Мгновения конкисты. глава шестая

                6

        Тропа пошла в гору и Гахари тяжело дыша и обливаясь обильным потом не выпускал, с силой тянул за собой беспомощного Гуакана, а второй рукой придерживал меч, чтобы не очень раскачивался на поясе и не бил по голым ногам. Гахари всё время напряжённо прислушивался к лаю собак, что слышался, казалось, со всех сторон. К грозным выкрикам и грубому матерному слову конкистадоров. К громко звучавшим в лесу, отчаянным воплям беззащитных индейцев, которых отыскали вражеские собаки. Вдруг Гахари резко остановился, несколько секунд застыв на месте, прислушался. И очевидно услышал то, чего боялся услышать, быстро засуетился, подталкивая равнодушного Гуакана к большому разлогому с густой кроной дереву.
        - Лезь!.. Лезь скорее! Нельзя тратить ни секунды - за нами идут собаки! - обеспокоено заговорил Гахари, подсаживая ослабевшего брата на нижнюю ветвь.
        Гуакан машинально перелез с одной на другую повыше, как-то небрежно стал и снова, как в сон, углубился в свои чёрные страшные мысли. Гахари ловко взобрался на дерево, удобно примостился над головой брата и сквозь густую листву увидел, как из-за поворота тропы выскочил индеец. Он во весь дух промчал под деревом, и исчез за зеленью густых кустов. И только он пробежал, как на дорожке появилось два здоровенных пса. Они опустив морды к земле громко лая мчались следом за туземцем. Не успели ещё собаки исчезнуть из виду, как послышался топот копыт и на тропу выехал Альварес. Он, прислушиваясь к лаю псов, ехал за ними, а сам чему-то улыбался.

        Блуждающий взгляд Гуакана случайно остановился на всаднике, а увидев его, такое знакомое, красивое улыбающееся лицо так и прикипел к нему глазами. Моментально в мозге индейца восстали ужасные по-садистки жестокие  картины убийства его дорогих маленьких ни в чём неповинных деточек и своей единственной, пылко любимой жены. Ноздри его нервно задрожали, губы растянулись в страшной улыбке, и всё лицо исказилось, отображая всю ту страшную безграничную ненависть, которую он моментально ощутил к этому молодому, чему-то радующемуся мужчине. Гуакан сейчас люто ненавидел его каждой клеточкой своего тела, каждой фиброй своей души и ощутил, как неведомый им до сих пор, страшный яростный гнев стремительной волной полностью заполонил его душу, зажёг мозг неудержимой жаждой мести. Глаза его вспыхнули зловещим блеском и Гуакан ни мгновения не раздумывая с громким звериным рыком бросился с ветки прямо на голову проезжающему под деревом конкистадора. Конь испанца с перепугу шарахнулся в сторону, но Гуакан уже крепко обхватил голову Альвареса защищённую стальным шлемом и повалились они вместе на землю. И как раз в тот самый миг, когда они падали с коня, Гуакан вдруг понял, что голыми руками он ничего не сможет сделать, что он не сможет причинить вреда этому закованному в железный панцирь врагу. И вдруг краешком глаза заметил старенькую, но крепкую на вид палицу, которая лежала на краю тропы под кустом. Очевидно выброшенную или оброненную в спешке кем-то из индейцев. Гуакан тут же выпустил испанца, а ударившись о землю, мигом перекувыркнулся через голову, схватив в руки палицу и мгновенно вскочил на ноги. Альварес также срываясь с земли на ноги, попытался выхватить меч, но ощутив резкую острую боль в ноге, громко ойкнул и как подкошенный повалился на бок. Именно в тот самый миг, когда Гуакан с невероятной силой, неизвестно откуда взявшейся и моментально налившей его мышцы, обрушил мощнейший удар палицей по шлему конкистадора и тем самым ускорил его падение.

