Мгновения конкисты. глава третья

                3

        Через какое-то время касик пришёл в себя, стал осматриваться, очевидно, вспоминая, что произошло. Дон Хуан встал со стульчика, не спеша подошёл к связанному вождю и немного склонившись над ним, сурово и твёрдо спросил:
        - Где ты дел своё золото? Ведь я знаю, что у тебя было много разных золотых украшений!
        - Ни у меня, ни у моих людей нет больше золота, за исключением нескольких пустячков, с которыми кое-кто из них не смог, на свою беду, распрощаться, - спокойно ответил касик испанцу, и в глазах его засветилась нескрываемая насмешка.
        - Как это - нет?! Ты что такое мелешь?! Где же вы его подевали? - с хитрой недоверчивой улыбкой спросил дон Хуан.
        - Мы видели, что вы очень любите золото, - начал связанный по рукам и ногам касик, сделав попытку приподняться и опереться спиной об столб навеса, но напрасно – туго стянутые верёвки не давали ему возможности двигаться. – Мы видели, что вы поклоняетесь Богу Золота. Я знаю. Я видел: это очень жестокий, немилосердный Бог. Как только вы пришли на нашу землю, то с того самого времени, из-за этого проклятого золота, всё убиваете и убиваете наших людей. Вы ослеплены им, поэтому непрерывно воюете и проливаете много невинной индейской крови, вырезая целые племена. Мы всегда были вашими союзниками, и поэтому имели возможность, на протяжении довольно большого периода времени, наблюдать вашу беспредельную жадность, ненасытность, которую вы питаете к этому металлу. Я понял, что рано или поздно, когда вы перебьёте окружающие племена, то обязательно захотите отобрать золото и у нас. Но я не думал, что это так скоро случится, - с тяжёлым вздохом закончил касик и перевёл свой взор на юношу, который корчился в луже крови и жалобно стонал.

        - Что ты мне тут такое мелешь, краснокожий? Или за полного дурака имеешь? Говори: куда золото подевали? Где спрятали? - перехватив печальный взгляд вождя, громко спросил дон Хуан, багровея от злости.
        - Недели две тому назад, я созвал на совет своих людей и мы, посоветовавшись, решили собрать всё золото, что было у племени и выбросить. Так как думали, что вы не станете нападать на наше селение, если у нас не будет, этого треклятого, метала, - с большим достоинством проговорил касик, весь преисполненный гордости, от сознания, что благодаря его непоколебимой настойчивости было принято столь мудрое решение.
        Вождь замолчал и с явным состраданием, снова посмотрел на невыразимо страдающего юношу.
        - Так, куда же вы подевали своё золото? Где? вы спрятали все свои золотые украшения, собранные со всего племени? - с коварной ласковостью в голосе примирительно спросил дон Хуан, слащаво улыбаясь и ещё ниже склонился над касиком, напрягшись, весь превратился вслух.

        В этот момент снова громко закричал раненный юноша, страдая от страшных мучений.
        - Та замолкнешь ли ты, в конце концов, когда ни будь?! Сколько ты ещё здесь горланить будешь? И не околеет же никак, подлец этакий?! Вот уже живучая скотина попалась, - зло прокричал в сторону раненого юноши дон Хуан, и снова повернув голову к касику, нетерпеливо с напряжением в голосе спросил: - Ну-у, говори где..?
        - А-а-а-а, - от невыносимой боли громко закричал раненный юноша, гребя окровавленными руками землю.
        - Да, чтобы ты уже сдох побыстрей, гад несчастный! - с безграничной досадой в голосе прокричал дон Хуан в сторону юноши. – Ну, как ты уже мне надоел, сучий выродок. Ну, чего ты всё время орёшь, придурок? Даже спокойно людям поговорить не даёшь! Канал бы себе потихоньку раз сразу не кончился, так нет же, распищался, как паршивый поросёнок. На вид, такое плюгавое, а сколько шума наделал, пакостный. Прямо покоя от тебя никакого нет. Вот, уже ехидные твари, - сердито, с явным укором в голосе, бубнил конкистадор, подходя к юноше и вытянув из ножен меч, резким движением руки, отсёк ему голову. Голова, как мячик, отскочив в сторону и сделав полукруг, подкатилась к ногам дон Хуана. А глаза, ещё живые глаза, полные невыразимой жгучей боли и ужаса, казалось, укоризненно смотрели на испанца. Дон Хуан вдруг застыл и с полминуты с неподдельным интересом смотрел в те, ещё полные чувства глаза.

