Ч. Луммис. Воин-апач

Чарльз Луммис.  Воин-апач.

Часть 2. Анатомия жизни и смерти.

С картинками:  https://vk.com/docs-87908871


Экспедиция против враждебных апачей как правило сопровождалась вьючным обозом определенного количества (20–150) терпеливых или не очень мулов — единственного транспорта, доступного в этой суровой стране. Вьючный обоз перевозил пайки, рассчитанные на вероятную продолжительность кампании. Он также перевозил воду, боеприпасы и кухонные принадлежности. Будучи надолго отрезанной от этой медленно передвигающейся базы, команда просто погибла бы в пустыне, оставшись без воды и еды.


 

Вьючный обоз Крука (равнины)

 
 

У апача никогда не было вьючного обоза. Его боеприпасы хранились в многочисленных поясах и мешочках вокруг его тела. Его интендантский склад был составляющей единицей самой простоты. Не было ни горшков, ни сковородок, ни консервов, ни ящиков с сухарями и соленой кониной (hard-tack and salt horse). Когда он передвигался не спеша, он нес груз вяленого мяса, жареного мескаля и других деликатесов пустыни, но все это без колебаний выбрасывалось в случае крайней необходимости.

Белый человек умер бы от голода без своего продовольственного обоза, но апач обладал специальными навыками выживания в пустыне, которые позволяли ему существовать на максимальном минимуме, в зависимости от обстоятельств, и с этой системой выживания чужие знакомы не были.
Апачу пустыня предоставляет особенное меню, когда у него есть время остановиться и осмотреться. Он прогуливается к кусту greasewood bush (Creosote bush (Larrea tridentata)), у которого лежит сухая путаница из листьев и веток, похожая на наметенный ветром снег.


 

Creosote bush

Своей боевой дубинкой он бьет, колотит и разбрасывает этот мусор, и вскоре отлавливает два десятка жирных степных мышей — для умирающего от голода настоящий пир. Или, с длинным и гибким хлыстом он бредет среди песчаных холмов, прерывисто хлеща землю, и возвращается со связкой грациозных зубастых грацильных ящериц (gracile lizards).

 

Несчастна та гремучая змея, которая, извиваясь, надумает вцепиться зубами в голый зад апача, когда тот присядет, ослабив пояс!  Изгнанное из красивой, разрисованной ромбами кожи, ее нежное серое мясо станет изысканным блюдом.

      

Все это – походный перекус апачей, когда голод просто должен быть слегка заглушен, но это - не единственные из имеющихся в наличии апача ресурсов для выживания. Его система пересечения пустыни практично сочетает в себе как снабжение, так и его транспортировку. Когда его супер-выносливый бронко наконец поддастся, мягко говоря, трудностям (то есть таким испытания, которые сломили бы и железную волю локомотива), то его услуги на этом еще далеко не закончены.  Самые нежные части его тела — если только можно предположить, что эти жилистые ткани вообще могут быть нежными – быстренько отрезаются и отправляются болтаться в виде полос на спине его преемника, чтобы подсохнуть на жарком солнце.

Его длинный кишечник, возможно, очищается – согласно собственным представлениям чирикауа о чистоте - и превращается в сосуд с водой большой вместимости, и несравненной портативности. При надлежащей транспортировке, около двадцати футов (порядка 6 метров) этой уникальной фляги можно намотать на запасную лошадь, а если лошадей не хватает, то делится на части, которые  развешаются, как спасательные круги, на шеи самым атлетически сложенным воинам, и обеспечивают отряд водой на неделю и более. Однако апач не питается исключительно только мясом и водой.



Хлеб игнорируется на тропе войны, поскольку муку было бы слишком трудно транспортировать. Но апач снова, с обычным успехом, призывает на помощь природу. Удивительно, как ограниченная флора его бесплодной страны удовлетворяет все его потребности. Почти каждое из имеющихся растений выступает козырной картой в этой игре на жизнь. Главным из них являются просто парадоксальное растения – алоэ (агава), чьи пугающие кинжалы поражают почти безграничной щедростью.

