Узы крови

                1

Соглашаться или нет? Вопрос на несколько миллионов долларов.
Недавно Катерине позвонила тётя Маргарита и даже не попросила, а потребовала к ней приехать. «Скоро меня не станет. Ты должна быть рядом со мной», — заявила она. И в качестве аргумента напомнила, что Катя единственная её родственница и наследница, а наследство, если что, можно и на какой-нибудь кошачий приют переписать. Чистый шантаж.
Ехать Кате не хотелось, но шанс разбогатеть она упускать опасалась. Тётя Марго, как правило, слов на ветер не бросала, могла действительно наследства лишить — из вредности. Впрочем, если бы не жизненные обстоятельства, то можно было бы наплевать на требования старухи. Если бы не эта чёртова, растянувшаяся на долгие месяцы чёрная полоса. С Анатолием, своим гражданским мужем рассталась — застукала его с другой и не смогла простить. Мучилась, ругала себя, но считала, что поступила правильно. Не выносила предательство. И дабы поставить большую и жирную точку после трёх лет совместной жизни, она собрала вещи Анатолия в большую сумку, принесла на пустырь и сожгла, назвав это ритуалом прощания с прошлым. Стало ли ей от этого легче? Ну, если только чуть-чуть. Но определённо понравилось, как сгорают фотографии бывшего мужа, его трусы, носки и футболки. Тогда она ещё не догадывалась, что чёрная полоса только началась и глядела в своё смутное будущее с оптимистичным вызовом. Так человек, узнавший, что заболел, надеется на скорейшее выздоровление.
 Очередная мина, которую подложила судьба, взорвалась всего через пару недель после расставания Кати с Анатолием. Потеря работы. Пять лет трудилась тренером по плаванию, детей обучала и никогда не было никаких проблем. А тут бац — с одним пацанёнком в бассейне случился приступ. Едва не утонул. Катя едва его откачала. И всё бы хорошо, да только отцом мальчишки оказался влиятельный бизнесмен. Шум поднял, начал обвинять администрацию спортивного комплекса, говорил, что у его сына всегда было отменное здоровье и медосмотр никаких отклонений не выявил. Так что вся ответственность лежит на тренере. И ему было плевать, что этот самый тренер ребёнку жизнь спас. Ещё не отошедшая от предательства гражданского мужа, Катя не стала терпеть эти обвинения и, обычно сдержанная, на этот раз сорвалась и высказала всё что думает о таких дебильных папашах, которые вместо благодарности обливают людей дерьмом, потому что считают себя королями мира. Бизнесмен буквально охренел от такой наглости, — с ним ведь так нельзя! — и поставил условие администрации: либо увольнение тренера, либо громадные проблемы у спортивного комплекса, благо он эти самые проблемы легко может организовать, потому что со всеми городскими шишками в отличных отношениях. Администрация, недолго думая, выбрала первый вариант. Катя не стала права качать — уволилась хоть и с камнем на душе, но всё же с честью. Правда, уходя, дверью хлопнула, поставив тем самым ещё одну точку после немалого отрезка своей жизни.
В будущее она теперь глядела с меньшим вызовом и с большей опаской. Всё, к чему привыкла — рушилось. Ситуацию ещё осложняло и то, что Катя не любила никаких перемен. Если флюгер стабильности отклонялся хотя бы немного, она начинала испытывать дискомфорт. А тут вот какая хрень — его развернула на сто восемьдесят градусов. И что дальше? У неё появилось стойкое ощущение, что это ещё не всё и судьба обязательно преподнесёт новый паскудный сюрприз. Она наконец разглядела мутный силуэт чёрной полосы и к пословице, что беда не приходит одна, теперь относилась со всей серьёзностью.
И пословица в очередной раз подтвердила, что народная мудрость — не пустой звук. Паровозик «Беда» притащил очередной, нагруженный дерьмом вагончик. В квартире трубу прорвало, когда Кати не было дома. Залило всех соседей снизу. Мало того, что кипяток причинил невосполнимый ущерб скромному жилищу Кати, но и вину за катастрофу свалили на неё. А чем платить за ремонт? У неё почти не было сбережений и висело несколько кредитов, которые они в своё время с большим воодушевлением взяли совместно с Анатолием, но выплачивать, похоже, теперь придётся только ей. Полный тупик. Хоть бери да на панель иди.
И накатила жуткая апатия. Всегда деятельная Катя больше не хотела суетиться, исправлять, решать. Слишком много всего навалилось. Не готова она была к такому. Только и оставалось, что с головой окунуться в сонные объятия хандры и смиренно ждать, когда нагрянет четвёртый всадник её личного апокалипсиса, который уж точно доконает. Ну и пускай, думала она. Ну и хрен бы с ним. Об одном жалела — что на дух не выносила алкоголь. А ведь это был неплохой выход — нажраться и обо всём забыть. А на следующий день опять нажраться, и ещё… Красота. Метод надёжный как гильотина.
Когда Катя уже ощущала, что её вот-вот захлестнёт депрессия, позвонила тётя Марго и потребовала приехать. Будто обухом по голове. Тётушка наконец, вспомнила про кровные узы? Ей всегда было плевать на племянницу, а тут нате пожалуйста, приезжай! Впрочем, без «пожалуйста». Марго таких слов не знала. Катя видела её всего пару раз, однажды в детстве и потом, когда с матерью были у неё проездом. Впечатления после этих визитов остались крайне паршивые. И уж, разумеется, никаких родственных связей она не ощущала. Ну как можно относиться к человеку, который даже на похороны сестры, мамы Кати, не приехал, причём без видимой причины? Отговорка холодным тоном: «У меня слишком много дел» выглядела так себе.
И вот, спустя много лет: «Скоро меня не станет. Ты должна быть рядом со мной». Если бы эти слова Марго в виде циничного поскриптума не подкрепились угрозой лишить племянницу наследства, то Катя решила бы, что та, ощутив дыхание смерти, что-то переосмыслила, осознала и теперь старалась исправить ошибки своей жизни, как Скрудж после встречи с духами Рождества. А может, так и есть? Может, всё же переосмыслила, осознала? А её шантаж — это просто потому что она по-другому не умеет?
Катю мучили сомнения. Вспоминались рассказы мамы о своей сестре. Марго даже в детстве вела себя так, словно весь мир ей задолжал и всегда была чем-то недовольна. Из-за того, что она постоянно ворчала, её за глаза называли маленькой старушкой. Постоянно с кем-то конфликтовала, находила любые поводы, чтобы с кем-нибудь разругаться. От того и друзей у неё не было. Иной раз, дабы сорвать злость, отрывалась на куклах, которым дала имена: «Юлька Гадина», «Анька Кикимора», и «Машка Какашка». Последней кукле доставалось сильнее всего, вероятно потому, что Машей звали сестру Маргариты. Воспитывались одними родителями, но были слишком разными.
«Не знаю, почему она стала такой, — рассказывала мама Кате и добавляла с грустной усмешкой: — Такое ощущение, что какие-то злыдни мою настоящую сестру в колыбельке подменили на чертёнка в человеческом обличье».
Однако, чертёнок был красивым. В школе все мальчишки влюблялись в Марго, она как будто имела над ними власть. Ей доставляло изощрённое удовольствие стравливать между собой ухажеров и смотреть, как они бьют друг другу морды, ради одного права называться её парнем. Возможно, именно тогда она для себя решила, какой жизненный путь избрать. Дорогу, вымощенную собственной прихотью, с мужчинами по обочинам, которые станут исполнять её желания. И с этого пути она не сворачивала — пёрла вперёд, используя свою красоту как оружие. Богатые любовники, сильные мира сего — все они были для Марго расходным материалом и не более того. Мама Кати с сестрой почти не общалась лет с восемнадцати — так, редкие телефонные звонки, — но жизнь её отслеживала, благо та была вполне публичной. О знаменитой фотомодели Маргарите Лебедевой и её «папиках» частенько упоминалось в светских хрониках. А потом «папики» сменились на состоятельных мужей — первого, второго, третьего. Можно было бы заподозрить, что она классическая «чёрная вдова», вот только все мужья погибали из-за несчастных случаев, к которым Марго ну никаким боком нельзя было приплести. Двое скончались в результате аварий, третий — утонул, когда с друзьями в хлам набухался на рыбалке. Был и четвёртый, не последний человек в криминальной группировке. Этот так вообще был убит во время бандитской разборки. Всех этих мужей объединяло одно — они делали Маргариту богаче и независимей.
Вот только о своей сестре и племяннице она не вспоминала. А Катина мама ни разу не попросила у неё помощи, даже в девяностых, когда едва сводила концы с концами. Так и жили, словно совершенно чужие люди.
А теперь к Марго нагрянула старость. Финишная черта всех отмеренных судьбой дорог — и кривых, и ровных. И, основываясь на словах тётки: «Мне недолго осталось…», Катя сделала вывод, что та серьёзно больна, хотя по властному чёткому голосу это было не заметно. Не хотелось смотреть, как человек чахнет, день за днём подступая к границе смерти. Катя однажды подобное уже проходила, когда мама умирала от рака лёгких и с тех пор ненавидела запахи лекарств и плотно задёрнутые занавески. Неужели придётся снова окунуться в эту атмосферу увядания? Долго взвешивая на весах сомнения «за» и «против», она решила, что ехать к тётке всё же придётся. Аргумент был лишь один, но он перевешивал прочие противоположные доводы: наследство. Деньги Марго решили бы все проблемы. С такими финансами можно смело и без последствий посылать на три буквы лишающих работы воротил. Можно не опасаться прорыва труб в квартире. И главное — Анатолий будет локти кусать, когда узнает, что бывшая гражданская жена стала невероятно богатой. Катя представляла, как он, стоя на коленях, молит её о прощении, как уверяет, что любит и всегда любил только её. А что она? А она, разумеется, со нисхождением королевы его выслушает, изречёт какую-нибудь мудрость, вроде: «В одну реку не войдёшь дважды», и даст ему пинок по зад. Вот именно ради такого и стоило ехать к тётке Марго! Решение принято.
И она поехала, очень надеясь, что тётка действительно смертельно больна и что той не долго осталось коптить небо. Мысли были, конечно, эгоистичные, не достойные, но угрызения совести от этого не мучили. Да и с чего бы? У Кати были твёрдые убеждения, что Марго — человек поганый, не лучше того бизнесмена, что лишил работы. Это не тот случай, когда стоило включать в себе моралиста. К заповеди: «Возлюби врага своего» она относилась с большим скепсисом и ехала к тётке, чтобы терпеть, как осужденный, которому предстояло провести срок в заключении. Эдакое самопожертвование, только не ради справедливости, а ради денег. Впрочем, потенциальное наследство она в какой-то степень расценивала именно, как вселенскую справедливость. Как финальный приз в конце чёрной полосы. Ну заслужила ведь! Кто будет с этим спорить?!
Тамбовская область. Небольшой городок, почти полностью окружённый лесом. Вот куда пришлось ехать. Катю удивляло, что, привыкшая к столичным тусовкам и всеобщему вниманию Марго решила однажды обосноваться именно здесь. Будто задумала спрятаться от навязчивых взоров репортёров, от богемы. Устала от всеобщего внимания? Это навряд ли. Отчего-то Катя была уверена, что причина иная.
А городок выглядел неплохо. Чистенький, зелёный и вполне современный, без высоток, но и без деревянных построек на окраинах. Шикарный дом Марго находился в элитном районе, стоял в стороне от других жилищ и был огорожен высоким кованным забором. Первое, что бросилось в глаза Кати, когда она зашла на территорию особняка, это ухоженные клумбы. Сочные розы, астры, пионы, среди которых притаились фигурки садовых гномов. Аккуратные кустарники, белая беседка, густо овитая плющом. И тишина, вносящая существенную лепту во всеобщее чарующее умиротворение. Катя с некоторой завистью рассудила, что и сама бы хотела провести свою старость в подобном месте. Немного смущало лишь то, что на всех окнах дома были решётки. Заем они? Чтобы грабители не забрались? Да в этом элитном районе охранников дофига и больше. Впрочем, у богатых свои причуды.
Дверь открыла похожая на бочонок невысокая женщина средних лет. Она представилась Вероникой Павловной, с какой-то комичной гордостью сказала, что является помощницей хозяйки и проводила Катю в гостиную. Марго сидела за круглым, накрытым белой кружевной скатертью столом. Пила чай. Некоторые люди и в старости остаются красивыми, но это не относилось к бывшей гламурной диве Маргарите Лебедевой. Годы её изуродовали. Ей не шли морщины. Водянистые глаза тётки заставили Катю подумать о затянутых коркой льда омутах. Седые волосы вовсе не отливали серебром, а были неприятного мышиного цвета, они обрамляли лицо неопрятными патлами. И никаких украшений — ни серёжек, ни браслетов, ни перстней. А видавший виды выцветший халат выглядел вообще, как наглый протест против роскоши. И у этой женщины на банковских счетах лежат миллионы?
Рассматривая родную тётку, Катя невольно испытала к ней жалость: вот она, разрушительная сила времени, которая одинаково не щадит ни богатых, ни бедных. Марго же смерила гостью взглядом, отхлебнула из большой цветастой чашки, сузила глаза до маленьких щёлочек и ехидно усмехнулась.
— Вы только гляньте, племяха нарисовалась. Картина маслом. Что, племяшка, испугалась, что я тебя наследства лишу? — голос у неё был хрипловатый, словно прокуренный. — А я даже не сомневалась, что ты прикатишь. Слишком хорошо знаю людей.
Вся жалось к этой старухе мигом улетучилась. Катя была готова к паршивому приёму, но ожидала хотя бы элементарного приветствия. Марго оказалась такой, как и представлялась: эталонной стервой. И был ещё один повод для беспокойства — тётка, увы, не выглядела, как человек, который уже одной ногой в могиле. По виду, вполне здоровая бабка.
— Вы сами меня позвали, — выдавила Катя, даже не пытаясь сделать тон своего голоса дружелюбным. Лебезить перед старухой она не собиралась. — И хотелось бы знать, что вам от меня понадобилось. Желаете, чтобы я была вашей сиделкой?
Марго фыркнула.
— Я что, по-твоему, похожа на старую развалину, которой нужна сиделка? Не бойся, племяха, горшок за мной выносить не придётся и водить меня за руку не нужно. А работу по дому вон Верка выполняет. Она у меня и за повара, и за уборщицу. От тебя ничего не требуется. Просто хочу, чтобы ты была рядом. Считай это моим капризом.
— И всё? Просто быть рядом?
— И по возможности, старайся меня не бесить, хотя, это та ещё задачка. Чайку выпьешь со мной?
— Нет, спасибо, что-то не хочется, — нахмурилась Катя. Ей пришла в голову мысль, что тётка решила её разыграть. От скуки. Вызвала, дабы поиздеваться над глупой бедной родственницей. Покуражится какое-то время, а потом прогонит. И никакого наследства, разумеется.
— Чего скисла? — Марго словно мысли её прочитала. — Не волнуйся, получишь свои деньги, я слово своё всегда держу. Мне действительно недолго осталось. Через три месяца я сдохну и тогда станешь богатой. А пока — терпи. Надумаешь уехать — и никаких денег, на носу себе это заруби.
— Три месяца? — Катя внимательней всмотрелась в лицо тётки, всё ещё пытаясь разглядеть следы смертельной болезни. Но нет, не разглядела. — Вам это врачи сказали?
— В жопу врачей! — гаркнула Марго, едва не расплескав чай. — Я сама себе врач. Сама себе диагнозы ставлю. Если сказала, что сдохну скоро, то значит сдохну. Усекла?
Катя решила, что пока лучше с ней не спорить.
— Усекла.
— Вот и чудненько, — подвела итог Марго и взглянула на Веронику Павловну. — Покажи ей её комнату, Верка. Раз брезгует со мной чай пить, пускай отдыхает. И слышь, племянница, ужинать будешь вместе со мной. Всегда. Тут отказ не принимается. Только не жди сегодня праздничного стола. Твой приезд для меня вовсе не праздник, а… — она вдруг осеклась и не стала договаривать. Просто махнула рукой, давая понять, что разговор окончен.
Вероника Павловна проводила Катю на второй этаж, открыла дверь в просторную, обставленную современной мебелью комнату.
— Вот, здесь и будешь жить. Вид из окна отличный. Ты, девонька, не злись на Марго, она такая, какая есть. То, что у неё на уме, то и на языке, она никогда за словом в карман не лезет. Ты привыкнешь. А на самом деле, человек она хороший. Меня вот приютила, когда я квартиры лишилась из-за проклятых чёрных риелторов. Если бы не она, я уже давно опустилась на самое дно, бомжевала бы где-нибудь на свалке. Так что губы не дуй и все её оскорбления воспринимай… ну не знаю… как стиль речи.
— Спасибо за совет, — буркнула Катя, даже не собираясь считать оскорбления тем, чем они не являются. Но дала себе зарок терпеть. Пускай старуха хоть тонны желчи на неё изрыгнёт, это не страшно. Главное, не снимать с себя броню пофигизма.
— Ну ладно, располагайся, а мне ещё кое-какие дела сделать нужно, — Вероника Павловна повернулась к выходу.
— Вы правда верите, что Маргарита умрёт через три месяца? — остановила её Катя.
После небольшой паузы, не оборачиваясь, домработница ответила с печалью в голосе:
— Мне не хотелось бы в это верить, но… я верю, — она неуловимым и явно привычным движением вынула из кармана платок, промокнула глаза. — Маргариточка никогда не стала бы врать, чтобы только привлечь к себе внимание. Её слово, как сталь. Как она сказала, так и будет.
Когда Вероника вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, Катя подошла к окну с резной решёткой. Вид действительно был отличным. Зелёный август во всей своей красе. За оградой простиралось поле, а дальше — хвойный лес в солнечных лучах. Совсем робко, в полной мере пока этого ещё не допуская, Катя подумала, что всё здесь скоро будет принадлежать ей. И ощутила неловкость, будто позарилась на чужое, на то, чего не заслужила. Нехорошее предчувствие накатило. Может, плюнуть на всё и уехать? Глупая мысль, которая могла прийти в голову только слабачке. А она не слабая. Не слабая!
— Я не слабая, — вслух произнесла Катя, разозлившись на саму себя. — Я справлюсь!
Она сфокусировала взгляд на своём отражении в оконном стекле. Лицо — волевое, совсем не такое, какое было до решения поехать к Марго. Проблемы подкосили, сделали её вялой, а теперь… хотелось бороться за место под солнцем. Хотелось бросать вызов судьбе. А все слабости нужно вырвать из себя с корнем, прямо здесь и сейчас. И никаких больше мыслей о побеге! Да и в конце-то концов, что может тут плохого случиться? Стервозная старуха — это не критично. И вот ещё нотки позитива: в этом доме не пахло лекарствами и окна были не занавешены. Жить можно.
Выдавив улыбку, Катя отошла от окна и легла на кровать, раскинув руки. Закрыла глаза. Впервые за много лет она находилась далеко от дома. Не любила никуда ездить, даже отпуска проводила в областном санатории, а максимум куда выбиралась, так это на пикники на дачах друзей. Но всё течёт, всё меняется. Не пора ли становиться другим человеком, с новыми привычками и пристрастиями? Не пора ли начать подставлять лицо ветрам перемен, а не воротить от них нос? Вот такие мысли ей нравились, они походили на планы на будущее, которые она раньше, если и строила, то ограничивалась всяческими мелочами, вроде намерения купить новый чайник. А тут — нечто глобальное, немного пугающее, но этого ещё больше чарующее. Впору говорить Марго: «спасибо!» за то, что своим приглашением подтолкнула к переосмыслению жизненных позиций.
«Что-то не так!» — пронеслось в голове Кати.
Она вдруг ощутила чьё-то присутствие. Открыла глаза, резко села на кровати. Нет, в комнате никого не было. Но чувство, будто кто-то за ней наблюдал было такое явное, острое. Всего лишь наваждение? Чужой дом, чужой город… всё чужое. От того и нервы чуток расшатались, мерещится всякое.
Резко выдохнув и тряхнув головой, она поднялась с кровати. Торчать до ужина в комнате не хотелось, решила сходить на улицу, проветриться, осмотреться. Это как никак её будущие владения.

