Мгновения конкисты. глава пятая

                5

        День начался как-то сразу, как это всегда происходит в тропиках, стало светло, без всякого сумеречного перехода, как в умеренной зоне. И ночные звуки быстро сменились дневными. Засуетились птицы в кронах деревьев. Вспорхнули, с резкими криками перелетая с места на место, разноцветные попугаи. Запели, защебетали иные птицы, тщательно вычистив свои яркие перышки в первых лучах ласкового утреннего солнца. В кустах, в траве кто-то зашуршал. Угадывалось движение малых и больших насекомых, жучков, паучков, муравьёв и со всех сторон слышался тихий шорох, шуршание, стрекотание и цокот. Пробудились жители леса и начали каждый на свой лад и на разные голоса прославлять новый день. Утро было самое обыкновенное, как и вчера и позавчера, и неделю назад. Всё живое жило своей обычной жизнью и им было совершенно безразлично, всё то, что происходило вокруг. Ничто здесь, в лесу, не говорило и не напоминало о вчерашней невероятно жестокой кровавой трагедии, которая так неожиданно ворвалась в одно из мирных индейских селений, из-за неутолимой жажды наживы корыстолюбивых конкистадоров.

        Гуакан склонив голову на грудь, бесцельно, машинально брёл по тропинке на которую случайно вышел. С того самого момента, как убежал, он не останавливаясь слонялся, блуждая по лесу, как слепой натыкался на кусты и молодые деревца, пошатывался от усталости и спотыкался о лианы, узловатые корни, что кое-где повылазили из земли. Но не чувствовал боли, не думал куда идёт, да и казалось не замечал ничего того, что было вокруг. Он целиком и полностью был поглощен своими страшными думами.
        Вдруг из-за поворота тропы вынырнуло четверо разрисованных разными красками индейцев. Увидев Гуакана, они от неожиданности всполошились, быстро переглянулись между собой, одновременно остановились и резко, как по команде, вскинули копья над головами, готовые бросить. Но то, что это был одинокий индеец, их сразу успокоило. Гуакан низко опустив голову, устремив невидящий взгляд себе под ноги, медленно, походкой смертельно уставшего человека шёл по тропинке прямо на группку индейцев, но их совершенно не видел. Воины внимательно смотрели на этого немилосердно избитого, с разбитым и сильно опухшим, измазанным запёкшейся кровью, лицом индейца и только когда он подошёл совсем близко, они с трудом узнали в нём своего соплеменника. И с видимым сочувствием снова переглянулись между собой.

        - Ты куда направляешься, Гуакан? – негромко, с грустью в голосе, спросил высокий широкоплечий индеец с каким-то фантастическим узором на груди, и с длинным испанским мечом на боку.
        Но Гуакан совершенно не отреагировал на вопрос, он ничего не слышал, ничего не видел и так бы и прошёл мимо них, если бы тот самый индеец не остановил его, крепко схватив за руку. Гуакан сильно вздрогнул и, сделав неожиданно резкое движение, вырвался, быстро отскочил в сторону. Налетел на невысокий куст, перевернулся через него, оцарапался, но в тот же миг, вскочил на ноги, порывисто повернулся к индейцам лицом, выставил впереди себя согнутые в локтях руки, с растопыренными скрюченными пальцами, даже оскалился, как дикий зверь, готов был защищаться. Его мутный, напуганный, даже немного сумасшедший взгляд быстро бегал по неподвижным фигурам соплеменников, которые молча, смотрели на него мрачными, но полными сочувствия глазами.
        - Гуакан! Брат, опомнись! – медленно с теплотою в голосе заговорил великан и сделал шаг к напряжённому, на вид как будто слегка обезумевшему, готовому к схватке индейцу. - Опомнись, ведь это я - твой брат Гахари. Успокойся, брат - мы же свои!

        Негромкие слова, сказанные родным ему, индейским языком, да и ещё знакомым с самого детства голосом, немного успокоили Гуакана. Глаза его перестали непрерывно бегать, он пристально уставился, мутным взглядом, в лицо брата и потихоньку стал приходить в себя. Руки его бессильно опустились.
        - Туда сейчас нельзя идти - там пожарище!.. Там испанцы! Там смерть! Пошли с нами, брат. Пошли, - говорил Гахари, неторопливо приблизившись к Гуакану, и легко обнял его рукой за плечи, развернул и медленно повёл с собой, негромко, успокаивающим тоном рассказывая: - Мы сейчас пойдём к Большому камню, который находится в луке реки. Там должны собраться, если не все, то, по крайней мере, большинство, из спасённых. А там, брат, посоветуемся со всеми и подумаем, что нам дальше делать? Куда уходить? Где поселиться? Идём быстрее, брат, так как времени у нас маловато. Скорее всего, испанцы пустятся в погоню за нами. Давай ускорим шаг.
        Гуакан успокоенный тихими словами родного языка, и переполненным печали голосом брата, шёл, будто во сне. Он уже ни о чём не думал, в голове его был сплошной мрак и боль. Боль, страшная боль, будто кто вонзил пальцы в мозг и разрывал его руками.