        - Ну, чего вылупил на меня свои зенки, чертёнок неразумный, и так кротко, с мольбой смотришь, будто я тебе родная матушка! - спокойно заговорил он и вдруг со страшным, нечеловеческим, полным злобы смехом отбил её, сильным ударом ноги, далеко от себя.
        - Приберите всю эту падаль! - сердито приказал он конкистадорам и немного тише добавил: - Здесь ночевать будем.
        Порывисто шагая, дон Хуан приблизился к связанному касику и, наклонившись над ним, нервно спросил, сверля его злыми глазами:
        - Так, где ты говоришь, вы золото запрятали?
        - Мы его не прятали. Мы его собрали и всё выбросили в речку! - с откровенной радостью, чётко ответил касик, смотря на сбитого с толку конкистадора, насмешливыми глазами.
        Дон Хуан задумался на минутку решая в уме: правду сказал индеец или соврал. Затем склонился ещё ниже и дрожащим от злости голосом, прорычал прямо в лицо касика.

        - Если это правда, то тогда вы будете, до тех пор нырять в реку, пока его, всё, до последней крупинки, назад не достанете. Понятно?!
        - Это невозможно, - спокойно возразил вождь, - так как в том месте река не имеет дна - там большой водоворот. А если кто из людей, попадал в него, то пропадал навсегда. Ещё никто и никогда из него не возвращался. Даже, бывало, и лодки он в себя втягивал, - злорадно говорил касик и с несказанной ненавистью, победно смотрел в злые, налитые кровью, глаза взбешённого дон Хуана.
        Испанец прямо застыл от такого известия и с минуту усиленно размышлял над словами туземца. Он хорошо знал, что касик никогда не врёт, следовательно - говорит правду. Но его жадно-корыстный европейского склада ум, просто заклинивало от самой мысли о возможности такого поступка. Он напрочь отказывался верить в то, что можно собрать всё золото, имеющееся в племени и просто выбросить в водоворот. Не припрятать где-то в укромном месте, а выбросить в водоворот, и тем самым избавиться от него навсегда. Ну как это выбросить золото! Просто выбросить! Выбросить, да ещё в водоворот понимая, что это безвозвратно! А ведь у них было прилично золота, он видел его. Нет, такой поступок просто не укладывался у него в голове, он ему казался нереальным, невозможным и конкистадор решает, что касик ему всё же врёт.

        - Ну что же? Раз ты такой упрямый, тогда придётся угостить тебя огоньком. Может быть, в этом случае, ты станешь более сговорчивым и перестанешь брехать? А? Касик? – немного успокоившись, спросил дон Хуан, зловеще улыбаясь и показал, своим людям, глазами на индейца.
        Вождь гордо отвернулся от противного, ненавистного ему лица, самоуверенного, высокомерного конкистадора. Но, в этот самый момент, его подхватило четверо испанцев, и понесли, за несколько метров, к уже вбитому в землю невысокому столбику. Нецеремонно, как бревно, бросили касика на землю и грубо привычными движениями, сдирая кожу, продвинули они столбик между связанными ногами, немного ниже колен и крепко привязали. Привязали умело, так что пошевелить ногами было почти невозможно. А под ступнями, которые поднимались сантиметров на тридцать - сорок, над землей, неспешно, старательно раздули небольшой костёр. Красно-оранжевые язычки пламени, побежали по сухим, тоненьким веточкам хвороста, потихоньку, но необратимо ярко разгораясь. Хворост громко потрескивал, раскидывая жгучие искры. Костёр становился всё выше, и выше и вот первые язычки жгучего пламени лизнули голые ступни касика. Он, крепко стиснув зубы, немного поморщился от боли.

