В бане

 Вторую неделю нет горячей воды. Хотя, если верить объявлению, она должна была быть ещё пять дней назад. Жена звонила во все инстанции, спрашивала, но никто там не смог ответить на такой сложный вопрос. Все оказались «не в курсе».

 - Слушай, Натаха, а давай сходим в баньку. Я уже сто лет в парной не бывал.

 - Ну уж нет. Во-первых, потеряешь полдня. Во-вторых, я вообще париться не люблю. У меня давление, ты же знаешь. Я лучше воды сейчас на плите в кастрюле нагрею и ополоснусь.

 - Ну-у, это не мытье, пачкотня одна. А меня одного отпустишь?

 - Да, иди, ради Бога. Только, как же ты с протезом-то будешь?

 - Что, и на пиво дашь? Что ж за баня без пивка? А насчет протеза не волнуйся, сниму, да и всё. Я уже привык одной левой всё делать…


***


    Это что ж такое? Народу то, Господи! Неужели во всем районе горячей воды нет? Права была жена, тут не полдня, а всю целиком субботу потеряешь. А цены то, цены! Двести рублей, мама дорогая! За что? За два ведра горячей воды? Даже в номерах с саунами, где цены такие, что мне два дня работать на такое удовольствие, и то огромная очередь. Но назад дороги нет, пиво уже куплено. Два с лишним часа простоял в очереди. Оказывается, что большинство людей пришли не из-за отсутствия горячей воды в доме, а просто попариться. Надо же, сколько любителей.

     Ну вот и стал я обладателем своего номерка в раздевалке. Теперь уж простите меня, господа мужики, буду париться или до первого обморока, или пока не надоест.
     Как же давно, действительно, я не бывал в общественной бане. Даже раздеваться до гола при людях, хоть и одного со мной пола, разучился без стеснения…

 - … Слышь, сосед, я давно в парной не бывал. Не подскажешь, куда сначала, в парную или в душ надо?

 - Да уж, давненько, видать. В некоторых банях температура в парилках до ста двадцати градусов доходит. Если после душа туда зайдёшь, пяти минут не выдержишь, сваришься.

 - Сто двадцать? А поменьше, что, нельзя? Вода же при ста кипит.

 - Иди, сосед, не бойся. Это от всякой хвори полезно. Только вымой сначала своё тело, если очень грязное, и обсохни хорошенько. Пару раз в парилку сходишь и будешь, как новенький…


… Едрит твою налево, это же добровольный ад. Только вошёл и уже перед лестницей, у самого входа, стало невмоготу дышать. Курить надо бросать или, хотя бы, поменьше. Помещение парилки очень большое. На самом верху при одном маленьком окошке и двух тусклых лампочках еле-еле видны силуэты десятка голых мужиков, хлещущих себя вениками. Ещё пару десятков стоят и сидят на широких ступеньках вдоль перил лестницы в ожидании свободного места на верхней площадке. Допотопная баня какая-то.
   Чтобы не закашляться и не сжечь слизистую носа приходится дышать ртом через щель между верхними и нижними зубами, эмаль которых, кажется, вот-вот треснет от такой высокой температуры…

 - … Эй, мужик, дверь закрой за собой. Что, как на карете въехал. Холодно ведь.

     Даже не сразу понял, что это ко мне обращаются. Особенно меня удивило, что кому-то было там холодно. Когда всё-таки до меня дошло, что это именно я не закрыл за собой дверь, от растерянности совсем выбежал из парилки и захлопнул за собой мощную дубовую дверь, через которую донесся хохот трех десятков здоровых мужиков. Опять, только через минуту, до меня дошло, что это смеются надо мной. А я-то думал, что сейчас сразу заберусь на самый верх, погреюсь немного, разомлею, а потом уж и хлестаться начну. Когда же я в последний раз парился?
    Не раздумывая, я снова вошел, закрыл за собой плотно дверь на этот раз, и сразу взбежал по лестнице чуть ли не до середины. Что я, не мужик, что ли? Но по пути с правой ноги у меня слетел сланец и покатился вниз. С минуту я стоял в растерянности. Все глазели на меня, как на белую ворону, едва сдерживая смех. Стоя одной голой ногой на раскалённой деревянной ступеньке, я обжег «подошву» и похромал вниз за резиновой тапочкой. Поскользнулся на скользкой ступеньке и, чтобы не скатиться кубарем вниз, шлёпнулся на голую задницу. Подпалив своё мягкое место, с визгом подскочив сантиметров на пять в сидячем положении, быстро спустился до самого низа и стал растирать обожжённое место веником. Тут уж вся толпа не выдержала и разразилась громким хохотом, что называется от души. Меня и самого прорвало на такой хохот, которым не смеялся, наверное, столько же времени, сколько не парился.