        - Это тебе за дочь! А это тебе за жену! А это тебе за сыночка головорез несчастный! Проклятая тварюка! - приговаривал Гуакан и что было сил лупил по голове ничком упавшего врага.
        Гуакан обезумел от ярости. Пылал сейчас только одним желаниям – это убить, раздавить, растоптать, стереть в порошок, в конце концов, этого жестокого, ненавистного врага, который причинил ему такое страшное горе и адские мученья. Но как на беду: то ли палица была из мягкой породы дерева, то ли сталь была очень крепкая, но как бы то там ни было, а на шлеме от этих страшных ударов оставались только небольшие вмятины. Гуакан видя это, чуть не заплакал от своих тщетных попыток убить ненавистного врага. Бросив палку, он ухватился руками за шлём, чтобы сорвать его, и разбить незащищенную голову лежащему в беспамятстве конкистадору. Два раза с силой дёрнул его на себя, но эти усилия были напрасные - шлём был застегнут кожаным ремешком под подбородком. Немного не воя от такой тщетности своих усилий, индеец быстро охватил руками открытую шею Альвареса, сильно сжал руки, желая удушить ненавистного врага. Но желанию Гуакана не должно было сбыться, так как в этот самый момент на тропе появился на плюгавой шкапчёнке Торес и увидев индейца быстро выстрелил из мушкета. Пуля навылет пробила плечо Гуакана не зацепив кости. Он правой рукой резко ухватился за жгучую рану и только лишь сейчас в шаге от лежащего Альвареса заметил его меч, который тот падая выпустил. С воплем полным злобы и отчаяния повернулся он к Торесу, помешавшему ему осуществить свой план мести. Толстяк не спеша осторожно приближался, быстро ворочая головой осматривался вокруг, опасаясь того, что могли быть ещё где-то запрятавшиеся в кустах индейцы. Вдруг затрещали ветви и с дерева слетел Гахари. Торес с силой натянул поводья, что аж конячка высоко задрав голову сделала два шага назад, в момент выхватил меч и быстро испугано вертел головой озираясь вокруг ожидая нападения из кустов, плотно растущих по краям тропинки.

        - Убегаем! - крикнул Гахари и, крепко, схватив брата за здоровую руку, с силой потянул его за собой в кусты.
        Торес, опасаясь засады, не погнался за индейцами, а неторопливо подъехал к распластанному на земле конкистадору. Спешившись с коня, внимательно взглянул ему в лицо, тот стал приходить в себя и открыл глаза.
        - О-о-о! Альварес, какая приятная встреча! - с напускной манерностью заговорил Торес и даже слегка поклонился. - А я то думаю, кого это здесь краснокожие с такой охотой принялись убивать.
        - Да, спасибо тебе большое, Торес, я всегда буду помнить, что ты мне жизнь спас, - с торжественными нотками в голосе проговорил Альварес, и благодарно улыбнулся. - А я вот, неудачно упал с коня и, вроде как, ногу поломал. Болит так, что нельзя даже пошевелить. Ещё раз благодарю тебя, Торес, за то, что выручил меня с такого переплета.

        - О-о, не стоит это никакой благодарности, сеньор, - быстро и с какими-то неприятными нотками в голосе заговорил Торес. - Если бы я только знал, что это именно вы изволили здесь растянуться на травке, то тогда бы я не спешил, и не помешал бы этим краснокожим обезьянам. Будьте уверены, я дал бы им возможность, к полному их удовлетворению, ухайдокать славнейшего сеньора. Да, жаль, что всё так вышло, но незачем понапрасну сокрушаться, так как это дело вполне поправимое. Ведь, правда, Альварес - это всё можно легко поправить. Так сказать, исправить ошибку, - хотя и улыбаясь, но с холодным злорадством в голосе говорил Торес, поднимая с земли обронённый Альваресом меч.
        - Ты что это, Торес, слегка мозгами повредился? Или утреннее солнышко тебе уже головушку напекло? А может ты из глубокого похмелья своих от краснокожих отличить не можешь? Во всяком случае, если это у тебя такие шутки, то они неудачные и неуместные! - с показной беззаботностью проговорил Альварес, а сам уже чётко понимал, что конкистадор говорит всё это на полном серьёзе.

        - Та, какие здесь могут быть шутки, сеньор? Как вы, глубокоуважаемый, уже сами, только что, могли убедиться, что сам!..  Сам Господь Бог желал, чтобы вы уже сегодня предстали пред его ясными очами. А меня так некстати дьявол принёс, и всё испортилось, пошло не по плану. Я даже не сомневаюсь в том, что и вы, сеньор, конечно же, тоже, хотели бы поговорить с самим Господом Богом. Правда? Ведь честь-то какая! А тут, как на беду, я припёрся. Смиренно прошу меня извинить, - при этих словах Торес криво усмехнулся каким-то своим мыслям и дальше продолжил говорить, но уже простым таким тёплым приятельским тоном, как будто речь шла о чём-то очень незначительном: -  Да не сокрушайся так сильно, Альварес, не грусти
- я только на минутку оттянул твоё путешествие на небеса. Прости, буквально через несколько мгновений я всё исправлю. Всё сейчас устрою по Божьей воле. Так как больше всего на свете боюсь идти против воли нашего Господа Бога. А ты не переживай, я всё проделаю в лучшем виде. В этом ты можешь полностью на меня положиться. В одном даже могу тебя твёрдо уверить: мучиться, по крайней мере, долго не будешь. Хотя и говорят, что мучения очищают душу, но прости, у меня катастрофически не хватает времени, сделать тебе такое удовольствие. Так что - извини, придётся тебе удовлетвориться быстрой и на жаль малоболезненной смертью, - с явным пренебрежением в голосе закончил Торес, неторопливо подступая к лежащему на земле Альваресу.

