Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Книга 4. Гл 29

Глава 29. Неожиданная весть.


                Егорка, вслед за носильщиком с больным Васькой, первым потянулся к вертолету, но вдруг, видимо, о чем-то вспомнив, помчался обратно. Уж не за Юркой ли? – подумалось мне ненароком, хотя малец вот он, рядышком с докторшей примостился. И сделав крюк вокруг нас, умчался за дом, так ничего и не сообщив о своих замыслах.
              - Ну, Егор Семенович, давайте прощаться. Обещаю, что если будет вдруг возможность, то обязательно загляну сюда еще разок. Летом здесь, наверное, красиво. Не так ли?
              - Наверное, буду рад повидаться, и спасибо за все.
              - Да, чуть не забыла, я тут отсыпала тебе, вдруг пригодится, - и протянула мне небольшую коробку, - как-нибудь позвоню, справиться о жизни. Будьте здоровы!
              И повела Юрку к винтокрылой машине, а в тот самый момент, когда уж собралась было за ними закрыться дверца, вдруг снова объявился Егорка, и с криком - погодьте! – попёр на плече вторую оленью ляжку, и с непередаваемым усердием все-таки успел запихнуть ее вовнутрь.
                В который раз уже провожал от себя вертолет, и обязательно с блуждающей в сознании мыслью – не в последний ли? И за какие здешние заслуги тратятся люди с далекой земли на такие времяпровождения? Кто бы мне все это пояснил, да порассказал? Может быть, мой новообразовавшийся тезка:
                - И куда теперь?
                - Поеду, к вечеру доберусь, поди.
                - А сколько с тобой народу?
                - Две пары осталось, и одна баба с ними.
                - И нет болячек?
                - Максимка кашляет, надо было и его отправить. Да?
                - Я дам тебе лекарство, научу и полечишь. А нет, так и доставишь.
                - Спасибо тебе, Егорка, ты такой хороший, я про тебя буду дома всем рассказывать.
                - Ну -ну, только не соври лишнего…
                Я проводил его упряжку за излучину, так и не расспросив о смысле нашего бытия, а уж, как только он надумал скрыться из обозрения, отправил в небо пару зарядов для надежности его скорейшего прибытия к своим товарищам. Ну, дела, было столько людей с утра рядом, а теперь и ни одного. Как-то это все называется? Ведь читал, кажется, на зоне статью Ленина – философия, или диалектика…

                Альма к вечеру загрустила, и пару раз уже заскакивала наверх, тут же возвращаясь обратно, и удаляясь во двор. Я хотел было её подкормить, но лишь нюхнула, да продолжила свои поиски. Как не понять псину? Попривыкла к мальцу, вот теперь и кружится. Алтай же, как лежал весь день в конуре, так и по сию минуту не отзывается. Видать, что вдоволь Егорка обкормил его своим мясом. И когда еще случится такая халява? Со мной – вряд ли. Сегодня, пожалуй, улягусь пораньше. Знобит что-то, и руки не слушаются. То ли от киданного снега, а может и от расстройства. Вот бы Михаил вскорости отзвонился, да рассказал – куда Юрку определили. Думаю, что обязательно позвонит, не станет обременять меня сим незнанием. А пока бы остановиться про это измышлять, да настроить как-нибудь свою черепушку на новое пребывание. Помнится, выговаривал мне Владимир Иванович в сомнительные моменты: «Стой, где стоишь!».
                Наутро добрел до медвежьей туши. Собаки сунулись было носами потрогать это нежилое чудище, да поскорее ретировались в обратную сторону. Непорядок получается, а что с нею делать, даже и не предполагал. Пока холода, куда еще ни шло, а потеплеет, то и смрад всякий организуется. Буду, наверное, рубить понемногу, да огонь разжигать на поляне. И зачем они к нам сунулись? Вот и малый косолапый где – то запропастился, а ведь не должен был уйти далеко, и давно бы уже явился на запах, и крутился поблизости. Да нету, видать, что и впрямь какие-то шальные объявились. А пока нарубил лапника, да закидал от лишних глаз, пусть полежит, пока в силу войду.

