Про деда Яна и не только

Светлой памяти нашего деда посвящается.

Позвонила  дочь  из Колумбии :
 - Пап, ты   про  своего  деда Яна  что-нибудь  помнишь?  Постарайся, вспомни.  Я наше  генеалогическое   древо  составляю…
 И   принялся    я    вспоминать. Дед  Ян  родился 20 декабря 1900 года,  почему я это запомнил, сейчас  поясню.  В  декабре  1970 года   к нам  в Ленинград   приехал  из Риги    дед,   ходил  по  родным ,  а   незадолго    до   своего отъезда,   попросил  нас  с мамой    сфотографироваться  с ним   на  память.   Когда     на  следующий   день  нам    отдали   фотографии,   то на обратной стороне  одной из них,  дед  вывел   дату  « 20XII -70г.»    и  отдал    её  нам.  Я   сразу  намёк   деда  понял   и  вставил фотографию    в наш  семейный  альбом.  А   на следующий  год   в  августе  ,   я  вылетел с ответным дружеским  визитом  на  самолете  ИЛ-18  к  деду  в гости.   Прошло  чуть больше  часа   полёта   во время которого   меня  не покидало    чувство    будто   я   еду   в  вагоне    обычного   поезда,   и  наш   лайнер  совершил  мягкую посадку   в   аэропорту   Рига – Румбула. Затем самолёт, для солидности, немного покатался  по аэродрому,  и  наконец   вырулил    к зданию  аэровокзала.  Винты  самолета    замерли ,  а   ещё  через   пару   минут,   мы   почувствовали ,    как  снаружи  в    нас   что-то    мягко  уткнулось.   Всех    пригласили к выходу.  Прежде  чем   покинуть  этот замечательный   лайнер  и  вступить на трап,  я    задержался  в  дверном  проёме,  словно  перед прыжком  с  парашютом,   втянул    по- животному   ноздрями   вечерний   воздух   пригорода   Риги ,  остался им  вполне  доволен,  и   начал   осторожно  спускаться  по трапу   вместе с остальными пассажирами. В  пёстрой     толпе  встречающих,  расположившихся за низеньким  турникетом, я сразу   отыскал деда - здоровенного   солидного  мужика   под  метр девяносто , одетого в  летний  пикейный костюм  песочного  цвета   и     соломенной   шляпе "а-ля Никита Хрущёв" на голове . Мы обнялись и поспешили...,   нет ,  не на стоянку  такси,  а на  пригородную   электричку. Проехали  на ней    четыре остановки,    затем  пересели   на  троллейбус,   и   через   каких-то    полчаса   вышли   на остановке Ирбенес  илла ( улица Куропатки) , немного  прошли по тихой улочке,  и  остановились  возле одиннадцатого дома.  Жил  дед  в  Риге   на  съёмной  квартире в этом доме. Вход со двора  налево , первый  этаж.  Квартира  была   хоть  и не  очень большая,  но  вполне   уютная :   маленькая   прихожая, небольшая  кухня  с газовой  плитой  и  две   комнаты, одна из которых  отапливалась  печкой.  Но больше всего  меня  поразил  туалет,  который    располагался  не  в  квартире  , как    обычно  принято,  а  на лестничной  площадке , и  был  он  единым  целым с туалетом  второго   этажа,  что вызывало    некоторые  эстетические  неудобства,  которые   заключались  в том,  что  если  туалетом   одновременно со мной  пользовался  кто-то  сверху , то  на  скошенный   потолок   моего   туалета , обитого  сверху  листовым   железом  , с верхнего  этажа  всё время   что-то  лилось, и   с  грохотом   падало.  В такие моменты  я   рефлекторно   втягивал  голову в плечи , опасаясь   как бы   всё  это  не оказалось  на моей   голове.   Дом   деда  хоть и   считался  частным,  но  две   квартиры   на  первом  этаже   и одну  на втором , хозяйка   дома    сдавала    постояльцам  , причём    строго по  государственным  расценкам.  Со слов деда, сын  хозяйки   ещё  в  конце   войны    перебрался   в Канаду,  откуда  часто   присылал      матери    письма.   Каждый   раз, завидев   нас  с дедом  во дворе ,  старая  хозяйка  дома     здоровалась   первой,   после   чего   начинала   о чем-то   расспрашивать  деда.   Меня  так и   подмывало спросить   у   деда , что    она  от него   хочет ,  и   вот   однажды   я   спросил   его  :   
- О  чём   говорит   наша  хозяйка ?   
Дед  задумался ,  видимо  обдумывая , что    ответить :
- Хозяйка  говорит, что скоро   всё  будет как  раньше,   при  немцах. 
Меня тогда  эти  слова  хозяйки   очень   позабавили ,  а  вот  сейчас уже нет.
Сразу  за  двухэтажкой  у обитателей дома был разбит небольшой  огородик  с  цветником, воду   для   которого  надо было  качать   из  подземной   скважины    с помощью  ручного   насоса.  Насос   с  виду   был   сильно   ржавый , но   после  десятка –другого   качков  ,  вполне    исправно   наполнял  водой   подставленное     ведро ,   под   скрипы  и  стоны   разболтанных  соединений.