 - Прошу прощения, с детства в парилках не бывал. Дома горячую воду отключили, больше недели без воды сидим. Вот и решил тряхнуть стариной. Как тут у вас? Очередь? Кто последний на верхний подиум?

 - Никакой очереди. Хочешь, залазь, только обычно все сначала внизу малость разогреваются. Акклиматизируются, так сказать. Не каждый ещё сможет на верхней площадке хлестаться. Здесь привычка нужна, тренировка. Без банных варежек и колпака сюда лучше не залазить, не советую. Витюня, ты там ближе всех. Будь добр, поддай пару ковшичков, что-то замерзать начали.

    Через пять минут я уже весь потёк. Пот ручьем стекал со всех мест тела. А через десять я уже свободно сидел на четвертой ступеньке, подложив, как все, веник под голый зад, и даже дышал носом. Мужики на ступеньках повыше начали само экзекуцию, азартно хлестая себя вениками, горячий ветер от которых, как крапивой, обжигал мою кожу. Не знал куда от этого спрятаться. Весь истекая потом, с видом безразличия, терпеливо и молча ждал, когда им надоест себя хлестать. Ещё через некоторое время мне уже начало нравиться это. Даже встал и поднялся на пару ступенек. Потихоньку стал не хлестать, а пока просто обмахивать свои ноги и бедра. Залез уже почти на самый верх и хлестался, как заправский парильщик. Но кто-то опять «поддал пару» ковшей. На верху выдержать такую температуру без специальной тренировки было практически невозможно, и половину мужиков «сдуло паром» на две-три ступеньки. Меня «сдуло» совсем. Решил маленько остыть и выскочил из парилки. Принес шайку теплой водицы, сел на свою лавочку и умыл пот с лица. Сердце колотилось, как бешеное, готовое вот-вот выскочить из груди. Мужики не советовали мыть голову, если планируешь новые заходы в парилку. Тело всё было красное, как у вареного рака. Что-то даже слегка замутило в голове, какая-то тошнота появилась. Немного отпыхавшись, пошел в раздевалку, где мне показалось даже прохладно. Пришлось накинуть на плечи свое большое полотенце. Здесь все остывали после очередных заходов в парилку. Не спеша потягивали, кто крепкий чаек из термоса, кто пивко под воблу. Болтали обо всём на свете. Некоторые завсегдатаи были уже знакомы друг с другом…

 - … Надо было, Василий, тебя президентом-то выбрать. Вот уж бы мы все зажили.
 
 - Стар я стал, Петя, для таких должностей. Там теперь все молодые. Кончилось время старых пердунов и маразматиков. Мне хватает того, что я президент в своей семье.

 - Если уж ты, Вася, так недоволен президентом, зачем же голосовал за него?

 - Ну, во-первых, я вообще на выборы не ходил. А, во-вторых, он же не дурак - всё сделал, чтобы в кандидатах оказались только такие, которых никто не выберет. Смешно бы было, если б народ, например, Зюганова выбрал. Он хоть и правильно всё говорит, только народа уже тошнит от коммунистической партии. Вдоволь нажились при социализме. Из остальных рискованно выбирать, их мало кто знает. Накуролесят ещё, чего доброго. Уж лучше пусть так всё остаётся, лишь бы не хуже. Не было такой кандидатуры, которой бы полностью поверил, что вот он и никто другой. Именно этот человек, став президентом, будет работать для людей, чтобы им жилось лучше. Думают ли президенты, что не только их имена, но и их дела войдут в историю поколений?..

