Архаика. Глава V. Любовь

Глава V. Любовь
Замаскированный психиатр – Разбор цитат – Соседи по даче и гаражу – Неожиданная комбинация – Электрик – Ещё одно примирение – Скромница – Каравай.

Вскоре после рассвета на детскую площадку на окраине Бурска прибыл некто и развалился на скамейке. Детей на площадку ещё почти не приводили – уж очень рано летний рассвет. А место такое было выбрано этим неким, потому что в нём отклонения в поведении сразу бросятся в глаза. Некто бесцельно уставился на большие окна панельных пятиэтажек, с которых уже сошёл розовый окрас рассвета. Наконец, этот некто увидел издали приближение кого надо, но пока отвернулся. Пришёл подросток пятнадцати лет Стёпа Лодкин.

– Здравствуйте! Это вы меня здесь ждёте?
– Я, конечно, – он повернул свою надменную физиономию. 
– Вот, возьмите деньги! – Стёпа бросил на скамейку свёрток из газеты. – Дальше что?  Когда брата отпустите?

Преступник махнул, и к скамейке подошёл ещё один мужчина, в годах.

– Я с вами, молодой человек, хотел обсудить случившееся, а ты, Слав, гуляй, – Слава покинул скамейку и двор, а этот сел. – Садитесь, отважный юноша, – незнакомец пока всматривался. – Нет, честное слово, восхищаюсь вами!
– А ближе к делу можно?
– Можно, конечно… Отваги в тебе немерено, вот только к чему ты её применяешь? Скажи, Степан, зачем тебя понадобилось участвовать в движении за уничтожение наций?
– А в какое движение мне ещё было податься? Ещё вообще-то до всех движений у меня такие идеи были. Так быстро, так неожиданно они у меня появились. Всё после нападения скинов на моего нерусского друга. Вы бы знали, какой это друг! У меня таких в жизни не было, да и, возможно, не будет. И он меня же обвинил, что я с ними! Всего-лишь из-за того, что я когда-то русским себя называл. И я моментально – понимаете? – моментально отказался быть русским и возненавидел все нации. За то, что людей разделяют. Отсюда все мои идеи и ниоткуда больше.
– Словом, шоковая ситуация. Она повлияла на твоё мировосприятие.
– А вы что, простите, психолог какой-то?
– Почти угадал. Психиатр. И одним из моих пациентов был скинхед. Причём, которого я с детства знаю – почти соседи мы. И выслушай теперь, Стёпа, мою историю, как я твою выслушал. Рома Поликеев с детства раздражительный и агрессивный. Но особый идейный окрас это приобрело уже в совершеннолетнем возрасте. У него тогда начались мрачные воспоминания с психозами. Он сконцентрироваться не мог ни на чём – ни на учёбе, ни на делах никаких домашних – у матери что-то выспрашивал о давно прошедших событиях, и после каждого вопроса – дикий вопль. Вот один такой его психоз высмеял дворник-среднеазиат, покатываться просто стал от хохота. Да Рома бы и не заметить мог. Но, представь себе, родная мать указала: «Вон он над тобой хохочет, даже не стесняется!». Рома бешено в окно выглянул, собирался если не выпрыгнуть к нему, то хотя бы наорать. Но та свинья больше ни разу не появилась. Скажу честно: если бы я того азиата встретил – именно того – сам морду бы ему набил! Не за национальность, а просто за то, что он скотина. Именно его Рома не встретил, но на других азиатов однажды напал, приговаривая что-то вроде: «Ах вы изверги, добиваете тех, кому плохо! Все рабочие места у русских отняли!».  Затем он стал свои взгляды ксенофобские, в основном, против трудовых мигрантов, передавать тем, кто молод и внушаем. Например, соседу своему, школьнику.
– Извините, а как зовут его, не знаете? – неожиданно заинтересовался Стёпа.
– Школьника? Кажется, Даня.
– Не Опарышев?
– Фамилии не знаю.
– Данька Опарышев – это же главный нацист нашей школы.
– Что ж, может быть, и он. Только Рома Поликеев в дальнейшем так стал опасен для общества, что я решил за ним следовать. Я стал меньше работать в поликлинике, часы свои отдал и в доверие к нему втёрся. К ним, скинам. Прикинулся, что я такой же, говорил, как они – и лексике подражал, и интонации. Они уверены, что я такой же нацист. А я на самом деле стремлюсь предотвращать самые дикие их поступки. Вот, пожалуй, и всё, что я хотел сказать тебе по поводу возникновения скинхедов в Веснянске.
– Да, тот азиат всё-таки тоже оказался гнидой.
– Вот-вот, из-за его скотского поведения возникло столько скинхедов, и в конце концов брата твоего похитили. А исток всего – вон в чём.
– Так всё-таки мне о брате надо услышать, как мне его спасти? – встал со скамейки Стёпа, приняв грозный вид.
– Вот к этому я тебя и готовил. Тебе надо будет завтра прийти вон к тому подъезду к трём часам. А вот дальше – самый для тебя кошмар. Денег больше не надо будет. Но тебе надо будет сказать «слава русской нации».
– Что-о?!
– Но ты подумай: если на кону жизнь твоего брата. Неужели ради своих идей жизнью брата пожертвуешь? И ещё ты должен сказать «всех хачей отсюда гнать».
– Ох-х!
– И ударить одного кавказца, который придёт туда к этому времени, вызванный как будто для ремонта машины.
– О-ой!
– И под конец бросить зигу.
– Всё что угодно, но только не это! Я б скорее вместо Игната туда пошёл, где они его держат. Или просто умер бы лучше.
– Типичный подростковый пыл у тебя. Тебя потом поймут, ты всё объяснишь. И тебя поймут. А у меня на этом всё. Зовут меня, кстати, Олег Леонидович.

Психиатр ушёл, оставив вздыхающего и мнущего лицо Стёпу.
На детскую площадку прибыло уже немало детишек – беззаботнейших существ. Стёпа с изумлением подумал, что они ещё не знают, сколькими ужасами полон окружающий их мир. И что самое удивительное – когда-то таким был и он. В каком он пребывал блаженстве, но даже не понимал этого, мог быть чем-то недоволен и отчего-то хныкать! Вот уж действительно, мозгов не хватало! Аналогично теперь и эти малыши не могут даже отдалённо представить страдания этого сидящего на скамейке, для них уже взрослого дяди.

В свой город Стёпа отправился тем же пешим маршрутом, занявшим оттуда почти два часа, через тот же дачный посёлок, мимо того же родственника. Алексей стоял в той же позе, что и при отходе от него Стёпы – положил руки на ограду и уткнулся в них лбом.

