Пограничники смотрели на нас, как на врагов...

В одном из своих рассказов, я уже как-то немного упоминал об электрорадионавигаторе-гидроакустике Анатолии Шумилове, с которым мне довелось почти два рейса поработать в составе экипажа БМРТ «Бирюза».
Сокращенно электрорадионавигатора-гидроакустика на судах Минрыбхоза называли просто акустиком. Акустик на промысловом судне отвечал за исправность всех электрорадионавигационных и гидроакустических приборов. С помощью радиолокационной станции (РЛС) судоводители могут наблюдать за расположением других судов, островов, береговой линии и всего того, что может отражать радиосигнал, с помощью гидролокаторов (ГАС) помощники капитана ищут рыбу, а эхолоты показывают всё, что находится в морской пучине под судном. Понятно, что должность эта важная и ответственная, а если акустик был профессионалом своего дела, то к нему все члены экипажа относились с большим уважением.
Шумилов был одним из таких профессионалов, отдавший работе на морских судах около тридцати лет жизни. Начинал когда-то с работы в УЭЛ (Управление экспедиционного лова), последние годы работал в КБТФ (Калининградской базе тралового флота). К началу 60-х годов в составе УЭЛа было свыше 160 морских судов, в том числе около ста судов типа СРТ, пятнадцать плавбаз, небольшой танкерный флот и несколько спасательных буксиров. Рыбаки УЭЛа первыми среди советских рыбаков освоили промысловые районы Большой Ньюфаундлендской банки и банки Джорджии, первыми начинали вылов сардины в районе островов Зеленого мыса. Обо всём об этом и многом другом Шумилов любил рассказывать в свободное от вахты время. Мы жили с ним в одной каюте. Поэтому за полгода успели рассказать друг-другу о многом. Ко мне акустик относился, как к сыну.
В 1982 году ему исполнилось 55 лет, и он заявил о том, собирается после окончания рейса оформить пенсию и уволиться из базы тралфлота. Говорил всем о том, что, став пенсионером, отдыхать долго не будет, а со временем найдет себе какую-нибудь работу на берегу. Стариком его назвать было трудно, скорее он был этаким мужичком-живчиком…
В Гаване, куда наше судно пришло в последних числах декабря, чтобы пройти межрейсовое техническое обслуживание (МРТО), было весело - повсюду ощущалась предновогодняя атмосфера. По неизвестным для нас причинам, представитель МРХ СССР не сумел подготовиться к приходу нашего судна и поэтому авиабилеты, необходимые для вылета экипажа из Гаваны в Москву заранее не были приобретены. Поэтому на судне почти две недели происходили удивительные вещи. Ремонтно-подменный экипаж (РПК у основного экипажа принял судно и приступил к выполнению плановых ремонтных работ. Подменная команда жила где-то в городе, в каком-то отеле и на работу в порт ремонтники приезжали на автобусе. А основной экипаж, который был предоставлен сам себе, занимался тем, что, продав местным жителям на «черном» рынке что-нибудь, направлял полученные в результате нехитрой обменной операции (которая в те годы называлась «ченчем» - обменом) кубинские песо, на приобретение рома и пива. Т.е. рыбаки отдыхали по полной –  на всю катушку. А поскольку в начале декабря наш БМРТ побывал в бельгийском порту Антверпене, то моряки, получив на руки серьезные деньги, смогли там купить много красивых и интересных вещей, часть из которых им теперь пришлось обменивать у местных спекулянтов-фарцовщиков на кубинские песо.
Наш замполит (отдать ему должное!) сумел организовать культурный досуг для рыбаков – мы посетили исторический музей, совершили обзорную экскурсию по городу, побывали в местном океанариуме, съездили в зоопарк… Были и поездки на всемирно известные пляжи… А по вечерам, моряки отправлялись в местные бары и кафе, которых в Гаване было в те годы несметное количество. В дни празднования Рождества и Нового года в Гаване мы стали свидетелями грандиозных карнавальных шествий… Праздничная атмосфера расслабляла моряков, позволяя им знакомиться с местными девушками, которые профессионально помогали им облегчать свои карманы от денежных знаков. За пачку обычных сигарет с фильтром или пачку (пять пластинок) жевательной резинки, женщины легкого поведения дарили нашим морякам незабываемые ощущения в виде сладкой любви и нежной ласки… А что еще морякам, отработавшим шесть месяцев в сложных условиях Норвежского и Баренцева морей, было необходимо? Правильно - только любовь…
В один из таких дней загулял и наш акустик. В местном ресторане он познакомился с какой-то фрау, туристской из Германии, которая по его рассказам, была родом из Кёнигсберга. Этот факт сблизил Анатолия с очаровательной и белокурой немкой настолько сильно, что он перебрался с нашего судна к ней в гостиничный номер (немка жила в отеле) из которого они и не выходили несколько дней. Позже об этом стало известно тому самому представителю МРХ СССР, который захотел сообщить «кому следует» о выявленном случае недостойного поведения советского моряка за границей. Но узнав о том, что у Шумилова этот рейс был последним, что он по возвращении в Калининград уходит на пенсию, успокоился и сделал вид, что его этот случай больше никак не интересует… А мы тогда подумали о том, что лучше бы он авиабилеты нам купил своевременно, и тогда все бы моряки вместо пьянок-гулянок в Гаване встретили бы Новый, 1983 год в Кёниге, дома, в кругу своих семей, друзей и прочих близких людей.