        - Ну что? Может, уже скажешь: где вы золото спрятали? - с противной, высокомерной улыбкой спросил дон Хуан.
        - Я уже сказал, - как можно спокойнее ответил касик, смотря в ясную глубину безоблачного неба.
        Дон Хуан нервно прошагал взад-вперед с десяток шагов возле хижины, подавил в себе приступ ярости и глянул на напрягшегося от боли индейца. Язычки пламени уже опали и не лизали его ног, но жар от костра сильно припекал ступни. Конкистадор сделал знак рукой воину, что сидел возле костра и тот, сразу поняв, быстро набросил на огонь мокрую шкуру. Вернувшись к вождю, дон Хуан присел возле него на корточки и как можно спокойней, вкрадчивым голосом заговорил:
        - Ты думаешь, мне хочется тебя мучить? Абсолютно нет! Я бы с радостью этого не делал, но ведь ты сам виноват – не говоришь правды.
        Касик молча смотрел в высокое небо, и, казалось, совершенно не слушал конкистадора.

        - Ну, хорошо, - теряя терпение, снова заговорил дон Хуан, но уже деловым тоном: - Давай договоримся, касик. Я не такой неблагодарный, как ты думаешь. Я с радостью пойду тебе навстречу. Помня то, что ты спас мне жизнь, тоже сохраню тебе жизнь. И даже больше: ты так и останешься вождём. Я сделаю тебя старшим надсмотрщиком. Ты будешь командовать всеми индейцами на промывке золота. Будешь заставлять их хорошо работать, и еды у тебя будет вдосталь. Ну, что? Договорились?
        - Нет, – твёрдо произнёс индеец, слегка морщась от боли в попечённых пятках.
        - Да, ты хорошо подумай! – произнёс весьма удивлённый конкистадор, так как не мог даже допустить такой мысли, что от такого заманчивого предложения касик сможет отказаться.
        - Я не хочу такой жизни.
        - Так! хватит дурака валять! – зло закричал дон Хуан. – Говори: куда золото дели? Куда спрятали?
        - Там, за поворотом речки, с большого утёса бросили всё золото прямо в водоворот, - негромко произнёс касик.
        - Бреши больше, краснокожий! Ты что? Меня в дурни пошить хочешь? А ну парни, убирайте шкуру и ещё подбросьте хвороста. Может хоть это поможет развязать ему язык, - со злорадством в голосе скомандовал дон Хуан.

        Один из палачей с придурковатой улыбкой на небритом лице, одним движением сорвал с костра шкуру и подложил большую охапку хвороста на красные угли. Сухие тонкие ветви вмиг с хрустом вспыхнули, жгучее пламя быстро побежало вверх окутало ноги, на которых моментально стали выскакивать вздуваясь крупные белые пузыри, которые от большого жара почти сразу же, со шкварчанием лопали. В воздухе распространился запах горелого мяса. Касик напрягшись, поднялся и сел, перед столбиком, за которым горел костёр и жарились его собственные ноги, причиняя ему адские мучения. Горделивый индеец, закусив нижнюю губу, весь мелко дрожал от напряжения. Лицо его всё сморщилось от боли и обильно покрылось густым потом, который большими каплями стекал на, не менее мокрую грудь. Вождь напряжённо уставился, своими чёрными индейскими глазами, в огонь и, дрожа всем телом, молча терпел, не обронив ни малейшего звука. Он знал и видел, что сейчас к нему прикованы глаза всех его людей и конкистадоров, и именно поэтому стремился всей своей душой, если смерть уже неизбежна, то умереть с достоинством, как подобает вождю. Хворост прогорел, пламя опало, открыв местами чёрные, с обугленной свернувшейся лоскутами шкурой окружавшей открытые зияющие раны с побелевшим от большого жара спарившемся мясом. Касик тяжело и глубоко дыша, на пределе сил боролся с невыносимой болью, прямо прикипел глазами к своим покалеченным ногам, затем, с едва слышным стоном, бессильно откинулся на спину.

