19гл. Желание тишины

                В полдень Симон и еле живой Коломбо шагнули с катера на пристань заштатного городка, затерянного где-то в бескрайних лесах континента. За всю пятичасовую дорогу Вир лишь спросил:
                – Что с Оласом?
                Поручик сухо обронил:
                – Он дополнительно подписал бумагу о неразглашении и отправлен туда, откуда приехал. Мы работаем быстро. Параллельно с ним укатил и один ретивый журналист, охочий до шумихи вокруг собственной персоны. Отныне пускай цветочки рвёт на чужом поле.
                У Коломбо вкралось сомнение: «Не сменил ли Олас его, бывшего двойника, в обители “Стена спасения”?». Но Эрт в любом случае не скажет честно. Да и выпытывать тошно...

                Приезжих встретила прохладная погода, словно на дворе не начало сентября, а ноябрь. Накрапывал дождь.
                Ждал гостей на берегу и подпоручик Ретос, крепыш крестьянской, а отнюдь не фрументарской наружности. Вдали от начальства трудно заслужить высокие звания. В провинции тянут лямку не за звания, а за жалованье. Вот и Ретос, состарившись, ходил в подпоручиках.
                Коломбо сразу заметил сходство между ним и Симоном не только в отсутствии движения по служебной лестнице; было нечто более существенное. Разница пролегала в возрасте: если Симону исполнилось сорок пять, то Ретосу набежало под шестьдесят…
                Когда Вир усаживался в люльку мотоцикла, – превозмогая болезнь, пошутил:
                – Симон, будь Ретос мон-геном, тебя сделали бы его двойником. Трудно поручиться за фантазию шефа, но при выборе имени – вариантов не больше двух: Ритус и Рейтуз.
                Эрт посмотрел на болезного, неожиданно простил ему ехидство и сказал:
                – В таком случае, я съел бы Ретоса и прекратил существование любых вариантов, заняв место мон-гена. Держи язык за зубами.
                Подпоручик ничего не понял из всего услышанного. Насторожило лишь озвучение его имени. Но зачем? Ох, уж эти столичные карьеристы! Знают только одно: глупые, скучные разговоры о должностях…
                Ретос, два раза пнув ногой стартер, завел мотор, развернул мотоцикл, и все трое по разбитой дороге помчались прочь.
                Они окольным путём обогнули городок и выскочили из-за густых кустов и деревьев опять к воде – на берег довольно большого озера, посреди которого вдали темнел островок.
                – Вот и наша здравница, – пояснил Ретос, заглушив мотоцикл.
                К небольшому мостку, сколоченному из грубых почерневших досок, была привязана старая, но еще крепкая плоскодонка. Она слегка покачивалась от ветра и показалась Виру символом его неудачной жизни. Ретос переложил из мотоцикла пару пакетов и пригласил в лодку.
                Симон по дороге на остров сунул в воду руку и удивился:
                – Почему вода такая холодная?
                – Озеро глубокое – ключей бьёт много. Чистейшая водица. Пьём её. И не стынет зимой. В худшем случае, возьмётся тонким ледком – и баста. Тоже хорошо. Утки круглый год плавают: полыньи имеются, – налегая на вёсла, объяснил подпоручик.
                – Красивое место, – похвалил Эрт. – Жаль, что от реки отдельное.
                – Из реки попасть можно, но это лишний час хода даже на катере. Зачем нам? Тем более человеку плохо.
                – Тебе хорошую моторную лодку бы сюда…
                – На кой ляд! Только рыбу пугать. И плоскодонки хватает. Эвон, домик на острове поставили, а посещаем редко.
                – Тогда для чего строили?
                – Задание было. Проходил по документам для явок. Ну, так и есть: временами начальство является поудить рыбу. Иной раз с бабами… Только уговор: я вам ничего не говорил.
                Дом оказался до банальности провинциальным: в три окна, но не ветхий, не чета соседнему городку. На одной половине острова кто-то разбил огород, на другой половине – сад, уже начинавший дичать, но с обильным постепенно созревавшим урожаем. Под навесом лежали дрова, успевшие слегка посереть (заливало водой?). Кое-где наросла высокая трава. Возле входа в дом обосновалась роскошная берёза, раздвоенная у самой земли, с пустым скворечником на одном из стволов.
                – Местные не озоруют? – спросил Симон. – Любому же по силам сюда добраться.
