Senex. Книга 1. Глава 12

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 12. Сквозняк

Именно, я заметил, в женском характере
есть такая черта, что если, например,
женщина в чём виновата, то скорей она
согласится потом, впоследствии, загладить
свою вину тысячью ласк, чем в настоящую
минуту, во время самой очевидной улики в
 проступке, сознаться в нём и попросить прощения.
Ф. Достоевский. Униженные и оскорблённые

          Начался июль, погода была прекрасная, в субботу Василий Порфирьевич пошёл на Неву загорать, и там ему встретился негр с двумя маленькими дочерьми, тоже негритянками.
          - Папа, я умираю уже! – капризно сказала старшая девочка, совершенно без акцента.
          - От чего же ты умираешь? – спросил негр, но уже с небольшим акцентом.
          - От жары!
          Василию Порфирьевичу было удивительно слышать эти слова: негритянка умирает от жары в Санкт-Петербурге! Это был самый настоящий анекдот, даже похлеще тех, что постоянно рассказывал Пешкин… Который сам являлся ходячим анекдотом. Василий Порфирьевич невольно вспомнил Королёву и Пешкина, которые обожали, когда по комнате гуляет сквозняк, как на улице. Если Василию Порфирьевичу было жарко, то он, конечно, тоже любил свежий ветер, но комната - это место, где он всегда мог укрыться от холода, и он мог даже сказать, что комната - это его плоть, потому что именно в рабочей комнате он мог поддерживать температуру, комфортную для его тела. А поскольку Королёва и Пешкин добровольно лишали себя убежища, где они могли бы укрыться от непогоды, то, получалось, что они сами, своими руками, разрушали свою плоть. Их реакция на воздействие окружающей среды была чрезмерной – как и всё их поведение. Если на улице было жарко, а окно было слегка приоткрыто, как положено, чтобы не было сильного сквозняка, то даже Пешкин спокойно относился к этому… Но Королёву это не устраивало, и она обязательно открывала окно настежь. Стабильность для неё была подобна смерти.
          Но Пешкин тоже недалеко ушёл от Королёвой в своих капризах, он постоянно жаловался, что, когда он входит в комнату утром, у него появляется резь в глазах от запаха мебели.
          У Василия Порфирьевича не было рези в глазах, он не чувствовал запаха мебели, но другие запахи он чувствовал нормально, как и подобает нормальному человеку. У Василия Порфирьевича была другая проблема: он не терпел сквозняков, которые устраивали Королёва и Пешкин, открывая одновременно окно и дверь. Королёва использовала все доступные ей средства для демонстрации превосходства над мужчинами, и даже сквозняк был таким средством. Иногда Василию Порфирьевичу казалось, что Королёва специально устраивает сильный сквозняк, чтобы он сдул его… И освободил ей должность Начальника БАП… Но он крепко держался за своё место.
          Когда на улице было прохладно, Королёва всё равно устраивала в комнате сквозняк, и Василий Порфирьевич вынужден был надевать куртку, а Королёва могла в это время сидеть в платье без рукавов.
          Ильюшину сквозняк тоже не оказался полезным для здоровья: он пожаловался, что из-за сквозняка застудил горло, но Королёва не отреагировала на его жалобы. Когда Королёва чихнула, Пешкин тут же заботливо предложил закрыть дверь, но она запретила:
          - Нет, мне надо закаляться! Василий Порфирьевич одет, ему не холодно. А до Андрея сквозняк не достаёт.
          Как только Королёва ушла к технологам, Ильюшин тут же закрыл окно, предварительно договорившись с Пешкиным. Отношение к сквозняку Ильюшина тоже было довольно странным, и его поведение отличалось от поведения Королёвой и Пешкина. Когда в комнате было душно, Ильюшин мог совершенно неожиданно, ни с кем не советуясь, закрыть окно, только лишь потому, что ему что-то не понравилось. Но странности Ильюшина проявлялись не только в его отношении к сквозняку. Однажды в четверг перед обедом Ильюшин уехал по своим личным делам и не вернулся. В пятницу его тоже не было, и соседи по комнате решили, что он поехал в Финляндию на выходные… А ему, как оказалось, просто не захотелось идти на работу, и он взял отгул.
          Ещё Ильюшин «отличился» в глазах Василия Порфирьевича тем, что попросил у Пешкина транспортную карту «Подорожник», чтобы сэкономить свои деньги за счёт Пешкина. Василий Порфирьевич счёл нужным предупредить «своего подчинённого»:
          - Миша, ты в курсе, что поездки на карте лимитированы?
          - Мне хватит поездок! - беспечно ответил Пешкин, и Василий Порфирьевич решил, что честно сделал своё дело, и всё остальное его не касается.
          Ильюшин уже не первый раз просил у Пешкина «Подорожник». Внешне он выглядел, как благородный господин, как денди... Но его поступки отнюдь не были благородными. Регулярно пользуясь «Подорожником» Пешкина, Ильюшин напомнил Василию Порфирьевичу курильщика, который сам никогда не покупает сигареты, а «стреляет» их у других курильщиков. И ещё Ильюшин поражал Василия Порфирьевича своим цинизмом: он регулярно просил у Пешкина «Подорожник», а удовлетворить просьбу своего благодетеля, а именно убрать ширму, которая загораживала Пешкину доступ дневного света на рабочее место - отказывался. Ильюшин, как говорят футболисты, привык «играть в одни ворота».