***

Возле примыкающего к дому флигеля Катя повстречалась с коренастым мужиком лет шестидесяти. На нём была зелёная спецовка, клетчатая кепка, а густые, нависающие над губой усы, делали его похожим на моржа.
— Михаил, садовник, — радушно представился он. — А ты значит Катерина, племянница. Ну и как тебе здесь?
Катя призналась, что тут чудесно и похвалила Михаила за ухоженность клумб, кустарников и садовых деревьев. Он воспринял комплимент как ребёнок, которому дали долгожданную шоколадку — глаза засияли, губы расползлись в улыбке. Похоже, хвалили его здесь не часто. Кате показалось, что это начало дружбы.
Он рассказал, что учился вовсе не на садовника, а на ландшафтного дизайнера и мог бы всё на этом приусадебном участке улучшить, но Маргарита его ограничивала, не давала развернуться. Ухаживать дозволяла только за теми растениями, которые видела из окна своей спальни. А за домом — полный бардак и дикость. И попробуй только эту дикость тронь — хозяйка на дерьмо изойдёт.
— Колоша старая, — негодовал Михаил. — Только ругательства от неё и слышу. Одно радует: платит щедро.
Катя усмехнулась.
— Не боитесь при мне про Марго так говорить? Я всё-таки племянница её.
— А чего мне бояться? — он дёрнул плечами. — Она прекрасно знает, что я про неё думаю. Иногда и в лицо ей это говорю. Хотела бы выгнать, давно уже выгнала бы, но мы друг друга терпим. Я — из-за хорошей зарплаты, а она… чёрт её знает… порой мне кажется, что Марго просто нравится со мной ругаться. Я для неё эдакий мальчик для битья. Ей необходимо на ком-то злость срывать.
— Как думаете, зачем она попросила меня приехать?
Михаил, нахмурившись, устремил взгляд в небо, словно намереваясь среди облаков найти ответ на этот вопрос.
— Если честно, и для меня это загадка. Про всякие тёплые чувства, про долг перед последней родственницей — это не про Марго. Но одно могу сказать: она ничего не делает просто так. Если попросила приехать, значит ей от тебя что-то нужно. Это меня, конечно беспокоит, но не думаю, что она задумала что-то плохое. Зачем ей это нужно? К тому же, ты точно получишь наследство, в этом можешь даже не сомневаться. Я хорошо знаю Марго, как никак больше года на неё работаю и могу с уверенностью сказать: она своё слово всегда держит. Присматривайся к ней, и сама делай выводы. Пожалуй, ничего более конкретного я пока посоветовать, увы, не могу.
— И на том спасибо, — искренне поблагодарила Катя. Она была рада, что хоть кому-то не наплевать на её судьбу. А с другой стороны, Михаил лишь поведал то, чего она и так предполагала: у Марго есть на неё какие-то планы.
Попрощавшись, она пошла дальше исследовать территорию особняка. Как и сказал Михаил, за домом действительно царила дикость. Крапива, чертополох, кипрей. Растения хоть и были огромными, но выглядели больными, с бурыми пятнами, похожими на ржавчину. Сквозь густые заросли проглядывали замшелые камни какого-то сооружения — то ли развалины древнего здания, то ли кладка старой стены. Толком разглядеть не получалось, а пробираться сквозь бурьян Кате не хотелось. Её удивляло, что Марго половину участка своей усадьбы держала в таком запустении. И негодование садовника было вполне оправданным. Что за блажь? Когда она, Катя, станет тут хозяйкой, то всё здесь расчистит. Никаких диких трав, никаких замшелых камней.
Она усмехнулась, поймав себя на мысли, что уже более уверенно допускает, что действительно скоро станет богатой. И ей это нравилось. С этим благостным чувством Катя вернулась в дом и скоротала остаток дня за просмотром видеороликов на своём ноутбуке. А когда на улице начало смеркаться, Вероника Павловна постучала в дверь и позвала на ужин.
Стол был накрыт в гостиной. Никаких изысков — обычная еда: варёная картошка, жареная с луком печень и салат из огурцов и помидоров. Не так Катя себе представляла ужин миллионерши.
— Что, удивлена? — ехидно осклабилась Марго. — А у нас тут всё по-простому. Времена, когда я только и делала, что жрала деликатесы, остались в прошлом. На всю жизнь нажралась, хватит. Теперь хочется нормальной пиши, самой обычной.
— Я к деликатесам равнодушна, — буркнула Катя, заняв место за столом. Она слукавила, потому что сейчас не отказалась бы от чего-нибудь особенного, ресторанного, дорогого — такого, что редко себе позволяла. Она бросила на Марго короткий взгляд: — Приятного аппетита.
— И тебе не подавиться, — усмехнулась старуха и принялась за трапезу, подцепив пальцами кусок печенки. И зачавкала, наплевав на все правила приличия.
Кате вспомнила другая Марго — такая, какой её видела на фотографиях и в видеозаписях. Модель, само олицетворение утончённого стиля. Каждое движение, каждый поворот головы — всё было как штрихи в общей шедевральной картине. Не человек, а произведение искусства. И казалось, что такое создание может питаться только амброзией, а гадит исключительно драгоценными камешками.
Марго вытерла пальцы о скатерть.
— Запомни, племяха, этикет придумали высокомерные жопы, чтобы поставить себя на ступеньку выше обычных людей. Мол, вот мы какие культурненькие, не то, что прочее быдло. Чистой воды лицемерие, притворство. Этикет — это неестественно, это насилие над самим собой. Всякий раз, когда какой-нибудь высокомерный мудак выходит дома к ужину в костюмчике и галстуке, или, когда использует ложечку, чтобы сожрать яйцо, он таким образом трахает собственную натуру. И я всю жизнь притворялась, а теперь могу себе позволить быть той, кто я есть, делать только то, что нравится и не строить из себя аристократку. И ты будь естественной, усекла?
Катя нехотя кивнула, рассудив, что подобную хренотеть ей, наверняка, придётся выслушивать каждый ужин.
— Язык, что ли, отсох? — в голосе Марго сквозило раздражение. — Словами говори.
— И что же мне вам говорить? «Как скажете, барыня»? — съязвила Катя.
— Можно и так, коль мозгов не хватает сказать просто «да». Главное, уясни, никаких кивков. Я голос желаю слышать. Не с заводной куклой ведь общаюсь. А теперь ешь давай, не то всё остынет.
Катя едва опять не кивнула, вовремя осеклась. Принялась за пищу, отчаянно желая, чтобы эта вечерняя посиделка скорее закончилась.
Марго налила себе в бокал вина.
— Тебе не предлагаю. Ты ведь у нас спортсменка, — последнее слово она произнесла так, словно речь шла о чём-то похабном. — Никогда вас, спортсменов, не понимала. Спорт — тупейшее занятие…
Одно Катя про родную тётку чётко уяснила — та была большой любительницей поболтать. Не для того ли она её вызвала? Может, Марго просто нужна слушательница? Хочет наговориться перед смертью, а Вероника Павловна, видимо, не лучший объект для общения. Чем не версия? У стариков свои причуды. Что ж, если так, то всё не так уж и ужасно. Пускай себе болтает, а на все её поучения можно отвечать только «да» или «нет».
Закончив с темой ненавистного ей спорта, Марго ударилась в воспоминания, проклиная шоу-бизнес, всё, что с ним связано и не забывая подливать вино себе в бокал. Скоро её глаза осоловело заблестели, а вот речь по-прежнему была чёткой и почти в каждом слове сквозила злоба. Это вовсе не походило на бессознательное старческое брюзжание. У Кати создалось впечатление, что тётка презирала буквально всё на свете. И, если даже завести тему про щенков и котят, то и на них изольются потоки желчи. Для кого-то старость — это время собирать камни, а Марго их вовсю швыряла в чужие огороды. Видимо, по-другому не умела и меняться не собиралась. Катю радовало, что тётка от неё пока ничего не требовала — только сидеть и слушать. Она решила относиться ко всему этому, как к экзамену, который учинила судьба. Сдашь его — и будет тебе счастье.
Но вот ужин, наконец, закончился. Марго, чуть пошатываясь на стуле, махнула рукой.
— Всё, можешь валить. И запомни, что я тебе сказала.
Катя мысленно усмехнулась, подумав, что та успела наговорить столько, что даже человек с идеальной памятью не запомнил бы. Впрочем, вслух ответила:
— Конечно, запомню, — и едва не добавила «барыня». Сдержалась, потому что поняла, что сарказм сейчас уже был бы неуместен. Для некоторых пьяных людей сарказм — это как красная тряпка для быка.
Поднимаясь на второй этаж в свою комнату, она услышала, как Марго выкрикнула:
— Верка, включи мне музыку!
В гостиной тут же появилась Вероника Павловна, словно всё это время стояла за дверью и только и ждала, когда хозяйка её позовёт. Она быстро проследовала к музыкальному проигрывателю, зарядила виниловую пластинку и сделала громкость на максимум. Зазвучала музыка, голос Эдиты Пьехи, казалось, заполнил собой всё пространство дома. Она бойко пела про нового замечательного соседа, который играет на кларнете и трубе.
С бокалом в руке, Марго переместилась в кресло, блаженно улыбнулась и принялась подпевать, отстукивая ритм ладонью по подлокотнику.
Катя сделала вывод, что старуха оказывается не всё на свете ненавидит. Ей нравились алкоголь, Эдита Пьеха и она умеет не только ворчать, хотя ещё минуту назад так не казалось. Это уже что-то. Вот только как-то меньше и меньше верилось, что она скоро помрёт.
Немного понаблюдав за ней с площадки второго этажа, Катя зашла в свою комнату. Предстояло провести первую ночь в чужом доме.

                2

Кате снилось что-то невероятно бредовое, мешанина из несвязанных между собой образов: берёза, гнущаяся на ветру; кроваво-красная луна; покрытое трещинами зеркало; беззубые старухи в чёрных одеяниях, с раззявленными ртами; полыхающие дома; яма, полная полуразложившихся трупов; молнии, яростно рассекающие дымное небо…
Она проснулась, тяжело дыша. Словно тонула и наконец вынырнула из-под давящей толщи воды. Приснится же такое! Будто кадры из фильма бездарного экспрессиониста. Нечто подобное ей грезилось, когда она в юности простудилась и тяжело заболела воспалением лёгких. Но тогда это было из-за недуга, а сейчас… Ну да, разумеется, из-за резких перемен. Рассудок бастует, вот и выдаёт всякую чушь вместо нормальных снов.
Лунный свет проникал в окно, вычерчивая на стене призрачный прямоугольник, на фоне которого шевелились тени. И опять у Кати возникло ощущение, что в комнате ещё кто-то присутствует. И смотрит. Неприятное чувство, какое-то липкое. Она включила светильник на прикроватной тумбочки, окинула взглядом комнату.
Никого.
Катя подумала, что так и спятить недолго. Придётся, видимо, включать в свой рацион ромашковый чай — для успокоения нервов.
Пить хотелось, да так, что в горле пересохло. Она поднялась, вышла из комнаты тихо спустилась на первый этаж. Марго всё так же сидела в гостиной в кресле, её ноги устилал пушистый плед. Слегка рассеивал мрак большой плазменный телевизор. На экране по подиуму дефилировала девушка в белом платье, точёную фигуру то и дело озаряли вспышки фотоаппаратов. Продемонстрировав свой наряд, красавица скрылась за занавесом.
Молодая фотомодель Маргарита Лебедева. Прекрасная, как сама весна. Как злая насмешка над той старухой, что сидела сейчас в кресле.
Марго взяла пульт, перемотала запись, и девушка в белом платье снова зашагала по подиуму.
— Знаешь, что является самой большой несправедливостью? — услышала Катя тихий голос тётки. — Это смерть. Какой смысл вообще жить, если рано или поздно сдохнешь? Кто это вообще придумал? Бессмертный бог? Придумал, чтобы со своего небесного пьедестала глядеть на нас, людишек, и смеяться над нашим ничтожеством?
— Все умирают, — отозвалась Катя и тут же поняла, что выдала сейчас самую банальную истину из всех возможных.
Марго швырнула пульт в телевизор.
— А я не хочу! Не желаю! Я не марионетка, которую кто-то там, наверху, дёргает за верёвочки и выкидывает, когда она поломалась. Я выбираю жизнь!
После этих слов Катя ещё кое-что поняла про родную тётку: та до ужаса боялась смерти.
— Я выбираю жизнь! — сквозь стиснутые зубы шипела Марго. — Я не сдохну! Я выбираю жизнь!

