Ничья

   
НИЧЬЯ

Повесть. Детектив.

1

Солнечный дообеденный день неожиданно резко сменился на пасмурное небо, хотя на вторую половину дня обещали только переменную облачность и никаких дождей, тем более – с грозой, которая уже дала о себе знать как будто недовольным несогласным ворчанием далёкими глухими переливами грома. В половине второго по карнизу окошка простучали первые капли дождя. Но и дождик прошёл недружный, и гроза сюда так и не дошла.

 Николай Васильевич поднялся с кресла и подошёл к окну, прикрыл форточку. Посмотрел на лужи на асфальте, на спешащих людей, потом на дорогу. Прошёл в кухню. Набрал из бутылки в маленькую леечку отстоявшейся воды, возвратился в комнату к окошку и полил столетник и бенджамин.

Эти растения подарила ему Маша, дочка его соседа; Сергея, вместе с наставлением по уходу за ними. Она даже записала на листочке эти наставления, так попросил её Николай Васильевич, не надеясь на свою память. Как раз и подошло время полива.

 Возвратился к креслу, сел в него и повернул крышку столика, на которой стояли шахматы, белыми на себя.

Этот вращающийся столик Николай Васильевич переделал из одноногого геридона, круглого небольшого столика на одной ноге. Вернее, не сам переделал, а помог ему в этом слесарь-сантехник их ДЭЗа, Петухов Андрей. Алкоголик, не алкоголик, но никогда не отказывается от соответствующего предложения. Столик остался в этой квартире от прежних хозяев, они просто не стали его с собой забирать. Сказали, либо, хотите, берите, либо выбросим. Согласился на «берите». Новый хозяин столика поначалу пристроил на него телевизор. Но потом приобрёл более современный, с плоским экраном, подвесил на специальном кронштейне на стену, место на столике освободилось, и он приобрёл другое назначение – для игры в шахматы. Слесарь Андрей, по подсказке Николая Васильевича, отпилил ножку почти у самой крышки столика, просверлил в ней со стороны крышки отверстие специальным перьевым сверлом, в отверстие вставил два подшипника. С другой стороны, на крышке, закрепил стальной штырь, который входит во внутренние отверстия подшипников. Небольшой зазор, всё-таки, остался, но он нисколько не мешал задуманному Николаем Васильевичем плану – конструкция должна обеспечивать вращение крышки, и этого достаточно. Тогда можно будет во время игры в шахматы не поворачивать саму доску, а лишь повернуть крышку, на которой она стоит. Конечно, если бы доска была деревянная, то вряд ли он пошёл бы на такие переделки, да и затраты, хоть и не очень большие, но для бюджета пенсионера – несколько ощутимые. И это только потому, что все шахматные фигуры и доска были из камня, из оникса. И веса довольно приличного – почти пять килограммов.

Следующий ход белых. Николай Васильевич до этого хода полностью повторил вчерашнюю партию, в которой выиграли чёрные. Вчера он сделал ход белым офицером на а3. Это, как ему казалось, было очевидным в такой ситуации. А оказалось, что чёрные нашли такой ответный ход, при котором в последующем позиция белых оказалась в трудной ситуации и, в конце концов; это и привело к их поражению. Даже и при одной ошибке со стороны чёрных в середине игры или, как говорится на профессиональном языке, - в миттельшпиле.

Николай Васильевич так и продолжал называть шахматные фигуры, как и в детстве, так и в последующие годы и до сего времени. Слон – офицер, ферзь – королева, ладья – тура. Ну а остальные – как и положено. Словом, конь – он и в Африке конь, как и пешка с королём.
 
Нельзя сказать, что Николай Васильевич как-то особенно хорошо играл в шахматы. Нет. Разрядов у него не было, просто он очень любил эту игру. А когда стал инвалидом, когда повысили группу, то эта игра позволяла ему скоротать время и отвлечься от житейских разных забот, да и от своего недуга.

Инвалидом он стал совсем недавно, по давнему ещё ранению в Афганистане, в 82 году. Совсем недавно стал инвалидом – это с другой группой, а так инвалидность у него была сразу же после госпиталя, но с возможностью работы. А сейчас врачи уже не рекомендовали работать, да Николай Васильевич и сам понимал, что работа на производстве или ещё где – уже не для него, хотя ему всего пошёл только 62-й год. Если бы всё нормально, то до пенсии ещё целых три года. Работай в своё удовольствие. Да можно и дальше поработать, если бы позволило здоровье. Вон, старичок из соседнего подъезда, семьдесят три, а продолжает работать, да ещё и ездит на неё из Ростова в Новочеркасск, на завод. Говорит, династия это у них в семье. И отец его работал чуть ли не до восьмидесяти, и брат отца, дядя ему, тоже работал долго, за пенсию перевалило, а не бросал, и сыновья этого старичка, все трое – там же. А два из них и институт закончили. Жалеет, что внуков мало, двое всего, девки остальные, а то бы тоже пошли на этот завод. Эти внуки школу только заканчивают. Ну, это про шустрого старичка из соседнего подъезда. А самому ему сейчас дома бы справиться со всем небольшим хозяйством. Было осколочное в голову, осколок не смогли удалить, так и ходил с ним,  пока он не стал его сильно беспокоить. Появились головные боли, головокружения. Хотя они были и до этого, но сейчас настолько усилились, что без посторонней помощи он уже не может и обходиться. Старается, но не всегда это выходит. А тут ещё добавили почти не прекращающиеся солнечные вспышки, весь этот год так и прошёл с головокружениями  и скачками давления. Голова начинала уже болеть только от одного сообщения об очередной вспышке. А когда уже и плазма доходила до Земли, когда и магнитное поле коверкалось, то и в голове начинался такой же кавардак. Уже перезнакомился со всеми врачами «скорых». И в госпитале побывал в июле месяце, в военном клиническом, в Новочеркасске. Думали отправить в Московский областной для ветеранов войны, в Крюково, в порядке исключения (его лечащий врач договорился по обмену больными), поскольку областной-то Московской области, но Николай Васильевич не согласился, далеко больно ехать, а провожающих нет, не решился на такое. Но что там такого могут сделать? Осколок-то на месте. Было бы можно, так раньше ещё избавили бы от него.

Из-за этого осколка Николай Васильевич не стал заводить семью, понимал, что может оказаться обузой для других. Мать с отцом всё приставали с женитьбой. Больше отец. Как же, говорит, фамилия-то наша пропадает, не будет продолжателя рода. На что Николай Васильевич возражал, говорил, что есть продолжатель, у дяди, брата отца, даже двое сыновей. Но это, говорил отец, другой род, другая ветка, хотелось бы свой продолжить. В конце концов, отстали от него родители с этим продолжением рода. Мать-то другим озабочивалась: останется один, рядом никого не будет. Вот, как сейчас и получилось - ни дома прибраться, ни в магазин сходить. Да нет, и прибирается понемногу, и в магазин ходит, и прогуляться просто так тоже выходит. Но старается не один, а больше со своим другом, тоже оказавшимся афганцем, из соседней с ним квартиры, Сергеем Михайловичем Поляковым. Повезло в том, что сосед оказался коллегой по Афгану. Раньше Николай Васильевич жил в Новочеркасске, в своём доме, доставшемся от родителей. Но за него похлопотали его друзья-однополчане, удалось получить муниципальную однокомнатную в Ростове-на-Дону, что в тридцати пяти километрах от Новочеркасска. Хоть и маленькая, но со всеми удобствами. Главное – газ есть, вода и отопление. А дом в Новочеркасске он продал, совсем за небольшие деньги. Хоть и жалко было с ним расставаться, всё-же детство прошло в нём, родительские могилы, да и места привычные, не то, что здесь. Вид из окошек, что кухонного, что из комнаты, на одну дорогу, да на такие же безликие дома-пятиэтажки и трёхэтажки через неё.
Сергей Михайлович, как только узнал, что Николай Васильевич воевал в Афганистане, да ещё и «дед» по сравнению с ним, разница у них в шесть лет, то просто взял Николая Васильевича под свою опеку. Сам Сергей Михайлович возвратился из Афганистана в восемьдесят девятом, одновременно с выходом-выводом войск по горбачёвскому указу, отслужил там всего восемь месяцев. Но и этого «всего» хватило сполна. Всякого насмотрелся. Ранен не был, но «двухсотых», «трёхсотых» и даже двоих «четырёхсотых» из своей роты пришлось провожать на Родину. Поэтому к «трёхсотому» Николаю Васильевичу, тем более – старшему по возрасту, он относился с пониманием и уважением. Но они между собой, конечно, не Сергей Михайлович или Николай Васильевич, а по самому простому – Коля, Николай, Сергей, Серёга.
 
У Серёги и семья была и есть, дочка с сыном. Жена, правда, умерла, от онкологии, лет, почитай, двадцать тому назад, когда Сергей в тюрьме был. Да, так вот и получилось. Возвратился с Афгана в год вывода войск, лет через пять женился, двое детей сразу появились, Машка и Мишка. Сначала – Мишка. Мишкой назвал по отцу своему. А Машей звали его жену. По ней дочку и назвали. И дочка получилась такая же красивая, как и мать, и тоже хозяйственная. Как-то в пивнушке, один из посетителей, не очень лестно  отозвался об афганцах. Сергей попросил его извиниться. Этот друг не понял, за что ему извиняться, и получил от Сергея сначала правой по непонятливой башке, а потом дошло и до удара в бок, перочинным ножиком, который и оказался на его столике. Ножик был соседа по столику.

Тоже досталось человеку! Мать рано умерла, отец воспитывал его один. Потом отец, по глупости, получил срок, небольшой, три года всего. Серёга в это время проживал у тёти, сестры отца. И вот какой-то прямо рок у этой семьи: сейчас и Мишка его тоже в тюрьме, за разбой, в двадцатом году, дали шесть лет, больше половины уже отсидел. Прямо династия у него семейная по тюремному направлению. Мало того, неделю назад, даже и меньше, самого  Серёгу кто-то убил, прямо у себя в квартире.  Вот, Афган прошёл без царапин, а на гражданке – кто-то ножом в спину. Мишке, конечно, сообщили, но кто же его отпустит. Про этого «кто-то» у Николая Васильевича были смутные подозрения, но это только подозрения, поскольку человека этого он просто не знал и не видел. Лучше сказать – не знакомился, а встречаться-то один раз встречался. Один раз с глазу на глаз, на их с Серёгой лестничной площадке, а другой раз видел ночью, как его двое убили, прямо перед окнами, на улице. Дочка Сергея Михайловича после похорон отца сказала Николаю Васильевичу, что она сможет помочь ему с уборкой квартиры, с покупками, когда будет приезжать в эту квартиру. Всё равно, мол, надо сюда приезжать до возвращения брата. Живёт она за сорок пять минут езды на автобусе. Замужем, две дочки у неё, погодки. Куда ей ещё и эту обузу? Николай Васильевич поблагодарил, но от помощи отказался, сказал, что из собеса за ним присматривают, помогают. Он не стал говорить, что эта помощница не очень уж и помощница. Когда он узнал, что у неё у самой большая семья (четверо детей), своих забот хватает, так что с ней он договорился только на покупки в магазине каких-то продуктов, а всякую помощь в уборке взял на себя, но будет говорить, что она всё делает, что полагается. Как получится, так и получится.

***
Николай Васильевич родился в Новочеркасске 2 июля 1962 года, в то время, когда там происходили известные события – забастовка рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода из-за повышения цен на продукты. Она прошла очень быстро, с 1-го по 3-е июля. Мать Николая во время стрельбы была рядом с площадью и слышала этот расстрел забастовщиков. Уже на последнем месяце была, срок подходил рожать. Её муж и отец в это время находились там, в рядах бастующих. Буквально через десять минут после начала стрельбы мимо неё пробежала её подруга Светка из соседнего подъезда их дома. Она бросилась прямо к ней:

- Ой, Клавдия, беда-то какая, твоего отца, дядю Колю-то, убили!

У Клавдии всё потемнело в глазах, но она прошептала:

- А Васю-то видала? С ним что-нибудь тоже случилось?

- Нет, не видала муженька твоего, да и дядю Колю-то не видала. Народ там кричал, кто-то и назвал дядю Колю. Не дядю Колю называли, а прямо Гусева, Гусева Николая, говорят, убили. А я других-то Гусевых никого не знаю, только дядю Колю и Васю твоего. А я прямо испугалась, и домой сразу. Мои-то, все трое, с утра в Ростов зачем-то ускакали, слава Богу!

Подруга увидела, что с Клавдией что-то не очень ладно, схватки начались. Хорошо, что проезжало такси. Сразу и отправили в больницу. Шофёр, правда, заартачился. Вызывайте, сказал, «скорую». Но Светка ему пригрозила:

- Я вот твои номера щас спишу, и в милицию! Там тебе покажут «скорую», за отказ от помощи. А ну, давай, не сволочись, по-быстрому!

Так и родился мальчик Коля в этот знаменательный день.

А его дедушка Коля жив-здоров оказался. Он в толкучке и давке упал и сломал ногу. Так что скоро тоже оказался в той же больнице, в хирургии только. Василия со многими другими забрали в милицию для выяснений. Отпустили только к вечеру четверга, 4 июля. Пришёл, а дома никого и нет. Соседи и рассказали про жену и отца. Вот только в больнице и увидел всех троих.

Мальчика назвали в честь дедушки, Николаем…

Учился Николай средне. Собрался, было, после 9 класса, в техникум, в Новочеркасске, на геологоразведку, но передумал, остался доучиваться. В 78 году закончил школу. В институт поехал поступать в Москву, тоже в геологоразведочный. Не прошёл по конкурсу. Возвратился и поступил в этом же году в свой тот же техникум, тоже на геологоразведку. Почему, вдруг, так прикипела Николаю Васильевичу эта геологоразведка, он даже и после не мог бы точно сказать. Слово, наверно, понравилось, солидное такое, да ещё и с разведкой. Мужская работа.

Прикипеть-то прикипела, но проучился всего три семестра, даже сдал все положенные зачёты и экзамены, но со второго курса, весной 80-го,  отчислился по собственному желанию и был призван в армию. Впрочем, после армии собирался поступать в Московский геологоразведочный, уже по льготной категории, как отслуживший в армии. Ему даже сказали, что могут и без экзаменов взять на первый курс, потому что техникум родственный. Николай так не думал, а собирался сдавать вступительные, как и после школы, а вот то, что достаточно было сдать на положительные отметки, так это ему сказали в приёмной комиссии этого института – он письмо туда писал, так в ответе это и прозвучало.

А через год, тоже весной, Николай, в составе их роты, оказался в Афганистане.

***
Вся их рота была очень дружная. Всё это только благодаря их командиру. В отделении вместе с Николаем служил Петр Нестеренко, с которым они и сдружились. Пётр был из Тюмени. Но говорил, что родина его по родителям и дедушкам с бабушками – Украина. Все его дедушки и бабушки оказались в тех сибирских краях во время раскулачивания. Так там и прижились, но на Украине остались их родственники, с которыми они общались и общаются до сих пор, гостюют друг у друга. Их, родственников Петра, выселили в то время три семьи. Семью его прадеда, из восьми человек, семью брата этого прадеда из шести человек, а также и семью их дальних родственников, чуть ли им не троюродных племянников – из пяти человек: муж с женой да трое детей-малолеток. Вот эта последняя семья до места высылки так и не добралась. Первыми умерли все их ребятишки, от простуды, потом и отец с матерью. Тут сказалось всё: и смерть детей, и голод, и болезни. Впрочем, и первые две семьи тоже не в полном их составе доехали. Но в них частичные потери были только со стороны старшего поколения.

Пётр был на два года моложе Николая. Он не поступал в институт или техникум, хотя школу закончил без троек. Сказал, что это ему ни к чему, он будет просто рабочим на заводе, в Тюмени у них, как и отец.

В общении Петр и Николай называли друг друга по-разному. Колян, Николай, Никола, Коля, Колька, Колюн и что-то на это похожее. А Петра Николай именовал тоже по-разному, когда как: Петруха как в «Белом солнце…», по-украински – Петро, Петюня, Петька и др. Но никогда, ни в коем случае – Петухом, известным тюремным жаргоном.

Ещё в их отделении, а также и в их друзьях, был бывший семинарист Борис Романович Покровский. Он просто бросил семинарию для ухода в мирскую жизнь, как он сам сказал, чтобы лучше её понять для будущей работы. Сказал, почему его Романом назвали. Были такие князья, Борис и Глеб, сыновья известного князя Владимира. Так вот, при крещении они получили другие имена: Глеб стал Давидом, а Борис – Романом. Был бы отец его Давидом, так назвали бы Глебом. В Бога веру не бросил, сказал, что уход его временный, после армии восстановится в семинарии. И крестик у него был на шее, как он сказал – крестильный, вместе с ладанкой-молитвой. Он уже говорил об этом со своим духовником и наставником. Так тот его на это и благословил.

Отец его тоже был священником, да и вся предыдущая родня по отцу – тоже священники. Там набиралась просто гвардия дьяконов, псаломщиков, настоятелей приходов и прочих служителей церкви. Были среди них и репрессированные, в довольно растянутый период – с 1918 по 1950 годы.

Как-то в разговоре Николай сказал Борису:

- Вот, Романыч, у тебя теперь настоящая война с Аллахом. Противники-то – мусульмане.

- Никакая не война это с Аллахом. Это война между людьми. А Бог-то один на всех. Что Саваоф, что Аллах, что Будда, что эта тройка Вишну, Кришну, Шива. Всё это один Бог. Бог – это душа человека, Он её и поместил своим дыханием в плоть. А воюет плоть, что православный, что мусульманин, что иудей. Возьми эти плоти, исследуй, никакого отличия не найдёшь. Всё одно и то же. Как и другое кругом – трава, деревья, камни, животные разные, да и мир весь остальной, не только Земля. А души у всех разные. Плоти можно перемешать, а души – нет.

- А почему же души-то разные? – спросил Пётр. – Ведь, говоришь, Бог вдунул её в плоть. Значит – она и должна быть одна и та же, у всех.

- Он вдунул человеческий дух только одному Адаму, даже Еве её не стал давать, она и получила её от Адама. А потом уж каждому был дан Богом выбор, куда ему прислониться. Один выбрал путь к католикам, другой стал мусульманином, третий - в другом направлении. Один стал врачом, другой – крестьянином или чиновником. Я, вот, выбрал по зову сердца семинарию, но и по его же зову, здесь появился. Дальше уже каждый выбирает то, что его устраивает, определяет свою судьбу, а Бог уже устраняется от руководства человеком. Он даёт ему возможность, как в церкви у нас говорят, спастись. И свой выбор сделать.

- А как же заповедь «не убий!» Ты же будешь стрелять в человека, можешь и убить или тебя убить могут. Это же грех!

- Нет, не так. Мы живём в обществе, должны подчиняться его законам. Есть долг для каждого человека. Вот это и есть наш долг сейчас. Мы его выполняем. И тут воли Бога никакой быть не может. Даже больше скажу, хоть это и противоречит чему-то: совсем неправильно выходить на бранное поле с иконами святых. Это даже кощунственно. Если сам Бог не вмешивается в ход нашей жизни, мы этот ход сами определяем, то посредникам в этом не должно быть места. Они, естественно, этим заниматься не будут. Ни Николай, ни Серафим с Сергием, ни Богородица, ни другой кто… Представьте, что выходим мы на битву с просьбой победы у одного и того же Бога. Ведь он один на всех нас, афганцев, россиян и прочих. Бог тут ничего не может решить, да и не решает, понятно.
 
Да вот пример простой, по войне с Наполеоном, в восемьсот двенадцатом году. Кутузов организовал молебен перед иконой Казанской Божией Матери о победе над французами. Ну и что, помогла эта икона?

- Конечно, - сказал Николай, – мы же победили!

- Странная это помощь, - посмотрев на Николая, а потом и на Петра, сказал Борис, - сколько после этого погибло людей, на Бородинском поле, потом почти все раненые погибли при пожаре, их вывезти не успели, москвичей разных много погибло, да и при отступлении французов тоже много погибло русских, не говоря уж о французах-то самих. Ну, это о войне с Наполеоном. А возьмите иго монголо-татарское. Тогда что, не молились иконам? Ещё как молились! Вон, Донской-то ездил перед Куликовской в Лавру, к Сергию, просил благословления на битву с Мамаем. Благословил, даже двух иноков своих с ним отправил. А что получилось, в конце концов? Шестая часть, кажется, русских всего осталась, а татар – восьмая или ещё меньше. А сколько вообще погибло народа за эти годы, ига-то? Нет, убеждён я, что Бог не вмешивается в наши распри, в любые. И просить Его о помощи в победе – большой грех. Да и бесполезные эти всё просьбы.