          Пришла Таня и с порога сказала, обращаясь к Ильюшину - потому что он был единственный, кого она видела в проёме двери, Морякова и Пешкина она не видела, потому что их закрывала перегородка:
          - Андрей, привезли воду, можете брать её.
          Моряков и Пешкин стали выносить на колоннаду пустые бутыли и забирать полные, а Ильюшин взял какие-то документы, вышел в коридор и стал что-то выяснять с Таней, при этом наблюдая, как соседи по комнате носят воду. Василию Порфирьевичу стало не по себе от высокомерного, презрительного отношение к ним Ильюшина.
          Ильюшин научил Королёву правильно оформлять гарантийное письмо, она стала откровенно заискивать перед ним, называя его: «Мой гуру!» - и Ильюшина стало распирать от гордыни, он даже признался Королёвой, что у него есть девушка. Гордыня Ильюшина чувствовалась во всех его поступках: он не уступил Василию Порфирьевичу дорогу на узкой лестнице, когда поднимался вместе с Королёвой на третий этаж оформлять служебную записку; в его речах стали чувствоваться явные нотки превосходства. Но Ильюшин не уступал дорогу не только Василию Порфирьевичу: однажды, столкнувшись с Таней в двери в диспетчерской, он всё равно продолжил идти, как будто её не существовало, и Тане, довольно крупной девушке, пришлось протискиваться бочком в оставшееся от Ильюшина пространство двери.

          * * *
          В комнату 220 пришёл Филиппов и показал сделанную им в программе DRAKAR форму, в которой снабженцы должны ставить обеспечение работ материалами.
          - Значит, мы уже не нужны? - пошутил Пешкин.
          Королёву перекосило от злости.
          Следующим утром Королёва пришла в 8.30, следом за ней вошёл Грохольский и строго спросил:
          - Почему опаздываете?
          - Вот чем, оказывается, занимается наш БОП: они стоят у окон и следят, во сколько я прихожу на работу! Хоть к 8 часам приходи! – возмутилась Королёва и посмотрела на Василия Порфирьевича, ища у него поддержки… Но очень быстро поняла, что от него она не дождётся поддержки.
          Грохольский ушёл, а Королёва пошла к Гайдамаке и спросила у него:
          - Владимир Александрович, Вы, наверное, забыли про меня?
          - Сегодня у меня были важные гости, а завтра, как только явитесь, сразу ко мне, - ответил Гайдамака.
          - Какой у нас демократичный начальник, если терпит меня! - воскликнула восхищённо Королёва, вернувшись от Гайдамаки.
          А Василий Порфирьевич был другого мнения: «Королёву очень раздражает такая реакция начальника на её опоздания».
          В конце дня снова пришёл Грохольский и спросил:
          - Кто мне ответит, по какой схеме мы теперь прорабатываем план? А то начальник мне сказал, что проработки обеспечения материалами теперь не будет. Это правда? Или начальник опять, как обычно, не разобрался?
          Пешкин стал ему отвечать, но Королёва раздражённо перебила его:
          - Миша, ты очень длинно говоришь, дай Егору Анастасиевичу сказать! 
          Пешкин замолчал, и Грохольский продолжил:
          - Я считаю, что проработка обеспечения работ материалами в нынешнем виде никому не нужна…
          - Филиппов внедрил в программе DRAKAR новый модуль, где снабженцы будут отмечать обеспеченные работы, - сказал Василий Порфирьевич, - и в качестве эксперимента он предлагает проверить его на одном из заказов…
          Василий Порфирьевич не успел закончить, как услышал какой-то шум рядом с собой… Он повернул голову в сторону этого шума... И увидел, что Королёва сидит с выпученными глазами, красным от напряжения лицом и что-то кричит.
          - Это Вы на меня кричите?  - спокойно спросил он.
          - Я не кричу, а громко говорю, потому что меня никто не хочет слушать! Всем слушать сюда! Этот модуль не работает, и нечего в нём делать! Сделанный Филипповым модуль для снабженцев никуда не годится, с ним невозможно работать, потому что там всё сделано неправильно. Начальник неправ, а я права, и я всем это докажу! – продолжала кричать Королёва, а потом повернулась к Грохольскому и стала убеждать уже его: - Егор Анастасиевич, это неправда, что проработка обеспечения никому не нужна! Мы с Мишей занимаемся очень важным делом!
          Василий Порфирьевич был уже далеко не тем, кем он был, когда Королёва впервые накричала на него при Жеребцове, несколько месяцев совместной работы с ней закалили его, и сегодня у него не затряслись руки от её крика. И он прекрасно понимал, почему у неё случилась истерика. Если принять слова Королёвой за чистую монету, то получалось, будто Филиппов, который создал и поддерживал в рабочем состоянии программу DRAKAR - полный идиот, который не ведает, что творит. Но всё совсем не так. Она сказала так потому, что Гайдамака отстранил её от участия в создании модуля для снабженцев. А её истеричный крик: «Меня никто не хочет слушать!» - это уже оговорка по Фрейду, которая дорогого стоила, потому что выдала истинное состояние Королёвой. Она в последнее время стала меньше кричать на Пешкина вовсе не потому, что стала добрее, а потому, что силы стали покидать её. Она постоянно учила Пешкина быть культурным, а сама только что грубо, бескультурно оборвала Василия Порфирьевича.
