Мгновения конкисты. глава седьмая

                7

        Небольшой отряд воинов касика Хакана, спокойно спускался по горной тропинке к речке, чтобы наловить рыбы для жителей своего селения, как неожиданно услышали страшные, казалось, нечеловеческие вопли, что доносил из-за находившейся ниже их по склону рощи. Индейцы остановились, напряжённо вслушиваясь в лай собак и в душераздирающий крик женщин и детей.
        - Это испанцы! - с волнением в голосе воскликнул Чусик, худой, остроносый воин. - Надо немедленно возвращаться назад в горы, пока они на нас не натолкнулись.
        - Да, это бородатые хозяйничают, - подтвердил Хариг, напряжённо прислушиваясь к воплям и злобному лаю собак.
        Этот коренастый, широкоплечий воин был из другого, прежде подчинённого конкистадорами племени, но как-то сумел убежать из плена и, блуждая горами, случайно вышел к селению Хакана и уже месяца три, как жил у них.
        - Быстро уходим! Немедленно возвращаемся, - скороговоркой заговорил Чусик, обведя всех испуганным взглядом и тронулся было уже прочь, желая и других увлечь своим примером.

        - Нет, стойте! Не нужно возвращаться, - заговорил Хариг, изумлённо глядя на всех. – Зачем уходить? Зачем возвращаться? Надо немного переждать. Испанцы, вероятно, напали на какую-то группку индейцев. Может быть, догнали каких-то беглецов. Они сейчас их завернут, да и уберутся отсюда.
        - А если не уберутся?.. Да ещё натолкнутся на нас, - с заметным в глазах страхом говорил Чусик, и нервно, покусывая себе губы, продолжил: - Идём! Идёмте – нельзя медлить. Если они нас заметят, то и нас поубивают. Подумают, что и мы из тех индейцев, которых они ловят. Уходим! Уходим! С этим нельзя шутить. Пошли, не будем испытывать судьбу!
        - Подождите. Тихо, тихо. Вот прислушайтесь, - убедительно заговорил Хариг. – Слышите? Крики доносятся из-за рощи, наверное, от самой речки. Так что мы здесь в полнейшей безопасности. Ну, давайте пока присядем за этими густыми кустами, переждём и немного отдохнём. Если кто-то из испанцев и выйдет из рощи на эту сторону, то сквозь эти густющие кусты всё равно нас не увидит. А как только они уберутся, то мы продолжим свой путь. А то как-то нехорошо, да и стыдно будет, без особой причины, вернуться в посёлок с пустыми руками.

        Воинам тоже не очень хотелось возвращаться назад с полдороги и без улова. Они полностью согласились с Харигом, убеждённые правильностью и разумностью его соображений. Один Чусик вконец был недовольный таким решением, но не посмел дальше настаивать на своём, так как видел, что его не только не поддержат, а ещё, чего доброго, начнут над ним открыто подсмеиваться, из-за его трусливости.
        Индейцы пытались завести негромкую беседу между собой. Пытались поговорить о чём-то обыденном, и внешне старались казаться совершенно спокойными, но напряжение явно чувствовалось и беседа никак не вязалась. Несколько раз затевали разговор, но почти сразу же он обрывался, и воцарялось гнетущее молчание. Время от времени воины обеспокоенно посматривали в сторону рощи, и этим выдавали своё сильное душевное волнение. Они скрыто переживали, так как, по правде говоря, им совсем не безразлична была судьба тех индейцев. По сути их братьев, одни из которых принимали смерть, а другие терпели издевательства от закованных в броню наглых, бездушных пришельцев. Которые так неожиданно появились на острове и, почти сразу, весь залили кровью их родителей, братьев и сестер. Головы воинов непроизвольно поворачивались на шум, уши невольно ловили душераздирающие вопли, преисполненные боли и отчаяния, которые доносились уже из самой рощи и каждый этот истерический крик, словно раскалённое железо, пёк им сердца и их наивные бесхитростные души.

