ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
«Когда мой близкий друг, с которым мы пять лет общались душа в душу и воплотили в жизнь множество затей, внезапно скончался, я была ослеплена горем. Я пила по три бутылки вина в день в течение двух недель. Издёвка судьбы заключалась ещё и в том, что всё случилось в канун Нового года. Все вокруг веселились и пели, гуляли по улицам и взрывали праздничные петарды, а я валялась на кровати, пила и спала, спала и пила. Впрочем, смерть друга нельзя назвать абсолютно случайной. Ведь он, как и я, был алкоголиком. А умер он от цирроза печени. Очнувшись, наконец, от забытья в наступившей полной тишине первого января, когда все гулянки разом утихли, и утомлённый праздником город уснул, я встала с кровати, пошла на кухню, поставила чайник с водой на плиту и подумала: «А ведь я не пила чай уже пять лет. Ни чай, ни кофе, ни сок, ни молоко. Разве что цикорий и воду изредка. А так я пила только вино. В огромных количествах. Как так могло случиться, что я оказалась у подножия горы?» Есть расхожее выражение «Слететь в пропасть». Но мне больше нравится моё «Скатиться с горы к её подножию». Ведь из пропасти выбраться шансов нет, а вот от подножия горы подняться вновь на вершину вполне возможно.
Пять лет назад умерла моя мама. Были у меня и раньше потери — отец, муж, свекровь. Были и другие несчастья. Сын болел, от меня ушёл любимый человек, меня уволили с работы, а после — ещё с одной. Я и тогда выпивала. Но вот так, как в эти последние пять лет, — такого не было. И я полетела кубарем с горы. Тогда-то я и познакомилась с Сашей, Александром Андреевичем. Но… он оказался сильно пьющим, и мы придали друг другу ускорение в этом падении. Бывали моменты, когда кто-то из нас собирался с силами и пытался бросить пить, но тут же появлялся другой, который в этот момент был настроен иначе. Потом мы менялись местами. Быть в одной фазе в этом вопросе нам не удавалось. Я даже предлагала пойти вместе в общество анонимных алкоголиков, хотя сама не верила в успех. Но Саша лишь смеялся, говорил, что пойдёт туда разве что с бутылкой водки и закуской и «накроет для всех поляну». Если честно, я и сама туда идти не хотела. Ведь там надо было бы унижать себя, рассказывая о себе плохие вещи и называя себя каждую минуту «алкоголик». В нашей стране слово «алкоголик» носит презрительный оттенок. Хотя, по сути, это хроническое заболевание. А ещё хлеще слово «алкоголичка». Это вообще явное оскорбление. Не подходил нам с другом и вариант поездки в монастырь к чудотворной иконе, поскольку друг мой был атеистом, а я уже много лет страдала паническими атаками в транспорте, а если ехала куда-то, то в сопровождении пластиковой бутылки, наполненной вином. Таким образом я преодолевала нужное расстояние. Но случалось это крайне редко.
Заварив чай и налив в чашку, я бросила туда кусок сахара и наблюдала, как он быстро тает на глазах. Так же быстро растаяла жизнь моего талантливого и совсем ещё не старого друга от губительной зависимости. Гибель сына, уход жены, потеря работы, друзей. Всё по моей схеме. Всё почти как у меня. Наверное, поэтому мы и прилепились друг к другу. Но хочу ли я закончить свои дни так же, как мой друг (в мучениях, одиночестве и тоске)? Однозначно — нет. И он бы этого для меня не хотел. И я решила бросить пить».
Это отрывок из книги, которую я начала писать четыре года назад с гордостью и самонадеянностью. Думая, что одного моего желания бросить пить алкоголь будет вполне достаточно, чтобы победить коварную зависимость. Я была полностью уверена в успехе и спешила поделиться радостью с окружающими. Меня хватило тогда на тридцать один день. Теперь-то я знаю, что этот самообман носит название «иллюзия излечения». Ибо вылечиться от алкогольной зависимости невозможно. Но можно выздороветь. И даже прожить долгую и счастливую жизнь. И да — принятие решения бросить пить — это первый шаг на пути к выздоровлению. А второй шаг — признать своё бессилие перед болезнью и не постесняться обратиться за помощью. И вы её обязательно получите. Надеюсь, что и через эту книгу тоже.
БЕСЫ
«А, ну-ка, иди сюда!» — поманил меня пальцем гадкий толстогубый индеец, нагло ухмылявшийся с потолка. Индеец был там не целиком, а только его «поясной портрет», как принято говорить в художественных училищах, одно из которых в своё время я закончила. Индеец был чёрно-белый, как и все другие персонажи этого «немого кино», разместившиеся на тот момент на стенах и потолке. Индеец возник позже других, но вёл себя так, будто он среди них главный. Первым же появился лоточник, мальчишка в шароварах и смешном картузе. Он как бы слегка приплясывал на месте, придерживая руками висящий на шее на широкой ленте лоток с пряниками (а, может, — с лентами и гребнями для девиц. Вроде той, что кокетливо поправляла на голове шляпку, маяча на стене возле полки с книгами и игрушками). Я машинально потянулась к фотоаппарату: «Надо их сфотографировать, такие они все интересные!», но тут же опомнилась: «Ну ты даёшь! Они же все в твоей голове!» Я даже смогла рассмеяться, хотя было совсем не до смеха. Который день я лежала на кровати, скорчившись от душевной боли — мой лучший друг скончался недавно. Сначала я не осознала, что произошло. Мне показалось, что он просто уехал куда-нибудь в гости к дальним родственникам или к друзьям. Хотя, ни тех, ни других у него не было. С тех пор, как его уволили с завода в пору страшного кризиса, разразившегося в стране, Александр Андреевич опустился, стал почти что бродягой и питался на деньги, вырученные от продажи всякого старья, найденного на помойках и приведённого в порядок. У дяди Саши были золотые руки, так что, найденный им, к примеру, старый холодильник в отремонтированном виде с удовольствием купила у него соседка по лестничной площадке, Люба. На те деньги, помнится, мы пировали три дня — ели в столовке, что находится в старом двухэтажном доме возле железнодорожной станции, суп и жаркое, а вечерами пили чай с пирожками на кухне в квартире Александра Андреевича. Слава Богу, крыша над головой у него была. Выбросив дядю Сашу на улицу, директор завода проявил милосердие и не отобрал выданную когда-то служебную комнату. Теперь она была завалена грудой барахла. Чего там только не было — сломанные швейные и печатные машинки, мешки с дверными ручками и замками, настольные лампы, абажуры, табуретки и кресла. Разглядывая всё это «богатство», я как-то увидела небольшую очень красивую модель старинной шхуны с алыми парусами. К сожалению, шхуна была слегка помята с одного бока. Но, всё равно, она была прекрасна. «Нравится? — перехватил мой восхищённый взгляд Александр Андреевич, — Когда-нибудь я её обязательно починю и подарю тебе!» Он был романтиком. В своём роде, конечно. Частенько он заводил долгие и нудные разговоры о том, какие женщины все предательские натуры, корыстные и безжалостные. Я не спорила — ему виднее, ведь он дважды был женат. И всякий раз жёны выгоняли его, когда видели, что его материальное положение становится шатким.
И вот я заставила себя встать с кровати и пойти на кухню, где в холодильнике лежал пакет с едой. Позавчера его принесла тётя Вера, соседка Александра Андреевича по коммуналке, таким образом не дав повеситься моей холодильничной мыши. Позавчера было девять дней, как не стало Александра Андреевича. Я все эти дни никуда не выходила. А еда, как вы понимаете, сама в холодильнике не появляется. «Вот, — сказала тётя Вера, протягивая пакет, — это тебе от его сестры. И вот ещё визитка. Наташа сказала — ты можешь звонить в любое время. Она знает, что именно ты была его лучшим другом в эти последние пять лет». Я молча взяла пакет и визитку, кивнула головой, пошла сунула пакет в холодильник, а потом вернулась в кровать. «Этих» на стенах и потолке тогда ещё не было. Они появились позже, когда, провалявшись на кровати в обнимку с котом несколько суток и запивая горе вином, не готовя себе при этом никакой еды, я вдруг решила резко прекратить весь этот бред, взяв себя в руки. Наивная, я не догадывалась, что настоящий бред ещё даже и не начинался.
Пакет с бутербродами. Ну да, они ещё съедобны, хоть и немного подсохли. Но бутерброды с поминальной трапезы не лезли в рот. А поесть что-то было необходимо. И я поставила на огонь кастрюльку с водой, чтобы сварить гречневую кашу. Когда каша была готова, я запихнула в себя пару ложек. Больше не смогла. На столе стояла початая бутылка вина. «Нет! Хватит! — заорала я сама на себя, — Ты больше не сделаешь ни глотка этой дряни!» Я вернулась в кровать. Через несколько часов меня начало трясти, бросая то в озноб, то в жар. Я завернулась в три одеяла и включила обогреватель. Бутылка на столе в кухне торжествующе поблёскивала, предвкушая победу. «Нет! Ты не будешь здесь командовать!» Из последних сил я доползла до кухни и вылила вино в раковину. Нашарила в аптечке снотворное, приняла таблетку и вернулась в кровать. И забылась тревожным сном. Проснулась я под вечер. Сумерки опускались на город. Я посмотрела на белый с разводами и трещинками потолок. «Странно. Какие-то надписи, — обратила я внимание на мелкие буквы и цифры, нацарапанные на потолке, — рабочие, что ли, когда ремонт делали, написали? Типа — „Здесь был Вася“?» Я стала приглядываться, но толком разобрать ничего не смогла — всё плыло перед глазами. И тут появился мальчишка-лоточник. Я решила, что это просто тень от дерева, которое растёт за окном, так причудливо сложилась в фигуру. Решив не думать об этом, я приняла ещё снотворное и снова провалилась в сон.
С утра парнишка был на своём месте. Это уже точно не были ни тень, ни рисунок, который, в любом случае, сам по себе тут появиться не мог. Я вспомнила, как однажды разыграла своих друзей, которые оставили мне ключи от квартиры, чтобы я поливала цветы, когда хозяева в отъезде. На стене в коридоре было нарисовано большое дерево со множеством обитателей (птиц, зверей и насекомых). Поддавшись внезапному вдохновению, я взяла со стола в комнате кисти и краски и пририсовала на одной из веток вигвам, возле которого сидели индеец и его скво. Друзья, вернувшись из поездки, не сразу заметили рисунок. Когда же вдруг увидели, то впали в недоумение. Ведь они точно знали, что не рисовали эту парочку. Но тогда всё легко разрешилось, когда я со смехом призналась в своей шалости. Теперь же всё явно обстояло иначе, и надеяться, что это чья-то шутка, и сейчас из-за занавески выйдет приятель с проектором и скажет, что это он показывает кино, не приходится. В углу, за занавеской, и впрямь, кто-то шевельнулся. Я глянула туда и обомлела — там сидел и скалился маленький синенький зверёк типа кролика. Кот Лаки, которого оставили мне соседи, внезапно уехавшие в другой город, мявкнул недобро и кинулся на занавеску, раскачиваемую ветром. «Ты тоже его видишь?» — опасливо поинтересовалась я у кота по поводу синего зверька. И тут же испугалась. Мне показалось, что кот сейчас может ответить на человеческом языке. Но этого не произошло. Повозившись немного с занавеской, кот улёгся рядом, забавно умывая лапкой мордочку. «Гостей намываешь?» — машинально пошутила я. И тут же пожалела об этом, бросив взгляд на стену и потолок. Там уже обитали барышня в длинном платье с турнюром и зловредный губастый индеец.