Не могу сказать, насколько я ошибусь, но, судя по отношению сейчас нашего государства к церкви, хоть и продолжают называть религию опиумом, но уже не так резво и напористо, как при Хрущове. Поверьте, потихоньку дело дойдёт до того, что Патриарх будет благословлять на победу наших спортсменов. Всех подряд, православных, католиков, мусульман, других, язычников тоже…

- А как относится твой духовник и настоятель к этим твоим рассуждениям? – обратился к Борису Пётр.

- Он так сказал, что иди в армию, Борис, послужишь, оформишь свою мысль, утвердишься в твоём отношении к этому, тогда и поговорим. Может, говорит, что и ты своё мнение утратишь. Или меня в нём убедишь. Пока, говорит, обратной мысли у меня нет…

Сначала их отделение состояло из девяти человек. Ко времени последнего боя Николая в отделении осталось шестеро: сам Гусев Николай, Суздалев Алексей, старший сержант, Пётр Нестеренко, Борис Покровский,  потом из Поволжья, из Поволжских немцев, Генрих Кунц, и тамбовчанин Дмитрий Колмаков.

Командиром отделения был старший сержант Суздалев. Что интересно, сам он из Суздаля. Говорил, что его предки всегда там жили. Чуть ли не со времён Боголюбского. Но тогда их фамилия ещё не была Суздалевыми. Как говорил его отец, эта фамилия появилась где-то в начале XVIII века, при Петре Первом. Жили предки не в самом Суздале, а в ближайших к нему деревнях. А сам Алексей жил прямо в Суздале…

Отделению была поставлена задача охраны участка горной дороги при перемещении колонны БТР, которая прикрывалась спереди и сзади танками. Две огневые точки отделения расположили по выпуклому в сторону дороги склону горы метрах в пятидесяти друг от друга. В первую из них вошёл сам командир отделения, с Нестеренко и Колмаковым. Во второй точке Суздалев старшим назначил Кунца.
 
Нападения на эти точки следовало ожидать слева и сверху, с вершины горы. Меньше всего – со стороны вершины этой горы из-за весьма сложного подхода по крутому склону обратной стороны горы. Но оказалось, что противник заранее забросил на эту часть горы десант, примерно семь человек. Они замаскировались, поэтому с вертолёта, при предварительном облёте территории, их не заметили. Они-то и начали первыми наступление на наши точки. Командир отделения сообщил об этом в часть. Прислали два вертолёта. С них через десять минут весь десант был уничтожен. За небольшое время боя между десантом и нашими ребятами легко был ранен Кунц. Но он отказался от госпиталя, перевязку сделал на месте медработник, прибывший в вертолёте. Вертолёты улетели. Теперь пришла очередь другой части противника, с левой стороны от огневых точек. Наступление началось одновременно на обе точки. Первую волну отбили легко.

До начала прохождения колонны БТР были ещё четыре атаки. В последней атаке был убит Генрих Кунц. Вместо него старшим был назначен Николай.

После некоторого затишья противник начал обстрел точек из миномёта со стороны окопа, в котором находился Николай. При этом больше всего мины попадали в склон горы, над огневыми точками, что сопровождалось сильным камнепадом. Одна из мин попала в борт окопа, который занимала группа с командиром отделения. От осколка мины погиб Пётр Нестеренко. В это время показалась голова колонны, на неё и переключился противник – стал обстреливать минами головные машины. Для танка это было бесполезно, а один БТР загорелся. Его тут же переместили на обочину, и колонна продолжила движение. Противник, видя, что большого урона он нанести не может, снова стал обстреливать огневые точки. Одна из мин взорвалась очень близко от окопа, в котором находились Николай и Борис. Борис погиб, а Николай был тяжело ранен в голову, а также в левую ногу и правую руку. Через некоторое время всех оставшихся в живых в их отделении вывезли в медсанбат части. И командир отделения, и Дмитрий были легко ранены.

2

Николай Васильевич задумался над ходом. Опять этот ход слоном (офицером) был самый напрашивающийся, очевидный, хотя положение слона на краю поля и ограничивало его действия. Подумал, что можно попробовать опять так же, а потом помозговать над другим ответом после хода чёрных. Там тоже могут быть хорошие варианты. Ну, что же, офицером, так офицером, и снова передвинул слона на а3.
 
В это время раздался звонок в дверь.

На пороге стоял мужчина средних лет. Николаю Васильевичу показалось даже, что он видел его и раньше, совсем недавно. И вспомнил, что видел его в день убийства соседа Сергея, в четверг двадцать пятого.

- Здравствуйте, Николай Васильевич, - сказал мужчина. – Я из уголовного розыска, Евгений Семёнович Булгаков,  показывая удостоверение, продолжил мужчина.

- Да, здравствуйте, проходите, пожалуйста. Нет-нет, не разувайтесь. Извините, полы я пока не мыл. Так что в туфлях и проходите… Да, помню, мы ведь встречались недавно, здесь, у соседа в квартире.

- Пожалуй – встречались, только не знакомились.

- Всё верно, со мной беседовал… этот… - Николай Васильевич замялся, вспоминая этого сотрудника… - Илья, что ли, а вот отчества не помню, голова не такая стала.

- Нет, не Илья, а Игорь, Игорь Николаевич, Борисов, старший лейтенант.

- Вот-вот, и я теперь вспомнил, Борисов, точно, как и актёр есть такой, Борисов, Олег, - радостно проговорил Николай Васильевич, - но их два Борисовых-то, братья они. – Пройдёмте в комнату, что же мы тут стоим?

Оба вошли в комнату, сели на диван.

- Ну, Евгений Семёнович, чем могу быть полезен, как говорится в таких случаях, – сказал Николай Васильевич.

- Да вот, Николай Васильевич, дело всё о том же, о соседе вашем. Может быть, вы что-нибудь ещё вспомнили? Я уж не стал вас беспокоить повесткой, вам же трудно сейчас куда-то ехать. Хотите, я вас отвезу в управление и потом назад?

- Давайте уж дома, здесь, поговорим. Я уж точно могу сказать, что дома мне стены помогают. Но я больше ничего не могу добавить к тому. Всё сказал… А пойдёмте в кухню, чаю выпьем? Она хоть и маленькая, а уютная. Пойдёмте, Евгений Семёнович, а?

- Что же, спасибо, я с удовольствием.

Оба вошли в кухню, разместились за столом.

Николай Васильевич поставил на огонь чайник, на стол из небольшого буфета чашки и баночку с вареньем, сахарницу. Потом сел и за стол, вопросительно посмотрел на гостя.

- Я почему с такими вопросами? – обратился к хозяину квартиры незваный гость. - Там, женщина одна, из дома напротив вашего, мы её в управление вызывали, сказала, что вы часто смотрите на улицу в бинокль. Так это?

- Не отрицаю, смотрю. А что, это предосудительно?

- Ну, почему же предосудительно? Это ваше дело. Никто не может это запретить. Вы же никому не мешаете, в личную жизнь не лезете. Если бы она сказала, что вы постоянно смотрите в её квартиру, например. Ну, тогда можно было бы и поговорить. А так – смотрите себе на здоровье.

- Нет, смотрю я только на улицу.

- А можно мне взглянуть на ваш бинокль?

- Да, конечно, сейчас принесу, – сказал Николай Васильевич и прошёл в комнату. Через небольшое время он возвратился, протянул бинокль Евгению Семёновичу, - вот, такой он у меня.

- О, да у вас прямо классика! Ночной. Где взяли, если не секрет?

- Да какой секрет, ребята из моего отделения подарили, бывшего отделения, конечно, армейского, в Афганистане когда служили. Мы же и после дружили, продолжали, кто жив остался. И сейчас дружим. Вот они мне и достали такой. Он списанный, но работает. Мне достаточно. И ещё, шахматы подарили, там, в комнате, на столике, - махнул рукой Николай Васильевич в сторону кухонной двери, - каменные, из оникса. Суздалев, командир-то отделения наш, Андрей, в Индию ездил, так вот оттуда-то и привёз. Я же собирался стать геологом, не стал, не получилось. Вот они как напоминание о моём желании.
 
- Вот и вопрос к вам нарисовался, из-за чего  я здесь и нахожусь.

- Давайте ваш вопрос, раз он нарисовался.

- Николай Васильевич, вспомните, дней за пять до убийства вашего соседа вы не смотрели на улицу в этот бинокль где-то часов в час-два-три ночи, на улицу прямо перед вашим домом.

- А какого это числа было?

Закипел чайник. Николай Васильевич переставил его на кухонный столик, обратился к гостю:
 
- Евгений Семёнович, ничего, если заварку утрешнюю нальём? У меня она из краснодарского чая, но я ещё сушёной лимонной корки добавляю, для аромата, да и вкус другой немного.

- Конечно, конечно, Николай Васильевич, давайте утреннюю. Вы спросили, про какое число я хочу узнать? Число могу сказать точно – пятница девятнадцатое августа, как раз был праздник, Преображение, если это как-то поможет вспомнить.

- Мне что Преображение, что воображение, - сказал Николай Васильевич, разливая чай по чашкам, -  я не верующий, и за этим не слежу, поэтому таких праздников не знаю.

- Ну, тогда так, по числу и дню недели.

- Нет, не помню, чтобы смотрел, - немного подумав, сказал Николай Васильевич, - а что случилось? Это вы про то убийство, что ли, перед нашим домом?

- Да, про него. Уж вам скажу, что мы его, по нашей версии, связываем с убийством вашего соседа. Возможно, что он что-то видел, и убийца узнал об этом. Поэтому…

- Угу, может и так, - покачав головой, сказал Николай Васильевич, -  теперь вот убийца узнает, что я смотрю по ночам в бинокль в окно, и мной заинтересуется, как Сергеем, соседом.

- Откуда он узнает?

- Что знают двое, то знает и свинья. Вот такая немецкая пословица. Мне так ещё отец говорил, а её дед мой с Гражданской принёс. И правильная пословица.

- Что вы, Николай Васильевич, это же закрытые сведения! Только у нас, больше никому не известны. Все материалы в сейфе.

- А эта женщина, напротив которая, у неё что, рот на замке?

- Её предупредили.

- Это всё филькина грамота. Это только на словах говорится, что милиция… ну, это… полиция обеспечивает охрану свидетелей. А на деле… Кому нужна наша жизнь? Что у вас, дел мало, какого-то ещё там Николая Васильевича охранять! Или того же Сергея Михайловича, соседа моего?

- Ну, Николай Васильевич, а ваш человеческий долг?

- Долг не у меня одного. И у государственных людей он точно такой же. У самого государства... Вы пейте чай-то, остынет. Если горячий, то вот есть кипячёная вода. Сам я горячий не люблю пить, разбавляю…

- Нет, спасибо, я как раз горячий люблю. Мы про долг с вами говорили…

- Да. Вот, меня, хотя бы, взять. Я честно исполнял мой долг, в армии служил, воевал в Афганистане, так называемый, долг интернациональный исполнял. А что сделало государство по своему долгу в отношении меня? Даже и не меня, нас таких много. Что это за пенсия такая, на которую я просто не могу прожить, примитивно нормально, вот, будучи в таком состоянии? А вы говорите про мой долг. Долг тогда, на мой взгляд, долг, когда он взаимный. Я исключаю, правда, ситуацию защиты родины при нападении на неё. Тут долг односторонний. Это особый случай. Или, вот, сейчас, с Украиной-то, тут дело святое, защита Родины. Уже третий год заканчивается этой войны. А в случае с Афганистаном,.. да и не только с ним, много всякого было другого, это, тоже на мой взгляд, ничем не оправданная гибель наших ребят в угоду придуманному интернациональному долгу. Ну, разве не провалилась наша афганская интернациональная помощь? Скажите вы, честно, как офицер солдату!

- Если честно, то, конечно, задуманные планы не выполнены в этой войне.

- А были, эти планы-то?

- Вероятно, что-то было, если мы в войне участвовали.

- Вот вам и долг государства! Своему народу не может объяснить, за что погибли наши ребята, почти пятнадцать тысяч! Молодых совсем ребят! По полторы тысячи в год! А уж какая бойня там была, сам знаю, сам чуть не погиб. Скольких друзей своих потерял!.. Память им вечная!.. Это я уже сейчас так думать стал. Про долг-то. А там мы не задумывались, долг есть долг, и мы его исполняли. Вот есть такая поговорка: долг платежом красен. Где же эти платежи? Поэтому я на тему «видел-не видел» и беседовать не хочу. Так что, извините, Евгений Семёнович, нет у меня информации. Хотя и что-то мог бы вспомнить. Мы тут, недавно, Евгений Семёнович, с вашим коллегой тоже говорили об этом. Начали в квартире Сергея,.. ну, убитого… а потом ко мне зашли.

- С Игорем Николаевичем-то?

- Да, с ним. Так вот, я и сказал тогда, что сейчас идут события, в которых как раз и есть долг, не только военных, всех нас. Мы защищаем страну от нападения и гибели. Там и сама Украина, хотя её дело тут шестое, а больше – НАТО. Им мы поперёк горла, не удалось по-Ельцински всё им отдать, дограбить страну.

- Думаю, что тут не только Ельцин виноват.

- Не только… Конечно, не только. Что и говорить! Но последним оказался он, с него и спрос основной. Не знаю, так или не так, но говорили, что Клинтон где-то у себя там выразился, что с Россией ему легко решить практически любую задачку. Достаточно только с его другом Борисом распить бутылочку коньяка, которую сам Борис и поставит. Вот так. Наверно, так и сказал, потому что после, как Ельцин с такими же отщепенцами развалил СССР, сразу позвонил Клинтону и сообщил об этом, как будто отчитывался.

- Звонок был – это точно. Но почему считают, что он отчитывался? Просто позвонил, как вы сказали, своему другу.

- Вот и додружились. Сейчас Штаты самые закопёрщики в этой войне. Вот, может Трамп, если будет президентом, говорит, что остановит эту войну. Думаете, был бы Клинтон с Ельциным, то и войны не было бы?

- Тут трудно сказать, Николай Васильевич. Возможно, что и не было бы.

- Не думаю. Россия стала совсем на другой путь. Стала себя уважать. Был бы Ельцин или подобный же ему враг страны, «враг народа», как бы сказали раньше, то уже давно и страны такой не было бы. А сейчас, можно сказать – народ воспрял. Хоть и гибнут наши ребята,.. жалко, конечно, что и говорить! Но дело это правое. Правда, не у всех. Вон, посмотрите сообщения за последнее время, с марта, когда Путина переизбрали и когда в Правительстве поменяли кое-кого. Почитай, каждую неделю о ком-нибудь говорят. О генералах-ворах, о заместителях самого министра обороны – тоже ворах. Куда же он смотрел-то? Имею в виду министра обороны, бывшего этого. Кого он ставил в такие ему помощники? О губернаторах – то же самое.

- Согласен с вами, Николай Васильевич. Как по прошлым временам, такому министру обороны впору застрелиться. Но это по прошлым временам. Да и от человека зависит.

- Я, вот, недавно прочитал стишок, не помню какого автора. В нём говорится о погибших воинах, в большой нашей истории. Начинается там с Куликовской битвы. Смысл такой, что мы, погибшие, беспокоимся о вас, сейчас живущих. Что, мол, осталась в государстве нашем несправедливость. И мы все скоро возвратимся, чтобы вам помочь. Оно так и называется – «Мы возвратимся!»… Нет, не так, называется – «Мы вернёмся!» Я всего не помню, оно большое, но последние его строки так и остались, они как раз про это наше время. Вот, я прочитаю:

С СВО вернёмся, точно зная
Про грабёж, коррупцию, обман,
Что война кому-то – мать родная,
Вместо долга, чести – свой карман.

Нас не победит ничто, не сломит…

Нет, не так, там есть ещё одно:

Что мы под землёй – то не помеха,
В нас живёт бессмертие души,
И кому-то будет не до смеха –
Волком вой и сухари суши!

Нас не победит ничто, не сломит,
Потому что вечность в нас живёт,
Потому что есть ещё, кто помнит,
Потому что есть ещё, кто ждёт!

- Да, правильное стихотворение, в самую точку… Спасибо за чай, Николай Васильевич, с удовольствием выпил. А лимонные корочки эти возьму на заметку. Очень вкусно получилось!

- Спасибо за похвалу. Очень рад, что понравилось.

Оба встали, перешли в комнату.

Евгений Семёнович подошёл к шахматному столику, потрогал фигуры, попробовал некоторые и на вес. Потом обратился к Николаю Васильевичу:

- А вы партию какую-то играете или это задача?

- Это я сам с собой. То за чёрных, поверну их к себе, то за белых, тогда уже их к себе. Столик у меня вращается. Лучше,  когда на позицию смотришь со своей стороны, со стороны хода, мне так удобней. И считаю, что это правильно. Я ведь не полиглот какой-то. Как, например, Алёхин наш, с сеансами вслепую на почти тридцати досках… А вы в шахматы играете?

- Так, не очень. Когда-то, в школе ещё, ходил в кружок. Даже и места призовые получал. В школе только. Потом немного в армии. А сейчас не до того. Если этим серьёзно заниматься, то смысла не вижу в этом. Для себя, конечно. А так, в компании иногда бывает, что и поиграю. Но в компании – это блиц-игры. Не затяжные, без больших часов. Партии-десятиминутки – по пять каждому.

- Да я тоже не спец, и не стремился к этому. Я бы и не стал этим заниматься. Просто ребята, мои друзья по службе в Афгане, знали, что я в шахматы поигрывал. Я им про это рассказывал. Это наш командир отделения Лёшка Суздалев и Димка Колмаков. Я уж говорил о них. Вот, старики мы уже давно, а всё Димка, Колька, да Лёшка. Так как-то ближе к тому времени. К молодости нашей. Нас трое всего и осталось от нашего отделения. Девять человек нас было. Вот они мне на пятидесятилетие, в двенадцатом году, и подарили эти камешки. Да ещё в придачу ночной бинокль. Как сказали, мол, чтобы нескучно было. Они почти всегда на мой день рождения приезжают. Ну, не всегда получается прямо в день рождения, а в середине лета, в конце июня, в начале июля. Я родился второго июля.

- Хорошие друзья. Верные. Редко такое встретишь!

- Да, повезло мне в этом, другого не скажу. Они ещё раньше, при дефолтах-то этих, когда жили без денег и без еды… вот, опять к этому пьянице возвратились, к Ельцину-то. Так вот, они мне и денег привозили, сказали, что в наше время надёжней из рук в руки. И продукты привозили. А у самих семьи, тоже надо кормить. Я уж отказывался брать деньги-то. Но командир, Лёшка-то, сказал: «И что же ты думаешь, товарищ Николай, по батьке который Васильевич, если бы и со мной такое случилось, разве ты не стал бы делать то же? Дождался по-батюшке, так дождёшься ещё и по- матушке, у меня это не задержится. Так что никаких разговоров! Приказ командира! Давай-ка по Уставу!»… Николай Васильевич помолчал немного, потом продолжил.  - Сейчас, когда более-менее утряслось с этим, я уже прямо категорически отказался от денег. И они правильно это поняли. Это когда в девяностых, понятно. Ходил я тогда и в райком, и в горком, и в дурацкий профсоюз, который без райкома ничего сам не решал, всё в рот ему заглядывал. Так мне ничем и не помогали. Да только ли мне!? Поверьте, Евгений Семёнович, прямо так в глаза и говорили, что, мол, мы вас в Афганистан не посылали. И ведь это не только мне так. Такое мог услышать любой из пятисот тысяч ребят, которые Афган-то этот прошли. И родственники пятнадцати тысяч погибших! И все родственники и живые ещё, таких вот, как и я, нас, почитай, пятьдесят тысяч раненых. Легко, средне, тяжело. И всех они, теперешние руководители, нас в Афганистан не посылали. Зато стали посылать куда подальше, от себя. Научились терять совесть. Да и была ли она у них, совесть-то?

- Да; Николай Васильевич, согласен. Всё это преступно несправедливо. Даже и слов на это нет!

- Я вот тут, весной ещё, по лестнице с улицы поднимаюсь, смотрю, на подоконнике, на площадке лестничной, книжка лежит. Почти новая. Взял, подумал, что кто-то забыл. Но в ней записка торчит: «Кто возьмёт – тому на память». Взял. Дома посмотрел, автор какой-то Мариенгоф, даже и не слышал о таком. А вы слышали?

- Только краем уха. А читать не читал. Это кто-то из «серебряного века», наверно?

