднес к ней свой “Зиппо”), - Не обижайтесь, но...

 - Я веду себя странно? - завершил Сергей за нее фразу, которую эта девочка, вероятно, в силу воспитания, закончить не решалась.

 Она бросила на него из-под ресниц короткий взгляд.

 - Если честно, немного есть.

 - Три с лишним года назад я угодил в передрягу, - сказал Сергей неохотно, - Плюс последствия контузии, полученной четырьмя годами раньше...

 - Где? Случаем, не в Чечне? - спросила она с сочувствием.

 - Отнюдь. В Бейруте. Хотя разница, в сущности, невелика.

 - Ясно, - сказала она после паузы, стряхнув пепел в приспущенное боковое стекло, - Для рядового солдата вы слишком...

 - Слишком что? - поначалу напряженный, разговор с этой девушкой стал его забавлять. 

 - Сами знаете, что, - отрезала Настя.

Он решил щекотливую тему не продолжать. 

 - Вы когда-нибудь вели машину на буксире? - поинтересовался Волконский, - Или вас вели?

 Настя отрицательно мотнула головой.

 - Я только знаю, что в машине, которую тащат, тоже надо сидеть за рулем. И... стараться, чтобы ее не занесло?

 Волконский сдержал ухмылку. Кое в чем даже самая умная женщина, мягко говоря, профан.

 - Ясно, - сказал он, доставая мобильник, - Значит, останетесь тут, в моей машине. Вашу поведет мой коллега.

 - Тоже бывший шпион? - невинно спросила Настя, и Сергей, будучи застигнут врасплох, ощутил резкий прилив крови к лицу.

 - Фантазия у вас, однако. Бестселлеры писать не пробовали?

 - Их и без меня желающих писать немерено, - небрежно отозвалась хулиганка. После чего блестяще подтвердила его интуитивную догадку (или очередное ложное воспоминание). - Вообще-то, я в инязе учусь. Так что в лучшем случае стану переводить чужие бестселлеры.

 

 * * *

 

И снова тремя (или четырьмя) годами ранее...

 Дэн

 



 ...Положительно, это день изначально выдался для меня неудачным. Вначале - назойливый мажор на иномарке, потом известие о болезни профессора (и, соответственно, по этой причине подавленное настроение Насти)…

 Идя к ней домой, я уже настроился увидеть ее отца лежащим в постели, будто немощный старик, однако, Валентин Владимирович меня приятно удивил - облаченный в мягкие фланелевые брюки и клетчатую (фланелевую же) рубашку, он как ни в чем не бывало сидел в своем кабинете за компьютером.

 - Папа, - укоризненно сказала Настенька, - Кто тебе разрешил встать?

 Воронцов (если и осунувшийся, то немного) обернулся с мягкой, виноватой улыбкой.

 - Ну уж не настолько я и плох, Настёна, чтоб быть прикованным к постели... Добрый день, Денис, - обратился он ко мне и даже протянул руку для пожатия (ладонь профессора, как обычно, была теплой, сухой и твердой).

 - Все-таки лучше тебе прилечь, - в голосе Насти явственно проскользнули властные нотки, - Врач, как-никак, рекомендовал покой.

 - Обязательно прилягу, - согласился Воронцов, - Вот только закончу начатое... - и вновь повернулся к монитору своего “эппла”.

 Настя вздохнула и бросила на меня выразительный взгляд, в котором явственно читалось: “Ну, что с вами (подразумевалось, мужчинами) делать? Ведете себя как малые дети...”

 Но вслух, конечно, этого не сказала. Пригласила меня на кухню и, произведя ревизию содержимого холодильника, на миг прикусила нижнюю губку.

 - Не сбегаешь в гастроном, а? Я пока начну чистить картошку, может, борщ сварю... Но для борща потребны свекла с морковкой, а они - увы - закончились.

 Мог ли я ей отказать - тем более, в столь невинном деле, как поход в магазин?

 - Составляй список, - согласился я, будучи немедленно вознагражден коротким поцелуем в щеку (хоть я предпочел бы в губы).

 ...Но я отвлекся. И расслабился. Профессору, судя по всему, было гораздо лучше; настроение у Насти, соответственно, тоже поднялось... я с готовностью согласился слетать в гастроном и даже обычного спора - чьи деньги тратить, на сей раз между нами не возникло. То есть, я послушно взял протянутую Настей купюру, сунул ее в боковой карман джинсов и, уходя, заметно переложил деньги в кармашек ее курточки, висящей в прихожей (в очередной раз мысленно осудив ее щепетильность).

 Словом, я вышел за дверь, нахально потрепав Лорда по загривку (за год с лишним свирепый пес свыкся с моими регулярными визитами и, похоже, причислил меня к своим (не следует, правда, путать своих с хозяевами). Во всяком случае, к проявленной мной фамильярности Лорд отнесся снисходительно, лишь проворчав нечто на собачьем языке, что можно было примерно перевести как “ладно, ладно, не подлизывайся... не укушу).

 Итак, я вышел в подъезд - в очередной раз поставленный перед дилеммой: не рискнуть ли прокатиться в допотопном лифте с закрывающейся вручную дверцей, или как обычно сбежать по лестничным ступеням (всего-то третий этаж), когда дверь соседней квартиры распахнулась, и я увидел соседку Воронцовых -только не вульгарную, чрезмерно накрашенную (и безвкусно, но дорого одетую) даму “бальзаковского” возраста, а, судя по всему, ее дочь - девицу лет восемнадцати-двадцати. Заново прокручивая в памяти эту встречу (как вскоре выяснилось, отнюдь не случайную), я неизменно прихожу к выводу, что девушка не понравилась мне изначально. Не оттого, что была безобразна (видали и пострашнее), а попросту оттого, как заискивающе (и в то же время подленько) она обнажила в улыбке свои мелкие - как у дворняжки. - зубы, как смотрела - одновременно и нагловато, и с опаской...

 - Добрый день, - девица вышла на лестничную площадку.

 Ее короткие, полные (да нет, попросту толстые) ножки обтягивали ядовито-зеленые леггинсы, а туловище (выпирающий животик, слабо обозначенная талия и бюст третьего (как я на глаз определил) размера) облегала черная футболка с диким розовым рисунком на груди и, конечно, обилием блесток.

 - Здрасьте, - сухо отозвался я и уже приготовился обойти вставшую на моем пути неприятную девицу, когда она окликнула меня по имени:

 - Денис!

Денис? Я остановился в замешательстве. Откуда ей было известно мое имя? Ведь на подругу или даже приятельницу Насти эта девушка никак не тянула (подруги Настасьи были минимум на порядок привлекательнее или хотя бы притягательнее).

 - Мы знакомы? - я решил проявить максимум корректности.

 Девица чуть покраснела.

 - Вообще-то, мы с Воронцовыми соседи... Я Лера, - и опять как-то странно улыбнулась (то бишь, обнажила мелкие зубы). Во взгляде оставалась настороженность.

 - Очень приятно, но я тороплюсь, - меньше всего мне сейчас хотелось наблюдать эти жалкие потуги кокетства со стороны назвавшейся Лерой (Валерией, что ли?), - Так что простите...

 Уже собрался пройти мимо, но Лера (Валерия?) цепко ухватила меня за рукав куртки.

 - Я хотела вам что-то сказать, - ее голос понизился почти до шепота (и оттого звучал еще противнее), - Только... давайте отойдем, - и потянула меня на лестничную площадку между третьим и вторым этажами.

 Я автоматически повиновался (вероятно, будучи просто ошарашен такой наглостью).

 Оказавшись на площадке, она, наконец, выпустила мой рукав (я уж решил, если ничего другого не останется, придется разжимать ее цепкие пальцы силой) и повернулась лицом ко мне. На сей раз его выражение показалось мне еще более неприятным. Позже я осознал, что эта Лера, видимо, отлично понимала, что совершает подлость... но при этом испытывала удовольствие.

 Это-то и было самым омерзительным - испытывать удовольствие, совершая гнусность.

 - Я знаю, вы давно встречаетесь с Насть... (видимо, с ее языка едва не слетело “Настькой”, но в последний момент девица одумалась) Настей... поэтому и хочу сказать...

 - Что именно? - из-за охватившего меня дурного предчувствия вопрос прозвучал почти неприязненно.

 Она опять помялась. Поджала свои тонкие губы (на миг создалось впечатление, что у нее вообще нет губ). И, наконец, выпалила:

 - За ней регулярно приезжает иномарка. Крутейшая “тачка”, чтоб вы знали. И парень с охранником, весь из себя. Думаете, Денис, вы один таскаете ей цветочки? Вот...

 Больше выслушивать подобное я не мог. Если б со мной говорил парень (выкладывая о Насте такие же гадости), я определенно перевел бы его в разряд инвалидов.

 Но поскольку феминизм у нас пока не обрел таких масштабов, чтобы на равных драться с девицами, я просто процедил сквозь зубы:

 - Довольно, - и стал быстрым шагом спускаться по ступеням.

 Кажется, вслед мне прошипели нечто, напоминающее “козел”, но уж это-то из уст дурнушки прозвучало просто смешно...

 В ушах звучало только одно слово - “регулярно”. Кого эта дурында Лера (как выяснилось впоследствии, не Валерия, а Калерия (и с какого перепоя ее так назвали?) имеет в виду, я, думаю, знал отлично.

 Но если Настенька отшивала Георгия-Егора демонстративно, на моих глазах, тогда как за моей спиной крутила с ним шашни...

 Я едва не застонал. Нет. Этого не может быть... потому что не может быть никогда. Иначе я ни черта не разбираюсь в людях. Дурнушка-соседка попросту наговаривает на мою девушку. Наговаривает потому, что самой никогда не стать такой как Настя. Потому, что к такой ни один мажор на пушечный выстрел не подойдет...

...Последующие полчаса для меня прошли как в тумане. Да, я дошел до гастронома и купил все, что было в составленном Настей списке, и расплатился своими карманными деньгами... но совершал все это, образно говоря, “на автопилоте”. И абсолютно не представлял себе, что скажу Насте, когда она спросит: “Что случилось, Дэн?” (а что спросит, я был, к сожалению, уверен. Перед Настей (перед ней -особенно) я абсолютно не умел скрывать своих чувств...

 

 * * *

 

 И снова интерлюдия (и снова взгляд в будущее)

 

Сергей Волконский (продолжение)

 

 

 Ивушкин по обыкновению прибыл оперативно, и, взяв на буксир вишневую “Ауди”, вдвоем с Волконским они благополучно отогнали ее на платную стоянку (Настя находилась на заднем сиденье “Фольксвагена” и за всю дорогу произнесла от силы пару предложений (и то разговор заводила не она, а Сергей).

 ...Дойдя до подъезда отреставрированной “сталинки”, Волконский остановился, ибо остановилась и Настя, повернувшись к нему лицом.

 - Так как насчет ужина? - свое легкое замешательство Волконский постарался сгладить мягкой усмешкой.

 - Было бы неплохо, - Настя еле заметно улыбнулась, - Только ведь все равно обманете...

 - Почему? - ее кокетство показалось ему в данный момент не слишком уместным (ну, а чем еще, если не кокетством, вызваны эти слова?)

 В глазах Насти кокетства, однако, не было. Была лишь насмешка... причем, как померещилось Волконскому, недобрая.

 - Так же, как обманули четыре года назад, пообещав встречу...

 Его в очередной раз ощутимо тряхануло. Конечно, мысленно... однако, он не был уверен, что не вздрогнул (слегка).

 “До встречи, девочка...”

 Он в самом деле был уверен, что встреча с синеглазой плутовкой “феей” состоится... тогда.

 - Мне помешали... некоторые обстоятельства, - нехотя (и больше не улыбаясь) сказал Сергей, - Я даже обещаю рассказать вам о них подробно... при следующей встрече. Так как насчет моего приглашения?

 Она изящно пожала плечами.

 - Почему нет? - подала ему руку, предварительно стянув с нее перчатку из тонкой, мягкой кожи. Дорогую перчатку. Он в очередной раз отмахнулся от назойливой мыслишки - а на чьи средства куплены изысканная шубка, изящные сапожки и перчатки из натуральной кожи... автомобиль, наконец? Не исключено, объяснение относительно невинно - полученное наследство. Всему можно найти объяснение... Волконский осторожно сжал тонкие пальцы.

 - Минуту... а как же номер телефона?

 Кажется, усмешка в ее лучистых глазах проступила явственнее.

 - Неужто для бывшего шпиона представляется сложным выяснить номер телефона?

 Волконский понадеялся, что в сумерках не заметно, как он покраснел.

 - Да с чего вы вообще решили, Настя, что я какой-то шпион?

 - Не “какой-то”, а наш. Российский, - теперь было видно, что нахалюга еле сдерживает смех. Ему пришло в голову, что так по-хулигански может себя вести далеко не каждая девушка...

 - Хорошо, пусть шпион, раз вам нравится, - Волконский подпустил в голос толику обреченности, словно разговаривая с капризным ребенком, соглашался на его очередную причуду, - Но, боюсь, даже у шпионов возможности не безграничны...

 - Тогда вспомните о своей второй профессии, - невозмутимо парировала Настя, - Пустите в ход навыки сыщика...

 - Ясно. Значит, номера телефона вы мне не назовете.

 На миг она опять донельзя обольстительно прикусила нижнюю губку, после чего неумолимо мотнула головой в знак отрицания.

 - При желании вы его узнаете легко. Тем самым подтвердив твердость своего намерения повести меня на ужин... куда-нибудь в “Суши-бар”.

 - Вы любите японскую кухню?

 Она еле заметно улыбнулась.

 - Всякую люблю. В зависимости от настроения.

 Он улыбнулся ей в тон - немного насмешливо.

 - Прекрасно, учту. К слову, - извлек из внутреннего кармана своей дубленки визитную карточку, - Вам номер моего телефона узнавать не придется, тут их целых три.

 Визитку Настенька взяла, после чего Волконского в очередной раз обжег ее прямой, ясный и слегка озорной взгляд.

 - Большое спасибо. Хотя в данный момент мне не требуются услуги по части охраны... или сыска. Хотя, кто знает? - еле заметное пожатие плечами, - Папа учил меня никогда не зарекаться... В любом случае, я вам очень признательна.

 И Сергей не успел опомниться, как ее тонкие руки обвились вокруг его шеи, а щеки коснулось легкое, теплое дыхание... и нежные (потрясающе нежные губы). Все это продолжалось не дольше пары секунд. Дверь подъезда бесшумно открылась и так же бесшумно закрылась.

 Волконский перевел дыхание и вернулся в свою машину.

 - Хороша девица, - прокомментировал обычно сдержанный Александр. И зачем-то прибавил, - Хороша Маша, да не наша...

 Волконский промолчал, решив для себя, что последнюю фразу Ивушкин произнес просто “ради красного словца”.

 О том, что это был скрытый намек, Сергей узнал позже.

 

 * * *

 

 Вернемся на три с лишним года назад

 Дэн (продолжение)



...Итак, после сообщенной мне соседкой Насти информации (для подавляющего большинства людей абсолютно бесполезной, однако, для меня, Дениса Конева, исключительно ценной (так я в тот момент думал)), я ощутил, выражаясь в духе фантастических романов, как ткань реальности расползается под моим пальцами словно ветошь... (или так выражаются философы-экзистенциалисты? Впрочем, я не философ и не фантаст...)

 ...Словом, если от Воронцовых я вылетел как на крыльях (покуда эти крылышки не обломали), то к ним же плелся (если продолжить банальные сравнения) аки снулая рыбина. И больше всего боялся столкнуться взглядом с той, кого попросту органически считал не способной лгать (по крайней мере, до этого дня).

 ...Позже мне пришло в голову, что я ведь и сам далеко не святой - иначе с чего бы стал искать утешения после ссоры с Настей в объятиях Ленки Малининой?..

 ...Я все-таки приплелся к дому, в котором (наряду с сотней-другой жильцов) обитал и профессор Воронцов. Пешком поднялся на третий этаж, нажал на кнопку дверного звонка...

 Но дверь мне отворила не Настенька. Не та, кого я панически боялся в данный момент увидеть (боялся... и в то же время страстно желал заглянуть ей в глаза - в надежде моментально развеять все самые гнусные подозрения на ее счет).

 Дверь мне открыл профессор Воронцов. Приветливо улыбнулся, похвалил за неоценимую помощь по хозяйству... Я с продуктовыми пакетами в руках прошел на кухню и начал их разгружать.

 - На обед ты, конечно, останешься? - по-прежнему доброжелательно (со мной он всегда был доброжелателен... да и с большинством прочих людей, думаю, тоже) поинтересовался Воронцов.

 Я с тоской покосился на кастрюлю, в которой уже потихоньку закипал бульон для наваристого борща, и отрицательно мотнул головой.

 - Большое спасибо, Валентин Владимирович, но мне нужно срочно бежать...

 Куда мне понадобилось бежать (причем, срочно), я придумать не успел.

 Воронцов внимательнее всмотрелся в мое лицо.

 - Что-то случилось, Денис? - спросил он негромко, и в какой-то миг я ощутил неудержимую потребность выложить ему всё. Абсолютно всё. Начиная с визита сюда, в профессорскую квартиру, глистообразного мажора с несуразно роскошным букетом цветов и заканчивая тем, как я узрел данного мажора сегодня возле стен университета, и разговором, состоявшемся между мной и соседкой-дурнушкой - том, как к Насте регулярно наведываются ухажеры на иномарках.

 Думаю, если б я действительно нашел в себе мужество рассказать профессору о своих мучительных (пардон за невольных пафос) сомнениях, эти сомнения рассеялись бы как туман под солнечными лучами. Воронцов наверняка нашел бы те нужные слова, которые не позволили бы нам с Насте поссориться...

 Но увы. Я решил ни о чем Валентину Владимировичу не рассказывать. Лишь промямлил:

 - Да так, ерунда... Мама только что звонила, просила срочно приехать. Настя ушла?

 Последний вопрос вообще прозвучал откровенно по-идиотски. Если я не увидел в квартире ни Насти, ни добермана, это означало только одно - она ушла с собакой на прогулку (скорее всего, в сквер, находящийся неподалеку от дома).

 Мне показалось, во взгляде профессора проскользнуло легкое удивление. Тем не менее, он мне ответил.

 - Да, Настёна гуляет с Лордом. Может, дождешься ее?

 - Спасибо, но я должен бежать, - уж после этих-то слов, уверен, Воронцов отчетливо заподозрил неладное... Заподозрил, однако вслух ничего не сказал. Лишь, как обычно, пожелал мне удачи.

 ...Да, уж что-то, но удача Дэну Коневу бы не помешала...

Итак, я вышел из профессорского дома и прежде, чем решил, куда направиться (сложная, скажу вам, задача, особенно если идти не хочется никуда), осознал, что ноги будто сами собой несут меня к скверу, где в это время должна находиться принцесса Анастасия со своим верным Лордом...

 Все правильно. Они там и находились. Лорд (в наморднике) рыскал среди деревьев, а Настя сидела на лавочке с раскрытой книгой на коленях (имя автора, воспроизведенное латинским буквами, я перевел как Зускинд (в действительности она читала Патрика Зюскинда. По-немецки. Его пьесу “Контрабас”)).

 Увидев меня, Настя, конечно, подняла голову и, закрыв книгу, сунула ее в сумочку (книжонка Зюскинда была малого формата да, вдобавок, в мягкой обложке). У меня болезненно кольнуло сердце - в свете осеннего солнца кожа Насти выглядела особенно нежной, волосы (предмет ее законной гордости) отливали темным золотом, ну, а глаза...

 ...глаза, казалось, вбирали в себя кобальт сентябрьского неба.

 И эту девушку я подозревал во лжи? Готов был обвинить в двуличии? Корысти? И еще куче смертных грехов?

 Увы. Ее самую, красавицу. Мне внезапно пришло на память давнее детское воспоминание - посещение вместе с мамой зоопарка. Любопытно, что самое сильное впечатление на меня произвел террариум. Почему, спросите? Да просто слишком велик был контраст между тем, насколько красивы гады, и тем, насколько они ядовиты.

 Настя же, ничего не зная об обуревавших меня чувствах (доминирующими были горечь и ревность - в последней, правда, я сам себе не мог признаться), улыбнулась мне так приветливо, и безмятежно, и беззаботно...

 ...что на какой-то миг у меня потемнело в глазах.

 - Загулялись мы, да? - и тут же позвала, - Ко мне, Лорд! (черная псина немедленно оказалась у ее ног, и Настя стала снимать с добермана намордник - как внимательная хозяйка, она не могла не понимать, насколько подобная “сбруя” собаке неприятна).

 - Дэн? - тут, наконец, в ее голосе появилось легкое беспокойство, ибо я, как истукан, продолжал стоять перед ней, не говоря ни слова, - Что случилось?

 Просто удивительно, насколько быстро может сойти румянец с лица чем-то серьезно обеспокоенного человека.

 - Ничего, - пробормотал я, опускаясь на край скамейки (нашей с ней скамейки, замечу. Излюбленной), - То есть, с твоим папой все в порядке, - поспешил заверить я Настеньку, ибо знал, насколько она за него беспокоится.

 Настя с облегчением вздохнула, но тут же снова посмотрела на меня с некоторой тревогой.

 - Тогда что случилось? Только не ври, что все хорошо - у тебя на лице написано, что это не так, - и сделала самое страшное для меня в данный момент - из всего, что могла сделать, - ласково взяла меня за руку и даже легонько сжала пальцы, - Дэн?

 Я вырвал свою ладонь. Пожалуй, слишком поспешно (даже грубо). Но как иначе я должен был себя вести? Нежно поглаживая пальцы своей девушки, задушевно вопрошать - как давно она водит меня за нос и каковы ее истинные отношения с глистообразным мажором, разъезжающим в иномарке ценой в десятки (нет, сотни!) тысяч евро?

 - Скажи честно, ты с ним встречаешься, с этим Егором?

 Она широко распахнула свои мгновенно потемневшие глаза, из кобальтовых тут же преобразившиеся в темно-серые.

 - Что за... - прикусила губку, а когда, спустя пару секунд, заговорила снова, ее голос звучал куда холоднее. Даже жестче, - В том смысле, который ты вкладываешь в данный глагол - нет, я с ним не встречаюсь, - отчеканила Настя, - Хоть та дурында сказала тебя правду - Егор приезжал к нам... пару раз.

 Меня бросило в жар. Так мгновенно перехватить инициативу могла лишь по-настоящему умная девушка. И откуда ей стало известно о “дурынде”? Ну, не под дверью же она подслушивала? Представить себе Настеньку скрючившейся над замочной скважиной или прильнувшей к “глазку”, было совершенно нереально.

 - Откуда ты... - начал я, наконец, ощущая ужасную сухость во рту, - Как ты...

 - Как я узнала? - небрежно перебила меня Настя, - Догадаться несложно. Ты уходишь в приподнятом настроении, а возвращаешься в подавленном. Едва успевает закрыться дверь за тобой, слышен скрежет замка у соседей. Я еще подумала: неужели мне померещилось, что тебя окликают? Выходит, не померещилось, - по губам Насти скользнула отнюдь не добрая усмешка, - Надо же, бедная девочка решила взять реванш... Ведь ее дышащие перегаром и дешевым табаком, немытые кавалеры ни разу не додумались подарить ей даже паршивой ромашки...

 - Успокойся, - пробормотал я, готовый в данный момент просто сгореть от стыда. И заяви Настя, что всё, сказанное ее соседкой, наглейшая ложь, я безоговорочно бы ей поверил. Таким образом, инцидент мог быть исчерпан, а спустя полчаса (максимум, через сорок пять минут) мы втроем - Настя, ее батюшка и я, - уже восседали бы за обеденным столом, наворачивая (и нахваливая) ее фирменный борщ...

 Но в данном случае столь достойное качество, как искренность, сыграло с Настей злую шутку - она попросту сочла ниже своего достоинства мне солгать.

 Пусть даже солгать во спасение. Спасение наших с ней отношений.

 Посему, забегая вперед, скажу - “пообедал” я дома. Приложившись к бутылке из бара отчима (чему тот, признаться, не столько рассердился, сколько удивился - раньше подобных эскапад за мной не водилось...)

 - Да, - после короткой паузы сказала Настя, в свою очередь отдергивая руку, которой я осторожно коснулся (преданный Лорд не замедлил издать в мой адрес короткий недовольный рык), - Я с ним виделась... и после того, как ты бесцеремонно выставил его за дверь.

 (В данном случае, кто такой он, уточнять не требовалось).

 Я вновь ощутил нехватку дыхания.

 - Ты же говорила, этот парень - бойфренд твоей подруги...

 Настя снова еле заметно усмехнулась.

 - Бывший бойфренд. Бывшей подруги, - и вскинула на меня глаза. Мягко говоря, невеселые (а точнее, просто мрачные).

 - И что ему было нужно? - спросил я глухо.

 Настя слегка передернула плечами.

 - Да, собственно, ничего нового и оригинального от меня ему и не требовалось... Златые горы сулил, если отвечу взаимностью на его похоть, - она опять кривовато улыбнулась, - А когда я отказалась, пошел “ва-банк” - позвал замуж, - Настя издала короткий смешок, - Считал, делает мне там самым царский подарок - как же, сынок самого господина Горицкого...

 - Кто такой этот Горицкий? - мой голос заметно осип. Больше всего мне хотелось сейчас напрочь забыть о том, что наговорила девица с волосами цвета ржавчины и грязными глазами. Забыть... и больше не вспоминать.

 Но увы. От Насти я уже многое услышал. Куда больше, чем мне того хотелось. И слишком много, чтобы можно было спустить наш разговор “на тормозах”.

 - Станислав Георгиевич Горицкий - президент “Бета-банка”, - спокойно сказала Настенька, - А Егор - его единственный сын. Поэтому папаша за него, видимо, так сильно и радеет...

 ...Честное слово, если б меня от всей души шарахнули кирпичом по башке, я чувствовал бы себя лучше...

 Сынок крупного банкира... да уж, выгодная партия для профессорской дочери...

 

 * * *

Анастасия

 

 

 ...Она и сама до конца не понимала, отчего ее так понесло. Ведь куда проще было бы не резать правду-матку Дэну в глаза, а все аккуратненько, на тормозах спустить. Заявить - облыжные обвинения и только. Самой перейти в атаку - да ты-то, любимый, как посмел думать обо мне настолько гнусно? Разве я давала тебе к этому какой-то повод?

 ...Но Денис выглядел таким... непогрешимым, что ли? Таким уверенным в своей правоте судить, таким неуязвимым... Открытое чистое лицо, честный взгляд крупных серых глаз, густые русые, отливающие пшеничным золотом на солнце неизменно чистые волосы...

 И чертовски проникновенный голос.

 Убить его мало.

 Любопытно, неужели она, Настасья, настолько проницательна, что еще полтора года назад сумела угадать этакого “принца” в застенчивом, полноватом очкарике - поначалу неизменно краснеющем, едва ее завидит?

 ...Или просто ей стало обидно, что Дэн - ее верный, надежный “рыцарь” - вообще посмел усомниться в ее порядочности, порядочности дочери самого (!) профессора Воронцова?

 Так или иначе, но слова, которых произносить не следовало, все-таки были сказаны. И, разумеется, после этих слов Денис побледнел.

 Даже, кажется, отшатнулся. Шарахнулся от нее, Насти, как от прокаженной.

 - А ты что? - наконец, глухо спросил Дэн.

 Настя подумала мимоходом, что глупее вопроса он придумать не мог. Да и никто другой не смог бы, пожалуй.

 - Странный вопрос, - сказала она, щедро подпустив в голос сарказма, - Вроде мы с тобой гораздо раньше договорились о помолвке, нет?

 Увы, если после этих ее слов он и “расцвел”, то сделал это совершенно незаметно (во всяком случае, для нее).

 - Зачем ты тогда с ним встречалась? - глухо спросил Денис.

 Настя на секунду прикрыла глаза, вспомнив отцовский совет - если чувствуешь, что вот-вот сорвешься, начинай отсчет от десяти до нуля. Именно в таком - обратном - порядке.

 И в самом деле досчитала. До пяти.

 “Знаешь, в чем состоит принцип “бритвы Оккама”, Дэн? Отсекай все воображаемые версии, не основанные на действительных фактах. Иначе, не умножай число сущностей. Не занимайся домыслами.

 Девяносто процентов всех человеческих страхов вообще не имеют под собой реальной почвы...Ну, или семьдесят процентов... не меньше”.

 -Знаешь, - произнесла она вслух, - В чем преуспели сплетники? Они могут быть сколь угодно глупы, ограниченны, ничтожны... но при этом в человеческой психологии разбираются отлично. Знают, точнее, чуют уязвимые места едва ли не каждого. И обязательно примешивают к своим домыслам толику правды. А уж как ее интерпретировать - другой вопрос.

 Денис снова покраснел. На сей раз - слегка. И наконец поднял на Настю глаза.

 - То есть, эта девица видела всего лишь, как тот мажор к тебе приезжал, но понятия не имеет, о чем вы с ним разговаривали?

 - И с его отцом тоже, - “Господи, что я несу? - опять мысленно ужаснулась Настя, - Куда меня опять заносит?”

 Хоть в глубине души, пожалуй, она отлично знала, куда ее заносит. Ей просто хотелось причинить Дэну боль (будто ему еще недостаточно было больно!) Чтобы он перестал, наконец, выглядеть таким, черт возьми, праведником. Сынок завзятой мещанки (Настенька отлично помнила, с какой неприязнью его мать на нее смотрела. И однажды слышала, как Денис лгал этой ханже по телефону, что находится на даче своего друга Саньки (тогда как вместе с ней был на даче ее отца).

 Выходит, перед матерью он ее, Настасьи, стыдится? Или не ее, а просто их отношений...

И душу заполнила горечь.

 - При чем здесь его отец? - растерянно переспросил Денис, и Настя не сдержала усмешки.

 - При том, что он к нам приезжал. Лично. Сюда. С собственным охранником. Почтил, так сказать, визитом... Дескать, у сына депрессия на почве безответной страсти... Ну, я тогда и согласилась, в порядке одолжения, пойти с ними на премьеру с Безноговым... в драмтеатр.

 Денис опять побледнел.

 - Ты... действительно... пошла с ним... этим...

 Ох, как велик был соблазн его успокоить! Рассмеяться, похлопать Дэна по руке (или даже слегка взъерошить его пшеничную шевелюру, такую приятную, мягкую на ощупь) и ответить, что, конечно же, она, Настя, пошутила, и в театре она не была (вообще никогда не была, а не только в директорской ложе в компании банкира и его обожаемого сыночка)…

 Словом, пусть Денис (как его отчество? Алексеевич, вроде? Да какая разница, пусть будет Алексеевич) Конев ни о чем не беспокоится, никто ей, Насте, помимо него (и папы, конечно), не нужен... 

 “Никто? - опять ехидно шепнул внутренний голос, - Прямо-таки никто? ”

 И не слишком ли роскошно будет его успокаивать, впаривать спасительную ложь?

 - Да, я была в театре, - устало сказала Настя, - Мы были. Втроем.

 И вот тут-то до Насти дошло, что она все-таки совершила ошибку. Дошло, когда она увидела, как сильно Денис побледнел.

 - Послушай... - неуверенно начала она. “Послушай, ну нельзя же быть настолько ревнивым, в самом деле! Невинный поход на театральную постановку, велика важность... К чему раздувать скандал?”

 А скандала Дэн раздувать и не намеревался. Просто молча поднялся со скамьи и пошел прочь.

...Еще можно было броситься за ним следом, ухватить за плечо, объяснить, что она перегнула палку, что она его попросту дразнила...

 Но, пожалуй, в этом случае это уже была бы не она, Настасья, а кто-то вроде дурнушки Калерии (с которой, собственно, все и началось)…

 - Господи, как глупо, - пробормотала Настя, - Глупо-то как, Господи...

 Лорд тихонько заскулил, пристраивая голову на ее коленях и жалостливо заглядывая хозяйке в глаза своими все понимающими (и многое прощающими) собачьими очами.

 “Да, только сказать ты ничего не можешь. Хотя, возможно, это даже к лучшему, - рассеянно подумала Настя, трепля Лорда по загривку, - В самом деле, что мог бы сказать такой замечательный пес о роде человеческом? Ну и дураки эти люди - вот и все, что, пожалуй, он мог бы сказать...”

 Она уже встала с лавчонки, держа добермана за поводок, когда мобильник в сумке воспроизвел тему “Нокии”. Посмотрела на дисплей - папа. Голос, по обыкновению, мягок и добр. Настолько добр, что Настя едва не расплакалась.

 - Ты, боюсь, немного загулялась, Настёна. К слову, Денис принес покупки и куда-то умчался, мотивируя это домашними проблемами, ты в курсе?

 “С головой у него проблемы, - с неожиданной злостью подумала Настя, - Собственник чертов. Недалеко ушел от банкирского отпрыска - разве что более удачной комбинацией генов, отвечающих за внешнюю привлекательность и физическое здоровье”

 - Да, пап, я в курсе. Уже иду. Ты в порядке?

 Кажется, Воронцов коротко вздохнул.

 - А что со мной сделается?

 

 ***

 

Дэн (продолжение)

 



 “Ложь”, - стучало в ушах одно-единственное слово, когда я шел, не разбирая дороги... да сам не знаю, куда шел. Толкал кого-то, потом толкали меня, ехал с пересадками в переполненных и полупустых вагонах, трясся в маршрутных такси...

 Пока не обнаружил себя в странном, заброшенном месте. На окраине города, у высокого берега, сначала круто, потом полого спускающегося к воде, к реке - ставшей ввиду надвигающихся осенних ненастий холодной, серой и хмурой. Только там и остановился. Присел прямо на траву, рядом с раскинувшей свои начавшие седеть (то есть, желтеть) длинные космы плакучей ивой.

 ...Странно я себя вел? Ведь ни в чем по-настоящему страшном, “преступном” девушка, которую я любил (и да, продолжал любить несмотря на ее лживость) мне не призналась... Подумаешь, театр посетила... без меня. В обществе - подумать только! - председателя правления не самого мелкого банка и его избалованного сыночка...

 ...Кто-то мог бы спросить - и я так легко этому поверил? Проще, наверное, было бы поверить, что ночной клуб моя девушка посетила... с тем же сыном банкира (или с красавчиком Сибирцевым. Или “супер-умником” Коржиковым. Или с кем-то еще из облизывающихся на нее мажоров).

 В том-то и дело - не пошла бы Настя в ночной клуб. Совсем другой контингент девиц посещает ночные клубы (опыт, повторюсь, у меня невелик, однако, все же есть). И понять, что Настасья вовсе не "клубная" девушка, можно тоже легко.

