Тэффи, самая добросердечная из охотничьих собак

После того как дверь захлопнулась, в доме стало совсем тихо и темно, если не считать новогодней ёлки, которая все ещё излучала слабое свечение продолжая поблёскивать в робких отголосках уличного освещения.
Тэффи слышала, как трость «Дорогого» отстукивала чечётку по крутым деревянным ступеням, как Ева и Мишель радостно сбегали на улицу, прочь из квартирного душного сумрака, также до неё доносилось лёгкое шуршание кренолиновых юбок «Дорогой», но сегодня происходящее за дверью её нисколько не интересовало.
Она не думала возмущаться тому, что сегодня её не взяли на прогулку. Остаться в одиночестве дома, вот о чём в преддверии нового года, по-настоящему сильно, мечтала маленькая, кудрявая собачка. Ведь даже собакам известно, что канун нового года — это время чудес. А ей сегодня было нужно именно чудо, ну или что-то вроде того.
— Ну всё, на стене висит единственная белая бумажка! А это значит наконец-то настал вечер последнего дня в году. Если книги, которые перед сном читали Мишель и Ева, не врут, то именно сегодняшний вечер бывает полон чудес и волшебства. — Сейчас самое время для спасательной операции, — взвизгнув от радостного нетерпения, подумала про себя добросердечная Тэффи. В тот же миг она замерла, словно в испуге. Ей вдруг показалось, что хозяева могли её услышать. А услышав, наверняка вернулись бы за ней, что уж точно не входило в её планы. Неслышно, насколько позволяли отросшие за зиму когти, она подошла к двери и прислушалась: в подъезде стояла удивительная, почти сказочная тишина.
— Ушли, стало быть. Ну вперёд! Время ждать не станет, — с такими мыслями она решительно направилась в кабинет своего хозяина.

Девочка породы Лаготто-романьоло была не в меру сердобольным существом. Как только её маленькие глазки-угольки лишились плёнки, она увидела мир в том свете, в котором его видят, пожалуй, только святые.
С глубокого щенячьего возраста она испытывала непомерную жалость сначала к своей матери, старой тощей суке, на которой за раз повисало до десяти её братьев и сестёр. Но одновременно, и с той же силой она переживала за висевших, что с грохотом падали на паркетный пол, в тот момент, когда мать вдруг решала сменить своё местоположение. Их визг, а точнее писк рождал в Тэффи столько тревоги, что она совершенно не могла усидеть на месте. Она тотчас бежала в «кучу-малу» в тщетной попытки хоть кого-то спасти от падения. 
С каждым днём поводы для беспокойства только увеличивались. Сначала она увидела как тонюсенькие белые иголки в розовых щенячьих ртах оставляют на материнских сосках крохотные ранки. Затем, по напряжению маминого тела, она понимала, что эти ранки приносят несчастной довольно ощутимую боль. Именно поэтому когда у неё самой появились зубы, она изо всех сил старалась не кусать мать и недовольно рычала, если видела, что другие не проявляют должной осторожности. 
Когда Тэффи заметила, что и она, и её братья и сёстры подросли, то стала переживать хватит ли им места, а главное будет ли вдосталь пищи. Она часто подмечала, что мать ест мало оставляя лучшие куски щенкам. От чего бока её заметно ввалились, а кожа висела будто растянутый свитер. На фоне резвых упитанных щенят, мать выглядела сильно истощённой и очень уставшей. 
По мере того, как двигался по бумаге красный квадратик, выделяя то одни, то другие точки, Тэффи росла, а постоянные переживания превращали её в меланхолично–задумчивое, вечно что-то созерцающее существо.
Возможно именно по этой причине её долго не могли продать. Всем хотелось получить задорного, смешного щенка, а не носастого мохнатого сфинкса. Поэтому, чем дольше она оставалась с мамой, тем больше горестной задумчивости выражала её кудрявая мордочка. 
Она видела многое, понимала ещё больше, но ни выразить, ни что-то изменить в своём бытие она не могла.