        - Собаки, собаки! – внезапно сильно побледнев, воскликнул Чусик, так как первым услышал приближение злобных людоедов.
        Воины крадучись выглянули из-за кустов и увидели братьев, Гуакана и Гахари, что изо всех сил убегали от огромных собак. А несколькими секундами спустя, увидели далеко позади и двух закованных в панцири всадников, что рысью выехали из рощи.
        - Белые! Белые! – чуть-ли не закричал от неожиданности Чусик, увидев конкистадоров. - Надо убегать! Немедленно убегать, иначе они и нас увидят! Уходим! Уходим!
        - Сидите тихо и не выглядывайте, потому что и вправду заметят, - негромко, но твёрдо заговорил Хариг, осматривая свой лук и накладывая на тетиву стрелу. - Не паникуйте братья - их только двое. Лучше поспешите приготовить луки и пока сидим тихо.
        - Нужно убегать! Немедленно убегать! - испугано торопил всех Чусик и вдруг вызверился на Харига: - И не вздумай стрелять, так как своими глупыми действиями накличешь беду и на нас. Немедленно уходим!

        - Онемел бы ты уже, трус несчастный, - в сердцах выругался Хариг - Кто боится - пусть сейчас же убегает с этим Чу-уси-иком, - имя остроносого выговорил с большим презрением протянул его и твёрдо с металлом в голосе обратился ко всем: - И пусть ваши имена покроются позором и ляжет на вас клеймо предателей, которые не помогли, не протянули руку помощи, таким же индейцам, как и сами, когда могли это сделать, но не сделали, из-за своей позорной трусости и слабодушия.
        Эти непривычные гордые слова, будто кнутом стеганули воинов, и зажгли сердца отвагой. Они будто в миг переродились им стыдно стало выказывать свою робость, и никто из них ничем не выдал своё желание уйти, даже и виду не подал. Всем в той или иной мере было страшно, но они старательно подавляли это чувство. Индейцы, храбрясь друг перед другом, немного успокоились и уже пристально с каким-то восторженным азартом наблюдали за тем, как беглецы умело и быстро расправились с огромными злобными собаками. Эта картина чужого мужества наполняла их души отвагой. Они уже и сами не хотели стоять в стороне от этих событий.

        - Это большие воины, - с лёгкой улыбкой и восторженно горящими глазами говорил Хариг, - особенно вон тот, что имеет острое оружие белых бородачей. Мы сможем им помочь, конкистадоров только двое. Не дадим погибнуть героям, наложите стрелы на луки, но без команды из кустов не высовываться и не стрелять. Пусть мы будем большой неожиданностью для белых, - твёрдо командовал Хариг, а сам не сводил недоброго взгляда с испанцев, которые быстро настигали братьев.
        Хариг недавно сам был в их положении, и затравленным зверем уходил от погони. Все те разнообразные переживания и непреодолимое стремление к воле, ещё ярко жили в его сердце, и он не мог не помочь этим мужественным воинам, что не склонили головы, не стали на колени, а бросили вызов жестоким поработителям. Даже если бы все индейцы послушали Чусика и убежали, он всё равно остался и попробовал бы помочь, потому что не смог бы поступить иначе.
        - Стреляй! - скомандовал Хариг, высунувшись из кустов и выпустил первую стрелу, которая со свистом разрезая воздух, впилась в открытое горло переднего конкистадора, который уже занёс меч для смертельного удара над головою Гахари.

        Второй конкистадор, который ехал немного позади первого, вдруг заметил высунувшихся из кустов индейцев. Видел, как они, натянув луки, выпустили в них стрелы. Увидел смерть товарища, схватившегося руками за стрелу, пробившую ему горло и повалившегося, на землю, под копыта свой лошади. Он не раздумывая ни секунды, быстро повернул коня и что было духу, помчал назад к роще, спасаясь от десятка стрел, которые уже неслись за ним вдогонку.
        Хариг быстро подбежал в направлении упавшего и качающегося по земле умирающего конкистадора, но не посмотрел даже на него, а быстро подобрал его меч и, высоко подняв бесценный трофей над головою, издал боевой клич своего племени.


        Через полчаса с десяток испанских всадников, пустились по горной тропе в погоню за индейцами, которые отбили Гахари и Гуакана. Но вскоре тропа разделилась на три направления и конкистадоры покрутили коней на россыпи мелкого камня, стараясь разыскать следы убежавших, но всё было напрасно. Разделиться им на три группы было очень опасно и испанцы, матерясь, на чем только свет стоит, повернули коней назад к речке. А индейцы уже через два часа пешего хода горными тропами вышли в живописную долину, стиснутую горами, где находилось селение касика Хакана.
        Всю дорогу к посёлку Гуакан шёл чернее чёрной тучи. Не отвечал на вопросы, и всё время спотыкался, немного не падал, но не обращал на это никакого внимания, будто во сне, шёл себе дальше со всеми. А как вошёл в селение и увидел женщин, детей, младенцев, то опустился на большой камень, неподалеку от хижины касика, охватил голову руками и горькие слёзы, обильно залили ему лицо.