– Дядь Лёш!
– Ой, – вздрогнул Алексей. – Ты что, Степан, уже вернулся? Или ещё не дошёл?
– Я дошёл, конечно, и встретился с кем надо. Как вы можете сомневаться в этом? – возмущался подросток.
– Ну, извини. Я тут спал как будто, стоя. В прострацию какую-то впал. А что у тебя там?
– Вот и я хотел рассказать. Если бы ещё денег у меня потребовали. А то такую страшную задачу передо мной поставили. – И последовали подробности: чего и когда от него требуют похитители Игната. – Если только ради спасения брата я совершу такое патриотическое ублюдство. Но всё равно не знаю, как потом людям в глаза смотреть.
– Да, нелегко выражать согласие с неонацистскими идеями. Но скажи пожалуйста, почему ты неонацистов называешь патриотами?
– А как же? Разве они не патриоты?
– Нет, они нацисты.
– Разницы особой нет. Нацизм – это самый бешеный патриотизм, доведённый до крайности.
– Давно у тебя такие мысли? – немало удивился Алексей.
– Ах да, я же вас ещё не посвящал в свои идеи. Но, знаете ли, мне сейчас некогда. Там мама и вся моя семья изводится в ожидании меня.
– А телефона нет с собой?
– Есть, я звонил, но им всё равно именно мой приход нужен, чтобы убедиться, что хотя бы со мной всё в порядке.
– А ты скажи, что ты у меня, со мной обсуждаешь ситуацию. Я ещё свой голос подам.
– А вам это так надо?
– Да, Стёп, я считаю нужным обсудить твои идеи. Проходи, пожалуйста.

Перед разговором Стёпа совершил звонок в свою квартиру, и лично Алексей объяснил, что попросил его остаться и обсудить кошмарную ситуацию. Затем Стёпа поведал дяде о своих идеях и о том, к чему они привели. Алексей несколько раз приходил в изумление. Прежде всего потому, что ничего подобного он у племянника не подозревал, да этого и не было ещё когда Стёпа гостил здесь этим же летом. Только при последнем возвращении отсюда эти идеи зародились. К тому же, Стёпа раньше проявлял и любовь к родине, её культуре и природе. В далёком детстве он любил петь народные песни, а после памятной поездки в Мещёрский заповедник шестилетний Стёпа воскликнул: «Как я рад! Наша страна – лучшая в мире, раз в ней есть Мещёра!». А теперь он вдруг хочет уничтожить всё русское народное, а русскую природу считает земной. Но самым шокирующим для Алексея оказалось то, что идеи безнационализма стали причиной похищения Игната.

Обстоятельный рассказ Стёпы длился минут пятнадцать. Перед тем, как сказать что-то в ответ, Алексей полминуты тёр себе лоб.

– А теперь скажи, Степан: ты понимаешь, к чему привели твои взгляды и этот твой кружок?
– Почему мои взгляды привели, а не их, нацистов?
– Привело столкновение взглядов. И если бы у тебя таких взглядов не было – столкновения бы уже не произошло, и Игната бы не похитили.
– Так значит, у тех взгляды пусть остаются, у скинов? Пусть они дальше свои дела делают? – закричал подросток.
– Так, уймись, не повышай голос и вдумайся лучше. С нацистскими взглядами надо бороться, от них зло идёт, целая Вторая мировая война порождена нацизмом. Но бороться нужно не твоим методом. Не нужно кидаться в другую крайность. Видишь, что это только разъярило их, но ничуть не вразумило?
– Я свои взгляды считаю прогрессивными и гуманными. Как я обрадовался, когда их приобрёл! А для вас вдруг они не те. Так что вы… – Стёпа снова начал распаляться, но спохватился. – Извините, дядь Лёш. Но что вы предлагаете-то тогда?

Алексей заложил руки за голову, выгнул спину и выдохнул.

– Я бы предложил метод этого психиатра, Олега Леонидовича. Нужно вдумываться в причины этих взглядов, отчего они зародились и как развивались. Одному из них, Поликееву, дворник-азиат всё-таки нанёс психическую травму.
– И что, всех азиатов, значит, надо бить и гнать?
– Не разобрался он в этом – ума не хватило или боль всё заглушила. – Алексей встал и заходил по веранде. – А давай ещё вот с какой стороны зайдём: приведи мне какую-нибудь цитату против патриотизма, использованную в твоём сообществе в контакте.
– Да сколько угодно. «Патриотизм портит человеческую историю». Это сказал Гёте – какой великий ум!
– А что написал Гёте, знаешь?
– Пока нет.
– Ладно, узнаешь ещё. А я знаю другую фразу того же Гёте: «Чужбина родиной не станет», А то, что ты привёл – это или вообще ему подсунули, или он опять же имел в виду извращённый патриотизм, например, стремление немецких княжеств отделиться друг от друга, неприязнь к другим, возможно. А подлинный патриотизм – он бережёт национальную культуру, а посредством неё – культурное многообразие планеты. А это никак не портит человеческую историю, а только украшает её.
– Хм! А я-то думал…
– Ты не задумывался, что мир прекрасен в своём многообразии? Может ли, например, считаться красивым тот город, в котором все дома одинаковы?
– Вряд ли. 
– Вот… А ещё можно цитату из той же серии?
– «Патриотизм – это великое бешенство». Не помню, кто.
– Это великое умиротворение. Не помню большего умиротворения, как от нахождения в русской деревне, созерцания природы и избушек. От родной природы и культуры. А ещё цитаты помнишь?
– «Национальная гордость – самый дешёвый вид гордости. Она может быть только у того, кому больше нечем гордиться». Это Шопенгауэр, философ.

Алексей заметно напрягся, сжал губы. Стёпа уже успел подумать, что те-перь дядя не знает, что возразить.

– Ах, вон как! А если действительно у человека не остаётся или почти не остаётся никакой радости в жизни, кроме родины, кроме чего-то родного? Мало того, что семьи нет, так ещё и родину нельзя любить! Почему эту последнюю радость надо отнимать? – Теперь уже разгорячился Алексей. – Упырь этот Шопенгауэр, вот кто! Я и знал его как мизантропа, то есть человеконенавистника.

Вдруг раздался голос с улицы.

– Тук-тук-тук! Что здесь за шум? Драки нет?
– А-а, Юра. Знаешь ли – давай на «ты» – тут кое-что пострашнее драки. Моего племянника похитили.
– А… да… как?.. кто?
– Нацисты, скинхеды. За то, что его брат кое-куда привёл и за то, что он больной.

