Тайные поездки вдвоем

Тайные поездки вдвоем

1

— Ты же знаешь, я не выношу, когда меня провожают, — говорила Евгения мужу, садясь в такси.
— Знаю, хотя и не понимаю, почему, — пожав плечами, отвечал муж, видный мужчина средних лет, с внушительным носом и в просторном пиджаке от Версаче.
— Потому что это сущий пустяк: каких-то три дня.
— Да, но каждый год, в мае, в одно и то же время...
— Ты не ревнуешь, надеюсь? — ласково улыбнулась ему Евгения.
— Не надейся, — в тон ей ответил муж, склоняясь возле открытой дверцы и целуя жену в щеку.
— Дети, пока меня не будет, пусть погостят у мамы. Не забирай их — всё равно тебе с ними не справиться, при твоей занятости. Но Будденброка выводи регулярно...
Черный доберман по кличке Гумберт Будденброк стоял тут же, поджав к животу одну лапу и дрожа всем телом от беспокойства: чутье подсказывало псу, что предстоит разлука.
— Будден сам кого хочешь выведет...
— Ах ты, мой умный пес!.. — сказала Евгения псу и поскребла ногтем у лоснящейся переносицы. — Ну, идите же, не то я расплачусь!..
Хлопнула дверца. Таксист аккуратно отпустил педаль сцепления. Через полчаса, глядя сквозь вагонные стекла на поплывший перрон, Евгения наконец перевела дух и откинулась на обитую дерматином спинку сиденья. «Теперь главное — не встретить знакомых...» Впрочем, если бы она их и встретила, вряд ли это могло серьезно на что-то повлиять.
Когда проводник собрал билеты и деньги за постель, она попросила соседа по купе дать ей возможность переодеться. Евгения извлекла из багажной сумки полиэтиленовый пакет и повесила его рядом с плащом, слегка покачивающимся на плечиках сбоку. Затем она переоделась — сняла юбку, надела джинсы, яркую атласную блузку с кружевной оторочкой сменила на шотландский пуловер, туфли — на высокие ботинки грубоватого фасона. Извлекла темный платок и долго глядела на него, поглаживая шелк на коленях... Из состояния странного оцепенения ее вывел стук в дверь.
— Надеюсь, вы не забыли обо мне, — это был сосед, с красивой проплешиной на лбу и макушке, невысокого роста, в очках, которые противоречили широким плечам и угадывающемуся под костюмом крепкому торсу.
— Забыла, — ответила Евгения.
Сосед уселся у окна. В руках у него как бы сама собой возникла карточная колода.
— Как вы относитесь к картам?
— Я их ненавижу, — улыбаясь, ответила Евгения. — Но сейчас, я, пожалуй, не прочь перекинуться...
— В простого или подкидного?
— Все равно.
— Какая, однако, весна нынче поздняя!
— Да, в прошлом году в это время все уже цвело...
«Пиво. Бархатное. Темное», — донеслось из коридора.
— Хочу пива. Бархатного. Темного, — произнесла Евгения.
— Позвольте мне... — сосед вышел в коридор и через минуту вернулся с бутылкой и пустым стаканом.
— А вы сами? — подняла на него взгляд Евгения.
— Я не пью пива.
— Напрасно.
— Вы полагаете?
— Да.
— Мне просто нельзя.
— Какая жалость!.. Что у нас за козыри, говорите вы?
— Буби.
— Как вас зовут?
— Вы будете смеяться: Александр Сергеевич...
Ночью Александру Сергеевичу не спалось. Его беспокоила его попутчица, которая после третьего кона («Ну вот, я опять дура дурой», — смеялась она) покинула купе, захватив с собой пакет и сославшись на то, что в одном из вагонов едут ее друзья, с которыми она сто лет не виделась.
Стоя перед зеркалом в туалете соседнего вагона в своем синем плаще, который она извлекла из пакета, Евгения пыталась повязать платок так, как ей этого хотелось. Но то ей казалось, что он недостаточно хорошо сидит на ней, то слишком открытым оставалось лицо. В окне замелькали прожекторы полустанка. Поезд замедлил ход.
— Стоянка десять минут, — сообщила проводница, окинув Евгению подозрительным взглядом.
— Хорошо. Спасибо.
Какое-то семейство с сумками загородило выход. Евгения выждала, когда волнующееся семейство пройдет вслед за проводницей, затем легко спрыгнула на платформу и направилась в сторону вокзального строения с облупившейся штукатуркой на пузатых колоннах портика. Обойдя здание, она оказалась на небольшой площади, погруженной во тьму, если не считать отсветов прожекторов с железной дороги, отражавшихся в маслянистых лужах. Евгения приблизилась к единственному авто, стоявшему на площади, отворила дверцу и скользнула внутрь.
— У меня дух захватывает всякий раз, когда ты вот так появляешься, — сказал мужской голос из темноты. — А если бы что-то случилось и это не моя машина стояла сейчас здесь, а каких-нибудь придурков?
— Каждый раз ты говоришь одно и то же, — прерывающимся голосом отозвалась Евгения. — Обними меня.
— Ну, здравствуй, здравствуй...
Они обнялись, положив головы друг другу на плечи. Это странное объятие продолжалось несколько минут.
— Вчера я видела тебя в телевизоре, — сказала Евгения, наклоняясь, чтобы взглянуть в глаза своему визави. — Показывали тебя и твой спектакль.
— Мой спектакль длится целую вечность, и главную роль в нем...
— Исполняешь ты, да?
— Нет, не я.
— А кто?
— Ты.
— Боже мой, как я по тебе соскучилась! — Евгения заплакала.
— Что случилось, Енюша? Почему слезы?
— Поезжай. Мне хочется поплакать. Поезжай, а то мы опоздаем, помнишь, как это было тогда... когда это было?
— В девяносто втором. Вдруг кончился бензин, а заправиться было негде. Тогда повсюду были проблемы с бензином.
— Всегда повсюду какие-нибудь проблемы. Не смотри на меня. А ты стал совсем белый.
— Как это ты видишь в такой темноте?
— Да это я на экране углядела.
— Просто грим был такой. Для солидности.
— Я знаю: это ты после последней «звезды» так поседел.
— Матерная брань тебе не к лицу.
— Она с самого начала обманывала тебя. Все всё знали, и только ты один ничего не хотел замечать.
— Перестань, она беззащитное существо... Что ты делаешь? Выключи, пожалуйста, свет: я ничего не вижу.
— Хотела увидеть, как ты хмуришься.
— Ничего я не хмурюсь.
— Хмуришься, хмуришься!
— Не хмурюсь.
— Давай поссоримся, а? Ну, хоть один-единственный раз?
— Ну, если тебе очень хочется, считай, что мы уже поссорились.
— Как скоро ты на всё соглашаешься, — заметила Евгения после небольшой паузы. — Послушать тебя, так мы и нашу жизнь уже прожили.
— Прожили или нет — какое это имеет значение?
— Да, какое, какое?
— Откуда мне знать? Понимаешь, это как в театре: зрители уже в зале, отзвенел третий звонок, занавес раздвигается, и актер говорит свой текст.
— Например?
— Ну, скажем так: «Я буду вечно любить тебя, ту, которая никогда не станет моей...»
— Что это было?
— Где? — он остановил машину.
— Смотри-смотри, там... светится... Чьи-то глаза... Фу, как страшно!
Тот, кто был за рулем, развернул автомобиль, и в свете фар они успели увидеть двух лисиц, скользнувших в темный лес.
— Это лисы.
— Никогда в жизни не видела лис! — с жаром сказала Евгения.
— Зато теперь увидела. Я же говорю: спектакль продолжается, дорогая...
Так они ехали, вдвоем, сквозь темноту ночи, и голоса их продолжали звучать. И ни одна живая душа не слышала этих голосов...