        Гахари подошёл к касику Хакану, что как раз вышел из хижины навстречу прибывшим. Поприветствовал его и кратко рассказал, что с ними произошло и как они оказались в его селении. Касик молча выслушал Гахари, ни раза не перебил индейца. Только глубокая морщина задумчивости легла между его густыми чёрными бровями. Прошло несколько минут тягостного молчаливого раздумья.
        - Так ты говоришь, что конкистадоры внезапно и без наименьших на то причин, напали на ваше селение? - сурово спросил касик, прищурив правый глаз, пытливо глянул на воина.
        - Именно так! Без всяких на то причин. Неожиданно ворвались в посёлок, убивали и пленили наших людей.
        - Может, ты просто не знаешь, или не хочешь говорить, что именно толкнуло конкистадоров на такой жестокий шаг. Мне как-то говорили, что индейцы иных племён, не слушаются, крадут у белых разные вещи, а они сердятся и наказывают воров, учат, чтобы такого больше не повторялось, - говорил касик, всё посматривая на меч, что висел на боку, на кожаном ремне у Гахари.

        - Наши люди не причинили никакой обиды испанцам! - твёрдо, даже с негодованием в голосе сказал Гахари. - И не воровали у них ничего!
        - А где ты взял вот это острое железное оружие белых? - внезапно, с недоверием в голосе спросил касик, ткнувши в меч указательным пальцем.
        - Я его добыл в бою! Честно добыл! Я убил его хозяина! – с большой гордостью произнёс Гахари, выпрямившись во весь свой рост.
        - Наверное, именно за убийство конкистадора вас и было наказано, - снова прищурив глаз, с явным подозрением глядя на воина, холодно выговорил касик Хакан.
        - Нет, я убил испанца уже после их нападения на наше селение, а не до этого, - оскорблённый недоверием воскликнул Гахари.
        - Подари его мне, - вдруг предложил касик, ясно улыбнувшись, и протянул руку к оружию. – Зачем он тебе? Ты простой воин, а я вождь!
        - Извини, великий касик, но его я не могу тебе подарить. Я его добыл в честном бою, и он мне очень нужен, - отступив на шаг назад, горделиво проговорил Гахари, положив левую руку на рукоять меча, будто старался прикрыть его от алчного взгляда вождя.

        - Скажи, что хочешь за него? Я тебе всё дам, - ясно улыбаясь, настаивал на своём Хакан. - Я дам тебе хорошую хижину, выбери себе самую красивую девушку из моего племени. Возьми её в жёны и стань одним из нас. Ты будешь другом вождя.
        Человеком, уважаемым в моём племени. Отдай меч, так как это оружие больше мне подходит - большому касику, а не тебе - простому воину. Ну, если хочешь, то возьми ещё каких-то подарков из моей хижины в придачу.
        - Не сердись, великий касик, но я не могу его тебе подарить. Потому что хочу, и буду бить этих приблуд. А убивать их надо их же оружием. Так как наше не очень пригодное, чтобы противостоять этим бородачам, которые трусливо прячут свои изнеженные тела под железными панцирями. Я буду мстить за наших людей! За наше племя! За всех обиженных и невинно убитых индейцев. Поэтому извини меня, я не могу ни подарить, ни променять его тебе.
        - Ну, хорошо, смелый воин, - улыбнулся снисходительно Хакан, пряча обиду и нехороший взгляд острых глаз, и вдруг сурово спросил, кивнув головой на неподвижно сидящего Гахари: - Почему твой брат не подошёл? Не поприветствовал меня?
        - Извини его - он сильно болен, - с тяжёлым вздохом промолвил Гахари.