Вновь последовал рассказ, к которому подключился и Стёпа.

– Интересные у тебя взгляды, парень. Встречал я, конечно, отказ от патриотизма, безразличие к родине, но чтобы это было так… идейно оформлено – ещё не встречал.
– Зачем нам родина, когда мы небезразличны ко всему человечеству? – продолжал Стёпа гнуть свою линию. Ему ответил Алексей:
– А родина – это приближенная к тебе часть человечества – территориально, культурно, исторически. Что-то наподобие семьи, только больше размером.
– Я вижу, дядь Лёш, – вздохнул подросток, – что вы не разделяете идей безнационализма?
– Скажу предельно коротко и ясно: нет, не разделяю, извини уж.
– Я не особо разбираюсь в идеях, – заговорил Юрий, – не идейный я человек. Но я хотел сказать, что просто я, кажется, знаком с одним скином.

Дядя и племенник воскликнули дуэтом:

– Да?! Расскажите, пожалуйста!
– Ну-у… – растерялся сосед.
– Это очень нужно, поймите! – вновь заговорили двое сразу.

Алексей сделал жест, означающий, что говорить будет только он.

– Ну, мне, значит, мой сосед по гаражу рассказывал, что сын у него, вроде как, в скины пошёл, в милицию его забирали. Но я не уверен, что он причастен к этому… похищению.
– Гаражи! – воскликнул Стёпа. – Может, там Игната и держат!
– А где у вас… у тебя гаражи, Юра?
– В Бурске.
– Вот! Игната, скорее всего, там и держат, в бурских гаражах!

Теперь рьяный подросток выдвинулся вперёд, не давая говорить дяде.

– А вы можете пойти в гараж завтра к двум? Если, конечно, это те гаражи. Дядь Лёш, вы жили в Бурске, там…
– Бурск – городок небольшой, там один гаражный комплекс.
– Ну так вот, – вцепился Стёпа в соседа. – Можете вы быть в гараже завтра с двух до трёх?
– Да вроде препятствий особых нет.
– Пожалуйста, – возбуждённый подросток обхватил Юрия за плечи, – будьте там, и если увидите кого-то в знакомом боксе, то вызовите полицию. Вы брату моему жизнь спасёте, да ещё и меня спасёте от позора, чтобы я не… не прикидывался нацистом. Речёвку поганую чтобы не произносил, невинного человека чтоб не бил и не зиговал. Всего этого требуют от меня эти мрази! А вы избавьте меня от этого, пожалуйста! Сможете?
– Ну, попробую, парень, попробую… – снова замялся Юрий.
– А пробовать не надо, просто: сможете или нет? Или трусите?
– Так, ты, мальчик, давай на старших не особо… Я буду там.
– Завтра? С двух до трёх?
– Да! – выдохнул Юрий.
– Вот теперь ясно! Спасибо! – Стёпа отпустил соседа. – Фу-у!

А Юрий на самом деле приходил узнать о другом соседе – Павле Николаевиче, собирается ли тот возвращаться к жене. Но про того он, ясное дело, теперь и не заикнулся.

Как только Стёпа перешагнул порог своей квартиры, ему показалось, что никого здесь нет. Он хотел уже спросить, есть кто здесь, как в гостиной увидел отца.

– Пришёл он!

Через мгновение оттуда выбежала мать, страшноватая на вид – с распухшим до неузнаваемости лицом, растрёпанная, безумная – и, повизгивая, схватила Стёпу в объятия. Его также обнял и отец, а затем вышли младшие дети Лодкиных и тоже прижались к брату, похныкивая. Мать выпустила Стёпу из объятий минуты где-то через три, после чего он потихоньку прошёл в гостиную и перед всей семьёй начал рассказывать произошедшее на их бывшей даче. Парень, конечно, говорил не об обсуждении антипатриотических высказываний, а о том, как обещал помочь сосед Алексея.

Мать бросилась на колени перед иконами в серванте и начала делать несчётное количество земных поклонов, вперемежку с крестными знамениями. Она не делала так ещё ни разу в жизни. Глаша тоже немного крестилась. Но в основном трое младших сидели как парализованные.

Вдруг телефон Стёпы издал неуместно весёлый звук смс-сообщения. Подросток прочитал: «Если завтра не сделаешь всё, как мы сказали, твой неполноценный брат отравится выхлопными газами».

– Дай-ка, – нервно протянул руку отец.
– Только маме не показывай!
– Что там? – прохрипела Ольга.
– Прочитай и сотри, умеешь стирать?
– Что там?!
– Там просто напоминание мне, что завтра надо сделать. Сотри, пап! Умеешь? Дай я сам!
– Мрази! – процедил сквозь зубы Глеб. – Ну как такие могут по земле ходить? Кислородом дышать?
– Не надо, пап! Маме и так видишь как плохо?

Видя, насколько истерзана мать, Стёпа был готов ради неё и притвориться нацистом. А раньше он собирался, если придётся сделать это, чуть ли не покончить с собой.

Вечером телефон Стёпы зазвонил. Парень совершенно не ожидал, что позвонит Рита Силантьева.

– Спокойно, это Рита, одноклассница. Да!
– Стёпа, привет! Что там с твоим братом?
– Долго рассказывать. Может… Ой, привет, Рит, забыл сказать. Может, при личной встрече на улице? Просто, от твоего дома до моего и обратно.
– Ну, давай. 
– Я ещё спрошу у своих.

Ольга и Глеб, несмотря на своё тяжёлое состояние, дали сыну согласие пройтись с подружкой в пределах микрорайона, Пустынной улицы, и развеяться. И Стёпа всё поведал Рите, медленно прогуливаясь с ней свежим летним вечером. Ему не верилось в реальность происходящего зла, когда над ним простиралось такое безупречно голубое небо с нежными перистыми облаками, а рядом с ним шла такая милая подружка.

Риту, безусловно, шокировал рассказ, и она стала размышлять. На её вопрос, причастен ли к похищению Данька Опарышев, Стёпа ответил, что не знает и выразил сомнение:

– Он хоть и упырь, но не настолько.

А Рита, придя домой, решила… сама связаться с Данькой через Контакт.

«Маргарита.
Привет, Дань! Как поживаешь? Всё чурок гоняешь?

Даниил.
Ой блин Ритка! привет не ожидал. не особо уже гоняю мало их встречаю уже заранее разбегаются наверно

Маргарита.
А у вас главный кто есть?
 
