Хирургия. Глава двадцать четвёртая

ВСЕ В СБОРЕ!

- Все в сборе! – удовлетворённо сказала Надежда, войдя в палату. Она поставила медицинскую посудину с арсеналом шприцов, лекарств, сопутствующих материалов и объявила:
- Начну с Петрова, он быстро реагирует… Сделано!
- Теперь Василий Иванович!
- Давай-ка, доченька, по-свойски! – сказал Василий и неторопливо лёг на живот.
При слове «доченька» на лице Надежды вспыхнул румянец.
- Пусть будет так, Василий Иванович. «Мне к этому привыкнуть нужно…» — смущённо произнесла Надежда и проворно выполнила процедуру.
- А вы, Ривкин, почему не готовы? Нужно расторопнее быть!
- Так я… Так я, а можно в руку? – неожиданно, с какой-то детскостью, спросил Феликс.
- По стандартам ВОЗ, Всемирной организации здравоохранения, этот препарат вводится не в руку. Поворачивайтесь. Не будем нарушать стандарты.
- А если сделать для меня исключение?
- Ривкин! Вы юрист и должны знать, что все безобразия в мире начинаются с нарушения принятых норм, лазейками для исключений. При вашей и моей работе это недопустимо! Поворачивайтесь и сместите одежду.
— Вот когда вы мне делали укол в руку, перед операцией, я не смущался, сказал Феликс.
- Когда я делала вам укол в руку, вы, Ривкин, так пронзительно смотрели мне в глаза, что смутили меня. Смущение за смущение, и мы в расчёте! Готовьтесь!
- Надька! Феликс кое-что тебе заигрывает! – сказал Василий и, обращаясь ко мне, уточнил:
- Правда, Петрович?
- Правда, Василий. Здесь явно с его стороны проглядываются интересы, которые опережают реальные возможности, но процесс уже необратимый, скоро он увлечёт их обоих! – ответил я Василию.
Феликс, навострив уши, мгновенно принял исходную позу, получив процедуру по стандарту, удерживая ватку, зашевелил ею продырявленное место.
Надежда засмеялась. Феликс улыбнулся. Мы с Васькой ржали. В палате была атмосфера лёгкости и добродушия. Подойдя к двери, Надежда обернулась и, прежде чем выйти, сказала:
Не палата номер шесть, а «чудильник». От вас без улыбки не уйдёшь! У меня заканчивается дежурство. Всего вам доброго!
После прощальных слов Надежда должна была выйти, но что-то её сдерживало. И вот, глянув на Василия, она негромко произнесла:
- Василий Иванович! Звонила мама, она завтра будет в городе и зайдёт к вам проведать. Спрашивала, что привезти из продуктов.
- Ничего не нужно, доченька, меня питание устраивает, а вот её приезду я буду рад!
- Я так и передам ей, - сказала Надежда и, переглянувшись с Феликсом, вышла.