Тэффи пришлось наблюдать последствия целых девяти исчезновений. Ей казалось, что она никогда не забудет как её мать искала подросших щенят, которые один за другим стали исчезать из большой светлой и просторной комнаты. Уже после второго исчезновения, она рычанием, похожим скорее на громкое мерное, ворчание, встречала каждого, кто входил к ним. Она больше никому не доверяла стараясь не оставлять свою несчастную мать в одиночестве. 
Но затем... исчезла она сама.
Это произошло в тот день, когда на улице было очень морозно, а с огромного белого нечто, кружась, падали холодные пушинки, совсем как тогда, когда её брат своим выпирающим клыком порвал перину, служившую им для сна. Однако хлопья эти были совсем иного свойства. Те, что из перины, вызывали зуд в носу и непреодолимое желание чихнуть, а эти, уличные, — исчезали, как только опускались на нос. От них было мокро и холодно, а ещё они очень необычно пахли. Они несли в себе целую смесь запахов. Где ощущался аромат свежего ветра, что запомнился ей навсегда, он часто подувал из открытого настежь окна комнаты, где жила она со своими братьями, сёстрами и мамой; жар палящего солнца, как тот, который вероломно заполнял их комнату летнем погожим днём; ледяной дождь, что как-то настиг их с мамой на улице; и было что-то ещё, чего она никак не могла определить. Но это что-то заставляло её дышать более размеренно и глубоко. 
Впервые увидев «Дорогого» она мгновенно прониклась к нему симпатией, от него вкусно пахло чем-то ей неведомым, и запах этот вызвал в ней сильнейшее чувство голода. Всю дорогу она сидела у него за пазухой буквально чувствуя как поднывая урчит её пустой живот.
Опасаясь простудить щенка, мужчина бережно прижал его к себе, застегнув своё серое пальто на все пуговицы. Тэффи было тесновато, но всё же она не смогла удержаться от любопытства и высунула свой чёрный бархатистый нос на улицу. Слушая уличный шум и глядя по сторонам, девочка породы Лаготто-романьоло ощущала горячее клубообразное дыхание нового для себя человека. Впитывая его запах, боком чувствуя равномерное биение сердца она совсем перестала тревожиться. Наоборот, с каждым шагом ей становилось теплее и спокойнее рядом с ним. Так хорошо ей было только с мамой, о которой она решила больше не думать, потому что к этому времени уже успела усвоить некоторые законы жизни: сразу поняв, что уж если она покинула комнату в ошейнике, да ещё в сопровождении огромного серого пальто, то вернуться обратно ей было не суждено.
Вот о чём она точно не догадывалась, так это о своей роли в судьбе этого человека.
А меж тем, мужчина за пазухой у которого сидела прекрасная Тэффи, был взволнован как мальчишка, чья детская мечта почти осуществилась. С детства грезя о собаке, он совсем немного завидовал своему отцу, у которого был верный охотничий пёс. Пёс этот был взрослым и невероятно умным, но его – ушастого пацана с чернильными ладонями, он никогда не признавал, что было очень обидно. И лет в шестнадцать, когда все попытки подружиться с отцовским псом потерпели фиаско, он пообещал себе, что непременно заведёт свою собаку, как только у него появятся дети. Он не хотел, чтобы и они страдали от собачьей неприязни. Сейчас, когда Ева и Мишель немного подросли пришло самое время завести четвероногого друга. 
Он шёл по заснеженной улице, в его невысоких ботинках давно уже таял снег, крошево под ногами делало походку неуверенной, слегка пошатывающейся. Идти было трудно, но он этого словно не замечал вовсе. Временами он чуть не падал, но тем не менее шёл быстро, точно паря над снеговой кашей.
Позволив себе помечтать, он уже видел, как ранним прохладным утром с ружьём за спиной и верным четырёхлапым другом, идёт по полю к дальней опушке леса в твёрдой уверенности, наткнуться на что-то интересное. И это были не просто мысли, он будто бы это видел, слышал запах листвы после ночного дождя, чувствовал скользкую траву под ногами. Он вспомнил свою первую охоту с отцом.