  ***

Уже через несколько дней Катя в полной мере прочувствовала, как долго может тянуться время. Ночные бредовые кошмары так и не прекратились и всё труднее было оправдывать их резкими переменами. И ромашковый чай не помогал. Ещё и ощущение, что за ней постоянно кто-то наблюдает, действовало на нервы. Но самым паршивым — это были вечерние посиделки с Марго. Старуха умела задевать за живое и наносить вред самоуважения. Поначалу Кате казалось, что та просто любит поболтать и ей нужен слушатель, но потом поняла: не слушатель нужен, а объект, который можно унизить.
— Вот чего ты в жизни добилась? — ехидно вопрошала она. — Недоспортсменка. Небось выиграла когда-то паршивую бронзовую медальку и хранишь её, как самую большую драгоценность. А всё потому что на большее не способна. Нет в тебе индивидуальности, нет никаких амбиций. Тебе бросишь косточку, ты и рада. И не надо мне тут возражать, говорить, что, мол, всё это из-за травмы, которая погубила твою спортивную карьеру. Чушь это собачья. А правда в том, что ты сдалась. Знаешь, сколько раз я стояла на краю? Но я всегда воспринимала проблемы как вызов и пуще прежнего карабкалась вверх. И мне было плевать на способы, которыми я эти проблемы решала, потому что однажды поняла, что нет ничего непозволительного, если дело касается тебя самой. Если надо было идти по головам — я шла. Если нужно было уничтожить конкурента — уничтожала. И потому меня уважали. Сильных всегда уважают. А ты кто? Всего лишь слюнтяйка, чьё самое большое в жизни достижение — это паршивая медалька. И мамаша твоя была такая же. Её самое большое достижение — это ты. Хотя, тут как раз нет ничего удивительного, яблоко от яблони не далеко падает за редким исключением, — она ткнула пальцем себе в грудь, давая понять, кого имела в виду. — А знаешь, племяха, я даже рада, что таких как вы с мамашей в мире как собак не резаных. На фоне такой серой посредственности звёзды сияют ярче…
Катя подобные отповеди выслушивала, стиснув зубы. Дала себе зарок не спорить со старухой, и пока данное самой себе обещание выполняла. Марго ведь только и ждала возражений, чтобы с ещё большей злобой разнести их в пух и прах. Нет, такого удовольствия ей лучше не доставлять.
После этих ужинов Катя всегда ощущала слабость, будто своей болтовнёй тётка выкачивала из неё силы. А ещё музыка… Марго постоянно слушала одну и ту же пластинку, Эдиту Пьеху. Порой ещё и подпевала своим хрипловатым голосом. Катя уважала Эдиту Станиславовну, но с недавних пор начала ненавидеть песню про замечательного соседа, особенно припев: «Пам-пам, парам-пам-пам-пам…» Эта весёлая песенка ей казалась какой-то издёвкой, потому что звучала она слишком чуждо, учитывая, что её фанатом являлась старая злобная карга.
Ходить в город Марго запрещала: «Нечего там тебе делать, племяха». И единственной отдушиной для Кати было общение с Михаилом. Садовник всегда излучал позитив и казался полной противоположностью хозяйки. Если он и поучал, то ненавязчиво, сочувственно, а сердился лишь тогда, когда разговор заходил о Марго. Кате нравилось сидеть с ним на скамейке, ощущая тепло летнего солнца и слушая, как ветерок шелестит листвой фруктовых деревьев. В такие моменты хорошо становилось на душе, спокойно, и верилось, что нет ничего невозможного и все испытания судьбы вполне можно пройти.
— Этот дом построен на перекрёстке дорог, — однажды поведал Михаил. — Раньше, чёрт знает когда, тут стояла то ли застава, то ли ещё что. Точно не знаю, дела давно минувших дней. Как по мне, не лучшее место для строительства жилого дома, раньше такие места нехорошими считались. Может, это как-то и на мозги влияет, от того и снятся тебе кошмары, а Марго стала такой стервозной. Хотя… нет, она, пожалуй, всегда такая была.
Сам он на плохие сны не жаловался, а в дом очень редко заходил — проживал во флигеле, как и Вера Павловна.
На вопрос, на самом ли деле Марго страдает от смертельной болезни, Катя так и не нашла ответ. Более того, появились новые вопросы. Например, что находится в подвале? После полудня старуха уходила туда часа на два и дверь в подвал была единственной в доме, которая запиралась на ключ. Катя однажды поинтересовалась на этот счёт у Вероники Павловны, но та сразу же стушевалась, будто её застали за чем-то непотребным. «Это не моё дело! — поспешно ответила она. — Моё дело — готовка и уборка!»
Такое поведение домработницы ещё больше распалило интерес Кати. Так что же находилось в подвале? Камера пыток, в которой старуха истязала своих врагов, а заодно щенков, котят и редких краснокнижных животных? С неё бы сталось. Даже подобная бредовая вероятность Катю не изумила бы, а спросить у самой старухи она не решалась, понимала, что вместо ответа получит очередную порцию желчи. Так что пока приходилось довольствоваться тем, что есть — догадками.
Спустя неделю Марго потребовала, чтобы Катя съездила с ней в соседнюю деревню: «Составишь мне компанию, заодно и проветришься», — заявила она тоном, отчётливо говорящим, что отказ не принимается. Впрочем, Кате и самой хотелось хоть какого-то разнообразия, слишком уж засиделась в доме. А какова цель поездки? Да плевать. Если дело касалось тётки, то лучше не распалять своё любопытство — всё равно толку никакого.
После завтрака Марго вызвала такси и уже минут через пятнадцать они были в пути. Старуха сразу же принялась ругаться на водителя, мол, и одежда у него помятая, и глаза мутные, наверняка вчера бухал. Тот ничего не отвечал, не оправдывался, он, видимо, её не впервые подвозил и понимал, с кем имел дело.
Когда выехали за черту города, дорога какое-то время вела по затянутому лёгкой дымкой полю, затем через лес. Катя вдруг ощутила слабость и с каждой минутой становилось всё хуже. Голова кружилась, перед глазами мелькали тёмные пятна, и невыносимо потянуло обратно. Дом Марго представился как некое убежище, в котором не может случиться ничего плохого, как единственное место, защищённое от зла внешнего мира. Что за глупое наваждение? Катя зажмурилась, сделала три глубоких вдоха, пытаясь прочистить мозги.
— С вами всё в порядке? — забеспокоился водитель, глядя на неё в зеркало заднего вида.
— Всё с ней хорошо, — прокряхтела Марго. — Смотри на дорогу и не болтай. Я тебе не за болтовню деньги плачу.
У Кати появилось желание вдарить старухе так, чтобы все зубы повылетали, чтобы больше слова не могла сказать. Даже затрясло от злости. И вроде как полегчало, слабость прошла, хотя осталось ощущение, что чем дальше такси удалялось от города, тем сильнее натягивалась какая-то внутренняя нить, связывающая дом Марго и её, Катю. Трудно было найти этому объяснение, ведь к этому дому не было особой привязанности, кроме факта, что он — часть будущего наследства. Очередное наваждение? Многовато что-то наваждений за последнее время.
Лес закончился. Такси проехало по мосту через небольшую речушку и скоро уже было на месте.
Катя подумала, что именно так должна выглядеть зажиточная деревня. Красивые кирпичные двухэтажные дома, аккуратные заборчики, ухоженные яблони, чистые заасфальтированные улицы, фонари с вычурными плафонами. Идеальная альтернатива городскому существованию. Всё здесь выглядело каким-то неспешным, словно заражённым меланхолией от плывущих в небесной выси пушистых облаков. Никакой суеты, шума. Даже ветерок, казалось, не трепал листву, а сонно её шевелил, охотно подчиняясь правилам этого места.
Марго велела водителю уезжать, а затем небрежно сообщила племяннице, что они тут немного задержатся. Катя была не против. Они зашагали по улице, а местные выходили из домов, кивали, приветствуя, но не радушно, без улыбок. Дошли до самого высокого здания в центре деревни. Во дворе, словно поджидая, их встретил коренастый мужик с густой клочковатой бородой и колючим взглядом.
— Здравствуй, Артемий, — почтительно поклонилась ему Марго.
Катя опешила, ей казалось, что на свете не существует такого человека, кого бы тётка удостоила поклона. Чем же этот мужик заслужил её почтение?
Он пригласил их в дом. Тут же засуетились две девушки в белых косынках, начали собирать на стол. Артемий и Марго болтали о всяких пустяках — о погоде, о том, что неплохо бы улучшить дорогу, ведущую к деревне. И это тоже выглядело странно. Катя ни разу не слышала, чтобы тётка разговаривала на такие будничные темы. Словно каким-то невероятным образом она превратилась из гадюки в обыкновенную бабушку. Куда девался её яд?
— А вы не тушуйтесь, угощайтесь, — Артемий впервые обратил внимание на Катю. — Очень рекомендую мёд. У меня тут неподалёку большая пасека, мёд — лучший во всей области. Уверяю, такого вы ещё не пробовали. Кушайте на здоровье. С блинчиками. Мои дочки мастерицы блины печь.
Кате было немного не по себе от его взгляда. Артемий смотрел на неё, как оценщик в ломбарде, в руки которого попала редчайшая реликвия. И глаза… казалось, что они видели много такого, что нормальным людям лучше никогда не видеть.
Есть Кате не хотелось, но отказываться от угощения было бы не вежливо, тем более, что одна из девушек уже поставила перед ней тарелку с блинами и пиалу с мёдом. Натужно улыбнувшись, Катя поблагодарила и принялась за еду. Блины действительно были отличные, а мёд и того лучше. А Артемий с Марго тем временем продолжили болтовню о всяких пустяках. Говорили о том, что в городе во время последнего урагана повалило много деревьев; о том, что река совсем ряской заросла…
У Кати вдруг голова закружилась, перед глазами всё поплыло.
— Что с тобой? — забеспокоилась Марго.
— Воды ей принесите! — распорядился Артемий.
Их голоса доносились словно с другой планеты. И было в них что-то лживое, как у дурных актёров. Катя попыталась ответить, но язык не слушался. Всё вокруг смазалось, будто на картину плеснули растворителем.
 И наступила темнота.
Снова голоса. Целый хор. Катя вынырнула из мрака, ощущая себя так, будто стояла на краю пропасти. С трудом разлепила невероятно тяжёлые веки. Пространство дрожало в пламени свечей, на потолке плясали тени.
— Обратите на неё свой взор, Владыки Альяха, Повелители Ворот, Тумана, Облаков и Кипящей Лавы, Повелители Чёрного Пути и Запредельного Знания, — раздался шёпот. — Отметьте её своей печатью. Сделайте это ради той, кто достоин вашей милости, ради той, кто годами вам поклонялся.
Катя разглядела, как над ней кто-то склонился. Артемий? Но он изменился! С его лица будто кожу содрали, скулы стали острыми, рот растянулся от уха до уха, а в чёрных провалах глазниц мерцали красные огоньки.
— Спи, девочка, — выдохнул он. — Спи.
И опять Катя не смогла закричать, хотя вопль ужаса так и рвался из груди. Не получалось даже пошевелиться. Многоголосый хор стал громче, на его фоне послышался звук, похожий на хлопанье крыльев. Красноватый свет затрепетал, словно под порывом ветра, воздух наполнился удушающим смрадом.
Огоньки в глазницах Артемия стали ярче. Он осклабился, обнажив жёлтые кривые зубы.
— Вот она, Повелители Бездны! Отметьте её! Отметьте!
Раздался гул, словно кто-то дёрнул гигантскую басовую струну, пространство содрогнулось, а затем послышались вой, стоны, плачь. Как будто тысячи людей изнывали от невыносимых страданий. Потолок исчез, в вышине теперь на красном небе пульсировали большие жёлтые звёзды, от которых, как от брошенных в воду камней, расходились круги. Вонь была плотной, липкой.
— Мы видим её! — казалось, эти слова прошептала сама вселенная.
Рассудок Кати не выдержал. Мрак нахлынул будто волна, поглотив все образы и звуки. Очнувшись, она ощутила, что её куда-то несут, услышала какие-то голоса, но веки на этот раз открыть не вышло. Снова тьма. Сознание то угасало, то загоралось, пытаясь вынырнуть из обморочного болота.
Наконец она полностью пришла в себя.
Никакого красного неба. Никаких жёлтых звёзд. Она лежала в своей комнате в особняке Марго и над ней белел обычный потолок со стильной люстрой. Кошмарные образы таяли, как это бывает после пробуждения. Отчётливо помнился лишь демонический лик Артемия. Что вообще это было?
В комнату вошла Марго.
— Очнулась племяха? Ну и напугала же ты нас. И вот скажи, на черта ты жрала мёд, если у тебя на него аллергия?
Катя села на кровати, с подозрением глядя на тётку.
— Что вы городите? Нет у меня никакой аллергии на мёд. Всегда его ела.
Марго дёрнула плечами.
— Мёд, знаешь ли, разный бывает. Когда ты сознание потеряла, Артемий сразу же скорую вызвал. Врач сказал, что у тебя аллергическая реакция, вколол гестамин и, как видишь, это помогло.
— Не понимаю, почему меня в больницу не отвезли?
— А ты хочешь в больницу? — тон Марго стал жёстким. — Что, всё ещё погано себя чувствуешь?
Катя прислушалась к своим ощущениям. Состояние было так себе, будто каток переехал, но жаловаться старухе она не собиралась.
— Нормально себя чувствую. Вот только… — она слегка стушевалась. — Я что-то видела. Что-то страшное. Артемий… он… не знаю, выглядел, как чудовище.
— Обычный бред. Ты бредила.
Разумеется, бредила. Это единственно правильное объяснение. Чудовищ не существует. Но в то же время была уверенность, что старуха врёт.
— И чтобы я больше не слышала ничего плохого про Артемия! — Марго погрозила пальцем. — Свои больные фантазии при себе держи. Ишь выдумала… чудовище. Да лучше человека во всём мире не сыскать, хотя он обычный фермер. Я у него овощи покупаю.
Катя всё ещё глядела на неё с недоверием. Старуха так подобострастно кланялась обычному фермеру? Нет, тут явно что-то не так.
— Отлёживайся, — бросила Марго и вышла из комнаты.
К вечеру Катя почувствовала себя намного лучше, но муторный осадок после бредовых видений никуда не делся. В сознании то и дело всплывала морда того существа, в которое якобы превратился Артемий. А вот остальное почти забылось. Что за слова он произносил? Про какую-то печать… Нет, уже и не вспомнить.
За ужином ей опять пришлось выслушивать злобные размышления Марго о том, что весь мир — говно, а люди в основном — глисты, которые в этом дерьме копошатся. И лишь некоторые избранные умеют правильно жить, потому что презирают правила, выдуманные моралистами.
А после ужина — Эдита Пьеха во всю громкость:
«Как теперь не веселиться,
Не грустить от разных бед -
В нашем доме поселился
Замечательный сосед.
Мы с соседями не знали
И не верили себе,
Что у нас сосед играет
На кларнете и трубе.

