Пятнадцать лет

С вечера Люба была уверена, что нипочём не заснёт. А вот, пожалуйста — проспала как убитая до десяти часов и проснулась выспавшаяся, отдохнувшая. Родители уже давно на работе.

Она накинула коротенький халатик, побродила по квартире, косясь на телефон. После трёх недель отсутствия квартира казалась немножко изменившейся, как будто чуточку незнакомой. На окне в большой комнате по-другому расставлены цветы, в её шкафу новые вешалки, на секретере две новые книги, набор тонких чехословацких фломастеров, щётка для волос, какую она давно хотела, на кухонном столе новая клеёнка. Красивая. В миске пышные творожники, рядом записка: «Доброе утро! Приятного аппетита! Будем в четыре. Мама». Улыбнувшись, Люба залезла в холодильник, достала колбасу, сыр, сметану, поставила чайник.

Интересно, что делает сейчас Аркаша? Думает о ней? Скучает? Когда позвонит? Она сходила в коридор, притащила телефонный аппарат. Длины шнура не хватило, и она поставила телефон на пол за порогом кухни.

Позавтракала, вымыла за собой посуду, прислушиваясь к телефону. Но он молчал. Может, самой позвонить? Вспомнилось, как вечером, когда переписывала с разных мятых бумажек номера телефонов в записную книжку, мама спросила:
- Как много! Это чьи?
- Наших девчонок и ребят из отряда, - ответила Люба, - мы договорились созвониться и все вместе встретиться, погулять.
- А, хорошо, - одобрила мама и то ли в шутку, то ли всерьёз сказала: - а мальчишкам первая не звони! Пусть сами звонят.

Вчера, когда возвращались из лагеря, они с Аркашей сидели на первом сиденье, держась за руки. Ребята в автобусе болтали, смеялись, перекрикивались, пели песни, ели выданные в дорогу «сухие пайки». А они молчали, напряжённо глядя то в окошко, то просто в стенку перед собой, за которой находилась кабина водителя, и лишь изредка — друг на друга. У Любы даже слёзы подступали к глазам, и заложило нос, и Аркашины тёплые карие глаза были грустными. Колонна «Икарусов» весело катила к Москве, и они крепче сплетали пальцы, с каждой минутой, с каждым метром всё острее  переживая предстоящую разлуку.

Автобусы встречала толпа родителей, всё ребята повскакивали со своих мест, Люба и Аркаша скомканно  попрощались:
- Пока!
- Пока!
- Звони!
- И ты!..
Люба успела только почувствовать, как в ладошке стало пусто и холодно, как её подхватила толпа весёлых ребят и вынесла из автобуса. Мама с папой уже нашли её чемодан, они сели в машину и поехали домой.

Люба сидела, уставившись в окно. В глазах опять стояли слёзы, нос заложило. Уши, кажется, тоже. Родители радовались встрече, задавали вопросы, она отвечала через силу и невпопад. Мама встревожилась:
- Люба, у тебя всё в порядке? Ничего не случилось?
А папа укоризненно заметил:
- Ты как будто не рада, что домой вернулась.
- Рада, - вяло ответила Люба.

Она пересмотрела свои школьные принадлежности в секретере, почитала. Телевизор не включала, чтобы не пропустить звонок. Интересно, а Ритка уже вернулась? Может, позвонить? Но нет, нельзя занимать телефон, вдруг Аркаша именно в это время позвонит. И она слонялась, не в силах ничем заняться, гипнотизируя взглядом телефон.

И он зазвонил часа в два. Аркаша!

Они договорились завтра встретиться у метро в центре и погулять. Люба, кружась и напевая, носилась по квартире, потом схватила телефон и позвонила лучшей подружке, Ритке. Всё лето не виделись!

Ритка сама взяла трубку, обрадовалась, сказала, что вернулась вчера.
- Приходи! Я тебе такое расскажу!

Люба сама может рассказать Ритке такое!.. Она замялась. Ей хотелось побыть одной, сосредоточиться, насладиться предвкушением настоящего свидания с Аркашей, представить, как это будет, продумать, что надеть… Но и распирало желание поскорее поделиться с подружкой, да и вообще — соскучилась. Они дружили с шестого класса.
- Понимаешь, мне завтра надо к двенадцати часам поехать в одно место…
- Ну, и поедешь. А куда?
- Сейчас приду, расскажу, - сдалась Люба.

Она надела коротенькую красную вельветовую юбочку, синтетический батник — папа говорил: стеклянный — очень красивый, яркий, весь в переплетённых красно-жёлтых цветах, и бежево-красные босоножки на каблучке. Вся одежда в обтяжку, карманов нет, ключ положить некуда. Пришлось взять маленькую сумочку. Написала родителям записку, распустила по плечам русые волосы и убежала.

Ритка встретила её загорелая, как мулатка, в кофточке-лапше с большим вырезом. Всё, что было видно в этом вырезе, тоже было загорелым. Она что, голая загорала? Свои пышные каштановые волосы, которые ещё весной заплетались в косы, подворачивались и завязывались капроновым бантом — Риткина бабушка называла эту причёску «овечья какашечка» - Ритка собрала в большой небрежный пучок на макушке. Ей очень шло, она показалась Любе необыкновенно красивой и совсем взрослой.

Ритка затащила Любу в свою комнату и принялась рассказывать, попутно разбирая какие-то вещи, показывая выловленные — Люба подозревала, что скорее найденные — ракушки, камушки с дыркой, - «куриный бог» - засушенную морскую звезду, какие-то сувениры, интересные футболки, гольфы, купальники, сарафаны, каких Люба не видела в московских магазинах.

Ритка была одну смену в спортивном лагере, но не как спортсмен, а по блату. Её родители работали в каком-то «рыбном» институте, «занимались рыбой», у них было много знакомых в других институтах, учебных, и они пристраивали Ритку то в спортивную секцию к знакомому тренеру, то на какие-то курсы, а сейчас вот в спортивный лагерь.

В шестом классе, когда Ритка пришла к ним, подружилась с Любой и узнала, что та занимается фехтованием, сразу попросила взять её с собой на тренировку.
Люба обрадовалась, представила её тренеру. Тогда в их секции были такие правила: принимали всех в любое время, разминка была общей, потом детей делили на группки, давали разные задания, с кем-то одним-двумя тренер занималась индивидуально. Это называлось «урок».
- Кузнецова, на урок!

Они отходили в сторону, девочка брала со стойки рапиру, надевала маску, и тренер проводила с ней спарринг, учила, показывала, объясняла. Остальные в это время отрабатывали что-то либо в паре друг с другом под руководством взрослого спортсмена, ученика этого же тренера, или вообще без оружия делали какие-то упражнения под его же наблюдением.

Этот рапирист, студент Александр Залесский, часто проводил тренировки полностью, когда основной тренер уезжала или была занята подготовкой серьёзных спортсменов к серьёзным соревнованиям.

Потому что тренером была сама Валентина Ксенофонтовна Растворова, чемпионка мира,  трёхкратная чемпионка СССР, олимпийская чемпионка. Да, в то время обычная девчонка могла прийти с улицы, записаться и попасть в группу к олимпийскому чемпиону. Раз в месяц она выстраивала всех после тренировки, проходила вдоль ряда, и все замирали. Потом хлопала клинком рапиры по плечу одну, другую:
- Шаг вперёд!
Девчонки чётко делали шаг, и она говорила:
- На следующую тренировку можете не приходить.

Видимо, эта группа была как первый, самый грубый фильтр, потому и брали всех желающих  - вдруг случайно попадётся талант?

Вот так месяца через три  она отбраковала Ритку. Люба стояла ни жива ни мертва и уже готовилась выйти из строя, но Валентина Ксенофонтовна прошла мимо неё.
-А я? - пискнула Люба.
- А ты нет. - Ответила тренер. - Стой и тихо радуйся.

Она была резкая, жёсткая, острая на язык. Её побаивались, перед ней благоговели.

Любе, которая пришла в секцию, начитавшись сначала Дюма, потом Крапивина («Мальчик со шпагой»), не очень было жалко Ритку, которая перепробовала уже почти все виды спорта и сюда пришла просто за компанию. Конечно, вместе весело ездить на тренировку на двух видах транспорта, но из-за Ритки они частенько опаздывали, и Любу это напрягало.