- Про «серебряный» не скажу, а вот он – имажинист. Вот, слово какое каверзное, как и фамилия, но запомнил. Со стихами его какие-то сложности у меня. Ведь в школе-то «Буря мглою…», да ещё что-то подобное, письмо, там, Татьяны к Онегину, Лермонтовское что-то, Маяковский, Некрасов. А такого не было и в помине. Там каждое стихотворение для меня, как партия в шахматы, долго разбираться надо – что к чему. Почему я вспомнил о Мариенгофе? К слову о нашем разговоре про Афган. У него там такое есть, в две строчки: «Эй, человек, это ты звучишь гордо? И – в морду! в морду! в морду!» Так я над ним продумал чуть ли не весь день. Ну вот скажите, было в нашей Руси и России время, когда человека не били в морду? До сегодняшнего времени, понятно. Вспомните наш лозунг недавний: «Всё во имя человека, всё для блага человека!» И – в морду ему!

- Не могу так сразу сказать.

- И не сразу такого не найдёте, не было такого! Я-то уж все времена перебрал, с Древней Руси. Вот поэтому я и отказал вашему коллеге в помощи. Потому что не доверяю. Не вам, конечно, и не вашему коллеге. Тут от вас мало что зависит. Вы эти вопросы не решаете. А те кто их решает, ответственности ни за что не несут…  Поэтому и вам я тоже откажу в помощи. Боюсь не справиться мне с этой ситуацией. Вот поэтому я и отказал вашему коллеге в помощи. Потому что не доверяю. Не вам, конечно, и не вашему коллеге. Тут от вас мало что зависит. Вы эти вопросы не решаете. А те кто их решает, ответственности ни за что не несут…  Поэтому и вам я тоже откажу в помощи. Боюсь не справиться мне с этой ситуацией.

- Ну, что же, Николай Васильевич. Я вас понял, настаивать не могу и призывать к этому с каких-то высоких позиций не буду. До свидания… Только… - Евгений Семёнович смущённо улыбнулся, -  с небольшой просьбой…

- Слушаю вас.

- Просьба несколько странная, наверно,… можно, я как-нибудь навещу вас, партийку в шахматы с вами сыграем?

Николай Васильевич как-то замешкался с ответом на эту неожиданную просьбу, но согласился:

- Я, конечно… что же…согласен… что вы, какая же это странная просьба? Совсем даже и не странная. Я буду рад. Очень буду рад! Приходите, я всегда дома. Позвоните предварительно, телефон мой у вас есть.

- Спасибо, Николай Васильевич. Очень благодарен вашему согласию. Непременно приду. Вас какие дни устраивают?

- Дни-то? Любые дни. У меня теперь любые свободны. Когда вам удобно по работе; тогда и приходите.

- Ещё раз спасибо. До свидания.

- До встречи, Евгений Семёнович!

- А что до нашего с вами разговора… Я вас понимаю, Николай Васильевич. Жаль, что так. Жаль, что убийца на свободе. Я не говорю, что из-за вас. Ни в коем случае. Но жаль. Спасибо за беседу. До свидания. Но, на всякий случай, вот и мой телефон, тут два, отдела и мой мобильный. По любому можно звонить.

3

Подполковник Игнатов, Пётр Алексеевич, долго не начинал совещание, что-то его отвлекало в бумагах на его столе. Сотрудники отдела тихо переговаривались.

Их было четверо, не считая подполковника: капитан Булгаков Евгений Семёнович, майор Волков Александр Михайлович, заместитель Игнатова, старший лейтенант Борисов Игорь Николаевич, самый младший не только по званию, но и по возрасту. В этом году только что отпраздновали его четверть века одновременно с повышением в звании. Четвёртым был двадцативосьмилетний Мишин Василий Васильевич, старший лейтенант. Их начальнику было сорок пять, потом по возрасту шёл майор Волков, сорок два, капитану, тоже недавно, сравнялось тридцать, и остальные – двадцать восемь и двадцать пять.

В их отдел входила и секретарша, Тамара Спивакова. Она заменила ушедшую на пенсию «ходячую энциклопедию», Арсеньеву Анну Михайловну. Она и была их подспорьем, когда что-то прошлое надо было прояснить. Практически мгновенно могла рассказать подробно про любое дело чуть ли не двадцатилетней давности. Вот и совсем недавно пришлось обратиться к её помощи, по делу «Витька», проходившему семь лет назад…

- Что-нибудь получилось? У Гусева-то?  -  таким вопросом Пётр Алексеевич начал, наконец, совещание. – Евгений Семёнович, вам слово.

Пётр Алексеевич никогда не обращался на «ты» не только со своими подчинёнными. Иногда это выглядело и не совсем ловко. Однажды, например, он опрашивал подростка одиннадцати лет, в присутствии его отца, так и к подростку Игнатов только на «вы», отчего этот мальчишка только терялся и сбивался в ответах.

- Нет, Гусев примерно так же разговаривал и со мной, как и с Игорем Николаевичем, - ответил Булгаков. -  Сплошные обиды на несправедливость к афганцам. Да его и понять можно. Ведь так всё и было. Ведь это просто безобразие, что их стали называть ветеранами, законодательно, только тринадцать лет назад! С одиннадцатого года. Через двадцать два года после вывода наших войск оттуда! Да ещё и надо учесть десять лет самой войны.

- А причём здесь это, вывод-то войск? – вопросом вступил в беседу майор Волков. - Он же российский человек! Обязан сказать всё, что знает. Если знает, конечно.

- Ничего он никому не обязан, и ничем не обязан, - возразил на выступление майора Игорь Николаевич. – Он очень нормальный и законопослушный человек. Просто очень боится этого убийцу. Думаю, что он всё досконально проанализировал. И нам подкинул этим версию что сосед Гусева, Поляков-то, именно потому и был убит, что что-то прознал про убийцу. Это же не исключено.

- Конечно, не исключено, - поддержал Игоря Николаевича подполковник, - ведь убийство на улице было прямо перед их окнами, Сергея Михайловича, соседа Гусева, и самого его. Хоть и темно было. А у нашего Гусева, как мне доложил  Евгений Семёнович, ночной бинокль. И прав он, если убийца узнает об этом, то он и от Гусева постарается избавиться. Есть причина не говорить, конечно, есть. И мы должны  его понять. Мы же, действительно, не в состоянии обеспечить ему квалифицированную охрану до поимки убийцы. Что бы мы ни говорили, что бы мы ни обещали, верить этому он не будет... Вообще-то, и правильно делает. Это ведь он не знает нашей версии про эти убийства.

- Разрешите, товарищ подполковник? - обратился Булгаков.

- Да, слушаем, - недовольно разрешил подполковник.

- Я Гусеву сообщил эту нашу версию об убийстве Полякова.

- Почему, разве это было необходимо? – резко спросил подполковник. – Это просто недопустимо, Евгений Семёнович, вы же это отлично знаете! Это прямо служебное преступление!

- Я понимаю, что нельзя было этого делать. И прошу меня наказать за это. Но я думал, что после рассказа Игоря Николаевича о беседе с Гусевым это может как-то расположить Гусева, вот такая наша доверительность…

- Ну, расположила?

- Да нет, как видите, поэтому и прошу наказать меня. Я ведь не скрыл от вас эту мою оплошность, ну, не оплошность, а такое вот моё решение.

- Ладно, на первый раз прощаю, Евгений Семёнович. Просто из-за вашего отношения к работе, до этого момента. Но имейте в виду… имейте в виду, - повторил он ещё раз. - Я продолжаю. Так вот, по нашей версии. Почерк-то один, один и тот же нож, как говорят эксперты. Ну, понятно, предполагают. Вот Гусев и не желает попасть под тот же нож. Да и кто бы желал такого? Потому и понять его можно. Российский он человек, не российский…

- Не такой уж и один почерк, - вмешался Волков, - на улице ударил спереди, в сердце, а Полякова – сзади, но тоже в сердце.

- Почерк не в том, куда ударил убийца, уважаемый Александр Михайлович, хотя и это тоже может быть почерком, дело больше в орудии этого убийства. А эксперты полагают, что это один и тот же нож.

- Разрешите ещё, товарищ подполковник? – обратился Булгаков.

- Конечно, Евгений Семёнович.

- Я напросился к Гусеву в партнёры по шахматам, при нашем разговоре. Немного когда-то играл. Он согласился. Вот, буду и охранником, и партнёром, и собеседником.

- Ну, что же,  - это приемлемо. Только не в ущерб работе…Теперь давайте о нашем деле. Да мы уже и начали, но помимо Гусева. Что-нибудь прояснилось? Василий, есть о чём доложить?

- По месту происшествия на улице. Погибший, как я раньше уже говорил, Свиридов Александр Семёнович, кличка «Свиря», девяносто шестого года рождения. Освободился в этом году, меньше месяца всего назад. Наказание отбывал в колонии под Волгоградом. Проходил по делу какого-то «Шестака». Квартиры грабили. Но это было не у нас. А, возможно, и здесь побывали. Сам он родом из Котласа. Их шайка по стране гастролировала, но в пределах нашей Европейской части. Часть подельников осталась на свободе. Да и награбленное не всё возвращено. Много уже уплыло, но, возможно, что часть и припрятана. А добра было много, они брали, в основном, богатеньких Буратино…

- Василий Васильевич, - перебил подполковник, - ну что это за выражения, Буратино богатенькие какие-то?..  Вы же на докладе… Вы что, и в бумаге так указали, про Буратино-то?
 
- Нет, это я на словах. Извините, товарищ подполковник, сорвалось… Так вот, грабили они квартиры, как тогда говорили, «новых русских», времён всех приватизаций. Группа их была разъездная – по большим городам, по Ярославской железке… гм…железной дороге.  Ведь в банки в то время опасно было вкладывать, всё дома и хранилось. Да и сейчас-то не всякий отважится большую сумму в банк отнести. Имею в виду – валюту и ценности. При этом многие просто не сообщали об этих налётах – себе дороже получится. Попалась группа случайно. Один из «новых русских» из Новгорода, не Нижнего, а Великого, в ожидании возможного налёта нанял коммерческую охранную группу, четырёх человек. Они постоянно, в течение почти месяца, пока хозяева отдыхали в загране… извините, за границей, жили в этой квартире. В доме не показывались, продуктами были обеспечены. Если надобилось что-то – выходили поздно ночью. Строго соблюдали светомаскировку. Вот и выследили «шестаки» эту квартирку, в три ночи и напоролись на охранников. Поэтому всех и не взяли. Кто-то из налётчиков успел уйти, кто были на улице и в отсутствии.

- Теперь про Полякова, кто доложит?

- Я же и продолжу, товарищ подполковник, - сказал Мишин.

- Слушаем.

- В день убийства, вернее – в ночь убийства, Поляков был на дежурстве. Поэтому и появились «искатели», выследили его график и пришли. Но Поляков возвратился, для них, конечно, неожиданно. Его сменщик, Анатолий Михайлович Амосов, сказал, что в полтретьего ночи позвонил Сергей, попросил заменить его, досрочно. Что-то плохо себя почувствовал. Сказал, что «скорую» вызывать не хочет, дома у него все лекарства есть, забыл просто с собой взять. А он его как раз и сменял бы утром. Пришёл, его дом рядом с работой, улицу только перейти. Сергей ушёл в три часа, немножко только пошло на четвёртый. До дома ему идти минут сорок пять-пятьдесят. Так что дома он был уже около четырёх, ну, может – в четыре. Так что время смерти можно установить точно – четыре часа, с небольшой разбежкой.

- Так, а что по самой квартире Полякова? – спросил подполковник, - что-нибудь нашли?

- Никаких следов, товарищ подполковник, кроме хозяина и женских, даже детские немного есть. Но женские – это его дочери Марии Сергеевны Андреевой.  Все другие следы, если они были, удалены. Мы уже и после дополнительно всё проверили, хоть что-нибудь. И ещё, что интересно, сначала было похоже, что квартирку он убрал, протёр следы, а уж после что-то искал, причём так небрежно. Все шкафы перерыл, в кухне тоже. Что-то искал. А после дополнительно убрал следы, на всякий случай. Думаю так, если этот убийца так тщательно по всей квартире прошёлся, то он в ней бывал и раньше. Иначе, зачем протирать люстру-то? Прямо такой хозяйственный нашёлся – квартиру убрать. Но это мы сразу так подумали. А оказалось, что генеральную уборку буквально накануне убийства, во вторник двадцать второго августа делала его дочка. А в четверг двадцать четвёртого Полякова и убили. Даже и мусор выброшен был, а это надо в контейнер на улице. Ведро снова возвратилось в квартиру. Мы спросили у дочки, она сказала, что мусор не выбрасывала, сказала, что мало его было, полведёрка всего. Значит, сам Поляков, наверно, выбросил, либо этот неизвестный «уборщик». Мы успели проверить и контейнеры у дома, но, вероятно, он не стал пользоваться ближними, а предпочёл у соседних домов, в другом квартале. Но там уже они были пустые. Скорее всего, в мусоре могли быть какие-то улики. Но что – не понятно.

- А почему ты считаешь, что искал после? – спросил Евгений Семёнович.

- Так вещи-то выброшены на протёртые места, из шкафа, из кухонных шкафов, да и в прихожей тоже.
 
- Может быть, в мусоре-то, - предположил Игорь Николаевич, - какие-нибудь бумажные клочки, с которыми он не стал отдельно возиться, а решил просто выбросить.

- Какие клочки, что там на них может быть такого, что надо так избавиться? – задал вопрос Волков.

- Ну, например, записка какая-нибудь, к нему самому иди к Полякову, - ответил Василий Васильевич, - гадать тут можно бесконечно. Выбросил – значит важно это. Жаль, что не смогли взять эти клочки, если в них дело… Только вот почему этот убийца ведро вынес? И когда он это сделал? До убийства или после? Вот это мы установить не смогли. Может быть, и сам Поляков вынес? Это, скорее всего, так, потому что убийце лишний раз в квартиру возвращаться опасно было.

Так,  я дальше, по обследованию квартиры. Не убирал этот уборщик только пол, от грязи. Да и дочка его сказала, что отец не разрешил этого делать, сам, сказал, уберусь. Но следов обуви нет никаких, коврик там. А на нём ничего не отпечаталось. И по квартире убийца ходил не в обуви, похоже, что и без тапочек. Собака след взяла, но дальше подъезда всё затерялось. Внутри квартиры есть ещё отпечаток Полякова на ножке стола. Большой палец левой руки. Это, вероятно, когда он упал от удара и случайно рукой задел уже внизу за ножку. Но что нам этот отпечаток даёт? Ушёл убийца через дверь. Ключом не запирал, там английский замок с защёлкой. Замок открывался родным ключом. Повреждений не обнаружено.

- Разрешите, товарищ подполковник? – обратился Евгений Семёнович.

- Обращайтесь!

- А может быть, тут двое были? Хозяйственник, который уборку делал и другой, который что-то искал. После уборки уже.

- Возможно, - согласился подполковник, - вполне может быть и такое. Но вот кто из них убийца? Если уборка была раньше, то, получается, что этот хозяйственник и убил Полякова. А уж другой искал что-то при убитом. И тоже, ведь, в квартиру вошёл свободно, как и хозяйственник. Откуда у него-то ключи? Может быть, тот и другой знали друг друга?

- Вот, сколько народу там побывало, а других следов никаких. Мистика прямо, какая-то, - тихо сказал Игорь Николаевич.

- Какие ваши дальнейшие действия? – обратился подполковник к Мишину.

- Сам Поляков три года находился в исправительной колонии, за драку с поножовщиной. Через восемь лет после возвращения из армии. Он служил в Пермской области, а потом и в Афганистане. Демобилизовался в восемьдесят девятом, осенью, уже после Афганистана. Из-за этого и произошла драка, кто-то его обидел, обозвал, что ли, но дошло до поножовщины. У Полякова оказался небольшой перочинный, поэтому пострадавший не так пострадал, потом и заявление написал, что никаких претензий к Полякову не имеет, осознал и свою вину. Поэтому Поляков получил самое маленькое наказание. Вот мы и думаем обратиться в колонию, где он находился, с запросом, кто вместе с ним находился в ней, с кем он общался. Может быть, что это оттуда и пошло.

- Лучше не запросом, а туда поехать, на месте посмотреть, да и дело это почитайте предварительно, ознакомьтесь. А в ответе на запрос и получите скользкое, за что не зацепишься. Ведь в разговоре с тем же, кто напишет ответ, многое может прозвучать полезного, просто машинально, по воспоминаниям. Кого вы направите в колонию? Кстати, где она находится?

- Колония во Владимирской области. Если можно, то я сам поеду, товарищ подполковник, - ответил Василий Васильевич.

- Ну вот и добро. Мишина и направим. На том и порешили. Все свободны.

4

- Алло!
 
- Да, слушаю вас!

- Здравствуйте, Николай Васильевич! Это Евгений Семёнович вас беспокоит, помните, мы  с вами беседовали недавно о вашем соседе, убитом?

- Да, конечно помню.

- У меня, вот, время выкроилось, я вспомнил про ваше согласие со мной партийку в шахматы сыграть. Не против?

- Да, пожалуйста, давайте сыграем. Когда вы сможете зайти?

- Часа через два устроит?

- Можно и через два.

- Николай Васильевич, я уж заодно. Может быть, вам что-то в магазине надо, так я с удовольствием. Только вы не отказывайтесь, это будет не благотворительность за мой счёт, счёт будет ваш, моя только помощь.

- Ну… в таком случае… конечно, хорошо бы было… Мне нужно картошки килограмма три, лучше красной, если будет, а нет – так какая будет, ту и возьмите. Потом чёрного хлебушка полбулки. Ещё крупы какой-нибудь килограмм, пшено, там, геркулес, манка. Любой. Ну, пожалуй, всё. Молочного ничего не надо, есть всё. И мясного тоже не надо, тоже есть.

- Хорошо, рад буду помочь. Ещё вопрос. Что вы из спиртного употребляете?  Ну, что вам можно? Как сами к этому относитесь?

- Нет, нет! Это просто категорически! Это для меня просто исключено. Если для себя что-то хотите, то я вас угощу, возьмите, что бы вам хотелось, а мне, к сожалению, никак нельзя.

- Так, понятно! Тогда – до встречи, Николай Васильевич!

- До свидания, жду, Евгений Семёнович!

Звонок в дверь прозвучал в два сорок. Николай Васильевич предварительно спросил, кто звонит. Получив ответ, открыл дверь.

- Ну вот, вот и пришла коза с орехами, пришла коза с калёными, - весело сказал Евгений Семёнович, проходя в кухню, – куда всё сложить?

- Картошку на пол под окошко, потом уберу. Всё остальное – на стол.
 
- Не было у них там полбулочки чёрного. Сказали, что через полчасика Ахмед принесёт. Ждать не стал этого Ахмеда. Не нужно будет, так я себе возьму половинку.

- Ничего, уйдёт потихоньку. Я, когда так у меня остаётся, не выбрасываю, сухари делаю, постепенно и уходят. А хлеб разве можно выбрасывать!?. Сейчас хорошо стало, и белые батоны половинят. А то мне просто много бывает одного на одного.

- Вот, я тут и бутылочку сухого взял. Абхазское, из их серии «Лыхны», «Псны», «Апсны» и тому подобное. Очень мне нравится.

- Я-то, Евгений Семёнович, сухое никогда не любил. Полусладкое, сладкое – ещё куда ни шло. Лучше водочки немного. Как говорят: лучшая рыба - это колбаса. Так и у меня: лучшее вино – это водочка. Но вот сейчас даже и водочку немного нельзя. А водка всегда у меня есть, всегда держу. Если хотите, то, пожалуйста, угощу?

- Спасибо, я вот эту, «Лыхны».

- Да, Евгений Семёнович, сколько с меня, за всё, за «Лыхны» тоже?

- Да, вот чек, девятьсот шестьдесят четыре рубля.

- Сейчас принесу.

Николай Васильевич вышел в комнату, возвратился с тысячерублёвой бумажкой:

- Вот, как в кафе или ресторане, сдачи не надо. Может быть, получится и ещё встретимся, сочтёмся.

- Согласен! С удовольствием встретимся!

- Не против, я к нашей закуске, уж и обеда пора настала, стандартную яичницу на деревенском сале сооружу?

- Очень буду признателен, Николай Васильевич. А я вам помогу, что скажете – сделаю.

- Да вот, сало и нарежьте, - попросил Николай Васильевич, - доставая из морозилки сало, - а я остальным займусь, хотя остального много и не наберётся в такой готовке. Сало-то у меня деревенское, с рынка. Маша привезла. Дочка Сергеева. Она там отоваривается, прямо с её домом рядом рынок-то.

Скоро в сковородке зашипело и зашкворчало, аппетитно запахло в кухне.