Даниил.
Есть ты его не знаешь он старый уже Ромка Поликеев он щас уехал куда-то давно не вижу. а вспомнил! сказал ромка что будит в гараже сидеть. говорит они там вроде похители кого то за выкуп. чёт такое вроде. мож заливает)

Маргарита.
Интересно)

Даниил.
А чё ты вдруг ваще интересоватся стала?

Маргарита.
Да так… Захотела к вам присоединиться, чтобы в вашей компании скиновской  девушка была.

Даниил.
И чё ты тож хочеш бить чурок и раскосых?

Маргарита.
Не то, чтобы бить. Просто подбадривать вас. А может и сама когда-нибудь чуть-чуть двину.

Даниил.
Ну это тогда тебе надо с ромкой пообщатся. это сосед мой как он вернётся дам тебе сигнал. он мне чётко обьяснил кто такие эти мигранты что за мрази. а то я раньш и не знал.

Маргарита.
А не знаешь, далеко ли его гараж? Можно дойти? 

Даниил.
Да где то в соседним городе

Маргарита.
Ах, вот оно как, понятно!»

Рита, чтобы сменить тему, упомянула ещё учёбу, и Данька быстро свернул общение. А девочка вдруг ощутила необычайную решимость.

– Извини, мамуль, я ещё пойду на скамейке посижу. Вечерок-то какой чудный! Может, ещё ко мне Полина подсядет.

На скамейку у подъезда Рита села пока просто так, дыша свежим воздухом и набираясь ещё большей решимости. Затем она достала телефон и набрала необычный номер.

– Алло, полиция? Я звоню по поводу похищения молодого человека с ДЦП, Игната Лодкина. Я могу с большой долей вероятности сказать, что его держат в гараже в городе Бурске. Почти уверена. Похитители, которыми являются скинхеды дали срок выполнения их условий до трёх часов дня с угрозой убийства похищенного. Я хочу сказать, что нужно проверить гаражи города Бурска до завтра, до трёх часов. Полагаю, что преступники в это время будут находится там вместе с жертвой.
 
После некоторых вопросов Рите объявили, что завтра, в половине третьего наряд полиции наведается в бурские гаражи.

В эти гаражи около двух часов дня прибыл Юрий. В гараже соседа он увидел незнакомых молодых людей и похолодел под их пристальными взглядами. «Они в Толином гараже, значит, один из них – его сын, Слава. Та-а-ак… А мне что делать? Звонить! Куда? В милицию» – думал Юрий, открывая дверцу своего бокса и ощущая холод под ложечкой. – «Ну что ж, сейчас позвоним. Вот только зайдём, чтобы не видели. Хотя можно и на виду, откуда они знают, куда я звоню? Но лучше, конечно, не мелькать у них перед глазами. Та-а-ак… А после звонка что делать? Ну, в погреб слазить. Ещё сборники скандвордов здесь у меня есть. Для борьбы со скукой… И страхом». Ступив в гараж одной ногой, Юрий вздрогнул от окрика.
– Слышь, мужик!
– Да-да, слушаю вас.
– У тебя телефон есть?
– Ну-у… вообще-то…
– Есть, я спрашиваю?
– Есть вообще-то.
– Давай сюда!
– Позвонить?
– Изучаем мы телефоны, мастер пришёл.

Юрий судорожно достал из сумки на поясе смартфон и протянул крутому.

– Через полтора часа получишь, понял?
– Понял конечно, не дурак же! – глупо усмехнулся Юрий. Ему так даже несказанно полегчало – он был избавлен от необходимости звонить в полицию. Он спокойно раскрыл створки гаража и стал смотреть под капот машины – вдруг там, к тому же, неисправность какая обнаружится. Он тщательно всё просмотрел, по два раза и принялся за скандворды. И вдруг на улице раздался крик:
– Всем оставаться на местах, руки за голову!

Юрий выбежал с руками за головой и уткнулся носом в створку ворот своего гаража.
А в том гараже уже сняли со стен знамёна и машина стояла другая. Один из полицейских спустился в погреб, прикрытый газетами, и обнаружил лежащего на полу парня в колючем ошейнике, худого, с землистым цветом лица, темнотой под глазами и следами насилия на лице. Полицейский высунул голову из погреба и крикнул: «Он здесь!». За этим и последовало выхватывание пистолетов. Игната из погреба выволокли двое: у одного он сидел на горбушке, другой держал и выталкивал согнутые ноги. Парня поставили на ноги, провели мимо стоящих лицом к стене нацистов и посадили в одну из машин.

А Юрий всё так и стоял.

– Опустите руки, гражданин, к вам это не относится.
– Что?! – испуганно озирался Юрий. – Всё уже?

Стёпа снова пришёл пешком в соседний город Бурск, к нужному подъезду, в несвойственном ему подавленном состоянии. Возле этого подъезда должен был произойти его позор, который он согласился вынести ради спасения брата. Может, конечно, дачный сосед поможет, но вероятность мала – вид у него вчера был уж больно трусливый. А вот Рита сказала, что поймёт – какая же она лапка! Но всё-таки не с одной Ритой Стёпа собирался общаться в своей жизни. А если она за него заступаться будет, объяснять, что его вынудили на низкие действия, то, может, и сама изгоем окажется, их будут считать парой нациков. Даже если они будут вместе, много ли они чего смогут в изоляции от общества? Их ещё детьми считают, а теперь ещё посчитают детьми-скинами. Но всё-таки какую Стёпа испытывал благодарность к Рите просто за то, что она существует на белом свете. Это состояние можно назвать короче – любовь. И какая она выходит трагическая, как минимум, драматическая.

Что-то не идут… Зазвонил телефон.

– Да! – ответил Стёпа голосом ведомого на эшафот.
– Стёпка! Сыночка! Езжай домой!

Подросток подумал, что ему уже что-то мерещится.

– Не по… Пап, ты?
– Конечно. Придёшь, приедешь из Бурска или за тобой приехать?
– З-зачем?
– Да что ты никак не поймёшь? Игнат здесь, дома!

Стёпа стал себя щипать на случай, если спит и плавает в грёзах. Потом решил проверить это по-другому.


– Извини, пап, перезвоню счас.

Прервав связь и сам позвонив домой, Стёпа услышал всё то же.

– Да ты что говоришь, пап? Игнат дома, и мне не надо здесь нацика изображать? Бегу домой! Всё! Ты знаешь, как я бегаю!

Алексей лежал на кровати, молитвенно сложив руки. Ничего делать он не мог. Время от времени он произносил молитвы. И вдруг… Что за панические крики с улицы?

– Дядя Лёша! Дя-дя Лё-ша! Пал Ни-ко-ла-ич!
Алексей выбежал к калитке и увидел, что крик не панический, а радостный.
– Что такое? – громко прошептал Алексей.
– Игнат вернулся! Полиция привезла, звонок был. Низкий поклон передайте соседу вон оттуда.