 
Из книги «Hardtack & Coffee». 1877

 



               
                агава со стеблем                алоэ(агава)

Оставьте апача одного только с ним, и он не умрет от голода. Колючий благодетель дает аборигенам квази-хлеб, который одновременно питателен и долговечен, ценный напиток, нитки с иглой и даже одежду, и бесчисленное множество второстепенных продуктов питания. Агава (алоэ) растет по всему обширному царству, где обитают апачи, являясь для них неиссякаемой базой снабжения. Когда рейдеры достаточно отстали от своих преследователей, для того чтобы можно было безопасно позволить себе несколько дней отдыха, то они принимают решение жарить мескаль.

Для реализации этого решения они вырыли яму, разложили на дне камни и развели огонь из потрескивающих корней сосны, поддерживая жар до тех пор, пока камни хорошо не прогрелись. На горячие камни ямы уложили слой самых мясистых частей мескаля, на него слой мокрой травы, затем еще один слой мескаля, и еще один слой травы и так далее. Наконец, вся куча плотно засыпается землей, и природа предоставляет процессу приготовления идти своим путем. Жарка — или, если точнее, выпаривание — занимает от двух до четырех дней. И как же наш неискушенный повар узнаёт, когда его запеченный в пустыне моллюск готов? Очень простым способом. Когда он засыпает кучу землей, он располагает несколько длинных стеблей мескаля так, чтобы их кончики выступали. Когда ему кажется, что жаркое должно быть готово, он вынимает одну из этих палок и проверяет налипшее на нижний конец. Если мескаль хорошо прожарен, он открывает кучу и начинает пировать; если мескаль все еще слишком сырой, он возвращает палку на место, и запасается терпением, пока продукт не дозреет. Жареный мескаль на вид и вкус похож на смесь патоки и джутовых нитей.

 
жареный мескаль


         


У европейцев он не вызывает к себе любви при первом знакомстве, но со временем происходит привыкание, либо примирение. Жареный мескаль очень питателен, и может храниться долго (более полугода), хотя понятно, что съедается гораздо быстрей.

Еще одним ценным продуктом питания являются бобы колючего и неприхотливого мескитового дерева, которые перетираются в муку, из которой апачи делают вкусные лепешки и не только. Плоды испанского штыка, высушенные на солнце, являются прекрасным обедом, предлагая подобие фиников, расколотые горные желуди тоже представляют из себя превосходную еду.

Это все, ни в коем случае, не исчерпывает походное меню апача, но этого вполне достаточно чтобы показать, как он хорошо питается в пустыне, чьи видимые глазом несведущего и издыхающего от голода европейца средства к существованию, представляют собой, по его твердому убеждению,  полное ничто.

          

                мескитовое дерево



 
Резервация  White Mountain (Белая Гора), законный дом апачей, и обширный хребет Сьерра-Мадре (Мексика), его любимое незаконное убежище, полны дичи — особенно оленей, индеек и рыбы. Добавьте к этому овец и крупный рогатый скот большого количества и разного размера всевозможных гасиенд и ранчо, и можно воочию убедиться, что после суровой жизни в пустыне, наш враг может жить просто замечательно и роскошно, устраивая регулярные праздники живота в этих своеобразных милых оазисах. 