                – Нет. Им запрещено подходить к озеру, – ответил Ретос, срывая на огороде кое-что для стола. – Напуганы.
                – Хорошо работаете! – похвалил Эрт.
                – За то и держат. Государству надобно иметь Родину, иначе граждан и порядка не будет.
                – Не понял…
                – Родина – Мать, а государство – Отец. От их любви дети берутся.
                – Ретос, государство не может быть отцом. Оно – среднего, а не мужского рода.
                – Когда у государства много органов, – оно меняет свой род, ясен пень. Возьми корову: какого она рода?
                – Женского, – посмеиваясь, ответил Симон.
                – А когда коров много, то это – стадо. Так и здесь. Иначе порядка не станет.  Сделай хоть одному поблажку – к бабке не ходи – в озере рыба иссякнет.
                Вир с самого утра ничего не ел. Он упал на кровать и лежал в забытьи. Хотелось исключительно покоя. В углу комнаты стоял чемодан с личными вещами. Рядом валялась пара сумок. Когда и как они оказались здесь? Нук, видимо, приказал их отправить ночью. Других вариантов нет.
                За несколько часов жизнь Коломбо повернула прямо в противоположную сторону. Суета штабной службы сменилась желанной тишиной на острове. В известной мере Эпикур прав: счастье – не гастрономические наслаждения или удовольствия на брачном ложе, а ровная безмятежная жизнь, когда душа спокойна, нет телесных страданий, но есть реальная возможность для созерцательных размышлений. Атараксия*…
                Болезнь досаждала. Надо поскорей бы избавиться от неё, но как?
                Ретос наскоро приготовил стол и широким жестом пригласил гостей:
                – Прошу. Не Бог весть что, да что есть – тому и рады.
                Он разломил деревянными пальцами заранее приготовленную утку, поставил тарелку с домашней колбасой, грубо нарубленной кусками, разложил зелень, огурцы, криво нарезанные ломти хлеба…
                Симон, вытирая полотенцем мокрые руки, обронил Коломбо:
                – Вот ты и стал Робинзоном, везунчик, потому что не потянул участи скалолаза.
                – Второй раз обустраиваешь меня на новом месте, – еле слышно ответил Вир. – Благодарю.
                Ретос тем же жестом повторил приглашение к «натюрморту в деревенском стиле».
                Коломбо отказался. Температура отбила аппетит.
                Ещё один натюрморт… С сильно заниженным меню. И тем не менее снова колбаса, хлеб, огурцы… Нет кофе «Сантос», но присутствует Эрт. Судя по привычке ходить вразвалку, Ретос тянет на селезня…
                Люди из натюрморта… Натюрморт из людей…
                Над столом раздался стартовый хлопок Симона, означавший начало трапезы. Поручик выбрал небольшой кусочек утки и позвал Вира:
                – Много не ешь, а вот это – обязательно. Иначе совсем силу потеряешь.
                Ретос пострелял мелкими глазами то в Эрта, то в Коломбо, а потом признался:
                – Извините, спиртного нет. Сказали, нельзя.
                – Правильно сказали, – подтвердил поручик. – Мне через полтора часа следует быть на катере.
                – Доставлю, как положено! – доложил Ретос.
                Вир вынудил себя подняться и сесть за стол.
                После обеда Симон достал из внутреннего кармана пакет и вручил Ретосу:
                – Здесь инструкции для дальнейших действий.
                Эрт извлёк так же пачку денег и протянул её Коломбо:
                – От Дымова. На первое время. Пока контора пересчитает жалованье, да перешлёт его – рак на горе свиснет. Потом Ретос будет выдавать деньги по ведомости. От него же заполучишь и продовольственный паёк, один раз в два месяца.
                – А если заболею? – спросил Ретос.
                – Уйдёшь в отставку. Назначат другого.
                После проводов Симона подпоручик вернулся заметно другим: неразговорчивым, державшим дистанцию, отчужденным. Он убрал со стола остатки еды, подмёл кухню, притащил ведро свежей воды из озера и засобирался домой:
                – Постель в шкафу, на одеяле – лежишь. Будет холодно – протопи печь, дрова видел… Проголодаешься – в погребе есть немного продуктов. Вернусь завтра. Семья ждёт.
                Коломбо удивили последние слова:
                – Разве у вас фрументарам разрешено иметь семью? – удивленно спросил он.