Через несколько дней Ритка похвасталась, что папа устроил её в секцию фехтования в институте, и она теперь тренируется вместе со студентами. Там такие парни, закачаешься! И один из них уже провожает Ритку до дома и носит её спортивную сумку. И ей выдали свою собственную рапиру, и она ездит с ней в метро и дома вешает на стену на специальный крюк. Люба, правда, эту рапиру ни разу не видела.

Вот, значит, одну смену Ритка провела в спортлагере, а всё остальное время на море, в Крыму. Их с младшей сестрой каждый год родители отправляли с бабушкой на всё лето то в Крым, то ещё куда-то на юг.

Люба лето проводила на даче, в этом году поехала в лагерь от папиной работы, где познакомилась с Аркашей.

Новость об Аркаше живо заинтересовала Ритку, она начала подробно расспрашивать. Она была на четыре месяца старше, более опытной во всём и считала своим долгом наставлять и опекать Любу.
- А он говорил, что ты ему нравишься?
- Нет…
- Плохо, - авторитетно заявила Ритка, - вот у нас на море компания была — одни мальчишки и я, так они мне во всём помогали, защищали, ухаживали, а один, Платон, влюбился без памяти, цветы для меня рвал каждый день, бусы подарил, браслет из ракушек, в кино приглашал, вдвоём, без друзей. И домой провожал, и сказал, что я ему нравлюсь, и спросил: а я тебе?
- А ты? - замирая, спросила Люба.
- А я сказала: ещё не знаю. Мальчишкам нельзя говорить, что они тебе нравятся.
- А он тебе нравился?
- Ну, нравился тогда, немножко. Но там все мальчишки были классные.

Ритка всегда гордилась тем, что у неё много друзей-мальчишек, и все они буквально прохода ей не дают. И всегда они были старше и где-то в институтах, во Дворце пионеров, куда она постоянно ездила на какие-то занятия, на отдыхе. Люба никого из них никогда не видела.

В классе же, наоборот, Ритку недолюбливали. Мальчишки над ней насмехались, не всегда по-доброму, дразнили зубрилой — Ритка хорошо училась, вечно участвовала в разных олимпиадах, ходила на все факультативы, сыпала словами «коллоквиум», «семинар», «аудитория» и не давала списывать. Но зато всегда предлагала помочь разобраться, объяснить, но её объяснений никто не хотел. Наверное, потому, что она разговаривала со всеми свысока, поучающим тоном. И явно считала себя лучше остальных, хотя класс в целом был очень сильный и многие учились лучше неё, а ещё больше было тех, кто учился не хуже.

И девочек красивых было много, и не таких воображалистых. Ритка была стройная, симпатичная, нормальная девчонка, но у неё был небольшой изъян, которого Люба, например, не замечала, - косоглазие. Несильное, она много лет ездила в глазную клинику и занималась на каком-то аппарате, который должен был постепенно устранить эту помеху, и иногда приходила в класс с повязкой на глазу. Мальчишки в минуту раздражения зло обзывали её «косой».

Но в прошлом году Ритка по секрету сообщила, что у неё роман с десятиклассником, Алексом. Он идёт на золотую медаль и готовится к поступлению на биофак МГУ. И у него финская фамилия. Потому что папа у него финн. И она незаметно показала его Любе.

Люба удивилась. Она по-другому представляла себе финнов. Алекс был высокий, сутулый, прыщавый, лицо крупное, губастое, волосы чёрные, жёсткие. Но сразу было видно, что он очень умный.
- Представляешь, у него мотоцикл есть, свой! И он меня катал! И на тренировку за мной приехал, а наши парни вышли и говорят: это кто такой? Мы его не знаем! Не отпустим тебя неизвестно с кем, сами проводим. А я такая побежала, села на заднее сиденье, он как газанёт, мы вжу-у-ух!.. - и умчались! Они прямо обалдели!
Да-а-а…. Люба представила, как это было эффектно.

- Танцевали? - с пристрастием выясняла Ритка.
- Да…. - мечтательно призналась Люба.
- Лапал?
- Ты что! - возмутилась Люба.
- Меня Алекс тоже не лапал, - сообщила Ритка. - Он говорит: тебя надо брать чистыми руками.
Люба не поняла — что значит брать, и ещё про руки. У него что, руки грязные? В каком смысле?
- Целовались?
- Нет, конечно!
- А мы с Платоном целовались. - Похвалилась Ритка и торопливо уточнила: - В щёчку!
- У тебя же Алекс, - удивилась Люба.
- Ну, так Алекс здесь, в Москве, а Платон на юге, на отдыхе. Это не считается. Мы с ним, может, больше и не встретимся никогда. Он же не местный был, тоже отдыхающий.

Люба задумалась. Такие мысли ей в голову не приходили.

- А что вы делали? - нетерпеливо пыталась добиться от подружки подробностей Ритка.
- Ну… разговаривали обо всём, на качелях качались, везде вместе были, танцевали, потом гуляли… за ручку.

Люба поняла, что ей не хочется ничего рассказывать про Аркашу запутавшейся в своих мальчишках назойливой Ритке.

Пришли с работы родители. Люба засобиралась уходить, но её уговорили остаться ужинать. Мама и папа у Ритки были молодые, весёлые, модные. Они включили магнитофон, поставили бобину с песнями Высоцкого и привлекли всех, включая гостью, к сервировке стола. Стол накрывали в большой комнате, весёлая суматоха увлекла Любу.
- Сейчас поедим, - говорила Ритка, расставляя тарелки, - у нас все блюда низкокалорийные, но полезные и питательные.
Люба не очень поняла, что это значит.

Хозяйством в доме занималась бабушка. Маме, пришедшей с работы, не приходилось вставать к плите. Только подать уже приготовленное на стол.

В этот день еда была такая: тонко нарезанное отварное мясо, бульон в чашках, сухарики с чесноком, крупно порезанный овощной салат с брынзой, творог с зеленью, рулетики из баклажанов с начинкой из сыра, орехов и чеснока.

Из всего этого Люба могла съесть только ломтик мяса, если его положить на кусок хлеба, намазанный маслом, и выпить бульон. Ну, ещё потаскала бы кусочки огурца и помидора из салата, но без брынзы. Ничего из остального она не ела. Чеснок терпеть не могла, баклажаны не любила, творог поела бы со сметаной и с вареньем или в виде творожников. Но хлеба на столе не было. Мясо разрезали ножом на тарелке и ели с салатом.

К чаю бабушка подала большой рулет с яблоками, прямо из духовки. Тесто было не привычное, сдобное, а тоненькое, слоистое (Люба знала — слоёное), но зато кислые яблоки крупными кусками, очень душистые.

Чай тоже был непривычным. Оказывается, вечером вредно пить заварку, поэтому к ужину заваривали в большом чайнике какие-то травки, листочки и сушёные ягоды. Люба терпеть не могла запаренное «сено», но пить хотелось. Ей налили две трети в маленькую сервизную чашечку, она с опаской попробовала, ощутила знакомый вкус чёрносмородинового листа и мяты и выпила. Потом в ванной от души напилась из-под крана.

