часть 15 Время первых

Исповедь командировочного, часть 15
«Время первых»

Моя крайняя командировка в эту страну состоялась в январе 2020 года. На наших глазах проявлялись первые симптомы COVID 19, правда тогда ещё никто ничего толком не знал и не понимал, что происходит, да и само название пришло гораздо позднее. Удушливый кашель, насморк, повышенная температура, слабость, общее недомогание, отсутствие вкуса и запаха, лёгкая заторможенность, вялость, апатия, депрессия, проблемы с памятью, а у кого-то и с речью. На лицах туристов была растерянность, особенно на китайских пожелтевших лицах, которых с каждым днём становилось всё больше и больше в нашем отеле. От кашля их просто выворачивало наизнанку. Казалось, что они либо что-то знают, но не говорят, либо их сковал страх от того, что они увидели там, у себя на родине, которую экстренно стали покидать, пока не перекрыли для них все границы. Нас поменяла другая бригада. Им ежедневно на ресепшене стали измерять температуру утром перед работой и вечером, после возвращения в отель. Затем было принято решение ездить на авиабазу не в полном составе. Установили очередность, кто едет, а кто остаётся в отеле. Появились первые обязательные требования – на работу только в масках, соблюдать дистанцию и за руку ни с кем не здороваться. Хотя в Индии с этим проблем никогда не было. Сложил две ладошки вместе перед грудью и сказал «Намасте!». А потом всё произошло просто неожиданно и быстро. Их разбудили ночью и сказали, что на следующий день закроют индийскую границу и вылететь из этой страны будет невозможно. На сборы им отвели около часа, автобус их ждал у отеля, но прямых рейсов на Москву уже не было, пришлось лететь через третьи страны. А потом был двухнедельный карантин, кто-то добросовестно его соблюдал, а кто-то понадеялся на авось, но мы не переставали ждать и надеяться на возобновление командировок. И чем дольше мы их ждали, тем отчётливее понимали, что с этой эпидемией рушится вся договорная система, вся логистика и расчёты сторон. За это время многое поменялось в нашей стране, в нашем мире и в нашем сознании. Мне пришлось поменять загранпаспорт, так как его сроки закончились в период пандемии. Но с заменой паспорта, командировки не возобновились, начались санкции против моей страны, посыпались угрозы от тех, кому мы помогали и с кем были в хороших отношениях. Но те, кто с нами не хотел ссориться, пытались сохранять нейтралитет, с осторожностью высказывая свою политическую точку зрения. Китайская мудрость гласит: «Сердитый кулак никогда не ударит по улыбающемуся лицу». Поэтому улыбались все и всем, но только не нам. С началом специальной военной операции о возобновлении командировок в эту страну вообще можно было забыть. Возникла некая пауза, как с открытием второго фронта в годы Великой Отечественной войны, только там медлили бледнолицые, а в современных условиях замандражировали практически все, включая восточноазиатский регион. «Восток – дело тонкое!», - как говорил товарищ Сухов, в к/ф «Белое Солнце Пустыни». Вдруг не ту сторону начнёшь поддерживать, не угадаешь, кто прав и чья возьмёт? Красные, синие, звёздно-полосатые или гейропейцы? Время шло, о наших потерях не сообщалось. На кладбищах, на могилах погибших ребят, развивались флаги моей страны, погранцов, десантников, морпехов и других родов войск. В стране объявили мобилизацию, многим с нашего предприятия пришли повестки из военкомата. Большинство сотрудников охватила паника и страх. Даже те, кто не служил, имея на руках «белый» военный билет, струхнули. В виду специфики предприятия, нам стали выдавать бронь. Тот, кто ещё вчера хотел уволиться, получив бронь, оставался работать. Через год моя бронь закончилась, а война нет. Я переживал за своих сыновей. Один уже отслужил срочную, и как сотрудник МВД был направлен в Дагестан на охрану многокилометрового горного тоннеля. Другой после окончания университета, был призван на действительную военную службу. Срочников обещали не задействовать в боевых действиях, только контрактников. Но одно дело обещать матерям. Парням же предлагали с первых дней службы стать героями и получать достойную зарплату. Многие соглашались и, подписывая контракт, воображали, как они вернутся на крутой тачке к себе домой, и въедут в благоустроенную квартиру со своей будущей женой… Никто из ребят, учившихся вместе с моим сыном в Университете, не попал на срочную службу. Кто-то обнаружил в себе неизлечимую болезнь и отмазался, а кто-то просто откупился. Проходя призывную комиссию, призывники заранее узнают о тарифах в военкоматах и лечебных учреждениях. Когда коллеги узнали, что сына призвали на службу, они были удивлены, что я, прослуживший столько лет в армии, не воспользовался своими связями. Они просто не могли предположить, что друзья однополчане есть, а связей нет. То же самое произошло и с женой. Она, как лечащий врач, могла подготовить все необходимые документы для его комиссования, но не воспользовалась этим. Сын окончил Университет с красным дипломом и ему предлагали продолжить обучение в аспирантуре, но он категорически отказался. Он даже оделся на вручение диплома не как все. Не в классический элегантный костюм, а в спортивный, в стиле 90-х годов с фраерской кепочкой на голове. Многие его не поняли, да и мы тоже были шокированы его видом, так как мы приехали специально на это мероприятие из другого города. Правда накануне, наш внешний вид обсуждался дистанционно и корректировался сыном. На наше молчаливое недоумение сын ответил, что это его личный вызов всей общеобразовательной системе. Встречают по одёжке – провожают по уму. Так он и проходил с нами весь день в спортивном костюме с красным дипломом под мышкой. Так же было и с армией. Это был его выбор и его самостоятельное решение. Ну, не совсем конечно самостоятельное, а с повесткой на руках. Он даже просил его не провожать и не стоять с грустными лицами у военкомата. Собрал вещи, указанные в списке, положил две книги «Анну Каренину» и «Тихий Дон», вызвал такси и уехал. А мы