Пап-пап
Па-па-рапа пап пап…»
Катя решила, что скоро эта песня её с ума сведёт. Она пошла на улицу, в надежде, что разговор с Михаилом восстановит душевное равновесие. Однако садовника не было ни на территории особняка, ни во флигеле. Катя уже собиралась присесть на скамейку, но вдруг заметила за оградой женщину средних лет. Та махнула рукой, встревоженно поглядела по сторонам и позвала приглушённым голосом:
— Идите сюда! Скорее!
Это ещё кто? У Кати появилось предчувствие, что опять случится что-то паршивое. Но всё же подошла. Незнакомка была какая-то нервная, постоянно озиралась, теребила пуговицу на блузке. Рыжие волосы — всклокочены, в глазах — нездоровый блеск.
— Меня зовут Рита, — быстро представилась она. — Я ваша соседка.
— Рада познакомиться, — машинально кивнула Катя.
— А я вот не очень рада, учитывая обстоятельства. Зря вы сюда приехали. Вам бежать отсюда нужно, пока можете. Хотя, не уверена, что теперь у вас получится, — Рита произносила слова скороговоркой, без малейших пауз. — Но, хотя бы попробуйте сбежать, от этого ваша жизнь зависит. Этот дом — ловушка. Я пыталась с вами поговорить. Со дня вашего приезда тут возле забора караулила, но вы всегда были не одна, а с этим садовником. Я не решалась вас позвать. Возможно, садовник тоже во всём этом замешан. Не знаю.
— Замешан в чём? — Катя начала подозревать, что имеет дело с сумасшедшей.
Рита потёрла лоб, поморщилась.
— Большинство людей в этом районе… они не те, за кого себя выдают. Я тут как белая ворона. Знали бы вы, сколько раз меня пытались отсюда вытурить, а потом смирились, сказали, чтобы я просто тихо себя вела. Эти люди жили вот в этом самом доме, каждый в свой период. Жили с кем-то из кровных родственников, как вы сейчас живёте с Маргаритой. А потом… происходило замещение. Да, это, пожалуй, правильное слово. Замещение. И всё это ради того, чтобы обрести вторую жизнь. И вы скоро потеряете себя, а Марго станет вами. Мне и самой предлагали, но я отказалась. Я не одна из них! Мне недолго осталось. Рак на третьей стадии. Но никакого замещения! Я на такое зло никогда не пойду. А вас решила предупредить, потому что хочу перед смертью сделать что-то действительно правильное. Может, там, на верху, мне это зачтётся. Бегите, слышите? — Рита прильнула к прутьям ограды. — Старуха станет вами! Она умрёт, но вернётся, чтобы стать вами! Бегите!
Катя отшатнулась от неё, как от прокажённой. На улице появились охранники. Они подбежали к Рите, затем не грубо, но настойчиво повели её прочь.
— Бегите! — кричала она, делая слабые попытки вырваться. — Старуха станет вами!
Что это вообще было? Катя озадаченно почесала затылок. У явно ненормальной Риты получилось окончательно испортить и без того паршивое настроение. Не день, а какое-то недоразумение. То демоны мерещатся, то психи несут всякую чушь.
А чушь ли это?
В сознании шевельнулся червячок сомнений. Не хотелось верить ни в какое мистическое замещение, но… это объясняло, зачем Марго понадобилась она, племянница.
Нет, этого быть не может. Полнейшая хренотень!
С этими мыслями Катя вернулась в дом. В прихожей её встретила Марго.
— Ну, и о чём с тобой Ритка говорила? Я в окно вас видела.
— Она несла какую-то околесицу, — пожала плечами Катя. — Я, если честно, ничего не поняла.
Кое-что всё же поняла, но решила старухе об этом не докладывать. Перебьётся.
Марго махнула ладонью.
— Ритка — местная сумасшедшая. Не знаю, почему она до сих пор не в психушке. В следующий раз сунется к тебе — посылай её нахер, усекла?
— Усекла, — в тон ей ответила Катя.
Впрочем, даже если бы она и прислушалась к этому совету тётки, то послать нахер Риту всё равно не получилось бы. Потому что утром местную сумасшедшую обнаружили мёртвой.

                3


Приехала полиция, любопытные собрались и среди них была Вероника Павловна, которая, вернувшись в особняк, поведала, что Рита покончила с собой.
— Повесилась, представляете? Прямо за домом, на яблоне. Ох, ужас, ужас. Не могла что ли в доме повеситься? Её ведь соседские детишки обнаружили, а это, знаете ли, психологическая травма. Увидеть такое — врагу не пожелаешь. Как была ненормальная, так до конца и осталась ненормальной. А то, что с собой покончила, это понять можно. У неё ведь рак был, она это не скрывала. Наверняка жуткие боли терпела.
— Сдохла, и чёрт с ней, — подвела итог Марго. — Одной психованной на Земле меньше стало.
Как же Катю покоробили эти слова. Похоже, старухе было плевать на правило, что о покойных или хорошо, или ничего. Сочувствие даже не на ноле, а в минусе. И к тому же странно было слышать это от той, кто сама в скором времени готовилась умереть.
А ещё Катю снова мучили сомнения. Только вчера вечером состоялся разговор с Ритой, а сегодня утром её не стало. Какое-то странное совпадение. И слова: «Бегите! Старуха станет вами!» постоянно всплывали в сознании. Может, действительно, взять и сбежать?
Нет, это означало бы, что злая судьба победила. Да и куда сбегать? Обратно к куче проблем? От одной мысли об этом становилось тошно.
После обеда Катя поговорила с Михаилом. Тот рассказал, что Рита в самом деле была не в себе, иногда даже болтала про инопланетян, которые вселяются в тела людей.
— Жаль её, конечно, — вздыхал он. — В сущности, безобидная была женщина.
И про Артемия он ничего плохого не сказал:
— Давно его знаю. Хороший мужик, мудрый. К нему многие за советом приезжают. Да и я, если честно, к нему приходил, когда с женой развёлся. Паршиво мне тогда очень было, а после разговора с ним полегчало. Он лучше всех ваших Московских психологов будет. Вон, даже Марго к нему прониклась, а это, знаешь ли, показатель.
Слова Михаила Катю успокоили. Он словно бы всё по полочкам разложил и неприглядные события вдруг стали казаться обыденными, без мистического налёта и теорий заговора. Она как-то читала про Бритву Оккама — это когда самая простая версия является верной. И садовник будто бы отсёк то, что смущало, сеяло сомнения, а на поверхности осталась истина: сумасшедшая женщина всего лишь покончила с собой, а Артемий — всего лишь фермер, раздающий мудрые советы. И не нужно больше ничего усложнять. Надо просто продолжать жить.
Шли дни, недели и ненормальная Рита с Артемием начали забываться, как незначительные персонажи, то и дело встречающиеся на дорогах судьбы. Осень вступила в свои права, обозначив свой приход затяжными моросящими дождями.
А в доме было всё по-прежнему. Кате продолжали сниться кошмары, Маргарита продолжала за ужинами давать волю своей злобе, а потом расслабляться, слушая Эдиту Пьеху. Разве что в подвале она стала пропадать чаще и дольше, и порой с ней случались странные приступы: начинала психовать, выкрикивать, что хочет жить. Однажды даже разбила телевизор, на котором в очередной, возможно в тысячный раз, смотрела запись модного показа.
Катя ко всему этому почти привыкла. Порой она ловила себя на мысли, что с некоторыми злобными измышлениями Марго она вполне согласна. Да и плохие сны стали восприниматься, как обыденность.
Цветы на клумбах давно завяли, но Михаилу всё равно было чем заняться. Теперь он целиком и полностью выполнял обязанности дворника. И Катю это не могло не радовать, ведь рядом по-прежнему находился человек, с которым можно поговорить по душам.
Дожди закончились и словно бы волшебный занавес открылся, явив миру солнечное бадье лето. А Марго начала готовиться к смерти.
— Скоро, — бормотала она. — Уже скоро.
 Это было странно, ведь никаких признаков фатальной болезни у неё так и не проявилось. Катя невольно сравнивала её со своей матерью, когда та доживала свои последние дни. Мать уже не могла с постели встать и с трудом слова произносила. Таяла точно свечка. А тётка какой была, во время приезда племянницы, так такой же и осталась. Никакой немощи.
И вот настал день, когда Марго заявила, что нынешней ночью она умрёт. Катя отнеслась к этому заявлению скептически. Ну совершенно не верилось, что старуха просто возьмёт да скончается только потому, что сама определила свой срок. Если только не покончит с собой. А в это верилось ещё меньше, учитывая, что тётка ценила свою жизнь больше всего на свете. Катя всё больше склонялась к мысли, что перед ней разыгрывался некий спектакль, смысл которого пока совершенно неясен. В памяти всплыла Рита, со своими нелепыми предостережениями.
«Бегите! Старуха станет вами!»
И эти слова из летнего прошлого снова начали волновать. Тревожную атмосферу к тому же не слабо нагнетала Вероника Павловна. То и дело осушая слёзы носовым платком, она скулила: «Да как же я буду без хозяйки? Ну почему она должна умирать?» Вот уж кто точно не сомневался, что старуха скончается, так это она.
А сама Марго как будто со своей участью смирилась, включив в себе режим железной леди. Ходила по дому с отличной осанкой, ни разу к спиртному не притронулась, а вечером, к своему последнему ужину, надела элегантное платье, украшения.
— Ну что, племянница, — она жестом руки пригласила Катю к столу, — вот и вышел мой срок. Уверена, ты уж точно по мне скучать не будешь. И не волнуйся, ворчать и ругаться я сегодня не стану. Наоборот, вот тебе от меня комплимент: ты молодец, не каждый бы выдержал моё общество столь долгое время. Считай, что своё наследство ты заслужила сполна.
Слишком непривычно было слышать от тётки подобное. Катя предпочла бы, чтобы та вернулась к своему прежнему амплуа — образу злобной старухи. Марго ударилась в детские и юношеские воспоминания, что с ней никогда не случалась. Она с грустью рассказывала, как впервые посетила цирк и кроме клоунов ей ничего не понравилось. Рассказывала, о том, как влюбилась в школьного учителя; о том, как, решив преодолеть страх высоты, простояла целую минуту на парапете крыши высотки…
Старинный часы в гостиной пробили восемь, вызвав у Марго дрожь.
— Пора, — она встала из-за стола, подошла к дверному проёму, оглянулась. — Я не прощаюсь, племянница.
Катя заметила в её глазах страх. И это уже совсем не походило на заранее подготовленное представление. Марго, похоже, действительно собиралась умереть. Вот только к чему тогда её слова: «Я не прощаюсь?»
И никакой сегодня Эдиты Пьехи. Старуха ушла в подвал, а на улице поднялся ветер, хотя до этого была спокойная погода. Выглянув в окно, Катя с тревогой увидела, как за оградой начали собираться люди. Они просто приходили и замирали, точно солдаты, принявшие свой пост. В свете фонарей их лица были как каменные. Скоро возле особняка, казалось, скопились все жители района. Выглядело это жутковато. Явились проводить в последний путь Марго? Получается, что все знали, что она нынешней ночью умрёт.
А вот и Артемий. Он приехал на чёрном внедорожнике. На нём был плащ и широкополая шляпа. Фермер встал прямо напротив ворот, как бы возглавив безмолвную толпу. Вороны раскаркались, словно наравне с ветром решив пронзительным граем внести свою лепту в траурную атмосферу.
Ох, как Кате всё это не нравилось. Уйти бы из чёртова дома хотя бы на время, но куда? Тем более, на ночь глядя? И Михаил, как на зло, опять куда-то запропастился, а Вероника Павловна, обливаясь слезами, ещё до ужина уединилась в своём флигеле. Но даже если бы осталась — хуже компании и пожелать трудно. Катя впервые ощутила себя какой-то потерянной и никому не нужной в этом огромном доме. И ещё она была точно уверена, что этой ночью не уснёт.
Включила ноутбук, чтобы скоротать время за просмотром видеороликов, но соединение с интернетом почему-то отсутствовало. Просто валяться на кровати тоже не получалось — тревога не давала покоя. Отправилась на кухню пить чай, но, едва спустившись на первый этаж, услышала крик. Звук доносился снизу. Казалось там, в подвале, кого-то рвут на части. Хотя, почему кого-то? Марго! Дом заскрипел, словно был не добротным крепким зданием, а деревенским сараем. Снаружи выл ветер.
Кате стало холодно. Да что же это такое творится? Всё это было очень, очень ненормально! Крик повторился, сменившись протяжным стоном, а потом раздался смех, будто множество детей хихикали тонкими голосами. Свет начал мигать, вычерчивая на стенах причудливые тени. Резко включился и погас телевизор. Пространство задрожало, задребезжали стёкла в окнах.
«Бежать! — взорвалась в голове Кати мысль. — Прочь из этого проклятого дома!»
Она бросилась в прихожую. Ей мерещилось, что стены наклоняются, будто на корабле при качке. А мерещилось ли? Сейчас ни в чём не было уверенности.
 Входная дверь оказалась заперта. Да что за чёрт? Эта дверь никогда не запиралась! Катя тщетно дёргала ручку. Снова раздался вопль — душераздирающий и он долго не прекращался. Казалось, Марго в подвале подвергалась изощрённым пытками и ей ничего не оставалось, как орать от жуткой боли. И вот вопрос: кто её истязал?
Катя не желала знать ответ на этот вопрос. Ей просто хотелось, чтобы всё это прекратилось. Она опустилась на пол, прижавшись спиной к двери. Предостережения Риты всплыли в голове ясно и чётко, будто только вчера были услышаны.
«Этот дом — ловушка! Зря вы сюда приехали, вам бежать отсюда нужно, пока можете! Вы потеряете себя, а старуха станет вами! Бегите, бегите, бегите!..»
Теперь Кате не казалось, что эти слова произносила сумасшедшая женщина. Возможно, Рита была самой нормальной в округе. Она и Михаил. Да где же этот садовник, когда он так нужен?!
Нужно успокоиться! Быть может, всё не то, чем кажется.
Катя сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и постаралась призвать на помощь здравый смысл. А он настойчиво твердил, что всему есть логичное объяснение. К примеру, Марго всё могла подстроить. Она ведь когда-то была не последним человеком в шоу-бизнесе и сейчас просто-напросто организовала очередное представление — с её деньгами это сделать нетрудно. Напичкала дом динамиками, кое-каким оборудованием, собрала массовку. Вот только оставался главный вопрос: на черта ей всё это нужно? Чтобы довести племянницу до инфаркта?
Нет, в этой версии хоть и была логика, но какая-то хромая. Что-то Кате подсказывало, что никакое это не шоу.
Снизу раздался звериный рёв, от которого дом опять содрогнулся. Лампы в прихожей мигнули и погасли. Катя съёжилась на полу, желая стать маленькой и незаметной. Из гостиной донёсся бой часов, но казалось, что это огромный колокол бил набат. И опять крик Марго. Она то затихала, словно её мучитель брал время на передышку, то снова начинала орать.
Катя даже представить не могла, что творилось сейчас в подвале. А сходить и посмотреть… нет, на такое она просто не могла решиться. Только и оставалось, что сидеть на полу, дрожать и надеяться, что весь этот кошмар когда-нибудь закончится.
 Закончился он лишь утром. К этому времени Катя была почти истощена от страха. Она так и просидела всю ночь возле входной двери, не смея сдвинуться с места. Наступила тишина, но вопли Марго продолжали звучать в голове.
На улице рассвело. Ветер стих. Катя поднялась, попробовала открыть дверь, не веря, что это получится, но та с лёгкостью отворилась, словно её никто и не запирал. На ватных ногах вышла наружу, спустилась по лестнице, подошла к воротам. Люди всё так же стояли за оградой. Среди них были и полицейские в форме, и охранники, и подростки, и с виду обычные домохозяйки.
Катя уставилась на Артемия.
— Что всё это значит? — её голос прозвучал сипло.
Артемий развёл руками.
— Это значит, дорогая, что Маргарита умерла. Приняла смерть через мучения, как и было записано в её договоре. Но для тебя всё только начинается. И, предвосхищая твой очередной вопрос, отвечу: уйти ты уже не сможешь. По крайней мере, пока. Откровенно говоря, ты и раньше не смогла бы уйти. Как только ты приехала сюда, твой путь был предопределён. Рита советовала тебе бежать из этого дома, но она сама не подозревала, что этот совет бесполезен. А в остальном она не лгала. Теперь же правду можно от тебя не скрывать. Маргарита своей смертью запустила процесс.
Катю злило, с каким спокойствием он всё это говорил. Словно речь шла о ценах на овощи в местном магазине.
— И в чём же эта правда? — процедила она. — В том, что я обречена?
Артемий улыбнулся, глядя на собеседницу исподлобья.
— Для Находящихся По Ту Сторону это всего лишь игра и они предоставляют почти равные шансы, девочка. Вопрос в том, сумеешь ли ты этим шансом воспользоваться. Всё в твоих руках. Скажу лишь, что в отличие от тех, кто был на твоём месте, у тебя есть кое-какое преимущество. Какое именно? Попробуй догадаться сама. От меня же можешь не ждать ни помощи, ни каверз. Я всего лишь проводник между Миром Бездны и нашим миром. Всего лишь наблюдатель.
Кате захотелось плюнуть в его ухмыляющуюся физиономию. С трудом сдержалась. Она обвела взглядом толпу. Столько людей и все они причастны к происходящему. Всем им плевать на её жизнь. Чёртовы сектанты. Странно было сознавать, что они творили свои тёмные дела не в какой-нибудь Сибирской глуши, а в элитном районе обычного города. И, похоже, городские власти тоже замешаны. Быть может, ниточки ведут ещё выше — к самым сильным мира сего.
— С чем мне придётся иметь дело? — спросила Катя.
— Ни с чем, а с кем, — охотно ответил Артемий. — С Маргаритой, разумеется. Она умерла, но поверь, она вернётся. Мёртвые, знаешь ли, иногда возвращаются.
Кате снова вспомнились слова Риты: «Старуха станет вами. Она умрёт, но вернётся, чтобы стать вами». Теперь и Артемий говорил почти о том же самом, вот только это уже было не предостережение, а факт, который осуществится в ближайшем будущем. Не хотелось в такое верить — всё это звучало, как полнейшая чушь. В нормальном мире мёртвые не возвращаются. Только, похоже, для неё, для Кати, мир в одночасье перестал быть нормальным. Теперь это какая-то сумеречная зона, где возможны любые тёмные чудеса.
— Иди отдохни, — как-то совсем уж по-отечески предложил Артемий. — У тебя целый день впереди, чтобы подготовиться к встрече с Маргаритой. Раньше ночи она не объявится.
— Откуда такая забота? — съязвила Катя. — Можно подумать, вы на моей стороне.
— Я ни на чьей стороне, — последовал ответ. — Я всего лишь наблюдатель.
— Слышала уже. Может, хотя бы совет какой дадите?
— Нет, не дам. Одно лишь скажу: шанс выжить у тебя есть. Он небольшой, но всё же есть.
Катя невольно представила, как на улице появляется отряд спецназа: «Всем лежать! Мордой в землю!» И начинают крутить всех этих сектантов, а Артемия хватают за шкирку и первого швыряют в автобус с решётками на окнах.
Всего лишь фантазия. Если в этом новом сумеречном мире и существовали чудеса, то только не такие. Увы.
Катя развернулась и пошла к дому, чувствуя на себе жгучий взгляд Артемия. Надо было действительно отдохнуть. Эта ночь совсем вымотала, как морально, так и физически.