        - Ну и что, что приболел? Разве это причина, чтобы не поздороваться со мною и лично самому попросить защиты и приюта в моём селении. Или он очень гордый, чтобы так поступить? - сердито спросил Хакан и уже не простое осуждение, а явная неприязнь засветилась в его взгляде, направленном на Гахари. - А может я, из-за его дерзости и открытого пренебрежения ко мне, откажу вам в приюте. Он, наверное, не подумал об этом, через своё чрезмерное высокомерие.
        - Не сердись, великий касик, мой брат очень много пережил за последнее время. Он в одну минуту потерял всю свою семью и от такого большого горя, он будто не при своём уме сейчас. Он ничего не понимает. Вон сидит и плачет, как дитя, - оправдывался Гахари.
        - Ну, хорошо, поживите пару дней у нас, а там видно будет, что с вами делать, - с тенью неудовольствия заключил касик.

           ***
        Сиана, родная сестра Гуакана и Гахари, красивая двадцатилетняя молодица, шла к утёсу, вместе со всеми соплеменниками что спаслись, а услышав и увидев мчавшихся по их следу собак, немедля бросилась к деревьям. И ей повезло - она одна из первых вбежала в рощу. Но в сильном испуге, из-за того, что очень торопилась убежать, не выискивала глазами тропинку, а бросилась напрямую, прямо в густые кусты. Пробиваться через них было чрезвычайно трудно. Тонкие, переплетённые ветви преграждали дорогу, задерживали, больно хлестали по нежному женскому телу, оставляя припухшие красные полосы, и даже царапали до крови. Ноги Сианы запутывались в густой растительности, она спотыкалась и нередко падала. Поэтому не так далеко, как хотелось бы ей, успела забежать от края рощи, когда услышала громкий визг, неимоверный крик, истерический вопль девушки, на которую напали озлобленные собаки и живьём её разрывали. В груди индианки всё похолодело, и она почувствовала, как волосы на голове начали шевелиться, поднимаясь от охватившего её несказанного ужаса.

        - Что делать? Что делать? Где искать спасения? Как спастись? О, Боги!!! Наши дорогие индейские Боги! Помогите мне! Добрые духи и тени предков не оставьте меня на муки и глумление этим жестоким захватчикам! Помогите! Спасите своего ребёнка! Спасите свою дочь! - в глубоком отчаянии шептала она, и чёрные миндалевидные глаза её наполнились горькими крупными слезами.
        Изо всех сил настойчиво рвалась она вперёд, через чащу и время от времени спотыкалась, падала и сразу же подхватывалась на ноги и из-за того, что очень торопилась, не могла сделать больше четырех-пяти шагов, как снова падала сдирая кожу до крови. А злобный лай собак и вопли индейцев, казалось, слышны были уже за самими её плечами. Сиана чётко понимала, что при таком темпе продвижения ей не удастся спастись, и что не пройдет много времени, как её найдут.
        - „Пропала! Пропала! Пропала!” - в чёрном отчаянии стучала в висках страшная мысль. – О! Боги! О, наши добрые Боги! Заступитесь! Спасите свою дочурку! Спасите! - громко взмолилась Сиана и её, наполненный ужасом блуждающий взгляд, вдруг остановился на старом огромном дереве с густой роскошной кроной.
        - „На дерево! - мелькнула в голове обнадёживающая мысль. - Надо влезть на дерево! Нужно залезть как можно выше и спрятаться там, среди густой листвы. Спрятаться и переждать!”.