- Как, Евгений Семёнович, не против, если мы в кухне пообедаем?
 
- А зачем нам в комнату идти, на месте тут всё, давайте здесь и перекусим. Только мне бы штопор какой-нибудь…

- Не какой-нибудь, а настоящий, для вина. - Николай Васильевич достал из стола штопор и протянул его Евгению Семёновичу, - вот, пожалуйста. – Надёжный, крепкий. Сам выбирал. И удобно открывать. Помню, как мучились всегда с этими пробками винными. Бывало, что и в бутылку внутрь проталкивали, а потом проволочкой назад. Тогда бутылки ещё принимали.

- Да я-то уж такого и не застал. История уже.

За обедом Евгений Семёнович выпил не больше ста пятидесяти грамм вина. После обеда перешли в комнату к шахматной доске.

- Какими любите играть? Белыми, чёрными? – спросил Николай Васильевич.

- Давайте, как положено, жеребьёвкой, как судьба решит.

- Ну, что же, по правилам, так по правилам, - сказал Николай Васильевич, взяв в руки белую и другого цвета пешки, - у нас будут не белая и чёрная, а белая и коричневая.

Евгению Семёновичу достались коричневые (чёрные).

На тридцать первом ходу чёрные сдались.

- Ну что, Николай Васильевич, не против ещё одну?

- Давайте. Хорошо бы с часами, ограничить, хотя бы часом каждому на партию, да вот нет их.

- Согласен, что лучше с часами. У нас в отделе есть, в следующий раз принесу. Договорились?

- Договорились!

Но и белыми Евгений Семёнович тоже проиграл, но уже где-то на сорок пятом ходу.


***
- Ну, ребята, помогайте мне! Книжка мне нужна, по шахматам, учебник какой-нибудь, простенький. А то я всё подзабыл. Сегодня, вот, две продул. Правда, во второй удалось продержаться почти до пятидесятого хода. Но всё равно – проиграл.

- Есть у меня, - откликнулся Мишин, - не у меня, а у отца. Помню, хвалил он эту книжку. Говорил, что даже Карпов, чемпион-то наш, по такой учился когда-то, тоже ему нравилась. Она для детей, но полная. Какая разница – шахматы и есть шахматы. Что для детей, что для взрослых.  Это же не стихи. Кони от этого цвет не меняют, и по прямой не ходят.

- А кто автор? – спросил Евгений Семёнович.

- А вот это я не помню. Принесу завтра,  посмотрим.

Назавтра и принёс хвалёную книжку. Да, издательство «Детгиза», 1960 года, автор Майзелис. Действительно, трудно такую фамилию запомнить.

- Вот, бери, отец сказал – без ограничения времени. Насколько надо – пусть и пользуется. Тебя так заели эти проигрыши, что, вижу, руки чешутся прямо сразу и начать чтиво. Но подполковник предупредил, чтобы не во вред делу. Работу не забывай.

- Спасибо, Василий. Прямо выручил. Отцу передай тоже спасибо.
 

***
- Здравствуйте, Николай Васильевич, - прозвучало в трубке, - это опять я, хочу взять реванш за прошлое.

- Добрый день, Евгений Семёнович, приходите, очень рад буду.

- Во сколько можно?

- Да хоть прямо сейчас.

- И снова предложение: не нужно ли чего в магазине? У меня, ведь, к вам должок остался.

- Нет, спасибо, вчера дочка Сергея была, всего накупила. А должок приберегите, на чёрный день запас у меня будет.

- Ну, такой запас в чёрный день не спасёт. Тогда до следующего. А я с часами  прямо к вам и еду. Прямо сейчас.

Минут через сорок Евгений Семёнович уже звонил в дверь.

- Заходите, открыто! – прозвучало из квартиры.

- Ну, вы, Николай Васильевич, герой-одиночка! Как же так, дверь нараспашку? Прямо как в еврейском анекдоте – заходите, люди добрые, берите…

- А я вас в окошко увидал и открыл. А какой анекдот? Что-то такого не знаю, про заходите.

Евгений Семёнович переобулся, достал из пакета часы:

- Давайте, Николай Васильевич, сразу к делу! Прямо душа горит отыграться. А анекдот такой. Умирает старый еврей. Спрашивает жену: Сара ты дверь на замок закрыла? Да, говорит, закрыла. А на второй замок, спрашивает он дальше.  И на второй закрыла, не беспокойся. А на засов, пристаёт он. И на засов, и на цепочку тоже. Всё закрыла. А палкой, говорит, подперла. Ой, нет, вскрикнула Сара, забыла на палку-то. Ну вот, так и знал, хоть не умирай вовсе: заходите, люди добрые, берите, что хотите! Всё прахом полетит!

- Нет, не слышал такого. А про отыграться так скажу: не за то отец ремнём лупил, что играл, а за то, что отыгрывался, - весело ответил на это Николай Васильевич. - За дело – так за дело. Отыгрывайтесь на здоровье. Готовьтесь к лупке.

Прошли в комнату, расселись по прежним местам. Теперь пешки в руки взял Евгений Семёнович, а Николай Васильевич занялся часами.

- По скольку мне поставить?

- Думаю, как по прошлым партиям, минут по сорок хватит. Времени свободного у меня сегодня часа два, хватит поэтому. Не хватит, так отложим, доиграем потом.

За час партия была закончена. И опять в пользу Николая Васильевича, игравшего в этот раз чёрными.

- Да, давненько я шахматы в руки не брал, давненько…

- Я бы так сказал, что вот эту партию вы просто очень играли по-другому, чем прошлые. И начало у вас было правильное. Несколько ходов.

- Так я же и книжкой обзавёлся, шахматной. Поэтому и начало выбрал по её совету.

- У меня в школе тоже была книжка, для начинающих. В армию ушёл, потом это всё и тоже ушло. Не до шахмат стало… Да… Вот если бы вы тогда пошли, ну – сегодня, не конём на аш пять, а вот этой турой на клеточку влево, то я бы, вероятно, и подумал бы сдаться, а то и ничью предложить.

- А чем бы вам стало от этого хуже. Можете показать?

- Да, пожалуйста. Вот, смотрите…

Николай Васильевич сравнительно быстро восстановил ту позицию.

- Вот, если бы ваш ход турой, на это место, - он передвинул ладью белых на соседнюю клетку, - смотрите, вот, она связывает эту линию и не даёт возможности мне толково защититься. Мне приходится для этого убрать с хорошей позиции вот этого офицера, потом вы пешкой закрепляетесь в центре. И практически становитесь здесь непробиваемым.

- Как просто всё! Надо же! Давайте я перепишу вот эту позицию, дома помозгую, очень интересная получается! Правда, дома у меня карманные, магнитные, но всё равно, можно и на них.

- Евгений Семёнович, если не против, я подарок вам сделаю. У меня простаивают деревянные. Я в них не играю, теперь уж и не буду. Возьмите, пожалуйста, на память от меня!

- Спасибо, Николай Васильевич, большое спасибо! Возьму, конечно.

Николай Васильевич открыл шкаф, достал шахматную доску-коробку:
 
- Вот, Евгений Семёнович, пожалуйста. Только у них чёрный конь, голова его, выскакивает из подставки. Отломана она. Я эти шахматы получил за третье место в областной олимпиаде. Вот, смотрите, тут написано: «Николаю Гусеву, ученику 7-го класса, за третье место в межшкольной областной шахматной олимпиаде».

- Ну, вот, с кем я связался, можно сказать, с мастером спорта.

- Прямо уж и с мастером. Когда это было, вон, написано, в 75-м году, при царе Горохе, Леониде Ильиче. Так вы коня-то поправьте, а то давайте я сам, а потом вам передам эти шахматы.

- Ничего, успокою этого коня. Будет как новый. На этом я и пошёл, до свидания!

Николай Васильевич прошёл с гостем в прихожую, а по пути продолжил про шахматы:

- С этими шахматами так. Мы с Серёгой-то, ну, Поляковым, убитым-то, тоже поигрывали. Вообще-то он играет хорошо, по моим понятиям, словом, на равных мы с ним. Играли у меня на каменных этих. Как-то партия затянулась, мы отложили. Серёга посетовал, что шахмат у него нет, посмотреть бы хотел дома до доигрывания. Хотел переписать, но я ему вот эти деревянные отдал. Расставили позицию, прямо тут же, с тем он и ушёл. Вместе с доской. А чёрный конь с головой был на пластилине. Потом доиграли, я проиграл. Шахматы у него так и остались. Я ему сказал, бери их себе. Ещё поиграем. Это тому уж лет шесть назад было. А когда Серёгу убили, я на другой день у Маши их назад и забрал. Попросил, она и отдала. Как-никак, а моя память.

В прихожей Евгений Семёнович переобулся и взялся за ручку.

- Евгений Семёнович!  - обратился Николай Васильевич, - если можно, шанс вам хочу дать. Ну, насчёт ваших дел с убийствами…

- Какой шанс?

- Шахматный.

- Что значит – шахматный?

- Ну, такой. Я не говорю о том, что сам предполагаю про убийства, если вы выиграете или проиграете в шахматы, со мной.

- А в чём же тут у меня шанс?

- Так ведь есть и ещё один вариант – ничья. Вот если вы устроите ничью, то я и скажу свои предположения. Согласны?

- А куда же мне деваться? Конечно,  согласен. Договорились!

***
- Ну, ребята, кажется, дело это наше может сдвинуться. Мне что предложил Гусев, что если я сведу с ним партию вничью, то он нам поможет с поиском убийцы. Но если выиграю или проиграю – то не поможет. Только ничью надо. Такие вот условия.

- В книжке той про ничью, как её сделать, не говорится. Надо бы спеца какого-нибудь. Помочь чтобы.

- Ну, ничью-то, думаю, проще всего, разменивай фигуры и упрощай партию, - посоветовал Игорь Николаевич.

- Это только если противник пойдёт на такие размены. Их тоже надо сконструировать, упрощения-то, - возразил Евгений Семёнович. – Слушай, обратился он к Мишину, - а что, твой отец не поможет мне… ну, нам?

- Поговорю с ним, - ответил Мишин, - если согласится, то - пожалуйста, учись с разменами. Но он очень долго не играл, не знаю, согласится или нет. Да и со здоровьем сейчас у него не очень. Инвалид он, второй группы. Да ещё, кажется, и загрипповал немного.

- Ну, ты спроси, объясни ситуацию, что это не просто баловство, а для дела, - попросил Евгений Семёнович.

Отец Мишина, полный тёзка своего сына, тоже Василий Васильевич, согласился проконсультировать коллегу сына. Откладывать на потом эту консультацию Евгений Семёнович не стал, в этот же день, вместе с Василием, он заявился к нему домой. Вместе все поужинали, за столом хозяйничала мать Василия, Лидия Борисовна. Отец Мишина и Евгений Семёнович уединились в спальне, чтобы никто не мешал. Консультация закончилась близко к полуночи. Оба очень устали. Но Василий Васильевич прямо помолодел, настолько это ему стало самому интересно – учить не выигрывать, а делать ничью. То есть вынуждать противника не только к упрощению партии, но и к признанию ничьи. Но Василий Васильевич правильно сказал, что если противник квалифицированный, если ему, тем более, не грозит даже проигрыш, то сделать ничью будет очень сложно. Да это и сам Евгений Семёнович понял, даже как-то и засомневался в возможности такой «победы».

***
В следующий раз Евгений Семёнович и Николай Васильевич сыграли три партии, в которых снова победил хозяин квартиры. Как понял Евгений Семёнович, Николай Васильевич раскусил тактику соперника прямо с первых ходов этого игрового дня. После того, как произошёл размен ладьями и слонами, Николай Васильевич усмехнулся и перешёл в глубокую защиту (он играл в этой партии чёрными), а потом постепенно перешёл в нападение, так что у Евгения Семёновича и времени не хватило: минут восемь оставалось у Николая Васильевича, а у него самого какой-то остаток минуты. Пришлось сдаться. Примерно такая же ситуация произошла и в других двух партиях. По сравнению с предыдущими игровыми днями этот день был настолько тяжёлым, и для того, и для другого, что они при расставании только вяло улыбнулись друг другу. Евгений Семёнович сказал в дверях:

- Спасибо, Николай Васильевич, за игру. В следующий раз даже не знаю, когда получится, работы очень много. В командировку придётся уехать. Неожиданно так. Я позвоню, когда смогу.

- И вам спасибо, Евгений Семёнович. Как получится, так и получится. Я всегда дома. Всегда буду рад вашему приходу.


5

Не смог Мишин поехать во Владимирскую колонию – заболел чуть ли не гриппом. От отца, что ли, заразился, но отец перед этим только немного погрипповал, сказал потом, что прививка помогла. Опасались, что у сына это затихший будто коронавирус, потому что симптомы – один к одному: температура высокая, хрипы в лёгких. Но, к счастью или несчастью – грипп. Тоже, правда, не конфетка. Да и для гриппа время ещё не подошло, самый новенький и молоденький вирусёнок, но свалил по-настоящему. Какая, там, командировка? Но время дорого, поэтому вместо Мишина отправили Игоря Николаевича.

На совещании, проходившем накануне визита во Владимир, как раз и сделали замену заболевшему Мишину. А до этого, подполковник сразу же огорошил присутствующих:

- Всем внимание! У нас новое ЧП. Был дневной налёт на квартиру Истоминой Марии Сергеевны, дочки убитого Полякова. Это, правда, не наш район, но ЧП наше, наши налётчики там работали. Я поговорю с Виктором Степановичем, дела эти объединять будем. Хорошо, дома никого не было.  Да они этого и дожидались. Дверь вскрыли фомкой, аккуратно. Отжали дверь. Не очень шумели. Соседи и не почувствовали ничего. В квартире такой же кавардак устроили, как и у её отца. Так же, похоже, искали что-то небольшое. Следов нет. Понятно, взломщиков следов. Не нашли, вероятно, что искали в Поляковской, пошли по родственникам. Первой обнаружила нападение хозяйка квартиры. С работы возвратилась с младшей дочкой, зашла в садик за ней, а старшая по каким-то делам в школе задержалась. Нашли что или нет – неизвестно. Старшим по связям с коллегами того района будет Александр Михайлович. Прибавляется нам работёнки. Да, Александр Михайлович, а в первую очередь выясните у Истоминой, есть ли у них здесь ещё родственники, по любой из сторон, даже у её мужа, на всякий случай.

***
В колонии под Владимиром Борисов появился во второй половине дня. Не стал терять время в самом Владимире на гостиницу, сказали, что в колонии есть для приезжих место переночевать, прямо пошёл к главному. Им оказался майор Недосветов Михаил Васильевич. Представился майору. Майор, в свою очередь, тоже представился, но сказал, что в настоящее время он замещает главного начальника, подполковника Глебова. То есть – и.о., как, мол, мы шутим между собой – временный ослик. Но все вопросы, которые необходимо решить, можно и с ним, поскольку главный просто в отпуске.

- Понятно, Михаил Васильевич, - улыбнувшись на шутку майора, сказал Игорь Николаевич. – Временный, так временный. А вопрос у меня такой. Недавно был убит ваш подопечный, он у вас отбывал наказание, Поляков Сергей Михайлович, из Ростова, Ростова-на-Дону. В девяносто восьмом был осуждён. В середине двух тысячи первого освободился. Уж почти четверть века прошла. Мы предполагаем, что это может быть дело рук его дружков, хотя и времени прошло достаточно. Может быть, руки отсюда и появились. Мне хотелось бы узнать, с кем он тут общался, враги тут были его, словом, сами понимаете, какого вида информация.

- Могу на это даже без личного дела ответить. Я хорошо его помню, очень хорошо. Сидел он по глупости, вспылил на неудачное слово, нож применил. Был бы нож как нож, то и срок другой бы получил. Он афганец, нервный. У меня друг тоже прошёл это место. Лёгкое ранение, а нервы стали просто никуда. Да и понятно, в мирное время для страны – война, неизвестно за что. Я уж, извините, не могу по-другому, тоже накипело.

- Не извиняйтесь. Я с вами полностью согласен. А про Полякова что могу сказать. Это, конечно, есть у него… было, словом, нервишки-то, но потом немного улеглось, подружился с соседом, тоже афганцем. Второй группы инвалид, в голову осколочное, не удалили осколок. Помогал ему…

- Вот и здесь. У него, можно сказать, все друзья были. Сначала как-то сторонились его. Знали, конечно, за что и как. Без этого здесь нельзя, без такой информации. Прямо в первое появление надо о себе рассказать. Не нам, конечно, а сокамерникам. Потому, наверно, и сторонились. Неуравновешенный человек, мало ли, на что и как среагирует. Да и сам крепкий. Но потом вклюнулся в работу, бригадиром его сделали. Бригада его лучшей была. Он-то полный срок отсидел, по тяжести. А в бригаде его за это время воспитались четверо, на УДО потом их перевели. Я тогда здесь в лейтенантах ходил, примерно, вот, вашего возраста.

- А чем занималась эта бригада?

- А у нас при колонии мебельный цех. Мебель на заказ делаем. Но не мы фирма-то, мы при фирме. Знаете такую – «Классика»? Она образовалась ещё при полном развале всего, что было, экономики, производств разных. На месте уже давно никаких фабрик, заводов, там. Всё прахом ушло. По чужим рукам. Поэтому и подключили нас, контракт заключили с фирмой. Она нам обеспечила поставку древесины, на первых порах. Потом мы уже сами стали с древесиной управляться. Её же надо правильно высушить, для мебели-то. Научились. Это же целое искусство. А иначе нельзя, трещинами пойдёт.

- Нет, не слышал про «Классику».
 
- Так вот, «Классика» принимает заказы, предварилку всякую, размеры, там, вид и прочее. А нам это всё передают. Сейчас ведь просто с этим – нажал кнопочку и через секунду у того, кому надо. А в то время к нам постоянно их курьер приезжал. Мы уж шутили, с такими приездами можно жизнь считать год за два. Такая у нас была кооперация. Штамп на мебели, понятно, фирменный. Вот, смотрите, кресло это наше, здесь делали, конструкция как раз Поляковская, сам сочинил. Из бука сделана. – Майор встал с кресла, показал на него рукой, - но это подполковничье, мы в его кабинете сейчас. А в моём тоже есть, но попроще, и тоже Поляковское, ещё не для меня делалось. У меня из берёзы. Тоже красивое. Поляков подобрал специально свилеватое. Мне по наследству досталось.

- Да, красивое, удобное, наверно?

- А вы попробуйте, сядьте.

Игорь Николаевич пересел на майорское место:

- Так и есть, засидишься. Очень ловкое.

- Не подумайте, что это взятка какая-то. Они его делали по выходным дням, в охотку. Не все, а два-три человека из бригады. Ну, понятно, это тоже можно представить и как взятку. Но ребята просто энтузиасты, мастера, свою работу хотели показать, для себя, хотя бы. Впрочем, такие изделия вы можете встретить и на рынке, сейчас «Классика» выпускает такие кресла самостоятельно, уже давно. Даже и к какому-то гарнитуру столовому приспособили. Подогнали под это стулья и стол. Но у нас с ней как-то распалось всё. Так, немного что-то делаем, но такого, как при Полякове – уже нет. Тут нужен мастер и талант. А у него всё это было. Он даже несколько изделий правил, по их чертежам. Они согласились, изменили. Не знаю, может, после освобождения он с этой фирмой и продолжил работу? Не в курсе?

- В курсе. Он после освобождения лет пятнадцать работал у нас на заводе. На доске почёта был. Потом ушёл куда-то в охрану, дежурил по сменам. Это уже в последнее время, до самой… - Игорь Николаевич промолчал немного, потом спросил, возвратив беседу в нужное русло, - а вот так не могло быть, чтобы от Полякова кто-то пострадал, по тюремным понятиям, конечно?
 
- Нет, не только для продолжения моего о нём красного словца. Такого не было. Очень его уважали. За честность и правду. За обязательства, которые давал, и выполнял их. Не перед нами, начальством, а в их внутренней среде, между собой. А для нас он честно по вон тому лозунгу: «На свободу с чистой совестью». Только знаю, что лозунг этот во многих случаях пустой. А вот для Полякова он стал движущей силой. С чистой совестью и вышел.

- Без сомнения, так и получилось. Но ведь кому-то он помешал! С его совестью, может быть. Кому-то эта его чистая совесть поперёк могла стать?

- А может быть, и не отсюда они, может, другая какая причина?

- Не знаем, может, и другая. Ведь в квартире его всё вверх дном перевернули… Искали что-то.

- Но ведь он никакой не вор, что искать-то у него? Может, он просто под руку им подвернулся?