Поняв, что шутки закончились, я наспех переоделась и выскочила на улицу. И даже, кажется, не заперла дверь квартиры. На улице я немного успокоилась. Там никаких странных персонажей не было. Вернее, они были, но вполне реальные. «Привет! — сразу же и попался мне навстречу один из них. Бредущий в неизвестном направлении Николай Николаевич, сантехник, любитель выпить, — Ты чего это в такую рань?» В той, прошлой жизни, я вставала довольно поздно, пила кофе, работала немного над очередной картиной, а уже во второй половине дня выбиралась наружу — в магазин за продуктами или по каким-то другим делам. «Мои галлюцинации выжили меня из квартиры», — мрачно пошутила я. Хотя — какие уж тут шутки. «Вот это да! — заржал Коля-Коля (так его зовут близкие и друзья), — А ты не пробовала с ними подружиться? Ну там, выпить на брудершафт». «Нет уж, спасибо, — усмехнулась я, — брататься с ними у меня желания нет». «Н-н-н-у-у-у, тогда-а-а-а, — почесал репу Николай Николаевич, — тогда терпи!» И махнул рукой, как бы закрывая эту тему. После чего побрёл понуро дальше — чинить то, что сломано, или ломать то, что починено. «Терпеть? — подумала я в отчаянии, — Он что имеет в виду — что „ЭТО“ навсегда?» Такая перспектива пугала.
Через пару минут я уже звонила в дверь квартиры, где жили Вера Дмитриевна и Александр Андреевич. То есть, Александр Андреевич уже не жил. «Вот такая со мной произошла история, — закончила я описывать свои мытарства, сидя в мягком кресле в комнате тёти Веры и попивая горячий сладкий чай, — а главное — я ведь совершенно нормальная. И я осознаю, что происходит на самом деле, а что — в моей голове. Но, всё равно, я боюсь идти домой. Потому что „они“ там». «Это бесы, — вздохнула, покачав головой, тётя Вера, — В храм бы тебе надо». «Да я еле на ногах держусь. К вам, в соседний дом, еле доплелась, -на глаза навернулись слёзы, — как же я в храм-то дойду?» «Ты пей чай, пей! — спохватилась тётя Вера, — И вот бери — сыр, конфетки. Я где-то читала, — продолжила она, — что это, ну, то, что у тебя, — тётя Вера деликатно опустила словосочетание „белая горячка“, — оно дольше недели обычно не длится. Я ведь, Леночка, многое повидала. После медицинского института сама попросилась на Север работать. А там — поселение осуждённых преступников. И вот я — один-единственный врач на всё это поселение. А основные болячки там какие? Вот и приходилось выводить из запоев по десятку человек на дню. Бывали у них и галлюцинации. Но длились дня три-четыре, не больше». «Неделя? Дня три-четыре? — опять попыталась я шутить, — Я тут за один день чуть с ума не сошла. Мне страшно. И не только от того, что „они“ появились. Ладно бы, они были одни и те же, на постоянной основе, так сказать. Так ведь они множатся. Не знаешь, чего ожидать в следующую минуту». «Я бы тебя оставила на ночь у себя, — вздохнула тётя Вера, — но у меня места мало, коты всё время орут, — коты тёти Веры, и правда, ребята несносные, — а у Саши в комнате всё так завалено, что и не зайти». «Про это я в курсе, — хмыкнула я, — помнится, я его спрашивала, как он сам в комнату проникает, а он смеялся — мол, как муха, по стенам и потолку». Тьфу ты, зачем я вспомнила про стены и потолок? «Жаль Сашу, — продолжила вздыхать Вера Дмитриевна, — хороший был человек, а какие руки золотые! И так рано ушёл. Шестьдесят — разве это возраст?» Не возраст, конечно. Но я понимала, что всё идёт к такому печальному финалу. Александр Андреевич после увольнения много пил. А когда я уговаривала его не делать этого, отшучивался: «Да сколько я там пью? Как воробей. Рюмочку перед сном. Иначе никак уснуть не могу». Где рюмочка, там и две, и больше. В последний год Александр Андреевич тяжело болел. Я таскала его по врачам, периодически клала в больницы, там его подлечивали… Но дома его уже снова ждала бутылка водки. Дня за два до смерти дядя Саша уже не выходил на улицу и попросил меня зайти к нему, занести продукты. Я позвонила в дверной звонок. Дверь открыл глубокий старик, в котором трудно было узнать дорогого моему сердцу друга, — скелет, обтянутый кожей, ввалившиеся глаза и восковой нос. Печать смерти лежала на всём облике. Я кубарем скатилась по лестнице, едва обняв Александра Андреевича и пихнув ему пакет с едой. «А знаешь, — прервала мои тягостные воспоминания тётя Вера, — у Саши ведь многие предки были священнослужителями. И один даже канонизирован. Вот, посмотри», — и протянула мне небольшую бумажную иконку. «Что это?» «Это мне Наташа подарила, сашина сестра. Здесь изображён архимандрит Григорий, предок Саши. Посмотри, как похож!» Я вгляделась — да, и правда, похож — такое же, словно вырубленное из камня, лицо, сжатые плотно тонкие губы, проникающий в душу острый колючий взгляд. «Возьми. Потом вернёшь. Когда отпустит», — тётя Вера зажала иконку мне в кулачок. «Спасибо!»
«Эх, ну что же, братцы, снова я иду к вам, — с трепетом в сердце я поднималась к себе на пятый этаж, — хорошо ещё, ребята, что вы сидите на потолке и не слезаете оттуда!» — пыталась острить. Но я ошибалась. Сразу же, как я вошла, ко мне бросился с воплями кот, словно упрекая за то, что я оставила его наедине с незваными гостями. «Ох, прости, Лаки, — погладила я бедолагу, — сейчас-сейчас, я накормлю тебя вкусным паштетиком…» Идя на кухню, я вдруг ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Глянула боковым зрением в сторону окна. Из-за занавески смотрел пухлогубый индеец, который не просто сошёл с потолка. Он целился в меня из лука. «Тебя нет! — заорала тут я, взбешённая такой беспардонностью незваного гостя, — Ты просто в моей голове!» Подбежала к окну и отдёрнула занавеску. Видение испарилось.
Накормив кота, приняв снотворное и пожелав спокойной ночи барышне в платье с турнюром и мальчишке-лоточнику, я забылась сном. А проснулась с утра от того, что на улице кто-то пел. Пение было какое-то заунывное — будто нестройный хор голосов повторяет одну и ту же фразу из унылой нескончаемой песни. Я повертелась немного в постели, но спать под этот аккомпанемент было невозможно. «Да кого это так разобрало с утра пораньше?» — высунулась в недоумении с балкона. На улице никого не было. Но пение всё звучало, то чуть усиливаясь, то затихая. Я закрыла уши руками. Ничего не изменилось. И тогда я поняла, что «кино» перестало быть немым. Я с опаской огляделась по сторонам. На стенах повсюду висели картины. На них были нарисованы разные сказочные животные, рыбы и птицы. Я писала картины в наивном стиле. Один человек как-то назвал этот стиль «детский Шагал». Сейчас же все эти персонажи шевелили губами, и казалось, что пение исходит от них. Песня же, ранее не имевшая текста, обрела одну строчку, звучавшую бесконечно по кругу, что-то типа: «На зелёненьком крылечке мы сидели — ты и я». Песня кружила и кружила, доводя до истерики, и вдруг ей в такт заплясали стоящие на полке плюшевые игрушки — мишка, зайчик, чебурашка, тигрёнок. Я собирала игрушки. Не то, чтобы их было много, но достаточно, чтобы устроить танцы. «Перестаньте!» — закричала я на них. Но не тут-то было. Веселье было в разгаре. «Стоп, — вдруг расхохоталась я, — если всё это в моей голове, то мне и решать, что им делать. Эй, — прикрикнула на матрёшку, раскрашенную под хлопца в синих шароварах, красной рубахе и чёрном картузе с приколотой сбоку ромашкой, — а ты почему не танцуешь? Давай, пляши!» И деревянный парень, словно и правда услышав команду, смешно задёргался в такт музыке. Удобная, надо сказать, игрушка. Когда мама была ещё жива, я прятала в этой матрёшке бутылку вина (мама на дух не переносила алкоголь в доме). Размер игрушки подходил идеально. Одурев от безумного танца игрушек, я собрала их все в мешок и потащила на улицу. «Вот вам! Танцуйте теперь там!» — с этими словами я выбросила мешок в контейнер с мусором. «Да, но лоточника с барышней так просто с потолка и стены не соскребёшь», — уже слегка успокоившись, хмыкнула я. Вернувшись домой, я сняла со стен картины, свалила их в углу и накрыла для верности тряпкой. Потом заставила себя съесть пару ложек гречневой каши. Сил совсем не было. «Надо, наверное, обратиться ко врачу, хотя бы к терапевту для начала», — подумала. Но было страшно, что врач вызовет психиатрическую помощь, если посвятить его во все подробности общения с новыми обитателями квартиры. «Может, смогу сама справиться? — теплилась в душе надежда, — Ведь я же не сумасшедшая. Меня зовут Елена, мне столько-то лет, я живу на улице такой-то, в доме номер…», — я с лёгкостью вспомнила даже номер своего страхового полиса и дни рождения всех родных и друзей. К тому же, я чётко осознавала, что всё происходит не на самом деле, а в моей голове. Но уж больно материальны были эти образы. Многие люди, которым я после рассказывала про это, спрашивали: «Это было что-то вроде сна?» В том-то и дело, что нет. Это было настолько реально, что в дрожь бросало.
Надоедливое пение, всё же, покинуло меня к ночи. Но в гаснущих лучах заходящего солнца я заприметила на балконе… себя. Да-да, себя. Я сидела к себе спиной, в моём любимом домашнем платье, на голове — мои, туго стянутые в пучок, волосы. На руках я держала младенца и тихонечко его убаюкивала. Вскоре я (та, которая настоящая) заметила, что поддельная Лена там не только с младенцем, с ней ещё двое мужчин. «Может, возьмём её на работу?» — спросил один другого. «Да нет, она ленивая очень, ты что, не знаешь?» — ответил тот. Я поняла, что речь идёт обо мне. «А-а-а-а-а-а-а», — баюкал младенца мой двойник. И голос был мой! Вот тогда-то индеец, который уже вновь красовался на потолке на своём любимом месте, и поманил меня корявым пальцем, мол — иди к нам, иди, никуда ты от нас не денешься! «На работу? Ну уж нет! Не буду я на вас работать, бесы проклятые! Мама, ну хоть ты им скажи!» — я повернула голову к шкафу, где на полке стояла мамина фотография. Но мама лишь слегка пошевелила губами. Вид у неё был строгий. Даже сердитый. «Помоги, Николаюшка! — перевела я взгляд на икону с изображением Николая Угодника, одного из самых почитаемых в нашей семье святых, — Не бросай! Выведи из этого ада на свет божий!» Николай смотрел строго, но не осуждающе. Губы были плотно сомкнуты. Я сняла со стены икону, легла, обняв её, прочла несколько раз «Отче наш» (единственную молитву, которую знаю наизусть), приняла снотворное и забылась в очередной раз сном.