                – Разрешено. Это у вас в столице с ума сходят, а здесь всё мягче; иначе некому будет работать. Смотри, ты тут у меня не балуй! Я строгий! Коли надо что-нибудь купить, – давай деньги, привезу. Оргий хоть и ссыльный, но нестрого содержания. Можно привезти…
                – А если убегу? – в отместку решил напугать Вир. И на сей раз пожалел, что он не пчела.
                – Глупо, – заключил Ретос, стоя на пороге. – Без лодки не переплывешь, околеешь. За озером всё равно есть пригляд. Деться некуда. Тебя потому сюда и определили. В городок сунешься – себе будет дороже. Бригадмильцы начеку. Бежать лесами? Попробуй. Вот уж медведи да волки обрадуются… Им на зиму жир копить надобно.

                Прошло два месяца. Коломбо оправился от болезни, повеселел; помогал Ретосу удить форель на озере, благо её здесь ловить – не переловить, расставлял силки на уток… Столь желанный покой сам вливался в душу, залечивая в ней недавние раны.
                Однажды Вир попросил подпоручика привезти бумагу и ручку, захотелось работать. Пора браться за диссертацию.
                – Бумагу – не положено, – отказал тот, замахав руками. – И не заикайся!
                – Почему? – удивился Вир. – Сам Лим настаивал…
                – Не положено! Лим ничего не написал.
                – Я – подполковник! – закричал Коломбо. – Не имеешь права!
                – У тебя право одно: сидеть, а мне велено охранять. Других прав здесь нет.
                От досады Коломбо выбежал из дома и попал в объятия берёзы, прямо между её стволов. В памяти во весь рост предстала роща, в которую они ездили с мамой. Сколько же лет прошло! Не забыть и общения с берёзами. Тогда Вир принимал их в свои объятия, а теперь вот берёза обняла Вира. Чудно… Надо успокоиться. Тишина нужна.
                А тишина стояла на многие километры вокруг. Да не такая она необходима. Душе тишать хочется.
                Коломбо прижался к белому стволу, оставалось найти выход: без работы на острове быстро сойдешь с ума.
                Денег Дымова оставалось полпачки. Один раз и жалованье получил: канцелярия уложилась в срок. Со дня на день ожидается продовольственный паек…
                Вира посетила шальная мысль: пусть Ретос привезёт несколько рулонов туалетной бумаги. Писать на ней проблематично, но если подпоручику дать «штуку тугриков», а сдачу потом не взять? Чем не решение! Туалетная бумага действительно на исходе.
                Коломбо вернулся в дом и спросил:
                – Ретос, как насчет туалетной бумаги? Получил директивы? Ведь последний рулон остался…
                Подпоручик насупился в поисках ответа. Складки пролегли через его низкий лоб, зубы жевали губы.
                – Вздумал писать на ней?! – заподозрил он.
                – Ты пробовал писать на туалетной бумаге?
                – Мне зачем! Ретос – не писатель.
                – Ну, так попробуй, потом скажешь. А писать – пальцем?
                – Ох, что-то ты задумал…
                Вир достал тысячную купюру и отдал фрументару.
                Необыкновенно хотелось помочь Ане… Тайно… Но как поможешь… Тот же подпоручик наотрез откажется переслать деньги… Да и выслать-то некуда. Она живет по другому адресу, совсем неизвестному, а вот с мужем потом возникнут проблемы. Скорее всего, Анна просто откажется от денег: брала их, пока присматривала за мамой. А сейчас не возьмёт... Кругом только сложности, причем одни сложности порождают другие, и несть им конца…
                На следующий день Ретос притащил пять рулонов бумаги. Достал из кармана сдачу…
                Вир отказался от неё:
                – Оставь себе. Пригодится.
                Подпоручик возмутился:
                – Решил подкупить? Взятку даешь?! Да тебе не на острове сидеть, а лес валить надобно! Ишь, что удумал! Бумага ему понадобилась!!
                Коломбо забрал сдачу, проворчав:
                – Хочешь как лучше, а нарываешься на уголовный кодекс.

                Прошло ещё полтора месяца. Наступила зима.
                Дрова оказались на исходе. При сильном морозе их хватило бы лишь на неделю.
                Вир обратил внимание Ретоса на грядущую беду. Придется рубить сад? Или берёзу? Без топора и пилы?! Дрова всё равно сырыми будут.
                – Следовало топить экономнее, – пробубнил в неказистый нос Ретос. – Где я посреди зимы тебе дров возьму?