Именно на ней он подстрелил ту утку, что была отнесена к чучельнику, а теперь красовалась в его кабинете. Конечно, в этом чучеле не было ничего особенного для других, но для него… эта несчастная утка казалась чем-то очень важным. Она будто открывала окно в прошлое, в то время когда ещё был жив и здоров отец. В ту жизнь, где мальчик, сделав первый точный выстрел стал мужчиной. Он вспоминал своё детство, такое счастливое и беззаботное. Картины прошлого, словно волшебный калейдоскоп кружили его в ритме никому неизвестного счастья.
Каким-то непостижимым образом, среди множества разных историй, характеров и судеб, на пути со множеством пересечённых и  параллельных дорог встретились два существа, которые как нельзя лучше могли дополнить друг друга. 
Тэффи, охотничья собака одной из лучших пород, обладала редчайшим характером, будучи против всяческого насилия над любым живым существом, она готова была охотиться ради защиты, но никак не с целью нападения. А её новый хозяин всем сердцем любил охоту, но не с целью добычи, а ради хорошей, интересной прогулки на свежем воздухе, пусть и с ружьём на плече, которое носил обычно только для вида. Ему, скорее нравилось чувствовать себя охотником, чем быть им по-настоящему.
Союз их был удивительно трогательным и столь же прекрасным. 
Ей шёл шестой месяц, когда «Дорогой» решился отправиться с ней на охоту. Ещё в начале пути он подметил, что его собака весьма необычное существо. На удивление, она была очень громкой, что для охотничьей собаки скорее большой минус, чем хоть какой-нибудь плюс. Этот отличнейший охотник бегала по лесу подобно дикому слону, пыхтела словно гигантский ёж, а ещё визжала и лаяла, чем наводила ужас на всё живое в округе. Уже через полчаса её хозяин не без удовольствия отметил, что вокруг них даже насекомые не летают, видимо мелкие козявки также поддавшись панике, разлетелись кто-куда.
Далеко Тэффи не убегала, держась всегда в пределах прямой видимости она часто оборачивалась, замирала и внимательно смотрела на хозяина, точно пытаясь прочитать его мысли. Видя как он за ней наблюдал, она интуитивно понимала, что он оценивал её. В такой ситуации любой желал бы показать себя с наилучшей стороны. Любой, но только не добрячка Тэффи. Да, безусловно ей тоже очень хотелось продемонстрировать хозяину свои природные охотничьи данные. Тем более, что пока они шли, ей удалось уже заметить и белку, и зайца, и даже барсука, но изо всех сил она старалась не выдать их присутствия, а по возможности и разогнать всех. Конечно делала она это не из вредности, просто она отлично понимала, что ружьё, висевшее за спиной у «Дорогого» стреляет. И скорее всего почти не оставляет шансов на спасение. А она всем сердцем любила каждое живое существо и никому не желала вреда.
К тому же, будучи очень молодой и чрезвычайно неопытной, не зная на что, или на кого собирался охотиться её хозяин, она видела потенциальную угрозу для каждой живой твари в лесу. Именно по этой причине она пыталась прогонять с дороги всех, кто попадался ей на пути. С некоторыми особями было совсем не просто договориться.
К примеру, с ежом вышло весьма забавно и неловко до ужаса. Они как раз пересекли мелкий ручеёк, увидев на пригорке, под извилистыми корнями дуба, большого ежа, она лаяла, визжала, прыгала вокруг него, да только всё напрасно — ёж был чистым снобом, не собираясь никуда уходить, он попросту свернулся в колючий шар. Тэффи раззадорилась настолько, что поскользнувшись на влажных корнях, угодила носом прямо в недвижимый игольчатый клубок. Конфуз был до того невероятный, что незадачливая охотница сама мечтала куда-нибудь спрятаться. Особенно досадно было то, что хозяин видел всю сцену от начала до конца. Долго и добродушно хохоча, он пытался объяснить бедной жертве, что негоже связываться с ежами. А когда всё же произошла историческая сцена встречи собачьего носа с иголками, он иронично заметил:
– Вот глупышка, кто же на ежей бросается, ну да ничего будет тебе наука.