Наутро я вскочила ни свет, ни заря и изо всех своих ослабленных сил побрела в церковь. Идти было не близко. Но ехать в автобусе было сложнее — я боялась не удержаться на ногах, если автобус качнёт из стороны в сторону. «Надо дойти во что бы то ни стало», — сказала я себе. Я шла так сосредоточенно и осторожно, как канатоходец, чтобы не упасть, что не заметила, как опять уткнулась в Колю-Колю. «Ты чего? — только и спросил он изумлённо, глянув в моё обескровленное лицо, — Чего это ты? И опять в такую рань!» «В храм иду, — прошептала я, — пропусти, а то сама не обойду». «В храм — это хорошо. В храм — это, видно, тебе уже надо», — посторонился испуганно Николай Николаевич. В храме мне сразу полегчало. Шла служба. Все празднично одетые, держат зажжённые свечи, литургия в разгаре. В толпе я заметила вдруг тётю Веру. «А что — сегодня праздник какой-то?» — спросила, пробравшись ближе. «Преображение Господне». Преображение. Это слово прозвучало как-то особенно, проникая в душу и даря надежду. Вдруг я ощутила на себе и какой-то особенный взгляд. На стене висела большая икона с изображением Иисуса Христа. Он смотрел на меня не строго, а с болью и сочувствием. «Привёл Николай, как и просила!» — мелькнуло в голове. «Прости, — сказала я, — ты перенёс такие страдания ради нас, ради меня…» «Не для того, чтобы ты погубила так легко свою бесценную жизнь. А ведь она у тебя всего одна», — как будто послышался мне ответ, звучащий из уст ЕГО. «Прости меня! Спаси меня!» — и я прильнула лбом к иконе и заплакала. А после толпа как-то сама собой вынесла меня к батюшке, который помазал мне лоб елеем и благословил. «Я Вас на улице подожду», — махнула рукой я, уносимая толпой к выходу, тёте Вере. Выйдя на улицу, подошла к чану со святой водой, налила немного в стоящую рядом кружку, попила мелкими глотками. А после села на скамейку возле церковной ограды. Из свечной лавки вышел, прихрамывая, пожилой мужчина. Присел рядом, подставил лицо солнышку и улыбнулся. «Вы тут служите?» — спросила я. «Да, тутошний я, при храме состою», — ответил приветливо дедушка. «А я вот от бесов спасаться пришла». «Что — одолевают?» — сощурился с усмешкой. «Ой, не то слово! Но я их теперь не боюсь. С божьей помощью». «И то верно». «А зовут Вас как?» — поинтересовалась я. «Да никак». «Никак?» «А зачем мне имя? Божий человек — он и есть божий, ото всего свободный. А имя — это уже роскошество». «Может, оно и так, ну а я вот обрела имя и очень рада. Я Елена», — назвала я своё, данное мне при рождении, имя. Раньше оно мне не нравилось, а теперь ласкало слух, как волшебная музыка. «Ты, Елена, — отозвался дедушка, — если поговорить надо всерьёз, так приходи по вторникам и четвергам к вечеру — у нас прихожане собираются, и батюшка с ними беседы ведёт. Вот если и выпивает кто…» «А как Вы догадались?» Я знаю, по мне не заметно, что у меня проблемы с алкоголем. «Так я давно живу. И одиночество, и разные хвори в человеке сразу чувствую. Но твоя-то беда ещё поправимая. Так что ты приходи. Приходи, милая». «Приду». Так и не дождавшись тётю Веру, я пошла домой. И шла уже не тяжело, не спотыкаясь и падая, а будто летела на крыльях. Потому что знала — теперь всё будет хорошо, я выздоравливаю душой и телом, а впереди ждёт долгая и обязательно счастливая жизнь.
БОЛЬНИЦА
«Принеси мне до захода Солнца
Платье «Пикассо», трусы, японца,
Карандаш, шампунь, расчёску, мыло,
Полотенце то, что синим было,
Две футболки, к ним — штаны «лосины»,
Сахар, чай, без кожи апельсины,
Книжку, что лежит на фортепьяно…
Мама, Тарабакина Татьяна».
«Ну и зачем Вы приехали?» — задал мне вопрос скучным тоном дежурный врач, немолодой усталый сухопарый мужчина. «Мне нужна помощь, — ответила я кратко и вполне искренне, — пожалуйста, примите меня». «Вот только не надо ныть! — неожиданно огрызнулся док, — Все вы так говорите, а сами просто сбегаете на время от своих проблем, получаете эту самую помощь, а после продолжаете пить и снова приходите за помощью. И так до бесконечности». Я решила не спорить и молча кивнула. Хотя мне его выпад показался странным. Сюда я пришла впервые и с твердым намерением лечиться и больше не возвращаться в эту юдоль печали. Чуть позже, впрочем, я его слова поняла. И даже испытала затруднение в выборе — кому посочувствовать больше — пациентам или врачам.
«Юдоль печали» оказалась таковой лишь отчасти. Печаль навевали лишь скудные бытовые условия. Что касается лечения — оно было стандартное (таблетки, капельницы, уколы и беседы с психологом). Мне, впрочем, перепало из этого совсем немного. Психолог, поговорив со мной минуты три, всё про меня поняла и отпустила с миром. Хотя другим выдавала кипы листов с замысловатыми тестами, предлагала раскраски и составляла психологические портреты своих «жертв». Из медикаментозного лечения мне досталось пять капельниц да пара уколов. Ну и таблетки. «Что же, — сказал где-то на пятый день моего пребывания в больнице спокойный (даже чересчур спокойный) лечащий врач-нарколог, — спите Вы, как я понял, хорошо, аппетит у вас отменный, так что уколы я вам отменяю». «А Вы мне их ещё и не назначали», — робко возразила я. Вот после этого диалога мне и сделали пару уколов. Нет-нет, безобидные витамины. Так я оказалась единственным пациентом, которому отменили уколы, которых не назначали. Всегда хотела быть единственной в своём роде хоть в чём-то. Наконец, мне это удалось.
Уникальность свою в условиях наркологической больницы мне дали прочувствовать ещё три момента — я была одной из немногих, кто приехал туда по своей доброй воле, я была единственным в отделении некурящим пациентом, и я… зарабатывала себе собственным умом на дополнительную еду… Но об этом позже. Что касается бытовых условий…«Вот вам баночка, -сообщил мне доверительно милый доброжелательный медбрат по имени Валентин, — надеюсь, Вы знаете, что с ней делать». Туалетная комната, она же душевая, она же курилка, поразила даже моё искушённое воображение. Маленький предбанник-курилка с грязным помятым металлическим ведром для бычков, далее по курсу — крохотная душевая кабинка с душем, торчащим с поникшей головой, как старый ржавый фонарь на обочине. Стыдливо прикрывающая всё это грязновато-розовая заляпанная занавеска, ну а далее — раковины, над которыми развешаны ёмкости с неким желе, называющимся мылом, но свойствами мыла не обладающим. Картину довершали три шатких унитаза, разгороженных низенькими стеночками, облицованными блёклой потрескавшейся плиткой. «А туалетной бумаги почему нет?» — поинтересовалась я зачем-то у Валентина, водрузив баночку с анализом на некий поднос, валандавшийся на полу возле ещё закрытой двери процедурного кабинета. Ответ был и так очевиден. Какая может быть в таком туалете бумага? Но! Тут медбрат, как фокусник, достал откуда-то из рукава заветный ключик от заветного шкафчика, порылся там и с победоносным видом вынул из недр рулон бумаги. «Вам крупно повезло! — с нескрываемой гордостью за совершённое чудо, воскликнул он, вручая мне рулон, — ведь этого там могло и не быть!» Всю жизнь буду мучиться догадками, что же ещё этакого скрывал в себе таинственный шкафчик.
На третий день выхода из запоя просыпается зверский аппетит. Ну, лично у меня так. Кормили в больнице обильно, но еда странным образом пролетала мимо желудка, и насыщения не наступало. Постоянно хотелось чего-то сладкого, вроде печенья с шоколадками. Чтобы отвлечься от чувства голода и просто от безделья (ибо почитать было нечего, так как библиотечный стеллаж больницы наводняли, в основном, книги о религиях народов мира и мемуары несчастных жён великих писателей и поэтов, а, вдобавок, я забыла дома очки), я из раскрасок, которые в безумных количествах штамповала мадам психолог, сделала карты таро, гаданием на которых я когда-то давно увлекалась. Надо сказать, я смогла вспомнить не все старшие арканы. Но это не помешало мне иметь успех у населения почище самой Ванги. «Что это ты делаешь?», — первой заинтересовалась Женька, бойкая девчонка, лежавшая в больнице уже невесть сколько времени и успевшая в какой-то момент под благовидным предлогом выбить себе вылазку в город, набухаться, потерять все вещи и телефон и оказаться с фингалом под глазом в руках доблестной полиции. Которая и водворила беглянку на место. (На её койко-место в палате). Собственно, с возвращением Женьки «юдоль печали» таковой быть сразу резко перестала. «Дурью маюсь, — ответила я на вопрос, — пытаюсь сделать карты таро и не могу вспомнить половину старших арканов». «Ух ты! — восхитилась Женька, как индеец, впервые увидевший бусы из стекляруса, — а можно, я тебе помогу?» Совместными усилиями мы создали почти полную колоду. «Опробуем?» — загорелись женькины глаза-маслины. Я после недолгих отнекиваний согласилась. «Круто!» — снова не сдержала восхищения Женька, узнав от меня, что ей светит в будущем умеренность, а за нею воспоследует налаживание отношений с мужем и детьми и приток денег в семью. «Держи конфетку! — стремительно умчавшись и столь же стремительно вернувшись, сунула она мне леденец, — за гадание положено платить». Через какое-то время моя новая подруга с загадочным видом вызвала меня из палаты. Рядом с ней мялись две девушки — милая толстушка и очень красивая дылдочка. «Очень просят», — шепнула таинственно Женька. «Что? — не поняла я, — Я же не курю». Просто, просили в отделении обычно сигарету. У меня же астма, так что такой «радости жизни», как курение, я, слава Богу, лишена. «Погадать очень просят». Я вяло посопротивлялась, но взгляды девчонок были исполнены такой мольбы… Я нагадала им примерно то же, что и Женьке, слегка поменяв нюансы. Они ушли довольные, сунув мне шоколадку. «Бери-бери. Когда побольше насобираем, всем отделением чаю попьем», — отмела в сторону мои протесты мой компаньон. И пошло-поехало… У меня набралось довольно много всякой снеди. Сладости и яблоки я, как и договорились, оставила на грядущее чаепитие. Но некое лепиво из хлеба и маленькой порции мяса, называвшееся гордо «суфле», а также кусочки солёных огурцов и остатки сметаны, выловленные из щей, отданные мне щедрыми клиентами, я употребила в один присест. Примерно к часу ночи эта бурная смесь продуктов дала о себе знать. И я побежала. Как на грех, туалет находился в противоположном конце длинного коридора, а я поступила в больницу с ещё не вполне сросшимся переломом кости лодыжки левой ноги. Отметила первое мая, так сказать. Так что, я не бежала, а скорее ковыляла. Доскакав до места назначения и впрыгнув в предбанник, я услышала: «Да ты хоть понимаешь, что я имею полное право раздеть тебя догола и устроить полный тщательный досмотр?» — это был голос Раи, темпераментной армянки, которая сегодня дежурила в ночь. Голос звучал так убедительно, что у меня возникло желание тут же снять с себя драный халат и застиранную ночнушку, выданные мне вместо моей пижамы, в которой я, собственно, и покинула спешно дом, направляясь в больницу. Беседа Раи на повышенных тонах с кем-то, кого мне не было видно, проходила возле среднего отсека с унитазом. То есть, Рая стояла, точнее, нависала над кем-то, кто сидел на унитазе и, судя по всему, был застигнут за курением. «Отдай зажигалку по-хорошему», — продолжала давление Рая. «Да пошла ты!» Это была Юлька. Девчонка, с которой мы, поговорив, выяснили, что уже давно заочно знакомы через кого-то. Между тем, спор «суфле» с солёным огурцом разгорался похлеще, чем ссора Раи с Юлькой. Делать было нечего. Я попыталась пробраться незамеченной к дальнему унитазу (поскольку мне хотелось найти место поукромнее). Практически став невидимкой и оползая объёмную фигуру Раи, я — таки добилась своей цели. Впрочем, я зря беспокоилась. Ссорящимся до меня не было никакого дела. Они продолжали орать друг на друга под аккомпанемент моих «раздумий». «Сейчас я позову санитаров, и они тебя свяжут!» — вопила Рая. «Стерва», — цедила сквозь зубы Юлька, прекрасно знавшая, что никаких санитаров в отделении сейчас нет. Я понимала, что следует намекнуть о моём присутствии, пока дело не дошло до драки, но в тот момент, когда сметана примирила огурец с «суфле», и я решила последовать её миротворческому примеру, Рая перешла к активным действиям. Она схватила Юльку за волосы и поволокла в коридор. Я метнулась за ними. То есть, поковыляла. И когда вышла, дрожа, за дверь курилки-ванной-туалетной комнаты, ожидая увидеть, как минимум, один хладный труп, то обнаружила, что Рая и Юлька сидят возле сестринского поста и мило воркуют. «Вот, возьмите зажигалку, — разжала Юлька кулачок, — только сделайте мне укол снотворного. Я ведь почему курю ночью? Я не могу уснуть». «Да пойми ты, — взывала к её разуму Рая, — я ведь уже и таблетки тебе давала, и укол делала. А что, если ты уснёшь и не проснёшься от ещё одного укола? Ну не могу я на себя взять такую ответственность!» Успокоенная фактом, что все живы, я прошмыгнула в палату, так и не будучи замечена собеседницами. На тумбочке у кровати меня ожидали открытый йогурт и кусочек чёрного хлеба. Но кусок в горло мне уже не лез после такой встряски, так что я прыгнула в кровать, накрылась с головой одеялом и моментально уснула.