 Театр - другое дело. Были мы с ней в театре пару раз. И как она может выглядеть - при желании - мне тоже известно. Сногсшибательно. Изысканно. До одурения эффектно... 

 ...Так что слова Насти насчет театра я принял на веру. Да и как иначе? Раньше подобных жестоких розыгрышей за ней не водилось... а о том, что “Василиса” скорее умолчит о неких фактах, нежели будет заниматься измышлениями, мне давно известно...

 И, анализируя свои эмоции по прошествии времени, я должен сказать откровенно - во мне бушевал эгоизм собственника, и только. Как, за моей спиной она принимает еще чьи-то ухаживания? Она даже развлекаться смеет без меня? Вот это - осознание того, что у Насти может быть своя жизнь, не связанная со мной, пожалуй, жалило острее всего.

 Выходит, существовали вещи, делиться которыми со мной она попросту не сочла нужным (о том, что Настя поступила так, возможно, для моего же блага, я в тот момент как-то не подумал).

 Меня обуревала ревность. И сильнейшая досада. И пуще всего - желание разыскать этого гнусного, глистообразного банкирского отпрыска и придушить голыми руками. Чтоб не совался в чужую вотчину. Не посягал на мою (ясно? Мою и только мою!) девушку. Да и смотреть-то не смел в ее сторону, ублюдок мажорный...

 ...Из оцепенения меня вывел телефонный звонок. На какую-то секунду (пока не взглянул на дисплей) я понадеялся, что это звонит Настенька (в идеале, с покаянными уверениями, что подобного недавнему походу в театр с ВИП-персонами больше не повторится), но, конечно, сама эта мысль была абсурдной. И звонила мне вовсе не Настя, а всего лишь моя матушка. С вопросом, куда я пропал и ждать ли меня на обед.

 - Ждите, - вяло ответил я, невежливо прерывая связь, и принялся подниматься вверх по склону довольно высокого и крутого берега, чтобы выйти из зоны “трущоб” к более или менее цивилизованным постройкам - туда, где пролегают маршруты общественного транспорта.

 Домой я доехал благополучно, ну а дома... дома произвел ревизию содержимого бара своего отчима. Таким образом, виски “Белая лошадь” вскоре резво взбрыкивало в моем желудке. С пьяных глаз я даже начал листать телефонный справочник - в поисках номера некоего г-на Горицкого - но, разумеется, номера таких персон в обычные телефонные книги не включаются.

 А звонить Насте и заплетающимся языком упрекать ее в вероломстве... для этого, пожалуй, я выпил недостаточно много.

 ...Перед тем, как я отрубился - в своей комнате, на диване, - мне в голову пришла удивительно трезвая мысль - а почему, собственно, я раздуваю из мухи слона? Ведь при мне Настенька четко и недвусмысленно отшила этого прилипчивого мажора Егора...

...И стал бы я так психовать, если б она была в театре с подругой?..

 

 

 * * *

 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОТ ПЕРЕМЕНЫ МЕСТ СЛАГАЕМЫХ...

Глава первая
ОПРОМЕТЧИВЫЙ ШАГ



Вот и тень моя тихой змеей

Покидает меня.

И на синем асфальте 

Босая танцует.

 

Как бы мне незаметно

Легко и шутя,

Отравить на прощанье

Ее поцелуем...

 Э. Шклярский

 

 

 

1.

Дочь профессора и сын банкира

 

 

 Легкий осенний ветер играл пенистыми бурунчиками на свинцовой речной поверхности. Прогулочный катер резво бежал по воде. Вверх по течению или вниз?

 Да какая, собственно, разница?

 За одним из столиков под тентом, установленном на палубе, сидели двое - молодой человек лет девятнадцати-двадцати и девушка примерно того же возраста (может, чуть моложе). Дорогой (ультрамодный) костюм юноши и еще более дорогие штиблеты не позволяли уничижительно назвать его неказистым... хотя, строго говоря, никакие стилистические ухищрения не сделали бы молодого человека красивым. Впрочем, со временем (или с возрастом) он мог бы приобрести своеобразное обаяние... ибо, не являясь банально смазливым, безобразным (сиречь отталкивающим) юноша также не был.

 Потягивая через соломинку апельсиновый сок, он время от времени рассеянно (и без особого интереса) окидывал взглядом проплывающие мимо катера окрестные пейзажи (идиллические - с виду - деревеньки сменялись темно-зеленой стеной хвойного леса, кое-где оживляемой яркими пятнами золотистой листвы берез и еще более яркими - алых листьев осин (или изредка красноватой рябины); однако, несмотря на осенние красоты, глаза молодого человека неизменно обращались на девушку, сидящую напротив (перед ней стояла вазочка с изрядно подтаявшим мороженым, к которому она едва прикоснулась).

 Для описания этой девушки подыскивать множество слов, пожалуй, ни к чему. Достаточно сказать, что она была просто красива. Такая безупречная, безоговорочная красота (уместная в любое время и в любой стране) обычно заставляет молчать даже самых завзятых и злобных завистников. Что, в самом деле, могли бы они прошипеть? Что внешность девчонки “банальна” и “кукольна”?

 Возможно. Вот только словцом “нестандартная” обычно маскируют недостатки дурнушек... У нашей же героини черты лица были настолько гармоничны и соразмерны, что на язык невольно просится -”даже скучны”.

 Однако, ее яркие темные глаза (в данный момент невеселые) и припухшие губы (сейчас никак не желающие складываться в улыбку) были слишком выразительны для того, чтобы называть их “скучными”.

 Особую прелесть девушке также придавали пышные завитки надо лбом и у висков - несмотря на то, что ее роскошные темно-каштановые волосы были аккуратно заплетены в тугую косу, длиной до середины спины.

 Словом, ясно, о ком идет речь. Разумеется, о дочери профессора Воронцова и сыне банкира Горицкого.

...Несмотря на то, что осенний денек выдался достаточно теплым (мягкое солнце то и дело выныривало из кучевых облаков), на палубе прогулочного катера было пусто (если не принимать во внимание парочки детин атлетического сложения, облаченных в традиционные строгие костюмы профессиональных охранников, сидящих за соседними столиками (и если что-то время от времени попивающих, то исключительно минералку).

 Из репродукторов не слишком громко (так, чтобы не прерывать разговор пассажиров) доносился чуть шепелявый и завораживающий голос Тани Булановой, сокрушающейся о том, что прошлого не вернешь, и все, что ей, бедняжке, остается, это снова и снова лобзать фотографию утерянного возлюбленного.

 “Вот и снова...”

 “Какие глупые, в сущности, слова, - рассеянно подумал Егор, без аппетита делая очередной глоток апельсинового сока (мороженое он не любил), - Даже отчасти бессмысленные... Но этот голос... ни одна Мадонна с ее супер-аранжировками и прочими понтами и прибамбасами не сравнится с русской, один голос которой способен как наждаком пройтись по душе...

 Неужели ей не нравится?” - последний мысленный вопрос Геры, разумеется, адресовался к Насте.

 Этой непредсказуемой (ох, как прав был Веня Коржиков!), сумасбродной и загадочной девушке (называть ее чопорно “молодой женщиной” не поворачивался язык).

 - Вас что-то беспокоит? - осторожно обратился Егор к своей спутнице. И тут же налетел на привычный барьер - насмешливую улыбку.

 - Что может меня беспокоить? - с ленцой отозвалась Настя, - Разве что здоровье папы... но оно беспокоит меня регулярно уже лет шесть, и поделать тут я, увы, ничего не могу...

 - А... ваш парень? - осмелился спросить Гера, - Бойфренд, с которым вы, по вашим словам, поссорились?

 Улыбка на нежных, чуть припухших губах Настеньки сделалась более ироничной. Определенно, эта девушка (эта красавица, сам себя поправил Егор) не слишком сокрушалась по поводу ссоры с возлюбленным. “Может, Иван-дурак ей успел надоесть? - подумал Гера с надеждой, - Или хотя бы наскучить?”

 Опустив ресницы, Настя (определенно, бессознательно) потеребила золотой перстенек на безымянном пальце правой руки.

 - Боюсь, Георгий, данный вопрос несколько бестактен. Разрешите мне не отвечать, - и перевела рассеянный взгляд на песчаный берег, за которым начинался (либо заканчивался... зависит от точки зрения) великолепный сосновый бор.

 Гера ощутил, что краснеет. Прежде всего, от досады (Настя отлично знала, как он не любил официального обращения Георгий, следовательно, подпустила шпильку намеренно), и, конечно же, от смущения (ибо сам сознавал, что вопрос некорректен).

 - Простите, - пробормотал Гера и в очередной раз попытался взять Настю за руку (разумеется, опять безуспешно), - Но вы сами выбрали эту прогулку, а теперь...

 - Сижу с таким видом, будто отбываю повинность? - невозмутимо произнесла она вслух то, о чем Егор мог лишь подумать (не без внутреннего содрогания), - Что делать... А вообще, - зачерпнула ложку подтаявшего пломбира и вскинула на Геру насмешливые глаза, - Не обращайте на меня внимания. Лучше наслаждайтесь красотами... вы же патриот своей родины, верно?

 “Она надо мной издевается, - угрюмо подумал Егор, - Сознает свою власть... и всячески ею злоупотребляет”.

 На миг ему даже захотелось, чтобы рядом оказался отец. И нашел достойные слова для отпора этой... этой...

 ...развязной нахалке, вот кому.

 Но увы. Господин президент “Бета-банка” удалился в каюту, чтобы без помех поработать. “Он слишком много работает, - пришла в голову Геры очередная здравая мысль, - И слишком мало думает о себе... точнее, своей личной жизни”.

 Впрочем, в этом имелись и плюсы - не подыскивая новой жены (и не заводя других детей) Горицкий заранее пресекал распри в семье. О каких, право, распрях могла идти речь, если его единственный сын становился и единственным наследником (и правопреемником его “империи”?)

 “И если она этого не понимает, - снова мрачно подумал Егор, имея в виду, разумеется, сидящую напротив него девушку, - Что ж... ей же хуже”.

 

* * *

2.

Настя и банкир

 

 

 ...Услышав негромкий стук в дверь каюты, Горицкий автоматически отозвался: “Входите”, а спустя секунду, обернувшись, увидел тонкий девичий силуэт. Изящный. Длинноногий. В неизменных джинсах и свитере.

 - Прошу прощения, я вам не помешала? - вопрос был, конечно же, риторическим.

 Как и ответ:

 - Ничуть.

 Пройдя в относительно комфортабельную каюту, Настя непринужденно присела на мягкий диван у стены.

 - Вы являете собой классический образец трудоголика, Станислав Георгиевич.

 Он неопределенно промычал нечто среднее между “угу” и “мгм”. В том-то и дело - как ни пытался Горицкий в настоящий момент сосредоточиться на текущих рабочих проблемах, из головы не выходил звонок этой чертовки (разумеется, как и всегда, непредвиденный). Сделанный аккурат на следующий день после того, как Гера приполз домой, как щенок с перебитой лапой, и полночи проскулил в подушку (время от времени насылая на головы окружающих (включая собственного отца) жуткие проклятья).

 И что бы вы думали? Назавтра дочь профессора Воронцова (то есть, виновница головной боли президента “Бета-банка” и его отпрыска) как ни в чем ни бывало звонит по тому номеру, который Горицкий ей необдуманно сообщил, и голосом пай-девочки интересуется здоровьем Георгия.

 - Гера чувствует себя неважно, - на сей раз Станислав Георгиевич решил придерживаться сухого, официозного... даже холодного тона, будучи твердо уверенным - больше манипулировать ни собой, ни сыном он этой сумасбродной малолетке не позволит.

 Та же на его реплику отозвалась едва ли не сокрушенно - дескать, ей очень жаль, но ее парень попросту не способен держать себя в руках. А также обуздывать свою мелочную ревность.

 - Чего вы от нас хотите, Настя? - отозвался Горицкий на эту проникновенную тираду. Причем, уже далеко не столь холодным (как ему того хотелось минуту назад), а, скорее, усталым тоном.

 - Хочу, чтобы вы приняли мои извинения, - ответила Настасья невозмутимо и (поскольку Станислав Георгиевич от такой наглости попросту опешил) добавила мягким, едва ли не мурлычащим голосом, что отнюдь не желала обидеть Геру отказом - причина лишь в том, что ее батюшке снова нездоровится.

 - Я могу вам чем-то помочь? - вопрос вырвался непроизвольно.

 - Спасибо... но не беспокойтесь, - ответила коварная нимфа и прервала связь до того, как он успел изобрести очередную нейтральную реплику, соответствующую правилам хорошего тона (к примеру, пожелать профессору скорее поправиться).

 Егору об этом телефонном звонке он твердо решил не сообщать... 

...правда, до той поры, пока снова не узрел его дома - с совершенно убитым видом штудирующим благоглупости Дейла Карнеги - о том, как заводить друзей и оказывать влияние на людей Горицкий как-то мельком пролистал сей прославленный фолиант. Особенно его умилил рассказ о женщине, лишившейся в результате катастрофы (то ли автомобильной, то ли природного катаклизма) и мужа, и детей, (сама она, вроде, сделалась инвалидом), но тем не менее сумевшей оправиться от постигшей ее трагедии путем занятий благотворительностью (“Жаль, в монастырь не ушла”, - подумал Станислав Георгиевич).

 Впрочем, подобных (рассчитанных на явных даунов) примеров в окололитературном (и около психологическом) труде американского шарлатана имелось множество. Более всего рассмешил банкира анекдот о старой и страшной (но чертовски богатой) американке, взявшей в мужья молодого, смазливого альфонса, который с апломбом изрекал: “Если я и женился на твоих деньгах, дорогая, то теперь женился бы на тебе самой!”

 “Да... и вот этой чушью Герка забивает себе голову?” - мимоходом ужаснулся банкир, после чего, забрав у Егора книгу, вкратце рассказал о звонке виновницы их проблем (в последнее время). Едва услышав желанное имя, Гера подобрался, как учуявший беспечную птичку хищный кот (кажется, даже дыхание затаил).

 - Так и сказала - слишком ревнивый? - от вспыхнувшей во взгляде сына абсурдной (по мнению банкира) надежды Станислава Георгиевича почти затошнило. Убеждать Егора, что данный звонок девчонки - не более, чем трюк, проделанный ею либо от скуки, либо от склонности к моральному садизму (а вернее, того и другого вместе) было, вне всякого сомнения, совершенно бесполезно. Тем паче Егор уже, словно в бреду, потянулся к своему навороченному мобильнику (за полторы штуки евро), чтобы набрать заветный номер.

 Удаливший в свой кабинет, Горицкий не так уж и удивился, вскоре заслышав стук в дверь и неуверенный голос отпрыска, интересующегося, можно ли с ним поговорить.

 Оказалось, на сей раз плутовка вела себя по отношению к Гере на удивление лояльно. И охотно согласилась посвятить ему большую половину выходного дня, совершив речную прогулку.

 Правда, лишь при одном (кро-о-охотном) условии.

 “О, нет, “ - мысленно простонал Станислав Георгиевич, но... увы. Судьба в лице синеглазой чертовки была к нему неумолима. Прогулку на арендованном катерочке она согласна была совершить лишь в обществе обоих Горицких - старшего и младшего. Никак иначе.

 Станислав Георгиевич поначалу вспылил... но, конечно, впоследствии согласился. Согласился ради душевного равновесия единственного сына.

 ...Сейчас же, глядя на находящуюся с ним в одной каюте девчонку - соблазнительную, как прародительница ведьм Лилит и в то же время - абсолютно невинную (как Ева до грехопадения), он думал - уж не обманывал ли самого себя? И только ли ради Егора согласился (условно) составить милым деткам компанию?

 Тем паче, что общество Геры девчонке, похоже, изрядно наскучило (как неминуемо должно наскучить красотке общество по уши в нее влюбленного неказистого зануды).

 Похоже, трезвомыслящий, опытный (и даже отчасти матерый) отец этого зануды привлекал ее куда больше.

 Станислав Георгиевич негромко откашлялся.

 - А где Егор?

 Во взгляде Настеньки насмешка сделалась явственнее.

 - На палубе, конечно. По-моему, у него морская болезнь.

 Горицкий хмыкнул.

 - Странно. Качки вроде бы нет...

 Она коротко вздохнула и обвела рассеянным взглядом помещение каюты - вероятно, попросту не считая нужным отзываться на его последнюю реплику.

 - Вас не охватывает хандра по осени?

 - Простите?

 - Хандра, - спокойно повторила Настя (усмешки более не было - ни на лице, ни во взгляде), - Когда ночи становятся все длиннее, ветер пронзительнее... под ногами шепчутся мертвые листья...

 - Вы не пробовали писать стихи?

 Она неожиданно рассмеялась, тем самым поставив банкира в весьма неловкое положение.

 - Я сказал что-то смешное? - Горицкий подпустил в голос холода, хотя по-настоящему на нее рассердиться не мог. Да и не желал.

 - Нет, - Настя прекратила смеяться также резко, как и начала. - Просто я в самом деле пыталась писать стихи лет в четырнадцать. Когда влюбилась в одного очаровательного прохвоста. Но быстро поняла - к добру это не приведет.

 - Что именно? - полюбопытствовал Станислав Георгиевич, - Не приведет к добру ваша влюбленность или... поэтическое творчество?

 - Скорее, поэтически потуги, - Настя непринужденно закинула ногу на ногу, - И то, и другое. А знаете, очки вам идут, - добавила она задумчиво, тем самым введя Горицкого-старшего в замешательство.

 И, конечно, очки для работы за компьютером - в тонкой золоченой оправе, он немедленно снял. Заодно и выключив свой лэптоп.

 - Послушайте, Настя...

 Она вопросительно вскинула брови.

 - Что? Хотите отослать меня назад, на палубу, к вашему отпрыску?

 - Чего вы в действительности хотите? - устало сказал Станислав Георгиевич, - Егор вам не нравится, это очевидно. Наши деньги вас тоже, по вашим словам, не привлекают. К чему тогда эти странные... м-м... эскапады?

 Она прикусила нижнюю губку, после чего переменила позу - колени плотно сжаты, спина прямая... ни дать, ни взять скромная гимназистка (если б еще гимназистки носили джинсы).

 - Видите ли, Станислав Георгиевич... - слегка потеребила косу, - Буду с вами откровенна. Я просто... боюсь.

 - Чего именно? - суховато спросил Горицкий, предвидя очередную каверзу. Но взгляд... Прямой, искренний взгляд темно-синих глаз убедительнее любых слов опровергал подозрения в нечестности ее намерений.

 - Прежде всего я боюсь за папу, - просто сказала Настя, - Он далеко не молод - в следующем году исполнится шестьдесят, и, увы, здоровье у него не железное. Не дай Бог, что-то случится, - символически стукнула кулачком по деревянной переборке каюты, - С кем я останусь? Матери нет, братьев и сестер тоже... Сами судите.

 Если она и играла, то довольно искусно. Впрочем, Горицкий склонен был думать, что все-таки не играла.

 - Ну, а ваш парень? - полюбопытствовал осторожно банкир, - Тот, за кого вы, вроде бы, собираетесь замуж?

 Настя досадливо поморщилась.

 - Во-первых, Дэн фактически еще мальчишка. Вдобавок, ревнивый и вспыльчивый. Во-вторых, его матушка от меня далеко не в восторге... Честно говоря, не уверена, что из нашего союза может выйти нечто, - произнося данную тираду, в глаза банкиру она не смотрела. На нежных щеках запылал румянец, - Нечто действительно серьезное.

 Горицкий слегка откашлялся (разумеется, маскируя смущение).

 - Ну, а... Егор?

 Настя вскинула на него потемневшие глаза.

 - Егор... Вы действительно хорошо знаете своего сына, Станислав Георгиевич?

 - То есть?..

 - Уверена, Егор возненавидит меня еще до конца “медового месяца”, если бы таковой состоялся, - сказала Настя небрежно, - Когда осознает, что хотел невозможного. Егор ведь мечтатель, - добавила она задумчиво, - А ни один мечтатель не бывает счастлив, когда его мечта сбывается. Самые прекрасные мечты те, что несбыточны...

 - Ну, это уже вас потянуло в дебри философии, - усмехнулся банкир, - А я, извините, не философ, а прагматик. И внятного ответа на свой вопрос я, увы, не услышал.

 Взгляд Насти немедленно стал серьезным.

 - Вы слишком рациональны, господин финансист, - последние два слова были произнесены без малейшей издевки. Даже с ноткой печали. - Вы слишком... - слегка прищелкнула пальцами, подыскивая наиболее удачное определение, - Педант, что ли. Кто я для вас? Очередная игрушка для любимого сына, которую он возжелал получить, не считаясь с затратами? - на сей раз улыбка, скользнувшая по губам Настеньки, показалась Горицкому отнюдь не приветливой. Даже отчасти злой. - Я же, глядя на вас, думаю - если б мой папа был так же молод... так полон сил... как вы, - поднявшись с диванчика, она повернулась к выходу из каюты (пышная коса словно кнутом хлестнула по узкой спине), - Простите, - обернувшись, Настя скользнула по растерянному лицу банкира холодным взглядом. - Что-то и впрямь меня занесло... Пойду успокою вашего Геру - пока он опять не наделал глупостей...

 ...Она уже взялась за дверную ручку, когда Горицкий, преодолев секундное оцепенение, рванулся к ней; схватив за хрупкие плечи, развернул лицом к себе... и жадно прильнул к таким желанным (лишь кажущимся недоступными), чуть припухшим губам...

 Станислав Георгиевич встряхнул головой, отгоняя внезапно нахлынувший морок. Дверь за Настей аккуратно закрылась. Только в эту минуту он осознал то, что должен был осознать гораздо раньше - не Егор, нет, не Гера являлся мишенью этой обольстительной чертовки...

 И не ему предложили принять решение.

 

 * * *

 

 3.

Настя и Горицкие

 

 

Вернувшись на палубу, Настя увидела Егора стоящим на корме (по бокам - все те же детины-секьюрити). Когда она к нему приблизилась, парень даже не повернул головы.

 Катер в это время начал плавно разворачиваться.

 - Думаете, успеют? - негромко спросила Настя.

 - Успеют... что? - в серо-голубых, невзрачных глазах мелькнула растерянность.

 - Остановить вас, если вздумаете сигануть в реку, - пояснила она с серьезным видом.

 Гера хмыкнул, давая понять, что оценил сомнительный юмор.

 - Не вздумаю, - не сказал - процедил он сквозь зубы, - Не тот сейчас век, чтобы топиться из-за несчастной любви.

 - И любовь ли это вообще? - задумчиво протянула Настя, подходя чуть ближе к перилам, - Вот в чем вопрос...

 Таня Буланова окончательно разошлась, и сейчас ее пение напоминало надрывный вой подраненной волчицы (вдобавок, лишившейся детенышей).

 - Вот в чем вся разница, - невозмутимо сказала Настя, глядя на свинцово-синюю водную гладь.

 - А именно? - этот бархатный голос (без какого-либо акцента либо местечкового диалекта) принадлежал уже не Егору.

 Обернувшись, она увидела четкое - словно выточенное резцом скульптора, слегка тронутое загаром лицо сорокалетнего мужчины (строго говоря, сорок ему можно было дать с большой натяжкой. Реально Станислав Георгиевич выглядел лет на пять моложе).

 - Гере нравятся такие певицы, - пояснила Настя, одарив президента “Бета-банка” легкой улыбкой и снова устремляя глаза на песчаный берег, за которым стройными рядами высились корабельные сосны, - И подобная музыка.

 - А вам, конечно, тяжелый рок, - заметил Горицкий не без сарказма.

 - Нет. Просто рок. Рок-группы “Аквариум”, “Пикник”... не слышали?

 Банкир неопределенно хмыкнул.

 - Что вы имеете против Тани Булановой? - неприязненно встрял в беседу Егор, - По-моему, у нее уникальный голос.

 - Никто этого не оспаривает, - успокоил его отец, - Речь вообще идет не о ней.

 - Да. О попсе и чистой психоделике, - голос Геры приобрел скрипучие нотки, - Если б я сказал, что люблю оперу, леди Анастасия, - тут уж сарказм проскользнул слишком явно (Настя с досадой ощутила, что краснеет), - Непременно заявит, что ей больше нравится балет...

 - Скорее оперетта. - отозвалась она небрежно, опять поворачиваясь лицом к Горицким - старшему и младшему (младший на фоне старшего определенно проигрывал), - Мы что же, поворачиваем назад, к дому?

 - Я замерз, - буркнул Гера, - И вообще...

 Вообще, он уже по горло был сыт трехмесячным пребыванием на родине. А также русскими красавицами (если одни были до вульгарности меркантильны, то другие - сумасбродны не меру). Ни одно, ни второе его, разумеется, не устраивало. А где искать золотую середину, Егор не знал. Может, ее нет, этой середины, и не было? Недаром же отец после гибели матери так и не женился...

 - Идемте в каюту, - предложил Станислав Георгиевич, - Кофе попьем.

 - Вы идите, а я побуду здесь, - Настя небрежно улыбнулась, - Мне тут нравится, правда. И вовсе не холодно.

 - Я все-таки распоряжусь принести вам плед, - решил банкир, - Не хватало еще, чтобы по нашей вине вы простудились...

 Чертовка одарила его персонально смеющимся взглядом.

 - Мерси. Вы истинный джентльмен.

 Гера густо покраснел.

 Мысль о том, что Настя использует отца, чтобы поддразнить сына, закрадывалась к нему не впервые (а иначе отчего она так настаивала на присутствии обоих Горицких?)

 Попросив охранника (Сидорчука) принести Насте теплую накидку, раз уж ей приспичило торчать на палубе, Станислав Георгиевич вместе с Герой спустился в каюту, куда вскоре специально нанятый им мальчик-официант доставил свежесваренный кофе (банкиру по-турецки, его сыну-студенту капуччино).

 - Похоже, прогулка не принесла желаемого удовольствия, - негромко констатировал Горицкий-старший.

 Горицкий-младший поморщился.

 - Она надо мной издевается, - буркнул Егор, сделав пару глотков капуччино, и элегантно взял с блюда горячую булочку (судя по аппетитному запаху, с корицей).

 - Ни одна девушка, равно как и женщина, не станет издеваться над мужчиной, если он сам ей этого не позволит, - президент “Бета-банка” постарался изгнать из голоса назидательный тон... слишком поздно осознав, что произнесенная им фраза сама по себе звучит назидательно.

 Впрочем, Егор не обиделся.

 - Вот именно, - говорить с набитым ртом, безусловно, являлось дурным тоном, поэтому он сначала прожевал и проглотил кусок сдобы, лишь после этого выразил вслух согласие со словами отца, - Пора с этим заканчивать, - решительно заявил Гера, аккуратно вытирая пальцы салфеткой, - В старину лучшим лекарством от любви являлись путешествия... Не махнуть ли и мне - в Италию, к примеру? Или Испанию...

 - Прекрасно, - одобрил Станислав Георгиевич (как ни постыдно было это сознавать, но сейчас он ощутил нешуточное облегчение - одной головной болью меньше...) - Но как же учеба?

 - Учеба? - Гера пожал плечами, - Никуда она не денется. Помнится, ты что-то говорил о Гарварде год назад?

 - Не отрицаю, - согласился Станислав Георгиевич, - Гарвард так Гарвард...

 Неожиданно Егор, аккуратно поставив кофейную чашку на стол, с силой врезал кулаком по собственному колену.

 - Ну почему, отец? Почему она даже не хочет понять своей выгоды? Почему?

 Горицкий подавил тяжкий вздох.

 - Вероятно, потому, что слишком молода. “Фактически ребенок, - добавил он мысленно, - Донельзя обольстительный, своенравный ребенок... рассуждающий, однако, по-взрослому.”

 Гера криво улыбнулся.

 - Ты хочешь сказать, мне следует повторить свое предложение лет через десять? Когда она превратится в неряшливую матрону с кучей детей?

 “Ну это вряд ли, -мысленно усомнился Станислав Георгиевич, - Перехватят девчонку куда раньше...” и внезапно поймал себя на сильнейшем желании оказаться сейчас рядом с Настей. Разрумянившейся от ветра, с выбивающимися из косы непослушными завитками темных, с золотистым отливом волос... и смеющимися глазами.

 Наваждение? Морок? Кризис среднего возраста?

 Если и так, ему совсем не хотелось с этим бороться.

 Напротив. Он готов был ему уступить.

 Он хотел ему уступить.

…- Пожалуй, следует предложить кофе и нашей гостье, - Горицкий вызвал официанта-стюарда и заказал еще чашечку капуччино, - Отнесешь ей?

 Егор, не меняя кислого выражения лица, отрицательно мотнул головой.

 - Лучше уж ты, отец. Не хочу снова слышать ее тонких издевок...

- Как скажешь, - Станислав Георгиевич изначально предполагал, что так и будет. Посему, взяв принесенную гарсоном чашку с кофе, отправился на палубу.

 Настя, облокотившись на перила, задумчиво наблюдала, как проплывают мимо катера живописные лесистые берега. Завидев босса, стоящий рядом с ней Сидорчук (ну как парень с внешностью киногероя мог упустить шанс пофлиртовать с прехорошенькой девушкой?) спешно отодвинулся на приличное расстояние.

 -Вот, возьмите, Настенька, - Горицкий ощутил небольшую неловкость, - Согрейтесь.

 - Да, собственно, мне вовсе не холодно, - Настя бережно приняла из его рук кофейную чашку, и в глазах ее снова мелькнула усмешка, - Большое спасибо. Как вы узнали, что капуччино - мой любимый рецепт?

 - Угадал, - отвести от нее взгляд было довольно сложно: красота этой девочки могла быть сравнима с природным явлением - рассветом, первым снегом, цветением яблонь... С тем, на что никогда не надоест смотреть. Что лишь повышает жизненный тонус.

 Она чуть-чуть покраснела, сделала пару аккуратных глотков.

 -Мне будет вас не хватать.

 Горицкий вопросительно вскинул брови.

 - Гера ведь отбывает за границу, - пояснила она, - Следовательно, и с вами мы больше не увидимся... - слегка улыбнулась, - Знаете, какая глупость мне только что пришла в голову? Когда-нибудь в старости, когда я обзаведусь кучей детей и внуков... ладно, не кучей, не смейтесь...

 Он и не думал смеяться. Может, невольно (бессознательно) усмехнулся, не более.

 - Неважно. Когда я стану бабулькой... - фыркнула, едва не расплескав капуччино, - Буду рассказывать внукам, как посетила театр, ни много, ни мало в компании председателя правления крупного банка и смотрела постановку “Ревизора” с Безноговым в главной роли...

 - И как потом этот банкир предложил вам чашечку кофе, - иронично добавил Горицкий.

 Она внезапно посерьезнела.

 - Может, мне передумать? Как вы считаете?

 - То есть?

 - Ну, Гера, в конце концов, далеко не худший представитель плеяды “золотых мальчиков”, - задумчиво протянула Настя, - Вдруг что-нибудь, да получится?

 - Не думаю, - ему не хотелось говорить резко, но так уж вышло. Само собой. - Егор не прагматик, скорее романтик. Вы же, Настя, в своем роде тургеневская барышня из интеллигентной семьи. Такие союзы редко бывают удачными. Почти никогда.

 - Вы думаете? - сейчас ее взгляд мечтательным не был. Взгляд ее серых, с выраженным синим оттенком глаз являлся в эту минуту умным. И настороженным.

 Горицкий придвинулся к ней ближе. Уловил легкий аромат антоновских яблок и, кажется, лайма. Волнующий аромат.

 - Я совсем не хотел вам обидеть. Для девушки быть мечтательной и романтичной, по-моему, вполне естественно. Считайте меня старомодным, но вульгарность и излишняя... эмансипированность, что ли, отбирает у женщин всю прелесть.

 - Я имела в виду не это, - она слегка сдвинула брови, - Почему вы считаете, что именно наш с Егором союз может быть неудачным?

 Банкир вздохнул. Да потому, лапочка, что ты по наивности своей еще не поняла - Егор - прирожденный бабник. Начинающий казанова. Сколь быстро он утратил интерес к той блондинке, твоей подруге, завидев тебя - куда более яркую, более совершенную?

 Ну, а заполучив тебя, детка, в бессрочное пользование (и вдоволь тобой наигравшись), он примется выискивать еще большее совершенство...

 Ибо по-настоящему вкус изысканного блюда оценит лишь тот, кто годами постился. А слепой, внезапно прозрев, воспримет богатство оттенков окружающего мира куда более полно, нежели зрячий.

 - Гера инфантилен, - крайне неприятно было отзываться подобным образом о собственном сыне, но... уж лучше он сам назовет вещи своими именами, нежели услышит нелестный отзыв от постороннего. - Конечно, во многом это моя вина, но... ему нужна совершенно другая девушка. Можно сказать, ваша, Настя, полная противоположность, - внезапно Горицкий поймал себя на желании обнять ее за плечи, коснуться губами отливающей золотом волнистой прядки, выбившейся из косы и упавшей на нежную щеку... “Морок, - подумал он в тысячный раз, - Наваждение...”

 - То есть, активная, эмансипированная и самостоятельная девица? - с легкой насмешкой уточнила Настя.

 - Я не сказал, что вы несамостоятельны. И, учитывая ваше пристрастие к джинсам, весьма эмансипированы, - он тоже заставил себя улыбнуться, - Наверное, следовало сказать - наглая, нахрапистая, напористая...

 - И вас устроила бы такая невестка? - невинно поинтересовалась дочь профессора Воронцова.

 “Меня устроил бы кто угодно... помимо тебя, хулиганка.”

 Внезапно Горицкого пробрал озноб. Ибо в эту секунду он осознал как никогда ясно - решение им уже принято.

 Более того. Кажется, он успел исподволь приступить к его выполнению...

 - Да я все понимаю, - негромко добавила Настя (ни черта в действительности покуда не понимающая, по мнению Станислава Георгиевича), - Я быстро ему надоем, и что дальше? Развод и раздел имущества согласно брачному договору?

 Горицкий не удержался и тихонько коснулся ее пышной, колоритной косы, одним своим видом будто бы предлагающей - ну, дотронься же до меня...

 - Не факт. Скорее, он наскучил бы вам. Вы еще слишком молоды, Настенька, при этом - очень красивы (легкий румянец на ее лице сделался ярким). Где гарантия, что спустя год-другой вы не встретите того, кто устроит вас больше Егора?

 Она встряхнула головой (будто отгоняя назойливую муху) и протянула банкиру чашечку с недопитым кофе.

