Очередь за мечтой

Стены здесь серые, как пепел после пожара. Воздух густой от запаха лапши быстрого приготовления и человеческого терпения. Я стою. Ноги давно онемели, превратившись в каменные столбы, вросшие в трещины бетонного пола. Спина ноет ритмично, под аккомпанемент тикающих часов на потолке — их циферблаты заляпаны грязью, стрелки ползут, будто из последних сил.

Мое желание — где-то там, за поворотом, которого не видно. Говорят, очередь тянется через континенты, огибает океаны. Люди здесь рождаются и умирают, так и не сдвинувшись с места. Но я держусь. Потому что там, в конце, обещание. Исполнение моей самой заветной мечты. Что-то, ради чего стоит перестать жить жизнь.

Рядом старик в клетчатой рубашке методично перебирает четки. Его пальцы дрожат, но узлы скользят один за другим: раз — прощение, два — забвение, три — встреча, которую он сорок лет боялся назначить. «Она уже не та», — бормочет он в пустоту, а я думаю: а если и моё «то» станет «не тем», пока я иду?

Через три человека — девушка с ребенком. Малыш спит, завернутый в пестрый шарф, а она поет колыбельную на языке, которого я не понимаю. Ее мечта пахнет молоком и безопасностью: квартира с окнами без решеток, где ночью не воют сирены. Иногда она плачет, но быстро вытирает лицо краем шарфа — чтобы не разбудить.

Подросток в рваных кедах и наушниках ритмично бьет мячом об стену. Бам-бам-бам. Его желание — взрывное, яркое, как граффити. Он хочет, чтобы его услышали. Хочет, чтобы однажды толпа выкрикнула его имя на стадионе так громко, что стекла судейских кабинок треснут. Но здесь, в очереди, он просто бьет мячом, и звук глохнет в вате тишины.

А еще есть она. Женщина в синем платье, которое когда-то было цветом неба, а теперь выцвело до серости. Она несет в руках горшок с мертвым цветком. «Он зацветет, когда я дойду», — говорит она каждому новичку. Ее мечта — абстрактна. Может, это не цветок, а что-то внутри нее, что она боится оживить раньше времени.

Я спрашиваю себя: а что, если конец очереди — обман? Что если там только зеркало, которое покажет мне мою же старость? Но тогда зачем старик шепчет «извини» сквозь сон? Зачем девушка кутает ребенка в семь слоев надежды?

Сегодня я почти ушел. Дошёл до туалетной кабинки №303, увидел свою тень на ржавой двери — сгорбленную, готовую рассыпаться. «Хватит», — сказало тело. «Иди», — ответило что-то глубже желудка, там, где прячутся инстинкты выживания. Я вернулся на место. Потому что даже если желание — мираж, то очередь — уже часть меня. Каждый шаг, каждый час, каждый сосед по ожиданию встраиваются в ДНК, становятся моей условной жизнью.
Иногда мне кажется, что мы все — паломники в храм, которого нет. Но мы все равно идем. За мечтой, за целью, чтобы что?