- Это если бы в другом месте, помешал чему-то, свидетелем оказался. А тут…  Словом, непонятного целый короб. Михаил Васильевич, спасибо за информацию. Если можно, то я хотел бы взглянуть и в его дело. Для отчёта. Как, сложно это?

- Да никаких проблем! Завтра к одиннадцати часам и будет вам дело!

- И ещё просьба. Я в гостинице не стал номер брать, сразу сюда…

- Понятно. И это обеспечим. Вот вам записка коменданту, фамилия у него знаменитая – Балакирев. - Майор подписал листочек и передал Игорю Николаевичу, - на довольствие вас поставит и всё прочее. Там и решите. Разносолов, правда, у нас нет, но голодным не оставим. Я бы вас к себе домой пригласил, но полный лазарет у нас. И жена, и детишки, все трое. Только я один пока мимо. Как дочка говорит, мы стали хворостянками.

- Спасибо. Я с комендантом договорюсь. А к неразносолам я привычный. С детства.

На следующий день Игорь Николаевич снова встретился с майором.

- Ну, как на новом месте спалось-елось-пилось?

- Спасибо. Никогда ещё так не отдохнул вне дома. Прямо хоть на срок какой-нибудь оставайся у вас! Отдохнуть от нашей работы и заботы. Ну, это в виде шутки. Не для ваших подопечных… Получилось с делом-то Полякова?

- А куда же оно от вас подевается? Вот оно, читайте, - майор передал Игорю Николаевичу небольшую папочку. - Вот, садитесь здесь, на место начальника, удобней будет, я не буду мешать, дежурному скажу, чтобы не беспокоили. А я по делам побегу. Может, не придётся сегодня свидеться, так – до свидания. Успехов вам в этом деле! Папочку дежурному и передайте. Автобус у нас знаете где, рейсовый. Расписание тоже у дежурного.

- Да, спасибо. Мне немного только посмотреть, для отчёта. А так вы полно меня проинформировали. В деле-то такого я и не найду. До свидания. Ещё раз, Михаил Васильевич, спасибо большое.

Игорь Николаевич выписал из дела дополнительные сведения, с тем и возвратился во Владимир, потом на электричке до Москвы, заехал к двоюродной сестре до отхода поезда на Ростов.


***
Только на следующей неделе, дней через пять, удалось выкроить время для посещения Гусева. За это время Евгений Семёнович ещё раз встречался с отцом Мишина. Коллега его уже выздоравливал. Консультанта он попросил  показать самые сильные начала, которые позволяют создать и сильную позицию на доске. Правда, это условно, с сильными началами, поскольку и ответы противника тоже могут быть не слабыми, но, всё-же, надо отходить, условно, конечно, от ситуаций с «детским матом».

В этот день первая партия игралась Евгением Семёновичем белыми. По совету Василия Васильевича он начал разыгрывать шотландскую партию, в которой подразумевается борьба за центр позиции. Это понял и Николай Васильевич. На семнадцатом ходу Николай Васильевич допустил небольшой промах, из-за которого к двадцать второму ходу для чёрных создалась проигрышная ситуация. Это была бы первая победа Евгения Семёновича за всё время их встреч за шахматной доской.

Николай Васильевич встал, подошёл к окну, раздвинул побольше штору. Посмотрел на улицу. Вздохнул. Потом повернулся к столику, и, глядя на Евгения Семёновича, тихо сказал:

- Евгений Семёнович, предлагаю вам ничью.

- Нет, Николай Васильевич, эту партию я выиграл, предлагаю вам сдаться.

- Ещё раз повторяю, Евгений Семёнович, я предлагаю вам ничью.

- Я понял, понял, Николай Васильевич… Спасибо за ничью. Я её принимаю, но эту партию я выиграл.

- Я вас поздравляю и с победой. У вас очень повысился класс игры. Сегодня такое начало было, я даже обрадовался. Думаю, что если бы я не допустил промаха с королевой, у нас вполне была бы и ничья. К которой вы и стремились последнее время… Ну вот, теперь слушайте меня…


6

- Девятнадцатого августа Гусев наблюдал в бинокль происшествие перед их окнами, на улице. Вот это убийство Свиридова. - Так начал излагать рассказ Николая Васильевича Евгений Семёнович на совещании, проходившем утром следующего дня. – Узнал-то он только убитого, Свиридова. Как-то, дня за три до этого, примерно в половине второго-в два ночи, Гусев от бессонницы решил выйти на улицу. Открывает дверь на площадку, а у квартиры Полякова стоит мужчина в лёгкой куртке зеленоватого цвета, ну, вот, в которой он и был потом убит. Как ему, Гусеву, показалось, что этот мужчина будто бы открывал дверь. А Гусев знал, что Полякова в этот раз не было дома, на ночном дежурстве как раз был. От неожиданности этот мужчина пробормотал «добрый вечер», на что Гусев тоже отозвался и сказал, что Сергея Михайловича нет дома, утром к девяти появится. Мужчина только что-то пробормотал как будто «да, знаю» и сбежал вниз по лестнице. Гусев дождался прихода Сергея Михайловича и рассказал ему про этот случай. И вот что поведал ему его друг. Мужчина этот, Сашка, немного поживёт у него. По записке от Мишки, от сына. Они вместе в тюрьме сидели. Сашка уже освободился. Вот он Мишке-то рассказал на выпуске, что дела у него есть в Ростове, на несколько дней, краля у него тут. Жениться решил и на родину потом с ней в Котлас, к его родителям. Только в Ростове у него негде остановиться, а после отсидки и в гостиницу сложно попасть. И дочка ещё от него у неё. Они потом приходили и в квартиру к Полякову. Гусев понял, что для того именно, чтобы удостоверить в сказанном Сергея Михайловича. Так или не так, не известно. Но эту Сашкину пассию зовут Ниной, а дочку её – Светланой. Вот этого Александра и убили на глазах Гусева. Убийц было двое. Потом они обшарили карманы убитого и убежали, причём - в разные стороны. Лиц их Гусев не видел, одеты были одинаково, в куртки темноватого вида, в джинсах, на головах какие-то нахлобученные кепки. И всё. Ещё показалось, что они молодые, по их фигурам и движениям. Вот такая информация. Ну, он, после этого прямо к Серёге, звонит, тишина. Потом вспомнил, что на дежурстве он. Думает, до утра теперь, дождусь. Телефона-то того у него не было, чтобы позвонить. Лёг спать, не спится, прямо измучился весь. Подумал, что надо бы в полицию позвонить, но там и без него уже народ собрался, и полиция, и «скорая» - все на месте. Опять стал ждать своего друга, в окошко всё смотрел. Потом вспомнил, что по субботам он ездит к дочке, с детишками её посидеть. Но и дочкиного телефона у него тоже не было. Уже часа в три только появился Сергей Михайлович. Рассказал ему про жильца. Но Сергей Михайлович попросил о нём, жильце-то, полиции не говорить, мало ли, мол, какие у него там дела со своими разборками, пусть там сами и разбираются. Поэтому он и не говорил нам про это. А потом и Серёгу убили, тут уж он и забеспокоился, подумал, что убили-то за какое-то знание, ведь у него же жил, может – видел, может ещё что. Так и про себя подумал. Сосед, друг, в окно мог увидеть… Поэтому и не говорил… Вот это и дала нам ничья… шахматная… У меня всё.

- Так, немного проясняется, - негромко проговорил подполковник. -Думаю так. Нам необходимо разыскать эту пассию Нину с дочкой. Заниматься этим будет Борисов…

- Слушаюсь, товарищ подполковник.

- Дальше. Надо побеседовать с заключённым Поляковым Михаилом, возможно, что у него и другие сведения есть о Свиридове. Дополнительно что-то, к тому, что нам известно. Тут, уж, Евгений Семёнович, будет ваше дело, как продолжение. Да вы и хорошо знакомы с соседом его отца, с Гусевым, и они друг другу тоже известны. Тоже не чужой будете, хоть и не родной, а всё же… И необходимо узнать там, с кем ещё контактировал Свиридов, кто из них освободился раньше него. Впрочем, сами знаете, что бы нам хотелось. Но и кто ещё освобождался вместе со Свиридовым, его круг друзей, так называемых… Но, думаю, больший интерес для вас – это Михаил, сын Полякова. И, товарищи, прошу строго,.. ко всем это относится,.. абсолютно исключить из разговоров на темы убийств упоминание Гусева и всего, что с ним связано. Кроме этого кабинета. И строго объяснить это свидетельнице Антиповой, которая про бинокль сказала. Здесь так будет, я сам с ней поговорю, по повестке вызовите на сегодня к концу дня. Александр Михайлович, обеспечьте это! Если вопросов нет, то все свободны. Работайте.

***
Рабочий день подходил к концу. Подполковник посмотрел на часы. «Что-то запаздывает эта свидетельница», - недовольно подумал он. В это время как раз и раздался стук в дверь. Она немного приоткрылась, показалась голова в ярком красном платочке:

- Можно,  товарищ начальник? – проговорила голова.

- Да, да, входите! Здравствуйте, Клавдия Васильевна, садитесь, пожалуйста, - поприветствовал вошедшую Пётр Алексеевич. – Вы ведь Клавдия Васильевна?

- Так точно, так и есть, я самая, Кругловы мы. От вас мужчина приходил, статный такой, сказал, что дело ко мне какое-то. Срочное, сказал. Бумажку, вот, передал, - Клавдия Васильевна положила на край стола повестку.

- Дело всё то же, по заявлению вашему. А меня зовут Пётр Алексеевич. Я начальник следственного отдела.

- Это про то убийство, что ли? Так не видала я ничего, тогда уж про это и сказала.

- Про него, Клавдия Васильевна. Там в ваших показаниях вы говорили про квартиру в доме напротив, что мужчина из окошка часто смотрит в бинокль.

- Да никакой он не мужчина! Я ж его знаю, это же инвалид, Николай. Фамилию, правда, не могу сказать, но зовут точно, Николаем. Он ещё с Поляковым Серёжкой… ой! Сергеем, ну, которого тоже убили потом, часто тут гулял, с палочкой такой. То просто с палочкой, а то прямо сразу и с двумя, в обоих руках, одна прямо такая – с локотком палочка.

- Клавдия Васильевна, вот про Николая, кстати – Николая Васильевича, я и хочу с вами поговорить.

- А что я про него могу ещё сказать? Николай, ну, пусть теперь и Николай Васильевич, да инвалид. Раз и два – все на месте. Я с ним за один стол не садилась.

- Вот вы, Клавдия Васильевна, предупреждались недавно о неразглашении всего того, что вы говорили, и того, о чём вас спрашивали. Так это?

- Да, и подписала я что-то.

- Вот ваша подпись, - Пётр Алексеевич раскрыл дело и показал Клавдии Васильевне обязательство. – А почему вы другим об этом рассказываете? А это уже ответственность, за разглашение-то, – пошёл на прямой шантаж подполковник.

- Кому ж я рассказала? Да никому, - беспокойно проговорила Клавдия Васильевна.

- А вот у нас сведения другие, - продолжил подполковник.

- Разве что Лизке, подружке моей? – с заминкой продолжила Клавдия Васильевна, - ну, Лизавете Михалне, Огурцовой, - Пётр Алексеевич записал что-то на бумажке.

- Вот-вот, ей самой, - сказал он.

- Так я ж её просила, чтоб ни слова никому! Вот, зараза, доверяй потом таким людям. И ведь не первый раз!

- А сами-то вы, Клавдия Васильевна, подписали обязательство и сразу побежали трезвонить по округе! – грозно и строго сказал Пётр Алексеевич.

- Ни по какой ни по округе, только Лизке, - твёрдо заверила Клавдия Васильевна.

- Точно больше никому не говорили? – спросил Пётр Алексеевич.

- Вот те крест святой, никому больше! – Клавдия Васильевна широко перекрестила себя и вдобавок прихлопнула той же рукой по столешнице, - крест святой, гражданин начальник! – уже просто добавила она, без подтверждения движением руки.

- Ну, что ж, Клавдия Васильевна, так я и запишем.

- Так и пишите, точно никому.

- Тогда так, Клавдия Васильевна, мне нужен адрес вашей этой подруги, Елизаветы Михайловны Огурцовой.

- Так она в моём же доме, только другой подъезд, первый, квартира шестая.

- Ну, что ж, Клавдия Васильевна, будем надеяться, что больше такого не повторится, мы и вашу подругу тоже предупредим.

- Ни боже мой, ни боже мой! Как рыба буду.

После ухода Клавдии Васильевны подполковник посмотрел в деле на обязательство Кругловой и вызвал старшего лейтенанта Борисова.

- Разрешите, товарищ подполковник? – спросил после стука в дверь вошедший Борисов.

- Да, проходите. Игорь Николаевич, просьба у меня к вам на сегодня. Вот тут в деле по убийству Полякова есть свидетельские показания Кругловой, адрес её, обязательство о неразглашении. Попросите Тамару подготовить такое же обязательство, но на Огурцову Елизавету Михайловну, вот адрес её, и с этой бумажкой сразу к ней, за подписью.

- А если она не будет подписывать? Ведь имеет право, она же не свидетель, - сказал Борисов.

- Подпишет, ещё как подпишет. Ей это подруга посоветует её, Круглова которая, только что ушла отсюда, думаю – прямиком к ней и побежала.


7

Евгений Семёнович в который раз обдумывал предстоящий разговор с Поляковым Михаилом. Всю дорогу, пока добирался до Волгограда на автобусе, потом местным до колонии. Прибыв в колонию, он первым делом провёл беседу с её начальником, подполковником Славновым Дмитрием Михайловичем. Узнал, что за последние два месяца освободились только двое, почти в один и тот же день: Свиридов Александр Семёнович, кличка Свиря, уроженец Архангельской области, под Котласом, и Мухин Андрей Максимович из Одинцово. Свиридов находился в колонии четыре с половиной года, а до этого полтора года был под Интой. Мухин весь срок, только один год ему дали, пробыл в этой колонии. К Свиридову приезжала его невеста, «женишки», как они сами себя назвали. Она же несколько раз присылала и посылки. В последний раз, буквально за два месяца до освобождения Свиридова, она приезжала с дочкой. По её словам – это ребёнок Свиридова. Так или нет, подполковник не знает, но похоже, что так и есть, больно дочка на него пошибает. Зовут эту невесту Ниной Олеговной, фамилия Авилова, проживает в Ростове, дал и её адрес. Спросил, почему его это всё интересует. Евгений Семёнович рассказал, в чём дело и о цели приезда.

Расположился Евгений Семёнович в переговорной.

В дверь постучал конвоир:

- Товарищ капитан, заключённый Поляков доставлен.

- Хорошо, давайте его сюда! – сказал Евгений Семёнович, - а сами подождите в коридоре.

- Заключённый, проходи! – конвоир закрыл за Поляковым дверь.

- Здравствуйте, Михаил Сергеевич! – обратился к Полякову Евгений Семёнович, - садитесь, пожалуйста.

- Старая шутка, я уже сижу, куда же больше садиться? - проговорив это, Михаил сел на предложенный стул. – Тоже здравствуйте. Вы прямо на «вы». У нас тут так не принято, чтобы к зэку да на «вы». Один только такой и есть. Но он на «вы», а потом, так сказать – по зубам.

- Что значит по зубам? И кто это тут такой? – встепенувшись от неожиданного заявления спросил Евгений Семёнович.

- Да начальник наш, самый главный, подполковник. Да и не по зубам он, а уж лучше бы и по зубам, - зло сказал Михаил.

- Ну, Михаил, я сюда приехал не выслушивать жалобы. Тут сейчас любого из вас спроси, так и будет самый главный или кто другой виноват во всём, что угодно, даже в том, за что тут и сидите, - сказал Евгений Семёнович, но в мыслях промелькнуло, что не очень складный разговор пошёл, с самого начала. - Я с вами приехал побеседовать про вашего друга, который недавно освободился, про Свиридова, - продолжил он. - Я следователь, капитан, расследую убийство вашего отца, Сергея Михайловича. Зовут меня Евгением Семёновичем, ну и можно, как принято, гражданин следователь, если по имени не захочется, или гражданин капитан. Как пожелаете, так и обращайтесь.

- Да, про отца мне Машка… Мария, то есть, сеструха, сразу сообщила. Но Сашка  Свиря не убийца, не мог он этого сделать!

- Да я и не обвиняю Свирю, я сказал, что расследую.

- Я сразу начальству заявление написал, про похороны отца-то. Сказал, что оплачу самолёт на двоих, с конвоиром, туда и сюда. Самолёты-то сейчас не летают, так на автобусе, тут недалеко. Тоже, конечно, оплатил бы. Но начальник мне сказал, что вы, мол, многого хотите, раньше надо было думать, не сидел бы здесь. Вот так и получил по зубам, не отпустил он меня.

- Знаете, Михаил, думаю, что и я бы на его месте тоже не отпустил. Зачем ему больная голова в отношении вас? Мало всего другого, что ли?

- Конечно, можно и так повернуть. Но я очень любил отца, он, ведь, афганец у меня.

- И в этом можно сомневаться. Ведь отец-то ваш отсидел срок не за кражу, он честь афганцев защищал. А вы? Обидно только было отцу за вас, горько, что такой сын получился.

- Он так мне и писал. И я извинялся за это, что так его подвёл.

- Вот что, Михаил, я уж и об этом тоже должен сказать. Мы ведь расследуем два убийства. Ещё до твоего отца убили твоего друга, а где-то через неделю – и отца. Кто убил – мы не знаем, поэтому я и здесь. Хотелось бы услышать от вас про Свиридова, может быть, он что-то говорил про своих дружков на свободе? И ещё что. В квартире у отца что-то искали, прямо вверх дном всё перевёрнуто. Мало того, такое же устроили и в квартире у вашей сестры. Но это днём было, дома никого.

На это заявление Михаил как-то передёрнулся, быстро посмотрел на Евгения Семёновича, увидел,  что тот на него смотрит, на его реакцию, и быстро отвёл взгляд.

- Так вот, Михаил. Хорошо, что у сестры никого в квартире дома не было, а то бы… Ну и, понятно, здесь уж Свиридов точно не при чём.

- Да я сразу про него так и сказал, не мог он, не такой он. Иначе я бы не стал его к отцу… Вон как получилось!.. – Михаил немного помолчал, потом продолжил, - в Ростове-то у него, у Свири, вряд ли кто есть. Поэтому он и попросил меня помочь. Я тогда отцу-то и написал с ним записку, пристроить его у себя, на время. Хотя могли и узнать, что освободился и приехать. Но вряд ли они знали, что хотел Свиря. Да и про Ростов – вряд ли, если только отсюда за ним следили, вычислили день. Он ведь жениться хотел, на ростовчанке, Ниной её зовут, и дочка у неё от Свири. Месяца за два до конца срока он даже хотел здесь, в колонии, с ней расписаться. Я его отговорил, что если уж решил жениться, то на воле это надо делать, осталось-то всего ничего. А у неё первое замужество – и в фате будет в колонии. Вот память-то – на всю жизнь. Он согласился. А к Нине пожить он не хотел, от пересудов соседских, да и с матерью она живёт. А тут зэк, как снег на голову…  Вот он и попросил меня помочь… Да… дела. – Михаил вздохнул глубоко, потом спросил Евгения Семёновича, - гражданин следователь, а почему вы эти два убийства рассматриваете в одном деле?

- Да мы и не в одном, просто предполагаем, что они связаны. Ведь Свиридова убили не улице перед окнами вашей квартиры. Там, у дороги, у электрического столба. Знаете это место. Но лампочка там не горела. Вот мы и предположили, что ваш отец мог видеть это убийство, и это узнали и убийцы. Поэтому и произошла эта вторая трагедия. Если это его дружки, то ясно, что они знали, что Свиридов живёт у вашего отца, здесь его, вероятно, и поджидали. Я ведь и с Николаем Васильевичем, соседом вашим, беседовал. Кажется, что он тоже видел этих убийц. Но опознать не может. Сказал про одежду, про возраст приблизительно и всё. Экспертиза предполагает, что нож был один и тот же. А после всю квартиру перерыли, я уж говорил, что в ней взять – не понятно. Но искали довольно подробно, прямо даже и крупу вытрясли из банок и пакетов. И у сестры так же. И без следов, всё за собой уничтожили.

- Дядя Коля очень с отцом сдружился. – После недолгого молчания произнёс Михаил. - Если бы видел что-то ясное, точно рассказал бы. А вы увидите дядю Колю?

- Увижу, обязательно. Думаю, привет ему хотите передать?

- Стыдно мне перед ним, как и перед отцом. Он, ведь, тоже афганец.