 - Вы забываете о том, что я уже встретила парня, который отлично меня устраивает, - сказала Настя едва ли не неприязненно, - Так что можете спокойно подыскивать своему Гере выгодную партию. Я, во всяком случае, у вас на пути стоять не собираюсь, - и, отвернувшись от президента “Бета-банка” (почти презрительно отвернувшись), опять устремила взгляд на песчаный берег и сосновый бор.

 “Девчонка, - подумал Горицкий одновременно с досадой и облегчением, - Ну какая же ты еще девчонка... просто Красная Шапочка.”

 

 * * *

 

4.

Денис

 

 

 В выходные позвонил Коробейников (вот уж кого я действительно хотел слышать!)

 - Чем занят, Донателло? Может, пора расслабиться?

 Расслабиться на языке Саньки означало активно побездельничать. Выпить пива, прошвырнуться компанией (где, в идеале, имеются и девчонки) по бульвару, заглянуть на стадион или, в крайнем случае, в бильярдную... Конечно, все это при условии, что есть лишний kash. То есть, налик.

 Если такового нет, можно расслабиться и дома. В компании игровой приставки и Санькиной девушки Светы.

 К слову о девчонках. Впервые увидев Настю (я рассказывал, что это произошло в ночь под Новый год, на городской площади, возле гигантской елки), Коробейников поначалу лишь молча на нее пялился (так пялятся потомки рабочих и крестьян на какое-нибудь прославленное эпическое полотно... а, может, лик боттичеллиевой Мадонны), после чего, уже наедине со мной, не сказал, а выдохнул: “Ну ты, Дэнни, даешь... Я б к такой и на пушечный выстрел подойти побоялся!”

 Если вы сочли, что эти слова несли в себе какое-то оскорбление в адрес моей девушки, то ошиблись.

 Чем красивее была девчонка, тем страшнее Саньке казалось к ней приблизиться (не говоря уж о том, чтобы поболтать).

 Спустя примерно полгода мы с Настей, гуляя в горсаду, снова совершенно случайно столкнулись с моим другом. Как мучительно Санька краснел в ее присутствии и мычал нечто невразумительное, описывать не стану - противно. И это Коробейников, балагур, обаяшка, заводила любой компании?

 После я ему так и сказал - мне, дескать, Сань, было за тебя стыдно.

 И что, вы думаете, он ответил?

 Обозвал меня дураком.

 Нет, не потому что мне, якобы, было неловко за друга. А только лишь оттого, что позволить себе увлечься (словцо влюбился Коробейников принципиально не признавал) такой девушкой, как Настя, может только дурак (если не олигарх). Но богатые, по глубокому Санькиному убеждению, были особой категорией. Отличающейся от обычных людей настолько, словно они эльфы (отсылка к романам фантаста Перумова) либо прирожденные маги (и опять же, отсылка к “волшебным сказкам” того же Перумова).

 - Ты мне просто завидуешь, - бездумно ляпнул я в пику дураку, но на этот раз Санька вместо того, чтобы густо покраснеть, одарил меня едва ли не жалостливым взглядом.

 - Ты еще убедишься, Дэн, что я прав. Такие девчонки, как твоя Анастасия (ее имя он произнес с явным отвращением), рождаются лишь для того, чтобы причинять нам, мужикам, одни мучения.

 В тот момент Настя если мне что-то и причиняла, то лишь эйфорию и выбросы эндорфинов. Посему облыжные обвинения Коробейникова я счел вызванными всего лишь досадой, не более. Тем паче, что девушку самого Саньки - Светлану или Светку (полным именем ее никто в нашей компании не называл) не только красавицей нельзя было счесть, но даже хорошенькой.

 Художница Света (она училась в художественном лицее и, по словам Саньки, была далеко не последней по части таланта) словно нарочно стремилась скрыть - и как можно тщательнее, - признаки своего пола. Мальчишеская стрижка (короткие волосы Светки были постоянно взлохмачены, и отнюдь не в “художественном”, а самом обычном беспорядке), отсутствие на лице косметики (хотя белесым Светкиным ресницам явно не помешала бы тушь... так же, как бровям - косметические щипчики), мешковатая одежда (честно говоря, я порой удивлялся, насколько по-разному могут смотреться джинсы на невысокой Светке и длинноногой Насте... впрочем, сравнивать девушку Коробейникова с моей было вообще в высшей степени неэтично).

 Тем не менее, что-то в ней было, этой Светке. Что-то по-настоящему хорошее. Доброе. То, что иные называют харизмой, другие же обаянием.

 И дурнушкой ее назвать лично у меня язык не поворачивался.

 Хотя сама Светка искренне считала себя таковой. Другое дело - неказистая внешность ее, вроде, не очень расстраивала. Дескать, каждому свое. Кому-то от природы досталась смазливая мордашка, а кому-то художественный талант. И чертовски компанейский характер.

...Но довольно о Светке. Итак, Коробейников мне позвонил с предложением встретиться, на что я ответил согласием. Попросту потому, что торчать дома (натыкаясь на скрытое торжество во взгляде голубых (почти кукольных) глаз своей матери (“Ага, я же изначально предвидела - до добра эта девка не доведет!”), было уже невыносимо. И дернул же меня черт с похмелья проговориться отчиму, что причиной моего разового пьянства явилась ссора с Настенькой! Тот же, наплевав на мужскую солидарность, немедленно доложил обо всем моей матушке.

 Таким образом, я вечерами слонялся по квартире, да до одурения пялился в компьютерный монитор, втайне ожидая от Насти звонка или, на худой случай, смс-ки с просьбой перезвонить... при этом отлично сознавая - не дождусь ни того, ни другого, пока первым не сделаю шага навстречу.

 И, если вы думаете, моей силы воли хватило, чтобы все-таки этого шага не делать...

...то увы. Я ей, конечно же, позвонил. Лишь для того, чтобы услышать удручающе безликое “абонент недоступен” (и так пять раз подряд). Пока не догадался набрать номер стационарного телефонного аппарата, установленного в квартире профессора Воронцова.

 Воронцов поднял трубку, мягко ответил на мое приветствие, после чего пояснил, что Настёна сейчас пребывает на даче у подруги (подруги ли? - угрюмо подумал я). После того, как у меня хватило глупости промямлить, что телефон его дочери “почему-то недоступен”, Воронцов на секунду задумался.

 - Вероятно, она опять забыла подзарядить аккумулятор, - наконец произнес профессор, - В любом случае, часам к семи Настя обещала вернуться... а, может быть, и раньше. Я непременно передам ей, Денис, что ты ее разыскивал.

 Я промямлил “Спасибо” и прервал связь. Поймав себя на детском желании начать грызть ногти. До тех пор грызть, пока не сгрызу до мяса.

 ...Вот тогда-то Санька мне и позвонил. На сей раз финансов хватило лишь на пиво с солеными орешками (да и то это были Светкины карманные сбережения). Оказавшись втроем дома у Коробейниковых (Санины “предки” усвистали на дачу - приверженцы здорового образа жизни, они обычно не упускали возможности глотнуть в выходной свежего (и даже относительно чистого) воздуха).

 - Ты какой-то мрачный, Дэн, - осторожно заметила Света, - С учебой проблемы? Или дома? (она, как и Коробейников, знала о болезни моей сестры).

 Я отрицательно мотнул головой. С учебой как раз все шло нормально (во всяком случае, с однокурсниками было куда легче контактировать, нежели одноклассниками: никого, подобного дегенерату Кузнецову с его компанией, среди студентов не было, да и быть не могло). Ну, а дома... дома все, опять же, происходило как обычно - отчим занят своим бизнесом, маман в женских хлопотах... а Натка по-прежнему в интернате (откуда ее забирать, похоже, никто не собирался).

 - С девчонкой поссорился? - догадался Санька, - Этой своей принцессой Анастасией?

 - Ну ты прямо экстрасенс, - буркнул я не слишком приветливо и сделал большой глоток пива.

 - А я... - назидательно начал Коробейников, однако, закончить фразу сакраментальным “ведь тебя предупреждал” не смог - Светка ощутимо толкнула его локтем в бок.

 Посему он тут же переключился на нее, и минуты две они игриво перепихивались локтями.

 - Ребята, я вам не мешаю? - полюбопытствовал я, после чего влюбленные, наконец, угомонились. Светка даже посерьезнела (тогда как лучший друг продолжал глупо фыркать. “Разыгрался, дурак”, - мрачно подумал я: самому мне было сейчас не до смеха.)

 - Дэн, - Светка осторожно коснулась моего плеча, - Прости. Может, расскажешь, что случилось?

 Я криво усмехнулся. В данный момент советчиков мне только и не хватало для полного счастья... Да и что, в самом деле, случилось? Ну, посетила Настасья театр... без моего ведома, в компании какого-то мажора - что дальше? Посетила и посетила. Больше-то ничего не было...

 “Не было?” - ехидно шепнул мне внутренний голос, от которого я, впрочем, с досадой отмахнулся. Учитывая патологическую любовь Настеньки к откровенности, она, несомненно, рассказала бы о том, что было после... если б, конечно, что-то было.

 Иначе вообще зачем все затевать? Скажи она, что соседка просто из зависти на нее наговаривает, я б ей охотно поверил.

...Однако, я все-таки рассказал Коробейникову и его девушке Свете в общих чертах о том, как за Настей начал активно ухлестывать какой-то мажор, и дело зашло настолько далеко, что они вместе пошли в театр, где любовались вживую знаменитым Безноговым.

 - Везет же, - непосредственно прокомментировала искренняя Светка, - Я б тоже хотела посмотреть на Сережечку Безногова вблизи... а лучше потрогать.

 После чего уже Санька ущипнул ее за бедро. Настолько ощутимо, что Светка ойкнула.

 В какой-то момент я даже им позавидовал (белой завистью) - резвятся, как щенята, веселые, беззаботные... Никто им, помимо друг друга, не нужен - да и на них никто особенно не облизывается (любопытно, будь Светка хоть вполовину такой же хорошенькой как Настя, был бы Коробейников по-прежнему беспечен? Ох, сомневаюсь...)

 Между тем, видя, что я отнюдь не разделяю их веселья, озорники угомонились. Санька даже слегка насупился и потянулся к сигаретам (единственным некурящим в нашей компании являлся, конечно же, я. Что Коробейников, что Светка - оба смолили как паровозы. Я с тоской вспомнил, насколько красиво Настя умеет курить свои изысканные “Вогг”... а Светик делает это почти по-мужски. Что девчонке, безусловно, совсем не идет.)

 - Брось ты ее, - буркнул Санек, раскуривая “LM” и выпуская к потолку несколько аккуратных колечек дыма, - Что, попроще нельзя найти девчонку?

 - Дурак ты, Александр, - Светка неожиданно встала на мою сторону, - Девушка - это тебе не обертка от шоколадки, которую можно бросить...

 - В урну, - Коробейников снова фыркнул, но, столкнувшись глазами со мной (а в эту секунду мой взгляд вовсе не был доброжелательным), тут же осекся и даже, поперхнувшись дымом, закашлялся.

 Теперь Светка смотрела на меня в упор, и, честное слово, я впервые осознал, что у нее ведь красивые глаза...Глубокие такие, выразительные... и добрые.

 - Ты неправ, Денис, - сказала она серьезно, - Точнее... вы оба с Сашей неправы. Только каждый по-своему. Один считает, раз девушка красивая, она обязательно стерва, другой, - снова пристально посмотрела на меня, - Ревнует ее к каждому встречному-поперечному... А, может, она назло тебе, Денис, пошла с тем парнем в театр? - Светка слегка прищурилась, как киношная девушка-следователь, ведущая допрос (свято уверенная, что признания от преступника можно добиться путем убеждения, главное - хорошо постараться), - Может, она просто устала от твоей необоснованной ревности?

 - Необоснованной? - я ощутил жар в щеках, - Ну, знаешь...

 - А Светка-то отчасти права, - неожиданно встрял Санька, - Помнишь, как ты другому мажору челюсть свернул, как выяснилось - ни за что?

 Ну, тут уж я буквально вспотел. Ибо память услужливо подсунула и сцену в кафе быстрого питания, когда лишь благодаря вмешательству Насти я не набил морду красавчику Сибирцеву, ее однокашнику, с которым мою девушку связывали лишь приятельские отношения...

 И инцидент в Новогоднюю ночь, когда я абсолютно ни за что ударил Коржикова (попросту под руку подвернулся)…

 И заодно припомнил, как бесцеремонно выпихнул злосчастного Егора из квартиры профессора, не успел тот толком извиниться за какой-то неясный случай, происшедший на юбилее Настиной подруги Галочки...

 - Точно, я веду себя как ревнивый псих, - этот вывод я неосознанно озвучил, и Коробейников не замедлил отреагировать.

 - Вот именно поэтому я тебе и советую - завязывай с ней, пока не поздно, - приобнял Светку за плечи, - Светик тебе живо найдет подходящую подругу, их у нее полно...

 Света с неожиданной злостью оттолкнула Саньку. И даже слегка покраснела.

 - Твои советы, извини... bullshit, вот что. Все равно, что посоветовать наркоману в состоянии ломки выбросить дурь в унитаз - дескать, сразу полегчает.

 Коробейников опять фыркнул. Даже я ощутил, что невольно улыбаюсь. Не знаю, самой Светке пришло в голову это сравнение, или она его откуда-то вычитала... но мне оно, признаться, понравилось куда больше Санькиных “рекомендаций”.

 Ибо в этот момент я осознал, как никогда ясно - ни “попроще”, ни “посложнее”... ни одна девчонка Настю мне не заменит. Так что искать другую, более подходящую нечего и пытаться.

 Что действительно следует делать - найти путь к примирению со своей принцессой. И только.

 

 * * *

 

5.

Настя

 

 - Вы действительно не хотите пойти в каюту? - мягко спросил Горицкий, - Все-таки здесь прохладно...

 - Все в порядке, мне не холодно, - ответила Настя банкиру в тон (то есть, постаралась максимально смягчить отказ). “А если станет холодно, возьму плед”, - добавила мысленно, ибо находиться в данный момент наедине с Егором, то и дело натыкаясь на его горестно- укоризненный (и а то и откровенно обвиняющий) взгляд было для Насти невыносимо.

 - Что ж, передумаете, вас ждут еще чашка кофе и горячие булочки.

 Она невольно улыбнулась в ответ.

 - Большое спасибо, непременно воспользуюсь. “И почему сын не унаследовал от отца хотя бы половину харизмы? - в очередной раз посетила ее весьма крамольная мысль, - В противном случае... кто знает?”

 И тут же ощутила прилив крови к щекам. Денис, бестолковый, ревнивый, глупый мальчишка... Не назло ли ему она, Настасья, согласилась на эту дурацкую речную прогулку? Дескать пока ты сгораешь от ревности, я беспечно провожу время в компании сливок общества...

 Противно.

 И телефон, как назло, отключен. Отключен намеренно, дабы крайне неуместный звонок (именно от Дениса!) не прервал “светской беседы”...

 Ну, а папа? Один дома, наверняка волнуется... хороша же Настёна, любящая дочь, бросившая старого больного отца...

 - Прошу прощения, - случайно или намеренно, но она обратилась к тому охраннику, чья внешность располагала больше (он поразительно походил на простачка Мики из “Адъютанта его превосходительства”).

 - Да, барышня, - охранник повернулся к ней с приветливой вопросительной улыбкой.

 Чудо. Манеры ничуть не хуже, чем у Сибирцева (да и внешность не подкачала).

 - Разрешите позвонить по вашему телефону. Мой, увы, разрядился... (Никогда не умела мастерски врать. Вот и сейчас ощутила, что щеки краснеют...)

 - Пожалуйста., - незамедлительно протянул ей мобильник, - Только учтите, перезвонить по нему невозможно - нет определителя номера.

 “Вот и хорошо”, - едва не вырвалось у Насти. Один короткий звоночек, чтобы успокоить папу (да и самой не тревожиться), и только.

 - С тобой все в порядке, Настёна? - по голосу отца Настя давно научилась определять его самочувствие (пусть приблизительно). Похоже, профессор ощущал себя сносно. Даже бодро.

 - Все прекрасно. Прости, пап, мобильник забыла подзарядить, звоню с телефона Ники.

 Все правильно. Ники. Новой подружки-однокурсницы. Отец с ней был знаком - как-то Настя пригласила Веронику к себе (та при виде обманчиво свирепого Лорда едва не грохнулась в обморок - оказалось, большие черные псы являлись одной из ее фобий. Пришлось приказать доберману подать девушке лапу (улыбнулся он сам. По мнению Насти, для собаки очаровательно. Ника же снова страшно побледнела).

 - И как скоро ты собираешься вернуться домой? - полюбопытствовал Воронцов.

 - Не знаю. Самое большее, часа через полтора.

 Ей показалось, отец вздохнул. И после секундной паузы сообщил:

 - Тебя Денис разыскивал. Беспокоился. Кажется, он звонил тебе несколько раз, но безуспешно.

 Потрясающе, но подобного Настя ранее не испытывала - охватившее ее ликование смешалось с сильнейшей досадой.

 Опомнился, наконец. Отошел. Оттаял. Спустя пять дней. Осчастливил.

 А не пошел бы ты, Дэн, туда, куда Макар телят не гонял? Чертов отелла (именно так, с буквой “а” на конце слова).

 - Ладно, - стараясь говорить максимально небрежно, отозвалась Настя, - Я ему перезвоню. Пока, пап.

 - Удачи, Настёна. Не пропадай.

 Прервала связь, отдала телефон охраннику.

 - Спасибо большое. Надеюсь, от босса вам не влетит.

 Тот вопросительно вскинул брови.

 - Pardon, но... за что?

 - За то, что, к примеру, отвлекаетесь на разговоры с посторонней...

 Улыбка у него была точно как у Старыгина - мягкой и ироничной.

 - Вы, барышня, боюсь, неправы. Во-первых, инструкции я не нарушаю, а, во-вторых, даже если б и нарушил, вряд ли оттуда, где в данный момент находится мой босс, он сумеет это увидеть...

 - То есть, из каюты?

 Он усмешливо помотал головой.

 - Не путайте нанимателя с боссом, девушка. В каюте находится мой наниматель, босс же... - на секунду замялся, - Пока лежит в госпитале.

 - Кто же ваш босс? Или это конфиденциальная информация?

 - Отнюдь. Мой шеф руководит агентством “Кондор”, охрана и сыск. Я, соответственно, его штатный сотрудник.

 Настя мило улыбнулась (успешно скрывая легкое замешательство, охватившее ее при воспоминании о зеленоглазом арагорне, представившимся руководителем “Кондора” (а также его совладельцем), еще раз поблагодарила охранника и вернулась в каюту, где банкир со своим неказистым отпрыском сидели над шахматной доской.

 - Замерзли все-таки? - заботливо спросил Станислав Георгиевич.

 Настя отрицательно мотнула головой.

 - Соскучилась просто.

 - Неужели Сидорчук не сумел вас развлечь? - саркастически поинтересовался Егор.

 - Гера... - укоризненно обратился к сыну президент “Бета-банка”, - Знай же меру... - после чего снова предложил Насте кофе и горячие булочки.

 Она поблагодарила, устроилась в уголке дивана, машинально прихватив со стола какой-то глянцевый журнал (как и большинство глянцевых журналов в последнее время - абсолютно бессодержательный).

 Ей показалось, что банкир в присутствии сына держится несколько скованно.

 Во всяком случае, снова погладить ее слегка растрепавшуюся косу он не пытался. Хотя Настя поймала себя на мысли, что была бы вовсе не против...

 

 * * *

 

 6.

 Денис

 

 Заново позвонить Насте я решил, еще будучи в гостях у Саньки (и допивая вторую банку “Клинского светлого”). Результат, как выражаются медики-оптимисты (а также шарлатаны) превзошел все ожидания - мобильник Насти был по-прежнему недоступен (все не мог зарядиться, что ли?), а профессор - по стационарному аппарату, - мягко и интеллигентно объяснил дурню Коневу, что Настасья все еще у подруги, недавно звонила, и он, Воронцов, ей добросовестно передал, что я (Дэн Конев) ее разыскивал.

 - Ну, все ясно, - прокомментировал счастливец Санька, с которым художница Света никогда подобных фокусов не проделывала... да и вряд ли проделает, - Раз не перезвонила, значит, не больно-то ей это...

 “нужно”, вот что хотел сказать мой друг. Однако (не без помощи Светки, с размаху наступившей пяткой ему на ступню), вовремя опамятовался.

Ну, а у меня настроение, конечно же, упало окончательно.

 - Слушай, Дэн, что ты дергаешься? - начал увещевать меня не совсем трезвый Коробейников, не осознавая того, что в очередной раз топчется на моей самой больной мозоли, - Ей известно, что ты ее искал? Известно. Будешь нужен - перезвонит...

 - Санька, ты бесчувственное дерьмо, - тут же прокомментировала (тоже слегка поддатая) Светик и задушевно обвила ручонкой мой мускулистый торс, - Брось, Дэнни, она просто обиделась, что ты ее раньше не разыскал...

 - Ага, - уныло согласился я. Как ни странно, но от Светки пахло не пивом и сигаретами (как от Коробейникова, да и от меня, пожалуй), а парным молоком и свежескошенным сеном. (Удивительно, как приятно ухитряются пахнуть некоторые девчонки ...как правило, симпатичные или хотя бы подобные Светке - обаятельные и добрые), - После тысячного моего звонка Настасья непременно оттает...

 ...Выйдя от Коробейникова (меня не слишком настойчиво удерживали - ясно было, что на пару оставшихся до возвращения Санькиных предков часов у влюбленных имелись особые планы), я долго шатался по набережной и, лишь ощутив, что хмель почти выветрился (при этом я сгрыз целую упаковку апельсиновых драже - если верить рекламе, “убивающих” неприятный запах), направился домой.

 Ожидаемого нагоняя (и даже упреков) со стороны матушки не последовало - как выяснилось, предки решали куда более серьезную проблему - проблему моей сводной восьмилетней сестры.

 ...Как обычно, явившись навестить ее в интернат (что он делал, как правило, по субботам... но на сей раз график решил изменить), мой отчим (Наткин родной отец) обнаружил, что Наташка больна. Конечно, он пожелал увидеть, в каких условиях переносит болезнь (что-то вроде ОРВИ) его дочь , а увидев, безусловно ужаснулся.

 И, не найдя на месте администрации (у руководителей интерната был выходной), накричал на воспитателей, медперсонал, даже нянечек...

 ...а дома, разумеется, на мою мать.

 Суть его претензий, в общем, была не нова - я, дескать, зарабатываю хорошие деньги, чтобы ты, дорогая, ни в чем не нуждалась (да и сынуля твой тоже), а до родной дочери тебе, выходит, и дела нет - только лишь оттого, что у девочки небольшие отклонения в развитии (так завуалированно отчим обычно называл Наткин аутизм).

 Сильнее всего его возмутило то, что Наташка со слезами вопрошала: “Где Дэни?” (так она называла меня, своего старшего брата), но спросить, где мамочка, так и не удосужилась.

 - Ты когда в последний раз ее навещала? - зловещим полушепотом вопрошал приемный papa’ мою удрученную ма (я в этот момент снимал в прихожей ботинки), - Может, она тебя уже и не помнит?

 В ответ я услышал сдавленные рыдания.

 ...Насколько моя мать мастерица (при необходимости) выглядеть жертвой, я знал отлично, но, тем не менее, в тысячный раз на это купился - пулей влетел в гостиную, сжимая кулаки (хотя ни разу не видел, чтобы мой отчим поднял на матушку руку. Он и голоса-то на нее раньше не повышал).

 - Денис, ты ни в чем не виноват, - неожиданно устало обратился ко мне отчим, - Знаю, ты навещаешь ее чаще всех. Причем, - опять его голос приобрел... нет, не угрожающие, но какие-то подозрительно шипящие интонации, - Куда чаще ее родной матери...

 Маман лишь на секунду подняла раскрасневшееся лицо, и снова спряталась за батистовым платочком.

 - Я давно говорил, Натке там плохо, - вырвалось у меня помимо воли, - И ни черта не наблюдается никакого прогресса... даже наоборот.

 Отчим плюхнулся в кресло, с силой провел ладонью по лицу... вскинул на меня покрасневшие глаза.

 - Предлагаешь забрать ее домой?

 Я неопределенно пожал плечами. Почему бы и не забрать? Натка, в конце концов, не идиотка и не буйная психопатка. Больше всего любит слушать музыку (Моцарта) и рисовать. Так пусть сидит и рисует. Авось, даже художницей станет... кстати, не помешало бы ее работы Светику показать.

 Вот в подобном ключе я и высказался. После этого мать удостоила меня поистине убийственным взглядом; отчим же призадумался: в конце концов, дефективная или нет, а Наташка была его единственным ребенком...

 В конце концов, пришли к компромиссу - забирать ее из интерната на выходные, а в перспективе - подыскивать специалиста для так называемого индивидуального обучения на дому.

 Посему в течение трех последующих дней я торчал (во второй половине дня) в интернате, всячески развлекая и балуя свою младшую сестру - только что не пел и не плясал.

 ...А звонка от Насти так и не последовало... хоть я неоднократно посылал ей просьбы перезвонить.

 ...Словом, ничего другого мне не оставалось, кроме как самому (по примеру пресловутого Магомета) двинуться навстречу своей вероломной (знаю, о чем говорю!) любви.

* * *

 Глава вторая
...И К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ ОПРОМЕТЧИВЫЕ ШАГИ

1.

Денис



Как обычно, сбежав с последней пары, я прошелся по цветочным павильонам (ужаснувшись вновь подскочившим ценам), вовремя вспомнил рассказ отчима о том, как жутко мухлюют флористы, превращая полу-увядшие розы в своего рода “мумии” (с помощью специальных химпрепаратов) и, махнув, наконец, рукой на прекрасные букеты, выбрал гладиолусы, которыми торговала старушка на углу одной из центральных улиц - у пересечения нескольких магазинов.

 Чем-то она мне напомнила бабулю - мать отчима. Взгляд был таким же добрым. Определенно, цветы она вырастила своими руками. При этом дикой цены вовсе не заламывала.

 - Выбирай, сынок, - указала на ведро, в котором гордо возвышались оранжевые, белые, даже бордовые и бледно-лиловые гладиолусы, - Небось, для девушки?

 Я лишь вздохнул, вовремя вспомнив о том, что собственной матери подарил к Восьмому марта пяток каких-то хилых гвоздичек...

 Впрочем, отчим ей по тому же поводу преподнес норковую пелерину, так что маман в любом случае не осталась в накладе.

 Наконец, я выбрал два белых гладиолуса и три нежно-оранжевых (бордовых роз от меня Настя и без того получила достаточно). Старушка заботливо украсила букет веточками растения, похожего одновременно на укроп и декоративный папоротник (увы, в ботанике я далеко не силен), после чего обернула его целлофаном.

 Я, поблагодарив, добавил ей полтинник сверху запрошенной цены и, провожаемый самыми добрыми напутствиями, двинулся навстречу своей судьбе...

 Которая в очередной раз насмешливо показала мне фигу - вместо Настасьи я увидел ее подругу, в одиночестве выходящую за ворота ограды, которой был традиционно обнесен университетский корпус и прилегающий к нему сквер.

 Как я уже говорил, новая приятельница моей девушки - Ника - отнюдь не была красавицей: невысокая, довольно полненькая (при ее росте бедра у Ники были явно широковаты), волосы русые (назвать ее яркой блондинкой язык не поворачивался), не слишком густые (по этой причине, видимо, Ника и носила короткую стрижку).

 Пожалуй, самым примечательным в ее внешности были глаза - крупные, серо-голубые... ясные как у ребенка. И еще у Ники была хорошая улыбка. Когда она улыбалась, становилось очевидным - этот человек, точнее, эта девушка не способна ни на подлость, ни на коварство.

 Впрочем, сейчас, увидев меня (да еще с букетом), Ника улыбаться была явно не склонна (я даже подумал, что она слегка растерялась).

 - Привет, Ник, - я сам ей улыбнулся. Максимально приветливо, - Как успехи?

 Девушка неопределенно повела плечами, будто поежилась.

 - Да так, нормально... Ты ведь Настю встречаешь?

 - Ее, - подтвердил я очевидное. При этом дурное предчувствие, словно серое облако, наползло поверх предвкушения увидеть, наконец, ту, по которой я дико (именно дико!) соскучился.

 Ника словно бы в замешательстве сжала губы и опустила глаза.

 - Ник, что случилось? - кажется, мой голос слегка охрип (и серое облако сделалось почти черным), - С ней...

 - Нет-нет, Дэн, с Настей все в порядке, - поспешила меня успокоить Ника и даже легонько (этак боязливо) коснулась моей руки. - Просто... - опять словно бы на секунду замялась, потом подняла глаза, но смотреть на меня (как я позже понял) избегала. Куда угодно смотрела, только не мне в лицо, - Она отпросилась с последней пары, - чуть покраснела, - Даже попросила меня писать на лекции поразборчивей, чтоб потом я могла дать ей конспект...

 - Отпросилась? - у меня тут же похолодело в груди. - Что-то дома случилось? С ее отцом?

 Ника вновь энергично замотала головой.

 - Нет, не с отцом. С ним, вроде, все нормально... Просто... ей стало нехорошо, вот и все.

 - Нехорошо? - я неосознанно взял Нику за руку (я б и за плечи ее схватил, но в одной руке у меня был дурацкий букет гладиолусов, который в какой-то момент мне неудержимо захотелось вышвырнуть в первую попавшуюся урну), - Что именно с ней случилось?

 - Да ничего особенного! - в больших глазах Ники плеснулся страх, по какой-то необъяснимой ассоциации напомнивший мне о Натке (она так же с испугом смотрела, если взрослые от нее требовали то, на что она заведомо была неспособна (к примеру, убрать за собой игрушки или выстирать собственные носки), - и я, немедленно устыдившись, выпустил ее руку (которую сжал, кажется, слишком сильно), - Она всего лишь сказала, что, похоже, чем-то отравилась и лучше пойдет домой... или в поликлинику... Я не знаю, Дэн, честно, - еле слышно закончила Ника (ее щеки по-прежнему были нехарактерно румяными). Но задумываться над причиной того, почему она так краснеет, мне в тот момент было недосуг.

 - Ну ладно. Прости, - вовремя вспомнив о гладиолусах, я протянул их девушке, - Держи, это тебе.

 Ника уставилась на цветы едва ли не с ужасом. Даже выставила вперед ладошку.

 - Нет, ты нес их Насте... Зачем мне...

 - Ну, тогда выкину в урну, - я действительно замахнулся, демонстрируя твердое намерение избавиться от злосчастного (тем не менее, бесспорно красивого) букета, и нехитрая уловка сработала - Ника тут же схватила меня за руку чуть выше запястья.

 - Зачем, Дэн? Они ведь такие...

 - А мне наплевать, - оборвал я девушку намеренно грубо, - Раз ты их брать не хочешь, выброшу на фиг.

 -А... Настя? - робко спросила Ника.

 - Ей куплю кактус, - буркнул я. “Или даже семь кактусов. На счастье.”

 -Ладно, - девушка слабо улыбнулась. В этот момент она мистически напомнила мне Малинину, жалобно вопрошающую: “Ты меня любишь, Дэн?”

 На мгновение меня даже пробрал озноб... впрочем, я тут же вспомнил о Насте - по неясной (а, может, зловещей?) причине почувствовавшей себя плохо, и мысли о Ленке Малининой (подло обесчещенной мной, гадом Коневым, однокласснице) из памяти улетучились.

 Ника, меж тем, спрятала пылающее лицо за роскошным букетом цветов.

 - Спасибо, Денис, - донесся до меня ее шепот, - Надеюсь, вы с Настей помиритесь...

 - Я тоже надеюсь, - вырвалось у меня, после чего я легонько (уже осторожно) сжал ее нежную ладошку и, улыбнувшись напоследок, бросил, - До встречи, Ник.

 - Удачи, - ответила Вероника. Похоже, в ее голосе проскользнули тоскливые нотки... 

Впрочем, мне было уже не до нее. Я несся на всех парах к дому профессора Воронцова.

 

 * * *

2.

Вероника

 

 

 ...Ника ненавидела ложь. Во всех ее проявлениях. Вероятно, это являлось результатом отцовского воспитания. Отец Ники - известный (а оттого - высокооплачиваемый) нейрохирург часто внушал своим детям (а, помимо Вероники, старшей дочери, у него еще имелись сын и младшая дочь), что ложь рано или поздно всплывает наружу и влечет за собой самые омерзительные (порой даже непоправимые) последствия. Даже так называемая “ложь во спасение”.

 Но сейчас перед Вероникой стояла двойная дилемма - сказав Денису правду о Насте, она рисковала лишиться отличной подруги, а заодно и расположения парня, в которого тайно была влюблена... Почти в течение месяца.

 Ника вообще являлась девушкой влюбчивой. Влюбляться она начала уже лет с тринадцати. Как правило, в самых симпатичных и популярных мальчиков - которые, увы, почти не обращали на “серую мышку” Веронику Полякову внимания.

 Ну, так и что? Ника любила их тайно, и столь же тайно меняла свои привязанности... Лишь в выпускном классе Вероника с огромным удивлением обнаружила, что тоже нравится мальчику. Весьма невзрачному и неказистому (по мнению Ники, ей под стать), но в целом довольно неглупому.

 Беда заключалась в одном - ни она, ни парень не были достаточно решительны, чтобы сделать шаг, за которым обычная дружба мальчика с девочкой становится уже отношениями (того же мальчика с той же девочкой).

 А потом все вообще было спущено на тормозах - когда Ника поступила в иняз, а парень, с которым она дружила, направил стопы ни много, ни мало, в военное училище...

 ...Обнаружив, сколько девчонок будет учиться на первом курсе (и среди этого цветника всего трое парней, лишь одного из которых можно было назвать симпатичным, да и то с натяжкой), Ника окончательно пала духом. “Факультет невест”, иначе не скажешь. А среди потенциальных “невест” тут же стала блистать яркая крашеная блондинка по имени Люба (куда как символично!)

 ...Впрочем, блистала эта Люба-Любовь недолго. Пока в аудиторию, где расселись студенты (в основном, конечно, студентки) первого курса, буквально за пару минут до появления преподавателя не влетела... обычная девчонка.

 С длинной пушистой косой. Высокая, гибкая, настолько тонкая в талии, что казалось - она затянута в корсет (позже Ника убедилась, никакого корсета в помине не было). Ну, самая обыкновенная...

 Только блистательная Любовь при виде нее вдруг увяла мгновенно. Да и все прочие - тоже.