                Внутри Коломбо проснулся Архий. Мон-ген или Оргий, неважно, но он подтянул ремень на поясе, расправил гимнастерку, по-военному выпрямился и заявил:
                – Тебя зачем держат? Казнокрад! Дров должно быть заготовлено на три зимы, а их жалкий остаток поседел от времени и превратился почти в гнилье! Леса несметные стоят вокруг озера! Куда деньги дел?
                Ретос нервно заморгал и, по-детски обидевшись, пробормотал:
                – Бочки-то не кати на ветерана. Дров поищу. Замерзнуть не дам, успокойся. А со словами – поосторожней. Ишь, казнокрадом облаял!
                Вир понял, что ухватил быка за рога, и следовало не отпускать, а давить их до победного конца.
                – Урожай с нашего сада куда дел, два десятка уток кому загнал? Бочку форели наловили – она между зубами застряла у ветерана? Огород используешь на казенной территории… И это только цветочки. Могу продолжить...
                Фрументар напрягся.
                – Меньше чирикай – целей будешь. Сад и огород обустроены по приказу начальства, – прорычал он и с глубоким внутриутробным хохотом положил перед собой пистолет.
                Коломбо пришёл в ярость:
                – Угрожаешь? Тупица, подумай, почему лиафорон Дымов передал пачку денег! Генерал всё время держит на контроле мою жизнь здесь. Ты считаешь, что у нас нет связи?! Он отец родной! А вот тебе не завидую.
– Зачем отцу упекать сына в глушь, да ещё на остров? – глубокомысленно усомнился подпоручик, осматривая пистолет.
                – Воспитательная мера. Я отказался быть послом у Бонфаранто, – продолжил наступление Вир. – Вот потому я и сослан. До тех пор, пока не передумаю. И дабы в целости был...

                Память, словно ярким лучом, неожиданно высветила одну из встреч с народом... Потому, наверное, что подпоручик – типичный представитель глубинки, осколок, матёрый экземпляр местного рода-племени... В большинстве своем не из таких ли и состоит титульная нация? Ретосу что поручено, то он так или иначе выполняет. На том держится всякая служба.
                Разве Вир занят не тем же самым? Двойник и должен встречаться с народом, когда Архию нецелесообразно показываться на публике.
                После превращения Коломбо в Оргия почти каждая из таких встреч, начиная с похорон матери, оказывалась далекой от нормальности; причем даже в торжественных случаях.
                Почему? Вир продолжал ведь любить людей. Из-за скверного отношения народа к Архию?! Служба статистики докладывает о восьмидесяти процентах поддержки мон-гена; из них половина – убеждённые архианцы. Неужели статистики врут? Неужели швыряло камни на кладбище двадцатипроцентное меньшинство? Да ладно бы «отличились» свои, но и чужие наглеют.
                Взять, например, проведение Международного фестиваля близнецов, который проходил под патронажем Лима. Приветствовать участников с трибуны лиафорон поручил Оргию, ибо масштаб мероприятия не соответствовал политическому рангу Архия, да и возможное присутствие иностранных разведок отнюдь не исключалось. Мало ли что могло произойти! Вир, весьма довольный, принял приказ к исполнению. Жизнь за бетонным забором опостылела; хотелось увидеть новые молодые лица, да еще разных национальностей. К тому же, и свое мастерство мимезиса надлежало поддерживать на должном уровне.
                В сопровождении Элла Оргий поднялся на сцену Зеленой арены и удивился сплошным  «дубликатам». На него взирали ряды, состоявшие из групп по три-четыре-пять человек совершенно одинаковой наружности. Создавалось впечатление, что лиафорон с помощью незабвенного Тони приступил к материализации фантомов.
                При виде Архия публика встала и взорвалась аплодисментами. Значит, есть же популярность в народе, причем у иностранцев бОльшая, чем у своих. Оргий подошел к трибуне, прося жестами тишины.
                Бесполезно...
                Хлопки только усиливались.
                Кто-то с мест громко крикнул:
                – Слава дорогому мон-гену! Интернационал – наша сила! Слава Гроссмейстеру мировых стратегий!!
                – Да здравствует товарищ Архий! – голосили другие – раскосые юноши в одинаково серой прозодежде.
                Оргий вопросительно глянул на генерала Лима, но тот дал понять, что надо оставаться на трибуне и ждать момента для выступления.