Пора было идти домой, но Ритка продолжала болтать, что-то рассказывать, показывать, подключилась её сестрёнка, мама тоже проявила интерес, как Люба провела лето, стали все вместе смотреть по телевизору «Кабачок 13 стульев», и в конце концов ей предложили остаться у них ночевать.
- Позвони маме, предупреди, какой смысл сейчас идти. А так с Ритуськой наговоритесь, утром встанете, бабушка вас завтраком покормит, и пойдёте все по своим делам. Целое же лето не виделись.
- Правда, Люб, оставайся, я тебе кресло разложу, - обрадовалась Ритка, - представляешь, как здорово!
И кинулась обнимать маму:
- Спасибо, мамулечка!
- Ритка, ты чего? Я же не могу! Я завтра встречаюсь с Аркашей, мы на двенадцать договорились, - горячо зашептала Люба, когда мама вышла из комнаты, - мне надо домой!
- Да зачем?
- Ну, как? Одеться, деньги взять на проезд… - неуверенно забормотала Люба, - выспаться…

Она с ужасом поняла, что не сможет объяснить Ритке, почему ей надо домой, пораньше лечь, перед сном не спеша всё обдумать, насладиться в тишине и одиночестве своей комнаты предстоящей встречей, утром вымыть голову душистым осветляющим шампунем «Солнышко», выбрать одежду…

Она не сможет объяснить, а Ритка не сможет понять. И как теперь уйти, когда её так радушно пригласили сами родители? Не надо было оставаться на ужин.
- Нормально ты одета, - сказала Ритка, - юбка классная. А наверх, если хочешь что-то другое, я тебе дам, вот, сама выберешь, хочешь, батник, блузку, кофточку?
Она распахнула шкаф, в котором одежды было больше, чем у Любы.
- И проездной я тебе дам. Слушай! - вдруг озарила Ритку гениальная идея, - а давай, я завтра с тобой поеду? А?.. Слушай, на первое свидание лучше вдвоём ехать, мало ли что. Я на него посмотрю со стороны, оценю. И ты будешь меньше стесняться, всё-таки поддержка. А?..

Ритка загорелась своей идеей, и Люба поняла, что завтрашний день будет безнадёжно испорчен и никакой радости не принесёт. А она его так ждала!.. Но Ритку не остановить. И не ссориться же с ней. Лучшая подруга.

- А вдруг мне Аркаша звонил? А меня дома не было. - Спохватилась Люба и даже испугалась. А потом подумала: лучше бы он позвонил, сказал, что не может завтра, и они бы договорились на другой день, а Ритке сказала бы уже потом, после свидания.
- Звони домой, - сказала Ритка, протягивая телефон, - и скажи, если позвонит кто, пусть дадут мой номер.
- Алё, мам, - торопливо и виновато заговорила в трубку Люба, - меня Риткины родители приглашают у них остаться ночевать, можно? Всё-таки целое лето не виделись, и поздно сейчас идти, темнеет уже. Можно?
- Зачем ты так поздно у них задержалась? - недовольно спросила мама, - Ритин папа не может тебя проводить?
Ритка, слушавшая сбоку от трубки, замотала головой.
- Не может, - соврала Люба, - они рано спать ложатся, он уже спит.
- Скажи, чтобы мой телефон… - вытаращив глаза, беззвучно артикулировала Ритка.
- Мам, ну, пожалуйста… - включила маленькую девочку Люба, - один разочек, каникулы же…
- И что, каникулы? Ночевать нужно дома, а не по подружкам. Ритина мама тоже спит?
Ритка снова замотала головой.
- Мама! Мам!..
Вошла Риткина мама, взяла трубку, и они быстро договорились с Любиной.
- Всё в порядке, - Риткина мама вернула трубку Любе.
- Мам! А мне никто не звонил?
- Нет. А кто должен был звонить?
- Да никто, это я так. Спокойной ночи! Спасибо!
Люба положила трубку.
- Чего не сказала, чтобы мой телефон дали?
- Поздно, Аркаша уже звонить не будет, а утром они с папой рано на работу уедут.

Перед сном бабушка принесла девочкам по стакану кефира. В их семье все перед сном пили кефир, это полезно. А обязанность ежедневно его покупать была возложена на Ритку. Люба кефир не любила, но ей положили в него ложку сахара, взболтали до пышной пены, и она выпила. А что, вполне вкусно.

Лежать на узком жёстком кресле с расползающимися подушками под спиной было неудобно. Неугомонная Ритка долго держала включённым бра, шуршала страницами, зачитывала Любе вслух какие-то отрывки. Люба через силу отвечала. Наконец, Ритка выключила свет и засопела.

У Любы, наоборот, сон пропал напрочь. Она проклинала себя за слабохарактерность, за то, что не ушла вовремя домой, что зачем-то с ней на свидание поедет подружка. И как к этому отнесётся Аркаша.

Она чувствовала себя выбитой из колеи. Как ей завтра здесь почистить зубы, причесаться? И дома на книжной полке стоит флакончик восхитительных нежных духов «Быть может», подаренных мамой на восьмое марта. Она собиралась утром принять душ, высушить волосы, подкрутить их щипцами, подушиться… Забежать утром домой она не успеет. Примерно час на дорогу, да во сколько они проснутся, пока соберутся, позавтракают, и потом, придётся же и Ритку с собой тащить, она же не отстанет. А с Риткой идти домой ей не хотелось. Так они вообще до Аркаши не доедут.

Под утро она заснула, но вскоре её разбудил зычный певучий голос бабушки:
- Девочки!.. Завтракать!

В их доме завтракали всегда в определённое время и вообще, жили по режиму.

Ели на кухне, за столом, накрытом красивой скатертью, а не практичной клеёнкой. Бабушка поставила перед каждой тарелку овсянки с изюмом и мелко нарезанным яблоком, чашку какао, бутерброд с сыром. К какао Люба была равнодушна, могла выпить при случае, но предпочитала утром кофе со сгущёнкой. Сейчас она съела бы бутерброд и выпила какао, и всё. Овсянку у них дома не варили, её никто не любил. Но в лагере Люба ела. И та, густая, сладкая, с кусочком тающего сливочного масла, лагерная каша была куда вкуснее этой, несолёной, несладкой и водянистой. Но Ритка и бабушка так заботливо её угощали, объясняли пользу овсянки, что ей стало неудобно, и она всё съела.

Потом ей дали новую зубную щётку, и она пошла в ванную. Кое-как торопливо привела себя в порядок. Бабушка в это время заплетала Ритке косы — не как в школу, а как-то по-другому, затейливо.

Потом Ритка долго выбирала, что надеть, бегала на балкон, посмотреть, какая погода и не собирается ли дождь, предлагала что-то померить Любе. Она отказалась, решила ехать в том, в чём была — в синтетическом батнике, в котором проходила вчера весь день и который ощущала как несвежий. Но очень не хотелось брать что-то у Ритки, она чувствовала себя стеснённо в новой одежде, а потом опять приходить, приносить обратно, забирать своё…

- Слушай, - вдруг озабоченно сказала Ритка, - у тебя ноги белые совсем, некрасиво. Надень колготки, лучше будет смотреться.
Люба посмотрела на свои незагорелые ноги, и они показались ей отвратительно белыми, рыхлыми, уродскими, короче.
- Давай.
Ритка подала колготки, Люба их натянула, и ноги, действительно, стали казаться загорелыми и более стройными. Но, когда стала надевать босоножки, спохватилась — они были с открытыми пальцами, а любимая тётечка всегда наставляла:
- Обувь с открытыми мысками на чулочек не надевают. Только на босые ножки. И ноготочки должны быть в полном порядке.
Сейчас в открытой части был виден шов, и вообще, эти босоножки на колготки — просто ужас! Но белые ноги…
- Да нормально, - успокоила Ритка.

Время поджимало, и они выскочили из дома. Ехать им надо было на автобусе или троллейбусе до метро, потом с пересадкой в центр. Аркаша жил на противоположном конце Москвы, вернее даже, в ближайшем Подмосковье, поэтому встретиться решили примерно посередине. Люба ехала и думала: хорошо бы Аркаше что-то помешало, и он не приехал. А потом позвонил, всё объяснил, и они договорились бы на другой день.

Но Аркаша был уже на месте.

… Он появился в их отряде на третий день после приезда. Его привезли с опозданием, такое иногда случалось. Высокий, стройный мальчик, красивый, очень смуглый — только вчера вернулся с родителями из Крыма.

Это был август, третья смена, почти все ребята в отряде давно и хорошо знакомы, многие ездили каждый год на всё лето, давно сложились и дружеские компании, и романтические пары. Люба была, как новенькая — отдыхала здесь шесть лет назад, в июне и июле. Аркаша вообще приехал в первый раз.

Между ними как-то сразу возникла симпатия, они гуляли вдвоём, разговаривали, проводили время на огромной игровой площадке, держались вместе на всех мероприятиях. С ним было интересно и приятно, а главное, не страшно общаться, не опасаясь, как от многих мальчишек, неожиданных пакостей или насмешек. Он очень тепло и с уважением говорил о своих родителях, был воспитанный и вообще… хороший.