        Сиана с удвоенной энергией бросилась пробиваться к дереву. С одной стороны, подгонял её сильный животный ужас, а с другой неодолимое желание спастись от жестоких поработителей. С горем пополам, добралась она таки к дереву и с удивительной быстротой, ловкостью и цепкостью кошки выцарапалась к первым толстым ветвям, которые были довольно таки высоко расположены над землёй. А там ей было уже, безусловно, легко перелазить с ветки на ветку. Поднималась она всё выше и выше, стремясь вылезти на самый верх, и надежно спрятаться в гуще кроны, чтобы никто не смог увидеть её снизу. Вылезла, чуть ли не на самую верхушку. Сиана присела там, крепко охватив руками толстую ветку, непрерывно дрожала всем телом, прислушиваясь к лаю собак, носившихся по всей роще, и к отчаянным воплям индейцев, которых находили эти кровожадные псы. Затем услышала она леденящий душу вопль женщины, который донёсся от берега речки, и звонким эхом прокатился по всей роще. И сразу же за этим дружный грубый хохот конкистадоров. Будто мурашки побежали у Сианы по спине от того страшного вопля. Она, быстро сменив место, перелезла на другую ветку, крепко вцепилась в неё руками и, невзирая на реальную опасаясь сорваться, всем телом подалась вперед, вытянула шею. И сквозь просвет в густой листве увидела, как кучка скучающих конкистадоров, которых оставили на берегу охранять пленных, собралась на площадке утёса. Сюда же привели они из гурьбы пленных трех молоденьких мам с малышами на руках. Силой вырывали малышей из их рук и привязывали деток спинами к спинам рыдающих матерей и поочередно сталкивали молодиц с утёса в речку. Быстрое течение подхватывало женщин и несло к большому водовороту, который сражу же цепко хватал свою жертву, начинал носить её по кругу, неумолимо приближая к середине и в какой-то момент втягивал её под воду. Громко истерически кричали объятые ужасом молодицы, жалобно молили испанцев о пощаде, но всё было напрасно. А затем изо всех сил старались вырваться из цепких лап водоворота, чтобы спасти себя и детей своих от такой нежданной смерти. Но все их усилия были напрасны, водоворот закручивал их всё быстрее и быстрее, равнодушно и методично поглощая одну жертву за другой. А конкистадоры от удовольствия, аж руками били себя по ляжкам, в невыразимом восторге, радостно смеялись, громко кричали к тем двум охранникам, что остались возле пленников на берегу:

        - Ой, смотрите! Га-га-га... Вы только посмотрите, как нехристи пузыри пускают! Га-га-га... А вон та... Га-га-га... А та, смотрите, какая у неё морда с перепугу стала! Га-га-га... А глазищи-то как вытаращила – ещё немного и повылазят. Ой, не могу... Га-га-га... Вот это так зрелище! Так и умереть со смеху можно. Га-га-га... И чего ты зенки свои вытаращила? Будто в первые… га-га-га... ... увидела... – беззаботно, весело хохотали и грубо матерились конкистадоры, одним словом - хорошо развлекались.
        Сиана глядя на это страшное зрелище, всем телом дрожала нервной дрожью. С болью в груди смотрела на этих молоденьких женщин, которых знала с самого детства, с которыми дружила, вместе играла и выросла. Сердце её то безумно колотилось, а то замирало и так болело, будто кто в руках его крепко сдавливал, а по щекам, беспрерывно текли крупные, горькие слёзы. Всеми силами сдерживала себя Сиана, чтобы не разрыдаться в полный голос, не завопить от горя на всю округу и не выдать себя этим. Долго она ещё сидела на дереве, внимательно смотрела за тем, что происходило на берегу и, чутко, прислушивалась к шуму в роще, который уже потихоньку стихал. С болью наблюдала, как пригоняли окровавленных, с ранами от собачьих клыков и истязаний испанцев, пойманных, затравленных её родичей, и присоединяли к остальным на берегу.

        Затем увидела, как прискакал на взмыленном коне один конкистадор, он что-то быстро говорил, возбуждённо жестикулировал руками. Другие его о чём-то переспрашивали. Затем небольшой отряд помчал за прибывшим. Он повёл их куда-то за собой в рощу, показывая дорогу. Спустя некоторое время конкистадоры возвратились назад. Поперёк одного коня лежал убитый испанец. Воины громко и недовольно о чём-то переговаривались, нервно жестикулируя руками. Затем немного успокоившись, окружили пленных индейцев и быстро погнали их тем же путём вдоль речки, которым они сюда пришли. Беспощадно били плетьми подгоняя отстающих. Когда все, скрылись за деревьями и поворотом извилистой речки, то Сиана даже не пошевелилась, она ещё долго сидела на дереве, боясь спуститься на землю. Потому что ей навязчиво казалось, что как только она слезет, то испанцы тут же вернутся и схватят её. И никак не могла поверить в то, что ей всё же удалось спастись.