    ... Я уже полностью остыл, даже замерзать стал. Решил сделать второй заход в парилку. В раздевалке идёт пустой базар про политику. Где ещё и поболтать-то о ней, родимой, как не в бане?

    Второй заход дался мне совсем легко. В парилке народу почему-то было немного. На верхней площадке хлестались всего три человека, и человек десять грелись на ступеньках. Медленно, но уверенно, я скоро поднялся на самый верх и начал потеть. Вот, оказывается, совсем я не разучился париться. Со второго захода и уже покорил вершину. Собрался было даже хлестаться веником, как ввалилось сразу человек пятнадцать. У многих на головах были банные колпаки.

 - Ну, как там наверху? - окрикнул меня кто-то из вошедших. Оглянувшись посмотреть к кому обращаются, понял, что лично ко мне. Почему-то на самом верху кроме меня никого не оказалось.

 - Терпимо. Поднимайтесь, не бойтесь! - горделиво выкрикнул я.

 Первым поднялся тот самый Пётр, который в раздевалке подшучивал над президентом своей семьи, Василием. Хоть и видно было плохо, но я его запомнил, потому что у него во всю мощную грудь и не менее мощный живот был выколот красивый парусник. Пётр, похоже, когда-то перенес сложную операцию на груди и животе. И получилось так, что этот парусник был разрезан крест на крест. Корпус и мачты с парусами у него перекосились по швам почти на целый сантиметр. У кого-то я уже видел точно такой же парусник на груди.

 - Да тут Северный полюс. Вы что же за температурой не следите? Теперь прогревать придётся.

 - Да нам как-то, знаете ли, и так неплохо было. Мы же любители, не профи.

 - Василий, давай по полной программе. Ну вот, теперь профессионалы пришли.

    Явились, не запылились, политики хреновы. Сейчас изживать будут с покорённой вершины. Ну уж нет! Буду терпеть до победного. Хрена с два вы меня скинете.
    Забился в угол и стал ждать. После пары ковшей «любители» начали потихоньку спускаться вниз. Горячий воздух за считанные секунды дошёл до самого верха и начал сильно обжигать кожу. После четвертого ковша я уже начал сомневаться, успею ли ещё живым спуститься вниз. Ощущая себя на месте Джордано Бруно, заживо сожжённым на костре инквизиции, хотелось закричать: «А все-таки она вертится!» Но получилось: «Ангидрид твою в Тринидад и Табаго мать!». Согнувшись «в три погибели», я мелкими шажками быстренько-быстренько стал спускаться пониже. Все места у перил лестницы по обоим краям были заняты, и мне пришлось спуститься до самого выхода. Процесс пошёл полным ходом. «Любителей», похоже, никого, кроме меня, не осталось. Да и асы как-то приспустились пониже. Последним с пьедестала сошёл и сам Пётр.

 - Лишка, малость. Надо бы подождать минут пять.

    С верхних ступенек постепенно спускались вниз. На их место поднимались снизу. Когда Броуновское движение как молекул пара, так и парильщиков, в основном закончилось, и тепло распределилось равномерно, я уже снова находился почти на самом верху. Вся толпа профессионалов, как по приказу, закряхтели и начали хлестаться вениками. Мой организм тоже настроился в резонанс с общественным «экстазом», и я, как заправский, хлестал себя, ничего не замечая вокруг. «А-ах, хоррошшо!»

   … Пивка, разве, малость отхлебнуть? Не терпится. В раздевалке от разгорячённого тела шёл, заметный в воздухе, белый клубящийся пар, как видимая аура. Ощущалась некая лёгкость в теле. Наверняка, я уже сдулся на пару кило.

 - Россия — это самый огромный корабль в мире. Чтобы его развернуть по курсу, нужно время. Это тебе не катер, типа Дании или Нидерландов. Даже твои пресловутые Штаты только на четвёртом месте, - философствовал Пётр, смакуя янтарного цвета пивко и облизывая пенку с губ.

 - Ага! Пока он разворачивался, в живых от ветеранов Отечественной осталась малая горстка, - отвечал ему Василий.

