Рю де Тампль. Пощёчина. Часть1

Клиническое литературоведение.

Уважаемому Читателю от Автора. Отрывок из рассказа "Пощёчина".


                Булгакову М. А. посвящается...

                ПРОЛОГ

    В августе 1938-го года руководство МХАТа обратилось к бывшему режиссёру-ассистенту этого театра, а в то время почти опальному писателю Михаилу Булгакову, с просьбой написать для театра пьесу... 
    Драматургу вполне ясно намекнули, что пьеса должна быть о... Вожде. "Ты ведь хотел написать пьесу на тему о Сталине?"*— спросили у писателя. На такой вопрос ответ мог быть только один. Этот ответ был услышан, и Михаил Булгаков принялся за изучение скупых сведений о юности Иосифа Джугашвили. Руководство МХАТа ликовало. Все, кто имел хоть какое-то касательство к Булгакову и к его новой работе, уже примеряли на себя лавры победителей на этой "ярмарке тщеславия" в  изнурительной и опасной погоне за миражными отблесками грядущей славы. И малочисленные друзья, и бывшие коллеги-предатели — все возжелали быть в новом круге Света, заструившемся, как золотой нимб, над головой драматурга. Так продолжалось около года…
    Пьесу о Сталине "Батум" запретили к постановке.
    Приговор был вынесен самим Генеральным Секретарём ВКП(б) в середине августа 1939 года. Тогда же и заканчивается, закрывается последняя страница в отношениях писателя Булгакова и Генсека Сталина.
"Нельзя такое лицо, как Сталин, делать литературным образом, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать".**
                *****
    Обидели Сталина...обидели сильно! И кто?! Нервический, самовлюблённый графоман, возомнивший себя гением, хоть и весьма талантливый и со своим особым взглядом на мир. Товарищ Сталин должен быть и оставаться для всех  только…"плакатным", но при этом ещё и ярким и… барельефным — отлитым в золоте и на века. Как он, Вождь, мог согласиться на такую…авантюру?! Иосиф Виссарионович, конечно же, догадался о многом, прочитав скромное количество страниц невыразительного текста пьесы.
    —Александр Николаевич,— обратился Сталин к своему помощнику,— где письма от этого…Булгакова? Давай-ка их сюда. А может быть, партия проглядела врага, белогвардейского волка в овечьей шкуре? Что скажешь?
    Поскрёбышев не стал делать подобострастный вид. Напротив, он был предельно внимателен к словам Хозяина и скромен. Привычка…
    —Ну ладно, не отвечай!
    Сталин разложил письма писателя на столе и сам удивился тому, как же их было много — этих "слезливых" умоляющих писем.
    —Зря мы ему поверили! Этого субъекта ничто не исправит. Вот, смотри — всё только о себе: травят в прессе, оскорбляют, не дают заниматься творчеством, не признают таланта! Страна встаёт из руин, партия и весь народ, объединившись, сдерживает натиск мировой буржуазии. Одна,— одна против всех! А этот…Булгаков? Он занят только самим собой, буржуй.
    —Враг он, Иосиф Виссарионович! Враг!— Чётко и громко произнёс помощник.
    —Ты серьёзно так считаешь?— спросил Генсек, и внимательно посмотрел на Поскрёбышева, от которого никак не ожидал такой решительности.
    —Каким белогвардейцем он раньше был, товарищ Сталин — таким же и остался!— отрапортовал верный помощник, но неуверенность в голосе секретаря всё же не ускользнула от Сталина.
    —Давай, давай договаривай! Чего замолчал? Значит, по-твоему получается, что это сам товарищ Сталин стал политически близоруким и доверил врагу принимать деятельное участие в строительстве социалистической культуры и искусства?! Да ещё и назначил его режиссёром в Главный Театр СССР? — Сталин смотрел на Поскрёбышева грозно, не мигая. А потом рассмеялся. Весёлые огоньки его прищуренных глаз лучиками осветили лицо Вождя.
    Поскрёбышеву даже показалось в этот миг, что стены кабинета зарделись озорным утренним августовским солнцем. Страх за собственную болтливость разом куда-то испарился, исчез как не бывало.
    —Я...я, товарищ Сталин…— начал было он.
    —Помолчи!— Сталин махнул рукой.— Нет, Булгаков не враг! Попутчик он! Одним словом — писатель!
    —Так точно!
    —А что там этот выскочка, этот жи... еврей?
    —Кто, товарищ Сталин?
    —Кто-кто? Троцкий! Кто же ещё?!
    —Всё там же, в своей берлоге. Льёт помои на партию!