        В конце концов собравшись с духом, не спеша, потихоньку слезла Сиана с дерева, и стараясь, по возможности, как можно меньше шуметь пробиралась наугад, через густые кусты, в противоположную сторону от ушедших испанцев. И в скором времени вышла на какую-то узенькую, едва заметную тропинку. Ни секунды не раздумывая пошла ею, размышляя, что куда-то она её непременно выведет. Лишь бы уйти, как можно подальше, от этих жестоких конкистадоров. Молодица шла, а в ушах... а в ушах её время от времени звучали истерические леденящие кровь вопли жестоко истязаемых, а перед глазами восставали, одна страшнее другой картины из всего того ужаса, виданного ею за последние сутки. Долго она шла, блуждая тропинкой между деревьев. И, в конце концов, вышла на более широкую, хорошо утоптанную тропу и ускорив шаг пошла ею. Как вдруг какой-то звук вмиг заставил её остановиться и, затаивши дыхание, прислушаться.

        - „Это же стон! Да, именно человеческий стон!” - с ужасом поняла она и уже готова была убежать, как можно подальше от этого места, но вдруг другая мысль удержала её: - „А собственно, чего это мне нужно убегать? Ведь это, вероятно, стонал один из наших раненых, которого оставили, эти белые демоны, умирать или посчитали, что он уже мёртвый. Надо быстрее, быстрее идти к нему, может ещё можно чем-то помочь!” - подумала Сиана и чуть-ли не побежала по тропе в ту сторону, откуда донёсся стон. Повернула за крутой поворот тропинки, она приостановилась и пошла потихоньку, напряжённо прислушиваясь, не прозвучит ли снова тот призыв о помощи, чтобы знать, куда именно дальше направляться. И вдруг негромкий болезненный стон прозвучал почти рядом с ней. Молодица глянула немного в сторону от тропинки ища глазами и моментально обомлела, увидев лежащего под кустом, раскинув большие руки, здоровенного испанца. Сиана аж присела от такой неожиданности, в груди её всё похолодело, и снова задрожала всем телом, словно в лихорадке. И уже через мгновение она сорвалась с места и помчала, куда глаза глядят, подальше от этого места, от этого ненавистного белокожего. Подгонял её неодолимый ужас, который так внезапно охватил душу молодицы. Пробежав метров шестьдесят, она как-то сразу опомнилась, остановилась, так как сообразила, что он, этот приблуда, сейчас не страшный для неё, так как в его груди торчит меч, он сильно раненый и, скорее всего, умирает. Следовательно, не стоит его бояться и совершенно нет причины убегать. Постояла немного, в нерешительности раздумывая, не зная, как поступить, но женское любопытство взяло верх, повернувшись, направилась она назад к раненному Альваресу.

        - „Лежит там беспомощный, раненный с пронзённой грудью. И вероятно убил его её брат - смелый Гахари. Ведь только он смог добыть себе меч. Это острое и страшное оружие белых людей. Благодаря которому они становятся непобедимыми,” - думала Сиана и гордость за брата наполнила её грудь. Радовалась она, возвращаясь и в то самое время, чем ближе подходила, то легкий страх всё крепчал, понемногу холодил её душу.
        - „Он ранен, возможно, смертельно. Лежит без сознания, беспомощный. Абсолютно нечего бояться. Он для меня совершенно неопасный, так что пойду, хорошо рассмотрю этого злодея. Посмотрю, как этот зверь умирает”, - мысленно успокаивала себя молодица, но душа была в смятении и руки дрожали мелкой дрожью.
        - Вот, лежит, умирает, демон кровожадный. Стонет он, видите ли, больно ему! А скольких наших он жизни лишил, людорез проклятый?! Скольких женщин и деток замордовал зверь кровожадный?! - с искренним негодованием шептала Сиана, увидев распластанного на траве Альвареса.

        И вдруг с удивлением почувствовала, как душу её наполняет какая-то страшная ещё неведомая никогда ею ненависть, и злость ко всем этим жестоким белокожим приблудам и в частности к этому раненому. Перед её глазами восстали невероятно ужасные картины из вчерашних и сегодняшних событий. В ушах прогремел тот громкий грубый хохот, с которым конкистадоры топили в водовороте молоденьких мам с их грудными детьми.
        - Ох, была бы моя сила, то я бы сама их всех тут в рядочек положила, - уже с злостью шептала Сиана. - Своими руками всех, людорезов проклятых, подушила б! На кусочки разрезала б! Потому что это же не люди! Не люди! Нелюди! Это демоны жестокие! Безжалостные звери, порождённые страшными злыми духами тьмы. Созданные для уничтожения всего народа индейского! Нет, они недолжны жить! Не-дол-жны! Так как, они несут с собою горе, мучения и смерть! Страшные мучения и смерть всем без исключения индейцам. Их надо уничтожать! Уничтожать! Уничтожить всех до последнего. В противном случае они всех нас истребят. Истребят, вместе с грудными детьми и при этом будут радостно смеяться.