        - Ну, что? Теперь будешь говорить, или ещё немного желаешь помолчать? - с самодовольной злорадной улыбкой спросил дон Хуан.
        Касик с презрением взглянул на него и отвернул лицо в сторону.
        - Ну, что же, пусть тебе ещё разок погреют ноги, пока ты сам не захочешь говорить, а я тем временем позабавлюсь с твоей женушкой. О-о-о! Какая она красавица у тебя! По старой дружбе тебе скажу, что она уже давно нравится мне, ещё с тех самых пор, как я, будучи раненным, лежал у тебя в хижине. Тогда не раз я любовался ею, желая её. А кстати, где же это она подевалась, что я её сегодня ещё не видел? – с лёгким беспокойством в голосе спросил дон Хуан у конкистадоров, которые столпились возле навеса, и с нескрываемым любопытством смотрели на всё то, что происходило.
        - Да вот она! - громко воскликнул Торес, вытягивая из хижины за руку  молоденькую женщину, жену касика.

        Она, что было сил, упиралась, но не могла вырваться из большой сильной волосатой руки изрядно подвыпившего, грубого испанца. Юная жена вождя моментально приковала к себе восторженные загоревшиеся похотью взгляды грубых конкистадоров. Так как она на самом деле была удивительно красивая индианка, на вид не больше семнадцати - восемнадцати лет, с чудесной, стройной, соблазнительной фигурой, прикрытой лишь, причудливо разрисованной, набедренной повязкой. На её юном, волшебной красоты личику, отражалось большое внутреннее волнение. Она быстро пробежала напряжённым, обеспокоенным взглядом по дерзким, грубым, горящим животным желанием, лицам конкистадоров. И вдруг увидела связанного, тяжело дышащего касика, который бессильно лежал на земле, с ужасно покалеченными ногами, на которые страшно было даже взглянуть. Он смотрел на свою прекрасную жену красными, налитыми кровью глазами, полными великой печали и невыразимой любви. А она, эта необыкновенная красавица, смотрела в ответ с выражением безграничного горя и невыносимой душевной боли, что отражалась на её обворожительном личике. Вдруг изо всех сил молодица дернулась и вырвалась из большой руки пьяненького конкистадора, тут же бросилась к своему мужу, но её быстро ухватил за руку дон Хуан и резким, сильным движением на себя остановил.

        - Куда же ты, прекрасная, волшебная птичка? - с нежной сладенькой аж до тошноты улыбкой произнёс дон Хуан. - Не надо так спешить. Мы сейчас пойдём вдвоём, в этот роскошный „замок”, - при этих словах он кивнул головой на хижину.
        - Любезненько «поговорим», пока твой упрямый, как осёл, дуралей, грея пятки не надумает сказать правду. А что касается меня - то я думаю, взяв во внимание твою исключительную красоту, эта, весьма приятная, «беседа», даст мне незабываемое наслаждение.
        Конкистадоры громко и грубо захохотали. Красавица с ужасом в дивных глазах дернулась, пытаясь вырваться, но дон Хуан крепко держал её за руку, чуть выше локтя.
        - Пошли в хижину, мой прелестный цветочек? - с наглой, сальной улыбкой сказал дон Хуан, и прибавил твёрдым, поучительным тоном: - Я не люблю, когда мне не повинуются! Будь кроткая и не зли меня, - при этих словах он больно сжал руку красавицы, от чего она поморщилась, даже немного присела и продолжил тоном, пронизанным жестоким цинизмом: - Будь послушной! Иначе я могу и обидеться, и тогда придётся тебе вести „беседы” со всеми моими солдатами поочередно. А они люди, большей частью грубые уголовники, невоспитанные головорезы и я не уверен, что тебе эти - „беседы” понравятся больше чем мой - изысканный «разговор» потомственного дворянина.
        - Немедленно отпусти её - чётко и властно воскликнул касик.