        Через полчаса, а вернее минут через сорок, индейцы вышли из леса на берег речки, где деревья росли намного реже, и здесь, под ними, небольшими группками, сидело человек шестьдесят пожилых, малых и молодых индейцев и индианок. Гахари быстро обвёл всех внимательным взглядом и сразу же начал, не очень громко, но так чтобы его все слышали, говорить. Он призывал людей идти вместе с ними в горы, где скорее всего уже собрался немалый отряд беглецов из разных племён, которые не захотели повиноваться воле жестоких конкистадоров. И вместе с теми непокорными смельчаками давать отпор жестоким, жадным ко всему пришельцам. Он пылко призывал соплеменников к вооружённой борьбе. И в ту же самую минуту, с леденящим душу ужасом видел, что из всех людей, которые здесь собрались, только у нескольких мужнин, от его слов глаза заблестели решимостью и отвагой. Что только считанные люди разделяют его точку зрения. Остальные воины не поднимали даже голов, тихо сидели, придавленные страшным горем и казалось, были абсолютно равнодушны ко всему, что происходило вокруг. Несколько молоденьких мам безутешно плакали, тихонько всхлипывали, и с нежной заботливостью прижимали к, припухшим от молока, персам своих грудных детей.

        Властвовала тишина, люди упрямо не поднимали глаз и никак не реагировали на проникновенные, полные решительности, слова Гахари. В остром отчаянии, больно сжималось отважное сердце, так как показалось ему, что они не слышат, что все эти люди вдруг в одночасье оглохли от горя. Гахари после непродолжительного молчания снова начал, немного растерянно, говорить, но с каждым словом всё больше и больше распалялся, так как всей душой желал привлечь к себе их рассеянное внимание. Зажечь их своими мыслями, своей решительной отвагой, да и вообще возвратить к жизни этих опустошенных духом одноплеменников. Он долго говорил, умолял, заклинал и, в конце концов, один хромой пожилой индеец встал на полный рост, обвёл всех потухшим взглядом и негромким голосом начал говорить:

        - Я долго жил, много видел. За свою жизнь принимал участие во многих битвах. Несколько раз сражался, даже, с самими карибу, а они, как вы знаете, сильные и смелые воины. И вы все знаете, что я не из трусливых и не страх заставляет меня сейчас говорить такое. Я высказываю свои собственные мысли, к которым пришел после долгих часов тяжёлых раздумий. Всё что ты сейчас предлагаешь, смелый Гахари, является полнейшей бессмыслицей. Мы, наверное, никогда не сможем победить белых. На их стороне невиданная сила, им даже громы служат, которыми они с лёгкостью убивают наших воинов на далёком расстоянии. Им также служат большие сильные звери, которые без всякого ропота носят на себе конкистадоров и своими быстрыми сильными ногами топчут наших воинов. И ко всему этому, белых ещё защищают железные панцири и шлёмы, которые наши стрелы и копья не могут пробить. В конце-концов они имеют острое железное оружие. Это могучее оружие! А мы голые и беззащитные перед ними. Чем мы можем противостоять им? Чем мы можем их одолеть? Каким оружием, спрашиваю я тебя, мы смогли бы победить их? Нет, у нас ничего кроме сильных рук, смелых сердец, и отважных душ! Поэтому я и призываю вас всех не идти в горы к повстанцам - их всё одно, рано или поздно перебьют, а лучше разойдёмся по соседним селениям, где у каждого из нас есть родственники и где нам не откажут ни в крове, ни в пищи. А та...