        Неожиданно взгляд Сианы остановился на палице брошенной Гуаканом, она несколько секунд с удивлением смотрела на неё и вдруг стремглав бросилась к дубинке. Молодица вмиг схватила её крепко в руки, в которых моментально, как по волшебству ощутила большую силу. И прямо прикипела чёрными, полными ненависти глазами к бледному заросшему лицу Альвареса.
        - Убивать! Убивать! Убивать всех! Бить по голове, по этому ненавистному усатому лицу! Убивать всех до последнего! - громко кричала молодица, ощущая, что закипает от злости и невыразимой ненависти, к этим палачам убившим всех её родных. И собрав все силы, порывисто размахнувшись, с яростью опускала палицу, сверху вниз, на голову испанца, но в самый последний миг как-то невольно для себя, немного отклонила траекторию полета дубинки и со злой силой ударила ею по земле, рядом с головой Альвареса. Сиана не смогла переступить через ту невидимую черту, которую провела природа, или сам Бог - она не смогла отобрать жизни у человека. И снова в отчаянии широко размахнувшись, индианка с тяжёлым стоном зашвырнула дубинку куда-то далеко в кусты, а сама как подкошенная повалилась на землю и горько зарыдала. Очень сильно досадуя и ненавидя себя за слабоволие и беспомощность.

        - Если бы он нападал... или хотя бы приближался ко мне, тогда бы я ударила. Ударила бы! А так... А так я не могу... Он лежит без сознания, совсем беспомощный. Я не могу!... Не могу убить человека, да ещё раненного! - горько плакала она, и в слух оправдывалась самая перед собой, часто всхлипывала и растирала руками по лицу крупные слезы.
        Выплакавшись вволю, Сиана потихоньку поднялась с земли и только сейчас почувствовала, какая она уставшая, обессиленная и совершенно разбитая и так, не выпрямившись, как следует, не расправив плеч, двинулась как-то боком, слегка прихрамывая, тропинкой, какими-то бессильными, будто ватными, ногами, подальше от этого раненого чужеземца.
        Громко застонал Альварес, Сиана непроизвольно оглянулась на него потухшим, равнодушным взглядом. И вдруг глаза её остановилась, на торчащем из груди мече. Она встряхнула головой, взгляд немного прояснился, глазами изучающее уставилась на это оружие.

        - „Нет, это меч не Гахари! У него и рукоять совсем другая и по цвету, и по виду... И тот вроде был немного уже и длиннее... А кто же тогда убивал этого приблуду, если не Гахари? Ведь больше ни у кого из наших не было такого оружия?” – возник в уме нелёгкий вопрос и крайне её озадачил.
        Она почти вплотную подошла к раненому и пристально, неотрывно всматривалась в его красивое, но сильно побледневшее лицо. Будто бы на нём старалась отыскать разгадку этого загадочного, непостижимого для неё случая. Альварес пришёл в себя, раскрыл веки и посмотрел своими карими глазами на молодицу, склонившуюся над ним.
        И сколько в том взгляде было страдания, тоски, призыва о помощи и горечи обречённого, что сердце Сианы зашлось от жалости, совсем неожиданной для неё самой. Альварес крепко схватился руками за острое лезвие меча. Напряглись руки, напряглось лицо и он резко дёрнул из последних сил и громко вскрикнув от боли – снова потерял сознание, раскинув в стороны большие сильные руки. Из порезанных пальцев и ладоней потекла алая кровь, а меч, как был, так и остался неподвижно торчать в груди.