Именно ему Люба не постеснялась сказать, что мама положила в очередную посылку четыре молодые чищенные морковки. Девчонок она стеснялась. Хотя в её посылке было примерно то же, что у всех — разные сладости, яблоки, груши, персики, но такой прозаический овощ, как морковка… Люба опасалась, что некоторые девчонки будут смеяться, и стеснялась её доставать. Хотя ей было приятно — мама знала, что она любит морковку с грядки, и прислала ей, как привет с дачи.
- Морковка? - обрадовался Аркаша, - я тоже люблю морковку с грядки. Я летом к бабушке в деревню езжу, у неё огород, и морковка, и репа.
- И у нас мама сажает репку, - обрадовалась в свою очередь Люба, - мы с папой любим.
- У нас там речка, только в ней купаться нельзя, она быстрая, холодная, зато рыбы много. Я, когда на рыбалку иду, беру с собой что-нибудь перекусить, ну, там — яйца крутые, огурцы, хлеб, пирожки, яблоки, и обязательно морковку! Сидишь так на берегу, морковку в воду опустишь, она сразу холодненькая такая становится, откусишь, а она прямо колется, и снова в воду, и опять кусаешь. Красота!
- Посиди, я сейчас!..
Люба сбегала в корпус, притащила свою морковку, и они с Аркашей с удовольствием её грызли, сочную, сладкую, на виду у всех. И никто не смеялся, а некоторые даже просили откусить — уж очень аппетитно они хрустели. Одну морковку разломали на угощения.

Ему призналась, что плохо видит — зрение стало садиться года два назад, ей выписали очки, но сюда она их не взяла, стесняется. И когда шли в клуб смотреть кино или какой-нибудь концерт, конкурс, Аркаша занимал места поближе и напротив сцены. Хотя другие мальчишки старались затащить своих подружек на задние ряды.

И он приглашал её на танцах. Когда его приглашали какие-нибудь девчонки — а у них это практиковалось не только во время «белого танца» - он не отказывал, вежливо шёл танцевать, но сам приглашал только Любу.

На нём были хорошо сидящие коричневые джинсы и тёмно-жёлтая рубашка с подвёрнутыми рукавами, ему очень шло - к смуглому лицу, тёмным кудрям, большим карим глазам.

И щека, подсвеченная изнутри горячим румянцем и покрытая сверху тёмным мальчишеским пушком, так приятно касалась Любиной щёчки, гладкой и нежно-розовой.

И комочек смятого носового платка в правом кармане брюк, которого она слегка коснулась во время танца. Её, саму ещё девчонку, это умилило. Ни у кого из мальчишек в отряде она больше не видела носового платка.

И они уходили с танцплощадки и бродили по лагерю, держась за руки, и то окунались в густую августовскую темноту, то оказывались на ярко освещённых местах. И обсуждали книги и песни, и он рассказывал, какой у них дружный класс, и как он был у папы на работе - а папа у него имел отношение к сельскому хозяйству - и как папин начальник угощал его выставочными грушами.

И Аркаша надевал ей на плечи свою лёгкую курточку, а она рассказывала, как свою собственную куртку отдала на вечер их вожатой Жене, немолодой, не очень красивой и не слишком удачливой в личной жизни девушке.

Этот джинсовый костюм они с родителями совершенно неожиданно купили в спортивном магазине, когда заехали туда за тренировочным и кедами. Костюм был польский, из ткани, сильно похожей на джинсовую, но более жёсткой и шершавой. Видимо, «с лавсаном материя». А сшит и отстрочен был как надо.

Любе он пришёлся впору, стоил на удивление недорого, но на вид был скучноват. Дома Любе попалась на глаза общая тетрадь на пружинке, у которой на обложке начал отслаиваться внешний дерматиновый слой от внутреннего картонного. Тетрадей у неё было много — по всем предметам, она любила такие и сама их покупала, с запасом.

Тетради были с обложками красного, бежевого и оранжевого цветов. Люба в задумчивости потеребила обложку, потянула за уголок и отделила верхнюю, цветную часть. Тогда она достала старые тетрадки, потрёпанные, у них обложки разделились ещё легче. У неё оказалось несколько квадратов яркого, гладкого, тонкого  дерматина или как там называется этот материал.

Влекомая вдохновением, Люба посмотрела по сторонам и обнаружила на кухне картонную коробку с сухарями «Осенними». Сухари были вкусные, сдобные, с изюмом и посыпанные сахаром. А на коробке нарисованы кленовые листья, очень натурально, размером сантиметра три-четыре в диаметре. Люба аккуратно вырезала три разных листочка, они стали трафаретами. Потом по этим трафаретам нарезала листьев из снятых обложек.

Стала прикладывать их к костюму в разных местах, меняя, комбинируя и так, и этак. И в течение нескольких дней сидела, старательно пришивая листочки в выбранных комбинациях на отмеченные места.

Исколола все пальцы — оба материала были плотными — но костюм преобразился до неузнаваемости. Разноцветные кленовые листочки внизу, на штанинах брюк, на карманах. На плечах куртки, на груди, сзади, на кокетке, тоже на карманах. На костюм везде обращали внимание и спрашивали, где купила.

Конечно, она приехала в нём в лагерь. Здесь костюм тоже произвёл фурор, и Люба подробно объясняла девочкам, как она делала листочки. А вожатая Женя как-то после ужина, когда все собирались на танцы, подошла и смущённо попросила дать ей куртку на вечер. В брюки бы она не влезла, была выше ростом и толще, а куртка оказалась ей в самый раз. Люба дала. Женя была хорошая, она с ними дружила, и Люба совсем по-женски ей даже немножко сочувствовала. А куртки ей для Жени не жалко, пусть наденет, покрасуется.

Они с Аркашей вышли на освещённую фонарями аллею, и им навстречу прошла Женя под руку с электриком. На плечах у неё была накинута Любина куртка. Они смеялись и мимо ребят прошли молча, только Женя с Любой обменялись быстрыми, короткими взглядами. И именно в этот момент Люба почувствовала свою принадлежность не к девчачьему, а именно к женскому полу.

А потом смена как-то неожиданно закончилась. И не только третья смена закончилась, но и весь сезон, а это всегда отмечалось с размахом. Подводились итоги разных конкурсов, проводились заключительные концерты, с нетерпением ждали финал конкурса КВН среди вожатых — это всегда было классно!

Жгли прощальный костёр — грандиозное зрелище, пламя размером с дом! Костёр всегда устраивали за пределами лагеря, под нависавшей над обрывом круглой танцверандой, чуть правее, на обширной скошенной равнине. Надевали пионерскую форму, пилотки, тесно сидели на многочисленных брёвнах, положив руки друг другу на плечи, и, покачиваясь «волной», душевно пели:
- Серёжка с малой Бронной…
- Был король как король, всемогущ…
- Ах, картошка-тошка-тошка!..
- Огромное небо одно на двоих…
- Кони шли на дно и тихо ржали… - тут Люба ничего не могла с собой поделать, слёзы бежали из глаз, и их даже не вытереть, потому что одна её рука лежала на плече Аркаши, а другая на плече подружки Алки.

Ей было невыносимо представить себе этих лошадей, запертых в трюме тонущего корабля. И ещё она не могла смотреть, когда в фильмах про войну, особенно гражданскую, показывали, как подстрелили лошадь и она падает на всём скаку и перекувыркивается через голову, и уже не может встать. Люба не могла на это смотреть. Ей было так жалко этих лошадей! Больше, чем людей. Люди сами развязали эту войну, изобрели оружие, чтобы убивать. Друг друга. И лошадей...

Трём старшим отрядам было разрешено сидеть у костра совсем уж допоздна, и это было так здорово! Тёплый тихий вечер, синее небо, всё усыпанное звёздами, мощное гудящее пламя, охватившее сложенные шалашиком не ветки — стволы!

В последние два дня в лагерь приехал из Москвы настоящий взрослый вокально-инструментальный ансамбль и играл в клубе и вечером на танцах. Все были в восторге, с упоением топали и кружились под любимые всем лагерем песни «Мясоедовская улица моя», «Старый клён», «Там, где клён шумит...», «Отчего так легко расстались мы...», «Старая пластинка» и ещё под многие другие, которые в прощальный вечер звучали особенно многозначительно и пронзительно.