В тот момент добродушная защитница всех живых существ на Земле искренне жалела только об одном, о том что она не умела говорить. Пристально заглядывая в глаза хозяина она искала понимания. А ещё ей не давала покоя боль. Исколотый нос нестерпимо саднил, заставляя жалобно повизгивать.
Сев возле неё, «Дорогой» достал белый платок с контурной вышивкой, бережно промокнув пару кровавых точек на чёрном, влажном носе.
Человек и собака долго сидели под злосчастным величественным дубом. Они смотрели на резвый мелкий ручеёк, на размеренные волны клевера, слушали дивное щебетание незримых пташек, думая каждый о своём.
В тот день, уставшие и счастливые, они вернулись домой только к ужину, а потом ещё в течении долгого времени не могли вновь отправиться на охоту.
Сначала хозяина задерживали дела компании, затем Ева заболела ветрянкой, заразился и Мишель, ну вот чего точно никто не ожидал, так это то, что безобидной детской болячке проиграет «Дорогой». И если у детей хворь прошла быстро, то их папа болел долго и тяжело.
В общем, всё лето семья Орловых провела в заботах, аромат которых сводил Тэффи с ума. Зелёнка и спирт, спирт и валерьянка… но самое ужасное было в недостатке прогулок. Долгие прогулки были физически необходимы её растущему организму, но тем летом она гуляла лишь по естественной необходимости.
Она затосковала, и дело было не только прогулках, она переживала за болеющих совершенно не зная как им помочь. Однажды она даже разучила «собачий вальс», чтобы хоть немного поднять всем настроение.
Безошибочно выбрав подходящий момент, Тэффи произвела настоящий фурор. В час, когда вся семья собралась в гостиной за чаем, когда ставшая привычной тишина нарушалась лишь тонким позвякиванием фарфора, кудрявая, озорная собачонка вышла на середину ковра, села на задние лапы и взвизгнув так, будто ей отдавили хвост, встала на задние лапки и пустилась в пляс под весёлую, лишь ей одной ведомую, музыку. Тишина была взорвана задорным детским смехом и звонкими аплодисментами. Ева и Мишель спрыгнув со своих мест тоже пустились в пляс, «Дорогой» и «Дорогая» без устали хлопали в ладоши, позабыв про чай.
Тем вечером мрачная усталость надолго оставила квартиру в доме на набережной.
А буквально на следующий день случилось чудо. Наглухо закрытые окна вдруг распахнулись, в кабинет хозяина ворвался свежий ласковый, речной ветер. Он тотчас защекотал нос, заставил вдохнуть полной грудью и практически взбудоражил всё до чего успел дотронуться: встрепенулась занавеска, зашевелились комнатные цветы на подоконнике, в вазочке на секретере зашуршал сухостой, ветер слегка потрепал лежащие на столе бумаги и унёсся прочь в детскую. Вслед за ним в кабинет пробрался солнечный луч. Лёжа на своей огромной перине Тэффи видела, как этот прожорливый толстяк поглощал каждый миллиметр зелёного паласа, быстро подбираясь к её носу. И тут случилось совсем уж невероятное…
В тёмной прихожей скрипнул сейфовый замок. Она слышала этот звук лишь однажды, но сейчас безошибочно поняла в чём дело.
Мгновенно вскочив со своего лежака, Тэффи опрометью бросилась в прихожую. Увидев «Дорогого», она радостно завиляла хвостом, запрыгала на задних лапах и с визгом стала тыкаться носом в кожаные сапоги хозяина. Его шерстяной костюм опьяняюще пах лесом, обещая добрую прогулку и новые впечатления. Но стоило «Дорогому» одеть патронташ, а на плечо повесить ружьё, как радости у Тэффи поубавилось, уж очень не любила она этой штуки. Ей почему-то казалось, что оно, само по себе, уже пахнет бедой.