переживали, как и все родители, отдавшие своих детей в армейскую действительность. Лично для себя я решил, что если кого-нибудь из сыновей призовут на войну, то я незамедлительно попрошусь добровольцем. Хотя бы от одной пули их защитить… Но тут вдруг прошёл слух о возобновлении командировок в Индию. Многие уже поувольнялись, перешли на другие предприятия, кто-то ушёл на пенсию, а кто-то в иной мир. За две недели до отъезда в командировку я похоронил отца. Отец так же переживал за своих внуков и за страну, руководителей которой, начиная с советского периода, он крыл вдоль и поперёк. Он в последний раз пообедал, последний раз посмотрел, а точнее прослушал новости, так как из-за травмы глаза давно ничего не видел, и всё… С момента вызова скорой помощи и до последнего дыхания прошло всего четыре часа. Мне позвонили на работу, и я практически сразу же выбежал через проходные кабинки нашего КБ. Сперва я услышал вой сирены, и нехорошее предчувствие на короткое время сковало меня. Ноги отяжелели, идти было трудно, я захромал, что-то заглючило и защемило в спине. Мимо меня промчалась скорая, и я заставил себя побежать, если это ковыляние можно было назвать бегом. Я боялся не успеть, главное самому не споткнуться, не распластаться на асфальте и не раскисать. По дороге я встретил старого приятеля. Увидев меня, он сразу спросил – Что случилось? Я не останавливаясь, на ходу выкрикнул что-то сумбурное – Батя…, скорая…, в командировку… А сам подумал, что надо было его позвать с собой, вот и дом уже рядом, а кто будет выносить носилки? Лишние руки бы не помешали, но приятель скрылся уже из виду, а кричать не было сил. У подъезда стояла машина скорой помощи, водитель привычно сидел на своём месте и ждал когда отработает бригада. Забежав в квартиру, я услышал, как фельдшер спрашивает отца, где у него болит и что конкретно? Отец сидел в кресле мешком. В таком состоянии он даже сонным никогда не был. Были моменты, когда он физически уставший от работы, тихо дремал или вытягивался на кушетке. Это было сильное и крепкое тело, оно отдыхало и постепенно восстанавливалось. Отца никто из братьев не мог побороть на руках, да и я так и не смог этого сделать. Руки у Бати всегда были сильные, сколько же ими всего было сделано, переделано, перепахано, перекопано, перекошено и просушено, километров за баранкой намотано, да с потом в три ручья заново выстроено… А тут он сидел весь какой-то обмякший, измученный от резкой боли, прострелившей и сковавшей всё тело. Глаза были закрыты, на вопросы фельдшера он одной рукой показывал на грудь, другой на живот, и говорил, что сильно болит голова и спина. Встать самостоятельно он не мог. Фельдшер стала переспрашивать, так как отец говорил очень тихо и понять его могли только мы. Мама стала повторять его слова, но врач её резко перебила, сказав, что пусть больной сам ей ответит и покажет, где конкретно у него болит. Она не могла определить в какое отделение его вести, в терапию или в неврологию, ей не хватало симптоматики. Поэтому вопросы повторялись и уточнялись. Отец её плохо слышал и не мог ей точно ответить, тогда фельдшер обратилась к нам за помощью, наконец-то она поняла, что разговор лучше вести с родственниками. Отца мы переложили на диван, чтобы врач могла прощупать живот. Отец мучительно застонал, так как перемещение тела вызывало страшные боли. Это хорошо было видно по его лицу. Он еле передвигал ногами. Больше самостоятельно он уже не поднимется никогда. Его состояние резко ухудшалось, я понимал, что мы просто теряем время, нужно срочно вести отца в больницу. В какой-то момент мне даже показалось, что работники скорой помощи специально тянут время, чтобы уже никого никуда не везти. Отец угасал на наших глазах, и мог ещё жаловаться на страшные головные боли, от которых его выворачивало наизнанку. Почему то я вспомнил, как в одну из командировок меня так же выворачивало, и ставился вопрос о моей эвакуации в Россию. А переводчик предлагал, прежде чем меня отправлять на родину, связаться с будущей вдовой и спросить её согласие на погребальный костёр. И тут, видимо решение было принято, в какое отделение везти пациента, прозвучала команда – Ищите ещё двоих мужчин, водитель не в счёт! Моя сестра выбежала на улицу, но желающих помочь не оказалось. В подъезде тоже кроме одиноких бабушек никого в квартирах не было. Отец был неподъёмным. С мужем моей сестры мы не смогли его сдвинуть с дивана. Моя жена и фельдшер пришли на помощь и с большим трудом мы смогли переложить отца на бескаркасные мягкие носилки. Отец лежал ногами к выходу, поэтому пришлось его разворачивать. Каждый взялся за две ручки носилок, женщины держали со стороны ног, но это не означало, что им было легче. Тяжело было всем, а больнее всего отцу. Самое трудное оказалось при разворотах на узких лестничных площадках. Мы несколько раз останавливались, чтобы отдышаться. Нам мешали почтовые ящики, упирающиеся в наши спины. Отца била мелкая дрожь, ему было холодно. Оставалось ещё два пролёта, только бы не уронить, удержать, донести. Я понимал, что нашей тряской мы причиняем невыносимые боли, отец держался за голову, стонал, но терпел. Мне было жалко и женщин, я видел, как им тяжело, но помочь им был не в силах, самому бы справиться со своей стороной носилок. Выйдя на улицу, нам оставалось только донести отца до машины и поднять его на носилки. Это оказалось не так просто. Спасибо фельдшеру, она грамотно отдавала команды и подсказывала, как удобно это всё сделать. Отец замерзал, я снял свою куртку и накрыл его сверху. Всю дорогу он так и не смог согреться, хотя медсестра включила кондиционер на обогрев. В приёмном отделении мы переложили отца на тележку, мне разрешили сопровождать его, и мы покатили сдавать кровь. После сдачи крови нам назначили МРТ головного мозга, это ещё минут двадцать ожидания. Потом мы опять переместились в приёмное отделение, где ждали заключение врача. Причём не врача, который был в больнице, а тот, кто был свободен в онлайн и смог бы посмотреть снимки и дать консультацию удалённо.