Где-то в толпе кружилась в объятиях электрика незадачливая Женя в Любиной куртке с кленовыми листочками. «Опустел тот клён, в поле бродит мгла, а любовь, как сон, стороной прошла…». Видно, не помогла ей Любина курточка. Жаль…

А вот и заканчивается самая последняя песня этого лета. «Отчего ясный и счастливый мир, как первый снег, растаял, отчего так легко расстались мы...». Всю смену под эту песню азартно прыгали и топали, ну, кроме нескольких пар, а в последний день все тихо кружились.

И Любе с Аркашей было грустно. Они еле топтались, обнявшись и прижавшись щека к щеке, и надеясь, что после этой будет ещё какая-нибудь песня, ну, ещё одна, всё равно, какая.

Растаял последний звук, а многие танцующие остались на месте. Ослабив объятия, смотрели на возвышение, где располагались музыканты, задирали головы наверх, к колонкам, откуда только что лились чистые и сильные звуки. Но артисты, которые и так уже исполнили несколько песен «на бис», уже собирали инструменты, а сверху раздался громкий голос старшего вожатого, возвестивший об окончательном конце дискотеки.
- Почему?.. - расстроенно спросил Аркаша.
- Отчего?.. - словом из только что закончившейся песни откликнулась Люба.
Они взялись за руки и побрели с площадки. А завтра уже возвращаться домой.

Если Аркаша и удивился, что Люба пришла не одна, то вида не подал. Люба, смущаясь, представила их друг другу, и Ритка сразу взяла инициативу в свои руки, а Любе стало казаться, что это она сбоку припёка на чужом свидании.
- Аркадий? А можно, я буду называть тебя Кеша? У меня есть друг, студент, он тоже Аркадий, но его все зовут Кеша.
- А где ты так загорел? На юге? В Крыму? А где? Мы тоже были в Крыму, два месяца! В Керчи, а ты где? В Судаке? А где? В доме отдыха? В частном секторе? Дикарями?
- В пансионате? Классно! А мы в частном, полдома снимали, с отдельным входом.
И пошла тарахтеть о пляжах, медузах, ракушках, местных рынках, о друзьях-мальчишках, которые из-за неё на спор прыгали со скалы в море.
- А ты нырял со скалы? А плаваешь хорошо?

Аркаша несколько растерялся от такого напора и вопросительно взглядывал на Любу, которой было ужасно неловко перед ним, но вежливо отвечал.

Люба вспомнила, как он плавал в бассейне. Как дельфин!

Поддерживать их разговор об отдыхе в Крыму Люба не могла, она там никогда не была, и молча шла рядом.

Они быстро шли по Пятницкой улице — ходить прогулочным шагом или хотя бы просто спокойно Ритка не умела, всегда носилась колбасой, и Люба с Аркашей вынуждены были от неё не отставать.

С каким удовольствием Люба погуляла бы с Аркашей по этой старинной улице, не спеша, рассматривая старые московские особнячки и негромко переговариваясь! И они свернули бы в какой-нибудь двор, например, в этот, где виднеются клумба с пожухлыми цветами и край небольшого круглого фонтанчика. И покрутились  бы на скрипучей карусели, и посидели на скамейке. И дошли бы до реки, и погуляли по набережной, и нашли бы спуск к воде…

Но нет — Ритка увидела продуктовый магазинчик и потащила всех туда.
- Мне же кефир надо купить!
- Зачем отсюда тащить? - удивилась Люба, - вернёмся, купишь около дома.
- А если там не будет? Нет, лучше здесь посмотрим, и, если есть, я сразу возьму.

И они потащились в магазин, где Ритка купила три бутылки кефира. Она вытащила из своей сумочки плетёную авоську и поставила в неё кефир. Но авоська была широкая, а три бутылки узкие и скользкие и всё время норовили развалиться по авоське. Ритка надела ручки на кисть, а ладонью обхватила верх авоськи. Аркаша как воспитанный человек забрал у неё злополучную авоську, аккуратно составил бутылки на середину, верх завязал узлом и понёс сам. Ритка отнеслась к этому как чему-то само собой разумеющемуся.

День выдался тёплый, душный. Любе было жарко в «стеклянном» батнике и особенно в колготках. Она стала на ходу подворачивать рукава. Ритка заметила и стала ей помогать. Аркаша тащил авоську с позвякивающими бутылками.

Люба почувствовала себя нехорошо. Её подташнивало, крутило в животе — наверное, от непривычной еды и выпитого на ночь кефира — обдавало потом и до озноба хотелось в туалет. Она отстала и обречённо брела за парой, увлечённо обсуждавшей интересную обоим тему — печать фотографий в домашних условиях. Аркаша два раза обернулся, Люба ответила ему жалкой кислой улыбкой, и он, ничего не поняв, вернулся к разговору с Риткой. Люба уловила знакомое слово и, чуть оживившись, попыталась встроиться в разговор:
- Вот ты сейчас сказал: «рюкзак», и я вспомнила, как мы готовились к походу, а его отменили из-за дождя. Жалко, правда?
- Он сказал не «рюкзак», а «резак», - наставительно, словно учительница бестолковому ученику, разъяснила Ритка, - резак для фотобумаги. Понимаешь?
Люба поняла, что её свидание с Аркашей безнадёжно испорчено и что долго она терпеть не сможет.
- А давайте дойдём до Кремля! - с энтузиазмом предложила Ритка, - погуляем по Красной площади, в Александровском саду!
Люба собрала все свои силы и решительно сказала:
- Нет. Мне уже надо домой.
- И мне пора, - обрадовался Аркаша, - я к трём должен вернуться.
- Жаль. - Расстроилась Ритка, - так мало погуляли.

И они пошли обратно к «Новокузнецкой». Хорошо, ушли не очень далеко. Люба хотела ехать через центр, с одной пересадкой, но Ритка настояла, чтобы проехать вместе ещё две станции по кольцу. Аркаша выходил первый. В последний момент вспомнил и успел сунуть Ритке отмотавший ему руки кефир.

Вот такое дурацкое получилось у Любы первое свидание. Кто виноват? Уж точно не Аркаша. Ритка? Но кто позволил ей увязаться за ними? Она сама, Люба. Во всём виновата её мягкотелость, неумение настоять на своём. И что думает Аркаша? Надо будет ему всё объяснить по телефону. Если он позвонит. Но как?

По дороге Ритка рассуждала об Аркаше.
- Симпатичный, конечно, но мне больше нравятся блондины с голубыми глазами, такие, знаешь, как викинги.
 Люба усмехнулась, вспомнив Алекса.
- Только он как-то на тебя мало внимания обращал, - озабоченно поделилась своими наблюдениями с подругой Ритка, - слушай, а ты уверена, что ты ему нравишься?
Люба не знала, что сказать. Она уже ни в чём не была уверена.
- Нет, ну, ты смотри, конечно, сама, - рассуждала Ритка, - но, как по мне, он маленький.
- Почему маленький? - удивилась Люба, - он выше нас обеих.
- По возрасту маленький, - снисходительно растолковала Ритка, - и какой-то такой… домашний. И вообще, мне лично со школьниками не интересно. Но, если тебе нравится…
Люба уже сама не знала, что ей нравится. Ей было плохо.

Когда ехали на троллейбусе от метро, она сказала, что выйдет на Хуторской. Ритка не спросила — зачем, попрощалась и сказала, что ей надо отвезти кефир, а вечером они встречаются с Алексом.

Люба выскочила. Прямо рядом с остановкой был большой подземный уличный туалет. Только бы не был закрыт на ремонт!.. Повезло, туалет работал, и через некоторое время Люба в буквальном смысле вернулась к жизни. Она вымыла руки холодной водой, умылась, освежилась, села на другой троллейбус и поехала домой. Теперь её беспокоил только один вопрос — что думает Аркаша?