        - Ты что, Торес?... Не проспался ещё после вчерашнего? Да понимаешь ли ты, грязный каторжанин, что тебя ожидает, за убийство испанского дворянина?! - напористо заговорил Альварес, грозно сверля его глазами, а сам почувствовал, как неприятный легкий холодок шевельнулся в груди.
        - Та начхал я, чтобы не сказать откровеннее, на твоё бедное… нищее дворянство, которое привело тебя сюда, в эту глушь, на самый край света, в надежде разбогатеть. Ты вчера, Альварес, имел такую неосмотрительность и с дерзким неуважением говорил со мной при свидетелях. Неужели ты, молокосос слабоумный, думал что меня: Тореса из Сарагоса, пусть даже и пьяного, можно без последствий для себя в шуты пошить? Неужели ты, молодой самовлюблённый козлик, даже на мгновение смог себе вообразить, что меня можно выставлять посмешищем перед всеми товарищами? И это меня - Тореса из Сарагоса, грозу воров и мошенников! Которого трижды... только представь себе - трижды осуждали на смертную казнь и все три раза я её удачно избегал. Разве можно из меня делать посмешищем?! Неужели ты, придурок, мог даже на мгновение допустить себе мысли, что я прощу тебе такую наглость, такое дерзкое неуважение? Ты обречён, мальчик! Молись! если можешь! - твёрдо закончил Торес, и резко взмахнул мечом.

        Альварес быстрым движением откатился немного в сторону и в тот самый миг меч с силой вонзился в землю на том месте, где только что он лежал. Но Торес мгновенно среагировал на это: быстро ступил шаг вперёд, схватив рукоять меча двумя руками, так что остриё меча было направленно перпендикулярно к земле и, с сверху вниз, ударил Альвареса в грудь. Удар был большой силы, острие пробило панцирь и вогналось в тело. Молодой конкистадор вскрикнул от боли, откинулся и снова потерял сознание.
        - А теперь направляйся, остолоп, прямиком в ад. Ты никогда, дурак, не понимал, что к воловьей силе, нужно ещё хоть немного ума и хитрости иметь, - говоря это, Торес потянул меч к себе, но он не поддался, вроде как заклинился в панцире.
        - Ну, что же, раз не хочешь его отдавать, то пусть он так в тебе и остаётся, - пробормотал Торес, и испуганно стал озираясь на все стороны, так как послышалось ему, что будто кто-то приближается по тропинке.
        Не заметив ничего подозрительного, он быстро вскочил на конячку, снова пристально осмотрелся, и не спеша поехал куда-то по тропинке, в высшей мере довольный проделанной работой.

        А тем временем Гахари с Гуаканом во весь дух бежали по тропике на гору и уже, казалось, были недалеко до того места где, по мнению индейцев, они могли бы почувствовать себя в полной безопасности, и считать себя спасенными. Как вдруг, недалеко позади, они услышали грозный лай злобных собак. Оглянувшись, увидели двух огромных псов, которые, легко перепрыгивая через камни, стремительно неслись прямо за ними. Гуакан сразу же узнал тех самых двоих из трёх псов, которые некоторое время назад, на его глазах разодрали его молоденькую племянницу и почувствовал, как в груди всё похолодело, а ноги почему-то моментально вроде как затерпли, сделались совершенно бессильными.
        - Быстрее, быстрее, Гуакан, не останавливайся! Нам бы на тот выступ скалы успеть выбежать, на неё ведёт только одна тропинка, - быстро говорил Гахари, снова крепко ухватив брата за руку и, что было силы тянул, за собой.

        Гуакан, как только услышал уже почти за самой спиной грозное рычание и клацанья зубов собак, то сразу же остановился. Вмиг развернулся и увидел, как взметнулся в воздух, в мощном прыжке, большой черный пес. Гуакан как-то машинально, даже неожиданно для себя, успел схватить его на лету руками за шею. Собака с силой ударила передними лапами ему в грудь, и они упали на твердую дорожку, сцепились в отчаянном поединке, зверь и человек. Гуакан видел перед собой свирепые, налитые кровью глаза собаки, открытую рычащую пасть с большими острыми клыками, которые звонко щелкали, почти перед самым его носом. Ощущал на своём лице его теплые неприятные выдохи. Гуакан в горячке сразу даже не почувствовал боли в раненном плече, крепко держал пса за шею и что было силы душил его. Пес сатанел от злости, рвал большими когтями своих сильных лап, голую грудь туземцу, и всё старался дотянуться и вцепиться ему в горло. Гуакан с неприятным холодом в душе понял, что недолго сможет удержать, эту большую сильную собаку - раненная рука уже очень болела и только страх, что через мгновение, большие клыки людоеда вопьются ему в горло, придавал ему силу.