* * *

Василий Иванович расслабленно лежал на кровати и, глядя в потолок, рассуждал:
- А чем в больнице плохо? Врачи вежливые, заботливые. Сёстры уколы ставят куда нужно. В палате чисто, в столовой сытно. А когда они мне полагается сделают, сижу у окна, поглядываю, конфета по зубам гуляет… Хорошо! А дома жена всегда зудит…
Но ничего уже мне не мешает от неё освободиться. Получит она от меня выходное пособие с компенсацией. Обижать её не буду. Жалко дуру. Она и сама от своей неуёмной злюкости страдает. Только могила её перевоспитает… - беззлобно сказал он.
Василий всегда был в хорошем настроении, а сегодня особенно: сияющий, улыбчивый, подвижный. Вдруг он встрепенулся:
- Ой, что это я расслабился, как дурак на завалинке. Нужно себя прихорошить. Галинушка придёт, а у меня никакого товарного вида? Глянет на меня и подумает: «Стихи женщине читает, а свою рожу в порядок не может привести?!»
Подлетев к раковине умывальника, он шумно мылся, брился, неистово орудовал во рту зубной щёткой. В завершение, отхлебнув из крана воды, как кролик из стороны в сторону помотал головой, покривлялся губами, ловко выплеснул воду изо рта в раковину, облегчённо сказал: «Уф…»
Я наблюдал за ним со стороны и удивлялся, как меняется мужчина, когда во множестве тропинок возьмёт след к интересующей его женщине и ничего его уже не остановит…
- Ну что, Василий? Седина в виски, бес в ребро и задние мысли на переднем плане? – спросил я.
- Да, Петрович, умеешь ты найти правильные слова! Так и есть, в самом деле. Долго меня этот бес под ребром теребил, а теперь будем с ним сотрудничать. Ты же видел мою Гальку? Добрая баба! Знаешь, на кого похожа?
- Откуда мне знать?
- Похожа на Марию Захарову из Министерства иностранных дел! Как две капли воды! Такая же представительная, разумная, строгая, фигуристая! Так что с мнением Гальки нельзя не считаться, как с мнением Марии Захаровой. Во! Какая она у меня! Считай, дипломат!
- Василёк! Ты молодец, настоящий мужчина! Уважаю таких мужиков, которые обожаемых женщин и спутниц жизни любят больше, чем себя. Это, как минимум, говорит о твоей зрелости…
- Не знаю, Петрович, это ты у нас мыслитель, а я в себе так глубоко не копаюсь и, обращаясь к Феликсу, спросил:
- Прав Петрович? Или ты не слышишь, о чём мы говорим?
- Всё я слышу, но не смею вступать в разговор, для этого мне тоже созреть нужно. В общении с вами я очутился в новом, неизведанном мною мире, в котором я переосмысливаю свой прежний период жизни: обособленный, оторванный от реальности, аморфный и не имеющий перспектив на выживание. В таком кругу я находился и не предполагал, что мир намного интересней. Вы такие доступные, открытые, совместимые люди, душа радуется от общения с вами. А у Сергея Петровича, видимо, своя формула жизни имеется… - В чём её суть, Сергей Петрович? На девятом десятке лет вы сохранили в себе физические, интеллектуальные качества, способность творить…
- На этот вопрос, Феликс, я постарался ответить такими строчками:

Не ищу для себя оберега,
Не излишеств у жизни земной.
По душе мне метелистость снега,
Да подснежники ранней весной.
Твёрдо верю в любовь и удачу,
И за это всегда постою.
Свою нежность и силы потрачу,
Да осеннюю душу свою.

- Выразительно сказано: простыми, доходчивыми словами. Я люблю стихи, они облагораживают человека, выводят из повседневной серости на солнечные тропы. Вы, как автор, увлекаетесь только лирикой?
- Нет, не только лирикой. Вообще-то у меня разноплановые произведения и их тематика. На лирике основаны песенные тексты, на иронии — пародии, афоризмы, впрочем, не обхожу темы философского и гражданского звучания, например, такие:

Да, я из тех, кто здравомыслием хрустит,
И у меня на всё ответ готовый,
Он, может быть, и не такой уж новый,
Но открывает млечные пути.

Лишь смелых ангел на руки берёт
Да ввысь возносит в колокольном звоне,
Заботливо хранит и не уронит,
По жизни молча двигая вперёд!