        Все конкистадоры с нескрываемым удивлением повернули головы к связанному пленнику. И сразу же заметили, что нижняя губа его прокушена насквозь, очень опухла, и алая кровь залив подбородок, двумя струйками потекла на шею.
        - Она моя жена! А женщина касика не может принадлежать никому, кроме самого касика. Так что не смей, болван, к ней даже притрагиваться! Немедленно отпусти её, иначе Боги подвергнут тебя жестокому наказанию за такое кощунство.
        - А-а-а, вот оно что? Так ты её муж?! - с отравляющей ехидностью в голосе спросил дон Хуан, и недобрая улыбка появилась на его устах. - О, ты даже и не догадываешься, какую интереснейшую мысль ты мне подал, но об этом чуть-чуть позже. А сейчас скажу откровенно: твоих Богов я не боюсь - они слабые, бессильные, никчемные уроды, раз не могут заступиться за вас. А что касается лично тебя…. Через минутку твоя жена будет изменять тебе со мною, за этими тонкими стенами твоей хижины. А впрочем пожалуй лучше будет если мы это устроим прямо на твоих глазах, – говорил он и с злорадством впился взглядом в глаза касика, желая увидеть душевные муки, но лицо вождя словно окаменело, было непроницаемо и дон Хуана это очень задевало.

        Испанец несколько минут помолчал основательно обдумывая следующий поступок, которым он наверняка сможет вывести индейца из этого душевного равновесия, чтобы насладиться его унижением, чтобы этот гордый вождь валялся у его ног и слёзно умолял о пощаде.
        - Но я не садист и не буду предавать тебя таким моральным мучениям, - Как можно спокойней с показным смирением заговорил дон Хуан. - Я в память о нашей дружбе, в момент освобожу тебя от адской пытки прочувствовать всю глубину ревности, прямо разрывающую душу мужа, который воочию лицезреет измену своей жены. Я по своей, исключительной доброте, прикажу солдатам отрезать тебе то, чем ты отличаешься от женщины. И тогда ты, в один миг, перестанешь быть её мужем. Следовательно, у тебя не будет причины ревновать и страдать по поводу её измены. А у богов твоих, если они есть, не будет никаких… абсолютно никаких оснований на меня сердиться, а тем более наказывать. Но я могу смилостивиться над тобой и лишить тебя такой, честно сказать, не очень приятной, процедуры оскопления. Конечно, если ты тоже пойдёшь мне на встречу и скажешь: где вы запрятали золото.
        - Я уже говорил! - твёрдо ответил касик и тяжёлым полным ненависти взглядом смотрел в лицо подлого, коварного конкистадора.

        - А ну, парни, сделайте его наполовину мужчиной или наполовину женщиной! Не знаю как это будет правильней сказать, - зловеще улыбаясь приказал дон Хуан.
        Один здоровенный верзила, с улыбкой придурка, упёрся руками в высокий лоб касика, крепко прижав его голову к земле, чтобы он не поднимался. Второй из палачей, небольшим движением острого ножа, срезал шнурок, благодаря которому держалась набедренная повязка, и резким движением руки сорвал её.
        - Ну что? Теперь–то ты уже расскажешь правду? - громко, с откровенной насмешкой в голосе, спросил дон Хуан.
        Касик не имея возможности отвернуться, так как его голову крепко держал верзила, только с презрением скривил губы и закрыл глаза. Жена вождя вдруг с леденящим душу ужасом поняла, что хотят сделать с её мужем, кинулась к нему, но дон Хуан, легко отдёрнул её назад и с дьявольским смехом, больно сжал её хрупкую рученьку. Молодица аж присела от боли. Крепко зажмурилась, вдобавок прикрыла свободной рукой глаза, чтобы не видеть таких непостижимо-жестоких, каких-то адских издевательств над живым человеком и в бессильном отчаянии горько расплакалась.

        - Начинайте, - скомандовал дон Хуан.
        Один из палачей, с кривой улыбкой, захватил всё то, в свою здоровенную горсть, немного оттянул и медленно, с видимым наслаждением садиста, отрезал острым, как бритва, ножом живое тело. Касик, весь напрягшись, вытянулся как струна и только громко заскрипел зубами, выдержал эту невыносимую пытку, даже не застонав. А палач с отвратительным хохотом, оскалив кривые желтые зубы, поднялся на полный рост и, разжал окровавленную руку, показывая всем всё то, что было в ней.
        - Это зажарь своему командиру на ужин, - тяжело дыша, с большим напряжением, сказал окровавленный касик, густо покрытый большими каплями пота и с ненавистью глянул на дон Хуана.
        - Или может быть вы, многоуважаемый сеньор, желаете всё это съесть сырым и сейчас? – через секунду быстро с явно звучащим издевательством в голосе спросил вождь.