Не менее радикальным, чем изменение политики апачей в течение поколения, было и изменение его вооружения, шагавшее строго в ногу с так называемой политикой. От лука и стрел он перешел к искусному использованию наилучших из всех имеющихся современных средств для убийства. В своих последних кампаниях он стал даже намного лучше экипирован, чем его официальные, хлопающие ушами преследователи. У него были лучшие модели винтовок, и он имел самые мощные полевые бинокли в Аризоне. Его шестизарядные револьверы тоже были лучшими, и часто имели рукоятки из слоновой кости. Пара сотен самых качественных патронов для перезарядки были заботливо вставлены в тяжелые ремни-патронташи, покоящиеся на поясе и перекинутые через плечо, и в каждой горной крепости он в изобилии хранил в тайниках боеприпасы и запасное оружие. Откуда же всё это богатство бралось? Что ж, за деньги можно купить все что угодно, хоть бы в Аризоне, или даже в Мексике. У воина-апача всегда есть деньги, и он всегда может купить оружие даже в Тусоне, не говоря уже о сотнях деревень ниже границы. Он может сделать это и сейчас, в мирное время, и он проделывал это так же хорошо раньше, когда залил кровью половину Аризоны. Таким образом превосходно вооруженный, чирикауа также отлично знал как именно, и максимально эффективно, использовать свое оружие.


 

Предполагаю, что апач не получил кучу медалей за меткую стрельбу, поражая воткнутые в землю неподвижные мишени, но зато он имел практический опыт экстремальной стрельбы в горах по быстро движумся живым мишеням, поражая их сверху вниз и наоборот, а также стрельбы на равнине, в оврагах и скалах, и попадал обычно точно туда, куда целился. Его изумительное зрение также позволяет ему брать на мушку врага, который был бы невидим для нас. Движущиеся цели он щелкает как орешки. Как на марше к Каньону-де-лос-Эмбудос, когда Киоутеннай (Ka-e-te-nay; в оригинале: Kiowtennay), самый ценный из дружественных скаутов-следопытов, погнался за пекари. Апач пришпорил тогда свою лошадь, и на полном скаку послал пулю из винчестера прямо в голову скачущей дикой свинки.

 

Ka-e-te-nay, Warm Springs Apaches

В реальном бою апач продемонстрировал новую науку индейской войны в ее наилучшем виде, и на деле доказал ее превосходство над нашей неуклюжей тактикой. Для его стратегического ума такие понятия как открытая атака, удержание позиции и прочее, казались просто глупыми и недостойными внимания умных воинов.

Он больше заботился о том чтобы наступая, отступая или удерживая оборону, ни один дюйм его рыжевато-коричневой физиономии не был открыт для вражеских пуль. Он был такой целью, которую мало кто из белых стрелков смог бы просто даже увидеть — не говоря уже о том, чтобы попасть в неё пулей — на расстоянии сотни ярдов (91 метр). Но апач заметит даже глаз врага на еще большем расстоянии, и будет иметь очень хороший шанс выбить его. Солдат ищет апача, укрывшегося среди скал, а подобравшись к нему поближе, он в значительной степени открыт для поражения. Он не может воспользоваться преимуществом местности, как его коварный враг, и как правило, за каждого убитого на войне апача десять или двадцать наших солдат падали замертво. Кодекс военной этики апачей был скорее логичен, чем красив. Он хладнокровно проводил в жизнь, а точнее в смерть, наши же афоризмы: «В любви и на войне все средства хороши», и «Победители получают всё». Он был, на самом деле, самым жестоким флибустьером и мясником, с которым мы когда-либо сталкивались. Я не извиняюсь за него и не удивляюсь ему. Он просто то, чем были наши предки тысячелетие назад — только гораздо более способней. Его этикет тропы войны совершенно, au fait (фр.: кстати), позволяет убивать как мужчин, так женщин и детей, а также пытать, поджаривать и потрошить, сжигать, насиловать и грабить.

Ну, мы его и самого ограбили - как долларами, так и сотнями квадратных миль территории.  А когда дело - начиная с далеких испанских времен -  доходило до драки, то ему пришлось обратить особое внимание на то, что его собственные женщины и дети убиваются первыми, и что их скальпы стоят столько же на приграничных рынках Высшей Расы, как и скальпы воинов, и что все его красивые личные вещи являются предметом вечной любви и трепетной заботы для огромного числа его цивилизованных соседей. Ему не нужно напрягать свою память многими годами, чтобы вспомнить, как отряд граждан Аризоны двинулся в его резервацию, чтобы вырезать стариков, женщин и детей — тщательно разведав предварительно, что воинов не было дома. Те, кто умеет читать, вспомнят многочисленные редакционные статьи в не самых маленьких газетах страны, оправдывающие такое истребление. Неудивительно, что апачи  познали на собственных шкурах милость своих христианских врагов, и ответили с такой же яростью.