 Рядом с Никой было свободное место, туда девушка и направилась. Одарила Веронику чуть озорной улыбкой.

 - Здесь можно присесть?

 - Да, - пробормотала она, зная, что покраснела. Ника давно заметила у себя такую особенность - в присутствии хорошеньких девочек она обычно тушевалась. Остро ощущала собственную невзрачность. Конечно, это был всего лишь комплекс неполноценности, и с ним следовало бороться, вот только - как? Вероника не знала...

 Меж тем девчонка, вынимая из сумки толстую тетрадь для конспектов и ручку, непринужденно обратилась к Нике:

 - Представляешь, какая я недотепа? Чтобы не опоздать, поймала маршрутку и, конечно, застряла в пробке... Кстати, я Настя.

 Синие, миндалевидные (и, по мнению Ники, умопомрачительно яркие) глаза посмотрели на Веронику в упор. При этом - очень доброжелательно.

 - Ника, - в ответ на улыбку новой знакомой Вероника тоже улыбнулась. Правда, весьма неуверенно.

 В перерыве между лекциями Настя поинтересовалась, если ли уже у Ники на примете сокурсник, с которым она хотела бы сидеть рядом, а, услышав отрицательный ответ, снова одарила девушку милой улыбкой.

 - Тогда будем вместе, не против?

 Еще бы Вероника была против... Похоже, она успела влюбиться в девчонку с вопиюще несовременной (но такой притягательной...) косой едва ли не с первого взгляда.

 Отчасти еще потому, что та, казалось, придавала своей яркой внешности минимальное значение.

...Не слишком приятным открытием для Ники явилось то, что Настя и блондинка Люба, как выяснилось, учились в одной школе-гимназии (в параллельных классах). И насколько они друг друга недолюбливают, тоже было видно невооруженным глазом.

 - Что, Воронцова, Петренко конкурс не прошла? - поинтересовалась Люба с явным сарказмом, подойдя к Насте в университетском холле, - Бедняжка... К слову, Сибирцев поступил в МГИМО. Как и твой дружок Коржиков. Ну, ты, наверное, слышала...

 Настя окинула бывшую однокашницу (а ныне однокурсницу) равнодушно-презрительным взглядом.

 - Попутного им ветра, флаг в руки и барабан на шею. А Галка свое еще возьмет, не волнуйся.

 - Не сомневаюсь, - Люба скривила чересчур (по мнению Ники) накрашенные губы. - В качествеэскортницы ей точно не будет равных...

 - Ника, идем в буфет? - предложила Настя, беря Веронику под руку и проходя мимо будущей старосты курса, как мимо пустого места.

 - Кто это - Петренко? - полюбопытствовала Ника (тут же мысленно обругав себя за бестактность).

 - Моя бывшая одноклассница. И подруга, - Настя на миг помрачнела, - К слову, ни один из мальчиков, ставших студентами МГИМО, не удостоил Любашу вниманием... как та ни лезла из кожи вон.

 - А удостаивали тебя, - закончила за Настю Ника и опять ощутила, как запылали щеки.

 - Мы просто дружили, - взгляд синих глаз похолодел... впрочем, ненадолго. Через секунду он вновь стал насмешливым, - Не такой я была дурочкой, чтобы связываться с мажорами всерьез...

 Ника поймала себя на желании взглянуть, с каким же парнем в действительности связалась эта девушка...

 ...и вскоре взглянула. Взглянула на высокого, широкоплечего юношу с открытым и чистым лицом, волосами пшеничного оттенка и ясными серыми глазами, который, не слишком успешно пряча за спиной букет темно-бордовых роз, стоял у ограды университетского скверика, определенно высматривая кого-то среди студенток...

 - Чей-то ухажер, - заметила Ника с нервным смешком, обращаясь к Насте и в то же время, не отводя глаз от симпатичного парня.

 - Ага, - невозмутимо подтвердила подруга, - Мой, - и, одарив Веронику смеющимся взглядом, крепко ухватила ее за руку, - Не вздумай линять, я тебя намерена с ним познакомить...

 Вот так Ника и познакомилась с Дэном - парнем, в которого, по ее мнению, не влюбиться было просто невозможно: столько в нем было искренности, позитива... и тепла.

 ...Вероника встряхнула волосами, тем самым символически избавляясь от назойливых, как осенние мухи, воспоминаний... Увы, получилось это не слишком успешно. Ибо, ненадолго перестав думать о Денисе, она тут же перескочила (переключилась) на мысли о Насте - далеко не стандартной и даже непредсказуемой девушке...

 Раньше у Ники таких подруг не было, уж точно. Не было даже отдаленно ее напоминающих.

… Где-то спустя дней десять после знакомства (стремительно перерастающего в дружбу), Настя, предложив Нике прошвырнуться по центру, затащила ее в бистро. Миленькое, уютное, чистое... и, разумеется, с высокими ценами.

 Отнекиваться было неловко (тем более, что Ника успела проговориться новой подруге, что семья их - благодаря, конечно, отцу, - живет в достатке). Вероника просто спросила, что им делать в бистро, когда с тем же успехом они могут посетить и кафе-мороженое?

 - Как что? - Настя насмешливо вскинула брови, и во взгляде ее синих глаз Ника вновь уловила уже знакомое ей озорное выражение, - Выпьем по бокалу мартини. Самого сухого. К слову, если ты беспокоишься насчет того, кто будет платить (Ника, конечно же, немедленно стала краснеть), не волнуйся, я заплачу, - побарабанила тонкими пальцами (пальцы пианистки, отметила Ника) по поверхности своей изящной черной сумочки, - Не так уж часто бываю в кафе с девчонками...

 Последняя фраза, по мнению Вероники, подразумевала: “с парнями хожу туда куда чаще...”

 И, как позже убедилась Ника, это было близко к истине.

 - Ты ж говорила, что еще несовершеннолетняя, - ухватилась Ника за самые весомый (в настоящий момент) аргумент, - Что тебе восемнадцать исполнится только зимой.

 Улыбка Насти стала еще озорнее и, если можно так выразиться, хулиганистее.

 - Верно. Зато тебе восемнадцать уже есть. Вот ты выпивку и закажешь, Николь.

 При обращении к ней Николь Вероника зарделась: Настя словно давала понять, что она, Ника, отдаленно похожа на Николь Кидман (одну из “главных” красавиц Голливуда, по мнению строгого (и обычно немногословного) Никиного отца, который, завидев на экране телевизора обольстительную Николь, с ее детски-беспомощным взглядом и немного наивным ангельским личиком, просто-таки расцветал - хоть и не выражал вслух своего восторга).

 ...Словом, Ника прикинула - если сейчас она будет корчить из себя гимназистку-пуританку, Настя быстро утратит к ней интерес. Найдет другую подругу (а то и друга), для нее-то это несложно, достаточно просто подсесть к любому студенту, поинтересовавшись с милой улыбкой: “Тут ведь свободно?” - и все. Даже если и не свободно, любой (кроме старосты-стервы... да и это не факт) освободит местечко для девушки с внешностью феи... А она, Ника, увы, далеко не “фея”. (Несмотря на фальшивые уверения добреньких “предков” и даже брата с сестричкой о том, какая она, Ника, “миловидная”, в действительности Вероника отлично знала, что она всего лишь “серая мышь”). И останется “Николь” в одиночестве... на худой конец, в компании такой же “серенькой мышки”.

 Словом, она согласилась.

 Пока Вероника заказывала у стойки два самых сухих мартини, с оливками и солеными орешками, Настенька с извинениями удалилась в дамскую комнату. Когда же вернулась оттуда, у Ники просто перехватило дыхание. Ослепительная длинноногая красавица словно сошла с обложки глянцевого журнала, а ведь ей всего-то потребовалось распустить волосы и немного подкрасить глаза и губы... И снять бесформенный свитер толстой вязки, под которым была надета легкая светлая блузка.

 - Зря ты просила меня покупать спиртное, - заметила Ника, когда они с Настей устроились за стоящим в углу столиком, - Тебе бы и так продали, не спрашивая документов...

 - Думаешь? - прекрасная девушка чуть сощурила миндалевидные глаза, - Надо будет попробовать... вообще-то, я этого никогда раньше не делала, - и одарила Нику рекламной улыбкой, - Ну что ты так смотришь, Николь, будто я превратилась в жабу?

 - Ты превратилась в красавицу, - вырвалось у Ники непроизвольно.

 Настя надула губки в притворной обиде.

 - Только сейчас? А до этого, выходит, была неказистой?

 Тут уж лицо Вероники вспыхнуло.

 - Ладно, - красивая подруга великодушно похлопала не слишком красивую по руке, - Не обращай внимания. На меня периодически находит... игривое настроение. Давай-ка лучше выпьем, - и первая приподняла бокал с мартини, символически салютуя Нике, - За успешную учебу...

 После чего с явным удовольствием сделала пару глотков мартини и раскусила взятую с блюдечка фаршированную оливку.

 Ника тоже, не без опаски, отпила из своего бокала, еле удержавшись, чтобы не скривиться - по ее мнению, “пойло” было слишком кислым.

 Однако, кислое или не очень, мартини все же ударило в голову, иначе Ника не осмелилась бы спросить у подруги - было ли у них с Дэном по-настоящему, или еще нет? (Как почти любую девственницу, достигшую половой зрелости, подобные вопросы Нику не просто волновали... а даже слегка возбуждали).

 - Ну, знаешь, подруга, - протянула Настя, опуская свои роскошные ресницы и начав помешивать палочкой с нанизанной на нее оливкой, в своем бокале, - Обычно в лоб таких вопросов не задают...

 Ника в очередной раз ощутила, что густо краснеет.

 - Нет, я просто... Я только хотела спросить... - и, наконец, выпалила, - А что, в первый раз это действительно так больно, как рассказывают?

 Настя вновь окинула ее чуть насмешливым взглядом, после чего сделала еще глоток мартини.

 - Да нет, - сказала она небрежно, глядя на Нику слегка затуманено, - Вначале немного больно, но потом... потом очень приятно, - и потянулась к вазе с солеными орешками, - Разумеется, если изначально парень тебе не противен. Изначально симпатичен...

 - И давно вы с Дэном... это? - глухо спросила Ника, опасаясь поднять на Настеньку глаза (чтобы не увидеть в ее взгляде явной насмешки).

 - Несколько месяцев, - невозмутимо сказала Настя, - Ты ведь дочь медика, Николь, и должна понимать - в какой-то момент девушке приходится делать выбор - если хочешь оставить парня себе, уступи его чисто мужским желаниям. Либо отправь на вольный выпас, - Настя фыркнула, из чего Ника сделала вывод, что подруга слегка захмелела. - Где он встретит подходящую телку...

 От подобной, граничащей с вульгарностью практичности Нику внутренне покоробило. А она-то считала Настю едва ли не тургеневской барышней...

 Впрочем, даже ее цинизм нес в себе определенный шарм.

...Впоследствии, когда Настя пригласила Нику к себе домой, познакомить с отцом (профессор немедленно вызвал у Вероники ассоциацию с добрым магом Гэндальфом из сказки Толкиена... разве что волосы Воронцова, в отличие от волшебника, были отнюдь не длинными, да и бородка куда короче. Но взгляд, выражение лица...)

 Хуже всего, Нику ввел в заблуждение его возраст (ее-то отцу было всего сорок три). В какой-то момент она решила, что он всего лишь дедушка Насти, о котором та не сочла нужным рассказывать... После подруга ей объяснила, что является “поздним ребенком” - отцу было сорок два, когда она родилась. “А твоя мама?” - осторожно спросила Ника. “Ее нет. Уж давно”, - лаконично ответила Настя и тут же перевела разговор на другую тему.

 И тут в прихожую вышел Лорд. Увидев свирепого, мускулистого, вдобавок - абсолютно черного добермана, Ника ощутила нечто, близкое к обмороку - в тот момент, когда пес глухо тявкнул.

 - Эй!, - Настя тихонько сжала плечо подруги, после чего обратилась к Лорду голосом деланно строгим (но таящим в себе добродушную усмешку), - Ну-ка, мальчик, покажи, что ты хорошо воспитан... подай нашей гостье лапу, Лорд...

 И даже, присев перед ним на корточки, слегка потрепала пса по загривку.

 Лорд вздохнул, вначале подал лапу хозяйке, а, услышав одобрительное: “Умница”, перевел взгляд своих нежно-коричневых глаз на Нику (как ей померещилось, смотрел на нее этот доберман с явным снисхождением).

 И опять приподнял лапу, ожидая, когда глупая человеческая особь последует соблюдению нелепого ритуала.

 - Ник, перестань бояться, в самом-то деле. - сказала Настя уже с досадой, - Лорд добрейшее, умное существо...

 Добрейшее существо издало приглушенный рык, после которого Вероника уж точно бы грохнулась в обморок, если б в этот момент в прихожей не появился профессор.

 - Настёна... - укоризненно обратился он к дочери (та немедленно покраснела), после чего одарил Нику удивительно светлой и доброй улыбкой, - Здравствуйте. Вы, верно, и есть Вероника? Аня мне о вас рассказывала. А я Валентин Владимирович.

 Ника осторожно коснулась протянутой ей руки, ощущая, что щеки начинают пылать. Определенно, если ее подруге не слишком повезло с матерью (отчего же ее не стало?), то с отцом подфартило уж точно...

 На собственного papa’ Нике тоже было грех жаловаться - не алкаш, не “неделух”, вполне уважаемый, даже респектабельный член общества... но порой ей так не хватало его тепла... Тепла, которым он ее одаривал в самом нежном возрасте. До появления на свет ее младших сестры и брата.

 ...Об отношении Настеньки к профессору говорить было бы лишним - дочь Воронцова не просто любила отца, она его едва ли не боготворила...

 К прочим же представителям противоположного пола относилась с известной долей пренебрежения (исключением являлся разве что Дэн, да и то не всегда).

 - Подруга твоя, говорят, редка стерва, - как-то нашептала Нике в “курилке” (ею обычно служил санузел) приятельница старосты Любы, Леночка, внешне очень напоминающая лабораторную крысу, - Крутит парнями как хочет, динамит всех подряд... А это Дениска, который ее через день встречает, для нее как верный пес, не больше...

 Ника молча выслушала тираду, проникнутую не слишком умной завистью, и Насте решила ничего не передавать - к чему потворствовать истинным стервам, для которых и любовь, и дружба, аки кость в горле?

 ...Увы, благие намерения, как это часто случается, остались лишь намерениями. К концу занятий Ника “созрела” и все-таки выложила подруге то, что о ней болтают.

 - Верный пес, говоришь? - Настя нехорошо сощурилась.

 - Брось, - неуверенно возразила Ника, - Да что с них взять? От зависти локти кусают...

 Настя кивнула и направилась прямиком к Любаше, ее подруге Леночке и заодно - двум парням с их курса, стоящим рядом с девушками.

 Остановилась в полуметре от молодых людей. Дождалась, когда все повернут к ней головы, и сладко-сладко спросила (абсолютно игнорируя девчонок):

 - Мальчики, не составите нам компанию? Мы с подругой хотим заскочить в кафешку...

 Любаша буквально сбледнула с лица. Леночка уставилась на дочь профессора Воронцова с удивлением, быстро сменившимся неприязнью.

 Парни переглянулись. Один - тот, что был симпатичней (и, соответственно, увереннее в себе), наконец, улыбнулся.

 - А какое кафе? Интернет или кафе-мороженое?

 - Да какая разница? - улыбка Насти сделалась чуть лукавой, - Проблема лишь в том, что - увы - наши финансы поют романсы.

 Парни снова обменялись взглядами (как померещилось Нике, более воодушевленными).

 - Ну, это как раз не проблема, - наконец, весело произнес симпатичный Валек, перемигиваясь со слегка сконфуженным Женей, - Но учтите, в этом случае выбор принадлежит нам... согласны?

 Настя неопределенно пожала плечами, потом демонстративно взглянула на часы.

 - Зачем же тянуть время?

 - Действительно, - осмелевший Валек даже попытался обнять Настеньку за талию... впрочем, та немедленно увернулась.

 - Не форсируйте событий, юноша...

 - Вы спятили, что ли? - у Любаши, наконец, прорезался голос, - Да эта динамистка вас разводит как лохов!

 Валек окинул однокурсницу насмешливым взглядом.

 - Скажи спасибо, что ты девушка, Люба, иначе за лохов бы ответила...

 - И не надо завидовать, - неожиданно буркнул Женя, густо-густо краснея. (Безусловно, Настя тут же одарила его персонально ласковой улыбкой).

 “Господи, что она делает?” - мысленно простонала Ника, впрочем, вопрос был, разумеется, риторическим. Что делает? Да попросту мстит завистницам.

 - Решила им отомстить? - обратилась Ника к подруге, когда, оказавшись в весьма дорогом “Суши-баре”, они с Настей на минутку заскочили в “дамскую комнату”.

 Та посмотрела с недоумением.

 - Отомстить? За что? Я всего лишь хочу поставить их на место. Да и перекусить нам не помешает, а, Николь? - хулигански ей подмигнула и в своей коронной манере распустила волосы, сделавшись ничем не отличимой от популярной модели (даже походка у Насти была как у девушки с подиума).

 Разумеется, оба парня из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя внимание яркой девчонки... заставив тем самым невзрачную в очередной раз ощутить комплекс неполноценности...

 После этой выходки Ника Настю была готова возненавидеть (и даже перестать с ней общаться)… впрочем, подруга ее успокоила, заверив, что подобного больше не повторится, ибо ни один из потенциальных ухажеров ничем не сумел ее заинтересовать. “Заурядности, - лаконично отозвалась Настя о тех, за чей счет они только что лакомились, причем довольно изысканно, - Мои бывшие одноклассники - Коржиков и Сибирцев, - были куда интереснее...”

 - А Денис? - осмелилась спросить Ника.

 Настя перевела на подругу серьезный взгляд своих потемневших, глубоких глаз.

 - Дэн - индивидуальность. Подозреваю, подобных ему вообще больше нет, - мечтательно улыбнулась, коснулась тонкого перстенька на безымянном пальце правой руки, - Мы с ним, кстати, помолвлены, - увы, впечатление, произведенной Настей в ипостаси “Ассоль”, моментально смазалось последовавшим за улыбкой звонким смехом, - Нет, серьезно, - добавила она, отсмеявшись, и, приобняв Нику за плечи, чмокнула ее в щеку, - Ну что ты такая понурая? Эти дураки еще рассмотрят в тебе принцессу, увидишь. Ты, Николь, просто... - прикусила нижнюю губку (донельзя сексуально), - Слишком молодо выглядишь. И расцветешь по-настоящему годам к двадцати пяти... когда я уже начну увядать, - последняя фраза была произнесена нарочито удрученным тоном, но с явными чертенятами в глазах.

 “Как же, - подумала Ника не то, чтобы мрачно (досада на подругу-озорницу давно улетучилась), просто невесело, - Такие как ты и до старости остаются красавицами...”

 А двадцать пять лет - это далеко не старость... даже по меркам восемнадцатилетних.

 - Ты действительно хочешь выйти замуж за Дэна? - осторожно спросила Ника.

 Настя неопределенно повела плечами.

 - Ну, я ему вроде обещала... И потом, где я найду второго такого же рыцаря? Разве что, чуточку излишне ревнивого... - задумчиво добавила дочь профессора, - Не в меру порой...

 Ника подумала - некоторым девушкам все лучшее, что только есть в этой жизни, определенно дается незаслуженно...

 ...Как-то Денис, в присутствии Ники, пригласил Настю в кинотеатр, на весьма нашумевший триллер. Та тут же повернулась лицом к подруге:

 - Ты как? Не против развеяться?

 Ника в тысячный раз ощутила жар в щеках. Ведь отлично было известно этой плутовке, что нет у нее, Вероники, парня, вообще нет (оказавшийся в военном училище, в сотнях километров от дома, ее бывший ухажер, конечно, не в счет (да и ухажером-то он был постольку-поскольку).

 - Вообще-то, - начала мямлить Ника, однако, Настя ее прервала.

 - Не пойдешь ты, и я не иду. Денис, скажи ей.

 Дэн - милый, славный, чертовски позитивный парень, - улыбнулся Нике с некоторой долей снисхождения, будто малому ребенку.

 - Действительно, Ник. Это только поход в кино...

 - Который Денис нам оплатит, - невозмутимо добавила Настя, - Он ведь подрабатывает, устанавливая компьютерные программы, ты не знала?

 Дэн слегка смутился.

 - Только это, извини, конфиденциальная информация.

 - Прости, - Настя импульсивно чмокнула парня в щеку (отчего у Ники ощутимо екнуло сердце), - Но ты ж никому не проболтаешься, Николь?

 - Кому я могу проболтаться? - сказала Ника с досадой (досадой не столько оттого, что ее могли заподозрить в стукачестве, сколько от осознания, что самой ей вряд ли когда-то удастся поцеловать этого сероглазого симпатягу (даже невинно, в щеку) - в присутствии Ники Настя и Дэн никогда слишком открыто своих чувств не выражали).

 - Действительно, - Настя вновь одарила подругу и собственного бойфренда милой улыбкой, - Ведь твой папа хирург? Известный хирург, - пояснила она Денису, - И мама тоже врач...

 Ника вновь ощутила неловкость. По профессии офтальмолог, ныне ее мать являлась домохозяйкой. Несмотря на то, что матушка - при горячем одобрении мужа, - решила бросить не слишком доходную должность участкового врача при районной поликлинике и посвятить себя воспитанию троих детей, Вероника обычно смущалась, когда приходилось признаваться, насколько благополучна ее семья - в отличие от других семей, где мать обычно все везет на себе - и работу, и быт, а отец в лучшем случае отстегивает скудные алименты.

 - Словом, Денис, опасаться тебе нечего, - подытожила Настя, - Ника не проболтается, она отличный друг... Так в кино-то идем?

 Веронике ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть.

 ...В кинотеатре Дэн вел себя как истинный джентльмен - играл роль галантного кавалера обеих девушек. Даже в зале сидел между Настей и Никой, чтобы не бросалось в глаза его явное предпочтение одной. Каждый получил свою порцию попкорна и стакан “Колы” со льдом.

 Во время сеанса (шел широко разрекламированный триллер со “звездами” первой величины в главных ролях) Ника случайно скосила взгляд в сторону Насти и Дениса (хотя, так ли случайно?) Каждый смотрел на экран (а не друг на друга), никто не перешептывался. И, лишь опустив взгляд, Вероника заметила, что пальцы левой руки Дениса и правой - Настасьи были тесно переплетены...

 Это “вернуло ее на землю”. Заставило вспомнить, кто является третьим лишним в этой компании (и будет являться... всегда. Во всяком случае, до тех пор, пока Настенька остается ее подругой).

...Почему же тогда она солгала Дэну? Куда как проще было бы сказать правду... Вначале поведать о том, как неделю назад Настя явилась на занятия с припухшими веками и покрасневшими глазами и лишь к окончанию последней пары нехотя поведала Нике, как сглупила, признавшись Денису в посещении театра с неким сынком банкира (который, к слову, нимало ее не волнует, и согласилась она на это “культурное мероприятие” лишь по личной просьбе его отца).

 И как четыре дня назад она заявила подруге - если Дэн не появится в ближайшее время, она, Настя, может наделать больших глупостей (очень больших!)

 ...И как сегодня они с Никой, перед началом последней пары, вышли в сквер покурить (обе изредка баловались тонкими дамскими сигаретками), но не успела Ника достать зажигалку, как Настя обернулась на звук подъехавшей к воротам машины (точнее, двух машин. Черного “Мерседеса” и следующего за ним джипа) и заметно побледнела...

 Ника, конечно, полюбопытствовала, что происходит, услышав: “Похоже, ничего хорошего...”, в этот момент из “Мерседеса” вылез детина ростом под два метра, в строгом темном костюме, и направился прямиком к сидящим на лавке - под тронутой желтизной кроной старого ясеня, - девушкам.

 - Настасья Валентиновна? - официальное обращение Нику насторожило. Настя же, отбросив незажженную сигарету, встала с лавчонки.

 - Здравствуйте, - секьюрити (а это был, несомненно, охранник и, судя по всему, охранял он персону не мелкую) изобразил на лице улыбку (впрочем, та затронула лишь его губы, но не глаза), - С вами хотели бы побеседовать...

 Настя с явной тоской посмотрела на “Мерседес”.

 - Разве Егор не уехал?

 - Егор? - на секунду детина вроде бы испытал замешательство (так, во всяком случае, померещилось Нике), - Егор действительно отбыл... куда собирался. С вами желает побеседовать босс, - и после очередной мимолетной паузы добавил, понизив голос, - Закончить разговор, начатый вами три дня назад.

 Настя по обыкновению слегка прикусила нижнюю губку, и тут Вероника увидела вышедшего из “Мерседеса” ухоженного господина средних (от тридцати пяти до сорока) лет, который тоже направился прямиком к ним.

 На сей раз лицо Насти не побледнело, а, напротив, порозовело.

 Господин улыбнулся девушкам куда приветливее и располагающе.

 - Добрый день, красавицы. (Ника смущенно пробормотала “Здрасьте”, Настя невежливо промолчала и даже опустила глаза). Тем не менее, мужчина обратился с ней:

 - Вы же помните нашу с вами последнюю беседу, Настенька?

 - Помню, - Настя, наконец, посмотрела в лицо мужчине. Как померещилось Нике, не слишком приязненно, даже с некоторым вызовом, - Но мы говорили о многом...

 - В основном, ни о чем, - мягко уточнил мужчина (лучше было бы сказать - господин), - И лишь одна тема заставила меня призадуматься. Поэтому я и предлагаю вам прояснить вопрос досконально... впрочем, может, я вас неправильно понял?

 Настя бросила на подругу беспомощный взгляд (Ника ни с того, ни с сего вдруг тоже ощутила, что ее щеки начинают пылать), после чего опять обратилась к мужчине:

 - Хорошо, я согласна. Пара приватных слов подруге, и я в вашем распоряжении.

 - Бога ради, - ухоженный господин тонко улыбнулся и даже легонько коснулся ее руки, - В одном могу вас уверить, Настя - рядом со мной вам ничто не грозит. И я ни к чему вас не принуждаю, - частицу “не” он выделил особенно.

 - Да, конечно, - Настя вновь опустила ресницы.

 - Идем, Александр, - повелительно скомандовал господин своему охраннику (чуть более жестким тоном), и оба направились к “Мерседесу”.

 Настя повернулась к Нике лицом.

 - Ты все слышала, Ник.

 - Кто это? - непроизвольно вырвалось у Ники.

 Подруга слегка поморщилась.

 - Не имеет значения. Но, возможно, это... шанс. В любом случае я должна идти. А ты, -легонько коснулась Никиного плеча, - Законспектируй лекцию поразборчивей, хорошо? Чтоб я потом могла у тебя скатать...

 Одарила Нику мимолетной улыбкой и упорхнула к машине (дверцу со стороны заднего сиденья охранник предупредительно распахнул).

 Вероника проводила растерянным взглядом отъехавший “Мерседес” и следующий за ним джип (где, конечно же, тоже находились тренированные ребята- секьюрити), и тут за ее спиной раздался ехидный голос старосты Любы:

 - А я что говорила? В тихом омуте...

 - О чем ты? - с досадой буркнула Ника, и, обернувшись, увидела откровенно насмешливую улыбку на вульгарно-смазливом лице.

 - Да брось целку-то строить! - небрежно бросила однокурсница, - Богатенький папик нашей, якобы, недотроги, трудно ли догадаться? Бе-едный Денисочка, - с притворным сочувствием (и непритворной злобой) протянула Любаша, - Еще не сделавшись мужем, стал рогоносцем...

 - Дура, - в сердцах буркнула Ника, направляясь в аудиторию на последнюю лекцию.

 Однако, нужно было себе признаться - после слов этой очевидной стервы в душе остался крайне неприятный осадок...

 И что значили слова Насти “Возможно, это шанс?” Шанс... относительно чего?

 Тем не менее вообразить подругу меркантильной дрянью Ника не могла при всем желании. Так же, как не могла сказать Дэну правду о том, что его любимая девушка уехала куда-то на крутой “тачке” (с крутой охраной) в компании мужчины, по возрасту вполне годящемуся ей в отцы (тем не менее, не старика).

 “Пусть разбираются сами, - резонно решила Ника, - Если один из двоих слишком ревнив, а другая, пожалуй, дает для ревности веские поводы...”

 И все-таки чуть не расплакалась, когда предназначенные Насте цветы - роскошные гладиолусы, - Дэн вручил ей.

 ...Впервые в жизни она получила от парня букет - восхитительный, полноценный. Пусть по чистой случайности, но... в какой-то момент Нике неудержимо захотелось поведать Денису правду...

 Остановило ее лишь осознание того, что человека, приносящего дурную весть, начинают ненавидеть в первую очередь.

 А того, чтобы Дэн ее ненавидел, Ника совсем не хотела. Уж этого-то она желала меньше всего...

 

 * * *

 

 3.

Денис

 

 Всем известно классическое изречение: “Все смешалось в доме Облонских”. Но дошел до меня его смысл лишь сегодня, ибо в этот злосчастный день, похоже, всё смешалось в моей дурной голове...

Но по порядку.

 ...Итак, я поехал к дому, где проживали Воронцовы. Дверь открыл мне профессор, причем посмотрел на меня (как опять же мне померещилось) удивленно.

 - Добрый день, - выдохнул я (вообще-то, регулярно совершая пробежки по утрам и занимаясь восточной борьбой (тренер как-то посетовал, что я не увлекся айкидо несколькими годами раньше, в этом случае, по его мнению, из меня мог “выйти толк”), я легко мог подняться пешком и на девятый этаж, при этом не запыхавшись, но сейчас мое сердце колотилось чаще обычного - то ли от дурного предчувствия, то ли просто от предвкушения снова увидеть Настасью после десятидневной разлуки...)

 - Добрый день, Денис, - профессор посторонился, пропуская меня в квартиру. Лорд глуховато тявкнул, тем самым тоже выражая в мой адрес нечто вроде приветствия.

 - А... Настя? - у меня уже вновь холодело под ложечкой - ответ Воронцова я предвидел заранее, - Она еще не пришла?

 Профессор взглянул на меня озадаченно.

 - Вообще-то, Настёна звонила мне, - посмотрел на часы, - Минут сорок назад. Сказала, что после занятий намерена сразу же ехать на дачу, собрать там часть яблок...

 - Опять... - я неосознанно взъерошил рукой свою челку, машинально отметив, что не мешало бы мне подстричься (до знакомства с Настей я придавал своей внешности (в том числе и прическе) минимальное значение, но, начав с ней встречаться, меньше всего хотел выглядеть “огородным пугалом” и “жиртрестом”).

 Собственно, я давно уже не был ни “пугалом”, ни “жиртрестом”. Благодаря той, которая в последнее время стала вести себя пугающе странно...

 Вот-вот. Ключевое слово тут - пугающе.

 Вдобавок, и пожилой профессор смотрел на меня обеспокоенно.

 - Ее телефон, - пробормотал я, - Он опять недоступен...

 Воронцов развернулся в сторону гостиной, приглашая меня пройти следом, и лично набрал номер мобильника дочери со стационарного аппарата.

 Вскоре озадаченно хмыкнул.

 - Действительно недоступен...

 - Может, она его выключила. Или вообще потеряла... - меня охватила такая тоска - хоть волком вой. Если со стороны Насти это своего рода наказание за мою излишнюю ревность (и подозрительность) - то оно, пожалуй, несколько затянулось...

 - Ладно, извините, я пойду, - я направился к двери, когда профессор меня негромко окликнул:

 - Подожди, Денис.

 Я обернулся.

 - Что все-таки происходит? - глаза его - умные, проницательные, - и в настоящий момент абсолютно серьезные (обычно во взгляде Воронцова я улавливал мягкую иронию... но не сейчас) прямо-таки вынуждали меня сказать правду. Всю правду. Без утайки. - Настёна ничего не захотела мне объяснить... Возможно, объяснишь ты? Какова причина вашей размолвки?

 Ха. Хороший вопрос. Причина одна - Конев лошара, ревнивый дурак, осел... и прочее, прочее, прочее.

 Иными словами, лох.

 “И держат меня за лоха”, - со злостью подумал я.

 - Видите ли, Валентин Владимирович, причины как таковой нет. Думаю, она просто не хочет меня видеть. Я ей, вероятно, надоел, - изобразил на лице кривую улыбочку.

 Уж куда вероятнее. Ревнивый лошара.

 Сместились у принцессы Анастасии приоритеты, только и всего. Она больше не отталкивает мажоров.

 Она теперь посещает с ними театры.

 - Нет. Ты неправ, - Воронцов смотрел на меня с сочувствием - как Доктор Айболит на больного щенка, - Абсолютно неправ, Денис.

 “Угу. Если я неправ, покажите мне свою дочь. Или хотя бы не используйте гнилых отмазок вроде “прихватило живот” или “уехала на дачу падалицу с земли собирать”. Скажите уж прямо - где она? В кабаке класса VIP извлекает серебряной вилочкой из раковин живых устриц (от одной этой мысли меня передернуло)? В ночном клубе потягивает коктейль? (нет, для клуба еще рановато... Да и не клубная девушка дочь профессора Воронцова. Хоть и даст сто очков форы любой клубной красотке (если оденется соответственно и слегка подкрасит глаза и губы).

 Итак, повторяю вопрос, знатоки - где в настоящий момент находится моя девушка? (И моя ли она вообще?) Минута пошла...

 - Мне известно, - сказал профессор негромко, - Что иные завистники могут сказать о такой как Настёна (я немедленно ощутил прилив крови к щекам и невольно потупился. Вот сейчас мне действительно было стыдно). А также, что собой представляет Настя в реальности. Не спорю, у нее есть свои недостатки, - Воронцов невесело усмехнулся, - А у кого из нас их нет? Но той дрянью, какой желают выставить ее отдельные ничтожества, она никогда не была. И не будет, - я вновь поднял глаза, отметив, что взгляд у профессора немного усталый. Но по-прежнему ясный.

 - Знаю, - невольно вырвалось у меня, - Знаю, что она не такая. И плевать, кто там что может говорить... Но почему она меня избегает? Не отвечает на звонки, застать после занятий я ее не могу...

 - Может, вы просто разминулись? -предположил Воронцов, - Хочешь, подожди ее тут...

 Я отрицательно замотал головой.

 Ну уж нет. Ждать ее мне, признаться, надоело (тем более, что, похоже, и не удастся дождаться).

 Я решил действовать сам. Для начала поеду на дачу профессора - лишний раз удостовериться, что Насти там нет (да и не было, скорее всего), а потом...