          Поскольку Королёва плохо вела себя, Василий Порфирьевич на следующий день не баловал её общением, и она больше разговаривала сама с собой, надеясь, что он поддержит разговор. Василий Порфирьевич мог поддержать разговор, но только на производственную тему, потому что решил:«Никаких личных разговоров!» Он почувствовал, что Королёва своей бешеной активностью разбалансировала его систему координат, и теперь её надо восстанавливать. Проблема заключалась в том, что Королёва ежедневно обсуждала с Пешкиным одно и то же, а результата не было. Зато её «умная» болтовня создавала в воображении Василия Порфирьевича очень нелицеприятный образ профессионала, этот образ стал разрушать самооценку Василия Порфирьевича, и он начал терять уверенность в себе. А ведь Королёва ко всем приставала с вопросами, в том числе и к нему, и все помогали ей, потому что это производство, и знания, приобретённые на производстве, нельзя приватизировать. Используя знания Василия Порфирьевича, Королёва своей активностью создавала в его воображении образ профессионала, коим она не являлась. Помогая Королёвой, Василий Порфирьевич невольно участвовал в создании этого виртуального образа, а потом сам же стал бояться его, потому что этот «профессионал» не гнушался использовать против него знания, которыми он с ним щедро делился. Более того, в создании виртуального образа «профессионала» Королёвой участвовали Слизкин и другие влиятельные люди, которых она втянула в водоворот своей бешеной энергии. Василий Порфирьевич оказался в изоляции, его самооценка стала испытывать огромное давление, и обязан был его выдержать. А чтобы выдержать давление Королёвой, Василий Порфирьевич опять должен докопаться «до самой сути, до базальтовой плиты». И он начал копать. 
          Если Ильюшин дал Морякову ценные книги, значит, он его Учитель. Если Гайдамака помогал Морякову изучить программу DRAKAR, значит, он его Учитель. Если Василий Порфирьевич делился с Королёвой своими знаниями, значит, он её Учитель. Если Королёва охотно пользовалась его знаниями, значит, она его Ученица. Но беда была в том, что Королёва вела себя совсем не как благодарная Ученица, она продолжала презирать Василия Порфирьевича, несмотря на полученные от него знания. Но презирать своих Учителей запрещено, потому что первыми Учителями человека являются его родители.
          Королёва своей непрерывной болтовнёй создавала реальность, в которой не было места не только Василию Порфирьевичу, но и другим сотрудникам ПДО. Человек, создающий реальность, в которой нет места другим людям — это эгоист. Василий Порфирьевич искренне опасался, что от бесконечной, но абсолютно бессмысленной болтовни Королёвой может пострадать его самооценка. Программа DRAKAR уже перестала существовать для него как точка опоры, потому что Гайдамака, Королёва и Пешкин извратили эту неплохую и полезную программу, полностью обесценили её достоинства и породили у людей стойкое отвращение к этой программе. Это была уже не та программа DRAKAR, в которой Василий Порфирьевич работал, будучи технологом и в которой начал изучать модуль «Планирование верфи». Василию Порфирьевичу необходимо было побыть наедине с собой, чтобы восстановить свою самооценку, поэтому он очень неохотно общался с Королёвой.
          Королёва, не дождавшись отклика Василия Порфирьевича на свою болтовню, надела наушники и начала работать. Потом она начала убеждать Пешкина в том, что он всё делает неправильно, что он ни в чём не разбирается… А через некоторое время обратилась к нему за помощью.
          Королёва держала людей на некотором расстоянии от себя, она не была способна сотрудничать с людьми,она их цинично использовала в своих целях. Попользовавшись знаниями сослуживца, она запросто могла наорать на него, чтобы восстановить дистанцию. Василия Порфирьевича не устраивали такие производственные отношения, в которых добро и зло были смешаны в одном сосуде. Это мог позволить себе только его любимый киногерой Джеймс Бонд, который говорил бармену, заказывая коктейль: «Водка с мартини, смешать, но не взбалтывать!» А Василий Порфирьевич и близко не был Джеймсом Бондом. Поэтому он снова возвёл между собой и Королёвой стену отчуждения и с удовольствием наблюдал, как его демонстративное безразличие к делам Королёвой бесило её. Королёва не могла долго терпеть, что кто-то посмел её игнорировать, и она обратилась с «оригинальной» просьбой к Василию Порфирьевичу и Пешкину:
          - Может, вы вдвоём сможете заменить начальника?
          - А что надо? - спросил Василий Порфирьевич нехотя, и Королёва стала излагать вопрос, в котором она якобы не смогла разобраться. Но Василий Порфирьевич слушал, стараясь не смотреть на неё, потому что сработала интуиция, подсказавшая, что главная цель этой акции - задеть его как можно больнее. А надо сказать, что Королёвой удалось задеть его своим высокомерным тоном, её цель была достигнута, и он уже мог даже не слушать её. Василий Порфирьевич уткнулся в бумагу, которую она дала ему для изучения, и делал вид, что «внимательно изучает» её, не поднимая глаз. Королёва, видя, что Василий Порфирьевич продолжает игнорировать её, подошла к Пешкину и стала с ним обсуждать свой вопрос. Пешкин, внимательно слушая её, позволил себе качнуться на стуле - и «мама» мгновенно обиделась:
          - Извините! - сказала она обиженно и забрала бумажки, которые раздала им.
          Пешкин стал оправдываться, что он лишь посмотрел на пол, чтобы нечаянно не наступить ей на ногу, но Королёва была непреклонна. А Василию Порфирьевичу незачем было оправдываться: «Надо вести себя прилично, без хамства».
          Королёва схватила свои бумаги и побежала с кем-то советоваться.