Поскольку часть МРТО нашего БМРТ прошла практически в нашем присутствии (а иногда и при участии некоторых членов экипажа), то время отдыха в Калининграде для многих из нас было сокращено до минимума. Мы прилетели на Родину, не успев пообщаться с родными людьми, толком выпить и закусить, в спешке оформляя заявки на получение снабжения и пополнение ЗИПов, через две недели вылетели обратно в Гавану (через московский аэропорт ШРМ-2).  Снабжение береговые специалисты должны были отправить нам в район промысла в Северо-Восточную Атлантику ближайшим транспортным рефрижератором.
Поскольку Шумилов действительно решил после  положенного ему отпуска и отгулов, подать заявление на оформление пенсии, то в состав экипажа его не включили, но и нового акустика отдел связи нам не выделил. Не оказалось там специалиста, готового к выходу в рейс. Поэтому в Гавану мы полетели с начальником радиостанции Владимиром Азарёнком вдвоем. В отделе связи нам сказали, чтобы мы разделили между собой должностные обязанности акустика, пообещав отправить к нам на судно другого специалиста в самое ближайшее время.
Судно у моряков из РПК мы приняли быстро. Через день-другой вышли в море. Свыше семидесяти процентов членов экипажа отправились в рейс повторно. Такое действие моряки называли «спаркой». «Спаркой» считался повторный выход в рейс на полгода на одном и том же судне.
Капитаном БМРТ «Бирюза» в то время был Валентин Калинин. Настоящий морской волк, который и сам умел ловить рыбу и штурманов подбирал в экипаж, обладающих умением искать рыбу и поднимать на борт хорошие тралы.
Переход из Гаваны в СВА был благоприятным, район промысла был для большинства членов экипажа знакомым, поэтому никакой суеты на судне не было, Моряки во время перехода активно готовились к рыбалке, настраивали промысловое вооружение (тралы), доделывали за ремонтниками всё то, что они сделать не успели.
В районе промысла была обычная для северных широт погода – полярная зима, сильные ветра, постоянные шторма. Обледенения корпуса, сильная бортовая и килевая качка и прочие «прелести» пребывания в арктических водах были нормой.
Основной промысловой породой в Баренцевом море была мойва. Рыбка жирная, вкусная с икрой. Повара нам ее готовили в вареном и жареном виде так часто, что вскоре на эту мойву уже мало кто мог спокойно смотреть. Самым популярным блюдом из мойвы были «жучки» (рыба, запеченная с внутренностями, на противне в духовке в собственном соку).
Из продуктов у нас осталось то, что мы не успели съесть в предыдущем рейсе – перловка, макароны, гречка и горох. Однако наши повара совершали кулинарные чудеса… Манипулируя небольшим продуктовым запасом, они старались кормить экипаж каждый день чем-то разным и необычным. А еще в том рейсе был молодой повар-пекарь, который пек очень вкусный хлеб (белый и черный). В предыдущем рейсе на этом судне пекарь (Славиком его звали) выпекал не очень вкусный хлеб, объясняя всем моркам, что на судне очень плохая и старая печь. На «спарку» Славик не пошел и пекарем у нас на судне был по сути мальчишка, выпускник какого-то ПТУ, который все замесы производил строго по рецептам и конспектам, как его учили. И, о, чудо!  Хлеб у него получался таким вкусным, что, оглядываясь на прошлые годы, думаю, что это был САМЫЙ вкусный хлеб, который мне удалось попробовать, работая на морских судах. Вот тебе и старая печь, вот тебе и «опытный» повар-пекарь Славик, на поверку оказавшийся болтуном и неумехой.