Путь до леса они проделали быстро, незаметно для себя миновав набережную с шумной, быстрой рекой, поле, на котором уже начали вырастать стога сена, и  маленькую заброшенную ветряную мельницу, что стояла у самой кромки леса и казалось, угрожала ему своими лопастями.
В лесу уже угадывалось лёгкое дыхание осени, листва на деревьях больше не обладала ярко-зелёной окраской, трава стала чуть жёстче, а земля более влажнее. Но жизнь в лесу совсем не изменилась: животные, птицы и насекомые как и прежде находились в постоянном движении, словно само время задавало ритм их жизни.
Человек и собака медленно продвигались в глубь леса, стараясь не пропустить ничего интересного. В этот раз добрая собачка оттенка шоколада вела себя более смирно. Возможно ежовая наука ещё была свежа в её памяти, а может быть она просто стала больше доверять своему хозяину.
Но вот, влекомая незнакомым запахом она убежала далеко вперёд, туда где сквозь высокие ели и дубы проглядывало чистое, голубое небо. Она уже хотела выйти на плешину, как увидела её. Почти на самом центре лесной плеши стояла крупная, огненно-рыжая лисица, совсем как та, что была нарисована в детской книжки. По всей видимости лисица сама на кого-то охотилась, от чего и потеряла известную всем осторожность.
В ту же секунду Тэффи замерла на том месте, куда опустила правую переднюю лапу, её кудрявая шёрстка вздыбилась став почти прямой, а затем вновь собралась в тугие пружинки. Простояв так некоторое время она пыталась определить как ей поступить. Вариантов у неё было не много, точнее всего два: либо спугнуть лисицу, либо побежать к хозяину и отвлечь его. А вместе с тем её мучило осознание того, что если она оставит лисицу в покое, то та, пожалуй, съест кого-нибудь — а это было жаль. Хотя понятно, конечно, что лисица тоже должна что-то кушать.
В общем в голове у нашей добрячки воцарился кавардак. Повинуясь инстинкту и обернувшись назад, туда, где по её ощущения должен был находиться «Дорогой», она не увидела ровным счётом никого. Уступив лисицу и её бедную жертву естественному отбору, она сломя голову бросилась на поиски хозяина.
Долго искать его не пришлось. Идя следом за своей охотничьей собакой, «Дорогой» тоже увидел лисицу, и сейчас лёжа за кустами можжевельника наблюдал за ней.
Когда Тэффи заметила «Дорогого», она испугалась. Первой её мыслью было:
— Не может быть, неужели я всё пропустила и он уже прицелился в плутовку. Только не это! — она почти кричала внутри себя.
Присмотревшись повнимательнее, она увидела чёрный отсвет двустволки с янтарном прикладом на фоне белой берёзы.
Увиденная картина её обрадовала и в то же время озадачила. Возможно ли, что её хозяин любил жизнь больше чем то, о чём она боялась даже думать?
Подойдя к хозяину на «мягких лапах» и вытянувшись подле него, она лизнула его в щёку, от чего на языке тот час возник синтетический привкус парфюма
Повернувшись к ней, «Дорогой» сказал негромко:
— Видела… какая же красавица! Ну не могу я охотится на такую красоту, с детства не получалось. — Интересно, кого она выслеживает. Из-за ёлки не видать ничего. — Смотри, смотри как припустила, видимо, побежала за кем-то. Эх, жаль её добычу, хоть и понимаю, что ей тоже кушать хочется. — И вот, понимаешь, штука какая интересная, жизнь наша. Вот лисица, она ест всё что поймает. Скажешь, плохая она. Ан нет. Если, скажем, она зайцев жрать перестанет, и тоже самое сделают все остальные хищники, то знаешь что в лесу начнётся… эти ушастые станут терроризировать всю округу. Так что лиса полезная живность, однако.