          Перед обедом Василий Порфирьевич пошёл в туалет, увидел, что Королёва спускается по лестнице, которая находилась рядом с туалетом, и решил смотреть ей в глаза. Она увидела, что Василий Порфирьевич не прячет глаза, и улыбнулась, правда, это далось ей через силу, а Василий Порфирьевич тоже растянул губы, изображая подобие улыбки: «Нате Вам, мне не жалко!»
          В 12.30 начался обед, и Ильюшин тоже поучаствовал в процессе глумления над Королёвой:
          - Диана Ефимовна, обед!  Тем более, что он у Вас теперь сокращённый, надо успеть. Цигель, цигель!
          Василий Порфирьевич украдкой посмотрел на Королёву: от откровенно издевательских слов Ильюшина её лицо перекосилось.
          После обеда Королёва стала предлагать Василию Порфирьевичу очень вкусный чай «Пуэр», который она сама заварила, но он, как и положено, предпочёл остаться за стеной отчуждения.
          Глядя на измождённый вид Королёвой, Василий Порфирьевич сделал очень важный вывод: создание своей реальности, в которой другим людям нет места, требует очень много энергии. Одни только супчики, которые надо сначала приготовить, а потом привезти на работу в общественном транспорте, отнимали у Королёвой очень много сил. Но в её арсенале манипулирования людьми были не только супчики.
          На следующий день Королёва пришла очень рано - в 8.10, поздоровалась и поздравила всех с Новым годом на Сатурне, но при этом смотрела только на Пешкина и общалась с ним демонстративно нежно. Пешкин ничего не понимал и удивлённо смотрел на «маму».
          Василий Порфирьевич понял, что Королёва решила объявить ему войну: «Неужели из-за того, что я отказался пить чай «Пуэр»? Или она пока обдумывает, как со мной поступить? Значит, надо ждать результата её раздумий». Вспоминая безобразное поведение Королёвой, Василию Порфирьевичу так и хотелось сказать: «Ну и стерва!» Но он тут же остудил свои эмоции: «А разве в поступке Королёвой было что-то удивительное? Ведь разрушать то, что создано другими, могут только такие люди, как Королёва, и Гайдамака нашёл для себя именно то, что искал — орудие для разрушения того, что своим трудом создали другие, потому что он сам, по своим природным качествам, совершенно не способен что-либо создавать».
          Перед обедом Королёва заварила вкусный чай, Пешкин и Ильюшин с удовольствием угощались, Королёва посетовала, что Василий Порфирьевич не присоединился к ним… И он позволил ей уговорить себя выпить с ними чаю. Напряжение, возникшее между Василием Порфирьевичем и Королёвой, немного разрядилось.
          Угощаясь вкусным чаем «Пуэр», Василий Порфирьевич размышлял о том, что у Королёвой надо учиться активности, цепкости и настойчивости. В этом надо отдать ей должное. У Василия Порфирьевича этих качеств не было, увидев перед собой препятствие, он обычно отступал. Самооценка Василия Порфирьевича тоже была не на должной высоте.
          Но ведь поведение Королёвой и Пешкина - это поведение людей с заниженной самооценкой. А человек с заниженной самооценкой и других людей оценивает очень низко. Поэтому главной целью Василия Порфирьевича в работе с Гайдамакой и его «командой» в составе Королёвой и Пешкина стало повышение самооценки. Гайдамака был средством для достижения этой цели, и, чтобы достичь этой цели, Василий Порфирьевич должен проявить характер. И поскольку его отношение к «творчеству» Гайдамаки стало меняться, то он понял, что его самооценка стала повышаться. Это было его главным достижением за год работы в ПДО.
          В тяжелейшей психологической ситуации Василий Порфирьевич начал понимать, что он не должен изо всех сил стараться быть хорошим для Гайдамаки, потому что это разрушает его личность. Он должен быть таким, какой он есть от рождения. И он, такой, каким он был от рождения,в душе протестовал против того, что Гайдамака вытворял с профессионалами ПДО. Василий Порфирьевич не подходил для реализации целей Гайдамаки, он понимал, что Гайдамака вполне может решить избавиться от него, но, несмотря на это, он не желал ломать себя ради услужения своему начальнику. Василию Порфирьевичу приходилось тяжело, но он старался не забывать, какого высокого уровня человек ему противостоит: Гайдамака - это не Ефимкин.
          А Королёва идеально подходила для целей Гайдамаки, потому что ей не надо было себя ломать. Бывали дни, когда Королёва приходила на работу в благодушном настроении, говорила о культуре, о театре, о вечном, о прекрасном. Она умела говорить красиво, и Василий Порфирьевич невольно заслушивался утончённой речью культурного, интеллигентного человека. А когда она говорила с Пешкиным о работе, ей мог не понравился его тон, и она с пол-оборота начинала орать на Пешкина и стучать кулаком по столу:
          - Миша! Если ты обращаешься ко мне, то относись ко мне уважительно: потрудись изложить свои слова так, чтобы мне было понятно!
          И обаяние культурного, интеллигентного человека с утончёнными манерами мгновенно покидало Королёву, перед Василием Порфирьевичем была озлобленная, бескультурная базарная баба, которая требовала уважительного отношения к себе, при этом оскорбляя своего собеседника и унижая его человеческое достоинство. Если Королёва требовала от всех людей уважительного отношения к себе, то, по идее, она и сама должна была уважительно относиться к другим людям, даже к Пешкину. Однако она настолько не уважала людей, что даже жевала, разговаривая с ними.