    —Этим Бронштейном мы займёмся позже…— серьёзно произнёс Вождь и принялся набивать табаком изящную английскую трубку. Потом он внезапно, словно вспомнив о чём-то, по-дружески и просто обратился к своему помощнику,— вот ты мне скажи, товарищ Поскрёбышев, ответь честно: могла ли партия отпустить писателя Булгакова заграницу? Да или нет?
    —Тут, товарищ Сталин, думать надо, думать хорошенько…
    —А партия хорошенько подумала, Александр Николаевич! И товарищ Сталин подумал!— отрезал Сталин.— Давай, ступай! Дел у нас ещё много сегодня.
    —Могу идти?
    —Погоди! Так ты мне ответь, как драматург-то наш, что нового затеял? Наверняка, плачется, обвиняет МХАТ и…советское государство?
    —Никак нет, товарищ Сталин! Ему сейчас не до этого…
    —А чем таким важным занят наш Мольер? Пишет очередной "гениальный" роман или пьесу?— Сталин усмехнулся.
    —Вот последние копии страниц романа про…про…
    —Ты раньше вроде не заикался? Про кого роман?
    —Простите, товарищ Сталин! Роман о каком-то чёрте или дьяволе…
    —А-а! Ясно! Никак не уймётся наш Матвей Левий! Больной, жить-то уж осталось…Ладно, бог с ним! И передай, чтобы оставили его в покое!
    Поскрёбышев, уже ничего не понимая, положил на стол папку с донесениями.
    —Про… дьявола всё вот тут, в папке, товарищ Сталин!
    —Товарищу Сталину делать больше нечего!? Социализм уже построен!? Можно теперь и про дьявола почитать!— шумно рассмеялся Вождь.— Ну всё, иди и вызови ко мне Меркулова!
    Секретарь уже было направился к выходу, но Сталин остановил его…
    —Погоди, Николаич!
    —Слушаю, Иосиф Виссарионович!
    —Не первый год мы с тобой знакомы, товарищ Поскрёбышев,— не вставая из-за стола и закуривая трубку, произнёс Сталин.
    —Так точно…
    —Не перебивай!— клубы табачного дыма лёгкой тенью легли на лицо Вождя.— Да, не первый год! И вот, что я тебе скажу: интересно с тобой разговаривать, Александр Николаевич! Понимаешь и схватываешь с полуслова! Всё, свободен…иди уже!
    Поскрёбышев вышел из кабинета, плотно притворив за собой двери. Сталин, оставшись один, некоторое время, задумавшись о чём-то, курил трубку. Затем он придвинул папку с донесениями и стал читать  новые страницы странного романа Булгакова "Мастер и Маргарита",— машинописные копии страниц, отпечатанные в машбюро.
    "Даже интересно: чем же всё-таки закончится вся эта "чертовщина и дьяволиада"?— подумал он и отложил папку со страницами романа на край стола.— Да, у этого писателя с больным самомнением хотя бы есть с кем поговорить, отвести душу! Как там её? Елена вроде бы. Умная барышня, непростая …
    А с кем может поговорить он — Генеральный Секретарь ВКП (б) товарищ Сталин? Да так, чтобы откровенно и по душам? С Поскрёбышевым, с секретарём?! — Сталин чуть не рассмеялся, но вновь вспомнилась собственная неудачная затея с пьесой о себе.— Сам виноват, сам! На что рассчитывал?! На то, что этот скрытый белогвардеец, которому сам Сталин запретил выезд из СССР,— этот злопамятный "писака" вот так запросто возьмёт да и напишет панегирик товарищу Сталину?
     Нет, отказаться он, разумеется, не мог! Это понятно! И ведь надо же, написал так, что и не придерёшься! Нет, скользкий тип этот Булгаков… Ждал своего часа и дождался. И всё-таки укусил, больно укусил! "Получи-ка, мол, товарищ Сталин весточку от семинариста Сосо Джугашвили"!
     Так думал Сталин, и чтобы хоть как-то забыть о дурацкой затее с пьесой о самом себе, он стал ещё раз изучать материалы для предстоящей важной встречи в Москве. Уже заканчивалась вторая декада августа…
     —Молотову позвони: скажи, чтобы вечером у меня был! — приказал он по внутренней связи секретарю.
    События в Мире накатывались, как снежный ком! Все международные договорённости и "твёрдые" гарантии участников не выдерживали ни малейшей проверки.
    —Болото! Тришкин кафтан!— полушёпотом ругался Генсек.
    В этот момент Сталину явственно послышался лёгкий шум за шкафом! За ним кто-то стоял! Сталин отложил трубку и вызвал Поскрёбышева.
    —Вон там! Да, за шкафом! Ну, что там?
    —Всё чисто, товарищ Сталин!— недоумённо ответил секретарь.— Это мышь, наверное…