  ***

Жутко было заходить обратно. Катя это здание уже не могла воспринимать как жилище. Скорее — как тюрьму, которой управляли жестокие палачи. Именно — палачи, учитывая, что Марго кто-то истязал и она приняла смерть через мучения. Вот только откуда они взялись? Никто посторонний в дом не входил. А может, в подвале есть подземный вход?
Катя осеклась, сообразив, что всё ещё пытается мыслить рационально, как человек, столкнувшийся с обычными проблемами. А пора бы уже признать, что её проблемы совсем не обычные, что они за гранью здравого смысла. И наверняка в подвале нет никакого подземного хода, а палачи — это нечто мистическое, явившееся из иного мира. Ко всему прочему, заглушив внутреннего скептика, можно допустить, что Марго действительно вернётся. А значит, надо как-то понять, как ей противостоять.
Зайдя в дом, Катя сразу же направилась в комнату старухи. Ответы на в буквальном смысле мучившие вопросы надо искать только там. Да и запретов больше никаких не существовало — местный аналог Синей бороды сдохла, а значит можно заходить куда угодно и делать что захочется.
Комната Марго. В принципе, Катя так её себе и представляла, от всего здесь веяло нарциссизмом хозяйки. Портрет в половину стены, на котором Маргарита Лебедева представала в виде королевы на золотом троне — алмазная диадема, скипетр, надменный взгляд, а возле ног ползали обнажённые подданные с подобострастным выражением на лицах. Фотографии в стильных рамках с изображением молодой Марго в различных нарядах и с разными знаменитостями. Глянцевые журналы с ней же на обложках. Не комната, а музей былой славы.
В помещении царил порядок и только на массивном письменном столе был бардак. На нём лежали клочья разорванной или скомканной бумаги, сломанные и обгрызенные карандаши, словно ими пользовался нервный ребёнок. Катю заинтересовала большая тетрадка с замызганной обложкой. Открыв её и пробежавшись взглядом по первой странице, она заподозрила, что это писанина — своеобразная психотерапия. Вверху были слова: «Я боюсь, что ничего не получится. Мне страшно, что я не вернусь». И далее: «Мне страшно, мне страшно, мне страшно…» и так до середины страницы, причём написано это корявым размашистым почерком, не дающим усомниться, что автор этих строк действительно боялся. Но потом почерк становился более ровным: «Я должна верить, что всё получится. Я должна верить, должна верить…» И внизу, как финальный аккорд этой терапии: «Я верю. Всё получится!»
По всему выходило, что Марго выплёскивала свои страхи на бумагу с последующим убеждением самой себя, что страхи эти беспочвенны. Возможно, такой метод подсказал ей какой-нибудь психотерапевт. А может, сама придумала.
На следующем листе было то же самое: «Я боюсь, что ничего не получится… мне страшно, мне страшно… Я верю, что всё получится».
Ещё страница и ещё… а вот тут уже кое-что новое: «Смерь через страдание. Что это значит? Артемий говорил про палачей. Я их боюсь. Я боюсь боли! Мне страшно, мне страшно…» И опять в конце листка итог самовнушения: «Я не боюсь. Боль — это пустяк».
В середине тетрадки опять попалась любопытная информация: «Артемий сказал, что идеальный вариант для замещения — это когда душа матери переходит в тело дочери. Но вариант „тётка — племянница“ тоже неплохой. Не нравится мне это. Я хочу, чтобы всё было идеально. Как жаль, что у меня нет дочери. Мне страшно, мне страшно, мне страшно… Я не боюсь!»
Катя стиснула зубы, чтобы не заорать от гнева. Вариант «тётка — племянница» тоже не плохой? Эта старая сука всегда расценивала её только как кусок мяса, причём, не лучшего качества. Мразь!
Ещё через пару страниц Марго написала: «Я видела их! Видела палачей! Всего мгновение, в зеркале. Это нельзя описать словами. Ничего ужасней я и представить не могла. Мне страшно, мне страшно, мне страшно…» И так до конца листа. Видимо, в этот раз психотерапия не сработала.
Ещё запись достойная внимания: «Артемий настойчиво советует мне сблизиться с племянницей. Он сказал, что у неё должна появиться ко мне эмоциональная привязанность. Это облегчит процесс замещения. Сложная задача, но я постараюсь. У меня есть для этого целых три месяца».
Катя поморщилась, почитав последние строки. Старуха с этой задачей не то что не справилась, она даже не пыталась. Видимо, миссия по сближению с племянницей была для неё слишком неприемлемой. Злоба мешала. Разве что вчера вечером неуклюже сделала комплимент, возможно, стараясь хоть как-то наверстать упущенное. Не вышло. Кате вспомнились слова Артемия: " Всё в твоих руках. Скажу лишь, что в отличие от тех, кто был на твоём месте, у тебя есть кое-какое преимущество. Какое именно? Попробуй догадаться сама».
Отсутствие эмоциональной привязанности! А не об этом ли преимуществе он намекал? Между ней и Марго — кровные узы, но никаких позитивных чувств. По сути — абсолютно чужие люди. Поможет ли это хоть как-то? Время покажет.
Больше ничего интересного Катя в тетрадке не обнаружила. Она закрыла её и отшвырнула, как нечто поганое, наполненное скверной. Даже руки захотелось вымыть с мылом. Уже собиралась выйти из комнаты, как заметила в серванте куклу. Аж охнула от изумления. Эту куклу невозможно было не узнать, ведь мама описывала её во всех подробностях: выжженные раскалённой проволокой пластмассовые глазёнки, оплавленные волосы, разрезанные лезвием щёки, оторванные руки. Это была та самая Машка Какашка, названной так потому, что Машей звали маму Кати. Квинтэссенция беспочвенной ненависти к сестре. И Маргарита хранила её с самого детства. Но зачем?! Катя покачала головой. Это кем же вообще нужно быть, чтобы возвести сгусток своей злобы на пьедестал, хранить её и любоваться точно редким драгоценным камнем?
— Ну и сука же ты, Марго.
Кате вдруг захотелось, чтобы старуха действительно вернулась. Было жгучее желание высказать ей то, что опасалась высказать раньше. И слов она бы не выбирала. То, что находилось в этой комнате, служило чётким доказательством, что Маргарита Лебедева являлась не просто плохим человеком, а одним из самых паскудных людей в мире.
Даже тяжело дышать стало от этого осознания. Катя вышла из комнаты, решив открыть настежь все окна на первом этаже и впустить в дом свежий осенний воздух. Но, едва переступив порог, услышала возмущённые выкрики Веры Павловны, которые доносились с улицы:
— Да что же вы творите? Да куда же мне теперь?
Со всей этой мистикой Катя уже и забыла, что здесь есть прислуга. Поспешила на улицу.
Веру Павловну вели под руки двое охранников, а третий тащил два чемодана. Увидев Катю, домработница завопила:
— За что со мной так?! Марго умерла, а меня теперь пинком под зад? А как же похороны, поминки? Я должна попрощаться с хозяйкой, я должна в последний раз её увидеть! — она как-то умудрилась вырваться и бухнулась на колени. — Катенька, да куда же я теперь пойду? У меня ведь ни кола, ни двора. Прошу, Катюша, не выгоняй меня! Умоляю! Я ведь хорошо готовлю, я буду этот дом хоть языком вылизывать, если нужно! Ну нельзя же так, как собаку!
«Лучше беги отсюда, дура!» — мысленно обратилась к ней Катя, почти повторив те самые слова, которые ей когда-то сказала Рита. Хотелось бы ей сейчас быть на месте этой домработницы. Пускай даже без кола и без двора.
Охранники снова подхватили Веру Павловну, выволокли за ворота и повели дальше. Странно, но Катя отчего-то ощутила стыд, словно она действительно взяла, да и выгнала несчастную женщину. А, возможно, это были угрызения совести из-за собственного бессилия, от невозможности повлиять на ситуацию, от того, что даже не попыталась оправдаться.
Она подошла к воротам. Люди уже разошлись, кроме парочки полицейских и Артемия. Проводник между мирами, похоже, не знал, что такое усталость. Посмотрев ему в глаза, Катя печально спросила:
— И что теперь с ней будет? Повесите на суку, как Риту? — она уже не сомневалась, что соседка не сама повесилась.
Артемий усмехнулся.
— Зачем? Пускай идёт на все четыре стороны. Она ничего не знает, считает, что Маргарита просто скончалась. Этой дурёхе очень повезло, что она никогда не совала нос не в своё дело. Просто идеальная домработница, за что и получила свою награду — жизнь. Скажу больше, она уходит не с пустыми руками. Марго, конечно, та ещё стерва, но жадной она никогда не была. Платила Веронике хорошие деньги, да и неплохую сумму ей отписала в качестве наследства. Вполне хватит, чтобы купить квартиру. Во всей этой ситуации Вероника в самом большом выигрыше. Просто вы, люди, так устроены, вам всегда мало. Кому-то мало денег, даже если их полные карманы; кому-то хочется больше знаний, даже если некоторые знания могут свести с ума; кому-то мало счастья, а кому-то мало одного жизненного срока.
— И вы этим пользуетесь.
— Почему нет? Спрос рождает предложения. Но не думай, что наше общество, это какое-то сборище кровавых маньяков, которым нравится убивать. Если мы и совершаем зло, то только по необходимости, в крайнем, так сказать, случае.
Кате подумалось, что его слова даже не лицемерие, а обычная издёвка. Но в то, что Вере Павловне ничего страшного не грозит, она всё же поверила, потому что очень хотелось в это верить.
— Вы так и будете тут торчать?
— Я ведь организатор всего этого процесса, — Артемий сделал неопределённый жест рукой. — Моя обязанность проследить, чтобы всё прошло как надо. Надеюсь, я тебя не слишком раздражаю своим присутствием?
А вот это уже точно выглядело, как откровенная издёвка. Кате вспомнился тот демонический лик, который она увидела якобы в бреду. Но это был не бред! Марго, разумеется, обманула, Артемий — не человек. И он может простоять тут сколько угодно.
Да и пускай себе стоит. Ещё раз бросив взгляд на мужчину за воротами, Катя поймала себя на мысли, что уже допускает то, что ещё вчера вечером вызывало сомнение. Внутренний скептик почти сдался.
Она услышала знакомый шуршащий звук. Метла. Михаил? Да неужели?! Впервые за утро ощутив воодушевление, Катя устремилась по мощёной дорожке в сторону сада. Артемий крикнул ей вслед:
— Станет скучно, приходи. Поговорим!
— Да пошёл ты, — процедила Катя.
Это действительно был Михаил. Ну а кто же ещё? В куртке нараспашку и в чёрной вязаной шапочке он выметал из беседки палую листву. Такая обыденная картина. И как же Катя была рада её видеть! Словно после череды чего-то мерзкого и зловонного наконец узрела нечто родное, прекрасное…
Но стоп! Почему садовника не выгнали вместе с домработницей?
Михаил прекратил работу, посмотрел на Катю с улыбкой.
— Вот же ветрище ночью был. Столько листвы нападало. До вечера теперь придётся порядок наводить.
Катя приблизилась к беседке, ощущая, как угасает искорка радости. Какой к чертам порядок, когда тут всякая хренотень творится? От мрачного предположения в груди похолодело.
— Ты… ты с ними заодно? — этот вопрос она буквально выдавила из себя. В горле образовался горький комок, глаза защипало от слёз.
Михаил вздохнул, хотя улыбка так и не сошла с его лица, но теперь это уже была улыбка с флёром печали.
— Мне жаль, что пришлось тебя обманывать. Хотя, я скорее не договаривал, чем обманывал. Видишь ли, я ведь не богат, мне свой шанс на перерождение заслужить нужно. Вот я и служу.
Катя сокрушённо покачала головой.
— Рита была права, когда говорила, что никому здесь нельзя доверять.
— Она дала тебе отличный совет. Поверь, когда я её душил, мне это вовсе не доставило радости.
— Значит, это ты её…
— Ну теперь-то чего скрывать? Да, это был я, — Михаил подцепил пальцами прилипший к куртке мокрый лист, рассмотрел его и бросил на пол беседки. — Иногда нам всем приходится делать то, что не нравится. Такова жизнь. И твой приезд сюда я спланировал без всякого удовольствия, но что мне было делать? Как уже говорил, я всего лишь пытаюсь заслужить свой шанс.
Катя опешила.
— В смысле, спланировал?
— В самом прямом, — последовал спокойный ответ, будто речь шла о пустяке. — Тебя надо было подтолкнуть, чтобы ты приехала сюда, разрушить твою размеренную жизнь. С теми ресурсами и связями, которые есть у местного общества, это было совсем не сложно. Твой гражданский муж влюбился в другую? А всего-то надо было подложить под него элитную проститутку, перед которой он не смог устоять. Сын известного бизнесмена едва не утонул в бассейне? Всего-то надо было подсыпать в напиток пацанёнку кое-какой препарат, чтобы в определённое время у него случился приступ. Ну, а с прорывом трубы в квартире — это совсем просто. И вот ты здесь, Катя. Вуа-ля. Можно сказать, я свою работу выполнил на отлично. Минус к карме, но плюс к сроку жизни. А знаешь, — Михаил приложил ладонь к груди, — я сейчас тебе всё это рассказал, и словно камень с души свалился. Словно на исповеди побывал. Мне ведь непросто было скрывать от тебя правду, ты всегда была мне симпатична, в отличие от Марго. Терпеть её не могу. Злая она. Если выбирать сторону, между ней и тобой, я, разумеется, на твоей стороне.
— И что, по-твоему, я должна быть тебе за это благодарна? — Кате хотелось рвать и метать, но она как-то нашла в себе силы, чтобы не дать истерике взять верх. — Все вы здесь долбаные психопаты. А ты, пожалуй, хуже других будешь.
Она плюнула себе под ноги и зашагала к дому. Артемий советовал ей отдохнуть, но какой к чертям отдых, когда нервы натянуты как струна? Надо было всё обдумать, стараясь не жалеть себя. Жалость к себе сейчас — это путь к поражению. А она собиралась победить, назло всем этим ублюдкам, считающим, что они вершители судеб. Назло Артемию, назло Михаилу. А сейчас — кофе, крепкий, дабы в голове прояснилось, и чтобы настроиться на противостояние с Марго. Как часто повторял её тренер: «Правильный настрой — половина победы».
Чуть позже, за чашкой кофе, Катя задумалась: а что за силы стоят за всем этим? Артемий говорил про каких-то Повелителей Бездны, Владык Альяха, Находящихся По Ту Сторону. Кто они такие? В чём их интерес? Неужели им просто нравится наблюдать, как два человечка борются за свои души? Пожалуй, так учёные энтомологи могли бы следить за поведением ничтожных букашек. Всего лишь любопытство. Одно Кате было ясно — никто её убивать не станет. Она не жертва, а ключевая фигура. Опасность представляет лишь Марго. Мёртвая старуха. В каком обличье та вернётся? В виде призрака?
Катя отхлебнула кофе и скривилась, только сейчас сообразив, что, записав завещание на племянницу, Марго, по сути, записывала его на саму себя. Иронично. Вот только тухлая это какая-то ирония. Сплошное враньё, предательство. Но такова новая реальность. Сбежать бы как-нибудь.
С этой мыслью Катя подошла к окну, прошлась взглядом по ограде. Нет, побег — не вариант. Наверняка Артемий и его последователи сделали всё, чтобы невозможно было сбежать. А значит, оставалось лишь ждать. Дожидаться Марго.