          «Теория руководства» Олега Торсунова гласила: «Авторитарный слабый руководитель замечательно смотрится на аврале и при пожаре... Блестяще потушив один пожар, авторитарный руководитель тут же зажигает следующий. Чаще всего таким пожаром становится сверхнапряжённое, авральное планирование или обострение конфликтов в коллективе... Авторитарный слабый руководитель уверенно чувствует себя только во главе группы лодырей, нарушителей, непрофессионалов...»
          Это всё объясняло в поведении Гайдамаки. Если в работе с программой DRAKAR Василий Порфирьевич старался опираться на то, что работало, и постепенно усовершенствовать этот процесс, то Гайдамака брал за основу не то, что нормально работало, а то, что не работало, и раздувал из этого вселенскую проблему. В результате своей деятельности Гайдамака был близок к тому, чтобы полностью дискредитировать программу DRAKAR в глазах всех служб завода, и в этом ему изо всех сил помогали Королёва и Пешкин. Однажды Василий Порфирьевич обедал в столовой вместе со знакомым молодым сотрудником Отдела Главного Сварщика, и он сказал:
          - Программа DRAKAR никуда не годится, все сотрудники Отдела Главного Сварщика отказываются работать с ним, и его надо менять на другую систему.
          - А наша сотрудница бьётся насмерть за программу DRAKAR, считая его самой лучшей информационной системой, - сказал Василий Порфирьевич.
          Молодой знакомый Василия Порфирьевича очень удивился, а Василий Порфирьевич получил официальное подтверждение того факта, что Королёва утратила адекватность. Поэтому Василий Порфирьевич не желал в этом участвовать, и он сделал вывод: «Если Гайдамака выбрал Королёву, значит, его не удовлетворила моя работа. Теперь в глазах начальника Королёва и Пешкин работают в поте лица, доламывая то, что ещё работает, а сотрудники БОП и я стали для него бездельниками». Этот вывод, по идее, должен был испугать Василия Порфирьевича… Но, по «Теории руководства» Олега Торсунова, Гайдамаке для повышения самооценки нужны именно бездельники. Вот такой был парадокс! И Василий Порфирьевич понял, что он, будучи бездельником, при этом находился в полной безопасности. И Гайдамака собственноручно подтвердил правильность его выводов. Он опять – кто бы сомневался! - обнаружил недостатки в работе программы DRAKAR и поручил Василию Порфирьевичу составить служебную записку — а по сути кляузу! - Главному инженеру. Гайдамака не мог допустить мысль, что Василий Порфирьевич может выполнять какую-то серьёзную работу, ему приятнее было знать, что Моряков - бездельник, которому он нашёл пустячную работу. Но Василию Порфирьевичу и такая работа была в радость, и он с удовольствием занялся составлением кляузы Главному инженеру.

          * * *
          Глушко пожаловался Василию Порфирьевичу, что здоровье уже не позволяет ему оставаться на должности заместителя Начальника Отдела снабжения:
          - Скажу тебе по секрету: мне стало страшно участвовать в том, что происходит в Отделе снабжения и в целом на заводе. Из-за этого я не сплю ночами, поэтому хочу стать ночным дежурным по заводу. Но все места пока заняты, и я с нетерпением жду решения вопроса о моём переводе в ПДО на должность ночного дежурного. Вместо меня заместителем Начальника Отдела снабжения будет Цымбалюк.
          Однако Гайдамака быстро решил вопрос трудоустройства Глушко. Ночной дежурный по заводу Иванов пришёл на работу пьяным, Гайдамака, не задумываясь, его уволил и взял на его место Глушко. Василий Порфирьевич был удивлён, когда Глушко сказал, что решение о его переводе принял Коммерческий директор Александрович, и разрешение Генерального директора Фомина не потребовалось. Возможно, и другие назначения происходили уже без участия Фомина. Получалось, что корабль пока плыл в прежнем направлении, но управлял кораблём уже не прежний капитан, а кто-то другой.
          Глушко и Моряков стали сотрудниками одного отдела, сослуживцами. И как только Глушко стал сотрудником ПДО, он пожаловался Василию Порфирьевичу:
          - Какой у вас странный отдел! Какие завистливые люди! 
          У Глушко была пенсия 20 000 рублей, потому что он имел звание «Ветеран труда», у его жены была пенсия 15 000 рублей, но Глушко сказал, что им этого не хватает, чтобы содержать квартиру, дорогую иномарку «Honda» и дачу, ему помогает сын, который живёт и работает в Париже. У Василия Порфирьевича не было ни дорогой машины, ни дачи, их предполагаемый совокупный с женой пенсионный доход мог составлять около 25 000 рублей, и Василий Порфирьевич понимал, что на эти деньги не разгуляешься.
          Когда Глушко приходил на дежурство, Василий Порфирьевич навещал его, и Глушко читал ему газетные статьи про богатых банкиров и их не менее богатых жён, и при этом он мог скрыть своей зависти к этим людям. А Василий Порфирьевич старался держать свою зависть в рамках, и подобное чтиво ему не нравилось. 

          * * *
          После того, как Пешкин пригласил сослуживцев на корпоратив по случаю своего дня рождения, это общественное мероприятие, от которого сослуживцы попытались «отжать» обитателей комнаты 220, возобновилось: в июле состоялся корпоратив в «комнате мечты» по случаю отпуска Кожемякиной и Рогуленко, на который были приглашены все без исключения сотрудники ПДО.