 Потом, возможно, застану ее дома (не может она надолго бросить старого, больного отца. И заодно уж свою обожаемую свирепую псину - Лорда), и спрошу - почему она врет?

 Почему в последнее время она мне так нагло (и постоянно) врет?..

 

 * * *

Интерлюдия (1)

 



Первый телефонный разговор

 

 

 - Пап? У тебя все в порядке?

 - Все хорошо, Настёна, девочка, сейчас я на кафедре, скоро еду домой. Ты вернешься к обеду?

 Короткая пауза.

- Боюсь, нет. Впрочем, вся еда - и суп, и котлеты, - в холодильнике. Нужно лишь подогреть. Я планирую съездить на дачу, собрать хотя бы часть “антоновки”...

 - Ну, хорошо. Ты поедешь туда не одна, надеюсь?

 Молчание длится секунды четыре.

 - Не уверена, пап. Мы с Денисом перестали контачить. Кстати, он не звонил?

 Голос пожилого мужчины слегка растерян.

 - Нет, после того воскресного звонка я его больше не слышал... Разве ты ему не перезванивала?

 Короткое:

 - Нет. Извини, па, надо бежать на последнюю пару. Еще созвонимся.

 

 * * *

 

Второй телефонный разговор

 

 - Николь, ты меня искала?

 - Не я. Дэн.

Пауза

 - И что?

 - Ничего. Я сказала, что у тебя схватило живот и поэтому ты ушла с “пары”.

 Облегченное:

 - Спасибо, Ник. Теперь я твоя должница.

 На другом конце линии короткий смешок.

 - Сочтемся. Кстати, мне подарили цветы.

 - Поздравляю. Неужели Женька?

 -Нет, твой Денис. Нес тебе гладиолусы, но тебя не застал и всучил их мне. В противном случае грозился выбросить букет в урну.

 Небольшая пауза. Выдох.

 - Ясно. Дэнни в своем репертуаре.

 - Он тебя так и не разыскал?

 Голос собеседницы холодеет.

 - Еще разыщет. Или я его разыщу... В любом случае, Николь, я теперь тебе обязана.

- Ничем ты мне не обязана, Стейси. И... на твоем месте я бы была осторожнее.

 - Обязательно буду.

 

 * * *

 Денис (продолжение)

 

 

 ...Итак, я поехал в дачный поселок, где находился окруженный яблоневым садом старенький коттедж профессора Воронцова и, разумеется, никого в этом коттедже не застал.

 Дом был закрыт на замок. И повсюду царила ленивая тишина бабьего лета.

 Я на всякий случай подошел к одному из окон на первом этаже (второй этаж домика можно было смело именовать мансардой) и, заглянув в него, людей (впрочем, как и животных - кошек, собак, крыс...) не увидел.

 Где хранится запасной ключ от дома, мне было известно, но пользоваться им я не стал. Тупо прошелся по дачному участку, поднял с земли (точнее, с травы) пару яблок более или менее аппетитного, спелого вида и, опустившись на ступеньки, ведущие на веранду, принялся грызть кисло-сладкую “антоновку” (в данный момент меня меньше всего волновала гипотетическая опасность подхватить какую-нибудь бациллу или кишечную палочку).

 Итак, Настя мне опять солгала. В очередной раз. Похоже, это входит у нее в привычку.

 Да ладно бы только мне она соврала... Отцу-то ведь тоже (если я еще мог допустить, что Ника сказала неправду о ее нездоровье (а она наверняка говорила неправду, недаром все время краснела и отводила глаза...), то профессор мне лгать бы не стал.)

 Не тот человек. Да и смысл? Если б Настя заявила, что отправляется в библиотеку (или интернет-кафе, или просто в гости к подружке), он безоговорочно ей бы поверил.

 Такие вот отношения у отца с дочерью. Доверительные.

 Она сказала, что поедет на дачу, значит, поехала. И вернется, конечно же, с мешком яблок (не исключено, купленных на углу пересечения улиц, у старушки, подобной той, что продала мне сегодня гладиолусы).

 Я догрыз одно яблоко и машинально принялся за второе. “Отличные вы выращиваете яблоки, профессор. - Благодарю вас, Денис, угощайтесь на здоровье... Заодно подсластите горечь лжи, а, возможно, измены...”

 Стоило мне произнести мысленно это слово - измена, рот наполнился такой горечью, что я сплюнул, отбросив от себя надкушенную “антоновку”.

 Bullshit, как выражается Светик, подражая америкосам. Иначе - бычье дерьмо (мы, русские, в этом случае говорим - дерьмо собачье).

 ...Ну, почему я устроен не так, как ироничный Коржиков, отгородивший себя броней пренебрежения к окружающим (тем, чей “ай-кью” ниже, чем у него, а таких - большинство) и тонких насмешек над ними? Почему я не такой, как мой друг Санька, не такой, как большинство парней? Почему не воспринимаю девчонок всего лишь как сытных телочек, которые могут дать после пары бутылок пива...или не дать вообще - а значит, какой смысл из-за них заморачиваться?

 Как-то Санька назвал меня “потенциальным подкаблучником”. Нехило припечатал. Только лишь оттого, что я отказался, даже находясь слегка “под градусом” (хотя такие градусы в “Балтике”?) поделиться деталями своей интимной жизни.

 Я сказал Саньке “Отвянь”, вот и все. Наверное, я ненормальный, раз считаю, то, что делают двое по любви - да и не по любви тоже, пожалуй, - это их личное, исключительно личное дело. Я не собирался (и не собираюсь этого делать) впускать Саньку в свою личную жизнь. Да и никого не впущу.

 То, что происходило между Настей и мной, между нами же и останется.

 Даже если сейчас ей до меня нет никакого дела. Это Василисе распрекрасной. Чью лягушачью кожу я, вероятно, по дурости сжег (чем не русский народный фольклор?)

 ...А с другой стороны, как я должен был реагировать на ее откровения? Поначалу этот мажор из мажоров Егор является прямиком к ней домой, с букетом донельзя пафосным, а когда я выставляю его за дверь, он вместо того, чтобы благоразумно признать (и принять) поражение, возвращается к Насте с “козырем в рукаве” - предложением выйти за него замуж.

 ...Отлично. По ее словам, она гаду этому глистообразному и мажорному отказала. В таком случае, где логика? Отказав ему в главном, она все-таки соглашается идти с ним в театр? Для чего? Оставляет себе лазейку, чтобы впоследствии (мало ли что?) можно было бы все переиграть?

 И ответить согласием на его предложение (тогда как мое она мягонько так отклонила...)

 Мрак. Я полез за своим неизменным “Сони=Эриксоном”, который ношу постоянно в футляре, укрепленном на ремне брюк (в данном случае джинсов), а достав телефон, услышал негромкое:

 - Уж не мне ли собираешься звонить?

 Fuck! Фак, фак и еще раз фак! Фак, мать его, сейшн!

 Поначалу я просто ушам своим не поверил. Потом медленно-медленно поднял голову.

 На посыпанной гравием дорожке, ведущей к дачному дому, на ступеньках которого я сидел, предаваясь мрачным (если не сказать, пакостным) размышлениям, стояла Настя. В своей целомудренной юбке (в меру узкой, длиной до середины икр), блузке и жакете. С перекинутой через плечо черной сумкой. В черных же туфельках на высокой (в меру) “шпильке”. И собранными в хвост роскошными волосами.

 Красивая, смотреть больно.

 И при этом - совершенно серьезная. Неулыбающаяся.

 ...Я вспомнил о хороших манерах и неловко поднялся.

 - Привет, - вот и все, что в эту минуту смог я из себя выдавить. Спрашивать, где она была раньше и куда вообще запропала, казалось глупым и неуместным.

 Вот же она. Собственной персоной. Настасья Валентиновна Воронцова, студентка первого курса иняза, восемнадцать неполных лет.

 Невозможно прекрасная девушка.

 ...Я по ней всю последнюю неделю с ума сходил, а она стоит напротив, как ни в чем ни бывало и интересуется, не ей ли я звоню.

 Я пять дней непрерывно ей звонил. Все время слыша только одно: “Абонент недоступен”.

 - Что ты тут сидишь? Ключа не нашел? - по-прежнему невозмутимо спросила Настя.

 - Я и не искал, - буркнул я.

 ...Что-то в ней изменилось, определенно. Именно в ней - не во мне. Я-то остался прежним - глупым лошарой, готовым бежать вприпрыжку по первому ее зову, и, повизгивая от счастья, облизывать ее руки.

 “Если только позволит”, - вкралась в голову подлая трезвая мысль. Если только...

 Между тем Настя открыла дверь - ключом, извлеченным из сумочки, а не из тайника, и вошла в дом. Я, естественно, потянулся следом.

 - Откуда ты узнал, что я собираюсь ехать на дачу? - спросила она, стоя ко мне спиной и делая вид, что смахивает пыль с подоконника. Ветхой тряпицей. - Папе звонил?

 - Я к нему заехал. То есть, домой, к вам, - черт, ну почему я ощущал неловкость - именно я, а не она? Будто я ей солгал, изначально. Будто я пошел развлекаться с девчонкой (о чем она даже и не подозревала), а после, смакуя (именно смакуя) ее ревность, ей обо всем рассказал.

 И не отвечал на ее звонки (хоть на мобильник Насти непременно должны были приходить (и приходили!) сообщения о том, кто и когда ей звонил).

 Но не отвечал именно я. Соврал тоже я... хотя нет.

 Похоже, соврала Ника. Ее подружка. Кто бы сомневался? Женская солидарность, ети ее мать...

 Настя обернулась, наградив меня не слишком приветливым взглядом.

 - Понятно. Еще и папу заставил волноваться.

 Я заставил? Уж тут, дамы и господа, я не просто опешил. Я тут, pardon, офигел.

 - Ну, знаешь... По словам твоей подруги, с последней пары ты ушла. Когда это было? Два с половиной часа назад! - я старался сделать голос невозмутимым... да, увы, безуспешно. Моя речь не была обвиняющей. Как ни прискорбно, больше всего сказанное мной походило на нытье. Скулеж брошенной хозяйкой собаки. Шелудивой дворняги.

 Настя отошла к “венскому” стулу (фактически антиквариат) и, элегантно на него опустившись, извлекла из сумочки сигареты. Похоже, все, мной сказанное, не задело ее нисколько. Казалось, она вообще меня не услышала.

 Я вдруг поймал себя на гнуснейшем желании шлепнуть ее по щеке. Нет, не влепить ей пощечину (или тем паче оплеуху) - ударить женщину я был по определению неспособен... просто легонечко шлепнуть. Чтобы привести ее в чувство. Лишить этой невозмутимости, которая начинала меня потихоньку бесить.

 В этот момент Настя заговорила. Монотонным, усталым голосом (такого ее голоса я тоже раньше не слышал).

 - Да, я ушла с занятий. Мне действительно стало плохо. Может, съела что-то несвежее... не знаю. Доплелась до аптеки, купила нужный препарат, там же и приняла, - наконец она вскинула на меня глаза. Темные больше обычного. И, кажется, даже слегка ввалившиеся. Тут, наконец, до меня стало доходить - возможно, Настя и впрямь больна? Выглядела она довольно бледной... какой-то осунувшейся. Приблизительно так она выглядела и в тот день, когда ее батюшке схудилось...

 ...а я, идиот, вздумал ей еще сцены ревности устраивать... Ну, Конев, ты реально тупил.

 ...потом посидела на лавочке в парке, а когда стало лучше, решила поехать на дачу. Как видишь, - Настя неопределенно пожала плечами. - Все просто.

 - Но ты не отвечала на мои звонки, - напомнил я. Далеко не столь уверенно, как мне того хотелось еще четверть часа тому назад.

 - Да, не отвечала, - теперь в ее голосе прозвучал вызов, - И не была уверена, что отвечу вообще. Ты не думаешь, Дэн, что твоя ревность уже принимает патологические формы? - Настя смотрела на меня в упор, чуть сощурившись, - Я как последняя дура стараюсь быть с тобой откровенной, оправдываюсь зачем-то... Хотя, в чем мне оправдываться? Ты же отвечаешь тем, что уходишь - именно в тот момент, когда я особенно нуждаюсь в твоей поддержке, - ее щеки порозовели, - И как я должна все это расценить? В угоду тебе напялить чадру или облачиться в паранджу? Двадцать первый век на дворе, Дэнни, очнись! Это в девятнадцатом невинное посещение театра, - тут Настя ненадолго запнулась, вероятно, подыскивая подходящее определение своему мажорному ухажеру... но так и не подыскала. Поэтому закончила свою воинственную тираду уже не столь гневно, - Посещение театра могло быть расценено как повод к дуэли. Но не сейчас.

 - Ладно, прости, - выдавил я из себя. На какой-то миг мне действительно стало стыдно. Не оттого, что был слишком ревнив (по мне, повод для ревности имелся, и достаточно веский), а потому, что не следовало тогда, именно в тот момент, давить Насте на психику. Ей и без меня было тошно по причине болезни отца.

 Мое “прости” осталось, увы, без ответа. Я приблизился к ней, опасаясь (не без оснований), что меня оттолкнут... но она, как ни странно, не оттолкнула.

 По крайней мере, в первые пару минут. Лишь когда мои наглые руки (едва ли не против моей воли) поползли по ее затянутым в лайкру ногам все выше, и выше, и выше...

 ...сильные пальцы Насти сомкнулись на моем правом запястье.

 - Нет, Дэн... Не нужно.

 - Критические дни? - выдохнул я (конечно, разочарованно).

 - Нет, просто... у тебя с собой ведь нет “резинки”?

 Я буквально обалдел. Раньше данный вопрос Настей не поднимался вообще - она ведь принимала таблетки... В чем причина? Она перестала мне доверять? Или...

 Нет, второму “или” я ходу не дал, осознав, что иначе могу спятить окончательно.

 ...Не вдаваясь в подробности, скажу коротко - объяснение оказалось простым: поскольку длительное время принимать гормональные контрацептивы не рекомендуется, Настенька и бросила их принимать. Беременность же по-прежнему не входила в ее планы. Ergo - думать о безопасности наших с ней близких контактов следовало мне.

 Ну, а я, конечно, не подумал.

 Впрочем, это было нетрудно исправить. Стоило лишь сгонять в город и вернуться назад с нужными... вещами.

 - Поезжай, я останусь. Уберусь тут, - сказала Настя и, видя, что я замешкался, взъерошила мою челку и нежно-нежно (у меня даже сердце екнуло) поцеловала в щеку.

 - Да не денусь я никуда, Дэнни, - услышал я ее мягкий, кошачий шепот, - Все. Забыли. Ничего не было. Ты по-прежнему единственный, за кого я хотела бы выйти замуж.

 От этих слов у меня перехватило дыхание - они были искренними неподдельно. Настя действительно видела в качестве будущего мужа только меня.

 И то, что Егор ей противен, также являлось правдой (об этом я услышал чуть позже).

 Я не знал тогда одного. Того, что у Егора есть отец. Не старый. И вдовец.

 Впрочем, даже если б и знал... что бы это изменило?..

 

 * * *

 

 Интерлюдия (2)

 

Кому: заказчику (господин “Зет”)

 

От кого: временно исполняющего обязанности руководителя охранно-сыскного агентства “Кондор” Кравченко Игоря Николаевича

 

 Уважаемый (имярек)!

 

 По результатам проведенной по Вашей просьбе проверки вынуждены сообщить, что итоги нашего расследования утешительными назвать трудно.

 Упомянутая Вами Степанова Лариса Сергеевна (по мужу Воронцова), как достоверно выяснил наш сотрудник, скончалась ___ числа ____месяца 199__ года в г. Комсомольск-на-Амуре в возрасте двадцати четырех лет и семи месяцев (копию свидетельства о смерти прилагаем).

 Причиной гибели молодой женщины послужила острая коронарная недостаточность, наступившая в результате нескольких ножевых ранений (одно - в сердечную мышцу, - явилось безусловно смертельным), нанесенных Степановой-Воронцовой ее сожителем - старшим лейтенантом авиации Кубраченковым Павлом Григорьевичем. По словам Кубраченкова, “Лариса заявила (цитата из протокола его допроса), что она от меня устала и хочет вернуться к дочке и бывшему мужу-профессору. Я не мог этого допустить. Но она уже собрала вещи... хотела сбежать. ...я хотел убить и себя, но соседи уже вызвали милицию...”

 Полагаю, комментарии тут излишни. Согласно приговору, Кубраченков П.Г. был осужден к двенадцати годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима (замечу, забегая вперед, что наказание он отбыл полностью и вышел на свободу с диагнозом “туберкулез обоих легких”). В настоящий момент Кубраченков проживает под Смоленском, в селе Л., у своей престарелой матери. Поскольку Вы не высказывали пожелания подробно расспросить Кубраченкова об обстоятельствах постигшей Ларису Степанову (да и его самого) трагедии, мы не сочли нужным командировать нашего сотрудника в Смоленскую область.

 Копии обвинительного заключения и приговора суда нами прилагаются.

 По словам законного мужа Ларисы Степановой - доктора физико-математических наук Воронцова В. В., ныне преподающего в ___ском вузе и занимающего должность профессора, заведующего кафедрой, “Это был ее выбор”. Допрошенный в качестве свидетеля тринадцать лет назад по уголовному делу Кубраченкова - Степановой, профессор пояснил, что (цитирую) “Лариса действительно выразила в письме желание вернуться, и ради дочери я бы ей в этом не препятствовал.” Забрать тело бывшей супруги для погребения на кладбище N-ска он, однако, отказался, мотивируя свой отказ тем, что не желает травмировать психику своей малолетней дочери.

 Собственно, ничего больше относительно профессора Воронцова и его жены мы сообщить не можем. Благодарим Вас за то, что воспользовались нашей помощью. Наше агентство всегда к Вашим услугам.

 Счет за текущие расходы (с подробным перечнем данных расходов) нами прилагается.

___числа ___ месяца 20___года С уважением Кравченко И. Н.(подпись)

 

 * * *

 
Глава третья
ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ


 
...Это я научил тебя верить

Движеньям чужим,

И, к другим уходя,

Оставаться немой.

 

Так и быть, я сотру с тебя

Пепельный грим.

Только тихо замри

И останься со мной...

 

 Э. Шклярский

 

Изложение первое

 

(от лица Дениса)

 

 

 ...Привет, конечно же, вы меня узнали. Денис Алексеевич Конев, без пяти минут выпускник политеха, без трех минут программист. Итак, вместо того, чтобы усиленно дорабатывать свой диплом (в надежде экстерном закончить вуз), я вынужден (по воле чертова Призрака автора), вернуться на три с лишним года назад.

 Аккурат в тот ясный сентябрьский денек, когда, купив гладиолусы для красавицы Насти, вручил их невзрачной Нике (хоть за свое вранье она вряд ли этого заслуживала).

 ...Что, отмотать немного вперед? O’kay. Я сижу на крылечке... снова - не то? В таком случае я ухожу...

 Нет, возвращаюсь. Возвращаюсь из города - с бутылкой весьма дорогого сухого вина (спиртное мне начали продавать без помех лет с семнадцати. Быстро же я возмужал... Впрочем, не так это и удивительно, при росте метр восемьдесят пять сэмэ и весе семьдесят два кэгэ). Вина... и еще кой-чего. Повторяться не хочу.

 ...Итак, ехал я, ехал... а потом еще шел, и вот пока шел по проселочной дороге, созерцая веселые и одновременно навевающие грусть (к чертям все эти литературные выверты вроде меланхолии и прочего. Надоели!) осенние краски, пока не вспомнил невольно прочитанный еще в классе девятом гнусный рассказик то ли американца, то ли англичанина. В этом рассказе приговоренный к смерти солдат ухитряется сбежать с помоста для казни, буквально в последнюю минуту, перебив весь конвой, перебирается по мосту на другую сторону широкой реки (а, может, он двигался вплавь, уж не помню), достичь обитаемого поселка...

 ...и начать там новую жизнь с привлекательной женщиной. Вроде, даже потомством обзавестись.

 ...И, лишь за долю секунды до того, как повиснуть в петле бездыханным, бедолага осознает, что его чудесное спасение и последующая жизнь были только иллюзией. Предсмертной агонией мозга, отчаянно не желающего мириться с происходящим... (примечание автора - вероятно, Денис имеет в виду рассказ Амброуза Бирса).

 И тут я похолодел. Похолодел... и замедлил шаг.

 Такой яркий день - неестественно синее небо, зелень сентябрьской травы, обреченно красиво цветущие астры и бархатцы... все показалось мне в тот момент каким-то ненастоящим. Я уже не был уверен, что, дойдя до коттеджа профессора Воронцова, застану там девушку... Я не был уверен, что вообще обнаружу этот дачный коттедж.

 ...А что, если в эту секунду (ну, не эту, так следующую) я очнусь на больничной койке, с забинтованной головой и под капельницей - лишь оттого, что Гарик с компанией слишком перестарались, грубо говоря, вошли в раж?

Или даже я лежу на земле, на весенней травке, на том пустыре злосчастном, где надо мной только что учинили экзекуцию одноклассники-маргиналы?

 Нелогично? Хе, вот это как раз логично. Куда логичнее “волшебного” появления - в нужный, подчеркиваю, момент! - девчонки с черным доберманом на поводке. Бесстрашной девчонки, без раздумий вмешавшейся в драку и не позволившей Гарику (как и его подручным) жестоко меня избить.

 А то, что последовало потом? Разве правдоподобно? С какого перепугу красотка из элитной гимназии с углубленным изучением иностранных языков, отвергнув блистательных мажоров - Коржикова с Сибирцевым, вдруг стала встречаться с “жиртрестом” и очкариком Коневым, обучающимся, в отличие от нее (и мажоров) в школе самой обычной, муниципальной?

 Сказочка, да при этом бездарная. Взять хотя бы одну деталь - за год я, неспортивный очкарик, - сумел сбросить лишний вес и даже (ну, это совсем уж фуфло!) начал заниматься восточной борьбой... Фантастика ненаучная, вот что это такое.

 Фантастика, а точнее - мои фантазии. Пара минут на осознание всей нелепицы происходящего - и я начну приходить в себя. Сначала изменятся запахи (вместо осенней свежести навалится вонь камфары и хлорки), затем ощущения (хорошо, если у меня окажется переломана лишь пара ребер, не считая тяжелого сотрясения мозга, разумеется), ну, и, наконец, я открою глаза... свои близорукие (подслеповатые, грубо говоря) глазенки, чтобы увидеть размытые очертания унылой больничной палаты...

 При этой мысли мне стало так худо, что пришлось остановиться и, нагнувшись, упереться в колени ладонями, дабы сделать несколько глубоких вдохов-выдохов.

 “Неправда! - усиленно застучало в мозгу, - Пусть наше знакомство с Настей - цепочка случайностей, пусть оно даже невероятно... но оно состоялось! И все прочее - тоже”.

 Да, я не мажор (и никогда не стремился им быть или хотя бы казаться), но и не быдло ведь тоже, чтобы такая как Настя, категорически отказалась смотреть в мою сторону. И я, черт возьми, старался! Пусть, в первую очередь, ради нее, но и ради себя тоже. Чего стоила регулярная дикая боль во всем теле (ногах особенно) после ежеутренних изнурительных пробежек в течение первого месяца (после-то стало, конечно, легче). Чего стоило преодоление стыда поначалу, во время занятий в секции айкидо (к счастью, тренер попался нормальный, и не только сам не выказывал презрения к неспортивному увальню и рохле Коневу, но и прочим не позволял стебаться надо мной слишком явно).

 Все это было. Это и многое другое. К примеру, случай с Ленкой Малининой под Рождество... разве это могло прийти мне в голову по собственной воле?

 А Коржиков, которому я, по словам Насти, вывихнул челюсть - фактически ни за что? (разумеется, этого не произошло бы, если б перед этим мы с Санькой не вылакали бутылку шампанского плюс полбутылки сухого вина...)

 ...Нет, ребята, слишком много деталей в этой якобы моей фантазии. Да и длится она уже больше полутора лет...

 Ну, а рассказ тот... Рассказ он и есть рассказ. Досужие выдумки. Сам-то писатель подобного явно не пережил (ибо, если бы пережил, ничего никому рассказать он, в любом случае уже не сумел бы).

 ...Так что я, взяв себя в руки, ускорил шаг и спустя минут десять, с несказанным облегчением увидел и знакомый дачный коттедж, и яблони - рядом с коттеджем... и высокую, гибкую девушку с отливающими на солнце золотом русалочьими волосами, поднимающую с травы спелую “антоновку” и укладывающую ее в плетеную ивовую корзину.

 Я еле сдержался, чтобы не перейти на бег. Чтобы не приблизиться к Насте вприпрыжку, подобно годовалому щенку.

 Нет, я вначале внес в дом сумку с продуктами, а уж после направился к ней. И с несказанным удовольствием (да, несказанным. Не морщите нос, уважаемый Призрак - к литературным изыскам я не приучен, говорю то, что думаю) обнял Настю за тонкую талию.

 Не то, чтобы она сразу же выпустила корзину из рук, завизжав от восторга... нет, аккуратно поставила ее на траву и лишь после этого коснулась моих рук, лежащих на ее талии.

 - Тигренок, - сказала она с обычной легкой усмешкой.

 - Почему не тигр? - я слегка наклонился к ее аккуратному ушку, одновременно с удовольствием вдохнув тонкий запах ее волос, от которого голова у меня начинала тихонько кружиться.

 - Молодой потому что еще, - пояснила она. Таким тоном, будто сама являлась уже зрелой матроной.

 Хотя... где-то я слышал, что девушки и впрямь взрослеют быстрее (во всяком случае, красивые девушки).

 Я изобразил легкий тигриный рык и осторожно куснул нежную мочку уха.

 - Бандит, - сказала она полушепотом, - Не вздумай...

 Но я все-таки вздумал. Подхватил ее на руки (именно, все пятьдесят (плюс-минус) килограммов живого веса) и бережно, как новобрачную, внес в дачный домик.

 После чего закрыл дверь ногой и...

 ...простите, но здесь я считаю, даже Призрак обязан отвернуться стыдливо.

 И переждать снаружи. Гуляя в садочке, любовно высаженном мозолистыми руками профессора, чертовски похожего на доброго мага Гэндальфа из “Властелина колец”.

 

 * * *

 

...И опять меня посетило странное (если честно, не слишком приятное) чувство, что Настя стала какой-то другой. Более темпераментной, что ли? Даже более страстной... только мне показалось, что страсть ее граничит с истерикой.

 И стоило мне подумать об этом, как она разревелась. Точнее, расплакалась. А если быть уж совсем скрупулезным, я просто увидел слезы. Огромные, прозрачные слезы, срывающиеся с ее ресниц и скатывающиеся к вискам.

 На миг я почувствовал дурноту. К счастью, только на миг. Разумеется, женские слезы меня пугали (как и любого парня, я думаю), но не настолько, чтобы от этого впадать в панику. Навидался я слез за свои восемнадцать лет, что поделаешь. И нарочитых матушкиных, и слез своей сводной младшей сестры, от которых неизменно сжимается сердце и ноет, ноет...

 А вот слезы своей девушки я видел впервые. Впервые со дня знакомства.

Впервые за более чем полтора года встреч. И хоть плакала Настенька молча, и выглядело это... черт, слова не подберу. Сказать - красиво? Да кто же умеет красиво плакать кроме артисток кино годов этак сороковых?

 Но и безобразным это зрелище не было (хотя бы уже потому, что косметику по лицу Настя не размазывала, по причине отсутствия этой самой косметики).

 Оно было - для меня, во всяком случае, - душераздирающим, вот самое подходящее слово.

 И сердце у меня в тот момент не заныло. Куда там? Оно просто затрещало, словно готовилось разорваться. Пополам или на маленькие кусочки.

 И стало нечем дышать.

 ...Настя поспешно провела ладонями по щекам и даже старательно (но, конечно же, безуспешно) попыталась мне улыбнуться.

 - Все нормально, Дэн. Минутная слабость. Не дашь мне сумку? Там мои Vogue.

 Ага. Поплакала (после близости), теперь можно и покурить. Слабость? Минутная? Замечательно. Что-то раньше этой “слабости” не наблюдалось, красавица...

 - Хочешь, воды принесу? - предложил я (безусловно, донельзя обескураженный ее странным (и это еще мягко сказано) поведением).

 Она молча кивнула. И начала рыться в сумочке в поисках сигарет и зажигалки.

 Вернувшись через минуту с кухни, запаха сигаретного дыма я не услышал. Настя, завернувшись в мягкий клетчатый плед, полусидела в углу тахты, прислонившись спиной к обитой рейками стене дачного домика, и вертела в пальцах зажигалку. Вскинула на меня глаза - потемневшие больше обычного и как-то лихорадочно блестевшие (румянец на ее щеках тоже показался мне не очень естественным). Я в ту минуту приписал и румянец, и блеск ее глаз недавним (беспричинным или...?) слезам и волнению.

 Но дело тут, забегая вперед, скажу - крылось не только в нервном возбуждении. Настя заболевала.

 Правда, в тот момент мне это было невдомек.

 Я протянул ей стакан с водой, и она послушно отпила из него пару глотков. После чего отставила стакан на подоконник (тахта находилась рядом с окном).

 - Все-таки, что случилось? - я постарался, чтобы мой голос звучал максимально мягко (Натку подобные интонации обычно успокаивали).

 Настя мотнула головой - то ли “отстань”, то ли “ничего не случилось, это лишь моя блажь...” Ох, как красива она была в этот момент - со сверкающими глазами, ярким румянцем, разметавшимися по плечам длинными волосами... Красива, как гоголевская панночка, пришло мне на ум жутковатое сравнение. По телу, соответственно, пробежали мурашки.

 - Эй, - я взял ее за руку (только тут ощутив, насколько ненормально горячей кажется мне ее ладошка - узкая, с сильными длинными пальцами и идеальной формы ногтями, которые она редко покрывала ярким, цветным лаком. Если покрывала, то обычно бесцветным), - Ну-ка давай, рассказывай. Что произошло? (За ту неделю, в течение которой мы не виделись - именно это я подразумевал. И был абсолютно уверен - Настя отлично меня понимает).

 Она улыбнулась. Нервно. И с горечью. Отвела от меня глаза. И высвободила свои тонкие пальцы из моей ладони.

 - Тринадцать лет, - глухо сказала Настенька, натягивая плед выше, словно вознамерилась спрятаться под ним с головой, - Тринадцать лет, Дэн, он мне лгал. И делал это очень искусно... - то ли смешок, то ли всхлип... а скорее смешок, похожий на всхлип. Вот такой звук она издала. - Все эти годы я надеялась на ее возвращение... Понимаешь?

 Ни черта я, конечно, не понимал. Но в глубине души, пожалуй, догадывался...

 И кто такой “он”, и особенно кто “она”, чьего возвращения ждала - поначалу маленькая девочка, впоследствии превратившаяся в девушку... но кое в чем так и оставшаяся ребенком.

 …-Я думала, как в один день... может, и не прекрасный, но... в какой-то день она все же вернется, поймет, наконец, какую совершила ошибку, увидит, какая я стала... - я с ужасом увидел, что из-под темных, еще влажных из-за недавних слез ресниц начинают выкатываться очередные прозрачные капли. Плакала Настя совершенно бесшумно (без каких-либо всхлипов и шмыганья носом), и оттого мне становилось все более жутко.

 Слова утешения, каким бы проникновенным тоном они ни произносились, вряд ли могли здесь помочь.

 Я мог бы ее обнять (и хотел это сделать, и сделал... чуть позже). Сейчас же ей это было не нужно. Все, что в данный момент Насте требовалось - высказаться. Выплеснуть свою боль. И я на роль слушателя годился ничуть не хуже той же подружки Ники.

 А, может, и лучше. Потому что любил эту девушку. Не по-дружески.

 - Кто? - снова задал я вопрос, когда Настя, наконец, замолчала. Вернее, когда ее голос пресекся. И она вновь спешно провела ладонями по щекам. -Кто она? Твоя... мама?

 Темные глаза посмотрели на меня без малейшего удивления. В них была только горечь. Одна горечь... и мрак.

 - Он убил ее, Дэн, - тихо сказала Настя, - Эта сволочь. Тупой солдафон, к которому... нет, который ее увез. Когда она заявила, что совершила ошибку и хочет вернуться к мужу... и дочери... он схватил нож. Этот дебил, ублюдок, грязный выродок, порождение военной машины... Это мерзкое чмо...

 Впервые я слышал из уст своей девушки столь грубую брань. И хоть у нее были все основания называть так убийцу своей родной матери, мне тем не менее на мгновение стало страшно. Если б ненависть могла убивать, это летчик (когда-то ведь он был летчиком... до того, как стал уголовником и начал мотать срок по статье... 102 или 105? Да какая разница...) - в этот момент он в корчах бы сдох (в очень мучительных корчах).

 - Пожалуйста, успокойся, - попросил я без малейшей надежды на то, что Настя послушается (или просто меня услышит), но она, как ни странно, затихла.

 - Извини. Сорвалась. Я вообще не в себе. Извини меня, Дэн, - последние три слова она почти прошептала.

 Я потянулся к ней - молча, привлек к себе, обнял, в очередной раз отметив, какая она горячая (всего четверть часа назад она мне такой не казалась).

 - Откуда ты обо всем узнала? - спросил я негромко (перед этим минут пять просто гладил ее - по волосам, спине, плечам - и даже тихонько укачивал, как когда-то Натаху (в то время, когда она была всего-навсего милым младенцем, и никто не подозревал о ее зарождающейся болезни).

 Настя тихонько шмыгнула носом. А, может, тихонько всхлипнула.

 - Оно тебе надо, Денис? - отстранилась, глядя на меня с тоской, - Ладно, смотри, - потянувшись к сумке, извлекла оттуда несколько сложенных вдвое листов (пара точно была ксерокопиями).

 - Прощальный подарок Егора, - Настя издала резкий (и совсем невеселый) смешок, - Тот, видишь ли, был настолько уверен, что я соглашусь стать его женой, что потребовал от отца навести справки о моей родословной (при этих словах меня слегка затошнило). Ну, с папой все более или менее ясно, а вот мама...

 А мамы- то нет, - закончила она таким неестественно спокойным голосом, что я понял - Настенька снова на грани истерики. - Давно уже нет...

 - И отец твой об этом знал? - осторожно спросил я, все еще опасаясь заглядывать в те листы, которые Настя мне протянула.

 Она промолчала. Конечно же, знал. Не мог не знать. Наверняка ему сообщили. Если его супруга (пусть даже бывшая) была зверски убита, ему не могли не сказать. Не исключено, его даже допрашивали (в качестве свидетеля, разумеется).