        Как мощная бомба взорвался гомерический хохот грубых конкистадоров, которые не в состоянии были его сдержать. И схватившись за животы, прямо покатывались от смеха. Громко неудержимо смеялись, аж до слёз, они прямо заходились смехом аж до истерики, и в то же время, стараясь незаметно поглядывать на командира, мгновенно побелевшего от такой дерзкой, совершенно неожиданной выходки касика. Дон Хуан застыл на месте, только растерянно моргал глазами, тупо уставившись на вождя. Он чётко понимал, что нужно что-то быстро ответить, но в один миг в голове стало пусто, как в колоколе, исчезли все мысли. Он никак не мог найти нужных слов и от нахлынувшего и переполнявшего его возмущения только, как рыба, без единого звука, открывал и закрывал рот.
        И этим замешательством моментально воспользовалась юная жена вождя. Она резко выдернула свою ручку из слегка ослабленной руки конкистадора и бросилась наутек, но не сделала и пяти шагов, как толстая неуклюжая фигура Тореса перегородила ей путь. Он, гадко оскалившись, выставил навстречу ей острое копье. Мертвенно побледневшая красавица, едва смогла остановиться перед самым его острием, которое чуть-чуть не уперлось в её голую, нежнокожую грудь.
        - Куда же это ты, птичка, собралась? Не старайся напрасно, красавица, отсюда тебе уже не вылететь! Отсюда у тебя одна дорога: только в постель к сеньору, - проговорил Торес, и насмешливо скривил свою и так довольно безобразную морду.

        Связанный, истекающий кровью, касик, чётко вскрикнул, то ли так в отчаянии от своего бессилия, то ли может, что-то гортанно выкрикнул на своём индейском языке. Испанцы так и не поняли этого. Только его молоденькая жена встрепенулась, быстро глянула на вождя. На мгновение их глаза встретились и в тот же момент, какое-то сильное выражение твердой решительности мелькнуло на её прелестном личике. Она с нескрываемым отвращением перевела взгляд на дон Хуана, который ещё не пришёл в себя, от таких дерзких слов вождя, но уже быстрым шагом двинулся к ней.
        - Я всегда, только с тобой буду, мой любимый! Догоняй меня! - с большим чувством воскликнула она на индейском языке и бросилась, молодой, почти девичьей грудью на стальное блестящее острие копья.
        Именно в этот момент, когда дон Хуан протянув руку, хотел уже схватить её, острая сталь наконечника легко вошла в тело красавицы. Торес не надеялся на такой поступок, держал копье слабо и от толчка выпустил его. Конец древка уперся в землю и красавица с силой, прямо нанизалась на копье, аж острие его вышло через спину.
        - Во дурная!.. Во бешеная!.. Вот сумасшедшая!!! – испуганно забубнил Торес, со страхом и виной посматривая на прямо отетерившего, от новой досадной неожиданности командира.
        Дон Хуана застыл, немножко склонившись, с протянутой впереди себя рукой, с непомерно вытаращенными и без того слегка выпуклыми глазами. И с выражением глубокого негодования и откровенного сожаления, смотрел на тело молодой красавицы индианки, которое гибко извивалось в ужасных предсмертных судорогах.

        Дон Хуан давно уже было положил свой глаз на эту, необыкновенной красоты, молодую женщину и терпеливо дожидался благоприятного момента, чтобы отобрать её у касика и безраздельно владеть ею. Он не раз, жадно смотрел на её молодую, чарующую красоту. Млел от сладкого теплого чувства, что в недалеком будущем непременно овладеет ею. Будет наслаждаться их близостью и испытывать королевских, или нет, даже больше, значительно больше: внеземных, божественных утех. Он жгучим, страстным взглядом смотрел на эту, невероятно красивую лесную фею и ему казалось... Нет, не просто казалось, он даже остро ощутил, что ни одна в мире женщина не сможет дать ему то, для души и тела, на что способная была эта, именно эта индейская красавица. И вдруг, когда эта, взлелеянная, тайная мечта уже наполовину осуществилась. Когда она, королева его тайных желаний, была уже в его руках... И что?.. Но почему была?.. Она есть, вот перед ним лежит такая красивая, чарующая, пронзённая насквозь острым копьем, в большой луже крови, и в тот же самое время её нет. Есть только холодеющее, застывающее тело. Вдруг он с разрывающей сердце болью понял: судьба надсмеялась над ним, показала ему языка и скорчила насмешливую рожу. Но не мог он такого стерпеть. Не в состоянии был так быстро примириться с этим и взорвался неистовой яростью, принявшись искать виновного, густо пересыпая свой речь такими отвратительными словами, которые не употребляют в порядочном обществе.