Чуть  ближе к  дому    располагался   небольшой  дровяной сарай,  подёленный  на клетушки    между  постояльцами . В одной  из  которой    хранились  дрова  деда ,  а  слева от двери  , возвышался   небольшой деревянный верстак,  а  по стенам    были    развешены    разным    плотницкие   инструменты .  В углу  под верстаком  я    заметил   стеклянную   банку  с гнутыми  ржавыми   гвоздями. Когда я спросил  у   деда  для чего   ему   эти   гвозди,  дед  молча  вынул из банки один   гвоздь  , и тут же   небольшим  молоточком, снятым со стены,    выпрямил   ржавый   гвоздик   на маленькой  наковаленки   , после чего   переложил его в  другую   стеклянную  банку.  Я  последовал  его примеру  и    выпрямил    пару   гвоздей.    Однако,  моя  творческая   натура    жаждала     чего-то  большего  и  я, воспользовавшись  инструментами   деда,  сделал    из дощечек   небольшой  флюгер  с пропеллером.  Дед одобрительно  покряхтел,  после чего   отнес   флюгер  на  огород , где его  винт  стал весело  и  шумно   вращаться.   До  выхода на пенсию ,  дед  работал инженером на   мебельной фабрике, а  в  свободное  время   мастерил  у себя   в сарае   деревянные  солонки.  Одну  из таких солонок  он мне  потом подарил.   Жил  дед   не один,  а со  своей женой  Евгенией,  парализованной  после  инсульта. Тетя Женя была очень  доброжелательной,  много  и охотно говорила  с  милым акцентом, но  при этом  могла   лишь  только  сидеть.  В центре  её комнаты,   подобно  трону,  возвышался    массивный стул  с  выпиленным   по центру  отверстием, и  прикрытый   по бокам  тёмной  тканью.  Под  стулом проглядывалось ведро,  а в комнате   всегда  пахло  лекарствами  и  туалетом.   Иногда в окно  её  комнаты   заглядывали  племянницы ,  заходить  в дом   они   не решались,  побаиваясь   деда,  а  тетя  Женя,  словно   предчувствуя  что-то  ,   потихоньку от деда   раздавала  племянницам  свои  золотые  украшения:   колечки,  крестики  ,  серёжки  и цепочки. Каждый раз после таких  посещений  дед   долго  не мог успокоиться  и   ругался с  тётей Женей  на латышском языке. Мне   же ,  тетя Женя   подарила   модный  тогда   японский браслет от давления, будто  что-то наперёд   обо мне  знала .  Я его  до сих  пор  храню  в серванте ,  как память.  Однажды   тетя Женя  попросила  меня  показать  ей  правую  руку.  Она взяла её двумя руками , долго в неё  всматривалась  и  наконец   заговорила:
-  Все будет хорошо. У тебя   будут  три жены ,   двое  детей, а  доживешь   ты  до 68  лет .
 С   такой  оптимистичной   перспективой   я    не согласился,   и  возразил :
- А   почему   жён так много,  а  жить,  так мало. 
Тетя  Женя   засмеялась ,    а потом    добавила  мне  ещё  четыре   года  жизни:
-  Хорошо,  пусть будет    72.   
Что  меня  ещё   поразило  наповал  , после туалета, так это    огромная  библиотека   деда    с редкими  и дорогими    книгами. Чтобы  я    поменьше в ней ковырялся  ,  дед отвёз  меня на   рижское  взморье  в  Майори.  От той   поездки   в   моей   памяти   остался   мелкий-мелкий песок, запахи   моря  и  сосен ,  чуть солоноватая  вода  и   много-много  солнца. Там же   дед угостил меня  кружкой очень вкусного, с  горчинкой , бочкового  пива «Сенчу алус ». Бочку  с пивом  выкатили   при нас   из палатки, вбили  внутрь  пробку, а в   отверстие  вкрутили   ручной насос и  тут же начали разливать пиво  по кружкам. Вначале  из него   шла   лишь  густая пена, которой     заполнялись   кружки  на  подносе , но постепенно   пена   опадала  превращаясь  на дне   в   янтарную жидкость.  В кружку вновь    добавляли   пены , и   как  только    пива  в кружках   становилось   больше  чем   пены  , нам  разрешили   брать   их с подноса.    В один из дней нас с дедом пригласили на свадьбу  к одной из племянниц  тети Жени.  Дед   покряхтел, спросил что-то  у  тёти Жени  и  полез в секретер,  после чего   выдал мне конверт с  несколькими   купюрами  по 25  рублей ,  и  сказал чтобы я   вручил его  жениху.  Потом   мы   зашли  на рынок  и  купили  цветы  для   невесты , и    отправились  на свадьбу.  Огромный   свадебный   стол  для гостей  был накрыт  в уютном  маленьком  дворике,  помню только, что  за столом   все очень громко  разговаривали  и  пели  песни  на  латышском.  Потом, уже когда пришли  домой ,  мне  стало  худо  от местного самогона, и немного   стыдно.    На следующий день, мы  съездили  с дедом   в старый  город. Побродили вокруг   знаменитого  Домского собора ,  потом  проехали   к  могиле  поэта  Яниса Райниса.  Две  недели  пролетели   как  один  большой день.  В   последний день своего  визита,  мы зашли в кассу Аэрофлота  и купили  обратный  билет.  На  этот раз   мне достался  самолет  АН 24.  Пассажиров в самолете было  немного ,  и   весь полёт  до Ленинграда  нас  трясло  словно   в автобусе  на   просёлочной дороге.
 Вскоре  после моей поездки в  Ригу  тетя Женя  умерла , а  год  спустя  20 сентября 1972 года и  наш дед Ян.