Проснулась я от того, что кто-то сидел на моей кровати. Неужели Юлька вспомнила, что я была ночью в курилке, и попросит меня быть свидетелем ночной стычки? Я не смогу ей отказать, ведь она мне почти знакомая, практически даже уже родственница, исходя из предлагаемых обстоятельств. Я с трепетом приоткрыла глаза. Нет, это была не Юлька. Какое-то незнакомое мне белокурое создание в белой в мелкий цветочек ночнушке с любопытством разглядывало меня своими небесно-голубыми глазами. «Не иначе, как меня берегут от неприятностей ангелы-хранители», — пробормотала я. «Конечно, — произнесло нежнейшим голосом создание, — и я — одна из них». И я ей поверила. И всё потекло своим чередом. Ну а вечером перед нашей с Женькой выпиской в столовке собралось множество счастливых людей, полных надежд на будущее. Были сдвинуты столы, выложены все заработанные мною богатства и прочие яства, и мы пили чай и пели песни. «Так, стоп, давайте познакомимся по всем правилам! — остановила тут бурное веселье Женька, — Начинай!» — обратилась она ко мне. Я встала и сказала без ложной скромности: «Друзья! Меня зовут Елена, я алкоголик».
ДНЕВНОЙ СТАЦИОНАР
(ЗАНЯТИЕ ВВОДНОЕ)
«Проходите, не стесняйтесь, рассаживайтесь где кому удобно», — пригласила нас в небольшую комнату психолог. Нам (группе выписавшихся из наркологической клиники пациентов) предложили пройти курс занятий в дневном стационаре. Предложение, от которого невозможно отказаться. Иначе поставят на учёт в наркологическом диспансере. Ничем особенным это, впрочем, не грозило. Мне, во всяком случае. Ну, нельзя будет водить машину. Так я её и не вожу. И не собираюсь. Да и денег на покупку автомобиля мне в жизни не накопить. Не примут на работу, связанную с ответственностью за жизни людей. Что ж, поработать спасателем или водителем трамвая — от такой экзотики я далека. Впрочем, всякое возможно в этой жизни. Но я пошла на занятия не из страха перед административными наказаниями. Просто стало любопытно — что же такого мне может сказать психолог, что я сразу, прям вот немедленно, справлюсь с зависимостью, с которой безуспешно борюсь уже лет двадцать. Подобные настроения были и у остальных славных участников нашей падшей компании. Мы потёрлись возле порога зловещей комнаты, и вошли в неведомое нам пространство.
«Вы, конечно, все считаете, что оказались здесь совершенно случайно», — начала без лишних предисловий психолог. Да, приблизительно так мы и думали, ведь все мы были «первоходками», то есть, впервые оказались в наркологической больнице. А были те, кто лежал здесь по второму, третьему и даже по десятому разу. Но они после выписки уже не обходились беседами с психологом. Одни уезжали на неопределённый срок в загородный реабилитационный центр, а кто-то гулял «на воле» пару дней, а затем возвращался в свою любимую больничку (как ласково её называют «профессиональные пациенты»). Частенько — под конвоем полиции. Потому что путей у зависимого человека не так уж и много.
«Хорошо, — продолжила, между тем, психолог, — мы с вами поступим так — вот вам листочки и ручки, — и она раздала нам письменные принадлежности, — напишите мне пять причин, почему вы не считаете себя алкоголиками». О! Да это запросто. И мы взялись за дело.
«Ну что, готово?» — спросила через некоторое время психолог, заметив, что почти все закончили писать, — Нет-нет, не отдавайте мне листки. И зачитывать вслух не надо. Хотите, я угадаю, что там написано?» Мы замерли в ожидании. «Я не алкоголик, потому что для употребления спиртного мне не нужен повод, мне просто нравится выпивать, я пью лишь определённые напитки, я хорошо себя чувствую, когда выпиваю, я прекрасно выгляжу, опрятно одет, содержу свой дом в порядке и чистоте, я работаю, я не валяюсь под забором, у меня есть семья, я талантливый, умный и коммуникабельный человек. Как-то так, да?» Мы молчали. Потому что каждый написал почти точь-в-точь именно это. «Да-а-а-а, — рассмеялась психолог, — люди не оригинальны. Принято считать, что алкоголик — это тот, кто валяется под забором в грязном тряпье и лыка не вяжет. Но это уже та стадия, до которой практически никто не доживает. А всего их три. И мы с вами, друзья мои, на второй. А почему на второй, вы мне сами скажете, когда напишете на обратной стороне листка пять причин, почему же, вы, всё-таки, являетесь алкоголиками. Я помогу вам в этом». И психолог задала наводящие вопросы, ответы на которые, увы, были утвердительными. Она спросила, сократились ли с годами перерывы между употреблениями, увеличились ли дозы алкоголя, приходилось ли нам обманывать близких, чтобы найти возможность выпить, поступались ли мы ради выпивки своими незыблемыми принципами? «Ну а пятую причину вы можете мне и сами назвать», — остановилась психолог. «Мы находимся сейчас на лечении в наркологической клинике», — практически хором ответили мы. «Именно так, — подтвердила психолог, — как раз на второй стадии люди, как правило, попадают сюда, потому что на первой они ещё не замечают, в какой водоворот угодили, а до третьей практически никто не доживает». «Ну, тогда у меня шансов нету, — вздохнула молодая, милая и совсем не похожая на пьющую, девушка». «Как так? Почему?» — посыпались вопросы. «Потому что я наркоман, пересевший на алкоголь. Так что, по сути, я на третьей стадии». «Но я-то здесь. Сижу перед вами. Живая и невредимая», — возразила психолог. «А в-вы что — тоже……того?» — задал в наступившей звенящей тишине вопрос один из нас. «Ну да. Наркоман и алкоголик. Правда, у меня уже двадцать лет трезвости и чистоты». Двадцать лет? Ей с виду лет сорок, не больше. Симпатичная ухоженная блондинка. С модной стрижкой, с подтянутой фигурой, с ясным взглядом огромных голубых глаз. А когда она вообще успела начать-то, если в двадцать (получается так ведь) уже бросила. «Я просто выгляжу молодо и начала рано, — поймала мой вопрос на лету психолог, — ну всё, на этом официальную часть будем считать законченной. Перейдём к лекции, в которой я расскажу вам о химической составляющей нашей с вами зависимости. И здесь у меня для вас две новости. Начну с плохой — есть те, кто могут выпить одну рюмку в неделю или те, кто, как сказал поэт, «каждую пятницу в говно, а каждый понедельник — огурцом». Это не про нас с вами. Выпив первую рюмку, мы рискуем в итоге оказаться на другом конце города ночью под дождём без денег и мобильного телефона и ничего не помнить при этом. Но! Есть и хорошая новость. У нас с вами будет, что вспомнить в старости. Потому что только алкоголики получают эйфорию от употребления. А все остальные от выпивки НЕ КАЙФУЮТ! На этой оптимистичной ноте позвольте завершить вводную лекцию».
ЗАНЯТИЕ ПЕРВОЕ
В тот момент, когда головы моих соседей справа и слева стали клониться на мои хрупкие плечи, и я сама уже было смежила очи, психолог объявила перерыв в лекции и сообщила, что после него у нас будет практическое занятие. Оно состояло из медитации, где под красивую музыку нам предложено было представить себя членами дикого племени, которое совершает некий ритуал. После медитации мы разделились на группы по три человека и должны были по мотивам своих «видений» создать небольшой спектакль. Поскольку мои товарищи справа и слева практически срослись со мной, когда впали в глубокий сон, то они и я автоматически стали актёрами одной театральной труппы. Я взяла на себя роль сценариста и режиссёра. Сценарий был прост — какие-то темнокожие в юбках из листьев и венках из перьев, находясь по какой-то причине в среднерусской лесополосе, выходят на полянку проводить обряд, чтобы небо послало им пищу. Они в лёгком танце рвут траву и связывают её в пучки. Тут появляется то ли богиня плодородия, то ли просто глава этого племени, они её наряжают в платье из травы, а она их благословляет на добычу пропитания. Какого пропитания? Ну, я подумала — раз громоздких слонов и изящных ланей в скромной берёзовой рощице нету, пигмеи мои пойдут… собирать грибы. Из реквизита у нас были только разноцветные ленты, из которых я и мои сонные товарищи сварганили себе юбки. Зелёные ленты мы пустили на изображение травы. «И что мне надо будет де-е-е-е-л-а-ать?» — сумев на секунду победить сон, вопросил меня Вася, наркоман, приехавший к нам из загородного реабилитационного центра обмениваться опытом. «Рвать в лёгком танце траву, — отвечаю, — а потом в неё наряжать Таню». Продолжением решила не обременять затуманенный мозг товарища, на которого даже слово «трава» не подействовало пробуждающе. «А я что-о-о-о-о де-е-е-е-е-лаю?» — приоткрыла один глаз Таня, алкоголик, очень красивая девушка. «Ты, — говорю, — спрячешься вон там, за дверцей шкафа, а когда мы „нарвём“ достаточное количество „травы“, выйдешь, положишь нам руки на головы и благословишь на добычу пропитания». «Всё, мы готовы!» — говорю я психологу, понимая, что товарищи мои держатся из последних сил, и, если мы не покажем наш спектакль прямо сейчас, он погибнет, так и не родившись. Все зрители замирают в ожидании. Актёров мне приходится самой разводить по исходным позициям — Таню за шкаф, а Васю — в зону «произрастания травы». Я втайне надеюсь, что дальше мои «актёры» начнут сами производить хоть какие-то действия. Но этого не происходит. Вася растерянно смотрит на меня, как бы спрашивая — что он вообще тут делает, стоя посреди комнаты, где на полу разбросаны зелёные ленты? Я начинаю кружиться в лёгком танце, подхватываю Василия и шепчу: «Повторяй за мной». Далее я, якобы с усилием, начинаю «рвать траву», собирая ленты с пола. Васю мне приходится в этот момент отпустить. Он, пошатываясь, подходит к одной из лент, наклоняется, поднимает её и с искренним удивлением начинает разглядывать. Это, надо сказать, была последняя лента, остальные я уже успела собрать. А Тани, между тем, нету. Она спит за шкафом — догадываюсь я. Поставить её туда было моей главной ошибкой. Что делать? Я танцую к шкафу, выковыриваю оттуда Таню, веду в центр комнаты и начинаю набрасывать на «спящую красавицу» ленты. Вася, слегка качнувшись в нашу сторону, вешает свою ленточку на танино хрупкое плечико. Видимо, в качестве благодарности, в ответ Таня протягивает Василию некую продолговатую тряпичную колбасину, которой предполагается на тренингах бить стул, когда мы разгневаемся, и которую Таня, видимо, прихватила, когда уходила за шкаф. Использовала как подушку, пока спала «за кулисами». Далее Таня кладёт руки на наши с Василием бедовые головы, как и полагалось по сценарию, благословляя нас на «сбор грибов». Василий в ещё большем недоумении, чем прежде, рассматривает вручённую ему «колбасу». «А что мне теперь с этим де-е-е-елать?» — мычит он в мою сторону. Я понимаю, что сбор грибов не вписывается в мизансцену, и спешно меняю финал. «Беги, — шиплю я на Васю, как змея, — беги… охотиться на слона!» Вася продолжает стоять, осмысливая столь трудно выполнимое в нынешних обстоятельствах задание. Тогда я стаскиваю с продолжающей красоваться нарядной, как новогодняя ёлка, Тани одну из лент, изображаю, что это тетива лука, натягиваю и, задирая колени, прыгаю элегантно в сторону психолога, «пуская стрелы куда-то вдаль», якобы охотясь на лань, от стресса забыв, что мой перелом лодыжки левой ноги ещё не вполне зажил. А Вася с Таней сцену так и не покинули, получив и свои, и мои нескончаемые аплодисменты и овации зрителей.