          Королёва пришла в разгар веселья, видимо, из-за того, что у неё обед теперь должен быть на 18 минут короче. Ей налили «штрафную», она выпила и стала хвастаться:
          - Василий Порфирьевич через неделю уходит в отпуск, и я буду Василием Порфирьевичем! Вот тут я всем покажу! А то Василий Порфирьевич человек добрый, мягкий. А Пешкина я буду гнобить ещё сильнее!
          Потом она стала рассказывать, как они с дочкой вчера ходили по бутикам и примеряли платья от Prada. В словах Королёвой угадывалось огромное желание, чтобы все слушали только её и восхищались только ею. Вся титаническая деятельность Королёвой была направлена только на то, чтобы показать всем окружающим, что они, несмотря на то, что знают и умеют в своей профессии гораздо больше неё, без неё всё равно ничего не могут, ни на что не способны. Других целей у Королёвой не было. Но люди реагировали совсем не так, как она хотела: слушая неприкрытое бахвальство, сквозившее в каждом её слове, все сидящие за столом испытывали неловкость. И Василий Порфирьевич, видя реакцию сослуживцев на бахвальство Королёвой, тоже менял своё отношение к ней: теперь, вместо страха перед ней, у него появилось стойкое ощущение брезгливости.
          Воспользовавшись болтливостью Королёвой, Василий Порфирьевич заранее пригласил всех присутствующих на корпоратив по случаю своего отпуска.
          На следующий день Королёва пришла в благодушном настроении и сообщила, что не будет противиться внедрению созданного Филипповым в программе DRAKAR модуля для снабженцев, пошла к Филиппову, помирилась с ним и согласилась опробовать его на одном из заказов. Таким образом, произошло именно то, что дало ей повод кричать на Василия Порфирьевича, да ещё и при посторонних, но Королёва не сделала попытки извиниться за своё поведение, она вела себя так, как будто ничего этого не было, и всем своим видом давала понять Василию Порфирьевичу, чтобы он тоже считал, что ничего не было. Но Василий Порфирьевич уже воздвиг стену отчуждения между ними, и у него не было намерения снова разрушать её.
          Вернувшись от Филиппова, Королёва ласковым голосом сообщила Пешкину:
          - Миша, а я очень удачно продала свой велосипед, и теперь буду покупать новый! Ты рад за меня?
          - Конечно, рад! - ответил Пешкин.
          Пешкин сварил кофе и угостил им Королёву и Ильюшина. Они сели втроём за стол Королёвой, стали смаковать кофе, и Пешкин, в свою очередь, тоже решил похвастаться:
          - А я вчера установил на домашнем компьютере 1С! - и стал обсуждать эту программу с Ильюшиным.
          Королёва раздражённо сделала ему замечание:
          - Миша, тебе надо больше внимания уделять программе DRAKAR, а не заниматься всякой ерундой! - она допила кофе и добавила: - Сегодня ты заварил очень слабый кофе!
          Упоминание Пешкиным программы 1С дорого обошлось ему: Королёва весь день отчитывала его, а в конце дня стала орать на него матом, её губы тряслись от гнева, она с трудом подбирала слова. Потом она всё-таки устроила сцену примирения, заключив её словами, уже ставшими классикой, что Пешкин ни на что не способен. Безобразное поведение, которое Королёва позволяла себе по отношению к Пешкину, было недопустимо даже к своему собственному ребёнку. О том, что подобное отношение к совершенно постороннему человеку недопустимо, даже говорить не было необходимости. И Василий Порфирьевич укрепился в мысли, которая ранее посетила его: «Я не случайно оказался рядом со своей ровесницей Дианой Ефимовной, потому что, благодаря нашему общению, она теряет много очков, а я, наоборот, приобретаю такое же количество очков. На Королёвой я могу заработать очень много очков! Для этого мне надо лишь выдержать как можно дольше соседство с ней. Это очень нелегко, но это жизненно необходимо!»
          В конце дня Пешкин снова заговорил с Ильюшиным об 1С, и Королёва опять стала его ругать. Самокуров услышал из коридора крик Королёвой, пришёл к ним и сделал ей замечание:
          - Диана Ефимовна, Вы своей болтовней через всю комнату, игнорируя интересы остальных её обитателей, вы совершаете «энергетический пробой»!
          Слова Самокурова стали официальным признанием социальной средой того факта, что Василий Порфирьевич испытывает огромное психологическое давление со стороны Королёвой, и если он выдерживает подобное давление, то это дорогого стоит. Но для Василия Порфирьевича главный смысл слов Самокурова заключался в том, что теперь у Василия Порфирьевича не было права утверждать, будто Анна Андреевна тоже оказывает на него давление своим громким «учительским» голосом, потому что социальная среда не признала этот факт официально, и подобное утверждение является лишь фантазией её мужа.
          А Королёва обиделась:
          - Значит, Вы защищаете Пешкина? Всё, пусть теперь он творит всё, что хочет, я больше не буду ему помогать!
          Пешкин принёс торт, который испёк вечером. У него была масса дипломов, среди которых был и диплом повара, и он развесил все эти дипломы на стене сзади себя. Похоже, он надеялся, что «мама», вкусив его торт, будет меньше ругать его. Пешкин постоянно напоминал Королёвой, что она должна сделать, во всём была видна его искренняя забота о ней, забота о том, чтобы она не забыла, что надо сделать... Но, по сути, это было рабское поведение.