Кстати, однако, воина апача многие оклеветали в одном существенном пункте. Апачи не сдирали скальпы с поверженных врагов. И навахо тоже. Скальпирование — это, по сути, обычай индейцев равнин и лесов, северных и восточных племен. Известны конечно единичные случаи, когда и апачи снимали скальп, также как и очень многие из них были скальпированы саксами, но одно так же чуждо национальным обычаям, как и другое. В большинстве случаев апач просто убивает — если только враг не является объектом старой личной мести, или чего-то в этом роде. В этом случае победитель пытается отомстить бесконечным террором и набором увечий. Рассказав о разных причинах, сделавших апачей определенно одними из самых выдающихся среди воинов, я оставил напоследок одну из самых важных причин — это сама их страна, Апачерия.
Возможно, что на всей планете нет более страшного места для ведения военных действий. 


 




Первоначальное царство, которое этот бедуин Нового Света терроризировал на протяжении столетий, было огромных размеров - от реки Арканзас в Колорадо до Дуранго, Мексика; и от Сан-Антонио, Техас, до того места, где Колорадо омывает засушливый край Калифорнии Еще десять лет назад эти места были опустошенными и ограниченными к проживанию, рейды апачей наводили ужас на большую часть этой огромной территории. Её границы были немного сужены на севере и востоке.

Трудность загнать в угол дюжину или пять десятков в высшей степени неуловимых врагов на территории размером с Европу, весьма очевидна. Если бы на тропе войны было десять тысяч апачей, то задача охоты за ними была бы проще, но относительно поимки этой горстки – это как пресловутая поговорка про поиски иголки в стоге сена. Не только по размеру была (и есть) Апачерия страшна, но еще больше она ужасна по своим убойным физическим характеристикам. Апачское царство — это обширная дикая местность, и в значительной степени обширная пустыня — которая лишь частично пригодная для жизни, и усеянная редкими оазисами.

 

Но я могу провести вас через нее на расстояние пятьсот миль, и на всем этом ужасном участке вы не заметите ни капли воды, кроме драгоценной жидкости в наших бочонках. Это пустыня, действительно, и весьма опасная. Но это не обширное и ровное море безжизненных песков. Это, напротив, неровная горная страна, и хотя песков много, они не доминируют над ландшафтом. На обширной, выжженной равнине, волнистого рельефа, множество диких пиков, как кажется, были в беспорядке разбросаны тут и там по поверхности. Это одна из особенностей этого неземного пейзажа - что по ощущениям горы не выросли из недр земли, но были навалены друг на друга. Нет более негостеприимных и жестоких вершин. Неухоженные, мертвые и мохнатые, с острыми скалами и еще более острыми кактусами, они довольно ухмыляются на окружающую их бесплодную равнину с высоты от пятисот футов до нескольких тысяч.  Но два вида животных всегда блистали успехами в восхождении на эти изрезанные каньонами скалистые вершины — это горный баран симаррон, и апач.

               
                симаррон, горный баран

Не менее характерны и расположенные между ними долины. Сливаясь в неосязаемых склонах, с дымчатой гладкостью Юго-Запада, отвратительные как сама Сахара, и жаждущие воды, как смерть на поле битвы - природа все же раскрасила их с показной яркостью. Через неделю после редких дождей вы обнаружите квадратные лиги, укрытые этрусским золотом хрупких эшшольциев, снегом изящных маргариток, кроваво-красными пятнами нопала и разными оттенками многих других цветов. Серо-зеленая полынь, сизая зелень сафлора, изумрудные штрихи амоле, более тусклые стрелы алоэ, увенчанные знаменем восково-белого цвета — они повсюду. И тут и там возвышаются гигантские канделябры кактуса сагуаро. Но все это ложь и обман. От всего этого нет совершенно никакой пользы для организма. Это смертельно, как бесплодные пески, которые с расстояния в несколько миль могут простираться на целые лиги. Это всего лишь часть любимого горного хребта апачей.