                К полудню усилился ветер, и я вспомнил про ветряк. Один аккумулятор почти разрядился за эти дни, и не мешало бы наполнить его дармовой энергией. Юрка после себя оставил наверху свою неприбранную лежанку, рядом с которой я и выставил все накопители электричества. Два, уже побывавшие в работе, а другая пара еще с запечатанными клеммами. К одному напрямую примотал проволочные концы, и над самым столиком у окна вывесил лампочку. Посижу сегодня под вечер, да почитаю Юркины книжки, авось что и открою для себя нового. Петрович как-то говорил, что еще должна быть инструкция от рации, а вдруг и в ней есть нечто такое, что мне неведомо. Ведь кроме зеленой лампочки, и такой же кнопки, имеются красная и белая, а под ними два круглых регулятора. Ветряк звучал так, что даже сквозь стену доносились его позывы, и по всем раскладам выходило, что трещотка его мне уже без надобности, а кого нужно было попугать, того мы с Юркой уже оприходовали. Стало быть, мне выслушивать эти звуки совсем уж теперь не по ушам.
                Вслед за ветром повалил и снег. То погодное окошко, что вышло у нас без такого начинания, кажется, заканчивалось, и подступал со всех сторон непредсказуемый февраль, с буранами на неделю, и резкими похолоданиями. Сейчас, глядя через окно в шумящую снежную пелену, отчетливо представлял себе Егоркину кампанию посреди полей и тайги, собравшихся в один чум, и поджидающих от природы снисхождения. Вспоминаю, что не единожды наблюдал у северных людей занесенных снегом оленей, вместе с собаками, забравшимися ненароком под нарты, и даже как-то помогал откапывать несчастных животных. Вот и мои четвероногие друзья не очень-то настроены ночевать в тепле, да я и не противлюсь: еще разведут блох, то и горя с этим делом оберешься. Однажды Альфа принесла среди зимы эту награду, так почти наполовину пришлось снимать с неё шерсть, да вытравливать подручными средствами.

                Минул уже третий день, как улетели и разъехались мои последние гости, а кажется, что случилось это безрадостное событие совсем недавно. Альма перестала метаться по дому, и, наконец, смирилась и полеживает, да поскуливает в ожиданиях пришествия Юрки. Алтай подыскал для себя удивительную для всех затею: убежит вдруг на берег реки, постоит чуть-чуть, полает на окрестности, найдет затем меня, и, лишь стоит похвалить его, или потрепать по холке, так и повторяет свое хождение по новому кругу. Не нагавкал бы кого ещё на нашу голову!
               Сегодня к вечеру опять завьюжило, а мне показалось, что после этих ненастных дней идет похолодание. Оставлять собак на ночь во дворе передумал, и силком затащил Алтая вовнутрь. Альма настроилась было запрыгнуть наверх, но постояв чуть у лестницы, вернулась обратно к своему сородичу.
              - Ну, будет тебе горевать, поешьте, да и спать, - я подвинул миски к дверям, а сам примостился неподалеку на Юркиной табуретке. И лишь чуть собрался подремать в такой подвернувшейся позе, как наверху загудело. Альма первой кинулась по лестнице, а я уж и за ней следом. На том конце провода немного посвистело и пошумело, покашляло да помолчало, и наконец заговорило голосом Владимира Ивановича:
              - Егор, етишь твою, здорово были!
              - Вот те на! Не ожидал, откуда взялся?
              - Ладно, некогда лясы точить, я сам Мишку уговорил меня с собою взять. Вот он рядом сидит. Я ему уже открылся, и ты чтобы знал. Помнишь, где я проживал?
              - Как же, помню, а что?
              - По соседству и она живет, Танька Петровича.
              - И… ты, ты… почему ему ничего не сказал?
              - Не велела она, теперь вот и детям сообщили, поди уже вылетели за ней. На Мишку.
              - Дядя Егор, у нас все хорошо. Твой второй Юрка пока у Валентины, и, кажется, что надолго. Слышишь меня?
              А я уже никого и ничего не слышал, а облокотился головой на стол, да дожидался гудков из трубки…