- Да, рассказывал мне, и про друзей своих, однополчан. А стыдно – это хорошо, Михаил, значит – не всё потеряно. Дядя Коля поймёт и простит. Заменит отца тебе, советами поможет. Жизнь прожил большую, богатую. Настоящий мужчина… Привет обязательно передам. А если хочешь, напиши письмо ему, передам. Я утром послезавтра улетаю... ну, не улетаю, а на автобусе, конечно, сейчас аэропорт-то закрыт. Я на день тут хотел задержаться. В Волгограде. Не был ещё никогда. По музею пройтись, посмотреть. Если что-то будет от тебя, то попроси подполковника, я приеду. В гостинице живу, он знает где.

- Хорошо, това… гражданин следователь.
Евгений Семёнович телеграфировал с помощью волгоградских коллег в свой отдел результаты беседы, сообщил и адрес Авиловой Нины.


8

- Нина Олеговна, можно к вам? – после стука в дверь спросил Игорь Николаевич.

- Да, входите!

- Здравствуйте, Нина Олеговна. Я Игорь Николаевич, следователь. Занимаюсь убийством знакомого вам Свиридова.

Нина Олеговна всхлипнула, потом взяла себя в руки:

- Спрашивайте, что надо. Что знаю – скажу, а чего не знаю – придумывать не буду.

- Во-первых, примите соболезнования. Пусть и не муж он вам и не брат, но близкий друг, как я знаю.

- Мы пожениться решили, в конце месяца думали заявление подать, и вот… подали.

- Я ведь вас искал только по вашему имени и дочки вашей. Это нам сказал Николай Васильевич, сосед Сергея Михайловича. От него узнали. Поручили мне. Я и взялся по детским поликлиникам искать. А их по Ростову под шестьдесят. Но вы быстро нашлись. Нам адрес дали из колонии, где Александр находился. Ведь вы ему и писали, и навещали. Адрес ваш с паспорта и передали. Туда ездил к Полякову, к другу Александра, наш сотрудник, там и получил ваш адрес. Дома я вас не стал беспокоить, вот на работу и пришёл.

- Да, Саша рассказывал о Михаиле. Он же и отца попросил, чтобы Саша здесь пожил. А вот как получилось, и Сергея Михайловича тоже… Кто же сделал такое зло?

- Вот этим и занимаемся. Пока не знаем. Думаем, что из компании Александра кто-то. Вот с этим я и пришёл к вам.

- Да чего я-то могу знать?

- Это так кажется, Нина Олеговна. Бывает, что даже какая-то фраза, слово даже, а очень важные. Так что вы не обращайте внимания на мои вопросы, может, покажутся вам и не очень важными.

- Спрашивайте. Я отвечу.

- Когда и где вы познакомились с Александром?

- Летом восемнадцатого года, в Евпатории. Я на отдыхе там была. На пляже познакомились. Он галантный такой. Я три недели была, так почти все дни с ним и провела. Деньгами он не сорил, как говорят, но их у него хватало на всё. Я спросила, откуда их столько у него? На Севере, сказал, вкалываю, золотишко добываю с ребятами. Уж потом оказалось, что совсем не на Севере они добывали золотишко. С ребятами этими.

- Он называл кого-нибудь из них?

- Нет, никогда, ребята только и всё… Ну вот, кончился у меня отпуск. Саша адрес попросил в Ростове, сказал, что свататься приедет в конце месяца, жениться на мне хочет, если я не против. А чего же против-то? Нравился он мне. Ни к кому у меня не было такой симпатии, как к нему. И совсем не из-за денег, человек он был хороший, добрый. Денег много, а не пьяница какой-нибудь.  Сейчас, вон, посмотришь, сопляк ещё, а уже пьянчужка или наркоман. А Саше было уже двадцать восемь, на шесть лет старше меня. Сказал, что обязательно свататься приедет.

- В это время его уже судили.

- Да, потом-то я и узнала об этом, из письма его. Он мне написал. Всё рассказал в письме. Что очень сожалеет об обмане. На юге тогда. Что если не против, то он после возвратится ко мне, поженимся. А если не захочу, то с его стороны претензий не будет. Сам, мол, виноват. Уж как я плакала над этим письмом! Прямо заливалась. Мне даже мама упрекнула. А я уж поняла, что беременна. Решила оставить ребёнка, Светлану, вот. На то его письмо я написала, что обиды на него у меня нет, как получилось, так и получилось. Жаль, конечно, что полюбила я его, и сейчас люблю. А как время покажет – неизвестно.

- А ещё переписывались?

- Да, ещё один раз, потом я ему уже написала после рождения дочки. Об этом и написала. Что его и записала отцом, поскольку он и есть этот отец. Ух, какое он письмо написал на это. Прямо… - у Нины Олеговны снова заблестели от слёз глаза. – Ну вот, договорились, что ждать его теперь буду. Года через два он разрешение получил на свидание со мной, а потом я ещё и с дочкой вместе ездила. Сначала адрес у него другой был. Далеко отсюда. Потом рядом почти. Тут совсем недалеко, пятисот километров нет на автобусе. Семь часов езды. Он так дочке обрадовался! Прямо расцеловал её. Она прямо испугалась даже, но потом успокоилась. Я уж говорила ей, что к папке её поедем. Вот она и папкой его называть стала. Ещё там…

- Нина Олеговна, и, всё-таки, уже здесь, были у Александра какие-нибудь слова или мысли о прошлом, какое-нибудь беспокойство?

- Нет, ничего не слышала. А мысли-то и не прочитаешь. Только если по состоянию. Но он это скрывал, если что-то такое и было. Характер у него такой, не поймешь, когда ему грустно или тревожно. Не показывал.

- Может, на встречу куда ездил? Отлучался?

- Днём не знаю. По выходным мы всегда вместе были. А днём я на работе. Но он днём всё время у Сергея Михайловича был. Никуда не ходил, днём-то. Да и по выходным уходил уже затемно, к Сергею Михайловичу, у него и ключи были от квартиры, Мишины.  Тогда уж, может, и боялся чего, раз так.

- Почему боялся?

- Да вот как-то днём старался на улице быть поменьше. Почему – не знаю. Может быть вот это странно.

- Что странно? Боязнь дня?

- Нет. Вот это. Он вечером,  ну, уже поздно вечером, в пятницу, девятнадцатого, когда… - Нина Олеговна глубоко вздохнула, потом продолжила, - он сказал, что надо дядю Серёжу, ну, Сергея Михайловича, мы его дядей Серёжей называли, что надо предупредить его о чём-то. Так и сказал, что предупредить. А о чём - не знаю. Может, зашёл на дежурство к дяде Серёже, может – нет, чтобы предупредить. Тоже не знаю. Наверно, что нет, потому что потом и…

- Вот видите, Нина Олеговна. Я в начале говорил, что  нам важно всё. Эта информация очень важная. И нам полезная. Может, ещё что вспомните, то сообщите. Но лучше не по телефону. Лучше просто попросите меня о встрече, вот по этим номерам, - Игорь Николаевич протянул ей бумажку с номерами телефонов, - здесь нашего отдела, городской, и мой мобильный. Не я, так другой кто придёт. И вообще, о нашем этом разговоре… Видите, я даже не записывал ничего.

- Я понимаю, Игорь Николаевич, понимаю. Что это очень серьёзно. Обязательно сообщу, если что вспомню.

- И ёщё, Нина Олеговна. Не думали вы установить отцовство Александра?

- Мне-то оно зачем? Я и так знаю, что он отец.

- Она же его наследница.

- Ничего его мне не надо. Что ж я, приеду к родственникам мне незнакомым, что-то с них требовать? Да с какими же глазами? Тем более, Саша говорил, что они в деревне живут, родители-то. И так он им хлопот надавал, а тут и я ещё с этим наследством! Ничего мне не надо. А захотят на внучку или на племянницу посмотреть – запрещать не буду. Пожалуйста! Если Сашу к себе не возьмут хоронить, то я это здесь сама сделаю. И им сообщу. А дальше – их дело. Захотят общаться, я не против.

- Ну, что же, Нина Олеговна, дело это ваше. Я обязан был об этом спросить, об экспертизе-то. Спасибо  за помощь. Надеюсь, что не последнюю.

9

Почти через неделю из колонии, в которой находился Поляков Михаил, поступило сообщение, что заключённый Поляков хочет сделать лично капитану чистосердечное признание и просит обеспечить с ним встречу. В заявлении Михаила было сказано именно капитану, а имя-отчество добавил уже подполковник. Раз такая «личная» просьба, то, конечно, либо самому ехать, либо Михаила сюда доставлять. Выбрали самое простое – поехал Евгений Семёнович. Евгению Семёновичу и в голову не могло прийти, в чём могло быть чистосердечное признание. Подумал, что, вероятно, так Поляков хотел обеспечить встречу для передачи письма Николаю Васильевичу. Но странно, ведь начальника он предупредил, что Поляков может попросить дополнительную встречу, что он обязательно приедет. «Ну, что же, поеду за признанием», - подумал Евгений Семёнович и отправился на автовокзал.

Встреча с Поляковым состоялась утром следующего дня. Автобус запоздал из-за поломки. Пока то, да сё, время прибежало к ночи. Пришлось в Волгограде в гостинице переночевать. Сначала собирался туда-обратно, одним днём, не получилось…

- Здравствуйте, гражданин капитан, - сказал вошедший Поляков.

- Доброе утро, Михаил, садитесь. Поговорим. Письмо приготовили?

- Не до письма мне. Как-нибудь в другой раз. Я после нашего разговора все ночи не сплю, всё про убийства думаю, да и про остальное.

- Но я за каким-то признанием чистосердечным. Не вы же убили, не вы и грабили отца и сестру, в чём вам-то признаваться?

- Есть в чём. Может быть, из-за этого Сашку и отца…

- Вы хотите устно, под протокол, или написать?

- Как правильно, так и делайте, вам виднее.

- Давайте так, Михаил. Вы мне всё расскажете, в чём признаться хотите, а потом вместе и решим, как поступить. Идёт?

- Мне всё равно как. Расскажу, а там решайте.

- Слушаю.

- Я про что думал-то. Не Сашкины дружки это сделали. Мои это дружки. Кто остались на свободе. Думаю, что эти двое, которые Сашку-то, это Федька Боров, ну – Боровков, свидетелем он был в суде, в Туле. А второй Генка Клык, по кличке, а так – Клыков. Он не свидетель, а тоже участник, на себя я взял всё. Оба они участники, и Генка тоже. Ещё у нас был Валерка Фоняков, Фуня. Тоже из нашей группы, ну, шайки – по-вашему. Но Фуня тогда в отъезде был, на родину поехал. Так нам сказал, а куда – не знаю. А у меня тоже кличка была, Пан, потому что Поляков.

- Почему вы так решили, что это они?

- Ну, может быть, и не они, другие. Тоже мои, конечно. После меня с ними мог ещё кто-нибудь образоваться. Какие там у них дела сейчас, не в курсе. Просто знаю, что у Федьки ножик был, самодельный, из напильника такого, личного, плоского такого, ромбиком который. По серёдке утолщение. Словом – заточка. Он его под ножны подгонял. По длине. Ножны у него были красивые от старого ножа, потерял он его. Вот под них и подгонял, по ширине, а больше по длине. И рукоятку к нему заказал, не сам делал, наборную. Это он не умел делать. Федька один из нас всех ножик носил. Мы все работали без этого. Как мы говорили – «на сухую», то есть без мокрухи. А Федька такой, запросто мог и человека ширнуть. Так вот, если из моих дружков это были, то без Федьки не обошлось. А кто ему помогал, не уверен, но они давно сдружились, Федька-то с Генкой. На мокрое пойти было с чего, если они про это прознали…

- Что вы имеете в виду? Про что прознали?

- Дело такое было. Мы вышли на одного с капиталом, в Смоленске жил.  Он в Ялте квартирку себе приобрёл и дачку там же, такую приличную. В Смоленске-то у него ничего не было, в квартире-то. По-тихому проверили, он особо-то и не охранял эту квартиру. Поэтому просто было проверить. Подумали, что в Ялте и надо искать. Поехали в Ялту, начали с дачи. Ничего не нашли. С неделю ей занимались. Двухэтажная. Тоже сделали по-тихому, чтобы не забеспокоился. Теперь за квартирой очередь. Ждали почти месяц, пока она не оказалась без хозяев. Был сторож, но за этот месяц мы и к нему ключик нашли. Он сторожил только при полных отъездах хозяев. В ночь, когда мы в квартире-то появились, этот сторож уже крепко спал. Ну, в квартире кое-что было, но не так уж и много, как мы думали. Вероятно, где-то ещё есть, либо много потратил на квартиру и дачу. Может, капитал-то и в банке заграничном держал. Тогда, ведь, многие из них так делали.

- И вы искали это где-то?

- Пробовали. Потом. Но я про эту квартиру продолжу. Досталось мне искать в столе. Большом таком, двухтумбовом. В одном ящике полно бумаг было, так, без разбору, как хлам, думаю. Там все ящики под замком были. Но это не дверь, такой замочек-то. Шарю в этом столе по ящичкам, и вот в дальнем самом уголке, в одном, под бумагами, кожаный мешочек с затяжкой, ну, как кисет, примерно. Кожа тонкая, как ткань. Развязал, а в нём бриллианты, одиннадцать штук оказалось. Сразу-то тогда я и не считал, в карман положил и всё. Дома уже. Вот, одиннадцать бриллиантов и два алмаза. Один жёлтого цвета, а другой – красного, но ещё почти кругом в породе, как в оправе, это красный который. И про то, что и это алмазы, тоже ценные, даже и больше, чем прозрачные-то, мне в Феодосии спец сказал, я туда на консультацию ездил. Сказал, что самый ценный – красный, в породе. У коллекционеров. И прозрачный тоже из алмазов, огранённый только. Брюлик, словом, бриллиант. Я его только один возил, все не стал. А дружкам своим про это ничего не сказал, скрыл. Подумал, что вот теперь, можно сказать, обеспечен на жизнь, брошу воровать. Уеду куда-нибудь, может, даже, и паспорт сменю, от дружков схорониться.

- Ну и что же с камешками получилось дальше?

- А дальше я их в Ростове спрятал, дома. Я почему подумал про своих про убийство-то. Они же могли прознать про эти камешки. Может через спеца из Феодосии, может, и ещё откуда. Ведь они искали в квартире у отца, потом у сестры. Вы же сказали, что всё перерыли. Не магнитофон, положим, же или что ещё искать, чтобы перерывать квартиру. Магнитофонов-то сейчас нет уже. Конечно, какую-то мелочь.

- Логично. А куда же вы их так запрятали, что не нашли?

- В шахматы дяди Колины. Он их отцу отдал, в шахматы они играли, прямо сражались - кто кого. Вот дядя Коля и отдал отцу эти деревяшки.

- А причём деревяшки?

- Так у дяди Коли ещё каменные есть, из какого-то камня. Вот я камешки эти мои по деревяшкам и рассовал, по фигурам. У них подставка побольше, чем у пешек. У шахмат как, на подставке снизу приклеен кружочек из ткани, плотной такой, как клеёнка. Его снял, где нужно, луночку по размеру сделал дрелью, положил камешек, кусочек салфетки бумажной, смятой, мокрой, натолкал, чтобы зафиксировать, потом ткань на клей и – играй в своё удовольствие. Там даже одна фигура и покалечилась. Конь чёрный. Я для алмаза красного, который  в оправе, дрелью, ну, шуруповёртом, лунку делал, сверлом на десять, но всё места не хватало. Сбоку так сверлом пошуровал, расширил, потом углубил, а штырёк и срезал. Голова отскочила. Я её потом на маленький гвоздик на клей поставил. У этих шахмат, у коней, головы пластмассовые, со штырьком. Это так у дешёвых шахмат делают. А у дорогих кони сплошь из дерева. На станке делают заготовку, потом голова вырезается. Если бы так было у этих шахмат, то голова бы не отскочила. У них и навершия у королей и королев, ферзей, то есть, тоже делают из пластика. Так проще делать. У ферзей круглые, а у королей на конус, обратный такой.  У коня понемногу расковырял и поместилось. Только, вот, с головой… Всего тринадцать камешков, а фигур шестнадцать. Я уж из-за коня не решился дырявить королей и ферзей. Сломаются, ножки-то у них тонкие, что тогда делать. С конём-то получилось почти незаметно. Отец ничего не заметил. Так я в одну ладью ещё камешек добавил. Не помню, в какую точно, думаю, что в чёрную. Ну да, в чёрную и положил. У неё ещё на одном зубце башни лак чёрный сковырнут, до дерева. Но это не я, так и было до меня. Потом отец шахматы возвратил дяде Коле. Потом снова у нас оказались. Но я не беспокоился за камешки. Не дома это надёжней. Вот они, дружки-то, не догадались об этом.

- Да, занятная история! А знаете, Михаил, а ведь я сейчас как раз владелец ваших камешков.

- Как это владелец?

- А шахматы эти сейчас у меня, дома. Мне их Николай Васильевич отдал, сказал – без возврата. Мы с ним часто играем, к нему прихожу, навещаю, и одну-две партийки и играем. С часами. Я их с работы принёс. У  Николая Васильевича не было часов. Он ведь сам с собой играл. Так вот… Хозяин сменился… Но это я шучу. Хозяин камешков теперь государство.

- Если бы вы захотели стать хозяином, вы бы не сказали про шахматы.

- Ещё у меня к вам вопрос. Есть ли у ваших дружков огнестрельное что-нибудь?

- При мне, когда с ними вместе был, такого у нас не было. А теперь не знаю. Если они убили отца и Свирю, то может и быть, если на такое пошли. Это, ведь, взаимосвязано.

- Да, согласен. Будем иметь в виду… Ну, что же, Михаил. Я рад, что вы решились на такой поступок. Теперь так, думаю. Вы сейчас напишете чистосердечное признание, в наш отдел, не в Тулу, где суд был, поскольку это уже относится к другому делу, и по нему и выяснилось. А напишете только то, где найти эти камешки. Что, мол, в процессе моих противозаконных деяний у меня оказались одиннадцать огранённых алмазов и два неогранённых, жёлтого и красного цвета, которые я спрятал в основания шахматных фигур. Шахматы принадлежат соседу моего отца, Николаю Васильевичу Гусеву. Проживает по адресу такому-то... Ничего другого писать не надо, По этому признанию будет вестись следствие. На следствии подробно и расскажете, откуда всё взялось, как и когда. Скорее, следствие будет проходить в Ростове, у вас на родине. Может быть, что и в Туле, но и с нашим сотрудником тоже. Думаю, ещё встретимся. Теперь про дружков ваших. Отдельно опишите приметы всех, которых знаете, где примерно могут находиться. Они, ведь, не жители Ростова?

- Нет, не жители. Во всяком случае, до того, как я сюда попал, они в Ростове не проживали.

- Вы следователю потом подробно расскажете, мне только для информации. Где вы познакомились с дружками этими?

- В армии. Нас призвали в тринадцатом году, на год. Служили под Хабаровском. Там и познакомились. Потом они разыскали меня, предложили денег подзаработать. Я и согласился. Как в фильме «Берегись автомобиля» - деньги брать только у богатых, которые, конечно, их наворовали. С работой в это время не очень, пятнадцатый год. И специальности никакой. Учиться я не мастак, туго с этим. У отца на шее. Вот и пошёл с ними. Так что их адреса домашние можно узнать, через часть нашу, где мы были. Только вряд ли они там живут, по этим адресам.

- Михаил, а как получилось, что в Туле вы один, а где дружки-то были?

- Там же и были они. В квартиру я один пошёл, с пистолетом-пустышкой, ну, игрушкой. А Федька с Генкой на улице, у дома. Соседка полицию вызвала, шум в квартире услышала, на площадку вышла когда,  ребята и проморгали. Да и откуда им знать об этом? Повязали меня. Выводят, а я знак им подаю…

- Какой знак?

- Ну, что на себя всё беру. Это Боров… Федька придумал. Головой вправо или влево, а потом вверх посмотреть: значит, всё на себя беру, можно быть свидетелем и даже валить до конца. Фёдор знак увидел и моргнул мне, что понял. Вот Фёдор и был свидетелем на суде… там. А Генка оказался в стороне. Если бы копнули поглубже, до армии, то узнали бы… Свидетель кто. Это у нас первый раз было. Я и распечатал эту Федину придумку, до этого всё проходило нормально.

- Понятно… Вот бумага, ручка. Пишите здесь, при мне. Чистосердечное. А о приметах я сам запишу, с ваших слов. О чистосердечном никому другим не говорите. Подполковник знает, да его секретарь. Поменьше об этом информации. Особенно у сокамерников. А с начальником вашим я поговорю. Может, вас в другую камеру перевести?

- Нет, не надо. Ребята в ней спокойные все. Всё нормально. Вот, может, с сестрой только повидаться!?