   Его лицо в этот раз мне показалось очень знакомым, хотя и было перекошено уродливым шрамом от самого левого уха до правого уголка губ. На верхней губе был виден операционный шов, из-за которого эта губа не закрывала верхний ряд кривых жёлтых зубов. Смотреть на это лицо было не очень приятно. К тому же, этот Василий сильно прихрамывал на правую ногу, на бедре которой была заметна старая рана в виде глубокой ямки.

 -  Остальные так и не дожили до уровня нормальной человеческой жизни. Кроме юбилейных медалек на память из дешёвого металла, покрытого блестящим лаком, и денежного вознаграждения на День Победы, которого хватило каждому на пару пузырей, они ничего от государства так и не получили.

 - Ну, это да! С этим, пожалуй, спорить не стану, маху дали. И то, надо сказать, пенсии у ветеранов в последнее время не малые. Ещё не каждый работяга свою зарплату сравнит с их пенсией…

    Всё понятно! Идёт извечный диалогический спор между двумя философами, оптимистом и пессимистом. Кант — это Пётр, а Шопенгауэр, как видно, Василий. Остальные мужики только слушают, поддакивая, и вставляя, иногда, короткие реплики.

 - Да посмотри, как япошки о своих стариках заботятся. Во всех Парижах, Афинах и Римах одни бабульки из Японии по Колизеям бродят. А наши старухи по помойкам бутылки ищут. Будто у нас там, наверху, целая армия государственных служащих только и занимаются тем, чтобы выискивать, как бы ещё маленько у стариков отнять. Дошло уже до того, что по проездным для пенсионеров лимит придумали. Старухи раньше на трамвае весь город за день объедут, чтобы где-то и что-то подешевле купить. Так и этой привилегии их лишили. А ведь старики и дети — это самое святое! Матерям пособие за ребенка после годика определили аж в пятьдесят рублей! Как их не разорвало от такой щедрости? Сами то они, обронив такую купюру, и наклониться-то, чтоб поднять, и то поленятся. Да и за эту-то сумму замучаешься пороги всех инстанций обивать, чтобы все справки собрать. Ай, да чего тут говорить? Только нервы взбудораживать.

-   А ты чего, мужик, рот расклебянил? Что-то мне твоё лицо знакомо. Где руку-то потерял? - обратился вдруг ко мне Пётр.

-   Было дело! Извините, что вклиниваюсь в ваш диалог, только я с вами обоими не согласен. Если не против, могу высказать свое мнение.

-   Ну, валяй, выскажись. Как хоть тебя зовут-то?

-   Извините, не представился. Владимир! Так вот, вы оба рассуждаете, заняв позицию под горой. Как же вы можете судить о действиях президента, который сидит на самой вершине этой горы? Что вы можете знать о том, что за горой делается? Он-то прекрасно видит, откуда тучи надвигаются и куда ветер дует. У него имеется целая армия помощников-специалистов и консультантов по всем вопросам. А чтобы глобально судить о таких вещах, нужно бы вам свою позицию сменить...

-   Как твоя фамилия, философ Володя? Что-то мне и лицо, и голос твой знаком. А это что у тебя? - закричал Пётр, показывая пальцем на мою афганскую наколку на левом предплечье.

-   Это к теме не относится. Соколов, моя фамилия, если угодно.

-   Соклол! Это правда ты? Вовка, братишка! Васька, Чапай, это же Сокол. Живой, сволочь ты эдакая. А мы ж с Васькой тебя похоронили давно. Братан! Ты что, не узнаёшь? Это же я, Петька Уваров. А это Васька Шапаев. На, смотри, - выставили Петька с Васькой перед моими глазами свои афганские наколки.


***


-   Батюшки, Вовка, ты откуда такой...грязный?

-   Из бани, Натаха, из бани. Вот, познакомься, это братья мои. Заходите, братаны! Это вот жена моя, Наталья Фёдоровна. Сделай нам, Наташ, что-нибудь по-быстрому. Мы на кухне тихонько посидим.

-  Братья? Какие братья, ты же пьяный весь. А рука твоя где? Только ты ушёл, воду горячую дали.

-  Не волнуйтесь, Наталь Фёдоровна, вот его протез. Меня Петр зовут, а это Василий! Мы в Афгане вместе воевали…