    —В кабинете Генерального Секретаря вы мышей развели?!— негодовал Генеральный Секретарь.— Уборщицу выгнать! Если увижу хоть одну крошку от сухаря или что ещё подобное,— то знай: ответишь головой, Николаич!
    —Так точно, товарищ Сталин, головой! Я тут...
    —Что ещё?
    —Я тут подумал...это, наверное, на этаже внизу под вами кто-то шумит…
    —Подумал? — Так иди и проверяй!
    Секретарь почти выбежал из кабинета.
    В последнее время, Генсек стал замечать за собой странные вещи. Иногда под утро, когда он уже собирался укладываться спать, в глазах появлялись странные тёмные пятна. Иногда это были маленькие чёрные точки, а иногда — огромные, как непроницаемые шторы. Случалось так, что Иосиф пару раз чуть не упал и даже еле увернулся, чтобы не удариться головой об угол стены. Тёмные тени в глазах представали перед ним, как неожиданные и страшные препятствия…
    "Шторы…шоры…шпоры!— посмеиваясь над собой, произнёс Сталин.— Старею…"
    И в этот самый момент слева у шкафа вновь показалась тень. Сталин, не обращая никакого внимания на проблемы со зрением, с силой потёр веки глаз всей пятернёй.
    Он курил трубку, время от времени постукивая по чаше костяшками пальцев и слегка утаптывая спичкой вздыбившийся пепел. Он курил и размышлял…
     "А может, надо было отпустить его "на свободу" ещё тогда, в тридцатом? И чёрт бы с ним, не велика потеря для пролетарского государства! Хотя, всё не так просто… Оказавшись среди своих, этот щелкопёр превратился бы в этакого оракула-витию, литературного генерала эмигрантов всех мастей. Можно только представить себе, какие статейки и пьески вышли бы из-под пера этого обиженного советской властью плаксы.
    Но с другой стороны,— он ведь немного того…чокнутый, бывший морфинист, как мне докладывали. Неужели продолжил бы писать книжки про чертей и ведьм? А вдруг захотел бы искать контактов с такими же высланными из страны врагами? Это с кем же? Да…"
    Сталину самому даже стало интересно завершить разгадку такого непростого кроссворда и он, взяв карандаш и лист бумаги, стал набрасывать только одному ему понятную схему.
    "Ниточка может потянуться вот сюда, в Мексику! И тут…",— Генсек отбросил в сторону бумагу и карандаш, и громко расхохотался.
    Секретарь Сталина, услышав смех Хозяина, встрепенулся. Сталин был один, телефон молчал. Что случилось? Подавив страх, Поскрёбышев тихонько приотворил дверь кабинета Сталина и стал свидетелем редчайшего случая за всё время работы секретарём: Сталин смеялся, хохотал от всей души, ударяя по столешнице чубуком трубки. Пепел серой пылью посыпался на стол, но Сталин продолжал хохотать.
    Александр Николаевич сумел подавить в себе ненужные и опасные для служебной карьеры инициативы, и быстренько ретировавшись назад к своему рабочему месту, вновь принял смиренный облик секретаря — Поскрёбышева А.Н.
     Через какое-то время Иосиф Сталин перестал смеяться, не на шутку обескураженный  своей фантастической версией возможного развития событий.
    "Да, могу себе представить эту встречу двух заклятых "друзей": еврея коминтерновца — душителя контрреволюции, и богословского отпрыска, — романтика, фанатика-монархиста и несостоявшегося офицера белой гвардии. Или всё же…состоявшегося? В таком случае, они бы и сами смогли  решить за нас все проблемы! И работы поубавилось бы!"
     Нет, и эта версия не устроила Генсека. Со всей ясностью опытного политика он вдруг увидел лишь один мыслимый вариант возможного исхода событий.
     —Они убьют его!— почти крикнул он, глядя перед собой. Затем, повернув голову и глядя на казённый шкаф, он повторил,— нет, в живых бы они его не оставили и точка! Таким, какой он есть, он никому не нужен… ни здесь, ни там. Он лишний,— Сталин хотел было раскурить трубку, но поняв, что она пуста, открыл пачку папирос "Герцеговина Флор", закурил.— Хоть мы Вам и порядком надоели, господин-товарищ Булгаков, но ведь мы спасли Вас тогда…— подвёл итог своим мудрствованиям Великий Кормчий.— Не надо было так мстить товарищу Сталину, мусью Мольер, не надо...
    Поверил ли сам Иосиф Виссарионович, что волею судеб явился спасителем Писателя Булгакова? Даже много лет спустя он так и не мог дать твёрдого ответа на этот вопрос...