Выглянул из своей крепости и Павел Николаевич.

– Зачем так вопить, парень?
– Пал Николаич, а вы что, спали?
– Не спал, но…
– Игнат вернулся к нам! Полиция привезла! Да и вы бы возвращались к своим, хватит вам тут дурью маяться! Ой, простите. От радости у меня так вырвалось! Просто я бы вам посоветовал тоже к своим возвращаться поскорее, как Игнат к нам вернулся.

Выглянули и соседи Алексея с другой стороны.

– Стёпа! Ты чего так кричишь? – спросила старушка.
– Ой, баб Кать, дядь Вить! Вы, пожалуйста, у дяди Лёши спросите, отчего я кричу. А мне надо домой бежать.

Алексей приготовился рассказать, но только предупредил, что рассказ не для слабонервных, спросил, не станет ли плохо с сердцем. Старички решились слушать через забор и хорошо продержались, только лишь поохали.

Дома Стёпу ждала долгая немая сцена, из одних междометий и всхлипов. Мать кое-как приходила в себя, её долго не могли оттащить от вернувшегося из жестокого плена сына, первенца. С приходом Стёпы она только начала выходить из стоячего полуобморока. Плакали и трое младших детей, и даже, казалось, мужики-кремни – Стёпа и отец – обронили слезу.

Когда миновал этап объятий и слёз, Стёпа заговорил:

– А полиция сказала, кто им позвонил?
– Сказали, какая-то девушка.
– Девушка?! – выкатил глаза парень. – Не мужик? Не сосед дачный? – он отошёл, затем воскликнул: – Ах, Рита! Риточка! Мам, пап, извините, но я не могу удержаться про Риту и скажу, что я… люблю её. Извините.

Это никого не шокировало.

– Всему своё время – промолвила Ольга. – Пока бы тебе с Игнатом посидеть, его здоровье нужно проверить.

                ***
На следующее утро, часов в восемь Павел Николаевич вышел звать соседа.

– Лёш! Лё-ош! Не занят?

Через минуту из дома вышел зевающий хозяин.

– Заспался что-то. Чего ты хотел, Паш?
– Я для начала хотел сказать, что я кое на что решился.
– Хм. Кажется, догадываюсь.
– Как так сразу догадываешься? Я уж хотел сюрприз сделать. Ну и что за догадка у тебя?
– Ты решил вернуться к жене.
– Во даёт! Верно!
– Я просто не знаю, на что тебе ещё решаться при том, что я о тебе знаю.
– Только знаешь ещё нюанс какой? Мне кто-то нужен для поддержки. – Алексей изумлённо посмотрел искоса. – Да-да. Кроме тебя на эту роль никто не подходит.
– А чего ты опасаешься?
– Да что сын всё ещё бродит, и я не сдержусь. Начну там… ну… общественный порядок нарушать. А при тебе ещё сдержусь, зная, что кто-то рядом меня понимает. Ну что, Лёш?
– Ну ладно. Скоро ты собираешься?
– Да нескоро. В начале вечера. А то и у тебя, может, свои дела. – Павел Николаевич подразумевал, в первую очередь, молитву.
– Договорились.

В пятом часу Алексея снова окликнули. Он сел в машину, чего не делал с момента поселения на даче. Через двадцать минут состоялось прибытие на Весеннюю улицу.

– А может, у тебя ещё и сердце покалывает? – заботливо спросил Алексей.
– Да нет, Лёш. Физически-то я здоров. Я просто несдержан.

Проходить пришлось мимо песочницы. Один мальчик вдруг бросил формочку для куличей прямо под ноги Павлу Николаевичу.

– Дядь, подай формочку!
– С чего это вдруг? – выразил тот недовольство. – Сам бросил – сам и подбирай. Девушка! Это ваш сорванец?

На скамейке сидела девушка с журналом. 

– Так, Тимка, чего ты вытворяешь? Сейчас домой пойдём!
– Пробелы в воспитании, я вижу?
– Да, извините, бывает, что он хулиганит.
– Ну-ну, займитесь им.
– Слушай, Тимка: ещё раз это вытворишь – сразу пойдём домой и мультики весь день смотреть не будешь – ни «Барбоскиных», ни «Смешариков», никаких мультиков. Ясно?

Павел Николаевич тихонько прокомментировал своему провожатому:

– Видишь, как сразу подействовало на эту мамашу? А то сидела такая рас-слабленная. Ах, если б я когда-то на жену с сыном смог бы так подействовать… Вот подъезд.

До двери квартиры на третьем этаже пятиэтажки добрались без происшествий. Алексей хотел ещё посоветовать перед звонком глубоко вдохнуть-выдохнуть и подумать, что сказать. Но Павел Николаевич действовал быстро – он если уж решался на что-то, то решался.

Дверь открыла Лариса Борисовна и, вдохнув много воздуха, обхватила лицо руками.

– Паша?.. Как же это ты… Так вдруг…
– Не ожидала, в общем?
– Н-нет, нисколько, – женщина встрепенулась, –  то есть ждала вообще когда-нибудь, но чтобы так, без предупреждения… Здравствуй, дорогой, столько лет тебя не видела!

Но муж не проявлял ответной нежности.

– Лариса! Прежде чем я переступлю порог бывшей своей квартиры, ответь мне: чем занимается наш сын?
– Петя?
– А что, у нас другой есть? – не менял грозного вида супруг.
– Петя работает…
– Неужели?
– Да… А ты что думал? – совсем растерялась Лариса Борисовна.
– Кем он работает?! – прокричал Павел Николаевич, и жена вздрогнула.
– Электриком… Уличное освещение включает, квартиры проверяет, провода новые прокладывает.

Супруг вскинул брови.

Снизу послышались шаги. Это была девушка с детской площадки и её озорной малыш. Она изумлённо застыла перед пролётом. А малыш, Тимка, моментально утратил свой боевой вид и испуганно закричал:

– Дядя, дядя, не надо меня в полицию! Я больше не буду, честное слово!
– А что вы хотели? – спросила девушка.
– Так! Всем спокойно! – переменилась Лариса Борисовна, обхватив руками лоб. – Алинушка, это – отец Пети.
– Да в-вы что?
– Алинушка? – стал припоминать Павел Николаевич.
– Паша! Это – жена Пети и его сын, твой внук. Всё, не могу, – хозяйка удалилась в квартиру.
– Так значит вы… Павел Николаевич?
– Скажите, Алина, вашему мальчику, кто я такой.
– Тимоша, сынок! Не бойся! Это твой дедушка Паша. Ты всё ждал его.
– Дедушка Паша! Я тебя ждал! – устремился ребёнок вверх по ступеням.
– Тихо-тихо, споткнёшься! – задержала его мама.
– Ждал, когда тебя отпустят!
– Откуда ещё? Чего вы ему про меня нагородили? – снова стал недоволен Павел Николаевич, над чем Алексей от души посмеялся, как не смеялся уже давно, минимум год. Алина объяснила, что и почему пришлось сказать сыну. Павел Николаевич, наконец, обнял внука.
– Ах ты, внучок мой! Тимка! Тимоша! Тимофей Петрович!