                4


Как же быстро шло время. Бежало! Вот только что стрелки на часах показывали полдень, и Катя не заметила, как ускользнули те минуты и секунды, приблизившие вечер. На улице стемнело, над чёрным гребнем леса поднялась луна. Всё было так спокойно. Ни ветра, ни шелеста листвы. Тишина. Природа будто замерла.
Катя вздрогнула, услышав, как в прихожей щёлкнул замок. Её заперли. Теперь она понимала, зачем решётки на окнах. Это не для того, чтобы в дом не проникли грабители, а, чтобы отсюда нельзя было сбежать. Ловушка захлопнулась. Катя расхаживала по гостиной, ощущая, как усиливается нервное напряжение. Ей казалось, что в самом воздухе сгущается нечто смертоносное, как невидимое отравленное облако.
Мигнули лампы. А потом тишину разорвал жуткий скрежет, словно само полотно пространства раздиралось на части. У Кати аж зубы заныли, кожа покрылась мурашками. Стены завибрировали, все предметы стали какими-то размытыми. В углах и за мебелью тени будто бы ожили, заворочались. В гостиную ворвался поток тёплого смрадного воздуха, заставив занавески вздуться точно паруса. Заиграла музыка — песня про замечательного соседа. Вот только звучала она глухо и как-то тягуче, словно расползаясь во времени. Голос Эдиты Пьехи больше походил на басовитый стон и, казалось, он доносился сразу отовсюду.
Лампы больше не мигали, но их накал снизился так, что гостиная погрузилась в полумрак. В углу под потолком зачавкало, будто что-то выбиралось из болотной трясины. Там набухала тьма — плотная, какая-то маслянистая. Катя от страха даже забыла, как дышать, она пятилась к выходу, судорожно пытаясь вспомнить слова молитвы. А тьма под потолком ширилась, её извивающиеся протуберанцы уже поглотили люстру, карниз над подоконником и часть занавесок.
Голос Пьехи стал ещё более басовитым и тягучим, слов невозможно было разобрать. Это походило на то, как если бы свирепый зверь пытался говорить на человеческом языке. Воздух дрожал, тряслась мебель.
— Господи, помоги, — промямлила Катя, прижавшись спиной к двери.
В мрачном облаке будто бы чёрная пасть раскрылась и в этой дыре сначала показалась одна словно бы сотканная из дыма рука, затем вторая, а потом и голова. Марго скалилась, выбираясь из чрева тьмы, в провалах глазниц мерцали бледные огоньки.
— Племя-яха, — её голос был протяжным, скрипучим и каким-то ржавым. — Иди ко мне-е, племя-яха!
Катя буквально заставила себя выйти из оцепенения, распахнула дверь и выскочила в коридор. Куда бежать?! Ноги сами понесли её к лестнице на второй этаж.
— Племя-яха! — доносилось сзади.
Даже не заметив, как взбежала по ступеням, Катя бросилась в свою комнату, захлопнула дверь и почти бездумно, повинуясь одному лишь инстинкту выживания, подтащила массивную тумбочку к порогу, опрокинула её, создав хоть и не надёжную, но всё же баррикаду. Туда же придвинула кресло. Адреналин кипел в крови, сердце колотилось так, словно намеревалось пробить грудную клетку.
Из коридора доносился шорох, как будто тысячи насекомых двигались по стенам, полу, потолку. Катя распахнула окно, схватилась за прутья решётки, дёрнула, понимая, что выломать их не получится, но всё равно надеясь на спасительное чудо. Она дёргала изо всех сил, от напряжения на лбу выступила вена. Увы, чуда не случилось. А за окном всё так же было тихо и спокойно. Луна поднялась совсем высоко, озаряя пространство призрачным светом. Ночному светилу было всё равно, что творилось в доме на окраине города.
Шорох вдруг прекратился. В голове у Кати потемнело, мысли спутались и в один миг забылись и Марго, и Артемий с Михаилом, и сама угрожающая жизни ситуация. Всё это как по волшебству стёрлось из памяти. Осталось лишь чувство тревоги, но оно было смутным и казалось каким-то необоснованным, словно завладевшим рассудком случайно.
Запахло лекарствами. Катя растерянно оглянулась.
Больничная палата. На койке лежала мать — высохшая от болезни, похожая на обтянутый желтушной кожей скелет. После химиотерапии на голове не осталось волос, губы ввалились, под блёклыми глазами темнели полукружья. Катя словно в прошлое вернулась, но не могла это осознать, для неё существовало только здесь и сейчас, временной островок, на которой её зашвырнуло провидение, а вокруг раскинулся бескрайний океан беспамятства.
Как же больно было видеть маму такой. Она всегда отличалась неуёмной жаждой деятельности. Энергии — хоть отбавляй. Но болезнь почти превратила её в овощ. Катя называла эту палату «Место, где нет надежды». Пыталась надеяться, вот только не получалось. Всё здесь было пропитано тоской и отчаянием.
— Катенька, — с трудом произнесла мама, чуть повернув голову. — Мне так плохо. Ты… ты не представляешь, как мне плохо. И холодно. Мне всегда холодно.
Что-то проскользнуло в сознании Кати и пропало, словно крохотная птица залетела в окошко и выпорхнула. Что-то… важное. Кажется, это была частичка памяти.
— Мне так плохо, — стонала женщина на койке. — Но всё ещё можно исправить. Надежда есть. Немного тепла спасёт меня, я это чувствую. Всего капелька твоего тепла. Ты ведь поделишься со мной, Катенька?
— Конечно, — Катя едва сдерживала слёзы. Она помнила, что мама терпеть не могла, когда кто-то плакал.
А ещё… она вспомнила, что мама никогда не жаловалась! Даже изнывая от боли — нет, не жаловалась. Но почему сейчас? Это было на неё совершенно не похоже.
— Возьми меня за руку, дочка. Помоги. Дай мне немного тепла. Я больше не могу выносить такие страдания. Больше… не могу.
Катя шагнула к койке. Очень хотелось обнять самого родного человека, но что-то останавливало. «Помоги… я больше не могу выносить такие страдания…» — это были не мамины слова. Ну не могла она их произнести!
 На мгновение в голове появился образ старой женщины — буквально озарился, словно выхваченный вспышкой фотоаппарата. Смутная тревога сменилась страхом. Кто эта женщина? Катя чётко сознавала, что видела эту старуху совсем недавно и с ней связаны какие-то нехорошие события. Надо вспомнить. Надо обязательно вспомнить…
— Я не хочу умирать, — плаксиво пожаловалась мама. — Дай мне немного тепла.
У Кати ёкнуло в груди. «Я не хочу умирать», — а вот это уже были знакомые слова. Она их слышала много раз. Недавно. И их произносила… старуха! Марго! В сознании будто плотину прорвало и воспоминания хлынули бурным потоком, смывая всю ложь.
— Дай мне немного тепла! — точно зверь заревела женщина на койке. Но она уже не была похожа на маму.
— Ты — не она! — процедила Катя.
Иллюзорная больничная палата растворилась, будто сгорел кадр фотоплёнки. Запах лекарств сменился гнилостной вонью. Теперь это была комната. Та самая комната в доме Марго. Тьма бесплотными щупальцами растекалась по стенам и потолку и в этой бесформенной массе как на объёмном фотоснимке проявлялась фигура старухи. Она тянула руки со скрюченными пальцами, раззявленный рот и дыры глазниц почти сливались воедино.
Катя ощутила, как рассудок погружается во мрак, как всё светлое и хорошее тонет в тёмном омуте. Ещё немного и не останется ничего, кроме чего-то чуждого.
« И не останется меня!» — шевельнулась в голове мысль.
Старуха приближалась, её пальцы медленно шевелились, словно ткали невидимую паутину. Катя завыла сквозь зубы, затем, повинуясь какому-то неясному порыву, шагнула к окну, ударила локтем по стеклу. Осколки посыпались на подоконник, сверкая в свете луны. Схватив небольшой осколок, Катя сжала его в ладони. Острые грани вонзились в плоть, боль резким импульсом метнулась по нервам, расчистила сознание, рассеяла мрак.
Марго завизжала, это было похоже на то, как если бы сотни старух издали пронзительный визг.
— Отвали от меня, сука! — заорала Катя и снова сжала осколок. Боль сейчас была для неё спасательным кругом. А ещё злость. — Ты! Меня! Не получишь!
Тьма в комнате заклубилась, словно под порывом ветра, затем распалась на клочья и исчезла. Вместе с ней пропала и Марго. Но Катя чувствовала, что ещё ничего не кончено. Это даже близко не победа, а всего лишь отсрочка. Временная передышка. Старуха, разумеется, так просто не отступится.