«Ну и что это было?» — устраиваю «разбор полётов актёрам» после нашего грандиозного выступления. «Не знаю, как у Васи и Тани, — встревает психолог, — но у Вас, Елена, это, несомненно, был абсолютно новый духовный опыт». Не могу не согласиться.
ТАНЯ
Ключ опять застрял в замке, Таня долго мучилась, прежде чем смогла открыть дверь. «Наконец-то ты пришла! — услышала она, и в коридор вышел симпатичный молодой мужчина, — а я ужин приготовил. Чувствуешь, как вкусно пахнет?» «Привет. Спасибо, Вадик, я не голодна». «Ну вот, ты опять не в духе? Как прошло занятие?» «Всё в порядке. Я просто устала. Пойду прилягу». Она зашла в комнату и кинула сумку на стул. Открыла ящичек комода и достала фотографию, на которой она смеющаяся и очень счастливая обнимается с мужчиной. Не с тем, который встречал её в передней. «Привет. Как ты тут? Я скучала по тебе. На занятиях не могла сосредоточиться. Всё думала про нас, думала. Как бы оно всё могло быть, если бы…» Прижав фотографию к себе, Таня легла на кровать. «Может, всё-таки, поешь?» — заглянул в комнату Вадим. «Спишь? Ну, ладно», — он достал плед из шкафа, укрыл Таню и тут заметил в руках у неё фотографию. «Ну сколько можно? — попытался он забрать фото, но Таня не выпускала его из рук, она не спала, — Саши нет уже пять лет, а ты никак не примешь это. С тобой ведь рядом живой человек, если ты не успела заметить. А ты всё об умершем думаешь. Отпусти его уже, наконец! — Вадим опять попытался отобрать фотографию, — Отпусти!» «Ты ничего не понимаешь, — злилась Таня, не отдавая фото, — если бы я тогда приняла всерьёз его слова, что он повесится, если я не вернусь, то Саша был бы жив!» «Перестань! Ну перестань себя винить. В конце концов, ты же ходишь к психологу, я надеялся, что она поможет тебе…» «Поможет в чём? — Забыть любимого человека? Так вот почему ты так настаивал! А я думала, ты о моём здоровье печёшься. Чтобы я пить бросила. Это ведь яд, ты так говорил». «Да. И это тоже». «Чушь! Ты просто эгоист, который не хочет щадить мои чувства!» «Да! Я эгоист! Я устал жить втроём. Ты, я и твой Саша. А я хочу нормальную семью. Чтобы, когда я прихожу домой с работы, меня ждала любимая жена, обнимала, приглашала к накрытому столу, спрашивала, как у меня дела. Я хочу тепла и уюта. Детей хочу, в конце концов!» «Ясно! Я не намерена продолжать этот бессмысленный разговор», — Таня вскочила, вынула из шкафа чемодан, кинула в него какую-то первую попавшую под руку одежду, потом выбежала на балкон, вытащила оттуда велосипед… «Да погоди ты! — попытался остановить её Вадим, — Хорошо, ладно, я не буду больше ни о чём таком с тобой говорить, давай просто мирно сядем за стол и поедим. Молча». «Я поживу пока у мамы, — оттолкнула его Таня, выволакивая на лестничную площадку велосипед и чемодан, — отдохни от меня. И почини уже, наконец, этот долбаный замок!»
ЗАНЯТИЕ ВТОРОЕ
«Наша тема сегодня, — начала бодро занятие психолог, — это что такое срыв, и как распознать его приближение. Кто хочет высказаться на эту тему?» «О! Можно я расскажу?» — тянет руку Валерий, мужчина средних лет с ясными голубыми, словно промытыми спиртом, глазами, что, наряду с «помятым» лицом, выдаёт многолетнюю алкогольную зависимость. «Прошу Вас, рассказывайте», — соглашается психолог.
«Много лет назад работал я в одной строительной фирме. Менеджером, — начинает неспешно, улыбаясь чему-то своему, Валера, — и меня часто отправляли в командировки — улаживать дела с партнёрами. Выпивал я тогда уже крепко. Но на это закрывали глаза, потому что я был на хорошем счету как работник, и все дела проворачивал „на ура“. Вот как-то вызывает меня начальник и говорит: „Надо бы, Валерий, тебе в командировку слетать в один город, проследить — как внедрили наши бетономешалки на стройке. А то они там ни метро не достроят никак, ни телебашню, и вообще — у них там сплошной долгострой. Если не проконтролировать, все деньги пропьют, так ничего и не доделают толком“. „Ладно, — отвечаю, — не вопрос. Когда лететь?“ „Вылет завтра утром, — отвечает начальник, — только ты не один полетишь, а с Бененсоном“. „Это ещё зачем? — спрашиваю, — Я один вполне справлюсь“. „Он за тобой приглядывать будет, чтобы ты много не пил“, — был мне ответ. Ну, с Бененсоном — так с Бененсоном. Исаак этот, Бененсон, которого все сокращённо называли просто Беня, был такой же менеджер, как и я, только непьющий. Лет шесть назад как завязал с этим делом, так больше капли в рот не брал. Ну и вот — летим мы с Беней в самолёте, он мне и говорит: „Послушай, Валера, мы как на место прибудем, ты вещи в квартире оставь, — (нам квартиру там трёхкомнатную сняли), — а сам погуляй, пожалуйста, по городу немножко. Я, — тут Беня слегка замялся, — с девушкой познакомился, по переписке. И вот она как раз в этом городе живёт. Хочу её в гости пригласить“. „Ну, ладно, — отвечаю, — всё понимаю, свидание — это святое. Я по городу пройдусь, в музей какой-нибудь загляну, в кино схожу“. Сказано — сделано. Я чемодан в квартиру закинул и гулять пошёл. Часа через три решил позвонить Бене, узнать, как у него дела продвигаются. Но тот трубку не брал. „Ладно, — порадовался я за товарища, — дела хорошо, значит, не до звонков ему“. Сходил я в местный краеведческий музей, тщательно изучил экспозицию (два раза), набрал снова номер Бени. Тот уже вне зоны доступа. Опять, значит, рано мне возвращаться. А уже темнеть начинает, да и прохладно. Зашёл в кинотеатр, посмотрел фильм. Сеанс был поздний, так что вышел я из кино аж за полночь. Беня был всё так же вне доступа. Ну а мне куда деваться в чужом городе? Пошёл я домой. Прихожу. Звоню в дверной звонок. Долго никто не открывает. Потом, наконец, дверь медленно отворяется. На пороге стоит Беня во всей красе — в одних трусах и в жопу пьяный. „Как же так? — спрашиваю, — Ты же завязал“. „Теперь уж точно“, — печально констатирует Беня, потому что красавица его не просто напоила, она ещё ушла с его телефоном, планшетом и лопатником. „Софочка меня убьёт“, — всё, что смог выдавить из себя Беня. После чего ушёл в недельный запой. Да, забыл сказать — дома у Бени имелась жена Софочка. Именно она шесть лет назад убедила его закодироваться от пьянства. Но…, видимо, эффект утратил силу». «Вы, всё же, не про Беню рассказывайте нам, а побольше про себя, — смогла, наконец, вставить слово психолог, — Вы-то что?» «А что я? — удручённо всплеснул руками Валера, — Я днём носился по стройке, как лось, по колено в бетоне, а вечерами бегал Бене за чекушкой, чтобы поддержать, так сказать, терапевтическую дозу». «А срыв?» «Да какой там срыв? У меня не было ни минуты, чтобы сделать передышку и хоть рюмашку махнуть!» «А с Беней потом что было? Вышел он из запоя?» — отпустила я тут на волю своё любопытство. «Вышел. Он грамотно каждый день дозу алкоголя понижал, так что к моменту возвращения домой, уже был трезвый как стёклышко. Ну а дома его Софочка снова уговорила закодироваться. И он из нашей конторы куда-то на повышение пошёл, в другую организацию. Как-то раз меня начальник вызвал, хотел отправить опять в командировку. „Полетишь, — говорит, — со смежником. Ты с ним раньше работал. Исаак Бененсон“. Но я с Беней снова лететь куда-либо наотрез отказался». «Ну и где же здесь про ваш личный срыв?» — спрашивает психолог после длительной паузы, повисшей в воздухе. «Ну как? Тут же дело ясное, — отвечает Валерий, — срыв — штука коварная. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Начальник-то думал, что срыв будет у меня. Так? А случился он у Бени».
ЗАНЯТИЕ ТРЕТЬЕ
На третьем занятии произошло два интересных события. Первое — к нашей группе присоединился человек, который с порога заявил: «Я в наркологическую больницу попал случайно, это для меня что-то вроде экскурсии», что вызвало гомерический хохот присутствующих, не сумевших сдержать эмоции. Ведь мы все в этом человеке узнали себя прежних. Далее он демонстрировал все те же стадии непринятия горькой правды, что болен алкогольной зависимостью, которые в своё время прошли и мы. В процессе занятия бедолаге пришлось отмести такие мифы, как тот, что алкоголик может контролировать распитие напитков, что в том, что он пьёт, виноваты авторитарные родители или внешние обстоятельства, и, наконец, что можно излечиться благодаря волшебным лекарствам. На тему лечения у нас как раз было практическое занятие.
Мы разбились на группы по три человека, олицетворявшие собой консилиумы медицинских работников. Таких групп оказалось три. Каждой был выдан не до конца смешанный из двух цветов пластилиновый человечек, у которого красный цвет обозначал здоровье, а подмешанный к нему зелёный — возникшую болезнь. Каждой группе «врачей» было предложено «вылечить пациента». Чисто условно я первую группу окрестила американской, вторую — европейской, а нашу — российской. Ставки мои были сделаны, конечно же, на российскую медицину, ведь я квасной патриот.
Идею отделить красный от зелёного «хирургическим путём» все группы «медиков» отмели сразу же. «Американцы» решили огородить «пациента» неким забором, обозначавшим внешние ограничения в распитии спиртного (сухой закон, выдача спиртного строго по талонам, контроль со стороны родных и близких, регулярное медикаментозное лечение в стационаре), «европейцы» попытались выделить достаточное количество красного, чтобы замазать зелёный, что, по словам психолога, сродни кодированию. Наша команда впала в некий ступор. Я прокручивала в голове все варианты. Но они никуда не годились. Но раз нам дали такое задание, значит, и решение есть. Пока я думала, Надя, девушка из моей «группы врачей», машинально разминала в руке пластилин. «Смотрите-ка!», — воскликнула вдруг Оксана, третий член нашего «учёного совета», выхватив пластилиновый комочек из рук Нади. И мы все увидели, что из двух первоначальных цветов получился третий, сиреневый. «Ну, — произнесла радостно психолог, — вот вы и нашли правильное решение. Оградить алкоголика от спиртного можно, но этот способ не даст стопроцентного результата, можно и закодировать, но это временная мера, лишь маскирующая болезнь. Выход только один — не пытаться вернуть прежнюю личность (ибо фарш невозможно прокрутить назад), а создать, — тут психолог взяла из рук Оксаны пластилиновый комочек и вылепила из него человечка, — абсолютно новую личность, готовую работать над собой и добиваться длительной ремиссии. Мы никогда не станем прежними, но ничто не мешает нам стать абсолютно новыми. И это прекрасно».