- Водички… попить… водички… попить…- это были последние слова отца. Я попытался спросить медсестру, где можно взять питьевой воды, но она сказала, что пока не придёт доктор и не скажет, что делать дальше с пациентом, воду давать нельзя. Отец непроизвольно и беспорядочно начал дёргать руками, тыкая пальцами себе в лицо. Я испугался за то, что он может поранить себе итак ничего невидящие глаза. Лицо уже было измазано кровью, так как кровь брали из пальцев, а кровь не свернулась, и пальцы продолжали кровоточить. Я взял платок и начал вытирать отцу лицо и руки. Подошла медсестра и спросила, что я делаю. Я показал на кровь на руках, мне показали, где можно намочить платок. Медсестра тем временем принесла вату и лейкопластырь и быстро замотала отцу все кровоточащие пальцы. Это тоже был какой-то нехороший симптом – не свёртывание крови. И тут сестра принесла стаканчик с водой. Ситуация становилась фатальной, думал я, но напоить отца маленькими глоточками мне всё-таки удалось. Затем появился доктор и сказал, чтобы я много воды не давал, после чего стал высказывать мне своё негодование по поводу того, что мы в таком запущенном состоянии доставили отца к ним в больницу. Я сразу сказал, что его состояние ещё два часа назад было в норме. Про его онкологию мы знали, но маме и отцу ничего не говорили. От операции нас в своё время отговорил лечащий врач, посоветовав нам не мучить отца этой процедурой, так как последствия могут быть непредсказуемыми и никаких гарантий на выздоровление он не даёт. С таким заболеванием и в таком возрасте люди могут жить ещё долго. Доктор выслушал меня и, глядя куда-то в сторону, произнёс:
- Вы должны понимать, что ситуация критическая и состояние вашего отца крайне тяжёлое.
Затем повернулся и ушёл. Ко мне подошли фельдшер и медсестра из той бригады скорой помощи, которая нас привезла. Я думал, что их миссия выполнена, но они продолжали ждать решение того доктора, который должен был удалённо посмотреть снимки и дать своё заключение. Они стали что-то рассказывать про то, какая у всех нагрузка и что раньше при полном укомплектовании доктор сразу давал заключение после проведения МРТ. А сейчас приходится ждать, даже бывает больше часа. Кругом нехватка специалистов, медсестёр, да и в скорой помощи не хватает бригад. Медперсонал устал от безумных пилотных проектов, от оптимизации, от ежедневных нагрузок, более 20 выездов на каждую бригаду. Молодые врачи уходят в платные структуры, а доктора пенсионеры тянут на себе все тяготы здравоохранения. Я слушал их и понимал, что отец уходит. Я не устраивал никаких истерик в стиле – Ну сделайте же что-нибудь! Я не заламывал руки ни себе, ни им. Я стоял рядом с каталкой, на которой лежал отец, и не знал, что в такие минуты нужно говорить. Нет, не звать на помощь, а именно говорить уходящему в другой мир родному человеку. Он уже ничего не говорил и не о чём не просил, а только согнутой рукой как будто что-то пытался написать. Пальцы сжимали отсутствующий карандаш и что-то лихорадочно выводили в воздухе. Был бы планшет и лист бумаги, может быть, и удалось ему вывести его последние слова. А может он просил, чтобы я это всё потом описал, его последний день жизни, хотя как мне позже сказали, что он был уже далеко и не здесь…Я взял отца за руку и почувствовал, как его пальцы пытаются сжать мою руку. Так мы молча пробыли ещё некоторое время. Я почему-то вспомнил, как в далёком предалеком детстве я ночью проснулся от ощущения неминуемой смерти. Мне так не хотелось умирать, мне так хотелось жить и прочитать все сказки мира и успеть посмотреть все мультики, что я понял, у меня не хватит на это той жизни, которой я продолжал жить. Тем более мультики будут продолжать снимать и после меня. А я же всего этого потом не увижу и не услышу. Мне стало так грустно и так страшно от того, что всё это рано или поздно закончится. От моих всхлипываний проснулся в соседней комнате отец. Он подошёл к моей кровати и спросил, что случилось, и я ему как мог, рассказал о своей детской проблеме. Отец улыбнулся, погладил меня по спине своей широкой ладонью и сказал, что у меня впереди ещё столько всего будет интересного и забавного, а времени на это всё вообще будет нескончаемо. Ну не совсем конечно так уж не кончаемо, потому что и солнышко встаёт и садится, чтобы опять утром проснуться, и листочки желтеют, чтобы опять весной распуститься и песочек в часах заканчивается, чтобы опять эту колбу перевернуть и наблюдать, как безвозвратно уходит время. Так-вот, я ещё совсем маленькая песчинка в этой колбе на самом-самом дне и мои часики ещё долго будут идти...
Вдруг появилась медсестра и сказала:
 - Всё, срочно в реанимацию, ждите здесь, сейчас принесу одежду и скажу, что нужно купить.
Отца увезли, а я стоял как вкопанный и думал, что не успел ему что-то важное сказать, попросить прощения за юношеские проступки и слова. Но зато я ощущал тепло его руки, я был рядом и держал его за руку и, как я на это надеялся, он это тоже понимал. Принесли одежду, я постарался запомнить, что нужно купить. Главным в списке была вода и средства гигиены. Сестра быстро всё купила и принесла, наказав спросить доктора, можно ли принести глазные капли, таблетки, которые принимал отец и очки? Я понимал неуместность этих вопросов, но обещал спросить. Мне разрешили пройти в реанимационное отделение, и я передал всё купленное дежурному врачу, который на мои вопросы ответил:
- Какие очки? Какие капли? Давайте хотя бы дождёмся утра…
Утра отец не дождался, нам позвонили и сообщили о его кончине. «Часики» его сердца остановились. Больше в сознании он так и не приходил. Всё пролетело очень быстро, последние четыре часа жизни. Нам сказали, что ему повезло, практически не мучился, хотя то, что видел я, везением трудно было назвать, но у врачей совсем другое видение и у каждого своё кладбище пациентов. Я успел похоронить отца, и даже помянуть его на девятый день. В командировке только мне одному разрешали останавливаться у вайншопа и покупать нужную мне продукцию. Официально было объявлено, что употребление спиртных напитков во время командировки запрещено, тем самым старший бригады ответственность с себя снял. Залетел или набарагозил где, виноват сам, а дальше – чемодан, вокзал, Россия! Поэтому, официально никто и не злоупотреблял, только так по тихому, каждый в своём номере и в меру своих физических возможностей и пристрастий. Практически в одну из первых ночей в командировке я проснулся от того, что явно слышал голос отца:
- Водички… попить…водички… попить…