***

Жутко хотелось пить. Марго как будто одним своим присутствием осушила все соки в организме. И боль наконец дала о себе знать — так, что затошнило. Выронив осколок из окровавленной ладони и борясь с рвотными позывами, Катя подошла к выходу, отодвинула тумбочку, кресло и осторожно открыла дверь. В коридоре всё было спокойно. Ровно горели лампы. И тишина — абсолютная, какая-то неземная. Собравшись с духом, Катя почти крадучись вышла из комнаты. Чтобы поддержать себя, она вспомнила, как сумела разогнать мрак в своём сознании. Это означало, что с Марго можно бороться. Это давало надежду.
Катя уже дошла до лестницы, как услышала сзади шорох. «Не оглядывайся!» — приказала себе. Но всё же оглянулась и едва не закричала. Лампы мигали и в этом дёрганном свете по потолку ползла старуха. Её движения были резкими, какими-то угловатыми. Раззявленный рот походил на пасть доисторического ящера, в глазах пульсировали бледные огоньки. За Марго, словно вытекая из её тела, клубилось тёмное облако.
— Племя-яха!
Задыхаясь от ужаса, Катя бросилась вниз по лестнице, запнулась о ступеньку, упала и скатилась вниз, ударившись затылком об пол.
Марго выбралась из коридора, будто гигантский чёрный таракан поползла по стене, всё шире и шире раскрывая пасть…
Катя ощутила себя так, словно под ней исчез пол, и она куда-то падает.
Упала она в бассейн — тот самый, в котором в детстве и юности тренировалась. Вот только вместо воды была кровь, а вокруг плавали раздувшиеся синюшные трупы с белёсыми как у мёртвых рыбин глазами. Что-то схватило за ногу, потянуло вниз. Катя в панике барахталась, пытаясь удержаться на поверхности, но то, что тянуло было сильнее, кровавая пучина сомкнулась над головой, поглотила.
— Не сопротивляйся, — услышала она спокойный, почти ласковый голос. — Там на дне хорошо. Опустись на самое дно. Там не будет ни боли, ни тревог.
Катю утягивало вниз, в неведомые глубины. Она зажмурилась и твёрдо сказала себе: «Ничего этого не существует! Обман!»
— Расслабься, — шептал голос. — Не сопротивляйся. Там на дне тебя ждёт много прекрасного и удивительного. Там тебе откроется мир, о котором ты грезила в детстве. Сказочный мир. Почувствуй себя ребёнком…
«Это обман! — мысленно заорала Катя, хотя действительно хотелось расслабится, не сопротивляться и поверить в сказочный мир. — Обман!»
Боль! Нужна боль! Иначе через пару мгновений поверит!
Она вцепилась зубами в запястье, сжала челюсти так, что дёсны заломило. В голове будто вулкан взорвался. И снова раздался визг. Катя распахнула веки. Никакого бассейна полного крови, никаких трупов.
Получилось! Боль опять спасла!
Тёмные эфемерные сгустки улетали прочь, расползались по стенам, прятались под мебелью. Марго была прозрачная, огоньки в её глазах почти погасли. Яростно зашипев, она взлетела к потолку и как будто растворилась в нём, исчезла.
Ощущая во рту вкус собственной крови, Катя поднялась, пошатнулась точно пьяная. Пить хотелось ещё больше, голова кружилась и энергии почти не осталось. Обнадёживало лишь то, что и старуха, очевидно, тоже потеряла много сил, судя по её блёклому виду. Нападёт ли эта тварь сегодня снова?
Катя взглянула на рану на своей руке. Приличный был укус. Но навряд ли получится постоянно спасаться с помощью боли. Рано или поздно Марго найдёт способ проникнуть в голову и завладеть разумом. Возможно, не сегодня, а завтра ночью.
С этой неутешительной мыслью она зашла в гостиную. Её взгляд упал на сервант, в котором стояла кружка Марго. Как какой-то экспонат. Как та кукла Машка Какашка. У старухи был пунктик насчёт этой кружки, она даже Веронике Павловне запрещала к ней прикасаться. Подарок первого мужа, с ним были связаны какие-то сокровенные воспоминания.
— Никаких больше запретов, верно Марго? — прошептала Катя.
Она вынула из серванта кружку, надеясь, что старуха сейчас это видит и её корёжит от злобы. Проследовала на кухню, выпила воды. Немного полегчало. Теперь не мешало бы раны обработать и перевязать. Вот только где в этом доме искать аптечку? Да и не лучшее время для поисков. Надо дождаться утра — ничего, кровью не истечёт.
За дверным проёмом опять зашуршало, и Катя едва не застонала от досады. Старуха, похоже, никак не хотела отступать. Что она в этот раз уготовила? Какую иллюзию?
В проёме появилась Марго. Двигалась она медленно, как-то устало. Катя покосилась на нож, торчащий из стойки на столешнице. Это ведь тоже был вариант! Если старуха начнёт побеждать, то можно полоснуть себе лезвием по горлу. Лучше сдохнуть, чем…
Нет! Рано о таком думать!
В порыве злости, Катя схватила кружку и швырнула её об пол, разбив на мелкие осколки.
— Проваливай, тварь! — закричала истерично. - Проваливай!
Марго шарахнулась к стене, её тело стало ещё более прозрачным. Затем она метнулась в дверной проём и исчезла.
Катя медленно опустилась на пол. Её начало трясти, из груди рвался вой. Вся тяжесть этой ночи вдруг навалилась на неё, лишила остатка стойкости. Самочувствие была такое, словно каток переехал. Если бы Марго сейчас вернулась, то на противостояние не хватило бы ни сил, ни воли. Ко всему прочему ещё и жалось к себе накатила. За что с ней так? Почему всё это происходит именно с ней? Глупые вопросы, не нуждающиеся в ответах.
Вот и утро наступило, а Катя всё сидела на полу чуть покачиваясь. Будто впала в транс. Она услышала, как в прихожей щёлкнул замок — путь на улицу свободен. Но ей не хотелось никуда идти. Было лишь одно желание — просто сидеть, ощущая боль и балансируя на грани сумасшествия. Она даже вяло подумала, что сойти с ума — это тоже неплохой вариант, почти такой же идеальный, как ножом по горлу.
Паршивые мысли лезли в голову, но других не было.
Хотя… а может, сжечь этот дом к чертям собачьим? Нет дома — нет охотничий угодий Марго. А Артемий со своей сворой местных пускай что хотят с этим то и делают. Накажут — так тому и быть. Да пусть хоть убивают. В любом случае, она сорвёт их проклятую игру, и старуха не выйдет победителем. Чем не план?
Катя поднялась, тряхнула головой, избавляясь от морока отчаяния, проследовала в гостиную и взяла коробок со спичками с каминной полки. «Пусть всё горит», — подумала устало. Ей не понравилась эта апатия, а потому повторила вслух, уже уверенно:
— Пусть всё горит!
И даже улыбнулась, хотя улыбка вышла какой-то дикой, ненормальной. Руки дрожали и вынуть из коробка спичку и зажечь её у Кати получилось не стразу. Но вот он, огонь. Теперь лишь оставалось поджечь занавески. Она помнила, что в фильмах пожары всегда начинались с занавесок.
— Ну что ты творишь? — раздался голос.
Целиком поглощённая своей зажигательной затеей, Катя не заметила, как в гостиную зашёл Михаил.
— Потуши спичку, — он говорил с лёгким упрёком, словно обращался к неразумному ребёнку. — Сжечь дом у тебя всё равно не получится, здесь всё пропитано огнеупорной жидкостью. Ты, знаешь ли, не первая, кто пытается здесь пожар устроить. Почему-то некоторым кажется, что это отличный выход из положения. Ты лишь надымишь, и тебе же будет хуже. Надышишься дымом, ослабнешь. Давай, прекращай дурить.
Катя как-то завороженно глядела на горящую спичку. Ей всё ещё хотелось, чтобы было много огня. Очень много. Чтобы весь мир пылал!
Михаил подошёл к ней, выхватил из её руки спичку и потушил. Затем, взяв под локоть, повёл на кухню.
— Пойдём, я завтрак приготовлю. Тебя обязательно нужно подкрепиться. Да и я ещё сегодня не завтракал. Выглядишь, если честно, так себе. Прости, конечно, за откровенность, но я это тебе говорю на правах друга. И руки надо бы перевязать, вон крови сколько. Это что, укус? Ты сама себя что ли? Жёстко, но чего только не сделаешь, чтобы выжить, верно? А знаешь, ты всё-таки молодец, целую ночь продержалась. Не каждый, кто был на твоём месте, мог бы таким достижением похвастаться.
Он привёл её в кухню, усадил за стол, потом вышел и вернулся с аптечкой. Умело обработал раны перекисью водорода, сделал перевязку. Катя ни на что не реагировала, просто сидела, уставившись в одну точку.
Михаил открыл холодильник, окинул содержимое критическим взглядом.
— Так-так-так. Отлично. А проготовлю-ка я омлет по-кавказски. Уверяю, тебе понравится.
Он снял с вешалки фартук, посмотрел на осколки на полу.
— Это что же, ты любимую чашку старухи расколотила? — усмехнулся. — Думаю, ей это не слишком понравилось.
На улице пошёл дождик, выбивая мерную дробь по металлическим карнизам. По оконным стёклам растекались капли. Михаил принялся готовить омлет.
— А знаешь, Кать, как представлю, что лет через пять мой сын будет на твоём месте, а я буду на месте Марго, мне аж не по себе становится, — он разбил в миску четыре яйца и стал взбивать их венчиком. — Но я уже всё решил. Поверь, я люблю сына, но жизнь я люблю больше. Ему сейчас двадцать три, спортсмен, как и ты. Хороший малый. А у меня уже и печень шалит, и сердечко порой барахлит. Через пять лет совсем будет край. Дожить бы ещё до перерождения. Я вообще так считаю: поначалу родители должны заботиться о своих детях, а потом дети о родителях. Это самый правильный расклад. Вот мой сынишка обо мне и позаботится. Да, я не лучший отец, но алименты всегда платил исправно, ни разу не задерживал.
Катя взглянула на него с презрением. Она не могла понять, как таким обыденным тоном можно говорить о столь мерзких вещах? Он же, по сути, разглагольствовал о предательстве и уничтожении собственного сына.
— Считаешь меня извергом? — продолжил Михаил, словно прочитав мысли Кати. Он отложил миску со взбитыми яйцами и начал резать болгарский перец. — Если бы ты знала, что ждёт всех нас после смерти, ты навряд ли стала бы меня осуждать. А я знаю, я видел. Мне Артемий показал. И вот что я тебе скажу: там, за чертой, нет ни Рая, ни ангелов с крылышками. Там только боль и страдание. Это не описать словами. Вечность беспрерывных страданий, отчаяние, возведённое в абсолют. Если получаешь такие знания, то начинаешь ценить каждое мгновение жизни и ты сделаешь всё, лишь бы отсрочить смерть. Так что не осуждай меня. К тому же, мне очень хочется увидеть далёкое будущее. Хочется стать свидетелем колонизации Марса, других планет, хочется быть причастным к тому, как будет меняться человечество. От одних этих мыслей я ощущаю восторг. И ведь у меня вполне неплохие шансы прожить очень длинную жизнь. У сына вот-вот ребёнок родится, а значит я смогу потом и внука использовать для перерождения.
Катя поднялась и пошла к выходу.
— Свежим воздухом подышать решила? — задорно сказал Михаил. — Это правильно. Но не задерживайся, омлет уже скоро готов будет.
Выйдя из дома, Катя сделал глубокий вдох. Погода была под стать её состоянию — серая, слякотная. Осень как будто впала в траур, хотя ещё ночью небо было ясное и сияла луна. Арсений всё так же стоял за воротами, точно чёрная статуя, струи дождя стекали с полы его шляпы.
Катя подошла. У неё к проводнику между мирами был лишь один вопрос:
— Чтобы выжить, я могу делать всё, что захочу?
Он улыбнулся, в его глазах на мгновение загорелись красные огоньки.
— Полная свобода действий. В пределах дома, разумеется.
Именно этот ответ Катя и желала услышать. Она вернулась в дом, прошла в гостиную, взяла из мини бара бутылку виски, после чего проследовала в кухню.
— Выпить решила? — Михаил уже раскладывал омлет по тарелкам. — Это ты зря. Не советую. Если будешь с похмелья, старуха с тобой легко справится. Но дело твоё. Как говорится, хозяин — барин.
Он развернулся, чтобы положить сковородку в мойку. Тут-то Катя и нанесла удар — обрушила бутылку ему на голову. Михаил упал на пол как подкошенный, из раны на затылке засочилась кровь.
Поставив бутылку на стол, Катя принялась шарить по полкам, по ящикам стола, пока не отыскала скотч, которым обмотала руки и ноги Михаила. Затем села за стол и начала есть — садовник был прав, ей действительно необходимо было подкрепиться. И готовил он отлично — омлет оказался просто восхитительным. Катя с аппетитом съела не только свою, но и его порцию.
Михаил очнулся, скривился, застонал. Попытался высвободить руки из пут, но, осознав, что ничего не получится, с обидой и некоторым удивлением посмотрел на Катю.
— Что за херня? На черта ты это сделала? Я же не враг тебе. Наоборот, я на твоей стороне.
Катя побарабанила пальцами по столу.
— Не враг, говоришь? Да ты даже хуже Марго. Та хотя бы не скрывала свою внутреннюю гниль, не маскировалась под добрячку. Но мне сейчас плевать, какой ты. Я хочу знать, как победить старуху, и ты мне это расскажешь.
Михаил напрягся, в попытке снова разорвать скотч, его лицо стало пунцовым.
— Развяжи меня, сука! Я понятия не имею, как победить Марго!
Катя демонстративно вздохнула.
— А вот я думаю, что знаешь. Ты ведь тут давно, сам говорил. Видел несколько перерождений.
Михаил тяжело задышал сквозь зубы, в его глазах плескалась ненависть. Катя вышла из-за стола, взяла со стойки нож.
— Ты мне всё расскажешь. И мне даже не придётся тебя долго пытать. Я кое-что поняла про всех вас… Про Марго, про тебя, про остальных уродов в этом районе. Страх перед смертью для вас — это как неизлечимая болезнь. Если я недавно готова была перерезать себе горло, лишь бы старуха не победила, то вы, говнюки, даже помыслить о таком не смогли бы. Вы слишком люто боитесь умереть. Пойдёте на всё, чтобы продолжать жить.
— И что ты сделаешь? Убьёшь меня? — щека Михаила нервно дёрнулась. — Ты не сможешь. Ты не такая.
— Зря ты так думаешь, — Катя провела пальцем по лезвию ножа. — Мне, наверное, трудно было бы убить человека. Но того, кто собирается скормить душу своего сына каким-то потусторонним монстрам, вместо своей души, я человеком не считаю. Ты — дерьмо, а не человек. Я запросто перережу тебе глотку, и моя совесть даже не шелохнётся. Как по мне, такие как ты, вообще не должны жить. И кстати, я, когда на улицу выходила, поговорила с Артемием. Он сказал, что я могу делать всё, что захочу. Я на сто процентов уверена, что он понял, что я задумала, а значит, ему насрать на тебя. Всем в твоём так называемом обществе на тебя насрать. Сдохнешь — никто и не заметит. Даю тебе пять минут, чтобы рассказать, как победить Марго. Не расскажешь — умрёшь. Время пошло.
Катя говорила решительно, но она сама ещё не была уверена, что не блефовала. Сможет ли убить? Не дрогнет ли в последнюю секунду?
Михаил обливался потом. Судя по его лицу, он вёл внутреннюю борьбу. Даже губу прокусил от напряжения.
— Время вышло, — объявила Катя.
Она подошла к Михаилу, приставила лезвие к его горлу. Он задрожал, глаза стали мокрыми от слёз.
— Подвал, — произнёс чуть слышно и бросил взгляд на осколки кружки на полу.
— Что ты сказал? Повтори! — потребовала Катя.
— Нет, — заскулил Михаил. — Я тебе ничего не говорил, — а потом заорал, брызжа слюной: — Я тебе ничего не говорил! Ничего не говорил! Развяжи меня, прошу! Мне нельзя здесь быть! Я не должен быть в доме! Палачи! Палачи придут! Но я тебе ничего не говорил!..
Дождь за окном усилился, в кухне потемнело. Одна из стен стала какой-то зыбкой, будто дождевые струи проникли в дом.
— Я ничего ей не рассказал! — вопил Михаил, дёргаясь как безумный и тараща глаза на зыбкую стену.
Катя ощутила, как сдавило виски. В кожу будто тысячи крошечных иголок вонзились. Что-то приближалось. Она чувствовала это каждой клеткой тела, всей своей сутью. Воздух наполнился смрадом, раздался гул, словно где-то рядом заработала трансформаторная будка.
Михаил продолжал орать. Катя, озираясь, попятилась и сама не заметила, как вышла из кухни. Дверь тут же с грохотом захлопнулась.