НАДЯ
«Ну как ты там? У тебя всё хорошо? — Надя поднималась по лестнице на пятый этаж своей хрущовки, попутно разговаривая по телефону, — у меня всё отлично, хожу на занятия к психологу. Группа — просто супер. Такие все интересные люди. И, ты знаешь, у нас как-то параллельно всё в жизни идёт. Вчера, например, я нашла у себя закладку. Выбросила, конечно. Так ты прикинь, ещё несколько человек из группы сегодня рассказали, что они тоже случайно нашли свои давние заначки. Про которые уже и забыли. Интересное совпадение, да? Ты-то там как? — Лечишься? Ты давай, держись. Я тут с Машкой утрясу ситуацию и к тебе обязательно приеду. Всё, я уже пришла, давай, пока, целую тебя». Надя отключила связь, достала из рюкзачка ключ, отперла дверь и вошла в квартиру. Сразу же на полу в прихожей она увидела лежащую без движения мать. «Мама! — кинулась к ней, — Что с тобой? Слава Богу, живая». Она помогла пьяной в стельку матери кое-как подняться и добрести до комнаты. Там уложила её на кровать, приговаривая: «Мама! Ну ты же обещала! Ну зачем?» Но та её не слышала. «Надька! Ты, что ли? — позвал с кухни отчим, — Явилась, стерва! Давай мухой дуй в магазин! Совсем распустились. Некому отцу за лекарством сходить. Мать невесть когда ушла, до сих пор нету!» «Не буду я тебе за водкой бегать! Сам пьёшь и мать спаиваешь! И ты мне не отец!» «Вот я тебе сейчас покажу — не отец! Сейчас встану да вломлю тебе по первое число!» «Только попробуй! Ты меня знаешь, я сдачи дам! За мной не задержится!» «Мам, зачем ты связалась с этим козлом? Разве нам плохо было вместе? Он же тебя на дно тянет, — продолжала Надя говорить в пустоту, пока мать спала, — вот я сейчас на занятия хожу, там очень здорово. Разные игры и сценки театральные. И людей столько хороших. А ещё нам там очень подробно объясняют, как действуют алкоголь и наркотики на организм. Ты даже представить себе не можешь, какой это яд! Вот бы тебе со мной в нашу группу походить!» «Мам, а я Мишке звонила. Он в Новосибирске. На реабилитации. Ждёт меня в гости. Как закончу ходить на занятия, так к нему поеду. Только вот как мне тебя с этим уродом оставить? Ты бы взяла себя в руки, мам!» — всё говорила и говорила Надя, гладя маму по голове. «И я ведь Машку хочу из детского дома забрать. А для этого надо, чтобы дома условия были подходящие. Ну чтобы меня в родительских правах восстановили. Из органов опеки прийти могут. А тут такое! Мам, давай в субботу к ней сходим, к Машке. Ты ведь её два года уже не видела. Она обрадуется. Я уверена, она тебя помнит. Мама! Ну пожалуйста, остановись! Вернись ко мне! Я очень тебя прошу! Ты мне так нужна сейчас! Мама! Мама!»
СОН ПРО БОЛЬНИЦУ
На фоне антиалкогольных занятий приснился мне сон. Будто я нахожусь в больнице при научно-исследовательском центре, и все пациенты (включая меня) больны различными неизлечимыми заболеваниями, не известными науке. Врачи и учёные изучают наши заболевания и пытаются найти способы добиться хотя бы ремиссии, днюя и ночуя в соседней с нами палате. Однажды ночью звучит по трансляции объявление, что всех научных и медицинских работников просят собраться в актовом зале на совещание. Я вдруг понимаю, что там-то их всех скопом и уничтожат. Бью тревогу, тормоша товарок по палате, но те спокойно укладываются спать. Махнув рукой на сие безнадёжное дело, бегу к актовому залу, ловлю уже заходящую в зал куратора по моей болезни, молодую женщину-доктора с длинными тёмными волосами (чем-то похожую на меня в юности) и воплю: «Не ходите туда, Вас там убьют!» И тащу её в сторону. Она растерянно: «А что — можно не ходить?» «Можно!» — отвечаю. И мы бежим из больницы. По дороге у меня мелькает параллельно сюжет, что это не человек, а клетка моего организма, последняя, которая не заражена, и если я её спасу, то спасу себя от гибели. А других врачей я предупредить по сюжету не могу. То ли они на иностранных языках разговаривают, то ли вообще меня не видят. Короче говоря, у меня контакт есть только с моей тётей-доктором. Ну и последнее, что я подумала, просыпаясь: «Я не знаю, что будет с другими пациентами, но хорошо, что я оставила им свою еду и вообще весь свой скарб. Может, дольше протянут. Жалко, что не пошли спасать своих врачей. Но тут я бессильна».
ЗАНЯТИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
«Ну что! — потирая руки в предвкушении веселья, сообщила психолог, когда вся наша компания расселась по своим местам, — Сегодня мы будем искать контакт с нашим внутренним ребёнком! Мы будем писать сказку!» Она пояснила, что сказку эту мы будем создавать совместными усилиями, по очереди вписывая туда детали сюжета. А в итоге прочтём, что получилось. «Кто осмелится начать?» — обвела нас взглядом психолог. «Она!» — и все дружно указали на меня. Потому что я успела уже растрепать всем, что я писатель и обожаю заниматься сочинительством. Особенно — писать сказки. «Не уверена, что это хорошая идея, — замялась я, — ну да ладно».
«Как-то раз, — вывела я на чистом листе первые строчки, — на солнечную полянку посреди берёзовой рощицы (далась мне эта рощица!) опустилась летающая тарелка, и из неё вышли…» «А про алкоголь писать можно?» — поднял руку как пятиклассник, задавая вопрос, мужчина со звучной писательской фамилией (то ли Толстой, то ли Некрасов). «Можно! — радостно откликнулась психолог, — Вообще, позвольте своему внутреннему ребёнку оторваться по полной!» «И из неё вышли, — тут же дописал мою строчку то ли Толстой, то ли Некрасов, — три зелёные белочки». «Ну во-о-от, — расстроилась я, — сразу трое и сразу зелёного цвета. Неужели нельзя было как-то обойти эту тему?» «Они сразу же стали искать — чего бы пожрать, — бодро продолжил рассказ Иван, обременённый семейными проблемами многодетный отец, — и нашли орешник, с которого насобирали тонну орехов, так что даже до своей летающей тарелки донести эту ношу не смогли, прямо там, под деревом, и съели». Далее листок перекочевал к Тане, о-о-очень красивой, но вечно спящей во время лекций. «Что? — очнулась Таня, когда Иван тихонечко толкнул её в бок, — Ах, да, сказка. Ой, что-то мне ничего в голову не приходит», — зевнула она немного погодя. «Давайте я вам немножко помогу, — оживилась психолог, — ну-ка, что тут у нас? Ага, у нас есть три персонажа. Ну, подумай, что по логике вещей с ними тремя (или с кем-то одним из них) могло дальше случиться после того, как они так много съели?» «А! Я поняла, — окончательно проснулась Таня и дописала, — одну из белочек стошнило». «Блин, — выхватила я листок, — да что это такое? Всё же могло быть совсем иначе. Я не про это начинала сказку вообще!!!» «На счастье заболевшей белочке, — продолжила я, уже всерьёз обеспокоенная судьбой героев сказки, — по лесу в это время прогуливался местный лекарь-травник. Он вылечил пострадавшее животное, и белочка из зелёной превратилась в обычную, бежевой окраски. Лекарь отвёл её к себе домой и сделал своей помощницей». «Хватит! Достаточно! — вырвала листок у меня из рук психолог, — Дайте же и другим проявить свои творческие способности!» И листок очутился в руках у Васи, как всегда пребывавшего, наряду с Таней, в лёгкой дрёме и в связи с этим не успевшего внести свою лепту в создание великого литературного труда. «И что мне с этим де-е-е-е-лать?» — задал свой обычный вопрос Василий. «Давай я тебе помогу», — взял на вооружение методику психолога то ли Толстой, то ли Некрасов. И продиктовал Васе следующее: «Мы не знаем точно, чем закончилась эта история для каждого из персонажей, но в какой-то момент они все встретились в одной и той же палате наркологической больницы».
«Ну и что вы почувствовали?» — спросила психолог, когда мы завершили наш совместный литературный труд. «Воодушевление!» «Радость!» «Интерес!» — завопили все наперебой. «А Вы, Елена?» — обратилась она ко мне. «Я поняла, — отвечаю, — что работа в команде — это не так уж и плохо. Если стану известным писателем, обязательно обзаведусь литературными неграми». «Это Вы сейчас прямо на наших глазах познали эмпатию!» — с восторгом сообщила мне психолог.
ТО ЛИ ТОЛСТОЙ, ТО ЛИ НЕКРАСОВ
«Мам! Я дома!» «Здравствуй, сынок. Давай, иди мой руки и садись за стол. Я котлетки твои любимые пожарила». Чехов прошёл в ванную комнату, где очень долго и тщательно мыл руки. «Мам! Полотенце свежее?» «Конечно, Димочка, как ты на занятия ушёл, я новое полотенце повесила». «Хорошо», — Чехов вытер руки. Вытирал он их ещё дольше и тщательнее, чем мыл. Идёт на кухню. «Ну, как прошло занятие?» «Как всегда, замечательно. Очень интересно». «Вот видишь, а ты поначалу не хотел в больницу. А я же тебе сразу сказала, что это будет на пользу». «Да. И даже весело». «Ты только смотри, не пей спиртное. Там, небось, насмотрелся, до чего оно людей доводит!» «Вроде того. Как на экскурсии побывал. Я-то ведь сам не алкоголик. Но я тебе скажу так — там есть очень и очень достойные люди. Даже вот сама наша руководитель группы, она, оказывается, в юности наркотики употребляла. А по ней никак не скажешь! Такая симпатичная милая женщина!» «Симпатичная, говоришь? Кстати, тебе тут Маринка звонила». «Чего ей надо было?» «Так просто, хотела узнать про твою жизнь». «Прекрасная у меня жизнь. Без неё». «Я ей так и сказала. Ты ешь котлетки-то, ешь, а то остынут». «Слушай, мне надо сейчас пойти в комнате разгрести немного. Отец должен зайти». «Зачем? Ты мне не говорил про это». «Прости, совсем забыл. Он мне обещал помочь шкаф передвинуть. Хочу перестановку в комнате сделать». «Ну, ладно. Хотя, ты мог бы и Ваську попросить. С первого этажа. Хотя нет — Васька выпить любит. Наверняка бы бутылку принёс. И не одну. Ладно, пойду переоденусь. А то я в домашнем. Как-то неприлично». «Смешно. Пятнадцать лет прожила с отцом — было нормально ходить по дому в халате. А теперь, значит, всё иначе». «Надо держать марку. Пусть не думает, что мы тут без него себя запустили. А то у него там перед носом молодая красотка крутится. А я что — хуже, что ли?» «Ну что ты, мам! Такая женщина, как ты, она как вино — чем старше, тем лучше!» «Вино?» «Прости. Вырвалось». «Ты смотри мне!» «Да нет. Что ты. Мне занятия эти так помогают, ты себе представить не можешь! Жалко — скоро закончатся. Вот думаю — может, ещё на недельку продлить курс? У Оли… Ольги Сергеевны методика авторская, своя». «Не надо ничего продлевать. Тебе вполне одного курса достаточно. А то так всё лето проскочит — не заметишь. А кто на даче будет картошку копать и огурцы с помидорами закручивать?» «Ладно, ладно, я понял. Ой, в дверь звонят. Это отец, наверное». «Пойду переодеваться. Ты смотри, сразу его в свою комнату веди, на кухню не пускай. Чаем не пои. И котлетами не угощай. Это не про его честь. У него там есть кому готовить. По своей, авторской методике».