Он мне не снился, я только слышал его голос. Я встал, налил воды в стопку и накрыл её сверху кусочком привезённого из России хлеба. Так до сорокового дня я и менял ежедневно воду, причём не из-под крана, а бутилированную, питьевую. За четыре года нашего отсутствия в этой стране многое изменилось. В Агре построили метро, появились тротуары, раздельные мусорные баки, электрические тук-туки, обезьян стало поменьше бегать, коровы организованно стали передвигаться под присмотром сопровождающего, люди на центральных улицах перестали в открытую справлять нужду, вместо пластиковых бутылок с водой в отеле появились стеклянные с прижимной крышкой. Но моё отношение к воде не изменилось, я её всё равно кипятил и только после этого переливал в свою фляжку. А пустые бутылки уборщик забирал, и в них опять наливали воду. Откуда она была привезена, и кто занимался розливом, было неизвестно. И книжки санитарной этого разливающего мы не видели. На крышке была наклеена бумажка, на которой красовалось название отеля и всё. Поэтому отцу я наливал всегда свежую кипячёную воду. Накануне сорокового дня отец приснился всем, даже внучке, его правнучке. Внучка нисколько не испугалась, а спокойно рассказала о том, что дедушка предложил ей пойти с ним в гости, но она отказалась и сказала ему: - Не, я позже… Потом она спросила своих родителей куда делся дедушка и ей ответили, что он улетел на облачко. Маме он приснился недовольным, как и в последние дни своей жизни. У отца обострилось обоняние. Ему вся еда была не вкусная и издавала специфические запахи. Я даже перестал маме дарить цветы, так как они тоже «отвратительно пахли» и отец их просил выкинуть. Сестре с мужем во сне тоже прилетело от отца, где-то что-то накосячили. Моей жене он приснился тихо мирно спящим. В его последний день она приходила сделать укол маме, отец пожаловался на головную боль и боли в животе, и просил не торопиться с его осмотром, а сперва пообедать, так как жена пришла с работы. Она померила давление, прощупала живот, дала рекомендации и ушла. А через некоторое время у отца начался кризис и ему вызвали скорую. Мне он приснился не живым. Я оказался на месте его захоронения, только могила была выкопана, а отец без верхней крышки гроба, лежал рядом, закутанный в саван. Тут же были какие-то люди, но родственников я не увидел. На мой вопрос, что здесь происходит и почему выкопали отца, копарь, который первоначально выкапывал могилу, и лицо которого я запомнил, мне ответил, что нашли записку с последней волей усопшего – кремировать. На этом месте я проснулся, как потом выяснилось, никаких подобных разговоров отец никогда не заводил. По толкованию снов, если умерший родственник лежит вне гроба, то это предрекает незваных гостей. Понятно, что гости будут незваные, так как нам запретили собираться, но гость действительно был, неожиданным и званым. И этим гостем был я. Случилось это так. На работе, как обычно, перед командировкой начинают поступать заказы от коллег, кому что привезти. Заказывают в основном чай, лекарства и специи, а тут начальник обратился с неожиданной для меня просьбой. Привези, говорит, мне зверушку какую-нибудь, вырезанную из дерева. Я попытался конкретизировать, что именно привезти, а то получится как в анекдоте про цветочек аленький. Отец, что попросили, то и привёз: цветочек, оленя и кий. Чтобы меня как-то сориентировать, начальник пригласил меня в кабинет и показал свою коллекцию животных. Сразу стало понятно, что слоников ему привозить не надо. Я стал вспоминать, какие фигурки животных мне попадались раньше. Как-никак прошло четыре года и у мастеров по дереву может быть открылись новые творческие идеи и пристрастия. И тут я предложил привезти Ганеша, но начальнику видимо ни слонов, ни божеств с головой слона было не нужно. Он хотел что-то эдакое, но что хотел и сам не знал и мне голову заморочил окончательно, хотя идея с индийскими богами ему понравилась, и он попросил посмотреть что-то из бронзы. На том и порешили. Я буду искать, смотреть, фотографировать и присылать ему, а он, сидя у себя в кабинете, в спокойной обстановке, не спеша, будет выбирать. С размером и допустимой ценой так же определились. Эти поиски меня хоть как-то отвлекали от грустных и печальных мыслей по выходным дням, а будни были загружены работой, но про работу немного позднее. Таким образом, я обошёл и объездил практически все сувенирные лавки в округе. Поскольку наши пластиковые карточки в Индии перестали действовать из-за санкций против моей страны, то основной валютой были доллары. На тот момент описываемых событий я покупал доллары в России за 99руб., принимали их в Индии охотно, но по разному курсу. Как оказалось, доллары бывают старыми и новыми. Старые принимали по 82 рупии за доллар, а новые за 84. Но, что интересно. Курс рупии по отношению к рублю был практически один к одному, 1 рубль = 1,12 рупии. Арифметика, как сами видите, проста, сплошные убытки. У коллег были карточки Газпромбанка и Россельхозбанка с китайской платёжной системой «Union Pay», им повезло, они свободно ими расплачивались и в банкомате могли также свободно снять деньги. А мне нет, и всем клиентам Сбербанка с его «Миром» и «MasterCard-ом». Эти карточки не работали. А деньги были нужны, не только, чтобы сувениры покупать, но и горе залить. Так я вышел на самый крупный сувенирный магазинище в Агре, культурный центр «Kalakriti». В этом здании находится театр, в котором на протяжении уже многих лет ежедневно демонстрируется одно единственное театрализованное шоу с песнями и танцами, в лучших традициях Болливуда. Посмотреть его можно только в Агре, артисты нигде с ним не гастролируют. Представляете, утром у них репетиция, а вечером показ, итак каждый день. Этот мюзикл о любви мужчины к женщине. Великий могол Джахан и его красавица Мумтаз – главные герои этой истории, финалом и символом которой и стало строительство Тадж Махала. Обязательно стоит сходить на это представление, если вы творческий человек либо театрал. А если нет, или если вы уже на него ходили смотреть, то с другой стороны этого здания есть вход в святая святых. Лично я сюда забрёл чисто случайно. Я знал, что здесь самая дорогая, но качественная сувенирная продукция. Но меня прежде всего интересовал обменник и курс, по которому можно было бы обменять доллары. Я ничего не собирался покупать в этом месте, ну разве что только посмотреть, как говорят сами индусы. Так я познакомился в этом центре с местным гидом, который попросил называть его Мартин. Он довольно сносно владел русским языком и обладал замечательным чувством юмора. Мы разговорились о том, о сём, чем занимаюсь я, и чем он. Он предложил чаю, колы либо воды. Я выбрал колы и сказал, что помимо зверушки ищу сыну шахматы, но не классические, а выполненные в авторском исполнении с учётом местного фольклора и колорита. То есть если уж фигура слон, то чтоб воин был на слоне, если конь, то на коне. Он показал мне самые разнообразные шахматные фигуры и шахматные доски. Мне разрешили снимать эти шедевры на смартфон, хотя висел знак, запрещающий вести фото и видеосъёмку. Так же я снимал и зверей и фигурки индийских богов, чтобы мои заказчики смогли сделать свой выбор. Мы переходили из одного зала в другой. Поражало великолепие самой разнообразной сувенирной продукции, начиная от мраморных шкатулочек, столиков, стульчиков, национальной одежды и заканчивая добротной деревянной массивной мебелью. Цены заоблачные. Слоник, утыканный драгоценными камнями, тянул на лям рублей. Огромный мраморный шестигранный стол, также украшенный драгоценностями, был вполовину дешевле слона. Мы подошли к огромному деревянному столу, вокруг которого стояло 12 резных стульев. По краю поверхности стола были вырезаны тигры, слоны, верблюды, лошади, различные сцены охоты из жизни животного мира. Выглядит всё основательно добротно, красиво и дорого. Увидев, что я заворожённо смотрю на этот шедевр, Мартин сказал, что всё можно купить и переслать по почте. Он явно принимал меня не за того парня. У меня ни денег таких с шестью нолями нет, ни столовой таких размеров для этого стола, ни тем более рыцарского замка, как у Максима Галкина.
