Портрет танкиста

Из детства во взрослую жизнь за Сеней тянулся особенный запах бабушкиной комнаты, настоянный на лекарствах и старомодных духах «Красная Москва», а еще ощущение трепета под портретом на стене. С портрета в тёмной деревянной раме на Сеню смотрело молодое скуластое лицо в шлеме танкиста. Шлем этот и «шпалы» на вороте гимнастёрки указывали на время начала Великой Отечественной войны.
- А кто это? – спрашивал тогда Сеня шепотом, заворожённо глядя на танкиста.
- Это твой дядя. Его звали Игорь,– отвечала бабушка, гладила дрожащими пальцами раму и всегда добавляла после долгой паузы. - Мой старший сын.
- Игорь… - заворожённо повторял Сеня. - А где он? Я его ни разу не видел.
- Он погиб на войне. Под Сталинградом…
Сеня прекращал расспросы, потому что на этом месте бабушкины глаза уже всегда поблескивали слезами.
Ритуал с портретом танкиста на стене и расспросами повторялся много раз. Но ничего нового Сеня не узнавал про своего дядю Игоря, погибшего на войне. Впрочем, недостаток знаний Сеня с успехом компенсировал фантазиями, в которых ему не было равных. Довольно скоро он придумал историю героической гибели своего дяди Игоря. Сначала дядя был просто красным танкистом, и его танк подбили, когда он давил немецкие пушки гусеницами. Потом дядя Игорь стал уже не просто танкистом, а командиром танковой роты, и его рота окружала немцев, засевших в развалинах на окраине Сталинграда. Чуть позже дядя Игорь уже превратился в командира полка. Его танк, спрятавшись в глубоком окопе, расстреливал вражескую колонну, да так метко, что немцам пришлось вызывать на помощь эскадрилью бомбардировщиков, чтобы избежать полного разгрома. Самолёты налетели на дядин танк, но он не растерялся и стал сбивать их, задрав пушку в небо. Немцев от полного поражения тогда спасло только то, что у дяди Игоря кончились снаряды, а новых подвезти было невозможно, потому что его танк далеко оторвался от своих и громил врага в полном окружении.

Бабушка умерла в почтенном возрасте, когда Сеня был уже совсем взрослым и мог бы многое понять и принять. Перед смертью она ничего так и не добавила к скупому рассказу о своём старшем сыне, погибшем под Сталинградом. Сенин папа тоже ничего не добавлял. Только однажды папа обронил таинственную фразу: «Бедовый он был - мой старший брат». На вопросительный Сенин взгляд папа лишь махнул рукой и отвернулся. Он явно не хотел развивать тему воспоминаний.
Портрет танкиста продолжал кочевать из одной родительской квартиры в другую, все больше обрастая тайной недосказанности. Повзрослевший Сеня прекратил свои фантазии. Для него стало очевидным, что с его дядей, погибшим на войне, связана какая-то семейная тайна…
Тайна открылась совершенно неожиданно и  буднично - без предыханий и торжественностей. Сенин кузен Кузя (сын танкиста Игоря) съездил в те места, где воевал и погиб его отец. Там он познакомился с волонтёрами-поисковиками, которые открыли ему архивы братских захоронений. В списках погибших он и обнаружил того, кого искал. Нашёл и донскую станицу Качалино, где отец его погиб и был похоронен в братской могиле.
- А как дело было, не знаешь? – спрашивал кузена Сеня.
- А как у штрафников бывает? – отвечал Кузя, двигая желваками. – За Родину! За Сталина! И… привет.
- Так он штрафником был!?
- А ты не знал?
- Догадываться стал. Но спросить боялся. Почему-то из этого сделали тайну в семье.
Кузя криво усмехнулся.
- Наследие тотального страха плохих анкетных данных - дела давно минувших дней.
- Слушай, а разве были штрафники-танкисты?
- Не знаю. Думаю, что нет. Но он и не в танке погиб, а в пехоте.
- Как в пехоте? А шлем?
- Так это фото из учебки в Прохладном. Он действительно учился на танкиста. Выучился почти. Но не довелось ему повоевать в танке - прямо из учебки загремел в штрафбат.
- За что?
- За драку. Набил морду одной тыловой крысе. Там их в учебке много отсиживалось. Типа  «готовили пополнение», а на самом деле просто косили от фронта.
Сеня молча переваривал открытие тайны. Как это часто бывает в жизни, правда оказывалась прозаичнее легенды. Но в чем-то она была и мудрее, и глубже.
- А причины ты не знаешь?
- Заступился за молодого. Это его земляк был. Он успел написать перед трибуналом и отправкой на фронт своему отцу - нашему с тобой деду. Отписал ему, как дело было. Прощения просил. Оказалось, что дед  даже знал семью того парня, из-за которого все произошло. Называл мне их фамилию. Сейчас уже не вспомню её. Они соседями были. В довоенном Тбилиси вся улица – соседи.
Кузя надолго умолк. Похоже - он вспоминал детство. Довоенный Тбилиси он, конечно, не мог помнить, но военную пору уже помнил хорошо. Потом Кузя глубоко вздохнул и продолжил:
- Отец мой был горяч не в меру. Кавказский темперамент, плюс он боксом занимался. Удар поставленный. Видно въехал начальнику как следует, да еще при всех. А таких вещей курсантам не прощают… Вот и загремел он из учебки сразу на передовую. Больше писем от него не было. Скорее всего он сразу и погиб в первом же бою. Необстрелянные быстро уходят. Никто этого не знает и нам не дано узнать.
Помолчали.
- Получается, он - все равно герой, – пробормотал Сеня. – Пожертвовал собой, защищая слабого. Он не мог не знать, чем такое оканчивается.
- В такие моменты долго не думаешь. Тут рефлекс «Наших бьют» срабатывает…
- Ну да, ну да. Папа, помню, говорил: «Мой старший брат бедовый был».
- Дед рассказывал, что частенько поколачивал мой папаша своего младшего братишку.
- Так это обычное дело. Мне тоже влетало от старшего брата…

Больше Сеня ни о чем не спрашивал. Видно было, как Кузе тяжело говорить об этом. Конечно же, от него тоже скрывали правду о гибели отца. Её в семье как бы засекретили навсегда. Повесили на стену портрет-икону, прибавили слёз, сократили до минимума рассказ и готова легенда. Только правда все равно всплывёт, и герой не перестанет быть героем от того, что пал он не в танкистском шлеме, а в шинели штрафника. Просто фотографию Сениного дяди Игоря в этой шинели без знаков отличия сделать не успели. Да их там и не делали - скрывали принадлежность! Эти бойцы без знаков отличий никогда не фотографировались, но и не отступали, не сдавались в плен и не кричали "Ура!". Они погибали молча, наводя ужас на противника. За это и получили у немцев прозвище «Молчаливая смерть». У нас этих бойцов называли «Штрафники»...
Спустя годы Сеня поднял над собой большой портрет молодого танкиста со скуластым лицом и понёс его, вливаясь в нескончаемую реку Бессмертного полка.
«Наши павшие нас не оставят в беде».
И неважно, пали они в танкистском комбинезоне или в шинели штрафника. Они пали, как герои - головой к врагу, не прячась за спины и не отсиживаясь по тылам!