Уверенная, что сегодня он уже не позвонит, она взяла оставленные мамой деньги и поехала в свой любимый магазин «Школьник». Там накупила полную сумку тетрадей и всякой мелкой канцелярии, которую обожала — ручек, блокнотов, ластиков, линеек, карандашей и прочего. Чтобы потом никуда не выходить, а караулить телефон.

Аркаша позвонил на следующий день. Люба подняла трубку, с замиранием сердца сказала: Алё?.. - и тут ей в ухо грянуло:
- Ах, Арлекино, Арлекино!..
Дико популярная песня звучала чисто и очень громко. Она чуть отодвинула трубку и с удовольствием прослушала до конца.
- Привет, - сказал Аркаша после характерного потрескивания пластинки, с которой  снимают иглу, - как дела?
- Привет! - обрадовалась Люба, - хорошо. А у тебя?
- Тоже. Вот, вчера за тетрадками ездил. - Люба улыбнулась. - А вечером к однокласснице на день рождения ходили. У нас на все дни рождения всем классом приходят. У нас класс очень дружный, а эта песня, «Арлекино», самая любимая, она у нас прямо, как гимн класса.

Любу царапнула мысль, что у Аркаши есть своя, незнакомая ей жизнь, дружный класс, праздники, другие девочки вокруг, хорошо знакомые и наверняка красивые.
Они немножко поболтали, Аркаша ни словом не напомнил про вчерашний день, и Люба успокоилась.

А потом начался учебный год. Из четырёх восьмых классов, которые были в прошлом году, сделали два девятых, ученики перемешались, те, кого видели только на переменах и не знали иногда даже по именам, оказались на соседних партах. Пришли несколько совсем новых учеников, из других школ. Было очень интересно. Люба и Ритка, как «основные», которые остались в своём классе, сели на свою парту, вторую в среднем ряду.
На последнем уроке Ритка ткнула Любу локтем:
- Слушай, там парень с четвёртой парты весь день на тебя пялится.
Люба самой казалось, что она ощущает на себе чей-то взгляд, но она не оборачивалась. А сейчас повернулась, вроде что-то спросить у той, что сидит сзади, и действительно наткнулась на взгляд.
- Он, по-моему, из «Б», - шептала Ритка, - не знаю только, как зовут.
Большие карие миндалевидные глаза в пушистых ресницах. Их обладатель, перехватив Любин взгляд, свой не отвёл. Аркашины глаза можно было описать этими же словами, но… они были другими. И взгляд другой. На кого-то они смотрят сейчас в их дружном классе? Любы-то нет. А тех, кто рядом, так много… Люба спросила что-то необязательное у соседки сзади и отвернулась.
- Симпатичный, - оценила Ритка.

В конце сентября договорились встретиться всем отрядом. Долго и весело перезванивались, выбирали время и место, никак не могли прийти к общему решению, пока дело не взял в свои руки командир отряда Дима. Он просто назначил дату, время и место встречи. Споры прекратились, и в назначенный день, сухой и тёплый, у центрального входа ВДНХ собрался почти весь отряд.

В Москве все выглядели как-то по-другому, казались более взрослыми. Они провели на выставке целый день, это было классно, и решили поехать все вместе, уже готовым отрядом на зимние каникулы. Эта идея привела всех в восторг, объединила общей задачей, потому что затею одобряли не все родители. Ребята активно перезванивались, сообщали, у кого получилось отпроситься у предков, думали, как помочь тем, кого не пускают, строили планы, договаривались — весело было! Время в этих хлопотах пролетело очень быстро.

Любу родители не без сомнений, но отпустили. И Аркашу тоже. Предвкушение совместной встречи Нового года сладко томило душу.

Девчонки обсуждали, что с собой брать — какую одежду, косметику, щипцы, бигуди, наряды.

В конце декабря неожиданно установилась тёплая погода, около ноля, всё таяло, и Люба с Алкой, с которой подружились летом, решили, что можно обойтись без длинного громоздкого зимнего пальто и поехать в осенних куртках. Зимних курток тогда не было, зимой верхняя одежда была — пальто, шуба, дублёнка. И девчонки решили, зачем тащить с собой пальто, которое займёт полчемодана, всё равно большую часть времени нужна будет куртка — кататься на лыжах, коньках, санках, да просто по лагерю бегать, пальто вообще не понадобится. Тем более, погода стояла прямо весенняя. Лучше набрать побольше нарядов для встречи Нового года, для дискотеки. И вообще, в куртке легко и красиво — под ней свитер с горлом, внизу модные брюки, сапожки. Не то что в пальто, как клуша.

Конечно, родители требовали взять пальто, слыханное ли дело — в январе бегать в осенней курточке! Непонятно, как, но Любе с Алкой удалось переубедить своих строгих и заботливых родителей, и они поехали в лагерь в куртках, красивых вязаных шапочках, без шарфов. Единственные из всего отряда. Выглядели они, конечно, эффектно. Но недолго.

Зимой лагерь выглядел совсем по-другому. Большинство корпусов стояли запертыми, в зимнюю смену приезжали только самые старшие, пять-шесть отрядов. Никакой малышни. Совсем другая атмосфера, больше похоже на дом отдыха. Люба, Аркаша, Алка и все, с кем они договаривались поехать вместе, собрались в третьем отряде, и одной из вожатых оказалась Женя! Встретились все, как родные.

Люба не взяла с собой свой знаменитый джинсовый костюм с кленовыми листочками, зато мама подсунула ей в чемодан такую странную одёжку, Люба даже не знала, как её правильно назвать. Это было трикотажное тёплое то ли очень короткое платье, то ли очень длинный свитер, с высоким горлом, но с короткими рукавами. Расцветка у него была — разной ширины поперечные полоски, синие, белые и фиолетовые. Штука эта была импортная, привезённая друзьями родителей из-за границы, симпатичная, на ощупь приятная. Но в качестве платья всё-таки слишком короткая, даже при тогдашней моде на мини. А в качестве свитера слишком длинная. Лосины тогда ещё не изобрели, с ними было бы самое оно, а рейтузы не носили, стеснялись. Друзья, которые подарили, сказали, что это носят с брюками. Люба мерила, ей не понравилось — тогда было модно носить обтягивающую одежду, подчёркивающую талию, а у Любы была очень стройная фигурка, и плотное прямое платье её полностью скрывало. Как мешок. Но мама подложила его из практических соображений — плотный трикотаж надёжно закрывал и спину, и попу, и ноги до середины бедра. Что там эта курточка! Вот же упрямая Люба! Мама сильно беспокоилась и сокрушалась, что не носят теперь ни тёпленьких, с начёсом, панталон, ни шерстяных рейтуз. Может, хоть это платье… Сверху на джемперок или фуфаечку.

Чемоданы разбирали все вместе, и Женя тут же, как старая подруга, развешивали и раскладывали наряды в шкафу, разглядывали, мерили, прикидывали, что своё сочетается с чьим-то другим. Женя сразу запала на это недоплатье, нашла красивый, шитый золотом, ярлычок на шее и ещё один внутри на боковом шве, сказала, что вещь модная, попросила померить. Платье ей оказалось в самый раз и не висело мешком, а подчёркивало все Женины подвядшие прелести. К тому же, у неё оказались очень подходящие однотонные фиолетовые брюки. Получился классный комплект. Люба с радостью избавилась от странного одеяния до конца смены. А мама, разбирая дома дочкин чемодан и собирая вещи в стирку, с удовлетворением заметила, что плотную тёпленькую одёжку, надёжно прикрывающую поясницу и попочку, дочка активно носила.

Поскольку отрядов зимой было мало, клуб не отпирали, а танцы, кино и все мероприятия проводили в громадной столовой. Одну её часть освободили от столов, там обнаружился сделанный, видимо, для этого случая, помост для музыкантов. И на Новый год приехал их любимый ансамбль, и три старших отряда зажигали до двух часов ночи! А дискотеку устраивали каждый день — с цветомузыкой!

Аркаша опять приглашал Любу, и, как летом, между ними была та же осторожная тёплая нежность, но что-то уже изменилось. Любу частенько перехватывал взрослый, на два года старше, парень из первого отряда, Виктор, и она шла танцевать с ним, а Аркаша приглашал другую девочку. Или сначала Аркаша приглашал другую, и поэтому Люба принимала приглашение Виктора? Люба и сама не могла понять, как оно так получилось. Но, кружась в паре с другими, они с Аркашей время от времени дружески и понимающе переглядывались, а потом опять танцевали вместе.