— Признаюсь тебе, никудышный из меня охотник. Отец мой был матёрый добытчик, никогда без дичи домой не приходил. — Меня приучить пытался, да только без толку. — Мне всегда было жаль любую живность, я даже утку подстрелил совершенно случайно, и не от того, что не меткий, а потому, что по-другому в тот момент нельзя было. — Помню, отец мной до того гордился, что заказал у таксидермиста её чучело. И, представляешь, подарил мне на день рождение. — Это был самый страшный, самый плохой подарок за всю мою жизнь. — Всякий раз, когда смотрю на эту утку сердце кровью обливается. А вдруг, она к утятам своим летела, или скажем, выбирала место для кладки яиц. А я… — он запнулся не закончив мысль, будто слова застряли где-то глубоко внутри него.
Всё это время Тэффи лежала неподвижно. Её маленькие тёмные глазки смотрели на хозяина с любовью и преданностью. Она была необычайно счастлива, ведь теперь она знала наверняка, что её хозяин любит жизнь больше.
«Дорогой» поднялся с травы и сел на поваленное покрытое мхом дерево, которое было настолько широким, что напоминало диван зелёного бархата.
— Смотри какое роскошество, — задорно, почти ребяческим тоном произнёс человек в шерстяном охотничьем костюме, похлопывая по бревну. — Ко мне, залезай сюда.
Когда Тэффи устроилась рядом с хозяином, тот продолжил свою мысль:
— Знаешь о чём я мечтаю, когда вижу эту несчастную, чтоб в один прекрасный день она ожила и улетела из нашей квартиры. — Я ведь с тех пор больше никого не подстрелил. Продолжая с отцом стрелять по банкам, я наотрез отказался ходить с ним на охоту, — он говорил и говорил, словно желая выговориться за всё то время, что ему приходилось молчать. А собака, положив голову ему на колени слушала не шевелясь.
— Тогда мне казалось, что он издевается надо мной. — Я часто кричал на него за то, что он в очередной раз пытался меня взять с собой на охоту, а он, с досады, наверное, называл меня «хлюпиком». — Это теперь, когда у меня уже свои дети, я знаю, что такое изо всех сил стараться приобщить своего ребёнка к тому, что интересно тебе. Я и ружьё его ношу с собой на прогулку как дань памяти и уважения. — Его не стало, когда мне не было и семнадцати, а с его уходом ушли и его увлечения. Даже его собака пережила его всего на неделю. У меня от него не осталось ничего, кроме вот этого ружья, — он указал рукой в сторону берёзы. — Понимаешь, вся его жизнь, все его увлечения, интересы прошли мимо меня, исчезнув совершенно бесследно. — Вот и утка эта, казалось бы, чего проще, выбрось и забудь. А я не могу, так уж получается, что это единственная ниточка, что связывает меня с отцом, — с этими словами он вздохнул и умолк.
Человек и собака ещё около часа сидели на поваленном дереве впитывая дыхание самой природы, изучая иную – лесную жизнь.
Рассказ хозяина долго не шёл у Тэффи из головы. Теперь, когда она сидела в его кабинете, то часто поглядывала на утку, точно пытаясь угадать, может ли та ожить и улететь.
И вот, одним зимним вечером, абсолютно неожиданно для себя, она получила ответ. Тогда за окном бушевала непогода, ветер яростно звенел в окнах, снег мелким крошевом метался в тусклом свете фонаря, а дети сидя в гостиной читали книгу. Лёжа на перинке в хозяйском кабинете, она украдкой поглядывала на полосу мягкого света, которая струилась через приоткрытую дверь, а потом, будто воришка застигнутый врасплох, вскочила с места и пулей ринулась к детям. В тот момент она услышала то, о чём даже подумать не могла:
— Новогодняя ночь время чудес. Время, когда возможно всё, что только пожелается. Под зелёной украшенной елью может ожить любая игрушка, стоит только захотеть.
Ева читала эти строки монотонно, не придавая им особого значения, тогда как для Тэффи, услышанное меняло всю суть вещей.