 - Она была очень красивой, - вдруг тихо сказала Настенька, глядя мимо меня. Просто глядя. В пространство. На то, что никому, помимо нее, не было видно, - Красивой... как фея. Такие длинные золотистые волосы... и глаза синие-синие. Она словно светилась... изнутри. Нельзя было в нее не влюбиться, - тяжело вздохнув, Настя, наконец, перевела взгляд на меня (на сей раз вполне осмысленный), - Папа как-то назвал ее рабой своих страстей и желаний. И сказал, что подобное никогда к добру не приводит. Он знал... знал, что с ней случилось. А мне лгал, что не знает...

 - Эй, - я испугался, что Настя снова расплачется, а потому заново ее обнял (на сей раз - куда крепче), - Не нужно его винить, слышишь? Он просто боялся тебя травмировать... кстати, что ты там говорила об этом мажоре Егоре?

 В настоящий момент мажор волновал меня меньше всего. Просто следовало переключить Настю со слишком тяжелых мыслей на относительно нейтральные.

 И, кажется, мне удалось. Во всяком случае, изданный ею очередной смешок походил отнюдь не на всхлип, а скорее фырканье.

 - Он уехал, тигренок (ого, я удостоился лестного прозвища? В следующий миг тонкие (и ненормально горячие) пальцы Насти даже взъерошили мою челку), - Заявил, дескать, лучшее лекарство от несчастной любви - путешествия, и папочка тут же организовал ему турне по Европе. А на прощание вручил мне этот... подарок, - она с явным отвращением коснулась извлеченных из сумки листов.

 - Сомнительный подарок, - заметил я, осторожно дотрагиваясь тыльной стороной ладони до ее пылающих щек и горячего лба.

 - У тебя температура. Точно. Ты как себя чувствуешь?

 - Паршиво, - честно ответила Настенька.

 К счастью, на даче имелась аптечка, откуда она извлекла упаковку сильнодействующих жаропонижающих (и обезболивающих) таблеток, приняв сразу две штуки (максимальную, как говорилось в инструкции, дозу). После этого я начал вызванивать такси, несмотря на вялые протесты Насти - плестись с ней, больной, полкилометра до остановки рейсового автобуса, а после пилить с пересадками в общественном транспорте минимум час? Ясно, в данной ситуации это казалось мне (да и было) совершенно неприемлемым.

 ...До того, как приехала желтая “Волга”, я услышал много для себя утешительного - к примеру, Настя (пусть и слегка лихорадочно) поведала мне, как Егор ей противен - и противен был изначально, так, что даже руку для приветствия она подавала ему, всякий раз преодолевая внутреннее сопротивление (посему моя глупая ревность не имела под собой никакой почвы, с большим успехом я мог ревновать ее к сорокалетнему папеньке этого мажора - во всяком случае, тот не так омерзителен (на этих словах Настя запнулась, покраснела и пробормотала: “Похоже, я начинаю бредить.”)

 Неудивительно. Сунув под мышку (по моему настоянию) градусник, обнаруженный мной в дачной аптечке, она вынула его через пару минут со словами “Он неисправен”.

 Я же придерживался обратного мнения - за две минуты ртуть на столбике термометра поднялась до отметки 39, 2. Что, конечно, лишний раз доказало мою убежденность, что Настя больна (хорошо, если это всего лишь обычное ОРВИ... а вдруг что--то серьезное?)

 Затем меня снова назвали “тигренком” и “самым славным на свете парнем”, и “милым”, и, конечно же, сволочью - оттого, что не появлялся раньше (тут мне даже пришлось оправдываться, ссылаясь на “семейные обстоятельства”).

 Потом Настасья вдруг спохватилась, что может меня “заразить” и приказала держаться от нее подальше (на расстоянии не ближе полутора метров). Все мои попытки объяснить очевидное - если и могла она меня заразить, это уже случилось, ничего по поделаешь - остались безуспешными.

 Точнее, оставались такими до тех пор, пока у нее вновь не возникла потребность в моих утешительных объятиях...

 Уезжая с дачи, мы едва не забыли о собранных яблоках (к счастью, я о них все-таки вспомнил). Едва початая бутылка сухого вина осталась в домишке (если кому-нибудь из бродяг придет в голову влезть в неохраняемый дачный домик, его ждет приятный сюрприз...)

 ...Конечно же, профессор Воронцов выглядел очень обеспокоенным (не останови его Настя, он, пожалуй, вызвал бы “неотложку”), я же остался (разумеется, по настоянию своей девушки) с ними до позднего вечера, даже сварганил на скорую руку куриный бульон и сгонял в магазин за продуктами, по дороге едва не столкнувшись с ужасной Калерией (впрочем, обогнул девицу по широкой дуге).

 Часам к девяти Настя задремала в своей постели, совершенно по-детски стиснув мою ладонь. Какое-то время я сидел рядом с ней (если бы не профессор, я, пожалуй, и не ушел бы домой), потом, убедившись, что Настенька заснула, принял приглашение Воронцова попить на кухне чайку.

 Меня так и подмывало задать вопрос о его пропавшей супруге... но я, конечно, сдержался.

 Напоследок Воронцов немного стеснительно похлопал меня по плечу (несмотря на то, что мы с профессором были примерно одного роста, на моем фоне он выглядел довольно тщедушным. Или я был слишком крупным парнем... или он излишне худым).

 - Похоже, Денис, в отношении моей дочери ты настроен серьезно?

 Преодолев секундное изумление, я кивнул. В глазах профессора мелькнуло нечто печальное. Настолько печальное, что у меня сжалось сердце.

 - Не бросай ее, мальчик, если любишь. Мы слишком часто не ценим то, что дарит нам жизнь... а осознаем это обычно поздно, - Воронцов тяжело вздохнул. Я подумал, что, похоже, понимаю его даже лучше, чем он считает.

 Следом за профессором издала вздох и его собака. Воронцов слегка улыбнулся, не преминув потрепать добермана по загривку. После чего снова взглянул на меня. Совершенно серьезно.

 У меня пересохло во рту. А потом непроизвольно вырвалось:

 - Я хочу, чтобы Настя стала моей женой. Вы же... не будете против?

 Он опять улыбнулся. На сей раз снисходительно. И даже с долей иронии.

 - На этот вопрос я Настёне уже отвечал. Разумеется, я против не буду. Буду только “за”. Но учти, Денис, женитьба - большая ответственность...

 Я лишь кивнул. О том, какая это ответственность, я узнал позже.

...Но меня просили описать этот день - и не больше. Я его описал. Могу напоследок добавить, что, вернувшись домой и завидев мать, явно изготовившуюся обрушить на мою голову порцию колкостей, аккуратно снял с “горки” ее любимую вазочку из фарфора, пообещав: хоть одно гнусное слово в адрес моей девушки и наших с ней отношений - расколочу ее обожаемую посуду, пока в доме не останутся лишь пластиковые тарелки.

 - Василий! - воззвала матушка к отчиму, и я немедленно принял боевую стойку (не зря ведь год упорно пытался освоить премудрости восточных единоборств... кое-что точно освоил).

 Поскольку отчим был ниже меня на пару сэмэ, а я давно не выглядел рохлей, он, оценив ситуацию, выступил в роли арбитра.

 - Уймись, Виктория, - примирительно обратился он к моей матери, - Мальчик (“Парень”, - ненавязчиво поправил я. “Да, парень”, - согласился Василий) встречается с девушкой, ну, так и что? Ты предпочла бы, чтобы он крутил любовь с парнем?

 Я подавил неуместный смешок. Маман плотно сжала губы, после чего сухо спросила, буду ли я ужинать.

 Я поужинал, принял ванну и рухнул в постель.

 К счастью, пророчество Насти насчет заражения так и осталось пророчеством. Наутро я встал свежим как молодой огурец, еще не сорванный с грядки. Без каких-либо признаков недомогания. И совершил обычную (ставшую привычной) утреннюю пробежку.

 А Настеньке таки поставили диагноз ОРВИ.

 Но... похоже, о прочем меня рассказывать не просили. Что ж, уступлю место другому персонажу...

 

 * * *

 

Изложение второе

 

Вероника (тот же день. Начало)



 - О, амур де труа, Полякова? - услышав откровенно насмешливый голос с явными издевательскими нотками, Ника резко обернулась, едва не выронив букет гладиолусов, который еще не решила, как держать - то ли выставив перед собой, словно первоклашка в “День знаний”, то ли помахивая цветами, будто веником... А как обычно Настя несла свои букеты? Ну, тут ответ, как раз, прост - держа цветы в левой руке, правой брала под руку Дэна. А уж как их нести... да не все ли равно? Поднесет розы к лицу, вдохнет дивный аромат, залюбуется бутонами... Когда над подобными вещами не задумываешься, все получается естественно, будто само собой.

 Рядом с Никой (увы!) Дениса уже не было - помчался к “подземке”, чтобы успеть застать свою принцессу хотя бы дома. От этой мысли Веронику даже пробрал легкий озноб - ох, какое горькое разочарование ожидает этого парня...

 Чертовски славного парня, по мнению Ники. Даже сверх меры славного.

 Меньше кого бы то ни было заслуживающего, чтобы с ним поступили вероломно.

 - Да нет, - раздался рядом с Никой другой ехидный голос (и тоже парня), - Они с Воронцовой просто партнерами меняются, так, Полякова?

 Ника вздохнула. Перевела взгляд с умеренно симпатичного Валька на неказистого Женю. Что ж, мальчики в своем праве... После того, как Настенька непринужденно растрясла их карманные сбережения в весьма дорогом кафе, юноши, безусловно, рассчитывали на адекватную благодарность... да вот беда - просчитались. Предложение незамедлительно двинуться в ночной клуб Настя отклонила, пояснив иезуитски-невинным тоном пай-девочки, что папа ей подобные заведения посещать запрещает.

 - Ну так поедем ко мне на хату! - выдвинул Валек безрассудно смелое предложение и, наконец, нарвался на откровенно ледяной взгляд девушки, которую ошибочно счел доступной.

 - Предложите это Любаше, - небрежно сказала Настя. - Или ее подруге. Или обеим. Спасибо, мальчики, за угощение, но нам, - демонстративно взяла Веронику под руку, - Пора. Приятно было провести с вами время.

 Мальчики (особенно Валек, Женя не был столь самоуверен) замерли с отвисшими челюстями.

 Лишь спустя несколько секунд до Ники донеслось сказанное в бессильной злобе: “Динамистки хреновы... Ну вы нас еще попомните...”

 Настя вопреки ожиданиям подруги даже не обернулась. Лишь по ярким, припухшим губкам скользнула еле заметная улыбка (или усмешка).

 - Ты уверена, что они нам не будут мстить? - с опаской спросила Ника.

 Настя перевела на нее снисходительный взгляд.

 - Кто, Николь? Эти? Не смеши. В крайнем случае, если дело и впрямь дойдет до крайностей - Дэн их сделает одной левой. Да ты посмотри на них - “ботаники” и “задроты”. Жалкие зубрилы, не прошедшие в институт военных переводчиков или МГИМО и по этой причине подавшиеся на “факультет невест”... - Настя коротко и презрительно фыркнула, - Валик вообще ничтожество... Его друг... как его? - прищелкнула пальцами.

 - Женя, - подсказала Вероника, гадая - Настя и впрямь не помнит имени парня, за чей счет только что поглощала роллы, или просто прикидывается, желая их больше унизить?

 - Ну да, Женя. Он хоть не выпендривался. Не корчил из себя мачо. Господи, - протянула подруга скучающим тоном, - Как же все они в массе своей одинаковы...

 ...Разумеется, до крайностей дело не дошло (как позже поняла Ника, Настя была абсолютно права, характеризуя данных юношей, как по сути ничтожеств).

 А сейчас, застав Веронику одну, мальчики, кажется, вознамерились взять реванш...

 Впрочем, их ехидные реплики Нику особенно не задели. По-настоящему волновало ее другое...

 Кем являлся тот ухоженный господин, предложивший Насте “закончить начатый ранее разговор?”

 Действительно ли ее подруга “вдрызг” поругалась с Денисом - так, что ни о каком примирении и речи не может идти?

 И в этом случае что делать ей, Веронике? Упустить единственный шанс заполучить парня, фактически полностью подпадающего по нее, Ники, субъективные критерии идеального возлюбленного, или все же не упускать?

 Но то, что Дэн, возможно, порвет отношения с Настей, вовсе не означает автоматически, что он тут же переключится на Нику... Да, Веронике казалось, она ему нравится... однако, что дальше? Следует ли ей самой делать какие-либо шаги навстречу, и не расценит ли Денис эти шаги, как докучливую (вызывающую лишь досаду) девичью влюбленность?

...Вернувшись домой с роскошным букетом гладиолусов (три оранжевых, два ослепительно белых), Ника, конечно, тут же была осыпана градом вопросов - со стороны, в первую очередь, тринадцатилетней сестры, во-вторую (более тактичных) -мамы.

 - У Ник появился любовник! - торжественно провозгласила за обедом семиклассница Олька.

 - Оля! - строгим голосом одернула ее мать. После чего бросила острый взгляд на старшую дочь, и Вероника ощутила прилив крови к щекам.

 - Вообще-то, это парень моей подруги, - пробормотала, не поднимая глаз.

 Ехидная Олька тут же картинно ахнула.

 - Ты уже отбиваешь парней у подруг?

 -Еще одно слово, Ольга Витальевна, и вы выйдете из-за стола, - отчеканила мама и обратилась к Нике (далеко не столь строгим, скорее озадаченным голосом), - Ты имеешь в виду ту девушку, дочь профессора?

 Ника мысленно воздала должное материнскому такту - отец в данном случае сказал бы наверняка “ту хорошенькую девушку” (или даже “ту красавицу”). Вероника припомнила, как однажды привела Настеньку в гости... и как ее респектабельный папенька смотрел на нее - отнюдь не столь снисходительно, как обычно смотрел на ее подруг. Что там? Он смотрел на Настю каким-то кошачьим взглядом (если перед котом поставить блюдо со сметаной).

 Впоследствии мать Ники очень сухим тоном охарактеризовала Анастасию как “девушку воспитанную”, и только. На вопрос дочери, что та думает о ее внешности, мама поджала губы: “С лица, дорогая, не воду пить. И вообще, привлекательность молодости - вещь преходящая”.

 - Не скажи, Машенька, не скажи, - неожиданно встрял в разговор отец (до этого он делал вид, что поглощен разгадыванием очередной шахматной задачи - шахматы были его главным хобби), - Красота красоте рознь... Иная с годами только совершенствуется...

 Тут Никина мама по-настоящему разозлилась: лицо даже неравномерно покрылось багровыми пятнами. А глаза сузились, сделавшись почти азиатскими.

 - Ты что, Вит, не понимаешь? Наша Ника и без того закомплексована сверх всякой меры, а если ты еще будет подливать масла в огонь...

 - Ма-ша,- раздельно произнес папа, указав взглядом на дочь, готовую от стыда (или назвать его очередным комплексом?) провалиться сквозь землю, и мать немедленно осеклась. Даже попыталась неискренне улыбнуться.

 - Да, что-то меня занесло не туда... Ты, дорогая, ничуть не хуже этой девочки. “Как же. Ничуть”, - мысленно усмехнулась Ника (разумеется, усмешка была горькой). И вообще, красота далеко не всегда благословение... Для некоторых она проклятье.

 - Угу, - согласился отец, снова утыкаясь в шахматную доску, - Один примерНастасьи Филипповны чего стоит... а Анна Каренина? Ужас, - и хоть на лице его не было и тени усмешки, Ника была уверена - отец откровенно насмехается над мамиными словами.

 ...Да, так было раньше. Раньше... но не сейчас. Сейчас Денис сам (ясно? Собственноручно!) подарил цветы Нике (о том, что гладиолусы предназначались все-таки Настеньке, Вероника предпочла не думать).

 Поэтому и подтвердила - дескать, все верно. Парень Насти подарил ей, Нике, цветы. Что в этом такого, в самом-то деле? Тем более, судя по недавнему телефонному разговору с дочерью профессора Воронцова, ей это было глубоко фиолетово...

 Ложась спать, Вероника позволила себе помечтать (почему бы и нет? Народ даже поговорку придумал - мечтать не вредно...)

 И пусть мечты Ники подозрительно напоминали дамские романы в мягких обложках и одновременно наивные голливудские мелодрамы, все же кто обвинит девушку во вполне справедливом желании, чтобы все шло “по правилам”? Хорошие парни должны любить таких же хороших девушек, а порок непременно наказуем...

 “Почему же тогда ты сегодня солгала Денису? - ехидно вклинился к Никины мечты тоненький голос “альтер-эго”, - Не проще ли было сказать ему правду, а?”

 Проще-то проще, да вот только Ника сама не знала, какова эта правда. Вот в чем незадача.

 

 * * *

 

День следующий (опять Вероника)

 

 Увы, наутро Нике мечты, с которыми она засыпала (и которые заставили ее спать с улыбкой на губах) уже не казались легко осуществимыми. Умываясь, она придирчиво осматривала себя в зеркале, в очередной раз приходя к неутешительному выводу, что красавицей ее вряд ли кто-нибудь назовет.

 Да и хорошенькой - с натяжкой.

…"Стоп”, - мысленно скомандовала себе Вероника. Она что, уже всерьез думает, как завоевать Дэна? Напрочь сбросив со счетов Настасью? А ведь никто еще не гарантировал, что Настенька с Дэном раз и навсегда расплюются... И тем паче, что Дэн, расставшись со своей “принцессой”, тут же переключится на “золушку”...

 - Ник, - услышала Ника разочарованный голос младшей сестры, - А они уже вянут...

 - Что? - быстро проведя щеткой по своим коротким волосам, Ника вошла в гостиную.

 Ольга указала рукой на букет гладиолусов (снизу цветки определенно увяли).

 - Надо воду поменять... наверное, - Ника взяла вазу в руки.

 “Если цветы дарятся от чистого сердца, они долго не вянут”, - мелькнуло в голове когда-то услышанное. От кого? Мамы или бабушки? А следом ехидный внутренний голос добавил: “Но цветочки-то изначально предназначались не тебе...”

 Ника еле подавила глупое импульсивное желание выбросить гладиолусы в мусоропровод. Что за идиотские суеверия? Возможно, цветы просто не были такими свежими, какими казались. Или в воду следовало добавить таблетку аспирина... В любом случае выбросить их Ника всегда успеет. Не проще ли аккуратненько оборвать бутоны, которые начали вянуть, подрезать стебли и снова водрузить букет в вазу? Посвежевший, обновленный букет...

 Именно это Ника и сделала.

 ...Приближаясь к университетскому корпусу, она думала, что же скажет подруге после обычного приветствия (да и следует ли считать Настю подругой? Может, просто приятельницей? В конце концов, они недолго знакомы и уже - подруга? Да Ника, как вчера выяснилось, совсем не знает этой девушки... не знает по-настоящему).

 Впрочем, сомнения разрешились скоро - на первую пару Настасья не явилась, а перед второй к Нике приблизилась староста, поинтересовавшись с ехидной улыбочкой:

 - Ну что, Воронцова в загуле?

Ника немедленно начала краснеть - от досады. Достала из сумки мобильник, в присутствии Любы набрала номер домашнего телефона Воронцовых. Ответил профессор. Мягко, приветливо поздоровался, после чего пояснил, что Настёна приболела (похоже, схватила вирус) и лежит с температурой. Но в общем, по словам врача, “ничего страшного”.

 - Спасибо, - пробормотала Ника, - Может, вам помощь нужна, Валентин Владимирович?

 - Премного вам благодарен, Вероника, но не беспокойтесь, - в голосе профессора Ника уловила теплые нотки, - У нас в помощниках Денис. Вы ведь знаете этого юношу?

 Ника ощутила нехватку воздуха. Денис? В помощниках? А как же тот лощеный господин, который увез Настеньку вчера с последней пары? Что означали его намеки? Его откровенный (слишком откровенный) взгляд (устремленный не на Нику, разумеется, а на ее новую подругу (или все же приятельницу?)

 Откуда взяться Денису, черт побери?! Денису, отдавшему предназначавшиеся для Насти гладиолусы ей, Веронике, и желчно пообещавшему купить Настасье взамен этих цветов самый колючий кактус?..

 - Да, - пробормотала Ника в телефонную трубку совершенно машинально, - Что ж, передайте Насте, чтобы скорей выздоравливала...

 - Обязательно передам, - приятным (как обычно) голосом ответил профессор, - И вам всего доброго, Вероника. Спасибо, что позвонили.

 - Не за что, - Ника подняла голову, столкнувшись с неприязненным взглядом Любаши. “Как бы ты, девочка, не лезла из кожи вон, до дочери профессора Воронцова тебе как до вершины Эльбруса...” Эта мысль заставила Веронику растянуть губы в улыбке. - Слышала, Любовь? Анастасия слегла с простудой, только и всего.

 - Знаем мы эти простуды, - процедила Любаша сквозь зубы, отходя от Никиного стола, - Перебрала ледяного шампанского в компании своего папика, вот и все, - напоследок уколола Нику откровенно злым взглядом, - Ты-то ее, Полякова, еще мало знаешь... А я с Воронцовой проучилась в одной школе девять лет, - сощурилась, - Она тебе не рассказывала, как один мальчик чуть не разбился из-за нее? Спроси на досуге...

 И наконец отошла. Ника не совсем поняла, при чем тут явно давняя история с каким-то мальчиком... но неприятный осадок все же остался. Да, пожалуй, рановато - ой, рановато, - стала строить Ника свои грандиозные планы относительно завоевания симпатичного студента политеха... Раз Воронцов сказал, что Дэн сейчас с ними, значит, так и есть. Какой смысл профессору лгать?

 ...И все же... Надежда, как известно, умирает последней. “Еще не вечер”, - решила Ника. Ведь что-то произошло, верно? И господин тот на иномарке приезжал к Насте неспроста... Так ли беспочвенны Любкины домыслы?

 В конце концов Ника решила - если Настенька и завтра на занятия не придет, она ее все-таки навестит (благо, лучшего предлога, чем болезнь подруги, и не придумаешь).

 А пока... Вероника постаралась конспектировать лекции максимально разборчиво, дабы Настя без помех могла у нее их скатать.

 ...На другой день дочь профессора Воронцова на занятия опять не явилась, (впрочем, Ника этого ожидала), посему по окончании последней пары позвонила домой, предупредив, что немного задержится (на обед пусть ее не ждут).

 - Что случилось? - немедленно обеспокоилась мама.

 - Ничего. Просто хочу навестить подругу, - сказала Ника чистую правду и, заскочив в первый попавшийся гастроном, купила там три огромных румяных яблока, четыре апельсина и литр ананасового сока (не являться же к больной с пустыми руками?)

 ...Прежде чем надавить на кнопку домофона, Ника на миг прикрыла глаза, мысленно собираясь с духом (ведь ее ожидала очередная малоприятная встреча со свирепым черным доберманом...)

 Дверь ей открыла Настя. Облаченная в леггинсы и мягкий просторный свитер с широким воротом длиной до середины бедер. На ногах - изящные шлепанцы, больше смахивающие на босоножки. Улыбнулась.

 - Вот так сюрприз... А я только что о тебе вспоминала. Думала - звонить или не звонить?

 Ника отметила, что Настенька немного осунулась. И выглядела бледнее обычного.

 В то же время в ней появилась какая-то... утонченность, что ли? Изысканность.

 “Иная красота со временем только совершенствуется”, - вспомнила Вероника слова своего отца и, мельком взглянув на себя в зеркало, чтобы поправить прическу, едва сдержала разочарованный вздох - настолько невыигрышно смотрелась она на фоне подруги.

 Между тем Настя прошла в гостиную, не забыв мимоходом потрепать по загривку пса, который отнесся к появлению Ники в квартире оскорбительно равнодушно (даже не счал нужным ее облаять, хотя бы “для порядка”).

 - Располагайся. Чай будешь? Или кофе? Вчера Дэн притащил от своей бабули литровую банку малинового варенья. Ужасно вкусного, такого в супермаркете не купишь, - Настя вскинула на подругу насмешливые (как в этот момент показалось Нике) глаза, при этом успела ловко расставить на журнальном столике чайный сервиз.

 Ника вспомнила о купленных по дороге сюда презентах и протянула пакет с фруктами и соком Настасье.

 - Держи. Это тебе. Витамины.

 - Спасибо большое. Ты прелесть, Ник. Я б тебя чмокнула... только боюсь заразить. Мало ли что?

 Выглядела, однако, дочь профессора вполне здоровой и даже бодрой.

 - Говоришь, простудилась? - спросила Ника, тут же мысленно обругав себя за бестактность.

 Настенька невозмутимо кивнула.

 - Позавчера, на даче, где мы были с Дэном, температура вдруг подскочила под сорок. Вчера было уже немного легче - тридцать восемь. Сегодня - на полградуса меньше, - взяв ладошку Ники в свою, Настя поднесла ее к своему лбу, - Чувствуешь?

 - Да, теплый лоб, - согласилась Ника, ощущая себя законченной дурой. Ну и что с того, что некоторые девушки, идя на известную процедуру (о которой вслух сказать стыдно), маскируют этот “поход” мифической простудой? Похоже, тут совсем другой случай...

 Одна нестыковка - позавчера (как было достоверно известно Нике) Настя не могла быть на даче с Денисом, ибо укатила на сверкающей иномарке (с охраной!) в неизвестном направлении... Неужели она считает Веронику законченной дурочкой, готовой проглотить любую (даже самую грубую) ложь?

 - Позавчера? - Ника изобразила максимально невинный тон, - Ты ничего не путаешь?

 Настя вздохнула, бросила на подругу снисходительный взгляд и, удалившись в кухню, вернулась оттуда с заварочным чайником в руках. Разлив чай по чашкам, первой присела на мягкий диван, похлопала по сиденью рядом с собой.

 - Располагайся. Сейчас я тебе все объясню.

 - Ты не обязана, - буркнула Ника, вновь ощущая неловкость. На сей раз волосы Насти были распущены, лишь с боков она заплела две изящных косички и сколола их на затылке. “Причесана как эльфийка из “Властелина колец”, не без зависти отметила Вероника.

 - В общем, все просто, - сказала Настя, делая маленький глоток чая, а следом поддевая из хрустальной розетки мельхиоровой ложечкой крупную ягоду малину. - Я предупредила папу, что поеду на дачу - собрать там часть яблок. Яблоки в этом году уродились на славу... - опять мимолетная улыбка-усмешка, - Дэн примчался сюда, папочка, соответственно, его проинформировал о моих планах... он полетел на дачу... но меня не застал. Я приехала туда позже.

 “Кто бы сомневался”, - желчно подумала Ника. Мечты ее трещали по швам, как старая ветошь. На миг ее даже посетило желание высказать Насте в лицо все, что она, Ника, думает о ее вероломстве... Господи, да кто ей дал право считать окружающих законченными глупцами?!

 Настя меж тем, с явным удовольствием проглотив пару ложек варенья, запила их несладким, умеренно крепким чаем и невозмутимо пояснила:

 - Не застал, поскольку в тот момент отец Егора - ну, того молодого человека, который пару раз приезжал к универу, ты его видела, Ник, выполнял часть нашего с ним соглашения.

 - Какого соглашения? - машинально спросила Ника, отчего-то чувствуя под ложечкой холодок. Ну не признается же Настенька сейчас, что, пока Дэн ее разыскивал, она проводила время...

 С кем?! Отцом парня, который усиленно за ней ухлестывал?

 Да, нестыковочка получается... Еще какая нестыковочка!

 - Соглашения... - задумчиво повторила Настя... и тут Ника, наконец, увидела, что на детски нежных щеках подруги проступил-таки легкий румянец, - Ладно, можешь назвать меня интриганкой, Ник, но когда твоя мать пропадает без вести...

 - Погоди, - у Ники голова пошла кругом. - Ты говорила, что твоей мамы не стало... очень давно, так?

 - Так, - глухо ответила Настя, отставила чашку с чаем на столик и сцепила ладони в замок, - Другое дело, при каких обстоятельствах... Она ведь просто уехала... уехала на Дальний Восток... и исчезла. Как папа не пытался навести о ней справки, ничего не вышло. Все впустую...

 -А причем здесь отец Егора? - осторожно спросила Ника, заново вспоминая ухоженного мужчину лет сорока (может, чуть меньше), предлагавшего Насте закончить начатый ранее разговор.

 И слова подруги: “Возможно, это шанс...”

 - Дело в том, что у Егора есть невеста, - отчеканила Настя жестким (в данный момент даже неприязненным, как померещилось Нике, тоном), - В Англии. Дочка важной персоны. Между отцом Егора и родителями этой девицы давно было все решено... и тут я. Как гром с ясного неба, - Настенька издала сухой смешок, - Егор заявил отцу, что планы его изменились, не входит больше в его планы женитьба на той мажорной дурынде... что жениться он хочет на мне, - бросила в сторону Ники откровенно смеющийся взгляд, - Представляешь, он даже мысли не допускал, что я могу сказать ему “нет”, - вновь взяв со стола чашку, сделала пару глотков, - Ну, а папенька, соответственно, вызвал меня на приватную беседу и спросил прямо, сколько я хочу отступного... Финансисты! - фыркнула Настасья, едва не расплескав чай, - Все у них продается и покупается, все... и вся. Я подумала и решила - почему бы и нет? Если кто-то и впрямь может выяснить хоть что-нибудь о моей, - слегка запнулась. Опять покраснела. - Пропавшей маменьке, так это именно отец Геры. С его возможностями, деньгами, связями...

 Вот такое условие я и выдвинула. Дескать, о Егоре он может не волноваться, если узнает, где сейчас, - Настя вздохнула, - Степанова Лариса Сергеевна. Моя мать.

 - И он это выяснил? - нарушила Ника затянувшуюся паузу.

 Настя молча кивнула. А когда вновь вскинула на подругу глаза, в них были горечь и мрак. И ничего больше.

 - Ее убили, Николь, - странно звенящим голосом сказала дочь профессора Воронцова, - Зверски убили.

 - Кто? - выдохнула Ника, ощутив мгновенную сухость во рту.

 - Неизвестно. Какие-то нелюди, - резко поднявшись с дивана, Настя быстрым шагом пересекла гостиную и, на миг обернувшись, вновь ошпарила Нику тяжелым взглядом своих огромных потемневших глаз, - Это случилось тринадцать лет назад, - добавила она еле слышно, - А я все эти тринадцать лет ждала ее возвращения...

 - Господи, - пробормотала Ника, абсолютно не представляя, что следует говорить в такой ситуации, как утешить подругу (да и нужно ли ее утешать...), - Мне так жаль, Стейси...

 - Ерунда, - Настя неискренне (словно бы через силу улыбнулась), - Дела давно минувших дней.

 Ника собралась уже спросить, каким образом отец Егора узнал об этой трагедии, но тут в дверь настойчиво позвонили.

 Настенька стремительно прошла в прихожую, Лорд метнулся следом. Оставшаяся в гостиной Ника приготовилась услышать мягкий и глуховатый голос профессора, а услышала куда более молодой - тоже мягкий, словно бы шелестящий баритон, от которого сердце ее вначале подпрыгнуло, после чего ускорило бег едва ли не в два раза.

 - Привет, принцесса, - весело произнес этот голос, - Я вовремя?

 Настя издала легкий смешок.

 - Добрый гость к обеду...

 Лорд глуховато (но отнюдь не угрожающе) гавкнул.

 - И тебе привет, сторож. Давай лапу...

 Негромкий смех двоих человек. Добродушное ворчание пса.

 Ника на миг прикрыла глаза. Ей тоже следовало бы выйти в прихожую, поздороваться... а то, чего доброго, Настасья заподозрит неладное, но ноги будто приросли к полу.

 Впрочем, спустя несколько секунд Настя с Денисом сами вошли в гостиную (причем, в одной руке Дэн нес увесистый куль с продуктами, а другой ухитрялся обнимать тонкую талию своей “принцессы”).

 ...Нике показалось, что в квартире стало светлее. Словно солнце вынырнуло из-за хмурых, дождевых облаков. Но, конечно, данная иллюзия была только иллюзией. Просто появление в гостиной высокого светловолосого парня с открытой улыбкой и лучистыми серыми глазами вызвало эффект, сравнимый с появлением из-за туч дневного светила.

 ...Разумеется, ощущения Ники являлись слишком субъективными, но ведь и Настенька определенно расцвела - на щеках вспыхнул румянец, и губы улыбались вполне естественно... В глазах появились смешинки.

 Увидев Нику, Дэн вскинул брови.

 - Привет, Ник. И ты решила навестить нашу симулянтку?

 Настя легонько (в шутку, почти лаская) шлепнула ладошкой по затылку парня.

 - За симулянтку ответишь...

 Денис (похоже, Ники совсем не стесняясь) притянул Настю к себе (продуктовый пакет он поставил на пол) с явным намерением поцеловать.

 Та немедленно увернулась.

 - Заразишься же, глупый тигренок...

 Нику словно обдало кипятком - парочка, собирающаяся расстаться (а они собирались или Ника себе это просто нафантазировала?) не станет награждать друг друга озорными и добрыми прозвищами.

 Дэн посерьезнел.

 И посмотрел на Нику (не снимая при этом рук с гибкой талии Насти).

 - Скажи ей хоть ты, Ник, как дочь медиков - если и могла она меня заразить, это случилось бы еще, - смеющийся взгляд переместился на Настеньку, - Позавчера. Когда температура у нашей болящей ни с того, ни с сего подскочила под сорок. Кстати, а сегодня какая?

 - Тридцать семь... и четыре, - Настя скорчила недовольную (и немного потешную) гримаску, - Скажи еще, живо в постель...

 Денис совсем по-мальчишески покраснел - определенно слово “постель” применительно к Настасье вызвало у него крамольные мысли (а может, и желания).

 - Ладно, валяться в постели не обязательно... Но и прыгать еще рановато.

 Неожиданно Настя округлила глаза и с возгласом: “Лорд! Ну-ка на место!” подхватила с пола пакет, куда доберман успел под шумок сунуть нос (пса явно привлекли аппетитные запахи).

 - Фу, какой невоспитанный пес... Ну, что ты смеешься? - ворчливо обратилась она к улыбающемуся Денису, - Что там у тебя?

 - Еда, - просто ответил Дэн, беспечно пожав плечами (весьма широкими для восемнадцатилетнего парня, отметила Ника, плечами.) - В том числе для него.

 Лорд, будто понимая человеческую речь, тут же поднял морду и с умильной надеждой в глазах перевел взгляд с молодой хозяйки на ее друга.