А вскоре нам сообщили, что на одном из транспортных рефрижераторов (ТР), который вышел из Калининграда в район промысла, нам было отправлено техническое снабжение, продукты (в том числе мясо, сливочное масло, сахар, чай, картофель, лук, морковь и сигареты). Я тогда курил папиросы «Беломор», причем только питерские, изготовленные на фабрике имени Урицкого. Чтобы не испытывать в рейсе проблем, связанных с отсутствием табачных изделий, я брал с собой на полгода 200 пачек папирос. Помню, что некоторые матросы, когда у них закончились в том рейсе сигареты, а в судовом ларьке их попросту не было, начинали курить что попало, - в ход шли даже веники…и листья грузинского чая… и это не шутка…
Кроме того, на судне не было ни лука, ни чеснока, да и вообще не было никаких фруктов или овощей…Была мойва и ее было много)… Поэтому у некоторых моряков начали кровоточить десны, что являлось первым признаком развития цинги. Очень быстро на судне исчезли все комнатные растения, а вскоре пропали и кактусы… они были съедены… Конечно, что-то мы закупали на соседних судах, но это были такие крохи, которые никак не могли утолить витаминный голод среди членов экипажа, состоящего из почти ста мужиков (и четырех женщин).
И вот наконец долгожданная встреча с ТР. Пришвартовались. Первым делом к нам борт был доставлен акустик. И что вы думаете? Новым акустиком к нам судно прибыл… наш старый и всеми любимый акустик Шумилин. Вот это да! Но как это могло произойти?
Вскоре Анатолий рассказал в подробностях свою историю. После нашего отлета в Гавану, Шумилов, отгуляв положенный отпуск, пошел оформлять пенсию. Но поскольку в отделе связи акустика, готового к отправке к нам на судно не было, то Шумилову предложили отправиться на «Бирюзу», чтобы потом – летом – вернувшись из рейса, заняться оформлением своей пенсии. Анатолий с радостью согласился с таким предложением. И вот он снова с нами, и наша радиослужба вновь оказалась в полном составе. Это событие стало для многих членов экипажа (не только для нас) по настоящему радостным и приятным событием.
Однако дальнейшие события, которые произошли с нами, невозможно было назвать добрыми. Вскоре после возвращения Шумилова на борт судна, произошла трагедия. И вот, что тогда случилось.
У начальника радиостанции Володи Азаренка был день рождения. По этому случаю среди его друзей был намечен небольшой банкет. Ну банкетом это можно было назвать, лишь обладая большой фантазией. Шеф-повар обещал начальнику по случаю его дня рождения испечь ему в духовке небольшую курицу (цыпленка), пожарить в качестве гарнира несколько картофелин, матросы-обработчики подарили Володе пару килограммов икры мойвы, матросы-добытчики собрали для него немного северных креветок (они попадались иногда на «крыльях» трала). А еще у начальника ко дню рождения была припасена бутылочка настоящего гаванского рома, которую он бережно хранил у себя в каюте. А в судовом ларьке он купил баночку маринованных огурцов и трехлитровую банку томатного сока. Праздничный банкет был запланирован на поздний вечер.
И надо же было такому случиться, что еще днем – после обеда - акустик решил начать отмечать день рождения начальника с «дедом» - старшим механиком Борисом Хоревым… Что-то там у них было – то ли бутылочка самогонки, то ли еще что-то. Но пить они решили начать сразу вскоре после обеда. Вахта начальника заканчивалась в 16 часов (по судовому времени) и начиналась моя (которая длилась до двадцати четырех часов). Перед работой я старался всегда хорошо отдохнуть и выспаться, т.к. район промысла был сложным, а погодные условия непростыми, которые иногда влияли на качество радиосвязи, поэтому не всегда мне удавалось закончить свою работу до полуночи, иногда приходилось работать до утра.… Кстати, ночь в том районе была наиболее благоприятным временем для ведения радиообмена с береговым радиоцентром. Кроме того, ночью хорошо проходили карты с прогнозами погоды, которые были необходимы нашим штурманам.
Я поздравил Володю с днем рождения и в ответ на его приглашение присоединиться (ближе к 21 часу) к праздничному столу, ответил, что обязательно это сделаю, но только на несколько минут, поэтому просил меня не ждать, ром пить без меня, ну а если будет возможность, оставить в бутылке граммов пятьдесят, чтобы после вахты поднять рюмочку за здоровье именинника. 