          У Василия Порфирьевича, как он начал понимать, наблюдая за Пешкиным, тоже была велика потребность из добрых побуждений напоминать людям о разных вещах, но теперь он начал склоняться к мнению, что его «добрые побуждения» - это не что иное, как рабское поведение. Раболепие Пешкина стало для Василия Порфирьевича очень хорошей прививкой от потребности оказывать людям подобные услуги, тем более, что его об этом не просили. А Королёва своим презрительным отношением к Пешкину давала понять Василию Порфирьевичу, что люди совершенно не ценят подобные услуги.
          С появлением кофеварки рабские обязанности Пешкина умножились. Теперь он должен был до прихода Королёвой включить её компьютер и сварить для неё кофе. И пока он не угостит «маму», Ильюшину кофе он не предлагал.
          Пришла Королёва, они стал пить кофе, и Пешкин сказал:
          - А мне предлагали устроиться в СПКБ, там больше платят.
          - Миша, ты должен понять очень важную вещь: деньги — не самое главное в жизни! – назидательно сказала Королёва, и Василий Порфирьевич в очередной раз вынужден было отдать должное уму этой женщины.
          Они продолжили кофейную церемонию, и Пешкин сказал:
          - Сегодня утром я видел очень скромного молодого снабженца…
          - И что с ним такое? - настороженно спросила Королёва.
          - У него появился новенький «Ford»! - многозначительно продолжил Пешкин.
          - Ты уходишь в снабжение? - испуганно спросила Королёва.
          - Нет.
          Кофейную церемонию бесцеремонно прервал Гайдамака, он вызвал Королёву и Пешкина и потребовал, чтобы они высказали свои замечания по распоряжению, которое он им адресовал, и когда они вернулись, Королёва устроила Пешкину показательную взбучку:
          - Мил человек, а почему ты так многозначительно молчал у Гайдамаки, а замечания высказывала только я? Значит ли это, что тебя всё устраивает?
          - Нет.
          - А-а, понимаю, ты хочешь быть хорошим перед начальником, поэтому предпочитаешь стыдливо промолчать, а право честно высказывать замечания ты предоставляешь мне!
          - Я не хотел Вас перебивать, - промямлил Пешкин.
          - Да, это очень мудрое решение! - не унималась Королёва, а Пешкин стоял перед ней навытяжку и виновато молчал. Он ничего не понимал: кофе он сегодня сварил крепче, испёк и принёс «маме» торт, а она всё равно злая.
          Королёва продолжала кричать, и её бешеная энергия заставила биться чаще даже сердце Василия Порфирьевича, хотя он к этой истории не имел никакого отношения.
          - Миша, я каждый день твержу тебе, чтобы ты учился быть внимательным, дотошным в каждом вопросе, как это делаю я! - говорила Королёва, пытаясь убедить Пешкина в том, что она это делает для его же пользы… А на самом деле она давала ему понять, что он в этой профессии ни на что не способен, что его знание компьютера, которым он так кичится, ничего не стоит, и этим она, незаметно для него, стимулировала и подпитывала его неосознанное желание сбежать отсюда… Но не тогда, когда он этого захочет, а тогда, когда «мама» разрешит ему. Интуитивно Пешкин понимал, что Королёва требует от него невозможного: когда он пытался действовать творчески, то есть, самостоятельно, она грубо пресекала его попытки, классифицируя их как высокомерное отношение к ней лично, как снобизм, и вынуждала его вернуться к бездумному исполнению её распоряжений. А когда он покорно исполнял их, она ругала его за отсутствие творчества и самостоятельности.
А Василий Порфирьевич, наоборот, всё больше укреплялся во мнении, что планирование - это его профессия, и для уверенной работы в ней ему не надо быть таким же продвинутым компьютерщиком, как Пешкин. Для этого на заводе есть отделы компьютерных технологий. Он уже не испытывал зависти по поводу того, что не владел компьютерными технологиями, а Пешкин владел. Он уже стал мыслить почти как Гайдамака: на компьютерах работают те, кто умеет на них работать, а кто не умеет работать на компьютере - тот командует теми, кто умеет работать на компьютере.
Королёва уже была близка к тому, чтобы полностью уничтожить Пешкина… Но его спас Булыгин, который пришёл к ним и стал спорить с Королёвой:
          - Диана Ефимовна, Ваш DRAKAR надо выбросить на помойку! - категорично заявил он, Королёва стала возражать, и они, как боксёры, сцепились в мёртвом клинче.

          * * *
          Таня ушла в отпуск, за неё осталась Кондратьева, и Королёва стала называть её Таней, когда она приходила в комнату 220:
          - Ой, наша Таня пришла! - говорила Королёва и притворно улыбалась. - Здравствуй, Танечка!
          Это выглядело очень высокомерно, и Василий Порфирьевич не удивился, что Кондратьева на четвёртый день отреагировала:
          - Ещё раз назовёшь меня Таней - получишь! – грозно сказала она и ушла.
          Королёвой это не понравилось, и она решила отыграться на Василии Порфирьевиче. Когда они стали обсуждать поручение Гайдамаки на введение электронных заявок на разовые пропуска, Василий Порфирьевич выразил сомнение:
          - Мне кажется, что начальник Отдела режима будет против, и в качестве аргумента станет использовать стандарт предприятия.
          Королёва стала ходить по комнате и выговаривать Василию Порфирьевичу высокомерным тоном... Как будто он - Пешкин:
          - Думайте, Василий Порфирьевич, думайте! - говорила она, расхаживая по комнате, скрестив руки за спиной. - Вы не хотите думать! Включайте мозги!