- В прошлом году такой стол купил один русский, - пояснил Мартин и тут же уточнил, - он, гангстер. Я не стал спрашивать, по каким критериям он определил род деятельности моего земляка, но поинтересовался, каким образом они этот стол доставили в Россию, минуя санкции ряда государств.
- Через Африку и Азию, - ответил предприимчивый гид.
Мы договорились, что в следующие выходные опять с ним встретимся, после этого Мартин помог мне обменять сотню баксов и мы дружески расстались. Мартин предложил на следующую встречу позвать кого-нибудь из моих коллег. После просмотра отправленных фотографий животных, мой руководитель выбрал фигурку носорога. Сын так же определился с шахматами, и я их заказы скинул Мартину, предварительно запросив скидочку. На вторую встречу Мартин заехал за мной на машине прямо к отелю. Такое ощущение было, что мы знакомы уже много лет, кстати, коллеги так и подумали, насколько легко и добродушно происходило наше общение. Приехав в «Kalakriti», Мартин устроил нам обширную экскурсию по всем залам центра. В начале нам показали фильм, о том как строился Тадж Махал, как добывался и обрабатывался мрамор, о технологии вырезания в нём невероятных рисунков и орнаментов, украшенных затем драгоценными камнями. Потом мы реально увидели, как бригада мастеров специальными резцами вручную делала углубления в мраморных заготовках. Рядом сидел шлифовальщик. В одной руке он держал что-то подобное загнутому луку с тетивой. Эта тетива была намотана на вал, и двигая этим луком от себя вперёд и на себя, он приводил в движение шлифовальный круг. Другой рукой он затачивал маленькие драгоценные детальки, чтобы они легко уместились в эти самые углубления. С помощью специального клея они занимали свои места, как пазлы в мозаике. Так, прямо на наших глазах, рождались невероятные узоры из изумрудов, сапфиров, рубинов, малахитов, топазов и прочих драгоценностей. Мартин взял в руки фонарик и посветил им на один из камней снизу. Камень заиграл и заискрился от яркого света.
- Это оранжевый сапфир, только он единственный так пропускает свет, - сказал Мартин,- правда красиво?
- Бесподобно, ответили мы, заворожённые от увиденного. В таком состоянии, как под гипнозом, мы и осмотрели все залы и мастерские, находящиеся в этом здании. По окончании экскурсии я подарил Мартину мини-сушки, невские, для его сына, и сказал, что это русские чипсы. Видели бы вы, как это тронуло Мартина, простые сушки, даже без мака, просто знак внимания. Я рассчитался с ним за носорога и за шахматы, а Мартин вдруг ни с того ни с сего стал приглашать меня к нему в гости. Мне, конечно, интересно было бы посмотреть, как живут индусы, но я вежливо отказался, сославшись на то, что русские с пустыми руками в гости не ходят, а у меня к этому времени уже не только сушки закончились, но и русская водка. На том и порешили, что встретимся в следующую мою командировку.
- Мартин, что тебе привезти? Виски у вас здесь своего полно и довольно неплохого качества, ты что пьёшь?
- Я всё пью, - скромно ответил Мартин и добавил, - чуть-чуть…
Наша встреча произойдёт осенью на празднике Дивали, только опишу я её в следующей исповеди, так как описываемые сейчас события происходили гораздо раньше, а рассказать ещё хотелось о многом. Жара в то время стояла невыносимая, 118 градусов по Фаренгейту, и это только в тени. Нам для работы на авиабазе отвели офис с голыми стенами. Не с чистыми голыми, а со следами и ошмётками от прежних побелок и штукатурок. Судя по характерным разводам на потолке и грибку на стенах, крышу нашего офиса заливало хорошо и долго. Кондиционеры были сняты, нам оставили только три вентилятора, которые гоняли тёплый воздух по помещению и выгоняли из своих тайных укрытий гекконов. Это такие небольшие безобидные белые ящерки, способные перемещаться в любом направлении и находиться в любом положении с помощью своих лапок-присосок. Поэтому их семейство так и называют – цепколаповые. После ящерок мы убирали следы их жизнедеятельности, но никаких особых проблем с ними у нас не было, так как еду они сами себе добывали и к горшку, точнее к нашему офису, были давно приучены. Проблемы доставляли муравьи, причём их было настолько много, что с ними не справлялись ни гекконы, их поедающие, ни мы, их вытравляющие. Они перемещались свободно по всему офису, мы заделывали герметикам дырки в стене, на ступеньках, но они находили новые пути выхода, выдавливая из своих каменных нор наш заделанный герметик. То ли герметик был не тот, то ли муравьи ходили в качалку. Наблюдая за их повадками, мы убедились, что у них преобладает кастовая система жизни, как у индусов. Солдаты – крупные здоровые муравьи, погоняют и присматривают за мелкими, рабочими муравьями. Ни один солдат не возьмёт ни соломинки, ни мелкого камушка. Зато самое излюбленное место муравьёв было в туалете. Пройти к писсуару, и не раздавить с десяток муравьёв было невозможно. Они находились в постоянном хаотичном броуновском движении, подбирая и унося в неизвестном направлении раздавленных и раненых «бойцов». Они были и в самом писсуаре и в раковине. Слив от писсуара представлял собой гофрированную трубку, уходящую в пол дырку. Туда и оттуда, из этой дырки, выползали как рабочие, так и солдаты. Возможно, весь управленческий аппарат муравьёв находился там же, в дырке. Что могло так привлекать муравьёв в этом месте? Версия возникла сама по себе, после проведённых выходных дней, с умеренным употреблением горячительных напитков. Все военные любых армий мира, не представляют своей службы без алкоголя, просто у каждого могут быть свои индивидуальные пристрастия. Кому-то пива хватает, а кому-то хочется и покрепче. Поводов для выпивания существует множество от присвоения очередного воинского звания, до удачно приземлившегося самолёта. Так вот, от продуктов распада этого самого алкоголя освобождаешься естественным способом. Инженерный и технический персонал близлежащих офисов ходил в наш туалет. Ну и мы не без греха, что уж тут трезвенников из себя изображать. Что конкретно привлекало муравьёв в этом месте, выяснить не удалось, может похмельный аромат распада, либо химический состав самого продукта. Но то, что они вели себя в этом месте неадекватно, невзирая на кастовую принадлежность – это точно. Кроме муравьёв доставали ещё макаки. Они вели себя нагло и бесцеремонно. Беспредельничали, как бандиты. Нельзя ничего было оставить бес присмотра. Даже мусор мы перестали выкидывать в мусорный