Виктор был высокий кудрявый блондин с голубыми глазами и яркими тонкими губами. Как викинг, вспомнила Люба Ритку и злорадно подумала: да уж, он не чета прыщавому сутулому Алексу. На Виктора вешались старшие девчонки, и говорили, что у него есть подруга, но всё равно один-два раза за вечер он обязательно приглашал Любу. Она искренне не понимала, почему, но танцевать с ним было приятно, разговаривать интересно, он был весёлый, относился к Любе уважительно, хотя и несколько снисходительно. У него был очень красивый белый свитер крупной вязки, от него пахло одеколоном и табаком, и щека немножко кололась.

Зимой так не погуляешь, не будешь часами болтаться на игровой площадке, не посидишь на лавочке, грызя морковку. Аркаша много времени проводил с ребятами — в игротеке играл в бильярд, на стадионе в хоккей, Люба даже ходила болеть, но быстро замёрзла.

А потом оттепель закончилась, и ударили морозы. Курточки Любы и Алки, хоть и были на ватине, но от такого холода не спасали совсем. Девчонки еле добегали до столовой. И, конечно же, простудились. В лагере был лазарет, но они прятались в спальне и просили Женю врача не вызывать, а самое главное — не сообщать родителям. Надели на себя всю теплую одежду, завернулись в одеяла, пили горячий чай. Женя принесла им из столовой мёду.

Вечером Алка сказала, что у неё есть свой собственный, проверенный способ, как быстро выздороветь. Она взяла свой толстый шерстяной свитер, связанный бабушкой, сложила его вчетверо, положила сверху на лицо и так заснула. Люба всю ночь прислушивалась, ей казалось, что Алка задохнётся, но та наутро встала в гораздо лучшем состоянии.
- Надо три раза повторить, - деловито сказала Алка, - попробуй, очень помогает.
Люба попробовала, но долго пролежать под сложенной кофтой и дышать влажной шерстью не смогла, скинула.

Через два дня должны были привезти из Москвы посылки от родителей.
- Я боюсь, как бы с этими посылками не приехало моё пальто, - сказала Алка.
Хоть они уже поняли, что сваляли дурака с этими куртками, но не признаваться же в этом родителям, которые предупреждали и настаивали на пальто!

Пальто не приехали. Но в одной посылке оказались два лимона, а в другой бальзам «Звёздочка». Женя приносила им горячий чай, делала его с лимоном и мёдом и всё уговаривала показаться врачу, он хоть лекарство какое даст. Девчонки отказывались наотрез. Женя вздыхала: мне из-за вас, знаете, как попадёт? - но мазала им носы и виски бальзамом и обматывала Любину шею своим длинным колючим шарфом.

Тем временем выпало много снега, установился ровный мороз, с утра все коньки, лыжи, санки были разобраны, на стадионе залиты три катка, не считая хоккейной коробки, все сушилки забиты мокрой одеждой. Весь лагерь самозабвенно предавался зимним забавам. Люба и Алка со слезящимися глазами и сопливыми носами лежали, закутанные в одеяло.

Каждый день заглядывал Аркаша, спрашивал, как Люба себя чувствует, и благоразумно предлагал обратиться всё-таки к врачу. Люба отвечала, не высовываясь из-под одеяла — стеснялась. И мучительно переживала — с кем в эти дни танцует Аркаша? А Виктор?.. Виктор не заходил, но передавал привет через кого-нибудь из девчонок и даже дал Жене для Любы капли в нос. Где он их взял?

Через три дня девчонкам стало лучше, они сходили в столовую, нормально пообедали, воодушевились и решили пойти вечером на дискотеку. А то ведь так вся жизнь стороной пройдёт!

Но возникла проблема — голова. Волосы были пропотевшие, немытые. Надо срочно привести себя в порядок. Они попросили Женю взять ключ от бани. Женя категорически отказала. Баня была далеко от их корпуса. Они ещё не до конца выздоровели, сейчас намоются, а потом распаренные на улицу? На мороз? Ладно, сейчас простуда, а то ведь и воспаление лёгких можно схватить! Девчонки с удивлением увидели в Жене взрослую тётю и притихли.

Можно было помыть голову в корпусе, в раковине под краном. Вода была горячая, конечно, низко и неудобно, но, если помогать друг другу, то вполне возможно. Летом там и ноги некоторые мыли. Но почему-то до этого они не додумались, и никто не подсказал.

Зато Алка вспомнила вычитанный в каком-то журнале способ «сухого мытья»: нужно посыпать волосы мукой, потереть и тщательно расчесать. Против этого Женя возражать не стала и принесла им с кухни муки в пакете.

К Любе и Алке присоединились ещё несколько девчонок, решивших на себе испытать новый способ — а что, красота: посыпал, расчесал, и готово! Не надо по морозу в баню бегать.

Когда Женя зашла в спальню, она ахнула: злые и расстроенные девчонки сидят на кроватях, широко  расставив ноги и свесив между ними голову, и с остервенением вычёсывают муку. Этой мукой изгваздано всё: кровати, одежда, сами девчонки, и особенно пол.

Волосы, вопреки ожиданиям, чистыми и пушистыми не стали. А стали, наоборот, тусклыми, покрылись белёсым налётом, и очень чесалась кожа головы.  Лучше всех выглядела Алка — она была блондинка, и волосы у неё от природы были сухими. Кто-то предложил воспользоваться щипцами — для пышности, но Женя запретила:
- Какие щипцы! На муку? От вас же будет пахнуть горелыми сухарями!

Но пойти на дискотеку хотелось нестерпимо. Собрав волосы кто в скромный хвостик, кто под ободок, пошли.

Люба танцевала с Аркашей, который на радостях прижимал её к себе сильнее обычного и всё порывался что-то пошептать на ухо. Люба отстранялась и отклоняла голову — боялась, что он разглядит на голове муку и подумает ещё, что это перхоть. Что при этом думал сам Аркаша, неизвестно. Но потом он танцевал с другими девочками — с одной, другой… третьей.

Люба стояла у стены, борясь с желанием запустить пятерню в волосы и хорошенько поскрести голову. Мимо проплыл Аркаша, касаясь щекой макушки незнакомой брюнеточки, Виктор, которого обнимала, сцепив руки на его шее, взрослая девушка. Любе казалось, что она случайно забрела на чужой праздник. Это всё из-за муки…

Через два дня был официальный «банный» день, и мороз немножко ослабел. Люба с Алкой пошли вместе со всеми, они уже почти выздоровели и с наслаждением промыли шампунем и прополоскали под мощными струями горячей воды свои волосы. И Женя сама проследила, чтобы они тщательно высушили их под большим феном. Потом в спальне Люба подкрутила лёгкие, блестящие волосы щипцами, распустила по плечам, надела сверху мохеровую шапочку с большим вязаным цветком и полетела на дискотеку с ощущением полнейшего счастья.

Зимняя смена короткая, всего две недели. Но Люба успела и покататься на коньках, один раз даже в паре с Аркашей, и на лыжах вместе со всеми - по лагерю между соснами и за пределами лагеря, по широкой белоснежной равнине, на которой до них не было ни единого следа.

И самое главное развлечение, почти аттракцион — на санках, которые длинной вереницей и по несколько штук в ширину цепляли тросом сзади к трактору. И он катал всех по полю — и по кругу, и по периметру, и по диагонали, и «змейкой», и быстро, и медленно, и рывками. Санки переворачивались, кто-то выпадал, бежал за трактором, ему помогали сесть на ходу; падал кто-то другой; догнав по глубокому снегу удаляющийся «паровозик», кое-кто сдёргивал сидящего на ближайших санках, плюхался на его место, тот, проваливаясь в сугроб, бежал следом… Все вывалялись в снегу, накричались и нахохотались до изнеможения.