В тот вечер работы у меня было много… возможно, даже больше, чем в другой день… В мастерскую, которая находилась рядом с радиорубкой, иногда по очереди заходили то начальник, то акустик, а то и все вместе - покурить. В помещение мастерской можно было попасть либо через радиорубку, либо со стороны палубы….
Володя выглядел трезвым, Анатолий же наоборот находился в весьма «приподнятом» настроении. Поэтому я попросил его не «светиться» и не «маячить» в радиорубке, где периодически собирались старшие командиры – капитан, комиссар, технолог, старший мастер добычи, которые принимали участие в вечернем промысловом совете капитанов (такие советы (совещания) проводились по радио несколько раз в день…
Погода была обычной: немного штормило, шел снег… Неожиданно по громкой связи на мостик был вызван судовой врач (фельдшер). По внутреннему телефону кто-то позвонил капитану в радиорубку, я понял, что на судне что-то произошло. Через несколько минут выяснилось, что наш акустик, пройдя по верхней палубе, которая была мокрой от снега, и попав в тамбур, где он должен был спуститься по трапу (лестнице) вниз, зацепился мокрой подошвой своего тапочка за комингс, не смог удержать равновесие и головой вниз рухнул в проем, где находился трап. При падении он сильно ударился головой... Скальпирующая рана кровоточила, акустик после падения и удара головой о металлическую ступеньку трапа потерял сознание. Врач предположил, что он получил черепно-мозговую травму.
Вскоре на судне была создана специальная комиссия. Которая занялась проведением расследования и установления причин, повлекших собой несчастный случай. Председателем комиссии капитан назначил своего старшего помощника. Были осмотрены каюты и служебные помещения, опрошены свидетели. Вскоре очередь для проведения опроса дошла и до меня. На вопрос, известно ли мне что-нибудь об употреблении акустиком и еще кем-нибудь из членов экипажа алкогольных напитков, я ответил отрицательно, мол, мне об этом ничего неизвестно, был на вахте. Старпом настаивал на том, что от тела Шумилова и изо рта пострадавшего исходит резкий запах алкоголя, на что я ответил, что обычно Анатолий после бритья использует спиртосодержащие гигиенические средства -  мужской лосьон или одеколон. Мы спустились в нашу каюту, где старпому были предъявлены два флакона, принадлежащих Шумилову один - с лосьоном после бритья, и второй с одеколоном. Старпом зафиксировал в акте, что в нашей каюте было чисто и следов употребления спиртных напитков обнаружено не было. Такой же осмотр был произведён в мастерской, в радиорубке и в каюте у начальника радиостанции. Нигде следов употребления алкогольных напитков обнаружить не удалось (позже я узнал, что начальник успел быстро разобрать праздничный стол, выбросив всё за борт.
Матросы перенесли акустика в лазарет (на всех БМРТ была такая каюта, оборудованная, как настоящая операционная). Врач сделала ему обезболивающие уколы, обработала рану, наложила повязки, оказала всю необходимую в таких случаях помощь. Состояние пострадавшего было не очень хорошим. Можно сказать, что оно было плохим. В сознание акустик практически не приходил. Постоянно бредил… в минуты, когда он приходил в сознание, звал меня к себе…
Начальник радиостанции пребывал в шоковом состоянии. Мне трудно сказать, о чем он тогда думал, но было видно, что от переживаний его воля оказалась парализованной. Он находился к некой прострации, имел растерянный вид, не мог сконцентрироваться…и понять его было можно…
После небольшого совещания, капитан принял решение идти к одной из мурманских плавбаз, которая находилась недалеко от нас (милях в двадцати). На борту рыбообрабатывающей базы «Сергей Василисин» был хирург, который, как нам тогда казалось, мог бы оказать необходимую помощь нашему акустику. Быстро подошли к плавбазе. К нам на борт переправились два человека - хирург и операционная сестра. Они осмотрели акустика, раскрыли рану, хирург что-то там потрогал, пошевелил, медсестра вновь сделала Анатолию какие-то уколы, обработала рану, наложила новые повязки. По требованию старпома из вены у Шумилова была взята кровь. Пробирку с образцом крови положили в холодильник. Составили акт.