МОЯ СКАЗКА
«Понимают друг друга не те, что говорят на одном языке, понимают друг друга те, что разделяют одно чувство…». Джалаладдин Руми.
Придя после очередного занятия домой, я, всё же, поняла, что не могу оставить мысли о загубленном нашими совместными усилиями замысле сказки, сюжет которой, как мне казалось, должен был развиваться несколько иначе. Выход был один — написать свою собственную сказку, начав всё заново. И я взяла чистый лист и вывела на нём исходные данные — «Как-то раз на солнечную полянку посреди берёзовой рощицы опустилась летающая тарелка, и из неё вышли…» «Как-то раз на солнечную полянку посреди берёзовой рощицы опустилась летающая тарелка, и из неё вышли… Нет, вышел из неё один лишь слон. А выехал, восседая на спине у этого слона, сын великого персидского философа и поэта двенадцатого века Руми, принц по имени Баха-Муха». («Тьфу ты, — отметила тут же про себя, — ну вот откуда сюда залетела эта «муха»? Ведь есть же выражение «быть под мухой». «А это, — так и слышу голос нашего психолога, — в тебе, Лена, болезнь говорит!») Тем не менее, я продолжила сочинять историю. «Юношу этого, не удосужившись даже отлепить от слона, прямо в чём был, похитили много веков назад инопланетяне. А спустя недельку-другую решили вернуть обратно. Но у них-то там, в Космосе, прошла лишь неделька-другая, а у нас, на Земле, — восемь веков, на минуточку. А! А вернули они парня этого потому, что не смогли прокормить его любимого слона, с которым он не расставался ни на минуту. Даже спал, сидя на нём. Задолбались инопланетяне с этим Бахой-Мухой и его слоном, и на Землю обратно их привезли. Но тут накладочка техническая вышла. Тот, кто у них главный по тарелочкам, напился ихней инопланетянской водки и все координаты к лешему перепутал. В смысле, он говорит: «Да пошёл этот Бляха-Муха с его долбаным слоном к Лешему!» Ну а тарелка летающая восприняла это как заданные координаты полёта. И приволокла несчастных прямиком в берёзовую рощицу (далась же мне эта рощица берёзовая, ёлки-палки, лес густой!) «Напился водки, говоришь? — опять возникает в голове комментарий психолога, — А болезнь-то хитра и коварна, ты её в дверь выпихиваешь, а она в окно лезет!» «Ну вот, — продолжаю я продираться сквозь лес запутанного сюжета сказки, — высадили инопланетяне несчастного юношу в среднерусской лесополосе и дали дёру. И остался бедняга в полной растерянности посреди поляны». Тут у меня наступил небольшой кризис жанра. Принц стоит посреди поляны и тупит, ума не приложит, кто ж ему эту поляну накроет? Он-то сам не умеет пищу добывать! «Ай-ай-ай, — бубнит в голове психолог, — ну что за выражение — «накрыть поляну»? Это же опять она, болезнь проклятая!» «Погодите, это он просто есть хочет, принц наш, — отбиваюсь я, — а пуще принца голоден слон его любимый». И вот тут никак уже не обойтись нам (мне, принцу и слону) без помощи. А есть у нас в загашнике только три зелёные белочки, одна из которых, правда, переоделась в бежевую шубку, да лекарь-травник, все как один из прошлого варианта этой сказки. Но на безрыбье и рак — рыба, берём в помощники тех, кто имеется в наличии. «Рак? — возмущается «внутренний психолог», — а где раки, там и пиво! Тяга, стоп!» «Так, — пытаюсь продолжить писать сказку, — лекаря-травника все попросту зовут Лешим, поэтому летающая тарелка и приземлилась недалеко от его дома, когда получила задание везти принца «к Лешему». Леший как раз белочку вылечил и домой к себе её вёл, а тут тарелка эта. В общем, все персонажи на поляну пошли, посмотреть, откуда такой свет яркий возник. Двух зелёных белочек инопланетяне с собой увезли, изучать, потому что в их энциклопедиях про Землю и её обитателей о таких белочках ничего не сказано. А слон за Лешим увязался, потому что тот ему орехов дал, которые остались от пирушки белок. «Пирушки?» — хотел было вставить свои «пять копеек» «внутренний психолог», который уже прямо-таки поселился во мне, но сюжет уже звал меня вперёд. «Пришли они всей честной компанией в дом к Лешему, и тут белочка возьми да и превратись в прекрасную девушку. Машу. Принц так обалдел, что аж со слона свалился. Слона Леший в стойло отвёл, где нашаманил для него всякой снеди, а когда вернулся, то принц с прекрасной девушкой уже к полному согласию пришли, хотя он по-русски, а она по-персидски ни бельмеса не понимали. А оно им зачем? Дело-то молодое». Ведь, как сказал когда-то персидский поэт и философ Руми: «Понимают друг друга не те, что говорят на одном языке. Понимают друг друга те, что разделяют одно чувство…»
ЗАНЯТИЕ ПЯТОЕ
«Итак, сегодня мы поговорим про ещё один аспект зависимости — социальный, — начала очередное занятие психолог, — и для наглядности мы разыграем сценку. Представьте, что все вы, — она обвела рукой нашу скромную не слишком многочисленную компанию, — это одно племя дикарей. Выберите для себя каждый — кем вы хотите быть в этом племени». «Я — вождь!» — сразу же откликнулся Вячеслав, очень активный молодой парень, который приехал из загородного реабилитационного центра для обмена опытом, сменив на этом посту вечно сонного Васю. «А я — советник вождя», — осмелел Пётр Иванович, пожилой седовласый мужчина, присоединившийся к нашей группе совсем недавно и поначалу чувствовавший себя неуютно среди молодёжи (к каковой я причисляю всех людей, моложе пятидесяти лет, ну и себя тоже, хотя мне и пятьдесят три. Но выгляжу-то я не старше сорока!) «Я буду поваром!» — хором вскричали я и Полина, журналистка и блогер, пишущая про футбол и знающая всех игроков всех команд всех народов мира за все годы существования этой бессмысленной, на мой взгляд, игры. «А ты, Таня, кем будешь?» — разбудила я свою дремлющую соседку. «А я, — зевнула Таня и сладко потянулась всем своим прекрасным телом, — я просто женщина». И снова уронила голову мне на плечо. «Ну, хорошо, — постаралась ускорить процесс психолог, — оставшиеся двое мужчин будут охотник и рыбак, а девочки…» «Я, — перебила её Карина, в прошлом известная гимнастка, чья карьера внезапно оборвалась на самом пике славы, — буду хранителем сокровищ племени. Шкуры зверей и золото буду распределять». «А ты, Оксана, тогда будешь ребёнок», — назначила психолог на роль оставшуюся не у дел зазевавшуюся девушку. «Ой, извините за опоздание, — вошла тут в комнату запыхавшаяся Надя, — я слышала, тут роли какие-то распределяют?» «Да, — ответила психолог, и в голосе её мелькнуло ехидство, — и вы получаете самую главную — роль чужака, пришедшего в гости к племени дикарей». С этими словами она подхватила Надю, уже сделавшую непроизвольно шаг назад, к двери, и усадила её в кресло, стоявшее посреди комнаты. «Итак, давайте начнём. Вот к вам пришёл чужак. Ваши действия?» «А чё там думать? — сразу же выдал «вождь», — отрубить ей руку, да и все дела!» «Экий кровожадный тип, — подумала я, нервно заёрзав на стуле, — а только что в перерыве между лекциями угощал нас с Таней бутербродами с ветчиной, мило улыбаясь при этом. Надо было поинтересоваться, из кого сделана эта самая ветчина!» «Погодите-ка, — говорю, вживаясь в роль поварихи, — давайте гостью сначала накормим, а потом расспросим — откуда и зачем она к нам пришла». «Да, — поддержали меня «соплеменники», — откуда ты, прелестное дитя? И чего ты от нас хочешь?» «Я, — немного подумав, ответила Надя, — я жила в другом племени. А потом мне стало скучно, и я отправилась на поиски приключений. Хочу у вас научиться чему-то новому, что-то узнать». «Убить и съесть её!» — возопил опять кровожадный «вождь». «Да погоди ты! — вмешался тут «советник», — Девушка, а у вас там, в том племени, муж имеется? А то я вот, к примеру, не женат». Ничего себе! Пожилой человек, а туда же! Бес в ребро, как говорится. «А! — оживился «вождь», не дав гостье ответить, — Точно! У нас для любовных утех в племени, по сути, лишь одна женщина предназначена, — и показал в сторону спящей Тани. Та кивнула в ответ, не просыпаясь, — давайте новенькую изнасилуем и потом убьём». Да что же это такое? «Погодите, — встревает тут Полина-журналистка, — к чему этот криминал? Может, девушка нам пригодится своими знаниями и умениями. Ты что делать умеешь?» «Я, — отвечает уже испуганно вжавшаяся в кресло Надя, — готовлю хорошо». «Нет-нет-нет, — замахала руками Карина, наш «казначей», видимо, взявшая на себя по совместительству обязанности начальника отдела кадров, — у нас уже есть два повара, больше по штатному расписанию не положено». «Да давайте уже съедим её, и дело с концом!» — завопил снова «вождь». Эх, напрасно он, как джентльмен, отдал нам с Таней свои бутерброды. Сразу видно, что он очень голодный. «Знаете, что, — говорю я ему, — мы ведь можем вождя и переизбрать!» «Та-а-а-к, — хватается за голову руками психолог, — не иначе, как намечается государственный переворот в отдельно взятом племени дикарей». «Не такие уж мы и дикари, — приходит тут мне в голову мысль, как спасти жизнь несчастной Наде, которая уже на полном серьёзе боится жестокой расправы и находится на низком старте, чтобы попросту сбежать с занятия, — мы любим красиво одеваться и даже следим за новыми тенденциями моды, — это во мне шевельнулся художник-модельер, который со дня окончания обучения по этой специальности, ни разу ещё не просыпался, — мы любим красиво одеваться, но у нас нет портного. Ты ведь умеешь шить?» — обращаюсь к Наде. «Да! — с энтузиазмом отвечает она, — Умею! И очень хорошо». «Ладно, — соглашаются все, — пускай остаётся у нас». Я выдыхаю так, будто, и впрямь, спасла жизнь человеку. И тут Надю накрывает истерика, и она со слезами выбегает из комнаты. Повисает неловкое молчание. «Вот так, — прерывает паузу психолог, — и с вами будет первое время поступать общество после того, как вы откажетесь от вредных привычек. Вас будут проверять на прочность, и вы должны быть к этому готовы. А теперь поделитесь, какие у кого были мысли во время сегодняшнего занятия». У меня, — подаю голос, — только одна мысль вертелась всю дорогу, — вот этот ребёнок, — указываю на Оксану, которая за всё время не проронила ни слова, — он, вообще, чей? Где его родители?»