        Увидев это Гахари не растерялся, вмиг выхватил меч из ножен и улучшив момент, когда чёрный пес был уже сверху брата и зубами хватал за крепко державшие его руки, с силой ударил острым мечом по спине. Немного не перерубив на две половинки и моментально развернувшись на месте, рубанул по голове второго пса, который как раз подскочил к нему. Громко пронзительно-жалобно заскулил раненный пёс, упав на тропинку и попытался было встать, но не смог – рана была глубока и смертельна.
        - Я убил их! Я поубивал их! - гордо задрав голову к небу, во весь голос заорал Гахари, и с радость стал бить себя кулаком в выпяченную колесом грудь. - Смотри, брат Гуакан, они умирают! Один уже мёртвый. Я поубивал их!
        Лишь только Гуакан встал, как на тропе появилось двое конкистадоров, что верхом ехали за собаками. Они пришпорили коней, спешили к месту схватки индейцев с псами. Гуакан и Гахари сбежали с тропинки и бросились просто по крутому склону на гору. Что было сил спасались братья, сердца их немного не разрываясь, бешено колотились, а испанцы их довольно быстро настигали.
        - Быстрее, брат, быстрее! Ещё немного! – во весь голос кричал, задыхаясь Гахари и рванулся из последних сил к недалекому, густому кустарнику, отчётливо слыша уже почти за самой своей спиной лошадиное фырканье и со злым отчаянием подумал: - „Мы уже не успеем добежать к кустам. Это уже конец! Конец!!! Неужели нет от этих жестоких людей спасения для индейцев? Неужели нет?”.

        Лихорадочно торопясь как-то неосторожно зацепился Гахари за камень, с разгона полетел на землю, и потянул за собою Гуакана. - „Это конец! Конец! Конец!” - с тяжёлым отчаянием, что рвало его душу, подумал Гахари, увидев краешком глаза, в пяти - шести метрах от себя конкистадора, который ехидно улыбаясь, направляя на них лошадь, поднял меч для удара. Сорвавшись с места индеец, из последних сил бросился к кустам.
        - Конец, - прошептал Гуакан и как-то вдруг душа его преисполнилась сплошным равнодушием, будто бы не он должен был вот прямо сейчас умереть, а кто-то другой, чужой, далёкий, да и не интересный ему человек.
        И в эту самую секунду, вдруг, из кустарника высунулось до двадцати воинов индейцев, вооруженных луками и копьями и сразу же выпустили в конкистадоров десятка полтора стрел. Одна, из них попала переднему испанцу прямо в горло он, обронив меч, высоко задрал подбородок кверху, схватился двумя руками за стрелу и, качнувшись в седле, упал с лошади на землю. Второй, увидев это, второпях развернул коня и, вогнав животному в бока шпоры, быстро удалялся. Индейцы посылали ему вдогонку стрелы, но уже было слишком далеко. Радостные лица были у туземцев, они громко смеялись, обнимались, подпрыгивали, хлопая в ладоши, вообще вели себя как дети. Искренне радовались своей победе, хотя бы и над двумя испанцами, ведь до этого времени их считали совсем непобедимыми.

        - Спаслись! Спаслись! Спаслись, - как сумасшедший шептал Гуакан и вдруг горькие слёзы, крупные как горох, потекли с его глаз. Он уткнулся лбом в землю и, горько рыдая, негромко шептал: - Спасся! Спасся – а зачем? Зачем спасся - когда вся семья моя погибла? Зачем? Зачем мне эта ненужная жизнь? Чтобы только ужасные воспоминания о жестокой смерти родненьких деток и любимой жены всё время терзали мне сердце? Чтобы эти воспоминания острыми железными зубами рвала мою душу? Или для того, чтобы я возненавидел себя за то, что в тот момент ничего не смог сделать? Не смог защитить их. Зачем мне эта жизнь?!
        - Успокойся, Гуакан. Мы остались жить, чтобы отомстить за безвинно убитых наших родных! Мы остались жить, чтобы уничтожить этих захватчиков! Мы должны выгнать этих поработителей с нашей земли. С НАШЕЙ земли! Мы должны это сделать ради детей наших, и ради будущих поколений. Иначе ни нам не будет счастья в родном крае, ни нашим потомкам.