 


Эти неприступные вершины, эти безводные и огненные долины образуют такую «подземную железную дорогу», которую никогда не смог бы себе даже представить какой-нибудь несчастный черный мученик из Канзаса. При желании быть незамеченным, можно было бы пробраться из Колорадо в безопасную глушь Сьерра-Мадре по этим трещинам - тропам апачей, и ни разу не быть увиденным человеческим глазом. Крадясь сквозь суровые хребты днем, мчась по долинам ночью, он мог бы быть так же незаметен, как если бы он рыл норы под землей. И даже если какой-то случайный враждебный взгляд обнаружит его, ему нужно только вскарабкаться на тот скалистый гребень, и он в безопасности.

Там, щедро снабженный боеприпасами и абсолютно защищенный, он мог задерживаться, чтобы убивать так долго, как ему было угодно, а затем ускользнуть через какую-нибудь щель в скале или земле, и удрать. Таковым был главный военный полигон апачей. Его дикий повелитель знал каждую его земную пядь лучше, чем вы знаете свою собственную гостиную. Каждый водной карман в горах, каждый мелкий источник, каждая выдолбленная скала, где редкие дожди могли оставить живительную каплю — все было в его полном распоряжении. Белый враг умирал от жажды, находясь всего лишь в одном шаге от скрытой воды, но никто никогда не слышал, чтобы апач погиб от жажды в пустыне. В каждом выгодном месте у него была крепость, где труд дополнял природу, и где можно было спрятать запасное оружие и провизию. Он никогда не уходил в лагерь, даже на ночь, не укрепив свою позицию. Преследователь мог пройти в ста ярдах и ничего не заподозрить, ибо это укрепление  было незаметным, и оно было эффективным.


 

С такой страной и таким знанием ее неудивительно, что апач был неуловим. От протянутой руки преследователя он спускается в старую Мексику, как победитель на пикнике спускается с призом по смазанному столбу, и спешит убивать, грабить и насиловать всех и все по пути своего следования. Укрывшись в безопасности в обширной и почти непроходимой пустыне Сьерра-Мадре, он отправляется в какую-то мексиканскую деревню, продает угнанный скот и тут же покупает боеприпасы и прочее.

Отдохнув немного в горах, он прячет свою самую ценную добычу, возможно, из той самой деревни, в которой сначала торговал, а потом, попив винца,  разграбил – смотря какой там был контингент. Затем, смуглой тенью, метнулся обратно в свои аризонские крепости. Состояние деревень, которые окаймляют Сьерра-Мадре, было жалким. Над ними царила та же атмосфера ужаса, что и над той бенгальской деревней, вокруг которой рыскал ненасытный тигр - людоед.
 


Отдаленные фермы были замаскированы зарослями тростника, а ходьба на улице была с оглядкой и ускорением. Хозяин дома шел к источнику с карабином в руке, и никто не отваживался отходить от дома дальше, чем на три-четыре мили. Отношения апачей и пайсано — в Чиуауа, то есть, потому что в Соноре это было не так — были своеобразными; всегда враждебными и кровавыми, если представлялся случай, но и все же, для обеих сторон - удобно торговыми, когда любой мог выручить красивый и звонкий песо. Штат Чиуауа, вообще-то, совсем даже не обладал монополией на подобное аномальное положение вещей. Многие американские торговцы в Южной Аризоне, чьи голоса были громче всех, когда они призывали истребить поголовно и беспощадно каждого апача — мужчину, женщину и ребенка, враждебного или дружественного - одновременно продавали этим же апачам виски, оружие и боеприпасы - по гораздо более высокой цене, конечно же, чем обычно имели с законной торговли.  Последние шесть месяцев, в течение которых происходили все ужасы от набегов апачей, были вызваны исключительно одним американским торговцем, который  с ужасом обратил внимание на заметное снижение прибыли, в конце войны. Чтобы избежать этого непорядка, он накачал апачей, чья капитуляция практически положила конец восстанию, оружием по самое нехочу, и снова благословил их на тропу войны, довольно потирая руки.
 