КАРИНА
«Эй, банда! Давайте бегом домой!» — Карина зашла во двор новостройки, в которую недавно переехала с детьми. Её слова были адресованы двум пацанам лет десяти, которые лихо вертелись на турнике, установленном на спортивной площадке. «Спасибо, Нин Иванна, что присмотрели за ребятами. Для меня очень важно не пропускать занятия. Я вот только на завтра отпросилась. Потому что у Руслана день рождения. И надо будет готовить, сами понимаете. И дом в порядок приводить». «Хорошие у тебя пацанята, — кивнула соседка на близняшек, — а Руська — так просто чистое золото. Где он, кстати?» «На тренировку пошёл. Хочет быть футболистом. Как папа», — усмехнулась Карина. «И как вы с ними с тремя всё успеваете — и работать, и за домом следить?» — всплеснула руками соседка. «Сами же сказали — они золото, — рассмеялась Карина, — эй, золотая молодёжь, айда домой! Хватит уже гулять!» «Ну ма-а-ам!» «Пошли — пошли, мне ещё Джека вывести надо». Дома их встречал пёс по имени Джек. Взяв таксу на поводок, Карина сразу же отправилась на прогулку. Думала выйти на пять минут, но пошла по дорожке между корпусами новостройки, потом в задумчивости перешла через узкую улочку, прошла мимо старого кинотеатра, который, почему-то, до сих пор стоял неприкаянный посреди выросших за пару лет новых домов, нырнула в подземный переход, проходящий под железной дорогой, и оказалась в парке. Она шла по центральной аллее и предавалась воспоминаниям.
Карине было пятнадцать лет, когда она уже была чемпионкой города по художественной гимнастике. Никто не сомневался, что она обязательно войдёт в сборную страны и будет выступать на чемпионате мира. Она упорно и тщательно готовилась. После одной из тренировок тренер попросил её задержаться. «Карина, тут такое дело, — начал он не очень уверенно и как-то запинаясь, — вместо тебя на чемпионат мира поедет Орехова. Ты не прошла комиссию». «Как так? Но я же чемпионка города! И я вполне здорова. Медкомиссию прошла». «Так-то оно так, — осторожно ответил тренер, подбирая слова, — но в последнее время ты стала какая-то… рассеянная, что ли. Несобранная. Что-то случилось в семье?» «Нет. Ничего не случилось», — Карина смущённо потупилась. «Ясно. Значит, это правда, что поговаривают». Поговаривали, что у Карины роман с парнем из сборной по футболу. Но парню тому было уже восемнадцать. Они, конечно, не афишировали свою любовь. Но разве такое скроешь от дотошных собратьев по команде? Но Тимур был практически незаменим как форвард, так что его не стали трогать. Ну а Карину от чемпионата отстранили. И вскоре её спортивная карьера угасла. Карина была в жуткой депрессии. Не знала, куда себя деть. Потом мама уговорила её поступить в техникум и выучиться на бухгалтера. А когда ей исполнилось восемнадцать, они с Тимуром поженились. Через год родился Руслан, ещё через несколько лет — близнецы, Лёшка и Гошка. «Тяв!» — прервал воспоминания Карины Джек, до этого тихо семенивший рядом. «Ой, Джек, куда это нас с тобой занесло? Мы ушли далеко от дома. Придётся на автобусе ехать обратно». Они дошли до конца аллеи, где был второй выход из парка. Направились к автобусной остановке. Судя по расписанию, автобус должен был прийти через полчаса, не раньше. «Тимур-Тимур. Если бы не твои бесконечные разъезды… Не поймёшь — вроде бы, мы и семья, а, вроде бы, и нет. Развелись давно уже. А, всё равно, приходишь, когда тебе захочется, ночуешь, ведёшь себя по-хозяйски. Потом опять пропадаешь. А я, как будто бы, не у себя дома, а в гостях», — продолжила размышлять Карина, закуривая сигарету. Полчаса ещё она бередила себе душу воспоминаниями, пока, наконец, не услышала звук приближающегося автобуса. «Ну, наконец-то! Джек! Пойдём в автобус. Джек!» Но пёс, всё это время носившийся кругами на длинном поводке, в итоге, запутался в нём да ещё и примотал сам себя к дереву. Автобус, конечно, ждать не стал. А следующий должен был прийти… через полчаса. «Теперь ты сам видишь, Тимур, — вздохнула Карина, закуривая ещё одну сигарету, — что от тебя всегда одни только неприятности!»
ЗАНЯТИЕ ШЕСТОЕ, ЗАВЕРШАЮЩЕЕ
«Вот и подошёл к концу ознакомительный курс, посвящённый проблеме алкогольной зависимости, — сказала психолог, когда все угнездились на стульях и в креслах, — наш курс лекций — это то малое, что нужно знать любому человеку. Не обязательно только алкоголику. Просто, нам с вами, в отличие от других, не склонных к зависимости людей, как я уже говорила, нельзя «отмечать пятницу». «А день рождения как же?» «А Новый год?» — посыпались вопросы. «И день рождения, и Новый год. То есть, отмечать-то можно. Выпивать нельзя. И если в первое время вам будет сложно находиться среди тех, кто пьёт алкоголь, лучше ограничьте общение с такими людьми». «Так это ж…, — хмыкнул Чехов, — придётся вообще ни с кем не общаться». «Вот и проверите — связывало ли вас с человеком что-то кроме выпивки, — живо парировала Ольга Сергеевна, — а новые друзья обязательно появятся. И, поверьте мне, вся ваша жизнь изменится к лучшему. По себе знаю. Ну и будьте готовы к тому, что вернуть доверие близких будет поначалу нелегко. У моего мужа, например, однажды чуть сердечный приступ не случился, когда я по чистой случайности съела конфету с ликёром». «У мужа?» «Да. У меня есть муж и дочка. А что такого странного в этом, Дима?» «Нет-нет, ничего», — смутился Чехов под смешки окружающих. «А ещё хочу вам дать несколько советов, что делать, если внезапно возникнет желание выпить». «Отдать карточки, наличные, мобильник и ключ от квартиры родным и попросить запереть нас?» — предположила я. «Нет, это не поможет, — ответила психолог, — если алкоголик принял решение выпить, он сделает это во что бы то ни стало». «Я лично позавчера закодировалась, — сообщила Карина, — хожу теперь в магазине мимо полок с вином совершенно спокойно. Даже испытываю некоторое отвращение». «Кодирование — это хорошая, но временная мера», — возразила Ольга Сергеевна. «А я вчера была в группе анонимных алкоголиков. Меня там очень хорошо приняли, как родную. Я прямо чуть не расплакалась от радости. Буду ходить туда два раза в неделю», — поделилась Надя. «Это очень верное решение, — поддержала её психолог, — ведь живое общение — это, как раз, один из способов побороть тягу. Ну а ещё — вкусная еда (ведь тяга к алкоголю часто возникает в тот момент, когда мы голодны), спокойная размеренная жизнь (понимаю, что это трудно осуществить в мегаполисе, но по возможности, надо постараться), приятные и полезные покупки, секс, а ещё лучше — секс с любимым человеком, ну и любимое дело, занятие, полезное людям, служение (назовите как хотите). Только всё это без фанатизма. Потому что зависимый легко может стать вместо алкоголика, к примеру, трудоголиком или шопоголиком. А это тоже зависимости. «Всё это очень хорошо, — вырвался тут у меня комментарий, — но вот у меня есть друг, который бросил пить алкоголь семь лет назад. Как-то пришёл он ко мне в гости, сели пить чай, и вдруг Коля говорит: «Знаешь, Лена, у меня после того, как я пить бросил, жизнь полностью наладилась — я похудел, тело стало мускулистым, здоровье у меня отменное, я написал и издал несколько книг, поучаствовал с песнями во многих концертах, у меня появилась любимая женщина, я очень счастлив, но… — это ад!» «А это потому, что он бросил пить самостоятельно, «на сжатых зубах», так сказать, — немедленно отреагировала психолог, — вспомним пункт второй нашего негласного устава — не бояться обращаться за помощью!» «А первый пункт какой?» — поинтересовалась, сладко зевнув, Таня. «Татьяна, я вижу, вы хорошо выспались на моих лекциях, — поддела её Ольга Сергеевна, — пункт первый — это признать наличие у себя проблемы и повернуться к ней лицом». «Ну что ж — теперь вы во всеоружии, — продолжила психолог, — ваше желание жить в трезвости подкреплено знаниями. И помните, что в любой момент вашей жизни вы можете прийти сюда, в больницу, и вам окажут помощь. А теперь — идёмте пить чай!" «Идёмте! Я конфеты принесла. Называются «Дембельские!» — пошутила я. «А у меня есть печенье!» «А я сама испекла пирог!» — посыпалось со всех сторон. «Замечательная в этот раз группа подобралась, — радостно воскликнула психолог, когда мы уже пили чай в отдельной, приспособленной для этого, комнатке, — никаких с вами проблем, так всё гладко и весело прошло». «А что — с другими бывали проблемы?» — поинтересовался Чехов и придвинулся поближе к Ольге Сергеевне. «Ещё какие! У некоторых были такие амбиции — просто ужас! Но с психологической точки зрения это легко объяснить. Некоторые люди с трудом принимают ситуацию, в которой они — просто пациенты. И они придумывают себе маскировочные ходы. Один мужчина, например, принёс рекламные буклеты своей фирмы и начал их тут всем раздавать. Вроде бы, он и не на лечении вовсе, а так зашёл — продукцию своей фирмы прорекламировать. А женщина одна, писатель, притащила ворох своих книг и стала всем их навязывать, развернув во всю ширь знамя своей доморощенной гениальности. Кошмар просто! Елена! Вы куда?» — поинтересовалась Ольга Сергеевна, заметив, что я резко поднялась и направилась к двери. «Я на минутку, подышать воздухом!» — ответила я, незаметно запихивая обратно в сумочку свою книжку, которую собиралась подарить психологу. «О! Здравствуйте! Как ваши дела?» — окликнул меня кто-то, когда я выскочила на улицу. Да это же медбрат. Который одарил меня рулоном туалетной бумаги в день моего поступления в больницу. «Здравствуйте. Спасибо, хорошо». «Ходили в дневной стационар?» «Да. Сегодня последний день занятий. Было очень интересно. Обязательно про это книгу напишу». «А вы пишете книги?» «Ну да. Как сказано в одном фильме, если перефразировать немного: «Одним алкоголизмом моя личность не исчерпывается». У меня, кстати, есть одна из моих книжек с собой. Хотите, подарю?» «Конечно, хочу! Спасибо большое! Мы с супругой любим читать по вечерам. Когда я не на дежурстве». И я вручила Валентину книжку, испытав при этом чувство глубокого удовлетворения. Словно щенка пристроила в хорошие руки. «А, знаете, я ведь тоже пишу. Только не прозу, а стихи, — поделился со мной медбрат, — хотите, я вам прочту?» «Давайте!» «У меня пока только одно стихотворение, если честно, — признался автор, — но оно о самом главном». «О чём же?» «О любви, конечно! Посвящается моей супруге. Я ведь до встречи с ней был как потерянный. А тут всё в жизни сразу на свои места встало. Понимаете, о чём я?» «Догадываюсь. Хоть я и не замужем». «Не замужем? Это плохо. Но поправимо. Встретите обязательно своего человека. И тогда будет вот так, — Валентин встал в картинную позу, приподнявшись на цыпочки даже, чтобы возвыситься над обыденностью, и прочёл, —
Когда мы встретились с тобой,
Я не был к этому готов,
Грустя, бродил по мостовой
Под крики мартовских котов,
Мнил, что познал людскую суть,
Повсюду видя подлецов,
Когда мне преградила путь
Ты сумкой с банкой огурцов.
И я не в силах обойти
Судьбы незыблемый намёк,
Сошёл с привычного пути,
И сумку донести помог.
И оторвавшись от земли,
Я полетел, а не побрёл,
Мой мир, валявшийся в пыли,
Вдруг краски новые обрёл.
Когда устав вертеть хвостом,
Любовь ты впустишь на заре,
То станет розовым кустом
Простой репейник во дворе.
И вместо колкого жнивья,
Перины пухом окружён,
Услышишь трели соловья
Ты вместо карканья ворон.
Когда же сядешь ты за стол
(Поверь ты мне, в конце концов),
То превратится вдруг рассол
В шампанское из огурцов!»
Шампанское из огурцов
© Copyright: Елена Ликанова, 2025
Свидетельство о публикации №225013101736
Свидетельство о публикации №225013101736
Рецензии