2

«Подъем! Подъем! Подъезжаем! Туалеты закрою через двадцать минут!» — кричал в коридоре проводник голосом казарменного старшины.
«Экая скотина, однако! — пронеслось в голове у Александра Сергеевича. — Нет чтобы просто сказать: ваш утренний чай готов, господа».
Сосед Евгении с трудом разомкнул веки и обнаружил себя лежащим в костюме на неразобранной постели. Женщина в блузке и юбке («Как ее зовут?» — пытался вспомнить он) сидела напротив него, пристроив зеркальце к пустой пивной бутылке, и подкрашивала губы.
— Как ваши приятели в другом вагоне? — спросил Александр Сергеевич, чтобы что-то сказать.
— Замечательно, — ответила его спутница.
— Вас так долго не было, что я едва не отправился на поиски.
— Очень мило с вашей стороны.
— Я даже уже отправился, но вагон оказался заперт, а проводница уже спала. Тогда я забеспокоился уже по другому поводу: как же вы сможете вернуться, если вагон заперт?
— Мы проболтали до утра.
— Вы что же, совсем не спали? Хм!.. Но по вам это совершенно не скажешь.
— Весна, — ответила Евгения, застегивая косметичку.
— Вас кто-то встречает?
— Подруга. Регулярно каждый год я навещаю ее. В течение уже двадцати лет.
— Как интересно! Никогда не верил в женскую дружбу. И о чем, простите за нескромность, вы говорите с нею из года в год? Наверно, все об одном и том же?
— Именно так. Просто открывается занавес, и актер произносит свой текст.
— Как это, должно быть, скучно... — Он снял очки и стал протирать их вагонным полотенцем.
— Это зависит от текста, который вы произносите.
— Вы думаете? — озадаченно проговорил Александр Сергеевич, подняв на Евгению близорукий взгляд.
— И может быть, от того, кто этот текст написал.
— Но что мы можем знать об этом таинственном авторе?
— Ничего, — ответила Евгения. — Совершенно ничего.