- Феликс! В каждой моей строчке частица пройденного этапа жизни, опыта, успехов и неудач, взлётов и падений, перекличка со временем, событиями, друзьями и недругами, любовь к Родине, любовь к женщине…
- Счастливый Вы человек, Сергей Петрович. Я вам завидую. Бывает ли вам скучно, одиноко, тревожно?
- В моей долгой жизни бывало всякое, но депрессивному состоянию я не подвержен, скучать – любимая работа не даёт, а от тоски есть главное лекарство – любимая женщина! Это лучшее из всего того, что создала природа по божьему велению, - сказал я Феликсу и, извинившись за прерванный разговор, обратился к Хрюкину:
- Василий! Мы тебя убаюкали своими разговорами? Чего молчишь? Почему лежишь?
- Я жду свою женщину и слушаю ваши разумные разговоры. Интересно вы рассуждаете! А лежу не случайно. Вот придёт Галька, посмотрит на меня и начнёт жалеть: «Бедненький ты мой! Что болит? Какая температура? Что врач говорит?»
А я тут лежу чистый, красивый, в новой рубашке, да приятным запахом от меня несёт… Там чей-то одеколон на полке стоял, так я обшикал себя, вы уж не обижайтесь, что не спросил разрешения.
- Василёк! «Тебе нравится такой запах?» — спросил я.
- Очень нравится! Французское производство, видно. Там не по-нашему написано.
Мы с Феликсом переглянулись.
- Приятно, когда у человека хороший вкус, - сказал я. Хотел ещё пару слов добавить, но не успел… В двери кто-то несколько раз громко стукнул и затаился.
— Это моя Галька ко мне пришла! – радостно сказал Василий.
- Василий Иванович, если судить по стуку, — это не к вам пришли, а пришли за вами! Поверьте мне, как юристу, - пояснил осмелевший Феликс.
И тут в распахнувшуюся дверь с ведром, щёткой и тряпками вошла санитарка Шура Мурзина. Оглядев палату, увидела лужу под умывальником, оскалилась и прорычала:
— Это какая здесь наделала лужу «Шаг вперёд и два назад»? Щас обход будет! Что я доктору скажу? Опять мне хирург Рубайло объявит «благодарность» с последним предупреждением! Это Хрюкин, твоя работа. Как явиться ко мне в гости, в клизменную, лампочку вкрутить, так не дозовёшься, - подбоченясь и выставив арбузные груди, возмущалась Мурзина, а портить воздух соляркой, да железяки разбрасывать — это он умеет. Мужики пошли… Ни в Красную Армию, ни куда подальше…
- Ривкин — скромный, Хрюкин — вялый, Петров — слабый…
- Простите, госпожа Мурзина, я с вами вольной борьбой не собираюсь заниматься! – выразил я своё мнение… Из чего вы сделали вывод, что я слабый?
- Петров! Вы уже обиделись и сразу же — «госпожа Мурзина»! Никакая я не госпожа, а просто — женщина! Свободная женщина! Где мужика найдёшь в наше время? Молодые, благополучные — дома на диване у телевизора пиво пьют, а мужики зрелого возраста от семейного счастья прячутся в гаражах с друзьями-собутыльниками. Где их найти, хоть каких, завалящих? Здесь три мужика на всё отделение (если пациентов не считать), да и те — хирурги. Чего с них возьмёшь? Они жёнами повязаны, да ещё «Клятвой Гиппократа»! Я понимаю, что доктора отговариваются «медицинской этикой», мол — «ни-ни»… ни с кем… Я же понимаю — они все женские потроха изучили, ковыряясь в них ежедневно, и им не интересно «повторение — мать учения»! Вот так получается: во всём отделении не с кем служебный роман закрутить…
Дверь распахнулась. Как вихрь степной, в сопровождении сестры ворвался хирург Рубайло.
- Петров! Как температура?
- У меня — тридцать три и две десятых, в палате — двадцать пять.
- Хорошо. Пока не сравнялась с комнатной.
- Доктор, что мне посоветуете относительно температуры?
- Я хирург, а не теплотехник.
- А что мне делать?
- Не измеряйте, спокойней будет… Меньше знаешь — крепче спишь! Само уладится.
- Хрюкин! Как дела? Трактор на ходу?
- Да отвлекают гады…
- Покажите язык.
- Причём язык-то, вы мне грыжу ремонтировали.
- Она дала осложнение, болтаете много!
- Ривкин! Почему лежите?
- Так я в больнице, после операции…
- Ходить нужно! Нечего лежать.
- Так больно, доктор…
- От лежания яички могут прирасти к спинномозговой системе и потеряют половую активность. Ещё больнее будет перед женщиной… Двигаться нужно, двигаться.
- Я вас понял, доктор, сейчас пойду…
Когда за доктором закрылась дверь, мы удовлетворённо расслабились. Хирург Рубайло пролетел, как вихрь степной, облагородив нас оптимизмом.