Когда я увидел медсестру, то понял, что мы с ней знакомы. В Калининграде когда-то познакомились в ресторане и неплохо провели вечер. Мы оба обрадовались такой неожиданной встрече. На какой-то миг мы остались с ней в лазарете, где лежал акустик, одни. И в этот момент я признался медсестре в том, что точно знаю, что акустик перед тем как с ним случилась беда, употреблял алкоголь и что у него была взята кровь из вены. Тут же я ей сказал, что у меня и пострадавшего одинаковые группа крови и резус-фактор. Я говорил ей о том, что Шумилов мне как отец, мой старший товарищ, что он всю свою жизнь отдал морю, что в случае, если он выживет (а я молил Б-га, чтобы так и произошло), то ему оформят больничный лист и его временная нетрудоспособность будет оплачена государством, на которое он работал всю свою жизнь, ну а если  - умрет (во что не хотелось никак верить), то ему будет назначена хорошая пенсия и его родственникам будут выплачены хоть какие-то деньги. Я обнял медсестру, вспомнил все хорошее, что было когда-то между нами и попросил ради всего святого пойти на служебный подлог и заменить кровь акустика в пробирке на мою…
Как бы там ни было, но медсестра пошла мне навстречу. Она взяла кровь у меня из вены, пробирку опечатала и положила в холодильник, а пробирку с кровью акустика я, открыв иллюминатор, выкинул в море. После этого выразил медсестре слова благодарности. А вскоре медики с плавбазы покинули борт нашего БМРТ. Врач обещал связаться по радио с мурманскими врачами и после необходимой консультации дать нам совет, что делать дальше.
Поднявшись в радиорубку, я предложил нашему капитану, не дожидаясь получения советов и рекомендаций хирурга с «Василисина», взять курс на Мурманск и передать Шумилова береговым врачам. Попутно я установил радиосвязь с врачами, находящимися в Калининграде и в Мурманске. Все врачи единогласно советовали нам следовать в Мурманск. Куда мы уже и шли на полной скорости (стармех, который был участником застолья с акустиком, находясь в машинном отделении лично контролировал работу главного двигателя, чтобы не произошло никаких сбоев в его работе.
Необходимо отдать должное и нашему капитану. Валентин Калинин сохранял спокойствие и не терял самообладания, хотя и осознавал всю меру своей ответственности за то, что произошло на вверенном ему судне. Он курил одну сигарету за другой, пил крепкий кофе и не еще более крепкий чай, и находился на мостике, контролируя работу членов экипажа и всего судна.
Вскоре к нам на связь вышел хирург в плавбазы, который нам настоятельно посоветовал следовать в Мурманск. Поблагодарив врача за совет, мы ему ответили, что уже давно туда идем и что поддерживаем непрерывную связь с медперсоналом областной больницы.
Переход в мурманский порт прошел быстро. Море благоволило нам, ветер стих, волнение снизилось, поэтому наша «машина» выжимала всё, на что была способна – как говорил потом стармех – давала не менее 13 узлов… И менее чем через сутки мы уже швартовались у одного из причалов в порту Мурманска.
Медики сообщили нам о том, что на берегу нас ожидает машина скорой помощи, бригада которой сможет быстро доставить пострадавшего моряка в областную больницу. НО ТУТ НЕОЖИДАННО в процесс вмешались советские пограничники. Они вышли на связь с нашим капитаном и заявили о том, что судну и экипажу потребуется пограничный и таможенный досмотр и что поэтому необходимо «открывать границу», и чтобы в связи с этим мы пустили на борт БМРТ досмотровую команду, и что просто так зайти в порт и сдать «больного» мы не сможем. Капитан попросил меня срочно связаться по радио с одним из руководителей КБТФ. По телефону было принято решение «границу не открывать» Т.к. в этом случае экипаж судна мог лишиться причитающихся ему валютных выплат (по существующему тогда Правилу, в случае, если продолжительность рейса была меньше 135 суток, то такой рейс считался каботажным и выплата валюты рыбакам не производилась). А это уже было очень серьезно. Спасая жизнь члену экипажа, моряки могли лишиться валютной премии (которая равнялась почти трети всего заработка за полгода)… Всё это наш капитан объяснил погранцам, после чего было принято компромиссное решение, исключающее открытие «границы» всем членам экипажа. Старший пограннаряда разрешил лишь одному моряку (с документами) сопроводить Шумилова до машины скорой помощи. И этим моряком стал я. Уже в процессе общения на причале с пограничниками я предложил им «открыть границу» лишь двум людям – пострадавшему Шумилову и мне, как лицу сопровождающему «больного» до машины скорой помощи.