        Индеец оборвал свою речь на полуслове, махнув безнадёжно рукой. Воцарилась тишина, люди подняли головы и напряженно смотрели на старого воина, который вдруг смолк. Они, замерев ожидали, что сейчас он должен сказать что-то наиважнейшее, самое главное, что всех успокоит, но он уже молча садился на место, снова устало опустив взгляд в землю.
        - Мы все знаем, что ты всегда был смелым воином. Тем не менее, сейчас ты не руководствуешься разумом. Душу твою переполнила горечь потери наиболее дорогих твоему сердцу людей, а страшное, чёрное отчаяние, пленив тебя, затмило разум. Поэтому тебе и кажется наше положение таким безнадежным. Я абсолютно с тобой несогласный, седоволосый воин, и особенно в том, что конкистадоры непобедимые. Я сам, собственноручно, убил уже двух белых, - при этих словах Гахари горделиво выпрямился ещё выше поднял голову и выпятил вперед могучую, мускулистую грудь, продолжал дальше: - И поэтому я могу, с абсолютной уверенностью заявить, что их тоже можно убивать и побеждать. Белых нужно бить их же оружием, - и Гахари с победным видом выдернул из ножен меч, взмахнул им над головой и острое лезвие, заблестело в лучах тропического солнца. - А чтобы завладеть их оружием, нужно убивать испанцев поодиночке, небольшими группами. Наблюдать за фортом, следить за небольшими отрядами, отправляющимися за продовольствием к разным селениям, а в удобных местах окружать их и уничтожать. А когда будет у нас достаточно оружия, тогда...

        - Та, хватит уже спорить! Решайте уже поскорее, что будем делать? Куда будем уходить? - в отчаянии закричала одна из женщин, сорвавшись на ноги и заламывая себе руки, заметалась между сидящими. - Нам нельзя тратить больше времени! Уходим! Здесь очень опасно! Убегаем отсюда!
        - Да, ты правильно говоришь, женщина: нельзя тратить больше драгоценного времени, надо что-то предпринимать, - быстро проговорил Гахари, отступив, на шаг, от дрожащей рыдающей в истерике женщины. - Поэтому я предлагаю идти вместе вдоль речки, против течения, вплоть до утёса, который возле водоворота, а там уже разделимся: кто захочет со мной, пойдет в горы, а остальные пусть разойдутся по соседним посёлкам.
        Спустя некоторое время быстрой ходьбы, напуганные беженцы, добрались к утёсу. Это был большой обломок скалы, что врезался далеко в речку и на несколько метров гордо возвышался над водою. Верхняя часть его была ровная, как стол и образовывала собой небольшую площадку. А внизу речка налетала на него, с шипением и плеском разбивались волны об твердый гранитный бок. И немножко замедлив свой бег вода, бурля и пенясь, обтекала его, а на противоположной стороне утёса образовывался большой водоворот. Который втягивал в себя всё без разбора: ветви, траву, листву с деревьев, даже каноэ, вообще всё то, что приносили ему быстрое течение речки.

        Дойдя к утесу люди останавливались, выбирая удобное место, чтобы присесть и хоть немного отдохнуть.
        - Не останавливайтесь! Не останавливайтесь! - перепугано взвизгнула та самая нервная женщина. - Убегаем! Бежим! Здесь опасно!!! Я чувствую её... Убегаем! Смерть!.. Смерть нависла над нами!... Вот она! Вот!... Кругом она! Сме-ерть пришла-а-а.., - истерически кричала она, дрожа всем телом, и порывисто озиралась на все стороны, полными ужаса обезумевшими глазами, вроде и в самом деле воочию видела смерть и вдруг, с пронзительным воплем сорвавшись с места, бросилась бежать к лесу.
        - С ума сошла бедолашная, - с сожалением выдохнула какая-то молодица, вытирая рукой крупные слезы.
        Вдруг, за их спинами послышался недалёкий, нарастающий лай озлобленных собак. Все индейцы вмиг повернули головы в ту сторону и обомлели от страха увидев, как с десяток здоровенных собак вытянувшись в длинную цепочку, мчались во весь дух по их следу, прижав к головам острые уши и высунув набок, из зубатых пастей, красные языки. А за собаками со свистом и гиком мчался небольшой отряд закованных в броню всадников. Одни конкистадоры, увидев беглецов, выставили впереди коня острые копья, а другие, выхватили мечи из ножен и угрожающе размахивали ими над головами.

        От такой картины ужас властной холодной хваткой сжал души бедных, вконец перепуганных индейцев. Стон и истерический вопль смертельно перепуганных женщин и детей, как бритвой разрезал воздух. Окончательно растерявшиеся туземцы, в беспорядке засуетились, сталкивались между собой, спотыкались и не знали что предпринять, как действовать дальше. У всех в голове возникла лишь одна мысль – это спастись. Спастись, во что бы то ни стало от этих жестоких, кровожадных захватчиков. От этих безжалостных хищных зверей в человеческом образе.
        - Скорее! Скорее к деревьям! - с риском сорвать голос, что было сил заорал Гахари, силясь перекричать взметнувшиеся в небо истерические вопли женщин. - Скорее к лесу, а там пересечём его, и все уйдём в горы! Помните: горы - это наше спасение! Все в горы, к повстанцам!
        До леса было недалеко, но бежать босыми ногами по острым осколкам камня было неудобно и больно. Не успели передние из беглецов добежать к первым деревьям рощи, а на задних, а это преимущественно пожилые люди и слабые женщины с детьми, налетели собаки. Они умело сбивали с ног испуганных туземцев и со злобным рычанием кусали их за голые ноги, ягодицы, руки. Немилосердно вгоняли свои большие клыки в тела индейцев, заворачивали их, как скот, назад к конкистадорам.