бак, так как после налёта обезьян всё содержимое бака разбрасывалось перед нашим офисом. Каждый день мы забирали с собой мусорный пакет и выбрасывали его по дороге в отель. Видимо обезьяны поняли, что здесь поживиться им больше не удастся, и как-то раз в наши окна полетели камни и палки. К счастью стёкла не разбились, так как на окнах были решётки. Не далеко от нашего офиса мирно отдыхал питон. Он иногда выползал из своей норы, чтобы погреться на солнышке и поохотиться на мышек и птичек. Но поскольку порядок перемещения по базе был строго ограничен, то наблюдать нам за ним приходилось не часто. А в один из дней он запутался в колючей проволоке, и его пришлось выпутывать из этой паутины. Затем местные вояки погрузили его раненого в грузовик и увезли в неизвестном направлении. Перемещались мы по разрешённым нам объектам на микроавтобусе, с личным водителем, предоставленным индийской тур фирмой. Павлинов на базе, как у нас голубей в парке, на каждом шагу. Несколько раз видели семейку оленей в лесозоне, а на рулёжке наблюдали за коброй. Причём нам пришлось остановиться и дать ей возможность переползти через дорогу. Сопровождающий нас индус рассказал, что был случай, когда кобра заползла в кабину пилота и спокойно дремала в его кресле. На одном из объектов, где размещались наши коллеги по самолётной части, были прикормлены нашими специалистами два пса – «Штопор» и «Пират». «Штопор» от радости всегда вилял хвостом, так как парни приезжали на базу с сосисками и булками. Хвост у него был кривой, и его вращение как раз и напоминало закручивание штопора. «Пират» был с одним глазом и свою признательность выражал улыбкой. Про такого пса обычно говорят – Собака – Улыбака. Мы так же, приезжая на это место, стали привозить еду этим забавным животным. Особенно восторженно происходила встреча по понедельникам, после выходных дней. Они как бы пытались выразить свои чувства, на своём собачьем языке, поскуливая и помахивая своими хвостиками. Как же мы типа соскучились, и рады вас видеть. Одним словом, был достигнут полный контакт и взаимопонимание сторон. Но что-то пошло не так. Если с русскими технарями псы проявляли взаимную симпатию и любовь, то на местных военных индусов стали рычать и лаять. Так в один из дней пропал сперва «Штопор», а чуть позднее не стало и «Пирата». По слухам говорят, будто облаяли они какого-то большого начальника и тот дал команду – «Пристрелить!» А ведь доброе слово и кошке приятно, а тут раз и всё… Жалко конечно было, приезжаем с сосисками, а покормить-то и некого, одна только миска с водой напоминала, что здесь кого-то подкармливали. Остались одни только цапли в этом месте, охотники на мышей и лягушек, хотя, как-то раз мы были свидетелями поединка цапли и небольшой змеи. Цапля её затюкала, потом взяла в свой клюв и улетела, наверное, деток кормить.
В эту первую после долгого перерыва командировку работы было немерено. Конечный пользователь руками, растущими не оттуда, сумел вывести из строя практически все наземные станции, включая и один борт. Наши коллеги поэтапно и кропотливо восстанавливали движки и прочее оборудование на других самолётах, но один борт был в самом критическом состоянии. При проведении крайнего для него полёта, были выпущены закрылки и самолёт начал терять высоту и просто падать. Один из членов экипажа сообразил что происходит и исправил ошибку пилотирования, но самолёт к тому времени уже получил недопустимые нагрузки на фюзеляж. Пришлось прервать дальнейший полёт и идти на посадку. Посадка была жёсткая, экипаж остался жив, а вот самолёт так и стоит пока в ангаре. Раньше представителем заказчика выступала еврейская фирма, и она контролировала все сегменты, а так же занималась и логистикой. Это размещение, проживание, питание, перемещение по базам и прочие служебные и неслужебные вопросы, включая экскурсии и шопинг в выходные дни. Теперь же после вынужденного перерыва и ряда сложившихся обстоятельств, все сегменты обрели самостоятельность и напрямую заключили договора на техническое обслуживание. Примерно, как с распадом СССР. Была страна едина и неделима, под централизованным управлением и руководством, а теперь у каждого государства свой бригадир и своя логистика. Мы, бывало, немного возмущались прежними условиями труда и отдыха, мол, экономят на нас товарищи евреи, сами-то вон в каких условиях проживают, в более шикарных отелях. В пятницу с обеда у них шабат, все уезжали в Дели в арендованные квартиры и дома. Многие проживали со своими семьями. Дети ходили в школу при посольстве. А нам, русским гражданам, только шоппинг в выходные дни с предоставлением автобуса. Зато теперь, когда на каждого старшего бригады возложили не только организацию технической поддержки изделия, но и бытовые и офисные проблемы, то стало сразу понятно, что под евреями не так уж и плохо жилось. Во-первых, исчезли дринки на ужин, это когда тебе на выбор предоставляли небольшую порцию алкоголя – бокал пива, вина, либо 50 грамм виски, водки или рома. Причём к крепкому напитку приносили так же на выбор баночку запивашки, в основном это была кола, спрайт либо тоник. Один хлопец из нашей бригады придумал уникальную схему этих самых дринков. В течение рабочей недели он заказывал по бутылочке пива и просил официантов её не открывать. Так к субботе у него скапливалось 5 бутылок пива, и в субботний ужин он просил коллег заказать 5 бокалов вина, что равнялось целой бутылке на 750мл. Естественно бутылку также не открывали, и она после ужина обменивалась на 5 бутылок пива в номере этого предприимчивого малого. Вообще нужно сказать, что голова у него по вопросам купи-продай работала не хуже любого еврея, а может даже и лучше. Что касается самой работы, то смысла в ней он не видел и считал, что ему платят командировочные только за то, что он присутствует в этой стране и в этом месте. А вот за ремонт должны были бы доплачивать дополнительно, но так как ничего подобного в договоре было не прописано, то он просто шланговал и филонил, шарахаясь по базе либо по отелю и вступая в разговоры с разными категориями людей. За что ему неоднократно и прилетало от старшего группы. Одним словом товарищ настолько потерял контроль за своим базаром, что стал обсуждать проводимую военную операцию с иностранцами и не только её, но и вообще политическую ситуацию в стране. Руководство, узнав о его словесном недержании, попросило написать заявление по собственному желанию, что ему и пришлось сделать.