        - Ах ты остолоп!!! Ах ты шут проклятый! Ах ты подлец скудоумный! - брызгая слюной горланил во всю мощь своих легких дон Хуан, подступая к подвыпившему конкистадору. - Что ты наделал, вонючая козлиная рожа? Пьянь подзаборная! Да я сейчас из твоей толстой спины ремни нарежу, тварюка ты безголовая! Головорез проклятый! Мерзкий оборванец!
        - А я что?.. Да, я ничего, - лепетал смертельно испуганный Торес, быстро пятясь от внезапно взбесившегося командира. - Она сама, глупая бросилась... Я не думал, что так случится... Если сеньор желает, то я приведу вам самую очаровательную красавицу этого мира. Вы только прикажите, и я в момент обернусь. Спокойно! Спокойно! Вот я уже побежал за ней... Обождите минутку, сеньор, я сейчас! Я сейчас! Я сейчас приведу другую! - заискивающе и в то же самое время с ужасом говорил Торес, ловко прячась за спинами конкистадоров, и с неожиданной быстротой, как для его тучной фигуры, помчал к большой толпе пленных, согнанных на площадь селения.

        - Да подавись ею сам, пьянь козломордая! Урод вонючий! Дурак пустоголовый, - с сердцем горланил ему в след дон Хуан.
        - А ты куда смотрел?!! – вдруг набросился разъярённый командир на молодого конкистадора, что стал было возле Тореса преграждая индианке путь к бегству. – Ты-то куда смотрел?!! Почему копьё не отвел? – кричал он на растерянно хлопающего глазами парня и неожиданно сильным ударом в лицо сбил его с ног.
        Торес спешивший убежать подальше вдруг понял: раз дон Хуана не приказал солдатам остановить и вернуть его, то буря, что было собралась над его головой, на этот момент миновала. Но он очень хорошо понимал, что сейчас просто необходимо где-то спрятаться и в дальнейшем, как можно дольше держаться подальше от глаз злопамятного командира.
        - А ты чего разлегся здесь, скотина толстошкурая. Что? и дальше надеешься молчать, обезьяна вонючая? Да? - набросился на связанного касика дон Хуан и начал жестоко бить его кованными сапогами, по чём попало, выпуская, таким образом, жестокую ярость, которая его просто удушала.
        Индеец закрыл глаза, казалось, был нечувствительным к истязаниям, которые терпел от разъяренного испанца, только тело его дёргалось от сильных ударов ногами.

        - Раз так, то я сейчас, ещё немножко, подогрею тебе ноги, чтобы ты ненароком не озяб, уважаемый, - уморившись бить, с злой ехидностью говорил дон Хуан, тяжело отдуваясь, и подбросил, в почти затухший костер, большую связку хвороста и повернувшись к палачам скомандовал: - Загоните ему ещё  и иглы под ногти. Пусть и этого блюда отведает обезьяна бесхвостая.
        Через десять минут, коновал, который был в отряде испанцев, и исполнял обязанности врача, склонившись над истерзанным, обезображенным телом касика, и приподняв ему веко, бесстрастно констатировал:
        - Дикарь сдох.
        - А почему так быстро – глупо спросил взбешённый командир и так зло посмотрел на коновала, будто именно он был в этом виноват.
        - Наверное, сердце не выдержало, - спокойно ответил тот. - Да и крови много из него вышло.
        - Вот гад! А на вид таким здоровым казался,- с досадой в голосе пробубнил себе под нос дон Хуан.