                Некоторые участники фестиваля не умолкали, еще мощней хлопая в ладоши. Особенно старались две сестры бальзаковского возраста, темно-смуглые азиатки. Они кинулись к трибуне и преподнесли Оргию тонкого шелка зонт, внешняя сфера которого представляла собой неповторимую роспись с роскошным павлином.
                Коломбо поблагодарил и осознал, что только его скромная речь может укротить стихию поклонения великому Архию. Отчего стало даже приятно. Оратор вкрадчиво произнес:
                – Со своим верным соратником (из-под зонта Вир указал на лиафорона) я рад приветствовать форум тех, кто невероятным обаянием делает общение легким, а дела эффективными. (Аплодисменты пошли на убыль, но продолжали мешать выступлению. Совершенно не унималась уже знакомая пара сестер-азиаток. Что им надо? Наверняка ждут ответного подарка. Да что им дать? Нет ни ресурса, ни полномочий...) Я иногда слышу: «Близнецы легко подстраиваются под обстоятельства, если считают их удобными для себя». По-моему, это неправда. А вот обманывать близнецов, действительно, бесполезно – они легко распознают фальшь, ибо от природы наделены интуицией, развитым интеллектом и даже немалой мудростью. (Слепило солнце. Но от его лучей спасал хвост зонтичного павлина. Аплодисменты почти стихли; раздражали ухо лишь отдельные разрывные хлопки и спорадические выкрики азиаток.) Вы, по определению, не можете быть одинокими. Отсюда ваша двойственность, тройственность и так далее придают подходам к делу необходимую гибкость, чаемую оригинальность и непременную объективность. (Азиатки решительно мешали сосредоточиться. Коломбо взглядом попросил помощи у Элла. Элл подал знак Симону, сидевшему среди множества близнецов.) Правда, некоторым не хватает ответственности, – указал Оргий на азиаток и отгородился от них зонтом.
                Раздались смешки.
                Эрт подхватил под локти экзальтированных представительниц Востока с желанием удалить их прочь. Но опытнейший оперативник оказался бессилен. Появилось еще четыре копии таких же сестер в сопровождении собственных мужей, тоже близнецов. Одна из дехканок вручила и Симону зонт, но значительно больший, с изображением месяца луны. Всем бойким арбаном* они продолжали аплодировать. У поручика на сей отряд явно не хватало ни сил, ни рук; тем более под мышкой мешал «серпастый» зонт. Посланцы аксакалов с весьма заметным акцентом объясняли Эрту, что из любви к Архию их жены не могут остановиться, а мужчины из любви к женам не могут их остановить. Намекают на подарки? Кто поймёт эти тонкости Востока… Как бы международного скандала не вышло…
                Коломбо, напрягая голос, решил закончить:
                – Отметим у близнецов практический подход, забавность отдельных идей, настоящую дружбу и лёгкость отношения к жизни. Это и есть философия близнецов.
                Сопровождаемый аплодисментами Оргий, не успев покинуть трибуну, оказался в окружении излишне оголенных и одинаково взъерошенных представительниц Запада. Теперь следует вникать в тонкости Запада?
                Где охрана? В свое время на кладбище выставили целый отряд, а здесь присутствовал только Симон. Он искусен в единоборствах, но сейчас необходимо умение отсекать навязчивых особ от официального лица. Впрочем, зная симпатии Лима к европейцам и помня заботу Дорны об имидже страны, можно понять причину отсутствия фрументаров: в цивилизованной стране театры не охраняются автоматчиками; но вот настал момент их срочной необходимости. Начальство наверняка решило: Оргий не Архий, как-нибудь обойдется. Зато меньше политических рисков. Такая промашка вряд ли была обычным служебным упущением, тем более у Элла.
                Обступившие Коломбо феминистки ножницами отрезАли на память кусочки ткани от его френча, чем приближали сходство с собой ошарашенного Вира. Во всяком случае, треугольник чуба потерял строгую геометрию и больше походил на мочалку; френч на глазах приобретал стыдную ажурность... Коломбо бросил умоляющий взгляд в сторону Лима, но того уже не было на сцене. Могутного Симона, качая на руках, выносили сплоченные азиаты. Во избежание международного скандала, он терпел, явно не решаясь никого бить зонтом. Вне всяких сомнений, Дорна запугала указаниями даже его.