И всё это происходило за пределами квартиры. Ободрившаяся хозяйка вышла снова и всех пригласила.

Тут Алексей хотел было подождать на улице, Павел Николаевич собрался его представить, но тот представился сам. Упросили пройти и его, с третьего раза. Его не посчитали посторонним – ведь ему изливал душу пропадавший муж, отец и дед, в возвращении которого признали его заслугу.

В квартире последовал рассказ Алины: как она однажды подумала, что с Петром всё кончено из-за того же его странничества, как она неделю не отвечала на его звонки, но он вдруг прислал смс: «Прости меня, Алинушка! Я бросил свою бредовую затею!». Он так резко переменился после какого-то зимнего забега с однокашниками по техникуму, поняв, что его воззрения никого не интересуют.

Но пока ещё не появлялось, можно сказать, главное действующее лицо этой драмы – Пётр Пухов. Он должен был приехать часов в восемь и забрать своих. И вот, послышался скрежет в замке.

– Главный диспетчер, значит, наш, на повышение пошёл, ковылинскую станцию теперь обслуживает, а выше – уже областная. Вместо него такого придиру подсунули, не только по работе придирается, но даже немного в личную жизнь суётся… А где это вы все? Чего притихли? – С этими словами Пётр зашёл в гостиную и увидел, среди прочих, отца. – Па… па, – он опустился в кресло. – Это как?

– Спасибо тебе, сынок, за то, что пришёл в ум и женился.
– И тебе, пап, спасибо, что вернулся.

Отец и сын Пуховы встали и обнялись.

                ***
Тем временем, предстоял судебный процесс над похитителями Игната Лодкина.
Телерепортаж о похищении восемнадцатилетнего парня с ДЦП носителями неонацистских, или по-другому, праворадикальных взглядов попал и на федеральные каналы. Но там говорили коротко, куда подробнее – по областному. Пережившие ужас Лодкины теперь отчётливо видело по телевизору троих непосредственных участников похищения, помещённых в следственный изолятор – идейного вдохновителя Романа Поликеева, хозяина гаражного бокса Вячеслава Шишкарёва и Михаила Гаврильцева. При виде последнего все Лодкины взвыли.

– Так вот ты какой, соседушка! – процедил Глеб. – Теперь за всё, мразь, получишь!
– И собачку хотел убить! – подхватила Глаша со слезами в голосе. – Посиди теперь, тварь!

Нацистов всячески обзывали и младшие дети, и мать не запрещала.

Обнаружились также и пособники похитителей. Один следил из окна дома, не едет ли в бурские гаражи полиция, чтобы при случае предупредить преступников по телефону. В последний раз он не помог – полицию вызвали в точное место. А другой оказался знаком Стёпе – психиатр Олег Трегубов, объявивший ему условия освобождения Игната.  Этот персонаж оправдывался тем, что хотел как-то утешить преступников, вразумить их уговорами. С точки зрения уголовного кодекса такой номер не прошёл – Трегубов не сообщил о преступлении и получил обвинение в сокрытии, пособничестве.

Опомнившимся, очнувшимся от кошмара Лодкиным предстояло теперь явиться в суд для показаний. Среди прочих, явиться нужно было и Стёпе. Перед отправлением в зал суда он ощутил глубокую сердечную потребность кое-кому позвонить.

– Рита! Ты хоть представляешь, сколько мне надо тебе сказать?
– Ты, Стёпа, не спеши, мы ещё на суде увидимся.
– Как, тебя тоже вызывают?
– А ты знаешь, кто вызвал полицию в те гаражи?
– Знаю, милая, вот за это мне и надо много тебе сказать! Прости меня за всё… за то, что я мизинчика твоего не стою!
– Ты смелый парень, Стёпа, просто в тяжёлую ситуацию попал, вот и всё. Да ещё этот кружок какой-то твой, извини, дурацкий – зачем-то нации уничтожать. А так, я тобой восхищаюсь и… потом поговорим, – связь прервалась.

После этого Стёпа решил сделать другой звонок. Теперь потребность возникла не сердечная, а умственная – очень уж его взволновал один вопрос.

– Дядь Лёш, здрасьте. Нам завтра в суд являться как потерпевшим. Но пока я вам вопрос хотел задать идейного характера. Вот, вы всё держитесь за свою русскость, не можете от неё отказаться. А почему, что она вам даёт, не скажете?
– Эх, значит так, Стёпа! Это необъяснимо логически, потому что это – любовь. Это чувство родного в отношении своей страны, народа, культуры и природы, всего, среди чего ты вырос. Это такое же чувство родного, как и в любви к семье. Любовь к семье разве означает какую-то неприязнь к остальному человечеству? Ничего подобного, она только преображает отношение ко всем людям на Земле. Аналогично и любовь к родине. Я весь мир больше люблю за то, что в нём есть родина.  Вот оно как, – повисла пауза. – Понял что-нибудь, Степан?
– Да вроде… начал понимать… Любовь, значит… Это значит, что-то навроде того, как если бы я, скажем… девушку любил?
– Ну да, разве любовь к девушке не преобразит отношения ко всему человечеству? Раз возлюбленная принадлежит к человеческому роду? Аналогично и любовь к родине, не побоюсь этого слова, патриотизм, поскольку родина находится на планете Земля. 
– Ах, как же вы мудры, дядь Лёш, я так от вас прозрел! Завяжу я со своим идиотским сообществом, сборищем этим, из-за которого Игната похитили. – Подросток ощущал обновление всех своих чувств и взглядов, похожее на рождение заново. – Только одного не пойму: как вы с вашей мудростью отшельником стали. Всего вам доброго.

Стёпа прервал связь, а у Алексея от наплыва чувств навернулись слёзы, и он произнёс в одиночестве:

– Господи! Как так получилось, что уйдя в отшельничество, я стольким помог?