 “И совсем он не страшный, - с легким удивлением отметила Ника, имея в виду, разумеется, добермана, поначалу вызывавшего у нее какой-то атавистический страх, - Самая обычная домашняя псина... вдобавок, неплохо воспитанная.”

 - Место еды - на кухне, - распорядилась Анастасия, после чего Дэн, конечно, с готовностью подхватив пакет, двинул в сторону кухни. И за ним, разумеется, Лорд - с написанным на морде явным вожделением и, безусловно, не отрывая глаз от пакета.

 - Ну, я, пожалуй, пойду, - неуверенно произнесла Ника.

 Настя вначале вскинула брови (словно бы в удивлении), после чего сдвинула их к переносице.

 - Что-то не так. Николь? - спросила, понизив голос, - Прости, я тебе не предупредила, что Денис должен был прийти... Но мы и вместе может отлично провести время, - слегка улыбнулась, однако, Ника отчетливо уловила - и в этой улыбке, и в тоне голоса Насти изрядную долю снисхождения - дескать, вижу я, не слепая, как ты относишься к моему парню (явно неравнодушно), но что поделаешь? Ты, Ника (Николь или попросту Ник) конкуренции мне не составишь, а значит, и волноваться не о чем.

 - Я обещала маме прийти на обед, - выдавила из себя Ника, - Она меня ждет. Ты завтра в универ идешь?

 Лицо подруги (по мнению Ники, непростительно красивое) немедленно посерьезнело.

 - Надо бы... Хотя завтра мне нужно в поликлинику, так что первую пару все равно пропущу. Ты конспекты мне не оставишь? Хоть на денек?

 Ника молча извлекла из сумки тетради, протянула их Насте.

 - Держи.

 - Ты прелесть, - улыбнулась дочь профессора Воронцова, - Я на веки вечные твой должник.

 Ника небрежно пожала плечами - дескать, какие проблемы? Сочтемся...

 - Может, все же останешься? - задала Настя дежурный вопрос.

 И, в полном соответствии с правилами приличия, Ника изобразила на лице ответную улыбку.

 - Обязательно, но в другой раз.

 Из кухни вышел Денис, успев повязать поверх джинсов и футболки смешной клетчатый фартук.

 Настя фыркнула.

 - Вы оригинально смотритесь, sir.

 - Ага, - самодовольно подтвердил Дэн, - Это, видишь ли, разновидность ролевой игры, называется - юная леди и...

 - Юный шеф-повар, так?

 - Ну, - неуверенно протянул “юный шеф-повар”, чьих глазах мелькали смешинки, - Не такой уж я и шеф...

 Внезапно Ника осознала - еще пара секунд, и она разревется. Позорно расплачется от разочарования, от того, как жестоко оказалась растоптана ее наивная, глупая надежда на то, что Дэн всерьез обратит на нее внимание (предварительно разочаровавшись в девушке, чья внешняя красота лишь скрывает коварство и лживость ее натуры)…

 - Я, пожалуй, пойду, - повторила Ника и, резко отвернувшись, направилась к двери.

 - До встречи, Ник. Спасибо, что навестила, - прозвучал за ее спиной мелодичный голос Насти (если не “коварной”, то и далеко не такой “святой” (по глубокому убеждению Ники) особы, какой она, вероятно, представлялась ослепленному влюбленностью Дэну).

 - Да, Ник, до свидания, - попрощался с ней и Денис (причем, большого сожаления в его голосе Ника (увы) не уловила).

 Лорд глуховато тявкнул. Что могло означать деликатное “Приходите еще”, а могло и бестактное: “Ну, чего медлишь? Иди уже...”

 

 ...Когда дверь за Никой закрылась, Настя повернулась лицом к Денису.

 - Какая-то она сегодня странная, не находишь? - произнес тот задумчиво, - У нее все в порядке?

 - Ерунда. Приступ сезонной меланхолии, - больше не думая о гипотетической возможности заражения (гриппом? Простудой? Высокой температурой?), Настя приблизилась к Дэну, обняв рукой его твердый торс, - А вообще, в том, что она выглядит странной, в немалой степени виноваты вы, любезный...

 - Я? - Денис в свою очередь привлек Настю к себе, - Я-то с какого тут боку?

 - Цветочки, - медовым (и очень ехидным) голосом пояснила Настя, - Ты же подарил ей цветы?

 Говоря это, Настя отлично знала, что Денис смутится... и он, безусловно, смутился. Даже слегка покраснел. “Как мальчишка, - подумала она, - Да он и есть вчерашний мальчишка... чертовски милый тигренок. Тигра мой.”

 - Гладиолусы, - сказал Денис неохотно, глядя на старый персидский ковер на полу (слегка потертый, но все еще впечатляющий), - Понимаешь, я ведь тащил их тебе, но тебя не застал, а переться с ними назад, с пересадками, в общественном транспорте, через “подземку”... Да они бы сломались и превратились в обыкновенный веник уже через полчаса...

 - Мог вручить их кому-нибудь из преподов, - фальшиво невинным тоном заметила Настя. - Или маме своей отнести. Мама любит цветы?

 Дэн вздохнул, после чего поднял, наконец, глаза и посмотрел на нее с легкой усмешкой.

 - Ты ревнуешь, что ли? Я не понял...

 Настя (вроде бы в шутку, но вместе с тем сердито) оттолкнула его от себя. Уселась на диван в позе “светской леди” - колени сжаты, длинные ножки сложены вместе и слегка отведены в сторону. Картинка из журнала годов этак пятидесятых: изящная юная женщина (разве что прическа не столь строгая и чопорная, да ресницы не наклеенные).

 - А хоть бы и так? По-твоему, ревность - исключительно прерогатива мужчин?

 Денис неуверенно улыбнулся, похоже, решив для себя, что Настя просто над ним подшучивает.

 - Для ревности можно было бы найти и более подходящий объект.

 - Да? - она насмешливо прищурилась, - Кого, например? Только не упоминай о голливудских "звездах".

 Денис рассмеялся. Смех его был так заразителен, что и Настя невольно улыбнулась.

 А в глубине сознания, меж тем, вертелось: хорошо искать себе оправдания в русском народном фольклоре, непременно найдешь. К примеру, спасение в неведении. Меньше знаешь - крепче спишь.

 И, наконец, не пойман - не вор.

А о занудливо-прописной истине, гласящей, что тайное всегда становится явным, лучше не думать вообще.

 

 * * *

 

Интерлюдия последняя (в данном трактате)

 

Три с лишним года спустя (Канун Нового года)

 



 Игорь Николаевич Кравченко (не без помощи компаньона и босса в одном лице) давно оставил дурную привычку входить в кабинет руководителя агентства “Кондор" без стука.

 Вот и сейчас вначале Волконский услышал пару негромких ударов костяшками пальцев по дубовой двери, лишь после этого она распахнулась, явив капитану ГБ в отставке (данная информация являлась, конечно, секретной, о чем знал каждый сотрудник агентства) грузную фигуру усатого дядьки (на вид лет сорока), облаченную в цивильные пуловер (под ним светлая рубашка), черные брюки и черные же штиблеты (безукоризненно начищенные).

 - С наступающим, Серж.

 - Благодарствую. И тебя, Игорек, тем же концом по тому же месту. Располагайся, - на всякий случай Волконский выключил комп (то бишь, свернул просматриваемый им файл, заменив его аквариумными рыбками), машинально потянулся за сигаретами... но тут же отдернул руку - обязательный месяц воздержания от курения еще не закончился. Первую затяжку он планировал сделать аккурат в ночь на первое января, - С чем пожаловал?

 Кравченко шумно вздохнул и не без опаски опустил свой внушительный зад на мягкое кресло, обычно предназначавшееся для посетителей.

 Состоятельных посетителей, заметим в скобках. 

 Клиентами агентства обычно являлись персоны солидные (исключения Волконский с Кравченко делали для бывших коллег... редко “соседей” (тех, кого с легкой руки масс-медиа народ безнаказанно называет ментами. Хотя в эпоху развитого социализма подобным жаргоном пользовались исключительно урки (да и прочим жаргоном, ныне, благодаря разгулу дерьмократии, просочившимся в обиходную речь).

 Но вернемся к началу. Судя по хмурому выражению обычно добродушной физиономии “хитрого хохла”, речь тот собрался вести не о крупном заказе, поступившем от очередного нефте-”барона” или газового “князька”.

 Судя по всему, разговор предстоял неприятный.

 - Прослушки здесь нет, - начал Кравченко без лишних экивоков и политесов, - Да и если б была - плевать. Но ты, Серж, совершаешь большую ошибку, собираясь копать под Горицкого. Или заказ поступил... оттуда? - Кравченко ткнул толстым пальцем в направлении потолка (и, видимо, того, что находится выше крыши).

 - Гм... - от удивления Сергей едва опять не выдвинул ящик стола, где хранилась аварийная пачка “Мальборо” (к слову, штатовского производства. Презент от бывшего коллеги (все из той же гб), - Погоди, Игорек, что-то с памятью моей стало... С чего ты решил, что я, как ты выразился, взял в разработку эту персону... банкира, если не ошибаюсь?

 Кравченко хмыкнул.

 - Дурней, Серж, тут нема. Иначе зачем тебе данные о его девке?

 Волконский ощутил крайне неприятный холодок под ложечкой: единственная “девка” (точнее, девушка) находилась сейчас под его пристальным вниманием. Все верно. Сергей дал поручение (причем, строго конфиденциальное) одному из компьютерщиков агентства, Дмитрию Орлову, выяснить номера ее телефонов. Домашнего и мобильного.

 А Орлов, значит, сука такая, тут же Кравченке отбарабанил?

 ...Но при чем здесь банкир?

 - Говори яснее, Игорь, - Волконский перешел на весьма жесткий тон, - Что ты имеешь в виду? Какая такая “девка” тебя волнует?

 Кравченко опять то ли фыркнул, то ли крякнул.

 - Не меня, а тебя волнует. Заранее скажу - на Димыча не греши. Я просто случайно к нему зашел, тот не успел файл с личиком ее ангельским сменить на очередную уголовную рожу нашего очередного клиента... (Волконский невольно ухмыльнулся) Ну, и я сложил два и два. Думаю - не по собственной же инициативе Митрич справки о любовницах VIP-персон наводит? Да еще в рабочее время. Посему я тут. Может, соизволишь объяснить, почему вдруг стал играть “в темную”?

 Сергей вздохнул. И все-таки (черт с ним, воздержанием, не до него сейчас) извлек сигареты из заветного ящичка (заодно и зажигалку).

 - Будешь? - предложил Кравченке.

 - Я считал, ты в завязке, - озадаченно сказал компаньон, но (натура сельская) вытянул сигаретку. Волконский за ним следом.

 Задымили. Сделали пару затяжек. Наконец, Сергей прервал паузу.

 - Буду с тобой откровенен, Игорь. И надеюсь на ответную откровенность. Я с этой девочкой (Кравченко чуть скривился - нашел, дескать, “девочку”... но промолчал) два дня назад столкнулся. На темной дороге... Врать не стану - она меня заинтересовала. Весьма... Но телефон свой дать категорически отказалась - дескать, вы сыщик, вам и карты в руки (о том, что Анастасия вдобавок назвала его “шпионом”, Волконский решил промолчать - что в этом случае Кравченко может вообразить, исходя из профессиональной паранойи бывшего служащего внешней разведки?)

 - Хочешь сказать, - компаньон поперхнулся дымом, закашлялся. Резким движением погасил сигарету в пепельнице (стоящей, разумеется, на столе босса), - Ты на эту девицу (“Спасибо, хоть девкой не назвал”, - подумал Сергей угрюмо) просто... запал? Сам по себе?

 Сергей невозмутимо пожал плечами.

 - И что? Я человек холостой, ориентации самой что ни на есть заурядной... Каюсь - нравятся мне красивые девушки. Скажи еще, что тебе не нравятся, Игорек.

 - Но не такие, - буркнул Кравченко мрачно.

 - Что значит - такие, не такие? - Волконский сощурился. Сощурился нехорошо. По-волчьи, можно сказать, сощурился. И во всем его ухоженном, респектабельном облике неожиданно проступило что-то неуловимо волчье, - Это же детский сад, Игорь. Кто тебе вообще дал право судить облыжно...

 - Облыжно? - вскинулся Кравченко, забыв о субординации (да и какая, к чертям, могла быть тут субординация? Они с Волконским - птенцы из одного инкубатора, как ни крути. И уволились из структуры почти одновременно. Уж не говоря о том, что именно Кравченко подкинул Волконскому идею основать охранно-сыскное агентство (правда, с чужой подачи... да какая разница, в самом-то деле?), - Тебе подробности нужны? Изволь. Анастасия Валентиновна Воронцова (тут Сергей невольно ощутил секундный озноб - увы, ошибки (на что он, признаться, надеялся) не было - речь в самом деле шла о фее в песцовой шубейке, встреченной им на ночном шоссе...) официально числится в “свите” Горицкого, - Кравченко чеканил каждое слово, - Внештатным переводчиком-референтом. Сопровождает господина финансиста в его деловых загранпоездках и исправно получает свои гонорары. Но!, - компаньон вновь многозначительно воздел вверх указательный палец, - Стала девушка таковой лишь год назад. Закончив два курса иняза. Да, она и впрямь хорошо владеет языками романо-германской группы, однако, это, как говорится, вторично...

 - Что же первично? - тускло поинтересовался Сергей, хоть вопрос, безусловно, был риторическим. Что первично? Молодость и выигрышные внешние данные. То, на что и он купился, ведомый извечным, можно сказать - первобытным инстинктом самца.

 Кравченко снова кашлянул (словно бы желая скрыть охватившую его неловкость).

 - Ну, видишь ли, тут такая история... длинная. Думаю, лучше тебе Ваньку Сидорчука расспросить - он же по договору в личной охране банкира состоит уже пятый год...

 Волконский нахмурился. Да, Сидорчук Иван Александрович. Способный парнишка... родиться б ему лет на двадцать раньше - мог высоко взлететь по карьерной лестнице... (лет на двадцать раньше... или пять позже).

 Так что в известной мере парню не повезло. А с другой стороны, может, все к лучшему? Ведь сейчас-то над ним “не каплет”. Бди себе потихоньку, исправно выполняй поручения босса, регулярно сливай информацию другому боссу (сиречь, Кравченке. Что Сидорчук, вероятно, и делает. А уж как сортировать эти сведения - вообще не его забота).

 Ладно, Ванька - так Ванька. Хоть первоначальный запал Сергея изрядно угас, даже мелькнула мысль - оно тебе надо? 

 Но все же не до конца. Может в силу того, что девушка - что бы Кравченко не брюзжал, - никак не вписывалась в рамки шлюхи. А еще потому, что она до сих пор его, Волконского, помнит. Три с лишним года прошло с момента их первой, мимолетной встречи, а она, представьте себе, эту встречу запомнила. И его, Сергея, запомнила. Так хорошо запомнила, что даже в зимних сумерках, в зимней одежде узнала... Сразу узнала - будто и не было четырех без малого лет...

 Что-то ведь это да значит? Не может не значить. Бывший офицер внешней разведки (некогда контуженный в Бейруте и чудом оставшийся в живых после дерзкого покушения уже на родине) Сергей Петрович Волконский знал это точно.

 

 * * *

 

 ...Спустя пару часов Иван Сидорчук находился в его кабинете. Волконский в очередной раз отметил поразительное сходство выпускника высшей школы разведчиков-диверсантов с одним из первых красавцев советского кинематографа семидесятых - восьмидесятых годов - Игорем Старыгиным. Такое же тонкое (аристократически утонченное) лицо, столь же ироничная улыбка... Правда, глаза Ивана не являлись сладкими глазками профессионального соблазнителя (как и его улыбка, вспыхивавшая гораздо реже, нежели у его условного “двойника” на экране). Хотя, может в жизни Старыгин тоже далек от тех легкомысленных персонажей, каких обычно играл. Кто знает?

 - Вызывали, шеф? - Сергей отметил некоторую напряженность во взгляде парня.

 Посему улыбнулся Сидорчуку (не менее профессионально, чем актер, поднаторевший в системе Станиславского).

 - Расслабься, Иван. Присядь. Беседа будет у нас неформальной... впрочем, Кравченко наверняка ввел тебя в курс?

 - Только в общих чертах, - осторожно ответил Иван.

 В этот момент в голову Волконского опять закралось провокационное - а надо ли это тебе? Пусть “фея”, встреченная на ночной дороге, останется той же - таинственной, загадочной, неудержимо притягивающей. Благоухающей первым снегом и “антоновкой”. И еще чем-то. Может, апрельским дождем. Или подснежниками (при условии, что северные подснежники благоухают). Или бледными цветами, расцветающими по ночам...

 А может - июльским сеном. Или опавшими листьями.

 Или всем вместе.

 ...К чему он, Сергей, занимается тем, чем сейчас занимается? Нет, в самом деле, к чему? Какая-то болезненная тяга к моральному садомазохизму, вот что это такое. Иначе не объяснишь.

 Сейчас Ванька Сидорчук (не менее старательно, чем Кравченко (сволочь украинская) вымажет “фею” дерьмом... ну, и что дальше?

 Что это ему, Волконскому, даст? Лишит призрачной надежды... на что? На личное счастье? Не слишком ли пафосно (да и откровенно глупо) звучит? Несмотря на весь наносной цинизм (зачастую диктуемый условиями существования рядом с хищными рептилиями, именующими себя людьми), Сергей Волконский в душе оставался неисправимым романтиком... может, благодаря безоблачному детству, проведенному в основном не на родине, или попросту благодаря уцелевшим после всех войн и революций хорошим генам, унаследованным от предков?

 “Хе”, - немедленно хмыкнула часть рассудка, отвечающая за скептицизм. Не благородство это, любезный, а обычное малодушие. Гены, образно выражаясь, “страуса” (не все же люди - рептилии. Есть и иные представители фауны... в частности, те, что произошли именно от глупой длинношеей птицы, зарывающей свою крошечную головку в песок, едва возникает опасность... Есть такие, увы, есть).

 Чего он опасается, в самом-то деле? Не на дороге же такая персона, как президент “Бета-банка”, подобрал себе любовницу, верно? Не на дороге. И не на улице. И не в борделе...

 “Господи, да какое все это имеет значение, по большому-то счету? - подумал Волконский тоскливо, - Каждый в этой жизни устраивается, как может, но желательно - в тепле и уюте”.

 Следовательно, похерить свои едва проклюнувшиеся, неясные мечты - да благополучно забыть. Обо всем. И о недавней встрече - аккурат перед католическим Рождеством, - тоже.

 Забыть. И забить. На все.

 ...Сидорчук негромко кашлянул, напоминая шефу (слишком крепко, судя по всему, о чем-то задумавшемуся) о своем присутствии.

 Волконский вскинул голову - будто пробудился от недоброго сна.

 - Ну, валяй, - сказал устало, - Рассказывай.

 - О чем-то конкретном? - уточнил осторожный Иван (в отличие от сказочного, отнюдь не дурак).

 - Обо всем, - вздохнул Сергей, - Всем, что знаешь о похождениях своего скромного, в чем-то даже пуританского шефа. Который, как известно, любит только деньги считать. Чужие и собственные. (Сидорчук не ухмыльнулся. Скорее, улыбнулся тонко. Еле заметно).

 - Он еще сына любит. Единственного, - сказал негромко Иван (выдержав паузу и не дождавшись от босса (истинного, подчеркнем, босса) иных горько-ернических сентенций.

 - Угу, - кивнул Волконский индифферентно. Верно-верно, как же он мог забыть? Кравченко намекал на что-то такое... о сыне господина банкира (правда, что тот - единственный, не говорил), - Сын, значит?

 Сидорчук опять неуловимо (и довольно-таки прохладно) улыбнулся.

 - Если позволите, Сергей Петрович, я с самого начала расскажу, как все было. (“Что именно?” - мысленно перебил подчиненного Волконский... однако, вслух ничего не произнес).

 Кивнул только - валяй, дескать.

 Иван сел чуть свободнее. Не развалился на стуле - отнюдь, просто слегка расслабился.

 - В двух словах, когда Егор прибыл из Англии - тамошний климат, как выяснилось, не лучшим образом сказывался на его хилом здоровье, - первым делом решил завести себе подружку. Благо - сами знаете, - англичанки нашим девушкам конкуренции никогда не составят.

 “Никогда не говори никогда”, - буркнул мысленно Волконский, но опять промолчал.

 -...Ну и подыскал девчонку. На конкурсе красоты. Знаете, “Мисс Город” такого-то года...

 - Она была “мисс Город”? - уточнил Волконский, закуривая третью “мальборину” (предварительно, конечно, предложив сигарету Ивану, но тот вежливо отказался - режим у парня. Да и силы воли, судя по всему, не занимать).

 - Нет. Она - Петренко фамилия, если не ошибаюсь... да, вроде Галя Петренко, не заняла даже третьего места. То ли пятое, то ли шестое... что-то такое. Заурядная смазливая блондинка, в европейской части их пруд пруди. Но Егору, возможно, после Англии она показалась идеалом красоты, не знаю.

 - Постой, - перебил его Сергей, аккуратно стряхивая столбик пепла в красивую малахитовую пепельницу (где уже валялись три окурка, два - его, один - Кравченко), - Какая Петренко? Вообще-то, речь шла о другой особе...

 - О ней и пойдет, - согласился Иван (тем самым вдребезги разбив призрачную надежду Волконского на то, что все-таки ошибочка вышла, и “фею” попросту оговорили), - Как позже выяснилось, эта Петренко и дочь профессора Воронцова учились в одной гимназии. С углубленным изучением языков. Но тогда - поначалу - Егор закрутил роман с той блондинкой. До ее совершеннолетия, во всяком случае.

 После этого Сидорчук со словами: “Позволите, босс?” плеснул в стакан минеральной воды (и стакан, и бутылка минералки привычно находились на рабочем столе Волконского) и сделал пару глотков.

 - Отлично, - Сергею опять стало неприятно (и это еще мягко сказано), - Он, Егор этот, выходит по малолеткам специалист?

 Сидорчук обозначил очередную тонкую улыбку (смахивающую на усмешку больше, чем предыдущие).

 - Ну, современную девицу семнадцати лет трудно назвать малолеткой... особенно, если рост выше ста семидесяти пяти, ну, и формы... соответствующие, - здесь Иван, похоже, слегка сконфузился (сам он был давно и прочно женат, имел двоих сыновей и налево принципиально не бегал (хоть позаигрывать - особенно, в интересах дела, - с симпатичными особами противоположного пола был вовсе не прочь. Запретной черты при этом не переступая).

 - Ладно, - отмахнулся Сергей, вовремя вспомнив о том, что впервые-то “фея” произвела на него впечатление, тоже будучи не вполне совершеннолетней... куда катится мир? То педофилы, то геронтофилы... никакой тебе “золотой середины”.

 Он вспомнил о своей Ли (Анжелике), но уже без тоски и сожаления. Просто вспомнил.

 И тут же опять забыл.

 - Я о том говорю, - Сидорчук снова смущенно кашлянул, - Что подругу Петренко - Настю Воронцову, - Егор увидел как раз на ее юбилее. Ну, и...

 - И? - вскинул брови Волконский.

 Сидорчук слегка покраснел.

 - Влюбился, что же еще, Сергей Петрович? Влюбился с первого взгляда. Если вы ее сами видели, думаю, пояснения тут излишни.

 Волконский невольно вздохнул. Не видел бы он изначально этой коварной “феи”, и разговора бы с Ванькой (а ранее с Кравченко) не было.

 - Видел, - процедил он, - Продолжай.

 - Ну, выяснил Гера, то есть Егор, ее телефон, адрес... Причем, выяснил через третьи руки, она-то сообщать ему ничего не пожелала (“Как и мне”, - невольно отметил Сергей). Поехал прямиком к ней, с огромным элитным букетом...

 - Ты точно знаешь? - для чего-то уточнил Волконский.

 Иван хмыкнул.

 - Да я, как-никак, был всему этому свидетелем... Приставлен был к тому барчуку в качестве личного охранника. Он меня по адресу профессора Воронцова и потащил...

 - И что? - вяло поинтересовался Сергей.

 - Парень этой красотки его только что с лестницы не спустил, - Иван позволил себе ухмыльнуться, - Выглядело забавно, если учесть, что тот был выше Егора на полголовы и вдвое шире в плечах.

- Ясно, - вздохнул Волконский. Как же он мог забыть того мальчишку с открытым лицом и ясным взглядом, который так торопился к своей принцессе, что едва не угодил под колеса его, Волконского, “Форда”. Денис его звали, точно. Денис. Или просто Дэн (нынешняя молодежь любит порой американизировать имена собственные, особенно в сокращенных вариантах).

 Славный парень Дэн... с которым “фея” (если ей верить, а верить-то ей нельзя, ох, нельзя...) состоит в гражданском браке. С момента, когда не стало ее отца.

 “Не будем забегать вперед”, - сказал себе Сергей, вновь устремляя взгляд на сидящего напротив Ивана. Ивана, всем своим видом демонстрирующего честность, прямоту, и готовность ответить вразумительно на любой - самый каверзный - вопрос начальника.

 Великий карьерист в нем погиб...

 - Словом, Егор пытался за ней ухаживать, но совершенно безуспешно, - проинформировал Сидорчук владельца охранно-сыскного агентства, - Изначально безуспешно, Сергей Петрович. Ибо девочка сразу сказала ему “нет”. Даже когда тот намекнул на свое намерение жениться.

 - На ней? - уточнил Волконский. Настроение слегка поднялось. Девяносто девять процентов ровесниц “феи” с визгом восторга бросились бы на шею сынку банкира... но Настенька Воронцова, судя по всему, принадлежала к оппозиционному меньшинству.

 Тогда принадлежала, во всяком случае. Три с лишним года назад.

 - Разумеется, - подтвердил Сидорчук, - Его этот отказ настолько... поразил, что ли, что Егор даже начал пить.

 - Пить? - тут уж Сергей не сумел скрыть удивления. Он-то считал, современная “золотая” молодежь к столь вульгарным и устаревшим допингам, как выпивка, не прибегает давно...

 - Представьте себе, - Иван удрученно кивнул, - Поначалу Гера пытался у меня выяснить... этак исподволь, знаете? - где достать героин или на худой конец кокс, но, когда я ответил, что по таким делам не специализируюсь и вообще дорожу своим местом, тот махнул рукой и поперся в бар. Тут - увы - я не мог ему воспрепятствовать.

 - Что же было дальше? - неожиданно Волконский поймал себя на том, что ему и впрямь любопытно, что было дальше. Если Настя “завернула” банкирского отпрыска сходу, как позднее она сошлась с самим банкиром? Или все это были одни уловки?

 - Дальше, - невозмутимо продолжил Сидорчук свой рассказ, - Обо всем, конечно, узнал его папенька.

 - От тебя? - уточнил догадливый Волконский.

 Иван не смутился.

 - А что было делать, Сергей Петрович? Не покрывать же его? Да и бесполезно... в общем, Гера впал в жуткую депрессию, а банкир, вместо того, что отправить сынка на воды подлечить нервы, решил сам пойти на переговоры с этой девушкой... и ее отцом.

 - В самом деле?

 - С лестницы, как Геру, финансиста, конечно, не спустили, - добавил Сидорчук скучным голосом, - Но все же нечто нелицеприятное профессор ему сказал, определенно.

 - Ты сам это слышал?

 Иван отрицательно мотнул головой.

 - Не я. Сашка Лебедев. Он в тот момент находился рядом со своим боссом.

 Волконский прикрыл глаза. Лебедев? Кто бы сомневался. Тоже ведь из “конторских”... Еще в ФСК незабвенной числился. В чине (вроде) майора (или все-таки капитана? Да какая разница, в самом деле... Важно, что числился.)

 - Так. Но потом девушка, судя по всему мнение изменила?

 - Ничего она не изменила, - возразил Сидорчук, - Во всяком случае, как был ей Егор, мягко говоря, неприятен, так и остался, до отъезда его за кордон. Но кое в чем вы, Сергей Петрович, правы - она все-таки согласилась, по настоянию папеньки, слегка скрасить его досуг.

 - Что значит - “скрасить досуг”? - Волконский невольно поморщился, - И настоянию чьего папеньки? Ее или этого... Геры?

 Иван в сотый раз слегка раздвинул в улыбке тонкие губы.

 - Скрасить досуг не в том смысле, как его скрашивают девочки из массажных салонов. Нет, разумеется. Просто они втроем - банкир, его сын и Настасья, - посетили театр. “Ревизора” с Безноговым в роли Хлестакова... Потом папенька арендовал катер для речной прогулки... опять же, втроем.

 - Амур де труа? - не сдержался циничный Волконский (хоть в действительности так вовсе не думал). И Сидорчук подтвердил его правоту.

 - Не было никакой “амур”, - решительно ответил Иван. - Да и быть не могло. Театр... тут все понятно, культурное мероприятие, и только. А на катерочке я был лично свидетелем того, как Настя с Егором... ну, если не собачились - оба для этого слишком хорошо воспитаны, то обменивались обоюдными колкостями точно. А банкир в каюте торчал. Со своим ноутом. (Тут Сергей не сдержал усмешки).

 - И, - двойник красавца актера понизил голос, - У меня создалось впечатление, что третьим лишним в этом танго является как раз молодой Горицкий. Во всяком случае, старший общался с девчонкой куда дольше... и она, соответственно, явной неприязни ему не выказывала. Впрочем, и особо не кокетничала.

 Просто... ну, как могут общаться молодая, но далеко не глупая девушка и еще не старый, интересный мужчина, на которого эта девушка явно произвела впечатление? Боюсь, я не совсем внятно выразился... - Иван чуть запнулся, - Короче, никакого интима, Боже упаси, и ничего непристойного не было... в тот момент... но то, как банкир на нее смотрел, уже говорило... о многом.

 Сергей молча кивнул. Дальнейшее предугадать, собственно, было несложно. Холостой банкир (более десятка лет вдовец) не мог не клюнуть на юную, аппетитную самочку... особенно, если учесть, что у самочки этой весьма и весьма неплохие мозги.

 Итак, он отправляет разочарованного (страдающего от неразделенных чувств, а точнее - неудовлетворенного желания) отпрыска в турне по Европе (средства, благодаря неустанным стараниям папеньки, позволили бы и кругосветное путешествие совершить с комфортом), сам же предлагает заинтересовавшей его девушке встретиться снова (безусловно, тет-а-тет) и, не натолкнувшись на ледяной отказ, выкладывает перед ней свои козыри.

 Свои заманчивые, очень немалые, в высшей степени выигрышные козыри.

 ...Окажись перед ним какая-нибудь романтическая дурочка из благополучной семьи, изначально не знающая отказа в малейших своих прихотях, разумеется, затея банкира была бы обречена на провал (семнадцатилетней обеспеченной глупышке сорокалетний мужчина должен казаться если не древним старцем-мастодонтом, то... весьма к тому близко).

 Опять же, подбирать на улице нищенку - готовую отдаться за черствый чебурек и пару нейлоновых трусиков, - Горицкий тоже не стал бы (будь она даже ангельски хороша собой). Просто самолюбие бы не позволило. Статус кво.Ноблесс оближ.

 А дочь профессора Воронцова подходила ему по всем критериям. Можно сказать, идеально подходила.

 Прежде всего - чертовски хороша собой, но это, пожалуй, само по себе еще не много значит (да, красавица, но не красивее прочих финалисток различных состязаний - у кого ножки длиннее да улыбка ослепительнее).

 Настасья являлась, вдобавок, девушкой из интеллигентной семьи. Воспитанной папой-профессором в одиночку (и не слишком, по этой причине, верящей в появление со страниц романа, сочиненного гениальным безумцем и алкоголиком, на своем жизненном горизонте корабля с алыми парусами).

 Девушка, хоть настоящей нищеты и не знающая, но и в роскоши не утопающая (по словам осведомленного Сидорчука, самыми ценными вещами в квартире профессора являлась пара компьютеров, не считая множества фолиантов на самые разные темы - начиная с классиков и заканчивая сугубо научными трудами).

 Иными словами, такая девушка, с которой и побеседовать есть о чем (за бокалом доброго, не слишком крепкого, однако., без сомнения, изысканного вина), а не только покувыркаться на ложе (в чем потребность сорокалетнего мужчины, конечно, далеко не столь велика, как двадцатилетнего юнца, порой не способного - из-за пресловутого зова гормонов, - рационально мыслить...)

 ...Нет, от дочери профессора Воронцова многого и не требовалось... Раз уступив, она, сама того не заметив, оказалась в сетях банкира. Первый взнос на ее банковский счет (открытый, конечно, без ее ведома) был сделан немедленно... и являлся именно таким, от которого крайне сложно отказаться - далеко не маленьким, но и не настолько большим, чтобы счесть, будто господин Горицкий нанес существенный урон своему бюджету.

 Ну, а уж после... Она, конечно, крепилась до последнего, чтобы не трогать этих денег (и теша себя иллюзорной надеждой, что все-таки в любой момент может сказать “нет” тому, кому уже раз ответила “да” (в гостиничном номере класса “люкс”, о чем Сидорчук, краснея и стараясь не смотреть в пронзительные глаза Волконского, поведал).

 Но... изящные туфельки - в витрине дорогого бутика. Элегантная юбка или даже костюм, который ей давно приглянулся (да только позволить себе не могла...) Наконец, сапожки, в которых она уже отходила два зимних сезона, неоднократно ремонтированные (да и вышедшие из моды), они тоже требовали замены...

 Так же, как и любимые (но протершиеся на досадливом месте) джинсы. И хлопчатобумажные трусики. И сумочка из искусственной кожи. И...

 Наконец, однокурсницы, одетые по последнему “писку” моды - благодаря успешно вписавшимся в рынок папочкам и мамочкам (а кто может вписаться в рынок? Ясно, торгаши с ростовщиками, кто же еще...), внешне и в подметки не годящиеся бывшей первой красавице сто четырнадцатой школы, на фоне которых (увы и ах) эта красавица выглядит золушкой, явившейся на бал без помощи и участия феи-крестной...

 Вот такой получается расклад. Иными словами, коготок увяз - всей птичке пропасть.

 Однако, огласки Настя все же боялась. Посему запретила ее забирать у ограды сквера рядом с корпусом университета (равно как и со двора “сталинки”, в которой проживала с отцом).

 И боялась она этой огласки не из-за одних кривотолков (да в наше “гнилое” время девушка, пользующаяся покровительством столь важной персоны, как президент крупного банка, может вызвать у представительниц своего пола (в том числе ровесниц) лишь жгучую зависть).