Одежда воина – апача, находящегося в резервации,  выглядит просто роскошно, по сравнению с его походным снаряжением. Дома он, насколько это возможно, надевает живописное одеяние из оленьей кожи, отделанное бахромой, серебром и бисером, и еще цепляет на себя довольно большой набор племенных украшений. Но, на тропе войны он становится гораздо более скромной и практичной фигурой.

Обычный военный костюм начинается с большой банданы - обычно турецко-красного или оранжево—желтого цвета, повязанной вокруг головы от затылка до темени. Она предназначена для удержания длинных, густых волос и защиты глаз от пота и солнца, но она используется и в декоративных целях, и часто несет на себе один из серебряных дисков, столь популярных у всех юго-западных племен. Уши бывают украшены часто, но как правило, менее тяжелыми серьгами, чем те, которые носят дома. Иногда это нити ценной бирюзы, но чаще серебряные кольца. Старик Нана, правая рука Викторио, необычайно любил носить в каждом ухе массивную золотую цепочку для часов, в восемь или десять дюймов звеньев, крестовина которой проходила через большую прорезь в ухе.  То есть, в рейде ничего лишнего навешано на воина не было, практиковалась гораздо большая простота, чем дома.
               


Обычное ожерелье апача представляет собой ярдовую нить крупных стеклянных бусин, перемежающихся магическими ягодными косточками и кусочками дерева или кости, и возможно, с некоторым количеством бирюзы. Одного ожерелья вполне достаточно было для тропы войны, хотя в резервации в моде была примерно дюжина нитей сразу.

Рубашка с любым рисунком, но как правило спокойных оттенков, поскольку яркие цвета, культивируемые в Сан-Карлосе, привлекли бы слишком много внимания на тропе войны. Эта тонкая верхняя одежда носится без дополнений - как в сто тридцать градусов летней пустыни (по Фаренгейту), так и среди снегов Сьерра-Бланки (Белая Гора). Как бы ни был искусен апач во всех боях и засадах, ему никогда не приходило в голову заправить края своей рубахи, и они были всегда доступны для пустынного бриза. Они скрывают начало пары немецких льняных панталон (German linen drawers), изначально предназначенных быть белыми, но ставших того оттенка, который можно назвать памятником тщеславию человеческих надежд. Панталоны, хотя и вполне обычны, не являются ни строго необходимыми, ни самодостаточными. Те, кто раздражается из-за их стеснения, не нарушают никаких правил этикета апачей, отказываясь от них, однако, никто не может ходить, даже по тропе войны, без  набедренной повязки G-string. Эта важная часть одежды — так названная вероятно потому, что ее изгибы несколько напоминают заглавную G — в апачском мире представляет собой полосу неотбеленного муслина около шести футов длиной и двух футов шириной. После того, как она пропущена между ног через ремень, концы ее образуют небольшие элегантные фартучки, свободно свисающие спереди и сзади.

Боевой мокасин — самая характерная часть одежды. Он сделан из тяжелой оленьей кожи, иногда оставленной в ее природном мягком сером оттенке, но чаще окрашенной в приятный желтый цвет. Вместо того, чтобы быть не выше щиколотки — как обувь всех северных племен и самого апача, когда он дома — у него голенище длиной три фута, но оно дважды подвернуто сверху, так что по факту достигает колена, и дает тройную защиту по всей икре и голени. Носок не заканчивается обычной плоской точкой, а загибается под прямым углом в круглый диск размером с полдоллара. Этот диск является одним целым с подошвой из сыромятной кожи. Тройное покрытие голени и загнутый носок должны защитить от вездесущих и диких шипов и камней  суровой земли апачей.