У Лодкиных наступил день суда. Он выпал на солнечный августовский день, в который только бы гулять всей семьёй… Свидетельские показания давали Глеб, Ольга, Стёпа и даже Глаша. Для Стёпы, которого официально называли Степаном Глебовичем, понадобился педагог в связи с его собственным участием в массовых драках. Классный руководитель Стёпы уверяла, что он – умный, смелый и справедливый, только иногда вспыльчивый, да и то по делу: встаёт на защиту справедливости. А что до каких-то его идей об уничтожении наций, классный руководитель никогда их не замечала, и сам парень, когда спросили, подтвердил, что они появились только этим летом. Глафиру Глебовну вызвали также с классным руководителем в силу её юного возраста.

Затем у Стёпы вспорхнуло сердце, когда он услышал:

– Вызывается свидетель Силантьева Маргарита Максимовна.

Рита рассказала, каким хитрым способом вычислила место, где держат Игната, и многие в зале, если не все, посмотрели на неё с восхищением.

– Вызывается свидетель Опарышев Даниил Андреевич.

С этого момента и началось всё самое неожиданное.

– Я хочу признаться суду и всем присутствующим, всему городу Веснянску, что когда-то, ещё недавно, разделял нацистские взгляды. Я считал их патриотическими. Эти взгляды мне подарил подсудимый Поликеев, мой сосед по лестничной клетке. Я верил всему, что он говорил про мигрантов из Азии и с Кавказа – что они хотят отнять у русских рабочие места, установить на русской земле свои порядки, что они добивают тех, кому плохо. Я слушал Поликеева и верил, что они такие монстры. Но теперь я вижу, каким монстром являлся сам. После зверства, совершённого Поликеевым и подельниками, я навсегда отказываюсь от нацистских идей. Я вижу, что водился не с патриотами, а с нацистами – теми самыми, с которыми наша страна когда-то воевала. Я всё теперь понял, после того зверства, которое они учинили над инвалидом. Ромка, тебе ж самому было плохо, когда над тобой азиат хохотал, ты сам был больной, зачем ты инвалида терзал?
– Я не неполноценный, как он! – соскочил подсудимый.
– Сядьте, подсудимый Поликеев! – повелел судья. – Говорите только в том случае, если к вам обратятся члены суда. И вы, свидетель Опарышев, не разговаривайте с подсудимым.

Последовала ещё характеристика Дани со стороны классного руководителя – того же, что и у Стёпы – как неуравновешенного и внушаемого.

В вестибюле здания суда Даня дожидался Стёпу.

– В общем, Стёп, ты всё слышал, прости за то, что был нациком.
– Да и я, знаешь, подумал и решил, что больше не отказываюсь быть русским.
– А я больше не нацист.
– Так что значит, мир?
– Мир!

Подростки схлестнули руки.

Затем Стёпа подошёл ещё кое к кому.

– Рита, ещё раз спасибо, солнышко. Теперь весь зал суда узнал, какая ты героиня. Скоро весь Веснянск узнает и район, а я бы хотел, чтобы весь мир о тебе узнал.
– Стёп, зачем мне это?
– Да затем, что я… люблю тебя… извини. Потом об этом, здесь глаз много. Где-нибудь на прогулке, в кафе, ещё где… подумаю…
– Ты даже своё слово-паразит забыл.
– Какое?
– «То-сё»!
– Я и не замечал его.
– На то оно и слово-паразит, чтобы его не замечать.

Парень отошёл со счастливой улыбкой.

Лодкины в полном составе возобновили поездки на дачу в Шипилово. Их преступного соседа посадили. Временно проживавшие на его участке оперативники сообщили о собачке, той самой, к сердцу которой изверг приставлял шило. Её с большой радостью и нежностью приютили Глаша, Гордей и Агния, вспомнили, что её зовут Булка.

Игнат после заточения в погребе похудел так, как даже не мечтали ни он, ни Стёпа. И Стёпа всерьёз занялся его физическим развитием. Под руководством брата Игнат научился, в частности, отжиматься по десять раз.

А вот Романа Поликеева не удалось посадить в тюрьму. После назначенной судмедэкспертизы его отправили в психиатрическую больницу областного центра.

 Алексей Скрипучин снова услышал на даче трескучий голос Павла Николаевича. Но теперь оказалось нечто совершенно новое – он приехал с женой, сыном и ещё кое-кем. Все они разглядели шикарный дом, бывший его убежищем. Вскоре к калитке Алексея подошла Лариса Борисовна.
– Здравствуйте, Алексей!
– Здравствуйте, Лариса Борисовна! Вы знаете, как долго я ждал вашего здесь появления? С того момента, как мне Паша о вас рассказал.

Та умилённо рассмеялась.

– Какой вы добрый, Алексей! Но в то же время – какой несчастный! Я потрясена вышей историей с отшельничеством. Как так получилось и как вам должно быть тоскливо!
– Да знаете, последние события тоску отогнали напрочь.
– А сюда ещё, хотела вам сказать, с нами приехала моя племянница, которая уже в зрелом возрасте, но так и не вышла замуж. Её проблемы в чрезвычайной скромности, застенчивости. Скромность вообще-то – положительное человеческое качество, но у неё она в такой степени, которая препятствует созданию семьи, представляете? Таких скромных людей я в жизни своей не встречала больше. И она живо заинтересовалась вашей историей, очень вас пожалела.
– Что ж, большое спасибо вашей племяннице.

Лариса Борисовна внимательно следила за мимикой собеседника. Тот отвёл глаза в сторону, приподнял брови и, главное, чуть улыбнулся.

– Поговорить с ней вы не хотели бы?
– А она сможет?
– В том то и дело, Алексей, что она сама изъявила желание с вами поговорить, несмотря на всю свою боязливость. Представляете?
– Что ж? Тогда буду рад пообщаться. 
– Хорошо. Сейчас позову её издали. – Лариса Борисовна приблизилась к своему участку и молча резко махнула. – Но только давайте вы на неё не смотрите, мы тут будем с вами как будто говорить о том, о сём. И когда она встанет вот здесь, я вам её представлю, хорошо?
– Замечательно!

И племянница приближалась, в то время как Лариса Борисовна рассказывала мелкие подробности из жизни семьи своего сына. Племянница встала рядом с ней, глядя на неё.

– А! – как бы удивилась Лариса Борисовна. – Вот, Алексей, позвольте вам представить мою племянницу – её зовут Надежда.
– Очень приятно, Надежда, меня зовут Алексей.

Надежда тихо ответила. Особой внешней красотой она не обладала, но смотреть на неё было, безусловно, приятно при её милой улыбке и глазах, выражающих душевную красоту.   