В то время она ещё не знала, что такое «новогодняя ночь», что значит «украшенная ель» и когда вообще всё это происходит, но была точно уверена – это именно тот момент, о котором она так часто думала.
Добрячка цвета шоколада беспокоилась лишь об одном, как бы ей не пропустить эту волшебную ночь.
Всё решилось само собой. В скорости после того вечера в семье заговорили о наступлении Нового года. Затем, в доме появилась зелёная пушистая ель. Которая весьма быстро обзавелась разными странными шарами, похожими на неправильное зеркало, что делало любое отражение очень забавным. Вечерами зелёная красавица сверкала множеством огней, она была способна затухать и вновь зажигаться, так что Тэффи не сомневалась, что и оживление по силам этому волшебному дереву.
Как-то утром, Мишель, ещё одетый в голубую пижаму с белыми кроликами, стал носиться по квартире, держа в руках какой-то клочок бумаги. Он бегал и бегал, как заведённый постоянно повторяя одно и тоже:
— Сегодня наступит Новый год, пришло время чудес и подарков!
Именно тогда Тэффи поняла, что момент для спасения утки настал. За последнее время она много думала о том, как это сделает, перебирала в голове множество вариантом, но вновь ей на помощь пришёл случай.
Как только вся семья вышла на улицу встречать Новый год, Тэффи не теряя времени даром зашла в рабочий кабинет хозяина. Она не ожидала, что там будет столь темно и ей практически придётся двигаться по памяти. Но совсем скоро её глаза привыкли к темноте, начав различать силуэты мебели, она решила действовать.
Утка стояла на секретере, куда Тэффи забралась при помощи стула. Секретер оказался довольно скользкий и чуть было не сбросил с себя непрошеную гостью. Едва удержавшись, отважная собачка ухватила утку за расправленное крыло и почти молниеносно сползла вниз, несильно стукнувшись об пол. Но утка не пострадала и спасательная операция продолжилась.
Ощущая на языке вкус пыли и птичьих перьев, Тэффи перетащила несчастную жертву в гостиную. Бережно положив её под волшебную ель, Тэффи села рядом в ожидании чуда.
Сейчас ёлка не светилась, а лишь тускло поблёскивала в свете уличных фонарей, что пробивался сквозь неплотно закрытые шторы. В квартире царил полумрак и тишина, нарушаемая лишь голосами гуляющих на улице людей.
Вдруг в прихожей начали бить напольные часы, от неожиданности собачка породы Лаготто-романьоло вздрогнула и посмотрев на утку не поверила своим глазам.   
Пушистые еловые лапы зашевелились, раздвинулись, шары висевшие на них зазвенели являя собачьему взору живую и здоровую птицу. Тотчас утка крякая побежала по комнате. Это была довольно шебутная птица. Она беспрестанно хлопала крыльями, будто стараясь взлететь.
Сначала, Тэффи никак не могла разобрать, о чем та говорит, но уже меньше чем через минуту поняла всё. Оказалось, что хозяин был прав в своих догадках, она действительно летала в поисках места для будущей кладки, но услышала громкий хлопок, а теперь очутилась здесь.
Тэффи уже хотела пуститься в долгие объяснения всех обстоятельств, она же не зря много думала о том, что скажет чудом воскресшей птице. Но… тут она услышала хруст замка входной двери, что заставило её отвлечься от утки и посмотреть в сторону коридора. Неожиданно кряканье прекратилось, слышались только удаляющиеся хлопки крыльев. В комнате вновь воцарилась тишина. Когда Тэффи посмотрела в то место, где ещё минуту назад стояла утка, то никого не обнаружила. Осталось лишь небольшое утиное перо, которое мерно балансировало на подоконнике под открытой форточкой.
С тех пор прошло немало времени, но всякий раз когда над рекой, протекающей возле её дома пролетает утиный клин, Тэффи высоко задирает свою мохнатую мордочку и пытается разглядеть не летит ли в нём её чудесная новогодняя птица.