          - Не надо мне хамить!  - мгновенно рассвирепел Василий Порфирьевич.
          - Как хотите, а я этот вопрос «продавлю»! - упорствовала Королёва, вместо того, чтобы извиниться за своё хамство.
          - Делайте, что хотите, только не надо мне хамить! - кричал Василий Порфирьевич, сам удивляясь тому, что он может так кричать. 
          Королёва выхватила у него документ, данный им Гайдамакой, и побежала к столу Ильюшина. Поговорив с ним вполголоса, она вернула Василию Порфирьевичу документ и сказала ангельским голоском:
          - Василий Порфирьевич, извините меня за мои слова.
          - Я на Вас не сержусь, - ответил Василий Порфирьевич. - Я лишь хочу, чтобы Вы относилась ко мне более уважительно, поскольку я не позволяю по отношению к Вам подобных оскорбительных выражений.
          Инцидент был исчерпан… Но для себя Василий Порфирьевич сделал вывод: «Мне надо учиться слушать подчинённых, мне надо учиться давать им возможность не только высказывать своё мнение, но и действовать. А я проявил нетерпение и не дослушал Королёву, что и привело к конфликту. Спорить с Королёвой не было никакого смысла, она уверена в том, что всегда права. Пусть уж лучше она делает так, как считает нужным, а я буду пользоваться результатами её усилий. Тем более, что она вполне может «продавить» задание Гайдамаки о введении электронных заявок на пропуска, потому что Королёва никогда не забывает о своём мощном ресурсе – Слизкине».
          Эта ситуация имела и другой результат. Своей резкой реакцией Василий Порфирьевич, как Начальник БАП, очертил красную линию, за которую Королёвой заходить никак было нельзя: после его слов о том, что Королёва хамила ему,её поведение обрело плоть и стало именно таким, каким оно было, то есть хамским. Он смог это сделать только потому, что давно понял истинную цель усилий Королёвой: для неё главным было не производство, а возможность продемонстрировать личное превосходство над остальными людьми, используя для этого любые средства, в том числе и производственные отношения. Если раньше у Василия Порфирьевича было подозрение, что ему не стоит поучать людей, как надо правильно делать, то теперь он окончательно избавился от своего вечного стремления поучать людей, потому что это была самая банальная демонстрация своего превосходства. Поучать – не значит учить, и тот, кто поучает других – не является Учителем. Учитель – это тот, кто учит, кто даёт знания. Для Учителя знания не являются поводом демонстрировать своё превосходство над другими людьми.

          * * *
          В конце июля Василий Порфирьевич устроил в комнате 220 корпоратив по случаю своего отпуска, и мероприятие удалось. К его удивлению, присутствующие выпили всё, что он принёс, даже коньяк, который был припасен им... На всякий случай! Съели тоже всё. За столом было свободное и непринуждённое общение, и Василий Порфирьевич поддерживал разговор, но не как тамада или шут, а как хозяин праздника. Он был виновником торжества, и совершенно не стеснялся этого. Ему было немного непривычно слышать добрые пожелания в свой адрес, потому что до сегодняшнего дня он сам говорил людям добрые слова. Это была какая-то другая реальность, которую Василий Порфирьевич видел со стороны, и он решил, что отныне он достоин слышать добрые слова в свой адрес.
          Королёва даже предложила тост за его «нордическое» спокойствие, и её слова дорогого стоили, ибо только сам Василий Порфирьевич знал, какой ценой давалось ему это спокойствие. Василий Порфирьевич, в отличие от Пешкина, освоился в коридорах власти за год работы, и теперь чувствовал себя здесь, как дома. Особенно отчётливо он это понял, когда встретил на колоннаде молодого сотрудника Отдела Главного Сварщика, с которым много общался, работая технологом, и этот молодой человек сказал:
          - Василий Порфирьевич, здесь, среди Ваших ровесников, Вы смотритесь более гармонично, чем в бюро корпусных работ. Там Вы слишком резко выделялись на фоне молодых инженеров.
          Эти слова прозвучали как похвала за то, что Василий Порфирьевич правильно сделал, перейдя в ПДО, сейчас он был на своём месте, и ему пора прощаться с состоянием неопределённости. Он не испытывал сильных негативных эмоций, и даже Королёва своей бешеной энергией не могла нарушить его душевное равновесие. Душевное равновесие Василия Порфирьевича способен был нарушить только один человек — он сам.
          Василий Порфирьевич видел, что участникам застолья тоже всё понравилось… И он не ошибся, потому что в 15 часов в комнату 220 пришли Грохольский и Павленко с бутылкой коньяка «Hennessy». Они втроём выпили бутылку коньяка, который очень нравился Василию Порфирьевичу, и доели оставшуюся колбасу, поэтому в отпуск Василий Порфирьевич уходил с чистой совестью.
          Грохольский расчувствовался от выпитого коньяка и приятной компании и признался, что женился в 20 лет, чтобы не упустить удобный случай получить ленинградскую прописку и квартиру. У него было двое сыновей, 23 и 26 лет, оба имели собственные квартиры, но жили по-прежнему с родителями, потому что им так было удобнее. Грохольский умел устраиваться с комфортом, и это Василий Порфирьевич понял уже давно – по тому, как он обустроил «комнату мечты».
          Последний рабочий день Василия Порфирьевича перед отпуском завершился очень хорошо, и домой он пошёл в прекрасном настроении.