– Вы, значит, здесь отшельничаете? – продолжала разговор скромница.
– Да как сказать, хе-хе? Сначала собирался отшельничать, но теперь я со столькими общаюсь, что отшельничеством это не назвать.
– А как так получилось, можно узнать?

Лариса Борисовна в этот момент тихо удалилась.

– Я преподавал в областном институте. Но как-то не видел у студентов особого оживления от моих лекций, как будто от нечего делать они в аудитории находились. Или мне так казалось. Просто не хватало мне чего-то чрезвычайно важного – семьи.
– Алексей намеренно сделал паузу, но Надежда ничего не спрашивала. – Мне этого никакая степень кандидата не могла компенсировать. – Снова пауза и молчание в ответ. – А знаете, как называется тема моей диссертации?
– Как?
– «Ценности народной культуры в историческом измерении».
– Ясно… Интересно.
– А спросите-ка у меня, Надежда, чего-нибудь сложное, заумное. Ответа не гарантирую, особенно чёткого, но просто проверю свои способности.
Надежда с той же милой улыбкой задумалась и спросила:
– А что такое любовь?
– Надо ж, какой хороший вопрос!
– Ой, слишком сложный, наверное, простите.
– Да ничего-ничего. Любовь – это воплощение во внешнем объекте всей полноты бытия. Когда один объект может оправдать всю вселенную, сделать её прекрасной, несмотря ни на что происходящее в ней.
– Как вы прекрасно ответили! По-моему, просто гениально! И при таких способностях вы отшельничаете?
– А знаете, Надя… можно вас так называть?
– Можно.
– Знаете, Надя, эти способности, наверное, только здесь и проявились. Я с племянником один вопрос обсуждал, и то обсуждение помогло ответить и на ваш вопрос.

Надежда уже без робости, с одним только восхищением смотрела на Алексея.
Дальнейшие их разговоры происходили за чаем.

Спустя неделю Алексей позвонил сестре и объявил о намерении вернуться в бурскую квартиру, а также обратиться к врачу по поводу репродуктивного здоровья. Может быть, последствия укуса клеща всё-таки излечимы…

В садике, куда ходила Агния показывали спектакль про гусей-лебедей. На него с удовольствием пошёл и Стёпа. Он сам погрузился в детство и проникся родной культурой, той самой архаикой, которую не так давно отрицал. И вдобавок Стёпа ощутил прилив нежности к своей маленькой сестрёнке, с которой смотрел спектакль. Как и к прочей семье, и ко всему человеческому роду. Всё происходило по законам любви, открытым Алексеем Скрипучиным.

Впервые по завершении ужасов Стёпе позвонил руководитель кружка космополитов Савелий Бурунов. Выслушав, как всё закончилось и поздравив Стёпу со спасением брата и осуждением похитивших его неонацистов, он спросил о дальнейшей деятельности в кружке.

– Знаешь, Сав, прошу меня извинить, но я решил уйти из вашего кружка.
– Как так?
– Я тут задумался, поговорил с одним мудрым человеком и решил, что больше не отказываюсь от родины. Что любовь к родине даёт многим людям, думаю, большинству на планете, жизненные силы, так же как любовь к семье.
– И что это за силы?
– Творческие, добрые. Те силы, благодаря которым стихи и картины пишутся и многое другое, просто невзгоды преодолеваются.
– Вот, значит, как? Не ожидал! Казалось, ты наш пламенный соратник.
– Я теперь середины держусь – у меня мир ко всему миру, но без отказа от родины как от чего-то родного.
– Ну ладно, насильно мы не держим, мы ж не нацики. Если у тебя так получится, как ты сказал – пожалуйста. А то может ещё одумаешься, Стив?
– Нет, Сав, вряд ли. Ты думай как хочешь, а для меня архаика навсегда оправдана. И никакой я не Стив, а Стёпа. Ты говорил, один какой-то писатель сначала примкнул, вроде, к лантистам, а потом разошёлся с ними?
– Да, Джордж Оруэлл.
– Так вот честь ему и хвала. И я делаю так же. Всё, удачи, Сав.

Настал день рождения Рамира, и Стёпа, побывав у него, пригласил его к себе с полного согласия родителей. И снова Стёпа прибегнул к архаике – стал с братьями и сёстрами играть в каравай, предварительно объяснив другу значение и правила этой игры. Рамира обступили все пятеро детей Лодкиных, взялись за руки и стали водить хоровод.

                Как на Рамировы именины
                Испекли мы каравай
                Вот такой вышины,

– сцепленные руки подняли вверх, –

                Вот такой нижины,
 
– руки опустили до пола, –
               
                Вот такой ширины,

– все отдалились, –
               
                Вот такой ужины.

– Все приблизились к Рамиру, – 
               
                Каравай, каравай,
                Кого хочешь выбирай.

Рамир сказал, как его научили:

– Я люблю, конечно, всех, но вот Глашу больше всех.

И Глаша выступила со стихами про черёмуху душистую. Выступила таким образом и Агния со стихом Агнии Барто «Уронили мишку на пол», и Стёпа со стихом «Мой первый друг, мой друг бесценный», и Гордей с английской песней про бабочку, и наконец, Игнат с некогда популярной песней на английском, напоминавшей юность отцу. В моменты выбора Стёпы и Игната Рамир сказал «уважаю больше всех».
Вот что организовал Стёпа для друга детства.

– Какие детки все симпатяжки! – отметил вдруг Рамир.
– А разве бывают некрасивые дети? – спросила Ольга.
– А бывает мало чего? – усмехнулся Глеб.
– Бывает мало любви к ним, вот чего.

В завершении всего, когда Агния ложилась спать, Стёпа вызвался её баю-кать.

– Стёп, а чего ты вдруг такой добрый стал?
– Ты Агнюш, не поймёшь пока, маленькая.
– Опять двадцать пять, – повторила Агнюша выражение взрослых.
– Ну, в общем, из-за одной девочки, большой уже, мне ровесницы. Она научила меня быть добрым.

И Стёпа, чёрный как отец, запел над Агнюшей, белой как мать, «Баю-баюшки-баю» и прочие русские колыбельные и просто спокойные песни. Наблюдая, как милая сестрёнка с улыбкой забылась, подросток испытал упоение. Он ощутил свое собственное детство как родину сердца. И все его достижения в чём-либо должны были прославить ту первоначальную родину – всё, что его окружало в детстве. Прославить, быть может, перед ним одним, достаточно того, что это родное у него есть. Ведь в детстве кроме родного никакого другого счастья пока и не надо.

                2021 – 2023