- Пишите заявление начальнику. Я отдам и поговорю. Думаю, не очень это сложно. И с Марией Сергеевной тоже поговорю. Если от неё что-то надо, привезти, там, из одежды, продуктов?

- Это она всё знает, я ей писал. Спасибо за помощь, гражданин следователь.

- Что-то вы всё, Михаил, гражданин следователь, да гражданин капитан…

- Извините, не запомнил, вы называли себя, а я не запомнил. А спросить постеснялся.

- Евгений Семёнович я, и давайте между нами без гражданина, нарушим правила.

- Теперь запомню. Извините, Евгений Семёнович.

- Так, всё утряслось, наконец. Пишите, потом уж я…

***
Евгений Семёнович прочитал описание дружков, сделанное Михаилом. Очень подробное. Подумал, что лучше бы составить словесные портреты. Судя по подробностям, которые указал Михаил, он так же мог помочь и составить портреты. В колонии, конечно, такого оборудования не было. Евгений Семёнович поехал по знакомым недавно следам в следственное управление Волгограда. Объяснил ситуацию и получил на это разрешение. В колонию за Михаилом не поехал, а позвонил подполковнику Славнову, чтобы доставить Полякова в Волгоград  для следственных действий. Через день Михаил уже «рисовал» своих дружков.

«Прямо художник, в отца», - подумал Евгений Семёнович, сравнивая описание с рисунками. – «Пропадает талант. Но, всё ещё впереди. От него и зависит, будет или не будет этот талант в деле».

При расставании, уже после рисования, Евгений Семёнович поблагодарил Михаила и крепко пожал ему руку. С полученными тремя рисунками и отправился в Ростов.


10

- Алло, здравствуйте, Игорь Николаевич! Это Авилова Нина вас беспокоит. Можно с вами поговорить?

- Здравствуйте, Нина Олеговна! Конечно, можно. Если про наш с вами договор, то я к вам подъеду или вы сюда.

- Да, думаю, что про наш разговор, я на работе сейчас, к концу дня только освобожусь.

- Тогда я еду к вам. До скорого!

Нина Олеговна привела в порядок на складе стол, заваленный разными бумагами, зашторила окошки. Вскоре послышался и стук в дверь.

- Да, входите, не заперто.
 
- Здравствуйте, ещё раз, Нина Олеговна, - сказал вошедший Игорь Николаевич, садясь напротив неё. – Слушаю вас.

- Тут такое дело, Игорь Николаевич, - несмело начала Нина Олеговна, - может, я и зря всё это затеяла, но вы сказали, что всё важно.

- Что вас беспокоит? Я слушаю.

- Да вот, позавчера у мамы на работе пропали ключи от квартиры. Два их у нас. Один большой такой, длинный, от сейфового замка, на три язычка, ну, запоров этих, на три штыря, а другой обычный, плоский, от английского.
 
- А где она работает?

- В городской столовой, посудомойкой.

- Где у неё находились ключи?

- Она всегда их оставляет в верхней одежде, в плаще, там, в пальто. А в этот раз – просто в кофточке. Она переодевается в гардеробной у них, для сотрудников который. Вот там и пропал.

- Может, потеряла? Где-нибудь в другом месте.

- Не похоже, никогда такого не было. Я почему позвонила-то. Ведь и Машу ограбили. Она же Мишина сестра. Дядю Серёжу сначала. Искали что-то. Я ещё почему забеспокоилась. Чувствую, что кто-то, как будто за нашей квартирой следит. Так прямо не скажу, где и как. Но, вот, тревога какая-то, как будто кто смотрит. Не в доме, а на улице, у работы, в магазине даже. Дня четыре уже, последних, прямо будто каждый день, а никого не видно. Может, нервное у меня что-то? А как Маша позвонила, мне в голову прямо так и влетело. Ведь Саша к нам приходил.

- А откуда вы узнали, что Машу ограбили?

- Так она сама мне сразу позвонила. Предупредила, что могут и ко мне заявиться. Поэтому я и вам позвонила. Ведь может, да?

- Может, конечно. Правильно сделали, что позвонили. А сейчас-то у мамы вашей есть ключи?

- Да, у нас ещё один комплект был.

- А где сейчас ваша мама?

- Она дома, с дочкой, засопливилась что-то. Она с работы отпросилась, я без больничного поэтому.

- У вас есть телефон дома?

- У мамы, мобильный.

- Позвоните ей, чтобы до вашего прихода никому не открывала. На всякий случай. И дверь на внутреннюю защёлку чтобы. Может, и напрасные такие хлопоты, но, сами понимаете…

- Что вы, конечно, так и сделаю.

- Нина Олеговна, давайте так договоримся. Мы на время расстанемся. Я на работе поговорю, скажу об этом. Думаю, что у вас в квартире устроим засаду. На некоторое время. Но это я один не решаю. К концу дня я к вам приеду, с решением.

- Договорились, буду ждать.

***
Вечером состоялось совещание с информацией от Евгения Семёновича и Игоря Николаевича. Появился и выздоровевший Мишин. Увидев Евгения Семёновича с шахматами в руках, поздоровался с ним и бодро произнёс:

- Всем, всем всем! Состоится турнир «Каждому преступнику по мату». Руководитель – капитан Булгаков. А наше дело – поставлять ему преступников. За дело, товарищи! Даёшь срочное раскрытие!

- Сейчас увидишь эти шахи и маты, - произнёс Евгений Семёнович и положил коробку перед собой на стол, - Смотрите, впервые в вашей жизни. Записывайте ходы!

Когда все собрались за столом, Евгений Семёнович попросил слова, но вместо этого достал перочинный нож, открыл лезвие, разложил и ещё несколько небольших инструментиков: шило, пинцет, лезвие от безопасной бритвы. Все тихо и недоумённо наблюдали за этими манипуляциями.

- Что, вскрытие будешь делать? – поинтересовался Александр Михайлович, - а чем зашивать будешь? Может, ассистенты нужны, поможем.

- Сам как-нибудь справлюсь, - сказал Евгений Семёнович,  раскрывая шахматную коробку, из которой достал двух чёрных коней, выбрал одного из них и сделал над ним шутливый пасс, - посмотрим, чем он закусил. – С этими словами лезвием удалил с низа подставки наклейку, поковырял шилом и пинцетом достал на обозрение камешек, в котором было довольно большое красное вкрапление.

- Ну, как говорил в четвёртом классе один наш двоечник: «Ничего себе задачка, аж об четырёх вопросах!» - изумлённо произнёс подполковник. – Ну, Евгений Семёнович, удивили нас! Просим слова!

- Давайте мы и дальше поищемся, а потом уж и про слово поговорим, - сказал Евгений Семёнович и принялся за работу.

Так всё и оказалось – достали одиннадцать бриллиантов и ещё один  цветной алмаз, жёлтого цвета. Где они находились, угадывалось просто, по небольшой вмятинке, которая легко нащупывалась пальцем в основании фигуры. Остальные фигуры Евгений Семёнович не трогал.

- Что же ты остановился? – спросил Василий Васильевич.

- Сколько велено, столько и достал.

- Кем велено? – продолжил Мишин.
 
- Михаилом Поляковым. Это и есть его чистосердечное. И ещё он помог составить портреты своих дружков, троих. – Евгений Семёнович положил перед собой три портрета. – В Волгоградском управлении составляли. Вот этот – Боров, Боровков Фёдор, второй – Фуня, Фоняков Валерий, а третий – Клыков Геннадий по прозвищу Клык. Михаил у них числился Паном.

Дальше Евгений Семёнович подробно рассказал всем беседу с Поляковым Михаилом. Про нож, про дружбу Фёдора с Геннадием, про Ялту.

Всё это так подействовало на его коллег, что на некоторое время наступила тишина.

- Да, было что искать, вон, россыпь-то какая! Огоньки! Вот тебе и Михаил, каков, а! Догадался так упрятать, - первым нарушил тишину Игорь Николаевич. - Потом, помолчав немного, добавил, - могут объявиться и кладоискатели. Разрешите, товарищ подполковник, довести информацию по этому вопросу?

- Да, конечно, слушаем вас.

Игорь Николаевич подробно рассказал о звонке Нины Олеговны, об утерянных, а, возможно, что и украденных ключах. Почему украденных, потому что ощущение слежения – не просто так, придумано. Ни с того, ни с чего это не бывает. Бывает, конечно. Но давайте, сказал он, к этому отнесёмся как надо. А вдруг…
 
- Ведь если ищут вот эту коллекцию, - Игорь Николаевич показал на стол с алмазами, - то, понятно, не нашли, раз она у нас. Будут искать и дальше. Может, возвратятся по прежним квартирам. Скорее, можно ожидать, к Полякову, свободная она сейчас. Тут, думаю, надо с Марией Сергеевной договориться, входную дверь в нескольких местах потайно закрепить. Не очень это сложно.

- Не усложняйте задачу, Игорь Николаевич, - возразил Александр Михайлович, - пусть проверят, нет там ничего.

- Согласен с Александром Михайловичем, - сказал подполковник, - не можем же мы ещё и квартирой Полякова заниматься, кого-то в неё на засаду, да и не одного… Давайте лучше квартирой Авиловой займёмся. Тем более, причина этому есть. Думаю, пока они не проверят ещё и квартиру Авиловой, повторно не пойдут в прежние. Ориентируемся на это.

- Разрешите, товарищ подполковник? - обратился Игорь Николаевич.

- Сейчас я закончу, тогда. Надо бы так, – обратился к коллегам подполковник, - мы, конечно, отнесёмся положительно к заявлению Авиловой, но надо проверить, возможен ли простой доступ к гардеробу сотрудников на работе у мамы Авиловой. И пошлите с этим в гражданском кого-нибудь из молодёжи нашей, полицейских. Пусть проверят. И ещё. Надо обязательно обеспечить на некоторое время круглосуточное наблюдение за домом и квартирой Авиловой. Не следит ли кто за ней, да и за самими жильцами, как опасается Авилова. Мама её ещё с внучкой сидит, пока она больна. Так вот, выяснить, что я сказал, хорошо бы до выздоровления этой дочки-внучки. Пока народ в квартире, не сунутся. Но понятно, дней нам отпущено не очень много, так что – надо постараться.

- Наших возможностей на это мало, надо привлекать полицейских, - дополнил свои опасения о качестве организации такой работы Александр Михайлович.

- Да, конечно, нам понадобится ещё человека три, а то и больше. Я об этом поговорю завтра в Управлении. Думаю, что помогут. Ещё что хочу вас попросить. Если опасения Авиловой подтвердятся, то надо подготовиться к этому. Подумайте, как нам обеспечить поимку преступников. Да и как при этом обеспечить безопасность жильцов квартиры. Понадобиться это может очень скоро. Завтра слушаю ваши предложения. Нам надо быть готовыми… Что у вас, Игорь Николаевич?

- Я договорился с Авиловой, что сегодня к концу дня с ней встречусь, скажу наше решение. Вот, что мне ей передать?

Немного подумав, подполковника сказал:
- На мой взгляд, вот что. Мы проверим, ведётся ли со стороны наблюдение за квартирой. Пусть она и мама её не беспокоятся, ведут себя так же, как и до этого. В обиду не дадим. Второе наше решение мы ей сообщим, когда подтвердятся её опасения. Только в этом случае. А сейчас у нас нет таких оснований, но работу проводить будем. Возможно, что когда-нибудь она и обнаружит наших наблюдателей, они ведь не совсем профессионалы. В этом случае пусть немедленно сообщит об этом. Пусть всё время на связи с ней будет Игорь Николаевич, раз уж он с ней контактировал. Сможете так с ней поговорить, Игорь Николаевич?

- Смогу, конечно. Так и передам. Может только для такого контакта, на всякий случай, мы ей отдельно свой мобильник дадим? Только для такой экстренной связи.

- Это резонно. Есть у нас такой аппарат, Александр Михайлович? Свободный.

- Найдём. Прямо сейчас и выдам Игорю. Сегодня и передаст.

На выходе у двери к Евгению Семёновичу подошёл Адександр Михайлович:

- Ну, Женя, теперь с этими шахматами расставайся!

- Почему это расставайся?

- Как же, они же вещдок.

- Вещдок не они, а камешки эти, бриллианты с алмазами. Доска-то тут с фигурами при чём?

- Так в ней же камешки были ухоронены, значит – всё это вещдок. Можно сказать – и мешок, и зерно. Не будут же на суде перед судьёй из мешка муку высыпать! Вместе с мешком и предъявят.

- Сравнил, тоже! Но я согласен и на вещдок, но с полной компенсацией за счёт государства, таким же вещдоком, но без его ухоронки. Это, уж так и быть, пусть в государство уходит. Мне ничего чужого не надо.

- Так и вещдок-мешок этот не твои, а Гусева.

- Он мне их отдал, подарил, можно сказать. Он подтвердит, что эти шахматы уже давно мои. Впрочем, я согласен на компенсацию и не со стороны государства, ограничусь нашим отделом. Покупайте такие же, а эти отправляйте в музей наш, с вещдоками.

- Ты, прямо серьёзно, я же шучу.

-  А то, Саша, я не знаю тебя. Уж не один килограмм соли съели! За совместным обедом. Супруге кланяйся!

- И ты так же!

- Игорь Николаевич, - обратился к проходившему мимо коллеге Александр Михайлович, - пройдёмте ко мне за аппаратиком…


11

- Кто там наблюдает за домом и квартирой Авиловых, Александр Михайлович? – спросил на совещании через четыре дня подполковник. – Есть какие результаты?

- Пока нет. Мы всем полицейским раздали фотографии с рисунков. Но мы их пометили номерами, имён и фамилий на них не писали. Только номер. Вот так, по очереди: Боровков, Клыков, Фоняков – первый, второй, третий.

- Но могут быть и другие! Как тут быть?

- Понятно, могут. Мы наблюдаем – следят ли за домом, заметно ли что такое. А уж кто следит – неизвестно. Могут и не эти.

- Да уж куда теперь деваться? Давайте, можно сказать, - до победного.

 - Авилова, младшая, ходит на работу, – продолжил Александр Михайлович, - мама её пока с внучкой. Завтра уже выписывают. А в наблюдатели нам дали двоих толковых ребят, полицейских: Якова Кузьмина и Сретенского Сергея, младших сержантов. Очень незаметно действуют. Дежурят когда вдвоём, когда по очереди. Расположились в квартире и в подъезде в доме напротив. В квартире, конечно, по договорённости с хозяином. В ней живёт пенсионер, Виктор Николаевич Ходяков, немного за семьдесят лет. Раньше работал в школе, учителем пения и рисования. Квартирка у него небольшая, но двухкомнатная, так что особо и не стесняют. Виктор Николаевич вникся в это дело, сколько, говорит, надо, столько и пользуйтесь.

***
На следующий день, как раз после выписки Светланы, дочки Авиловой, поступил сигнал от Кузьмина и Сретенского, что напротив дома, в котором квартира Авиловой, поставлена «семёрка» с тульскими номерами (определили по соответствующему региону – 71), в которой открыли капот и как-будто ремонтируют что-то. Для прохожих – ремонтируют, а со стороны наблюдателей – точно, самая настоящая туфта, если определять по известному жаргону. Постояла часа три и уехала. Ребята передали номер машины в отдел. Но его в картотеке не оказалось. Вероятно – поддельный. Случилось это в четверг. На следующий день эта же машина стояла почти на том же месте уже в семь двадцать утра. Простояла, пока все обитатели квартиры, Авилова с дочкой и её мама, не ушли по своим делам. Перед восьмью часами снова открыли капот и багажник. Сретенский опознал хлопочущего у машины как человека с номером два, то есть, - Клыкова. В прошлый раз был другой, по фото его не опознали. Да он и не очень показывал лицо, всё больше кепочкой прикрывался. Машина уехала, но возвратилась к пяти часам, подождала возвращения сначала мамы с дочкой, а потом и мамы Авиловой и уехала. Машину в этот раз поставили на той же стороне улицы, но у другого дома.

В выходные машина не появлялась, но тот же второй показался в субботу утром на некоторое время на улице на стороне дома Авиловой, подождал, пока мама Авиловой не уйдёт на работу, и удалился в противоположном направлении.

Эта информация подтвердила опасения Авиловой Нины – за квартирой и домом кто-то наблюдает, и этот кто-то точно из группы Полякова Михаила.

Вечером в субботу было срочное совещание, на котором подполковник задал вопрос коллегам, что им надо делать, чтобы поймать злоумышленников.

- Я просил вас недавно, - начал подполковник, - подумать, как нам безопасно для всех Авиловых задержать преступников. То, что они хотят попасть в эту квартиру, сомнений не вызывает. Кто хочет что-то сказать?

- Если можно, то я скажу, - начал Мишин, подполковник кивком разрешил. -  Думаю, можно прямо в квартире засаду сделать, прямо с понедельника. Они же днём пойдут, когда никого не будет.

- Это можно, но рискованно, - возразил Евгений Семёнович. – Они не лопухи какие-то, запросто могут эту засаду вычислить. Нам, думаю, надо из квартиры выселить жильцов. А засаду в ней совсем не устраивать, а только у дома. Тут скрыться не очень сложно.

- А что значит жильцов выселить? - спросил Игорь Николаевич. – И куда их выселить?

- Вот  об этом давайте и подумаем.

- Я согласен с Евгением Семёновичем. Предложение дельное. И безопасность для Авиловых, можно сказать, - стопроцентная, - подполковник обвёл всех взглядом.

- А может, - обратился Игорь Николаевич, - я поговорю с Ниной Олеговной, чтобы они на недельку-другую выехали из квартиры, в отпуск, например. И чтобы лучше об этом узнали и Поляковские дружки. Вот как бы это обустроить?

- Пожалуй, так и сделаем. Поговорите, Игорь Николаевич. А потом решим, если получится, как нам поступить, в зависимости от ситуации.


***
- Нина Олеговна,здравствуйте, Игорь Николаевич это.

- Здравствуйте, Игорь Николаевич. Собиралась вам только что позвонить, узнать, как там наши дела.

- Мне бы не только с вами, но и с мамой вашей.

- Приезжайте, хоть сейчас, мы дома.

- Еду.

Нина Олеговна открыла на звонок в дверь:

- Проходите, Игорь Николаевич, с мамой познакомлю вас.

Вошли в комнату.

- Мама, вот наш спаситель, Игорь Николаевич, я говорила тебе. Игорь Николаевич, это мама моя, Ольга Семёновна.

- Очень приятно, Ольга Семёновна, познакомиться.

- Садитесь, Игорь, я по-простому буду, если можно?

- Конечно, можно, - сказал, садясь на стул, Игорь Николаевич. – Нина Олеговна права, следят за вашей квартирой, точно мы установили.

- И что же нам делать, Игорь? – беспокойно спросила Ольга Семёновна.

- Вам бы надо недельки на две в отпуск, с отъездом.

- Мне не дадут, - сказала Ольга Семёновна, - я недавно была в отпуске, да ещё, вот, и с внучкой сидела…

- Я могу взять, попрошусь, замена есть, - добавила Нина Олеговна.

- Всем дадут. Это наша забота. Вот только куда бы вы могли уехать, есть у вас такие места?

- Да, есть, - сказала Ольга Семёновна, - я обычно в отпуск еду к двоюродной сестре, в деревне она живёт, в Тверской области, почти на Селигере. Нина, ты тоже к ней как-то ездила…

- Ездила, со Светкой вместе, когда ей три годика было. Хорошо там, просторный дом, да и она вдвоём только с мужем. Примет, конечно. Только предупредить надо бы.

- Этим мы займёмся через их участкового. Ольга Семёновна, вы адрес их мне дайте.

- Нина, возьми, там, в столе, блокнот.

Нина принесла адресный блокнот, Игорь Николаевич переписал адрес, потом достал из портфеля два листочка бумаги и две ручки:

- Вот вам бумага, напишите заявления на очередной отпуск, на две недели.

- А как же, завтра, ведь, воскресенье? – сказала Ольга Семёновна.

- Вы пишите заявление четвергом, с понедельника чтобы в отпуск, в пятницу будет приказ, утром в понедельник всё будет готово. Я сам этим займусь. Всё получится. А вам надо завтра по магазинам, купить всякого, что необходимо туда. Сами знаете – чего и сколько. И побольше и погромче об этом говорите с соседями. Билеты на поезд вам будут готовы утром в понедельник. До Москвы, а дальше, ведь, вы электричкой?

- Да, до них электричкой, потом автобусом, там недалеко совсем.

- В понедельник за вами придёт такси, до вокзала, часа за два до отхода поезда. Грузитесь подольше, чтобы все видели, что уезжаете. Вот такое представление будет.