                Спасение Оргию пришло от представителей Юга. Догадливые горцы подхватили на руки двойника, потерявшего лицо. Или это явились переодетые и загримированные фрументары? Вклад Звездовского? Кто бы то ни был, они затянули суровую песню о снежных вершинах, а Коломбо уже при жизни почувствовал себя пароходом, ибо на крепких загорелых руках уверенно дрейфовал к выходу...

                Но не рассказывать же о таком происшествии «тормозящему» Ретосу! Он сам происшествие.
                Правда, через три дня оттепель позволила подпоручику исправить ошибку.
                Осознал или испугался?
                Старик еле приплыл – настолько лодка была перегружена дровами. Весь день он уподоблялся Харону, перевозя вместо душ жёлтые и оранжевые поленья. Дрова забили всё пространство под навесом, с избытком валялись там и сям по всему двору, целой горой возвышались перед печью.
                Охранник, наконец, справившись с делами, вошёл в дом и положил на стол несколько школьных тетрадей.
                – Просил же… – произнёс он, наливая ковшом себе в кружку воды.
                – Благодарю, – ответил Вир, не глядя на фрументара.
                Ретос пребывал в глубокой печали. Он разделся, сел за стол, охватил голову огромными мозолистыми руками, и слеза алмазом резала новую морщину на смуглой щеке.
                – Что случилось? – спросил Вир, щурясь.
                Старик молчал, но через минуту не выдержал:
                – Разорен я нынче… До нитки! Гол как сокол! На носу свадьба сына, а на кой шиш её сыграешь? Все деньги загнал на дрова. Они ведь посреди зимы в особой цене…
                Такого поворота дела Коломбо не ожидал. Понял, что перестарался в борьбе с рогами… А желал покоя и тишины… Только для себя? За счёт других?
                – Сделаем так. Дрова заказывал я. Стало быть, мне за них и платить, – протянул он полпачки денег. – Этого хватит?
                Горемычный Ретос подозрительно глянул, глубоко вздохнул и, не веря своим глазам, шмыгнул носом:
                – С лихвой!
                Он быстро повеселел от нежданно свалившегося счастья.
                – Но я отдам. Слышишь, Оргий, частями, но отдам! Беру просто взаймы. Ситуация такая…

                Перед чистым листом тетради возникла робость: что писать? Кому нужны бесполезные теперь изыскания, тем более на тему социологии? Какая работа над диссертацией здесь на острове? Без всяких данных. Без журналов и книг. Одна атараксия. Не лучше ли написать повесть о двойнике – о человеке, которого вынудили стать чужой копией! Конкурировать с Достоевским и Гофманом бесполезно, но у них и произведения существенно о другом… А такой повести, какую создаст Вир, ни у кого вроде нет. Проблема лишь в публикации. Надо не ударить лицом в грязь и перед Лорой, доказать ей, что Вир вопреки всему стал писателем.

                С берега донеслись звуки. Через небольшое окно Коломбо заметил Ретоса, покидавшего плоскодонку. В выходной день он должен быть с семьей. Опять что-нибудь случилось?
                Старый фрументар убрал тетради со стола и, доставая из баула разную снедь, ликующе произнёс:
                – Свадьба сегодня у сына! Хочу, чтобы ты порадовался вместе с нами.
                После чего Ретос вынул из кармана несколько крупных ассигнаций и вручил их Коломбо:
                – Остались лишние. Возвращаю.
                – Я тебе ничего не давал и брать ничего не собираюсь, – окончательно отрезал Вир.
                – Да ты что! – смутился подпоручик. – Такие деньги!
                – Подкупить решил? Взятку даёшь?! Ишь, что удумал!
                Старик оторопел:
                – Дык, не хорошо как-то... Надо по-человечески. Согласись. Следует душевно... По чести. Мы же фрументары. У меня тут, однако, и ведомость имеется. Распишись, – попросил он, доставая конверт с деньгами.
                Коломбо приметил, что Ретос с некоторых пор выдавал не все деньги; из продовольственных пайков тоже кое-что присваивал. Но молчал. Жизнь в провинции невесёлая. От нужды да тоски люди плошают. А отчего же ещё? Душа другой душою излечивается.
                Вир протянул руку для пожатия и улыбнулся:
                – Некто сказал: «У человека нет возможности всем делать добро, но у него есть возможность никому не причинять зла». Мне спокойствие нужно... Давай договоримся так: все деньги ты отныне оставляй себе. На острове магазинов нет! Покупать будешь лишь то, что попрошу. Пайки можешь взять для семьи.