И большой концерт самодеятельности успели подготовить, и конкурс КВН среди взрослых, и грандиозную прощальную дискотеку. На конкурсе Люба, Алка и Аркаша болели за команду, в которой были их Женя и физрук, который, как оказалось, нравился не только им, но и Жене. Вместо летнего электрика в этот раз был другой,  совсем взрослый дядечка. И эта команда победила! И Женя в Любином модном платье, разрумянившаяся и оживлённая, что на сцене, что во время танцев была чудо как хороша, физрук так и увивался вокруг неё.

А в день накануне отъезда приехал на машине папа Аркаши и почему-то забрал его раньше, увёз в Москву. Аркаша ничего не говорил, может быть, для него приезд папы тоже был неожиданностью. Они даже не попрощались. Люба узнала, что он уехал, от мальчишек только во время обеда. А как же дискотека?..

Но последний вечер удался на славу, хотя без Аркаши было немножко грустно. Люба вместе с другими выступала на сцене с попурри из «зимних» песен. Ещё играли в простенькую, но любимую в лагере игру «ручеёк», причём, в этот раз у игроков, выхватывающих кого-то из пары, была задача: найти ключ, символизирующий окончание зимней смены. А тот, у кого этот ключ изначально находился в руке, должен был его не потерять. Оказалось, что ключ этот был у Виктора, и никто не смог его обнаружить. Виктор оправдал своё имя, вышел победителем и показывал высоко над головой: а ключик-то, вот он!..

В этот вечер ему совсем уж не давали прохода, но он успел два раза пригласить Любу и попросил у неё номер телефона и дал свой.

И назавтра в автобусе Люба уже не сидела, сдерживая слёзы, а вместе со всеми пела, смеялась, хрустела вафлями и брызгалась остро пахнущим маслянистым соком из мандариновой кожуры.

Домой она вернулась совсем здоровая, весёлая и в ответ на мамин вопрос на голубом глазу сказала, что правильно не взяла пальто, оно бы там и не пригодилось, в куртке было в самый раз.

Позвонил Аркаша, они немножко поболтали. Потом он звонил ещё раза три, каждый раз всё с большим интервалом, а потом звонки сошли на нет. Так всё и кончилось.

Зато в конце января позвонил Виктор. В своей витиеватой, насмешливой манере говорил, какой смотрел интересный фильм - «Планета обезьян» - и подробно пересказал содержание. Потом огорошил сообщением о том, что он… женится!
- Как?.. - ахнула Люба, - на ком? Зачем?
Виктор рассказал, что у него есть подруга, они дружат с детства, а теперь дружба переросла в любовь, у них полная схожесть характеров и даже внешности.
- Нас всегда принимают за брата и сестру.
Они поступили на один факультет, потому что у них одинаковые интересы, и решили пожениться, потому что у них общие взгляды на семейную жизнь.
Люба не могла поверить. Конечно, Виктор взрослый, уже студент, но не настолько же, чтобы прямо жениться!..
- Короче, я чего звоню — придёшь ко мне на свадьбу?
- Приду, - растерянно пообещала Люба.
- Хорошо. Я тебе попозже скажу, когда и где.

Люба не могла прийти в себя от такой новости и поделилась ею с мамой.
- Женится? - тоном, не предвещающим ничего хорошего, переспросила мама, - значит, невеста его в положении. А тебе он зачем звонит?
- На свадьбу приглашал.
- Даже не думай! - отрезала мама. - Ты соображаешь — полно пьяных молодых мужиков, а ты одна, девчонка, ещё затащат куда-нибудь!..
Люба никогда не бывала на свадьбах и не поняла, почему все пьяные и куда и зачем её могут
затащить? Поняла только, что на свадьбу её не пустят и придётся как-то объяснять это Виктору.
- Ишь, шустрый какой! - возмущалась мама, - молодой да ранний! И не смей с ним  больше разговаривать! У него своя жизнь, у тебя своя. Тебе об учёбе надо думать, вон, тройки в полугодии! И ему… Сколько ему, лет, кстати?
- Восемнадцать. Недавно исполнилось...
- А тебе пятнадцать. А он уже взрослый мужик. Что ему от тебя нужно? Вот пусть женится и живёт себе. Ещё раз позвонит, скажи, чтобы больше не звонил, поняла? Вот попадёт он на меня, я ему всё выскажу!

Снова началась школа, и одноклассник, не сводивший с неё глаз, начал активно оказывать ей знаки внимания.

Виктор позвонил в феврале, Люба была дома одна. Он позвал её на ВДНХ — излюбленное место встреч — погулять и поговорить. Люба согласилась. Ей было интересно.

Конечно, она ничего не сказала маме. Поехала вроде как с подружками в центр погулять.

Виктор стоял в условленном месте и курил — высокий, в длинном пальто, в мохеровом шарфе, меховой шапке, из-под которой выбивались белые кудряшки. Люба его даже не сразу узнала, он был совсем взрослый.

Она так и не поняла, зачем он её позвал. Они побродили по заснеженным аллеям, зашли в пару павильонов погреться. Он рассказывал какие-то смешные случаи из студенческой жизни, Любе это было не очень интересно и не совсем понятно. Она решила воспользоваться случаем и заранее предупредить и извиниться:
- Вить, ты знаешь, я, наверное, не смогу к вам на свадьбу прийти. Понимаешь, моя мама… В общем, меня не пустят.
Виктор с удовольствием затянулся, выдохнул дым, отбросил окурок и обнял Любу за плечи.
- А ты что, правда, поверила?
- Ну да.
Виктор смеялся.
- Да нет, конечно, я не женюсь. Это я всем позвонил и рассказал, эксперимент такой, понимаешь? Сколько человек поверят.
- Зачем? - не поняла Люба.
- С другом одним поспорил.
- И кто выиграл?
- Ну, вот благодаря тебе получается, что выиграл я. Ты единственная, кто поверил, причём, сразу.
- А мне мама запретила с тобой общаться, - сказала Люба.
- Понятно. - Не удивился Виктор, - ну, ладно, в лагере мы уже больше не увидимся, вырос я из него. И звонить больше не буду, чтобы маму не нервировать. Мой телефон у тебя есть, захочешь — звони, поболтаем.
Они проходили мимо туалета, и Виктор, отбросив очередную сигарету, сказал:
- Постой тут, ладно? Я быстро.
И побежал вниз по лестнице. Люба осталась, ощущая себя полной дурочкой. Стоит около туалета, ждёт парня, который её обманул, подставил перед мамой, обкурил — как она объяснит дома, что от неё пахнет табаком? Кстати, ей тоже надо в туалет, но пойти сейчас она не может — обещала стоять и ждать, а когда вернётся Виктор, ни за что не признается и не пойдёт на его глазах.
Виктор вышел весёлый, обнял Любу за плечи, и они побрели под снегом к метро.
- Не расстраивайся, - поняв всё по-своему, сказал он, - мы всё равно друг другу не подходим. А хочешь, скажу, какой тебе нужен парень?
Люба ничего не хотела, но он весело продолжал:
- Положительный, серьёзный, не пьющий, не курящий, который хорошо учится, матом не ругается и не женится в восемнадцать лет. Вот какой!
Они ступили на платформу, он, прощаясь, поцеловал её в вязаный цветок на шапке, и они разошлись в разные стороны.

Дома Люба сказала маме, что от других ребят узнала: Виктор на самом деле не женится, что это был такой эксперимент.
- Он что, дурак?
- Нет вроде… - неуверенно ответила Люба и по-детски успокоила маму: - я с ним больше не вожусь.

Потом кончилась зима, и наступила весна, и восьмого марта все девочки получили от мальчишек одинаковые подарочки. И только Любе глазастый одноклассник подарил букет из пяти красных тюльпанов в хрустящем целлофане.

В тот год весна была очень ранняя, день был на удивление тёплый. Люба шла домой по чистому асфальту, обходя лужи, в которых отражалось яркое небо, солнце и ещё голые ветви деревьев. На ней были лёгкие полусапожки, новое весеннее пальто нараспашку, и она на ходу подносила к лицу цветы и нюхала.

А когда она пообедала и рассеянно ходила по комнате с вазой в руках, ища для неё самое подходящее место, позвонил этот одноклассник и, скрывая волнение, небрежно предложил:
- Пойдём, погуляем?..

Но это уже совсем другая история.

                27.01.2025