Во-вторых, раньше нам выделяли автобус на экскурсии, правда, потом экскурсий стало проводиться всё реже и реже и ограничились только шоппингом, то с переходом на независимость от братского еврейского народа, мы перешли на самоокупаемость. Сам берёшь тук-тук, и едешь куда тебе надо, тем более метро построили сел и поехал.
Ну и в третьих, если раньше за успешно выполненную работу нас поощряли, то пиццу закажут прямо на авиабазу, то по выходным дням ты мог бесплатно заказать себе блюдо из ресторанного меню, то теперь, как в армии перед строем – либо снятие ранее наложенного взыскания, либо нештатная остановка у вайншопа, за твой счёт.
Понятно, что для настоящего технаря это всё бытовуха, главное паяльник включить и не жалеть припоя. Остальное всё лирика – есть, где спать и есть, что есть, что ещё нужно русскому человеку в этой стране, мы же не турЫсты. Как говорится - мы работы не боимся, где у вас столовая? Но самое главное, приобретя эту самую независимость, мы сохранили дружеские отношения с нашими бывшими боссами, при встрече с которыми так и хочется каждый раз сказать – Шалом, славяне! Они сохранили все наши вещи и инструмент, который мы оставили у них в офисе четыре года тому назад. Правда, в каком состоянии оно всё было – это другой вопрос. По старому еврейскому обычаю, чтобы забрать их, пришлось выразить свою благодарность. Спасибо на хлеб не намажешь. Таки да, а как иначе? Рано или поздно, я так думаю, они знали, что русские вернутся. Хотя индусам и предлагали за нашей спиной всё переделать на свой лад и по своим новым технологиям и «лекалам». На что индусы им ответили:
- Всё вы делаете хорошо, но вот если что-то сломается, то у вас нужно целиком весь блок менять, так как его внутренности, как правило, не ремонтопригодны. А вот у русских если что-то сломалось, то они, практически на коленке, не имея ЗИПа, способны из двух трёх блоков собрать один рабочий.
Но, не смотря на такую положительную оценку наших возможностей, евреи всё-таки отжали у нас один сегмент. И теперь вместе с российской аппаратурой в одной стойке размещаются блоки с надписью «Made in USA». Глядишь на это и думаешь, ну хоть где-то мы можем вместе сотрудничать и согласованно работать, совсем, как раньше в космосе «Союз – Аполлон».
Предположения индусов оправдались, за нашу длительную командировку мы провели инспекцию всех бортов и восстановили две наземные станции, практически с нуля и действительно, ремонтируя всё на коленке. За это же время мы приобрели и нужный нам инструмент, столы, шкафы, холодильник, чайник и микроволновку, хотя ни разу ей так и не воспользовались. Правда без обеда приходилось работать, но разогревать было нечего и некогда. А вот у братского еврейского народа по организации труда было всё, как всегда, безупречно и чётко. Мы как раз были свидетелями отжатия нашего сегмента и перехода его на новое оборудование и обслуживание. Пока мы занимались ремонтом на коленке в нашем контейнере, евреи на этой же площадке с привлечением гражданского населения развернули фронт своей деятельности. То, что мы сделали бы в четвером по развёртыванию либо свёртыванию этого сегмента, евреям понадобилось десятка два людей. Но всё выглядело настолько помпезно и пафосно, что не возникало сомнений, что так и должно было быть. Ни о каких «еврейских коленках» даже и речи не шло. Они развернули отдельный шатёр для отдыха, где можно было укрыться от палящего солнышка, попить охлаждённой воды из кулера, либо заварить себе кофе или чай. Отдельная группа людей занималась прокладкой и укладкой кабелей в кабель канале. Причём, один человек дрелью сверлил дырки по бетонной площадке, а другой, держа в руках огромный зонт, защищал его от солнца. Все были в касках. Нам для подключения паяльника потребовался удлинитель, но запитаться было неоткуда, так как евреи занимались ремонтом основного источника питания. Тогда они предложили нам воспользоваться своим переносным генератором безвозмездно, т.е. даром, что мы и сделали. Как оказалось, они делали на нас ставки, получится у нас отремонтировать или нет. Выиграли те, кто в нас верил. Наши успехи совпали с Днём Победы. По этому поводу нам в ресторане отеля выделили отдельный стол, чтобы мы все вместе в составе всех бригад смогли отметить этот праздник и помянуть наших дедов. Но видимо мы или индусы что-то напутали с переводом. На вопрос, что у вас за праздник, мы отвечали – «Day Victory!» В разгар обеда вдруг появляются официанты и толкают перед собой тележку с тортом. Мы сперва обалдели, глядя на такую заботу и внимание, но когда они подкатили поближе, то услышали их заунывное пение «Happy Birthday, Victor!» По нашим лицам они поняли, что где-то они накосячили. Тогда один из них спросил:
 - Where`s Victor? (А где Виктор?)
Пришлось индусам объяснять, что сегодня не день Виктора, а день Победы. Молодые официанты даже и не догадывались, что когда-то где-то шла война, и сколько в ней погибло человек.