               


Всевозможные кольца и браслеты воин носит в изобилии. Они обычно из серебра или латуни, хотя иногда также используются браслеты из бисера. Небольшой мешочек с красками для лица воины всегда носят с собой, в нем же и маленькое зеркальце, чтобы наносить ее правильными полосами, кольцами, пятнами, точками и так далее. Шило, обернутое в кожу, много ниток из оленьих сухожилий для починки мокасин, табак и папиросная бумага либо листы дуба и пр., для самокруток, также являются предметами, которые каждый воин держит при себе. Обязательным был на войне и магический шнур, перекинутый через плечо.

               


                магические шнуры апачей

Помимо винтовки и шестизарядного револьвера с набитыми патронами весьма тяжелыми патронташами, у него также есть мясницкий нож, изготовленный возможно где-нибудь в Коннектикуте. Со всем этим нарядом, привычным в лагере и на марше - что является исключительным фактом - апач никогда не будет сражаться, кроме как по принуждению. Получив уведомление за две минуты о близости врага, он вступит в бой таким же необремененным, как греческий атлет. Он снимает все, кроме головного платка и набедренной повязки, и занимает свою боевую позицию за каким-то крошечным укрытием, а его смуглая голая кожа сливается на расстоянии нескольких ярдов с оттенком почвы.


         

О некоторых лидерах последней войны апачей — восстания 1885-1886 годов — несколько слов далее. Джеронимо, который пользовался довольно незаслуженной газетной известностью как глава всего восстания, по сути не являлся вождем. Он достиг известности благодаря силе мозгов и убеждения. Не обладая интеллектом Чиуауа или Наны, он был более красноречивым, чем любой из них, и обладал такой же сильной волей. Его кровь была темой многих фантастических вымыслов…  Джеронимо долгое время был заметной фигурой в апачском мире. Когда апачи впервые были помещены в резервацию, он был правой рукой знаменитого  Juh (произносится как Ху). В Мексике вождь Ху упал со скалы, будучи пьяным, и утонул около поселения Касас-Грандес, штат Чиуауа. Остальные оставались в дикой Сьерра-Мадре до лета 1883 года, когда Крук пленил 500 из них. С этого времени и до даты последнего побега (17 мая 1885 года), Джеронимо спокойно оставался в резервации, где он был в целом непопулярен из-за своего властного и сварливого характера...

               



 

Старый Нана уже был в преклонном возрасте и почивал в основном на своей прежней славе. Он был одним из трех вождей апачей Уорм-Спрингс, Викторио и Локо были его соратниками. Он был мозгом троицы, и почти так же страшен, как Викторио, самый ужасный и самый известный из апачей. Последний раз Нана руководил рейдом осенью 1881 года. С тех пор он просто «ходил» на войну ради компании. Это был невысокий, толстый, морщинистый старик восьмидесяти лет, неторопливый в своих движениях, но иногда активный, как котенок. Его лицо, далекое от привлекательности, было самым бесстрастным и неразборчивым из всех — и это говорит о многом.

            

Ульзана, которого в народе называли «Осанна», был не вождем, но исключительно активным, проницательным и агрессивным воином, занимавшим видное положение в своем племени. Он был армейским скаутом вместе с Чиуауа и очень помог в охоте за Наной в 1881 году. В 1885 году Ульзана возглавил самый кровавый рейд, который Территория пережила за долгие годы. Ему было около сорока лет, у него было неприятное и свирепое лицо, и крепкое телосложение...

 

Генерал Майлс продолжил тактику Крука непрерывного преследования с помощью следопытов-апачей, и наконец, уставший Джеронимо и его люди сложили оружие и присоединились к своим военнопленным братьям во Флориде…