 Нет. Главным, чего она опасалась, являлась потенциальная возможность, что о наличии “спонсора” узнают отец... и ее парень.

 Парень, с которым она (по словам того же Сидорчука) была, как выразились бы в старину, обручена. И которого вовсе не собиралась бросать.

 Ибо, если банкир выступал в качестве гаранта ее более или менее устроенного будущего, то без этого мальчишки ей на свое будущее было, судя по всему, глубоко плевать.

 …- Она так и выразилась, - Сидорчук смущенно кашлянул и вновь сделал пару глотков минералки, - Дескать, без больших денег я как-нибудь проживу - не первая, мол, не последняя, а вот без Дэна мне будет худо...

 Разумеется, на откровенность с Иваном ее потянуло неспроста. Накануне (так уж сложилось... точнее, наложилось. Одно на другое) Настенька успела разругаться и со своим состоятельным “папиком” (настаивавшим на том, чтобы она составила ему компанию в недельном турне по Европе, в период зимних каникул). К тому времени встречам в гостиницах был положен конец - банкир закончил постройку и отделку уединенных загородных апартаментов - “скромненького” трехэтажного коттеджа, с виду напоминающего псевдо-старинный боярский терем.

 На каникулы, как выяснилось, у девушки имелись другие планы - поездка к дальним родственникам в ____скую область на пару с бойфрендом. Катание на лыжах, санях, экологически чистый сосновый бор... словом, умилительная (для современной молодежи) экзотика.

 ...Разумеется, в сей бочке меда не обошлось и без толики дегтя. Если Горицкий, скрепя сердце, вынужден был уступить (вероятно, сделав у себя в памяти “зарубку” и решив немного урезать девочке денежное довольствие), то ее парень (может, в глубине души давно подозревавший неладное, однако, весомых доказательств измены своей возлюбленной не имевший), побеседовав с ее подругой (ага, как же, пресловутая “женская солидарность”), вдруг пожелал узнать, на какие такие средства его красавица начала одеваться не хуже какой-нибудь “эскортницы” (разве, может, не столь вызывающе), откуда взялись деньги на качественную косметику известных брендов, посещение салона красоты (о косе к тому времени было, конечно, давно забыто, хоть кардинально своих роскошных волос Настасья не укорачивала. Просто они стали выглядеть... нет, не просто ухоженными, а ухоженными рекламно. Иными словами, над ними явно регулярно трудились умелые руки высокооплачиваемых стилистов. Наконец, парфюм и езду на такси... не маршрутных, разумеется. Элитных такси.

 Человек, объективно настроенный (а главное - не ослепленный любовью), безусловно, легко сложил бы два и два. Но парень желал (именно желал) быть обманутым. Еще толика утешительного вранья... толика правдоподобных объяснений (вроде умершей бабули или тетки по отцовской линии... или двоюродного деда, не забывшего упомянуть дочь профессора Воронцова в завещании) - и все. Он снова спокоен (пусть относительно, однако, влюбленному и относительного спокойствия было бы достаточно. Прочее девчонка довершила бы в постели.)

 Однако, в тот момент то ли нервишки у нее стали сдавать, то ли дни надвигались “критические”, то ли честная натура взбунтовалась... но Настя отнюдь не пожелала утешать парня. Дескать, не веришь ты мне? В чем-то подозреваешь? Прислушиваешься к наветам завистливых дурнушек?

 Что ж, слушай и дальше. А я тебе, милый, ничем не обязана, засим - адьёз, мон ами. Не хочешь - не ешь.

 Он ревнив (и в силу характера вспыльчив), она скрытна (и в силу характера слишком горда).

 Коса нашла на камень. До рукоприкладства и прямых оскорблений дело, конечно, не дошло (чай, не быдло рыночное учиняло разборку), однако, банкиру был немедленно сделан звонок, назначена встреча вне графика...

 ...и дано твердое согласие совершить желаемое турне. Хоть по Европе, хоть по Азии... Хоть на Северный полюс.

 После же (когда Сидорчук вез ее назад, намереваясь по ее просьбе высадить в паре кварталов от дома), она пожелала, чтобы тот поначалу отвез ее в бар. И угостил (если не жалко) парой самых сухих мартини.

 Конечно, спорить с “любимой лялькой” шефа (так между собой ее называла завистливая обслуга - циники и пошляки) Иван не осмелился. Нашли относительно тихое и довольно приличное бистро, устроились за столиком в уголке (Настенька потягивала мартини, Иван - чай), вот тогда-то девчонку на откровенность и потянуло.

 Дескать, что делать? И с “папиком” рвать чревато (как-никак, перспективы), и мальчишку потерять страшно - где она второго такого найдет?

 - Ищите третьего, Настасья, - дал ей Сидорчук вполне резонный совет, - Бросайте обоих и подыскивайте “золотую середину”. Того, кто в одном лице будет совмещать импонирующие вам качества.

 Она, конечно же, кисло усмехнулась.

 - Вам бы, Иван Александрович, сказки писать...

 В тот момент Сидорчук ее почти пожалел. Сама ведь, дурочка, не ведает, что творит. Не может в любом случае длиться бесконечно данная патовая ситуация... когда-то придется определяться.

 Ладно, бросит она банкира (хоть тот явно не из тех, кого женщина может безнаказанно, по своей воле бросить), останется с парнем... тот рано или поздно всё ей припомнит - и свои подозрения, и их обоснованность, и горечь человека, сознающего, что его жестоко и цинично обманывали...

 - Кстати, нечто похожее произошло с ее матушкой, - добавил Сидорчук, понизив голос. - Сначала сбежала от мужа и четырехлетней дочери к бравому военному летчику, а когда поняла, что одной бравады для личного счастья явно недостаточно, возжелала вернуться к профессору. В отсутствие своего “летуна” сбежать хотела - у того по графику был очередной вылет, - да не вышло. Погода капризная, дальневосточная подвела. Он внезапно вернулся домой, увидел, что красавица вещи пакует, все, конечно же, понял... и схватился за нож.

 -?..

 - Убийство с отягчающими. Двенадцать лет огреб. На Колыме. На нарах, правда, не подох... но на свободу вышел не только с чистой совестью, но и туберкулезом обоих легких. Сейчас, вроде, под Смоленском обретается... или под Саратовом. У своей старенькой матушки.

 - А ты откуда обо всем этом знаешь?

 Сидорчук негромко хмыкнул.

 - Так с этого, собственно, все и началось. Пока вы, шеф, залечивали раны в госпитале (Волконский молча кивнул. До чего же глупо он тогда под пули подставился... вспомнить стыдно),Горицкий к нам обратился с приватной просьбой навести справки о некой Степановой-Воронцовой, сбежавшей от мужа и дочери тринадцать лет назад и с тех пор не объявлявшейся. Кравченко, конечно, такой шанс упускать не захотел (еще бы, сам президент “Бета-банка” пожелал воспользоваться услугами скромного агентства “Кондор”!)

 - Лебедев ему нас рекомендовал? - как бы между делом поинтересовался Сергей.

 Сидорчук тонко улыбнулся.

 - Верно... с моей подачи.

 - И кто занимался этим делом?

 - Да Стрельцов же и занимался. Вместе с Юркой Петровым. Оба мотались в Комсомольск-на-Амуре. Доступ в архив каким-то чудом пробили. Беседовали с бывшим следаком военной прокуратуры, который это дело вел... Словом, на славу потрудились. Ну, и вознаграждены были соответственно...

 - И ради чего Горицкий все это затеял? - сухо спросил Сергей.

 Иван вскинул брови.

 - Да ради своей... впрочем, тогда еще не своей... ради пассии сына. Уж не знаю, что он ожидал узнать... но явно не то, что выяснилось. Он, прежде чем отдать эти бумаги девчонке, еще с Лебедевым советовался - дескать, не будет ли для нее известие о трагической гибели матери слишком жестоким ударом?

 - А тот?

 - Тот? - Сидорчук пожал плечами, - Тот высказал свое субъективное мнение - дескать, всегда лучше знать правду, какой бы жестокой она ни была, нежели всю жизнь мучаться неизвестностью и, возможно, облыжно обвинять близкого человека в черствости, равнодушии к собственному ребенку и прочем. Примерно так. И еще добавил, что девушка вовсе не производит впечатления “кисейной барышни”, которая немедленно хлопнется в обморок после всего, что узнает. Возможно, это знание ее даже отчасти утешит - ведь в действительности ее мать не была такой уж дрянью... просто... можно сказать, совершила роковую ошибку...

 “Вот именно, - мрачно подумал Волконский, - Как впоследствии и ее дочь. Но вот насколько эта ошибка может быть роковой... неизвестно.”

 

 * * *

 После того, как отпустил Сидорчука, Сергей еще несколько секунд неподвижно сидел за столом, тупо наблюдая за электронными рыбками, плавающими в электронном аквариуме марки “Эппл”. “Apple”, то есть яблоко. Яблочко... райское. Надкушенное. Кравченко (сволочь та еще) сыграл роль змея (или змия?) в Эдемском саду. Припорошенная снегом “фея” с сияющими (или лучистыми... один черт) глазами, упругими румяными щечками и прочим, не менее соблазнительным, на деле оказалась особой весьма... да что там - весьма?

 Просто двуличной.

 На деле она оказалась особой двуликой... даже многоликой (включая тот образ, что предстал перед ним, Волконским).

 Сколько же у нее этих образов, а? В театральный бы ей податься со своими талантами. Вот уж где ей цены бы не было...

 Наконец, он поднялся из-за стола и двинулся к выходу, намереваясь ехать домой, в поселок “Березняки”, где находился его коттедж. Зря, конечно, он взялся наводить справки о прелестной незнакомке, многие знания - многие печали...

 Чего в конечном итоге добился? Дал подчиненным лишний повод к сплетням и кривотолкам. А ему это надо? В самом деле,ему это надо?

... Он свернул к шоссе, ведущему к охраняемому поселку, и в этот момент (откуда она могла тут, черт возьми, взяться?) отчетливо увидел девочку. Светленькую девочку в красной шапочке и заячьей шубке, переходящую дорогу в неположенном месте (и где находятся положенные места на чертовых российских дорогах?), волочащую за собой санки, на которых что-то лежало... одеяло сложенное, что ли?

 Светлые косички, так называемые “крысиные хвостики”, испуганный... нет, просто недоумевающий взгляд круглых глаз... дешевые, порядком стоптанные сапожки, в них заправлены мешковатые брючки; куда же она направляется? В ближайшую деревню? Или в дачный поселок, где зимой по умолчанию пусто?

 “На кладбище”, - проскрипел в мозгу Волконского чужой, неприятный голос за секунду до того, как он резко вывернул руль, и машину с визгом развернуло на встречную полосу, а по ней - ну, разумеется, все тот же любимый шпионами “закон подлости”, - двигался фургон с грузом непонятного назначения...

 Да какая разница, с каким грузом? Определенно, Волконскому, патологическому неудачнику во всем, что касается личной жизни, это было без разницы...

 “Больше не неудачник. Больше... никто”, - ехидно уточнил все тот же скрипучий внутренний голос перед тем, как “Фольксваген” Сергея, ударившись о фургон фирмы “Вольво”, еще раз развернулся и съехал в кювет, весело - совсем как в кино, - кувыркаясь по снегу.

 “Вот и всё, - успел подумать Волконский, прежде чем удариться головой... обо что? Приборную панель? Лобовое стекло? Крышу автомобиля? Или ближайшую сосну? - Больше никаких проблем...” Ноу проблем, как привыкли говорить русские, полагая, что заимствовали фразу у янки.

 No problem.

 

Вспышка ослепительно белого цвета и темнота. Кромешная.

 

 * * *

 

КОНЕЦ
 

 ЭПИЛОГ (НО НЕ ЗАВЕРШЕНИЕ)


 

Денис

 

 

 - Я буду сок, - сказал я. Не хотелось мне напиваться. Режим, черт возьми. Обязательная утренняя пробежка, затем в институт, потом на работу (о своей работе я никому в подробностях не рассказываю - работа и работа, можно сказать, приработок).

 В общем, завтрашнее похмелье в мои планы совсем не входило.

 А для Ники я заказал мартини. Полусухое (самое сухое обычно пьет Настасья).

 Настасья, о которой думать мне сейчас хотелось меньше всего (и о которой, конечно, я постоянно думал).

 Мы с Никой уселись за стойку, и в первые минуты просто молча потягивали - она свой мартини, я - свой апельсиновый сок.

 Наконец, она первой нарушила паузу.

 - Тебе не надоело, Дэн, вести себя как черепаха?

 - Как кто? - машинально отозвался я, не особенно раздумывая над ее словами.

 - Как страус! - Ника повысила голос, ее щеки порозовели, глаза заблестели. Ей это шло, без сомнения. Хоть она не была (да и вряд ли когда-нибудь станет) красавицей, назвать Нику дурнушкой тоже язык бы не повернулся. - Как долго ты будешь отворачиваться от очевидного, Дэн?

 Похоже, она на меня давила. А я терпеть не могу, когда на меня давят.

 Я отлично знал, что она имела в виду. Вернее, кого. Настю, конечно.

 Настеньку - обманщицу, Настеньку - лгунью... Настеньку - изменщицу.

 Единственную, кого я любил. И люблю до сих пор. Хотя в последнее время я, пожалуй, попиваю коктейль любовь-ненависть. С толикой сожаления, горечи... и, только не смейтесь, жалости.

 Она пропадет без меня, вот что я знал совершенно точно. Я отчетливо это осознал еще год назад.

 Год назад...

...когда меня, наконец, прорвало. Когда закрывать глаза на резко возросший уровень ее доходов стало уже невозможно. Когда ее вечные отлучки, отключение телефона, невнятные объяснения начинали меня бесить.

 Я был уверен, что знаю, кто всему этому причиной.

 Я ей так прямо и сказал (хотя впоследствии осознал - время для выяснения отношений выбрал самое неподходящее - ее отец угодил в больницу с повторным инфарктом).

 Она сказала: “Прости, Дэн, мне нужно идти”, я ответил: “К кому? Егору?”

 Она рассмеялась. Ее смех меня просто взбесил. Боюсь, будь я чуть-чуть несдержаннее, я бы ее ударил.

 Лорд на меня зарычал. Мне захотелось пнуть его ногой. Чертова верная псина... неважно, кто твой хозяин - умный или дурак, святой или последний мерзавец - ты все равно будешь его слепо любить...

 Если б и людям так же удавалось...

 - Откуда тогда взялись деньги на это? - я из последних сил сдерживался, стараясь говорить мягко, даже вкрадчиво. Указал на ее новейший компьютер - супернавороченную “игрушку”, заменившую ее старенький, скромненький комп, - И это? - распахнул дверцу платяного шкафа. Глаза разбегались от обилия дорогих тряпок. Там даже была норковая шубейка (не считая куртки из натуральной кожи тонкой выделки, отороченной мехом куницы).

 Шубу я безжалостно вышвырнул из шкафа и бросил на ковер. Я готов был порвать эту меховую шубку в клочья. Я готов был порвать в клочья и побледневшую (но ничуть не менее ослепительную) девушку, которая смотрела на меня чуть исподлобья, покусывая губы. И глаза ее сделались почти черными (так мне в тот момент показалось).

 - Откуда? - снова прохрипел-проскрипел мой голос, - А? Не Егор? Кто тогда? Кто?!

 Я схватил Настю за плечи. Лорд немедленно ухватил меня за икроножную мышцу. Весьма чувствительно (думаю, продолжи я нападать на его хозяйку, он мог и клок мяса у меня выгрызть).

 - Лорд, место! - крикнула Настя. Не находись я в настолько взвинченном состоянии, мог бы заметить слезы в ее глазах... впрочем, даже если бы и заметил, счел бы их в то мгновение “крокодиловыми”.

 Словом, я отпустил Настю, доберман отпустил мою ногу, и я пошел к выходу, твердо зная одно - сюда я больше не вернусь.

 К чертям все. Надоело быть ее “плюшевым мишкой”. Надоело быть ее марионеткой. Надоело!

 Пусть другого дурака ищет. Наверняка найдет. Чего-чего, но этого добра у нас в стране хватает...

 ...Две недели я прожил как в тумане. Думаю, просто с силу инерции - институт, работа, ужин, Наташка, утренние (и вечерние) пробежки, спортзал...

 И снова - по кругу.

 Пока не раздался звонок. От Насти. И я не услышал совершенно не похожий на ее обычный, срывающийся, рыдающий голос: “Дэн? О Господи, Дэн... Дэн...”

 Я сразу все понял. Мгновенно. Еще до того, как она с трудом произнесла “папа” и разрыдалась.

 Не стало ее отца. Ушел профессор. Отплыл (если верить Толкиену) к “серым берегам”. И первым, о ком она вспомнила в этот момент, был, конечно же, я.

 И конечно, я помчался в больницу и увидел ее - поникшую как цветок под дождем (нет, скорее грозой), и обнял, и увез домой, и занялся необходимыми, неимоверно тягостными хлопотами, ибо сама Настя вряд ли чай была способна заварить в это время: в основном она лежала ничком на диване, рыдая, пока силы не иссякали, потом засыпала, а, проснувшись, опять начинала плакать, а когда я пытался ее утешить, цеплялась за меня, как жертва кораблекрушения может вцепиться в край лодки (или хотя бы доску), и я понимал, что никуда (никуда!) я не денусь, пока я необходим ей, никуда от нее не уйду.

 (Впоследствии Ника сказала, что я “жертва собственной рыцарственной натуры”, в своем роде дон кихот. Настенька, услышав это, разозлилась, обозвала подругу “безмозглой курицей”, и с тех пор они не общались.

 Но со мной Вероника общение не прекратила. Что лишний раз подтверждается этим посещением бара, где я тянул сок, а она за мой счет - мартини.)

 ...Истина понемногу - так сквозь плотную пелену облаков вдруг прорывается солнечный луч, - стала приоткрываться уже очень скоро.

 Во время прощальной церемонии, когда все - скорбящие и провожающие, - бросили на крышку гроба по горсти земли, к Насте приблизился господин лет сорока (может, чуть старше), чертовски ухоженный и элегантный, и нежно - этак ободряюще, - пожал ей руку, точнее, взял ее за руку обеими руками и мягко произнес: “Держись, девочка”, а потом перевел на меня острый взгляд.

 - Вы, вероятно, Денис?

 Я кивнул, недоумевая. Если данный господин - дальний родственник Воронцова, отчего я не видел его раньше?

 Мужчина же легонько похлопал меня по плечу.

 - Будь с ней рядом, парень. Ты ей сейчас необходим, - и уже собрался отойти, когда “спохватился” (впоследствии, заново припоминая эту встречу, я думаю, жест этот был явно нарочитым), извлек из кармана стильного кашемирового пальто конверт из плотной бумаги, - Это вам, ребята. На первое время. Держитесь.

 Я машинально взял конверт. Заглядывать туда необходимости не было - безусловно, там находились деньги. Доллары или евро. Я проследил за этим (в тот момент для меня непонятным) субъектом взглядом - он успел отойти к своему “Мерседесу” и сейчас в него усаживался (дверцу придерживал “бык”, а прочие “быки” наверняка находились в джипе, который следовал за “тачкой” хозяина).

 - Кто это? - обратился я к Насте.

 Она заторможенно смотрела, как могильщики стали забрасывать яму, где теперь находился тот, кто совсем недавно мог согреть душу любому своей мягкой улыбкой и любого ободрить доброй, искренней фразой.

 В этот тягостный день с утра Настенька по моему настоянию приняла тазепам, вот чем объяснялись ее относительные спокойствие и некоторая вялость.

 - Эй, - я тихонько тронул ее за плечо, - Милая, кто это был?

 Она медленно перевела на меня взгляд (жутковатый, скажу прямо, взгляд: одновременной отстраненный и полный невероятной горечи).

 - Кто был? - эхом отозвалась Настя. Я протянул ей конверт, и она машинально его взяла, сунула в сумочку. - Отец Геры. Горицкий, - меня словно обдало кипятком, - Банкир, - монотонно пояснила Настя, - Финансист. Президент “Бета-банка”, - и добавила, как мне показалось, совсем невпопад, - Он когда-то учился... у папы.

 И пошла по кладбищенской тропке к воротам. Я же еще несколько секунд стоял, ошарашенно пялясь на дорогу, где черного “Мерседеса” с джипом сопровождения уже, конечно, не было.

 Я начинал прозревать.

 Это - отец Егора. Тот, кто ходил с ней в театр. Кто приходил к ним домой, якобы, познакомиться ближе. Кто не мог не заметить, насколько она хороша, девушка, в которую безответно влюблен его сын...

 И почему я все время слышал лишь об отце Егора, но не о его матери? Его родители в разводе? Или... матери вообще нет?

 ...Впрочем, в тот день я свои подозрения задвинул как можно глубже. Снова всплыли они спустя месяц.

 ...Этот месяц - сразу после смерти профессора, - был настоящим кошмаром как для Насти, так и для меня. Ее охватила ужасная депрессия: она почти не вставала с постели, не думала о занятиях в институте, ела исключительно мало - в основном, пила черный кофе. Ника, пользуясь тем, что родители-медики хранили в домашней аптечке множество препаратов, в том числе тех, что без рецепта не отпускаются, принесла упаковку транквилизаторов, предупредив меня, чтобы таблетки я выдавал Насте строго по инструкции (а всю упаковку держал вне ее досягаемости).

 Конечно, я окончательно переселился в бывшую квартиру профессора, в очередной раз выдержав скандал, затеянный, разумеется, матушкой (впрочем, я давно привык к ее регулярным скандалам). Жалко, конечно, было бросать Натаху, но для нее отчим все же нанял в своем роде няню-гувернантку, я же старался навещать сестренку как можно чаще.

 ...Состояние Насти меня в то время реально пугало. Она страшно похудела (кожа да кости, как выразилась бы моя бабуля), под глазами обозначились темные тени, и часто я заставал ее, глядящей в пространство. Не на что-то конкретное, а в пустоту. Или на то, что никому, помимо нее самой, увидеть было невозможно. Я включал телевизор, и она лениво переводила взгляд на экран - причем, одинаково равнодушно могла выслушивать биржевые сводки или очередное тупое ток-шоу (где кривляки, болтуны и бездельники стремятся друг друга перекричать), или игру для дебилов (типа “Поля чудес”), или “Мир животных” с канала “Дискавери”... все равно.

 Как-то она попросила меня принести из отцовского кабинета несколько книг (Достоевского, Бальзака и, кажется, Гоголя), а когда я это сделал, она взяла в руки по очереди каждый из фолиантов, не открывая их, и... разрыдалась.

 Пришлось дать ей дополнительно еще пару таблеток. Слегка успокоившись, она вскинула на меня свои большие, больше не лучистые, а потемневшие и даже слегка ввалившиеся глаза и тихо спросила:

 - Зачем тебе это надо, Дэн? Я ведь дрянь, настоящая дрянь... Я совсем не заслуживаю участия. Я вообще ничего не заслуживаю.

 Я ответил ей: “Замолчи”, ну, а что еще можно было тут сказать? Для кого-то (да той же Ники) Настя, возможно, и была “дрянью”, но только не для меня.

 Для меня она была слабой, беспомощной (во всяком случае, в тот момент), отвратительно приспособленной к жизни (практически неприспособленной)… и невероятно желанной, несказанно прекрасной девушкой. Девушкой, которой я был необходим. Девушкой, нуждающейся во мне. В моей помощи. Моей, черт возьми, любви (сколь бы уродливой эта любовь ни казалась со стороны таким “правильным” девочкам, как Вероника).

Я почти впал в отчаяние, видя, как затухает девушка, которую я любил (и люблю, повторяю, люблю до сих пор) и не зная, как ей помочь, когда однажды вернулся из института и застал Настю болтающей по телефону (причем, на щеках ее впервые за месяц опять появился легкий румянец, а в глазах - блеск).

 - Да, - сказала она в трубку, затем зажала мембрану ладонью (болтала-то по домашнему), бросила мне, - Привет, Дэнни, - и опять в телефон, - Да, Станислав Георгиевич, я согласна. Хорошо, завтра, после занятий. Большое спасибо, что позвонили. Всего доброго, - прервала связь, как-то нервно улыбнулась (избегая при этом смотреть мне в глаза) и спросила, - Есть будешь? Мне уже лучше, могу что-нибудь приготовить...

 Знал я, что она может приготовить. Салат, картофель - вареный или, в лучшем случае, жареный... прочее сводилось к разогреву в микроволновке замороженных полуфабрикатов.

 И вместо того, чтобы логично испытать огромное облегчение от того, что Настя, слава Богу, приходит в себя, я ощутил смутную, неприятную тревогу.

 - Кто звонил? - вот такими словами я ответил на ее предложение “что-нибудь приготовить” (точнее, что-нибудь разогреть).

 Румянец на ее щеках стал отчетливее.

 - Горицкий, - коротко бросила Настенька, беря со столика сигареты и извлекая из пачки с угрожающей надписью “курение убивает” очередную тонкую “Vogue”.

 Горицкий. Меня словно под дых ударили. Холеный господин лет сорока (или чуть больше), нежно (не по-отечески) пожимающий обеими руками узкую ладонь Насти...

 К слову, какую сумму он преподнес нам в том конвертике, я так и не узнал (конверт Настя куда-то убрала).

 - И что ему было нужно?

 Настя вскинула на меня темно-синие глаза... и тут же снова их отвела.

 - Предложил мне работу. Он... давно обещал. Просто случая не было.

 - И что за работа? - похоже, я начинал заводиться. Нет, следовало держать себя в руках... следовало. Я не хотел скандала. А также истерик, психозов и прочего.

 Я не хотел - как два месяца назад, - уходить из этой квартиры. Ибо знал - на сей раз вернуться меня не попросят. Не та ситуация.

 - Референт, - неохотно (как мне показалось) пояснила Настя, - Точнее, референт-переводчик. Если хочешь, я тебе и контракт покажу... когда он будет подписан.

 - У тебя нет необходимости работать, - обреченно возразил я (обреченно, ибо отлично понимал - мои возражения для нее ничего не значат. Ни черта), - Я работаю. Я зарабатываю, Насть...

 Она невесело улыбнулась. Потом подошла ко мне и этак ласково взъерошила мои волосы на макушке.

 - Того, что ты зарабатываешь - не обижайся, - хватает пока только на еду и оплату коммунальных услуг. И потом, не забывай, мне нужна практика, Дэн...

 Практика. Знаю я эту практику. Внезапно я вспомнил упущенную деталь - откуда этот финансист мог знать мое имя?

 Только от Насти. Лично. Что лишний раз доказывало то, что и доказывать, в общем-то, и необходимости не было - у них (финансиста и студентки иняза) были отношения.

 Достаточно близкие отношения. Именно.Близкие отношения.

 Я буркнул: “Делай, как знаешь” и отправился мыть руки. Долго мыл. Минут пятнадцать. Или двадцать. Пока не услышал ее нежный оклик:

 - Дэнни, с тобой все в порядке? Может, все-таки поешь?

 Я поел. Мы вместе поели (на сей раз она разогрела в микроволновке довольно съедобный полуфабрикат). И даже выпили по бокалу вина.

 И оказались в постели. И она шепнула мне на ухо: “Мой любимый тигренок” (я мимоходом подумал, а как Настя зовет финансиста во время их срамных игрищ? “Мой любимый денежный мешочек”?)

 Впрочем, потом я решил - мне все равно. И ее последующие отъезды (в качестве референта-”толмача”) за границу, и очередная обновка - песцовая шубка; и подозрительно быстро проданный старенький отцовский “Жигуль” (и тут же купленная новая “Ауди” - Настя успела закончить курсы вождения)… все это перестало причинять мне острую боль. Я, возможно, привык. Просто абстрагировался  - и от негатива, и от грязных мыслей.

 А чтобы абстрагироваться еще успешней, начал регулярно встречаться с Никой. Просто встречаться, как с другом. Товарищем... так и просится на язык, “по несчастью”.

 Только Ника в последнее время стала на меня давить.

 А я терпеть не могу, когда на меня давят.

Поэтому и сказал ей: “Извини, мне пора”, бросил на барную стойку пару купюр (если ей на такси не хватит) и ушел, не оглядываясь.

 Кажется, она меня окликнула.

 Даже наверняка.

 Но я сделал вид, что не услышал.

 

 * * *

 

Анастасия.



...Подходя к дому по вечерам (особенно зимой) она всякий раз ожидала (с тоскливой опаской), что света в окнах не будет, и вещи Дэна исчезнут - из ванной, из стенного шкафа, с письменного стола; и останется она наедине с престарелым одышливым Лордом (который больше не лает, а часто скулит - особенно, у двери кабинета профессора), и тогда...

 ...да, только тогда осознает, какую страшную совершила ошибку, променяв ясноглазого, светлого, прямодушного мальчика на сомнительную “привилегию” блеснуть в сомнительном “свете”, состоявшем из успешных ворюг (в основном) и успешных шлюх (каковой и ее, вероятно, не без оснований считают).

 ...Света в окнах не было. Не было на сей раз... и Настя остановилась перед дверью подъезда, ибо ноги сделались ватными. Сознание того, как ей не хочется входить в квартиру, где блуждает укоризненный призрак отца (и призрак убитой ею любви), было ясным, как никогда.

 “Но там Лорд, - вяло подумала Настя, - Там должен быть Лорд... которому я нужна” и все-таки протянула руку с электронным ключом-”таблеткой” к электронному замку, когда окрик: “Эй, подожди!” заставил ее обернуться.

 Обернуться... и прислониться к дверям подъезда, ибо ноги на сей раз ослабли не от обреченности, а от огромного облегчения.

 Вот же он, Дэн. Единственный парень, за которого когда-то (лет сто или двести назад) она собиралась замуж. Единственный человек, который был ей по-настоящему нужен. И будет нужен... когда перестанут быть нужными все остальные.

 Господи, ну что же она за дура...

 - С тобой все в порядке? - обеспокоенное лицо (на щеках легкий морозный румянец). Дыхание, отдающее парным молоком.

 - Все отлично, - переведя дыхание, она присела на корточки и скрывая замешательство, обняла Лорда (тот не преминул лизнуть ее в щеку), - Просто... я решила... Ох, Дэнни, я решила, что ты ушел...

 Он промолчал. Может, и впрямь подумывал об уходе. Может, Ника, наконец, своего добилась (“лучшая” некогда подруга). Может, она, Анастасия, рано возликовала и серьезный разговор еще впереди...

 Однако... она уже знала, чего хочет. Наконец она по-настоящему это знала.

 ...Конечно, Горицкий не будет доволен (доволен? Да он будет ошарашен!), когда Настасья скажет ему, что контракт расторгается. Может, даже предпримет “карательные” меры - заблокирует, к примеру, ее счет... плевать. Это она как-нибудь переживет.

 Чего ей действительно не вынести - это ухода Дениса. Ее ясноглазого, светловолосого “тигры”. На фоне этого все прочее - шелуха от семечек. Тлен. Суета.

 Суета сует.

 - Я хотела тебе сказать, - начала Настя, оказавшись в квартире (и небрежно отбросив на диван полушубок), - Хотела сказать...

 - Что? - немного настороженно спросил Дэн.

 Лорд тоже вопросительно смотрел на хозяйку. Она давно догадывалась, что собаки людей понимают куда лучше... чем люди людей.

 - Не знаю. Наверное, мне осточертело быть референтом. Что я собираюсь вплотную засесть за учебу и начать писать диплом. А потом податься в аспирантуру. И что... - коснулась кольца, подаренного Денисом (его она так и носила на безымянном пальце правой руки, практически не снимая), - Может, пришла пора сесть и обдумать, как мы будем жить дальше?

 - Мы? - негромко переспросил Денис.

 Она поймала себя на том, что (впервые, кажется) боится поднять на него глаза. Дабы не увидеть в его лице того, от чего ее бывшая лучшая подруга Ника непременно бы возликовала. - То есть... мы с тобой?

 Настя опустилась на диван. Глаза стало пощипывать. Похоже, она была готова разреветься, как девчонка. Похоже, именно это она и сделает... после того, как Дэн уйдет. Напоследок высказав ей все, что давно наболело - о том, что он испытывал, когда за ней, Настей, приезжала машина, чтобы забрать на очередное рандеву и вернуть обратно... дай Бог, если в два часа ночи, а то и наутро. Не говоря уж о “загранкомандировках”, точнее, поездок за границу (опять же, с Ним. Господином финансистом). И о новенькой “Ауди”, в которую Дэн (мужчина!) и садиться не пожелал... 

 И еще многом. Многом. Очень многом.

 Слишком.

 Включая те ночи, когда она ложилась спать в одиночку (а Дэн устраивался на диване в папином (бывшем папином) кабинете.

 ...Господи, о каком примирении она думала? На какое прощение надеялась? Вот сейчас Дэн с полным правом (нет, скажем литературно - с сознанием собственной правоты) соберет свои вещи, упакует навороченный комп (приобретенный им, кстати, на собственные доходы) и уйдет. Уйдет, не оглядываясь. Даже дверью не хлопнет на прощание - не так воспитан...

 - Эй... - что-то влажное и горячее коснулось ее ладоней, которыми Настя закрывала лицо. Конечно же, Лорд, по-своему, по-собачьи, ее утешал.

 Но говорил-то не Лорд!

 Настя медленно подняла голову.

 - Ты действительно решила уйти... оттуда? - в глазах Дэна - его чудесных, серых, лучистых глазах - нечто мелькнуло. И это нечто не было ни желанием отомстить, ни презрением, ни злостью. Не было тем, что она панически боялась в них увидеть.

 В его глазах... нет, ей, наверное, померещилось... мелькнула надежда.

 “Оттуда”? Нет, Дэнни, я собираюсь уйти от него.

 Фактически уже ушла.

 Настя молча кивнула. Теперь уже отчетливо уловив во взгляде единственного, с кем ей хотелось быть (и сейчас, и после) неподдельное беспокойство.

 - Ты только не реви, слышишь? (она сморгнула, с досадой ощутив сорвавшуюся таки с ресниц слезу. Вернее, слезинку) Так что ты хотела обсудить? - он тоже присел на диван. Рядом с ней. Близко.

 Очень близко. Еще пара дюймов - и будет вплотную.

 Настя сделала глубокий вдох-выдох и подняла на Дениса глаза.

 - Помнится, ты как-то предложил мне стать твоей женой... по-настоящему, - опять неосознанно крутанула на пальце подаренное им кольцо, - Кажется, я готова тебе... ответить.

 - Ответить что?

 Она подумала, что глупее вопроса Денис задать не мог.

 Да и никто другой не сумел бы, пожалуй...

 * * *

Конец

 Зима 2011-го-2012-го гг.