- У вас же в Дели построена триумфальная арка в память о погибших индусах в годы Второй мировой войны, вы разве не знали? - пытались объяснить им мы через онлайн переводчика. Все достали свои смартфоны и стали Гуглить. Кто-то стал показывать военные фото того времени, кто-то включил песню в исполнении Льва Лещенко «День Победы!» А индусы показали фото делийской арки и сказали, что её построили в 1931 году в память о 90000 погибших индийских солдат в Первой мировой войне. Спасибо Гугл, помог разобраться и восстановить историческую справедливость. Торт всё равно оставили нам и ещё раз поздравили с Днём Виктора! После обеда в фойе отеля наше внимание привлекла одна семья с двумя сыновьями. Один уткнулся в кубик Рубика, пытаясь его то ли собрать, то ли просто покрутить гранями. А другой скакал вокруг своих родителей и насвистывал «Катюшу». Мы разговорились. Семья приехала из Шотландии, мама оказалась русской, папа по-русски понимал плохо, практически как мы по-шотландски. Сын с кубиком был аутистом, поэтому его поведение и показалось нам странным. Он был как бы в себе, в каком-то своём мире. На наше приветствие он никак не отреагировал, и даже не поднял головы. Зато второй, шустрый малой, сразу пошёл на контакт. Мы спросили его, какие он ещё знает военные песни, и знает ли вообще какой сегодня день. На что подросток чётко и ясно, правда, с небольшим акцентом, но по-русски ответил:
 - Сегодня День Победы! А ещё я знаю «Землянку» и «Тёмную ночь», но больше всех мне нравится «Споёмте друзья, ведь завтра в поход…»
- Почему именно она? - заинтересовались мы.
- Потому что мой прадед воевал, он был моряком, вот смотрите его фото всегда со мной.
Это на Мамаевом кургане. Он погиб защищая свою Родину.
На нас глядел подтянутый молодой русский моряк, фотография была качественная и не затёртая.
- Молодец! – сказали мы, и пожали ему руку, а маму мы поблагодарили за такого сына, - Спасибо и вашему Деду, за нашу Победу! На том мы и расстались. Приятно было осознавать, что где-то в далёкой Шотландии, растёт паренёк с русской душой, насвистывающий наши военные песни и бережно хранящий память о своём прадеде. В отличие от Трампа и других политических деятелей, этот десятилетний подросток разбирается намного лучше в исторических событиях и никогда не скажет, что его прадед помог победить американцам во Второй мировой войне. «Значит, нужные книжки он в детстве читал», - как поётся в песне Владимира Семёновича.
Подводя итоги нашей работы после длительного перерыва, наш руководитель по этому направлению поблагодарил за результативность работы и отметил:
- Повышая боеготовность Индии, мы помогаем нашей стране. В сложившихся сложных современных условиях, нам нужны союзники и деньги. И самое главное - проект пришёл в движение!
А мне, почему то, вспомнились слова Остапа Бендера:
- Лёд тронулся, господа присяжные! Лёд тронулся!

P.S.
В тот описываемый год мы с парнями, бывшими выпускниками военного училища, решили встретиться на нейтральной территории у друга на даче в Подмосковье. Тем более и повод был накануне нашего юбилейного 35-летия со дня окончания училища. Если с местом была конкретная договорённость, то с датой встречи была полная неопределённость. Решили подстраиваться под график моих командировок, хотя я и намекал, чтобы под меня не подстраивались. Тем более лето, а точнее дачный сезон, был для меня коротким и хлопотным, из-за этих самых командировок. Я ничего не сажал и не косил, всё легло на плечи жены. Пришлось даже ей заказать небольшую аккумуляторную косу, чтобы хоть можно было к дому подойти, да к грядкам добраться. Понятно, что в моё отсутствие возникли бытовые проблемы, что-то сломалось, что-то не запустилось, поэтому встречаться мне просто было некогда, да и просевшую могилку отца нужно было поправить. А тут ещё неожиданно умирает друг, один из тех с кем планировалась встреча. Не все смогли поехать на похороны в Ханты-Мансийск, но зато смогли перевести деньги на указанный счёт. Его смерть была такой же неожиданной и внезапной, как и смерть моего отца. Поэтому в память о друге решили собраться осенью, после сбора урожая и перед моей очередной командировкой. Хозяин места нашего сбора так и заявил:
- Давайте хоть встретимся, пока живы, а то передохнем все, и поговорить будет не с кем.
Одно условие только было, ничего из еды и питья с собой не привозить. Ну, я то, выкопав картофель, не мог же его не привезти с солёными огурчиками со своего огорода. Друг нас ждал, судя по накрытому столу, ждал хлебосольно, выставив большую батарею своей продукции. Друг давно уже похоронил своих родителей, его родной брат пропал без вести и старшим в своей семье был он.
- Мы чувствуем себя детьми, пока живы наши родители. И как только они уходят, в очереди – мы следующие. Это нормально, но печально… Я давно уже следующий. Цените, пока родители живы, берегите стариков!
Мы помянули ушедших, выпили за здравие живущих, друг продолжил:
- Дай бог долгих и здоровых лет всем родителям. Но все уйдут. Цените возможность прикоснуться и поговорить с родителями, пока они живы. Дальше будете трогать и здороваться только с плитами и крестами.
Один из друзей, гость из Беларуси, попытался возразить ему, что никогда не будет разговаривать с плитами и крестами, так как не видит в этом никакого смысла, на что хозяин дачи ему ответил:
- Будешь и с крестами разговаривать и с плитами, и трогать их будешь, чтобы как-то почувствовать близких. И на птиц пролетающих рядом будешь смотреть и на бабочек, надеясь, что это какая-то связь, сигнал и тактильность. Но нет. Нет оттуда никакой связи и сигналов никаких нет. Единственная с ними связь – это наша память и боль, из-за того, что кого-то обидел, перед кем-то не успел извиниться, кого-то не спас и не удержал. И жуткая печаль, что обнять уже не кого, дети и внуки не в счёт, это про другое….
Помолчав, он добавил:
- Я своим детям такой дал наказ. Как стану овощем сдайте меня в дом престарелых, но только чтоб хорооооший!!! Чтоб внуки не видели обделавшегося и немощного деда. Дед должен быть всегда - Огонь!
Многие из нас стали за это время дедами, а кто-то стал молодым папой, и его дети были младше наших внуков. Глядя на нас всех и слушая каждого о своём житие, друг, он же спонсор нашей встречи, неожиданно предложил собираться у него на даче каждую осень:
- Пока мы ещё помним куда ехать и узнаём друг друга, давайте встречаться, сколько нам этих осеней осталось, никто не знает….