        - Нет, это свои его убивали. Потому что наши ни за что бы не оставили меч в теле. Не наши! Выходит, что его убивали свои?.. - неподвижно застыла Сиана, ошеломлённая такой догадкой, и во все глаза смотрела на раненного. - Да, именно свои его убивали, так как больше не было кому! А за что же они его? - терялась в догадках молодая женщина, и вдруг ей будто прояснилось: - За что? За что? Да он же живой человек! ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК! Я же только что сама это, по его глазам, видела, что он человек с живой душой. Он так тяжело страдает. Видимо он, наверное, не выдержал смотреть на эти бессмысленные жестокости, не сдержался и возмутившись стал на защиту индейцев, вот за это они его и убивали. Так-так, - мелькнула догадка, - это вероятно тогда случилось, когда она сидела на дереве и видела, как один всадник вынырнул из рощи, о чём-то возбуждённо говорил, а затем во главе небольшого отряда снова исчез в роще. Вот тогда, наверное, они его и убивали. Вот звери: ни чужих, ни своих не жалеют. - И такая жалость охватила её сердце, что она аж всплеснула руками, засуетилась возле него, не зная, как ему помочь, и чем помочь.
        - „Во-первых, нужно выдернуть меч из его груди”, - размышляла она и дрожащими руками взялась за рукоять оружия и что было силы дернула его вверх. Раненный всколыхнулся, громко вскрикнул, а меч так и остался торчать в нём. Он почему-то крепко застрял в груди пробив выпуклый железный панцирь.

        Вскрик Альвареса будто по сердцу полоснул её, она болезненно поморщилась, будто самая почувствовала ту самую острую боль, которую нанесла этим движением раненому. В висках её громко пульсировала кровь, и в лад ей стучал вопрос: - „Что же делать? Что же делать?”. Сиана, став на колени, внимательно осмотрела раненого и увидела ремешки и застежки на его боках, которые стягивали заднюю половинку панциря с передней. Хотя и дрожали у неё руки, но она ловко расстегнула ремешки. Ещё раз тщательно осмотрела его бока, и лишний раз убедилась, что всё, что нужно - расстёгнуто. Осторожно подсунула пальцы под край панциря на поясе Альвареса и почувствовала, что под ним ещё меленькая стальная кольчуга. Сиана несказанно волнуясь, собралась с духом и, что было силы, дёрнула нагрудник кверху.
Неожиданно для неё самой, броня очень легко поднялась, прямо взлетела вместе с застрявшим в ней мечом. Молодица быстро стянула с него и кольчугу и с искренним неожиданным удивлением увидела, что кольчуга цела. Меч пробил панцирь, но не смог пробить и кольчугу, а только с силой, разорвав тело, вдавил её, на несколько сантиметров, между рёбер.
        Отвернулась она от Альвареса и бегающим взглядом стала, что-то выискивать среди трав. Отойдя метров на двадцать индианка, в конце концов, нашла какое-то растение с толстыми мясистыми листочками. Сорвала его и пошла среди кустов, углубляясь всё дальше от тропы и неожиданно натолкнулась на небольшой овраг, пышно заросший высокой шелковистой травой, вперемешку с разноцветными цветами. Остановив свой внимательный взгляд на какой-то траве, лицо её немного прояснилось. Молодица быстро сбежала вниз, с ходу сорвала и это растение, совершенно отличное от первого. С едва заметной улыбкой поднималась Сиана по склону из оврага, возвращаясь к раненному, как в глаза ей бросилась, какая-то пещера, что чернела невысоким входом по правую сторону от неё, под корнем, когда-то могучего, а теперь сухого и несколько отрухлявевшего дерева. Оно, как скелет стояло на краю обрыва, поднимая к верху свои толстые сухие обломанные ветви. Не обратила молодица на пещеру большого внимания, так как торопилась поскорее возвратиться к раненному.

        Став на коленки, над лежащим в беспамятстве Альваресом, Сиана резким движением выдернула из раны, пропитанную уже запёкшейся кровью рубашку. Из открывшейся раны потекла алой струйкой кровь, но молодица немедля ни секунды уже быстро мяла мясистые, сочные листья первого растения и сильно сжав их в кулаке, с трудом выжала прямо на рану с десяток капель желто-зелёного сока. Затем что-то тихо зашептала и стала водить пальцами второй руки, вокруг раны над опухшим, воспалённым местом. Кровь моментально прекратила вытекать из раны, прямо на глазах быстро свернулась и запеклась. Индианка теперь уже не торопясь разорвала на ленты рубашку Альвареса и пожевав листочки второго растения, осторожно наложила кашицу на рану и стараясь не причинить лишней боли раненному, осторожно перевязала его.