- Но нам назавтра деньги в банке надо взять, продукты-то… - беспокойно сказала Нина Олеговна.

- Мы это предусмотрели. Вот вам на расходы, без билетов, шестьдесят пять тысяч. Здесь купить, там пожить. Ведь отпускные вы получить не сможете. А билеты вам в подарок. Это не я так придумал, так в отделе решили. Только деньги эти мои, но мне их вернут, на той неделе. Так что – не беспокойтесь. Всё будет хорошо. Да, совсем забыл, - посмотрев на Нину Олеговну, сказал Игорь Николаевич, - на следующей неделе, в четверг, за Сашей приедут родственники. У себя решили похоронить. У вас не получится попрощаться, никак не получится.

- Да, я знаю. Они мне сообщили. Я уж об этом не стала вас беспокоить. И так у вас дел много. Я уже попрощалась. Они хотели и дочку посмотреть, но тоже это сейчас не получится.

- Мы их предупредим, чтобы они не волновались, почему вас нет.

- Я им напишу, согласуемся как-нибудь. Было бы желание. Раз хотят, я не против, и у Светланы появятся ещё бабушка с дедушкой, ещё кто-то, даже не знаю их состав, может, дядя или тётя, двоюродные какие-нибудь… - Потом посмотрела на Игоря Николаевича, – что это я об этом, о ерунде какой-то. За деньги и билеты спасибо, а то ж я забеспокоилась, про магазины. Сейчас такая дороговизна, чего ни возьми…

- Не беспокойтесь, это всё мелочи, по сравнению… Сами понимаете. Я пойду, а у вас завтра большой день. Ещё раз напомню – побольше беготни всякой и шума, перед отъездом. Вы мне ваши ключи от квартиры оставьте, на всякий случай. Возможно, придётся нашим ребятам и сюда заглянуть.

- Да, конечно, вот, мои возьмите, - сняла с гвоздика и протянула ключи Нина Олеговна, - у них плоский немного заедает. Это лишний наш комплект, а свои я отдала маме, чтобы открывалось хорошо.

Игорь Николаевич взял ключи, попробовал работу плоского в замке:

- Понял, как им… сработаем. Если что-то срочное, Нина Олеговна, то позвоните мне по нашему телефону, в любое время. Спокойной вам ночи!

- До свидания, Игорь Николаевич. Спасибо ещё раз!

***
Всё воскресенье, пока были походы по магазинам, Кузьмин и Сретенский внимательно наблюдали за округой дома Авиловых. Оба одновременно заметили ещё раз второй номер, Клыкова, с которым,  как показалось Сергею, совсем незнакомый человек. Такого на фото не было. Но это было как-то вскользь, поэтому точно об этом сказать Сергей не мог. Но «второй» - это абсолютно точно. Так что задумка оперативников сработала. Те, кому надо – увидели то, что требовалось им предъявить. Теперь дело остаётся за понедельником. До понедельника младшие сержанты и разошлись. Да и эти «вторые» тоже исчезли.

В воскресенье, в час дня, Игорь Николаевич позвонил Нине Олеговне и сказал:

- Нина Олеговна, мы взяли для вас билеты на Ростовский, на полчетвёртого дня, на завтра. Так что у вас ещё запас времени. Приедете в Москву полвосьмого утра, на Казанский. А вам как раз это место и надо; потом на Ленинградский, там через площадь, под землёй. Такси прибудет к вам в два дня. Погрузитесь и поезжайте на вокзал. А я в понедельник с утра по вашим работам пробегусь. Потом вам позвоню, но это не совсем обязательно, потому что будет так, как я и сказал. Но просто для вашего спокойствия об этом.

- Спасибо, Игорь Николаевич, всё поняла. Тут на ваш телефон деньги какие-то пришли…

- Не обращайте внимания, это пополнение счёта. Мы с вами и потом будем созваниваться. В отпуске вашем. Мало ли что…

***
В понедельник с утра Нина Олеговна ещё сходила в промтоварный магазин, как договорились с мамой, для небольших подарков сестре и её мужу. Личных и по хозяйству. К двум часам все вещи были сложены Подъехало такси. Погрузились, поехали. За время погрузки Нина Олеговна не обратила внимания на двух мужчин с полными пакетами в руках, которые прошли в их подъезд. После отъезда такси эти двое открыли квартиру Авиловых и вошли в неё. Это были два оперативника. Так решили при обсуждении вопроса о задержании преступников. Будет засада и в квартире, а также и в окрестностях этого дома.

Слежки в понедельник у дома младшие сержанты Яков и Сергей не обнаружили. Вероятно, что решили удостовериться в отъезде непосредственно на вокзале. Чтобы здесь уже лишний раз не светиться.

Возможен был и дневной визит грабителей, поскольку помех этому, кроме случайных глаз соседей, не было. Но подполковник больше склонялся на ночное время. Для ухода от всяких случайностей. Остановились на круглосуточном наблюдении и засаде. Ожидали даже в эту ночь. Терпение-то у них уже кончилось, так руки жгла эта добыча. В квартиру отправили к тем двум оперативникам, с пакетами в руках были которые, ещё двоих.


12

Так и получилось. Без двадцати минут до двух ночи в квартиру поступил сигнал о появлении троих возможных посетителей. Те или нет, наблюдатели не рассмотрели. Но их целеустремлённость угадывалась по характеру их передвижения. И точно – все трое вошли в подъезд, открыли дверь, оба замка, остановились в прихожей.

- Давай фонарь, Клык!

Но тут вспыхнул свет.

- Стоять всем на месте! Стрелять будем! Всем лечь на пол! Руки за голову!

Ошалевшие от неожиданности жданные гости квартиры прямо рухнули сначала на колени, потом ничком.

- Что же ты, падла, нам устроил? – зашипел на Клыка Фёдор. – Говорил же тебе отнаблюдать до конца.

- Я же на вокзале их видел! Зачем сюда-то?

- Не разговаривать! – прикрикнул на них оперативник, - тихо лежать!

Всем надели наручники и вывели на улицу. У Фёдора обнаружили нож в кожаных ножнах. У других никакого оружия не было. Там уже находился наряд полицейских с машиной, в которую и усадили незадачливых подельников.

Допрос состоялся немедленно, по горячим следам.

Первым допрошен был Боровков Фёдор Антонович.

- Расскажите, как и почему вы оказались с этой квартире?

- Хозяева уехали, вот мы и решили пошманать.

- Что вы думали здесь найти?
 
- Нам всё равно что, что попалось бы, то и наше.

- Может быть, то же, что и в квартире у Полякова? Или у его дочери?

- Не знаю я никакого Полякова с дочерью.

- Скажите, гражданин Боровков, вам знаком такой Свиридов Александр Семёнович?

- Впервые слышу.

- Где вы проживаете в настоящий момент?

- Здесь, в Ростове.

- Адрес назовите.

- В гостинице я, у вокзала.

- С какой целью прибыли в Ростов?

- Город посмотреть. Понравился, вот. Закурить не найдётся?

- Давайте с куревом попозже. Я не курю, не переношу и дыма. Так что потерпите. Скажите, где вы были в пятницу девятнадцатого августа? С часу до двух ночи.

- Вы ещё про прошлый год спросите! Где был…  Помню я, что ли? В гостинице, наверно, где же ещё?

- Вам что-нибудь говорит фамилия Поляков?
 
- Вы уже спрашивали, гражданин следователь. Не знаю я Полякова и дочку его не знаю. Поймать на чём-то хотите? Не получится!

- Я про другого Полякова, про Михаила Сергеевича, который в колонии сейчас.

- Тоже не знаю, не встречался. А что он натворил? На меня хотите повесить?

- Как же так? Вы же были свидетелем у него на суде. В Туле.

Боровков воровато позыркал глазами и проскрипел сквозь зубы:

- Так это когда ещё было. Что я, помнить всех обязан, что ли? Может, и Михаил тогда был, а может, и Владимир.

 - Ну, что же, не помните, так не помните. Память у вас отшибло сегодня. Это понять можно. От испуга. Так будем считать. Думаю, что вы не помните, когда и в армии служили? Вместе с этим Михаилом, которого не помните. Как вы вместе с ним по квартирам добывали себе на пропитание. Кстати, Михаил-то вас не забыл. Вот, он вас даже и изобразить помог. – Александр Михайлович достал из стола фотографию Боровкова, которую помог воспроизвести Поляков Михаил.

- Вот, сука! Заложил!

- О, и память сразу проклюнулась! Может, теперь вспомните, за что вы убили Свиридова Александра Семёновича и Полякова Сергея Михайловича? Нож ваш мы отдадим на экспертизу, установят, что им и были убиты Свиридов и Поляков. Вам лучше во всём сознаться. Без подсказки. А то мы и ещё что-то можем назвать.

- Мне подумать надо. Да и покурить хочется. Сигареты у меня были. Вместе с ножом их взяли. Можно мне их вернуть?

- Я прикажу. – Александр Михайлович нажал на кнопку, вошёл конвоир. – Отведите задержанного в камеру. Сигареты ему возвратите, только без спичек или зажигалки.

- Спасибо, гражданин следователь. – Потом обратился к конвоиру, - ну, пошли, что ли, служивый!

***
Клыкова Геннадия в соседнем кабинете допрашивал Евгений Семёнович.

- Задержанный, знаком ли вам такой Поляков Михаил, по отчеству Сергеевич. Здесь, в Ростове, проживал до колонии.

- Нет, не знаком.

- А Свиридов Александр Семёнович? Он не здешний, из Архангельской области.

- И этот мне не знаком.

- Как же так! Вас же видели девятнадцатого августа в Ростове, да ещё и ночью, со Свиридовым и вашим другом Боровковым. У нас имеются показания свидетеля.

- Мало ли там, кто что увидел. Не был я там.  Мы с Федькой не были.

- Где там?

- Где… где. Ну, там, в Ростове.

- Так вы и сейчас в Ростове.

- Ну, значит в Ростове, где Свиридов.

- Свиридов, которого вы с Фёдором Боровковым убили, вот где. Напротив дома Полякова Сергея Михайловича, отца Михаила, которого вы не знаете, как говорите, но с которым вместе служили в армии. Под Хабаровском. Что, и это не помните? Совсем заговорились, Клыков. Раз уж мы вас взяли, то, надо думать, не зря. Просто так это не делается. Я бы вам всё рассказал, но вам и нам важно,  чтобы вы это сделали сами. А вот вы этого понять не хотите. О себе теперь подумайте.

Клыков молча посидел некоторое время. Потом вздохнул и сказал:

- Убивал Свиридова и Полякова, потом, Федька. Ножом. Сам его делал. Мы камешки искали, которые заныкал Мишка. От нас скрыл. В Ялте мы брали квартиру одну. Думали, что он их дома схоронил. Где же ещё? Мы узнали про это от одного хмыря, Мишка к нему ездил с камешками, оценить. Мы и поняли, откуда они.

- А почему именно про Ялту подумали? Может, в другом месте брали?

- Нет, он сразу после нашего шмона и подался в Феодосию, к этому спецу. Он ему возил несколько штук. Не все. – Клыков помолчал, потом продолжил. – Получилось так. После суда в Туле, уже года через три, оказались мы с Федькой в Феодосии. Встретили там этого спеца. Он спросил нас, мол, как, пристроили брюльки-то? А то я помогу. А мы не в курсе, какие, говорим, брюльки? Ну как же, говорит, ваш Мишка приходил ко мне, с тремя, там жёлтый с красным и чистый. Даже и знаю, говорит, у кого они были, заметные потому что, раньше встречались. Да у того и ещё были. Спросили – у кого это? Он и назвал смоленского этого, у которого в Ялте мы искали. Мы догадались, в чём дело, про Ялту-то. Ну, как узнали, так сразу и домой к нему. В Ростов. А там, у отца-то, Мишкин дружок из колонии. Мы подумали, что он уже по Мишкиной наводке с этими камешками что-то сделать хочет.

- А этот спец знал, сколько у Михаила камешков?

- Он сказал нам про три, видел которые. У Мишки-то. Больше он ему не показывал. Он сказал, я уж говорил,  что у смоленского ещё должны быть.

- Слушаю дальше, продолжайте.

- Ну, вот, встретили мы как-то этого дружка. Документики  Фёдор посмотрел – точно, от Мишки. Фёдор говорит ему, что знаем, зачем он приехал, и по каким делам. А он говорит, что эти дела нас не касаются. Фёдор и предложил ему помочь квартиру пошманать, вместе поискать то, зачем он приехал. За чем я приехал, говорит, квартиры не касается. Нужно вам что найти, так без меня, уеду – ваше дело. А при мне я не позволю, Мишке подлянку делать. Тогда Фёдор снова решил к нему подкатить, предложить хорошую долю. В пятницу он с кралей своей, Ниной зовут, в кино пошёл на самый поздний, потом гуляли до часу ночи, а в час сорок, примерно, появился у дома. Мы к нему. Предложил Фёдор эту долю. Он снова не согласился. Тут, смотрю, а он ойкнул и тихо опустился на землю. Федька его ножом успокоил. Потом Федька мне говорит, в разные стороны уходим, а сам по карманам этого дружка, ключи забрал.

В это время в кабинет вошёл Александр Михайлович:

- Можно, я к вам пристроюсь. Я уже закончил, досрочно. Попросился до завтра.

- Конечно, товарищ майор. Клыков, тут, правильно решил свою судьбу. Сейчас мы дошли до убийства Свиридова.

- Так кто же его?

- Боровков. Тем ножиком, о котором говорил Поляков Михаил.
Клыков быстро взглянул на Евгения Семёновича, потом на Александра Михайловича. Оба заметили этот взгляд.

- Вот видите, гражданин Клыков, я же говорил вам, что многое мы знаем, шанс вам даём свою судьбу облегчить… Ну, что, Александр Михайлович, послушаете дальнейшее?

- Да, продолжайте.

- Пошли на квартиру. - Гражданин Клыков, вы остановились на убийстве Свиридова и ключах. Дальше вы что делали?

- А Боровков говорит, что в гостинице жили, - подключился майор.

- Нет, мы в квартире этого, вот, Володьки, ну, третий с нами который. Познакомились случайно в кафе. Пожаловались, что остановиться негде. Вот он нам и предложил. Квартирку ему родители оставили. Один живёт.

- Скажите, задержанный, вам знаком вот этот человек? - спросил Евгений Семёнович, показав Клыкову фотографию Фонякова.

- Знаком. Это Фоняков Валерка, Фуня, Валерий Никитович. Где он живёт, не знал и не знаю. Откуда-то с Урала он. Может, Боров знает? Спросите!

- Спросим, спросим. Не беспокойтесь! А что же он с вами не поделил? Почему его с вами не было?

- Да он ещё года два назад отскочил. Уже полностью. Но я слышал, что он погорел. Но про наши дела не сказал. Чего же он будет ещё на себя навешивать? И другого хватало. Уже сидит.

- А с этим Володькой, третьим-то, беседует Василий Васильевич. Но уже закончил. Не знаю результатов, - пояснил майор.

- Продолжайте, Клыков. Вы остановились на убийстве Свиридова. После возвратились на квартиру Владимира. Дальше…

- Поварова  Владимира. Отчества не знаю. Ну, решили сами с квартирой разобраться. Полякова-то. Подождали, пока хозяин на ночное дежурство уйдёт, зашли. Ищем-ищем, всё впустую. Не то, что брюлек, вообще ничего толкового нет. Потом слышим, в двери замок кто-то открывает. Фёдор за дверь шмыгнул, а я не успел. Смотрю, хозяин стоит, смотрит на меня, по квартире. Говорит, что, мол, тут происходит, что вам надо? Фёдор его из-за двери ножом в спину. Он упал. Я прямо в шоке, ни рукой, ни ногой. Столбом стою. А Фёдор говорит, давай, мол, дальше шманай, пока темно на улице. Не смотри на него. А как не смотреть, дрожу весь. Но доискали, до полпятого. Пусто. С тем и ушли.

- Дальше вы уже решили квартиру дочки хозяина?

- Да, прямо сразу и подумали об этом. Раз здесь нет, то у сестры мог схоронить. Это надёжней, чем дома. Но и там ничего не было. Дверь мы фомкой открыли. Днём пошли. Как же ещё можно было бы? Тоже ничего не нашли. Тут Фёдор и подумал, что Мишкин дружок уже брюльки эти прикарманил, ну, не себе, а так с Мишкой сговорились. Значит, искать надо на хате у его крали, у Нинки этой. Раз уезжать хотел. Стали наблюдать за квартирой, за ними. А мать её, оказывается, в столовке работает. Когда говорили об этом, Вовка-то и сказал, что девчонка у него в этой столовой, на раздаче. Фёдор и говорит мне, что, мол, судьба-то к нам прямо сама в руки. Тут уж всё и упростилось. Ключи-то материны Володька и взял, из вещей её. А вещи он усёк, когда до столовки её довёл. Ему это безопасно было, он ведь там примелькался. Мы долю пообещали. Он сначала от доли отказывался, не надо, говорит, я по дружбе. Но Фёдор назвал ему такую сумму, что он язык прикусил. Ну вот, стали момента ждать. Тоже дня, когда пусто будет. Но дочка Нинкина заболела, мать с ней сидела, больше недели. Потом все они  в отпуск ушли, уехали куда-то, на поезде московском. Я сам до вокзала провожал. Слышал у дома, говорили что-то про Тверь, но точно не знаю. Решили навестить прямо в эту ночь. А дальше вот, здесь сижу…

***
На следующий день Мишин рассказывал про допрос Володьки, Поварова Владимира Ивановича. Он его проводил в то же время, когда допрашивали и остальных. Рассказал, что допрос просто невозможно было толково провести, потому что Поварова трясло так, что он со стула чуть ли не сваливался. Даже забыл год своего рождения. И всё спрашивал скороговоркой: «А что мне будет, товарищ старший лейтенант? Что мне будет, товарищ старший лейтенант? Мишин ему говорит, что надо обращаться гражданин старший лейтенант. А он так говорит, да, да, гражданин, знаю. А потом снова  товарищ старший лейтенант, да товарищ старший лейтенант. Мишин ему сказал, что его бы воля, так розог бы ему всыпать, приличных. Это про то, что надо бы сделать. А про что будет – суд решит. А вот что было бы; это точно известно, потому что эти его «друзья» воры и убийцы. А он для них только нежелательный свидетель. А как с такими поступают, можно и не пояснять – самому ему известно…

При следующем допросе Боровков через двадцать минут уже давал правдивые показания, сознался во всём. И в том, конечно, что и приютившего их дружка он и не собирался использовать в дальнейшем, от греха подальше. Такой «кисель», как он сказал, им и не нужен.

***
На совещании в среду Александр Михайлович выступил с предложением помочь коллегам в закрытии висячих дел, возможно накопившихся из-за того, что эти подельники долго гуляли на свободе. Обратиться в следственный комитет провести дознание с арестованными Боровковым Фёдором и Крюковым Геннадием, с привлечением к этому и Полякова Михаила, об их деятельности на протяжении последнего времени. Оно должно быть успешным, поскольку как Поляков, так и Крюков уже добровольно сотрудничали со следствием. Так и будут раскрываться, друг перед дружкой. Но не все их «подвиги» могут быть известны в полиции, ведь многие из пострадавших так и не подавали заявлений. Но этого преступники не знали, поэтому список их похождений мог быть довольно большим. Присутствующие на совещании согласились с таким предложением. Инициатору и было поручено подготовить такое обращение в Следственный Комитет России.

***
- Здравствуйте, Николай Васильевич!

- Добрый день, Евгений Семёнович! Узнал вас, богатым будете!

- Богатым, это когда не узнают.

- Ах, да, точно! Вот голова как работает! Самое простое выскакивает.

- Ничего, понемножку наладится. По вашей игре такого не скажешь. Это как у машинисток. Простая опечатка. Я потому и звоню. Не хотите ли вы, чтобы я с вами рассчитался, с должком к вам. Там собралось под сорок что-то, да ещё с банковским процентом.

- Кто старое помянет, Евгений Семёнович… Но я не против встретиться. Приходите.

- Спасибо, у меня как раз время немножко освободилось. И снова спрошу, что-нибудь из магазина надо вам? Мне это не сложно.

- Пожалуй, да. Мне молока пакет, литровый, пастеризованного, а то и ультрапастеризованного. Вот, напридумывали километровых слов, и запомнишь – не выговоришь, натощак, особенно. Да, потом кубики такие, поллитровые, кефира, два. Всё, больше ничего. А ваше вино вас дожидается.

- Ну, что же, хорошо. У меня к вам ещё и рассказик, который пошёл от нашей ничьей… Занятно всё получилось.