        Бледный, дрожащий всем телом Гуакан, прежде чем нырнуть в рощу, под широкие кроны деревьев, оглянулся и увидел, как здоровенный чёрный как сажа, пёс догнал молоденькую, хорошенькую, словно весенний цветочек, девушку, лет пятнадцати, в которой он вдруг с ужасом узнал свою племянницу. Большой кобель подпрыгнул и с силой ударил в спину передними лапами. Девушка, падая развернулась, упала спиной на острый камень. Она молча, с полным невыразимого ужаса глазками, смотрела на пса, несмело выставив впереди себя слабые сильно дрожащие руки. Инстинктивно пытаясь защититься. Озлобленный кобель со злым рычанием молниеносно бросился на неё. Схватил большими острыми зубами за нежную левую девичью грудь и вмиг вырвал кусок её, вместе с соском, и сразу же, на глазах заглотнул, ещё живу плоть, почти не разжёвывая. Завопила юная индианка от невыносимой боли, схватившись руками за страшную рваную рану, стараясь закрыть, так и хлынувшую кровь. Вскочив на ноги, бросилась куда-то в сторону, но не сделала и трех прыжков, как тот самый чёрный пёс с окровавленной мордой, снова сбил её с ног, и вогнал свои белые клыки ей в руку немного ниже локтя. Девушка, как-то вывернувшись снова вскочила на ноги, но подскочило ещё две рыжие собаки и горчащий, пронзительно вопящий клубок, покатился по острым сколкам камня. Через несколько секунд послышалось предсмертное хрипение, что вырвалось из перегрызенного горла девушки. Наблюдая за этой сценой, не спеша, подъехал один из всадников, голосом и кнутом отогнал взбешенных от запаха крови голодных псов. Собаки огрызаясь, нехотя отбежали, оставив после себя, неподвижный окровавленный шмат рваного, с висящими клочьями на костях мяса. Они недовольно косились злыми глазами на испанца, что громко и грязно матерился на них, угрожая кнутом, а сам совершенно спокойно, с холодным безразличием рассматривал обезображенный труп юной девушки.

        - Смотри, Торес, - обратился испанец к заросшему звероподобному толстяку, что как раз подъехал на плохонькой лошадке, и противно засмеявшись, указал рукой на окровавленный растерзанный собачьими клыками труп девушки. – Ты видишь? Тот чёрный чёрт, жрёт краснокожих с большей охотой чем свиней, да ещё и других своим примером увлекает.
        - Пусть себе жрут, раз мясо этих обезьян им по вкусу, - засмеялся Торес и серьёзно прибавил: - Этих дикарей и так до чёрта вокруг. Хватит и нам и собакам.
Гуакан, ужасно поражённый до самой глубины души этим страшным зрелищем, застыл на месте, казалось, превратился в само только зрение. Смотрел непомерно вытаращенными глазами на всё то, что происходило вокруг. А в ушах его невыносимо громко звучали полные отчаяния предсмертные вопли, пронзительный визг и булькающее хрипение, его племянницы, которую злобные собаки раздирали живьём, на куски, и резали ему сердце, ввергая в невыносимую пытку его душу.

        - Давай!.. Давай вперёд! Бежим брат Гуакан! Скорее вперёд и не засматривайся! Мы должны спастись! Понимаешь? Спа-асти-ись! Спастись, чтобы отомстить! Отомстить за всё и за всех! За всех!!! - раздражённо кричал Гахари, крепко ухватив Гуакана за руку и силком потянул за собой, между деревьев, по едва заметной извилистой тропинке.
        Гуакан снова получил невыразимо большой нервный стресс от увиденного и, казалось, был снова немного не в себе, будто не при здравом рассудке. Смотрел какими-то затравленными, безумными глазами по сторонам, и вынужденно, какими-то неуверенными шагами, тащился за братом, нетвердо переставляя бессильные, будто ватные ноги. Едва лишь Гахари успел затянуть его в лес, как подлетели всадники на взмыленных конях и отрезали остатки индейцев от деревьев. И с помощью копий, кнутов и собак сбили пленных в плотную толпу и потихоньку оттеснили к самому берегу речки. Здесь конкистадоры оставили с десяток своих для охраны, а остальные снова натравили собак, пошли по следам индейцев, которые всё-таки успели вбежать в лес.