                5

Дом вздрогнул, словно при землетрясении, гул стал громче и на его фоне что-то заскрежетало.
Катю сковало оцепенение. Она даже вдох сделать не могла и не силах была оторвать взгляд от двери, ведущей в кухню. Ей казалось, что голову, грудь стянуло железными обручами, в животе разливался холод.
«Пусть всё это прекратится! — мысленно молила Катя. — Пусть всё закончится!»
У неё было ощущение, что она угодила в кошмарный сон и никак не может проснуться. Хоть бы кто встряхнул, разбудил, вернул бы в нормальную реальность!
Михаил буквально захлёбывался собственным криком. А потом вдруг резко наступила тишина, лишь дождь монотонно шелестел за окнами. Катя тяжело задышала, чувствуя себя так, словно была похоронена заживо, но чудом умудрилась выбраться из могилы. Руки затряслись и на то, чтобы унять этот тремор понадобилось немало времени.
Более-менее придя в себя, Катя подошла к двери, чуть приоткрыла её, заглянула внутрь.
Михаил лежал на полу, скорчившись. На его лице застыла гримаса ужаса, остекленевшие глаза обрамляли кровавые потёки, волосы были абсолютно белые. Катя никогда не верила, что человек способен поседеть от страха, считала это байкой, но мёртвый садовник убедил её в обратном.
Лучше бы не открывала чёртову дверь, не смотрела. Некоторые вещи лучше никогда не видеть, иначе они останутся в сознании навсегда, точно заноза, которую невозможно выдернуть.
Катя принялась мерить шагами гостиную, пытаясь подвести итог тому, что случилось. Михаил прошептал слово «подвал» и мельком посмотрел на разбитую кружку. Вроде бы ничего особенного, мелочь, но этого вполне хватило, чтобы за ним явились палачи. Выходит, это не мелочь. Он явно нарушил какое-то правило, выдал важную информацию.
Любимая кружка Марго. Катя вспомнила, как старуху покорёжило, когда кружка разлетелась на осколки. А мама однажды сказала, что в любимых вещах живут частички нашей души. Красивые слова, вот только есть ли в них правда?
Пора это выяснить!
И Катя засуетилась: взяла в гостиной пластинку с песнями Эдиты Пьехи, сбегала в комнату Марго, вырезала ножницами из рамы холст с изображением Королевы Маргариты, схватила со стола тетрадку, ну и, конечно, не забыла про куклу Машку Какашку. Всё это она сложила на веранде дома, полила позаимствованной из бара водкой и подожгла. А затем с надеждой смотрела, как плавится пластмасса, как полыхает бумага и покрытый масляной краской холст, и представляла, что где-то в запределье мёртвая старуха корчится от нестерпимых мук, слабеет и подыхает уже иной смертью, после которой уже невозможно вернуться в мир живых…
Всего лишь фантазия. Что-то было не так. Кажется, этот несуразный ритуал сожжения любимых вещей не сработал. У Кати абсолютно отсутствовало ощущение победы. Узы крови крови не разорваны.
Она посмотрела на Артемия. Его фигура за пеленой дождя была плохо видна, но то, как он отрицательно покачал головой, Катя отчётливо рассмотрела. И что же теперь делать?
Ответ был. Подвал. Место, где Марго приняла мучительную смерть. Место, откуда всю позапрошлую ночь доносились её крики. «Подвал» — слово, из-за которого за садовником явились палачи. От одной мысли, что придётся туда спускаться у Кати внутри всё похолодело. Что она там обнаружит? Возможно, там находится какой-то алтарь и, быть может, именно на этом алтаре надо было сжечь любимые вещи старухи. А может…
К чёрту предположения. Надо идти и смотреть. Даже если это самое последнее, что хочется делать. Впрочем, есть ещё вариант — сидеть и без всякой суеты дожидаться ночи. А когда вернётся старуха, принять свою участь со смирением. Если не сопротивляться, то всё закончится быстро.
— Ну уж нет, — выдавила Катя, разозлившись, что подобный вариант вообще пришёл в голову.
Презрительно плюнув на догорающие вещи, она зашла в дом, проследовала до двери, ведущей в подвал. Самая обычная дверь, но Кате она казалась вратами в ад. Ей, как и любому человеку, в жизни приходилось совершать некоторые поступки через силу, буквально заставляя себя. Однако всё это теперь казалось мелочью в сравнении с тем, что она собиралась сделать сейчас. Была очень даже большая вероятность, что спуск в подвал — путь в один конец.
Но надо решаться. Иначе Марго победит!
— Я справлюсь, — произнесла Катя и кивнула, подтверждая свои слова. — Да, я смогу.
Она открыла дверь и, уже не колеблясь, сделала шаг. Было темно, но света из коридора хватало, чтобы разглядеть ведущие вниз каменные ступени. Стараясь сдержать дрожь, Катя вынула из кармана спички. Зажгла. Трепещущий огонёк озарил стены. Спускалась осторожно, опасаясь споткнуться. Ей подумалось, что было бы забавно, если бы она скатилась с лестницы и свернула себе шею. Вот это был бы финал её противостояния с Марго! И никто не в выигрыше. Из груди едва не вырвался истеричный смех, Катя с трудом его сдержала. Только истерики сейчас и не хватало.
Ступени закончились. Катя разглядела на стене выключатель и нажала на кнопку. Пару раз нервно мигнув, на потолке загорелась единственная люминесцентная лампа.
Помещение больше походило на какую-то сатанинскую камеру пыток. И да, Катя не ошиблась, тут был алтарь, а на нём — растерзанное тело. С Марго словно бы кожу сдирали, выламывали рёбра, дробили кости, вырезали куски плоти. Кто бы ни были эти палачи, но своё дело они знали, учитывая, что мучили старуху в течение целой ночи, не позволяя её умереть раньше времени.
Катя ожидала обнаружить здесь нечто подобное, но всё равно к такому она была морально не готова. В голове помутнело, хотелось зажмурится и ничего не видеть. Хотелось лишиться обоняния, чтобы не ощущать эту вонь. Не видишь, не чуешь — и словно бы этого не существует. Так дети прячутся под одеялом от собственных страхов. Совсем недавно она жила в нормальном мире. Порой несправедливом, но нормальном. А теперь ей казалось, что того мира больше нет. Канул в небытие. Осталась лишь территория кошмаров.
Но нужно взять себя в руки! Сейчас нельзя поддаваться страху! Нужно быть сильной!
— Я справлюсь, — снова прошептала Катя, обведя помещение взглядом и пытаясь обнаружить то, что поможет справиться с Марго.
На стенах висели образа, вот только вместо лика святых на них были абстрактно нарисованы бесформенные существа на фоне клубящейся тьмы. Чётко выделялись лишь глаза, они походили на тоннели, ведущие в неизвестность. По углам стояли скульптуры — какое-то нагромождение из переплетённых щупальцев и будто бы обломанных конечностей. Скульптуры были настолько чёрные, что Кате было больно на них смотреть. Это как глядеть на яркий свет, только наоборот. Что это? Какие-то артефакты из иного измерения? И зачем Марго проводила так много времени в этом подвале? Молилась древним божествам, изображённым каким-то безумцем на жутком подобии икон? А может, свыкалась с фактом своей грядущей мучительной смерти?
Взгляд Кати упал на большое, вмонтированное в стену зеркало. Оно было странное, в его глубинах теплился мутный свет, а все предметы отражались в нем очень тускло и искажённо. И не полностью — в зазеркалье отсутствовал алтарь с трупом Марго.
«Иная реальность», — подумала Катя и ей не понравилось это сочетание слов, будто мысленно прикоснулась к чему-то запретному, безумному.
А ещё хуже было осознание, что надо туда пойти. В иную реальность. В запретное и безумное. Туда, больше некуда. Там все ответы. Катя это даже не предполагала, а точно знала. Так человек, ищущий истину, безошибочно распознаёт её среди нагромождения лжи. В зазеркалье тянуло как магнитом и в то же время внутренний голос вопил: «Одумайся! Там тебя ждёт смерть!»
Внутренний голос — всего лишь проявление страха. Катя уже убедилась, что порой, он даёт не лучшие советы. Если бы она к нему прислушивалась — сидела бы сейчас наверху, дрожала и тоскливо дожидалась возвращения Марго.
Убеждая себя, что всё делает правильно, Катя подошла к зеркалу, протянула руку. Пальцы погрузились во что-то зыбкое, прохладное. Раздался лёгкий треск, словно от статического электричества, кожу защекотало, но в целом не было никаких неприятных ощущений.
«Одумайся! — снова встрял внутренний голос. — Ты оттуда не вернёшься!»
— Да пошёл ты! — зашипела Катя и решительно шагнула в мрачное зазеркалье.
Здесь ничем не пахло. Не было ни тепло, ни холодно. Вообще никак. А ещё тут царило абсолютное беззвучие, как в вакууме. Вроде бы такое же подвальное помещение, как по ту сторону зеркала, но… всё же другое, слишком серое. Ни единого цветного пятнышка, словно на старой чёрно-белой фотографии.
Катя не слышала даже стука собственного сердца. Эта абсолютная неестественная тишина давила на рассудок, сеяла сомнение, что всё происходящее — реально.
Но лучше не задерживаться.
Ощущая себя персонажем в старом немом кино, Катя пересекла подвал, поднялась по лестнице, отворила дверь и вышла в коридор. Обстановка была такая же, как в нормальном доме Марго, вот только стены здесь покрывали трещины, из которых пробивался мутный свет.
Не слыша звуки собственных шагов, Катя прошла в гостиную. Казалось, всё здесь застыло, даже время. Стрелки на старинных напольных часах не двигались. За окнами был густой серый туман, но и он не клубился и выглядел всего лишь как декорация к всеобщему мрачному унынию.
«Мёртвое место для мёртвых», — подумала Катя и эти слова ей понравились ещё меньше, чем «Иная реальность». Что это, астрал? Лимб? Она читала о подобных вещах в журналах, посвящённым паранормальным явлениям — так, от скуки, а не потому что было действительно интересно, — но сейчас подробностей не помнила. В одном она не сомневалась — если надолго здесь задержится, то это беззвучие с ума сведёт.
Пластинки Эдиты Пьехи она не обнаружила. Тут не было даже проигрывателя. Мимо. И кружка в шкафу отсутствовала. Опять мимо. Ощущая досаду, Катя проследовала в комнату Марго.
Ни картины с изображением королевы на стене, ни тетрадки на столе. Зато кукла находилась на своём месте! Из её глазниц и порезов на пластмассовой коже сочилась чёрная маслянистая субстанция, голову окружал тёмный дымный ореол. Катя ощутила триумф. Она нашла то, что искала! Наверное, так мог бы чувствовать себя сказочный Иван Царевич, когда завладел иглой с Кощеевой смертью.
Теперь оставалось лишь куклу сжечь.
Катя вынула её из шкафа, положила на стол, достала из кармана спички, мысленно повторяя: «Пускай получится! Пускай у меня всё получится!..» Чиркнула спичкой по коробку… та не зажглась. Попыталась зажечь ещё одну — не получилось. Вывод был однозначный — в этом месте не горит огонь.
 А может, просто разломать чёртову куклу?
Нет, плохая идея. Кто знает, возможно, в разрозненных кусках пластмассы ещё останутся частички души Марго. Надо её сжечь. Только сжечь! Но для этого нужно вынести это средоточие зла из… астрала? Лимба? Неважно.
Катя судорожно сунула коробок со спичками обратно в карман, взяла со стола куклу и… ощутила, что позади кто-то есть. Волосы на затылке зашевелились.
«Только не это! Только не это!..» — заколотилось в сознании.
Она повернулась и закричала, но крик сожрала тишина.
Марго, словно из омута, лезла из той самой стены, на которой должна была висеть картина. Лезла совершенно беззвучно, её тело состояло из такой же чёрной субстанции, что сочилась из куклы. Руки, больше похожие на чудовищные лапы, потянулись к Кате. Та шарахнулась в сторону, ударилась бедром об стол, развернулась и выскочила из комнаты.
Выбивающийся из трещин в стенах свет стал красным, пульсирующим. Это сонное место будто бы пробудилось, в воздухе носились какие-то призрачные потоки.
Катя бежала по коридору, крепко сжимая в руке куклу. Впереди, с потолка, выдавилась громадная чёрная капля, которая мигом приняла форму человеческого тела. Марго преградила путь. В порыве отчаяния, Катя совершенно бездумно врезалась в неё, беззвучно рыча и разрывая свободной рукой студенистую липкую плоть. Она прорывалась точно зверь, решивший бороться за жизнь до конца, до последнего вздоха. И опять ей помогала злость, которая будто ждала своего часа и явилась на смену страху.
Пробилась, хотя растерзанная чёрная масса продолжала упругими нитями цепляться за спину, волосы, плечи. Катя тащила её за собой, уже не в силах бежать, но упрямо продолжая двигаться по коридору. Она чувствовала себя так, словно прошла через что-то невероятно мерзкое, от чего никогда не отмыться, потому что это осквернило не только тело, но и разум, душу.
Вот и открытая дверь в подвал.
Катя с огромным трудом спустилась по ступеням — чернота тянула её назад. Нити опутали шею, талию, предплечья. То, что было за спиной, снова набирало силу, уплотнялось.
Шаг, ещё шаг…
Зеркало уже было совсем близко. Катя почему-то подумала о Луне. Как же хотелось снова её увидеть — полную, сияющую в ночи. И звёзды. Россыпь звёзд… А ещё хотелось ощутить кожей дуновение ветра, почувствовать вкус чая с лимоном, послушать уличных музыкантов на Арбате… Но всё это там, в нормальном мире! И всего этого её намеревается лишить паскудная мёртвая старуха!
Надо бороться! Во что бы то ни стало!
И она боролась, волоча за собой тяжёлую ношу, состоящую из концентрированной ненависти и лютой злобы. Нити натягивались, душили, чернота позади росла, как снежный ком, сползая пульсирующей массой по ступеням. Катя выла от напряжения, в какой-то момент ноги подкосились, и она поползла, цепляясь пальцами за щербатые плиты пола.
Метр, ещё метр…
Выбралась! Тишина нормального мира показалась Кате оглушительной, в сравнении с абсолютным беззвучием запределья. Даже уши заложило. Но борьба не закончилась. Марго всё ещё тянула её назад и вырваться из объятий чёрных жгутов не получалось. А сил осталось совсем немного. Впрочем, их ещё было достаточно, чтобы кое-что сделать.
Катя вынула из кармана спички — это отняло столько энергии, словно она несколько часов переносила с места на место пудовые гири. Теперь нужен огонь. И хорошо, что теперь руки свободны, хотя предплечья по-прежнему сковывала чернота. И шею. Задыхаясь, Катя достала спичку из коробка, чиркнула. Огонь! Получилось с первого раза! Она поднесла пламя к кукле. Пластмасса не желала загораться.
— Ну давай же, сука, гори! Ты должна сгореть! Гори, гори!
На то, чтобы зажечь новую спичку не было времени, сопротивляться тому, что осталось в зазеркалье, не осталось сил.
— Гори же, тварь!
И кукла загорелась. Слабо, неохотно.
Нити рванули Катю назад. Она развернулась на полу, упёрлась руками в стену возле зеркала. А с той стороны чёрная масса росла, вытягивалась, Марго принимала человеческий облик, нити выглядели, как продолжение её пальцев.
Кукла вспыхнула, пластмасса не плавилась, а странным образом испарялась и вместе с ней исчезала наполняющая её скверна.
Загорела и Марго. Её объяло ослепительно белое пламя. Нити исчезли. Катя, освободившись от удушающих уз, отползла от зеркала. Она победила. Победила! Ей хотелось выкрикивать это слово. Орать так, чтобы весь мир услышал! Победила, чёрт возьми!
— Закрой глаза. Не смотри! — услышала она голос, словно донёсшийся из неведомых далей. Это был голос Артемия.
Катя послушно сомкнула веки, чувствуя, что делает всё правильно и в требовании проводника между мирами нет никакого подвоха. Раздался гул, на виски надавило, как тогда, перед гибелью Михаила. Сердце заколотилось. Воздух стал каким-то тяжёлым, удушливым, он с трудом протискивался в лёгкие. Кате не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что происходит: за Марго явились палачи, а может, даже те, кто сильнее их, страшнее. Те, кого Артемий называл Находящимися По Ту Сторону. А ещё она чётко сознавала, что, если сейчас разомкнёт веки, то мигом сойдёт с ума или от ужаса просто разорвётся сердце. Однако ей хотелось видеть, как чудовища из иного мира утаскивают объятую белым пламенем Марго в бездну. Очень хотелось усилить свой триумф таким зрелищем.
Но скоро всё закончилось.
Перестав ощущать чужое присутствие, Катя открыла глаза. В зазеркалье никого не было. Кукла сгорела и исчезла, словно её и не существовало. Лишь на полу остался след от копоти. Люминесцентная лампа под потолком горела ровно, озаряя холодным светом картины с изображением древних богов и растерзанное тело на алтаре.
Катя поднялась и заковыляла к выходу. Триумф от победы сменился жуткой усталостью. С трудом она поднялась по лестнице, прошла по коридору. Выйдя на улицу, уселась на ступени, подставив лицо под струи дождя. Она не заметила, как Артемий открыл ворота, пересёк двор и примостился рядом.
— Поздравляю с победой. Ты её заслужила. И ты теперь очень богатая. Правда, что касается этого дома, то вынужден тебя огорчить, он не станет частью твоего наследства. Когда в нём всё зачистят, в него вселится новый жилец.
— И всё снова повторится, — апатично добавила Катя.
— Верно, всё повторится. И будет повторяться снова и снова. Желающие участвовать в этом процессе никогда не иссякнут. Возможно, однажды и ты захочешь. Родишь ребёнка и…
— Нет, не захочу.
Артемий коснулся её руки.
— Я могу показать тебе, что ждёт людей после смерти. Если ты это увидишь, наверняка изменишь своё мнение.
— Я не хочу это видеть, — твёрдо заявила Катя. — Не хочу ничего знать. Я просто желаю прожить свою жизнь и умереть, даже если эта жизнь будет короткой и паршивой.
Артемий кивнул.
— Это мудрое решение, — он поглядел на неё искоса. — Тебе бы в больницу. Я могу вызвать скорую.
Катя усмехнулась и провела ладонью по мокрому лицу.
— В больницу? Думаю, после всего случившегося, мне самое место в психушке. Но, пожалуй, я с этим повременю. Мне сейчас просто нужно отдохнуть.
Она поднялась и зашла в дом, впервые за последние часы, не испытывая ни малейшей тревоги. Даже было как-то на удивление спокойно. В гостиной уселась в кресло, откинулась на спинку и закрыла глаза. Ей вспомнилась песня Эдиты Пьехи про замечательного соседа, которую успела возненавидеть. Но сейчас почему-то захотелось её услышать. Жаль только, что пластинку сожгла. Ну и ничего страшного, песню можно и самой спеть.
Катя улыбнулась и замурлыкала себе под нос:
— Пап пап, папарап пап пап пап…