Комиссар выдал мне два паспорта моряка (мой и Шумилова), и небольшой пакет с документами (в котором были выписка из судовой роли, заверенная копия истории болезни, (подготовленная нашим судовым врачом (фельдшером) Ольгой Морозовой), все акты, которые подготовил старший помощник капитана Купцов), а также небольшая коробочка с пробиркой, в которой, как считал старпом, находилась кровь Шумилова, а на самом деле там была моя кровь.
Когда наши матросы выносили по трапу на причал тело Шумилова, он пришел в себя и попросил, чтобы я взял его за руку. Так мы и шли по трапу... Матросы аккуратно передали носилки с акустиком мурманским медикам… Шумилов звал меня к себе. Я наклонился к нему. Он что-то шепнул мне на ухо, я поцеловал ему руку и передал документы и пакеты офицеру-пограничнику… Поскольку я находился на трапе и не покидал территорию судна, пограничник, включив разум и логику, принял решение не «открывать мне границу». Мы стояли на трапе, ослепленные ярким светом прожекторов, пограничники с автоматами наперевес, внимательно наблюдали за действиями, как членов экипажа БМРТ, так и за действиями портовых матросов-швартовщиков, а также медиков. Чтобы никто и никому ничего случайно не передал и в контакт не вступил. Я смотрел на наших – советских пограничников – с нескрываемым удивлением, разве можно так относиться друг к другу? Ведь мы для них были словно иностранцы… Мне казалось, что пограничники не видят во мне своего соотечественника, а видят нарушителя границы, человека, который пытается совершить незаконное проникновения на территорию СССР.  Кстати, борт и трап, присоединенный к корпусу советского морского судна, по Закону считался территорией СССР… а пограничники защищали от нас территорию причальной стенки, которая для них была частью их Советского Союза, и которую они с помощью оружия защищали от советских же моряков.
По радиостанции я доложил капитану о том, что  Шумилов передан представителям мурманской больницы. Калинин приказал мне и матросам вернуться на борт судна. Убедившись в том, что машина скорой помощи с Шумиловым отправилась в город, мы попрощались с погранцами, и быстро поднялись по трапу на борт судна. Вскоре на БМРТ прозвучала команда «Отдать швартовы!». Матросы-швартовщики под пристальным наблюдением со стороны вооруженных пограничников, пожелали нам счастливого плавания и «отвязали» нас от советской земли в виде мурманского причала. Стоявший рядом с БМРТ портофлотовский буксир помог нам отойти от стенки. И через несколько минут БМРТ «Бирюза» взял курс в сторону района промысла.
Всю ночь мы были на связи с мурманскими врачами. И вскоре получили от них радиограмму, в которой сообщалось об успешно проведенной операции, и о том, что состояние получившего серьезную травму моряка стабилизировалось и что его жизни уже ничего не угрожает…
Чуть позже капитан пригласил меня к себе в каюту… Открыл бар, достал оттуда початую бутылку коньяка «Наполеон» и разлив напиток по двум бокалам, поблагодарил меня за профессионализм, выдержку и четкое исполнение своих должностях обязанностей.
Через пару недель мы с Азаренком получили от Шумилова радиограмму, в которой он нам сообщал о своем самочувствии и о том, что скоро врачи  планируют отправить его в Калининград поездом через Ленинград. Мы были счастливы и радовались благополучному завершению всего того, что произошло у нас на борту судна.
После окончания рейса, в отделе кадров базы тралфлота всех участников этих событий собирали, опрашивали, знакомили с документами, в том числе и с разными Актами и Заключениями. Хорошо помню лицо нашего старпома, который прочитал в одном из медицинских Заключений информацию о том, что Шумилов в день, когда произошел несчастный случай, был абсолютно трезв, что подтверждалось лабораторными исследованиями его крови.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

Через какое-то время мы встретились с Шумиловым в Калининграде. Он быстро восстановил свое здоровье. О случившейся трагедии вспоминал иронично улыбаясь, и лишь страшный и некрасивый шрам, оставшийся у него на голове в районе лба, напоминал всем о том роковом событии. Было видно, что врачи собрали на голове Шумилова рваную кожную ткань в складку и сшили ее в виде какой-то «розочки».
Пенсию Шумилову оформили хорошую, он без проблем уволился из КБТФ и потом еще несколько лет работал электромонтером в одном из отделов вневедомственной охраны (ОВО) в Калининграде.
С медсестрой, которая помогла мне заменить кровь, я больше не виделся…  А о том, что мне удалось тогда заменить кровь рассказал Азаренку лишь двадцать лет спустя…

ФОТО ВЗЯТО В ИНЕТЕ, В КАЧЕСТВЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ. автор фото неизвестен.