Тетрадь
Орел хитро смотрит на меня, устроившегося на полу перед ворохом бумаг, фотографий, воспоминаний. Я знаю, кто его сделал: хмурый, вечно молчащий дед, которого я боялся как раз по причине его молчания. А он не говорил по причине контузии, забравшей его голос в Великую войну. Перебираю фотографии. Многие подписаны на обороте, но имена мне не говорят почти ничего. Забавно: вдруг это родственники, чьи дети сейчас работают со мной, тоже являясь частью нашего большого рода? А мы и не подозреваем о кровном родстве, памятуя о духовном в первую очередь. Вырезки из газет. Аккуратно сохраненные рецепты, памятки садовода, выкройки, статьи. Собраны в пачки, шелестят, подобно осенним листьям. И с шелестом бумаги уносят нас с собой на десять, пятьдесят, сто лет назад.
Среди бумаг я вижу пуговицу, старый наперсток, старую ручку с погрызенным колпачком. Кто грыз? Представить не могу никого за этим занятием. Большие фотографии и маленькие. Большие вырезки и совсем незаметные в ворохе бумаг. Как дни жизни: неповторимые, разные и значительные. Орел не отберет добычу у волчицы, и ее волчата останутся сытыми. Я с улыбкой листаю бумаги дальше, пока не останавливаюсь на тетради.
Тетрадь была тонкой, с пожелтевшими страницами и аккуратным, слегка наклонным почерком. На первой странице значилось: «Дневник. Начат в 1943 году». Сердце замерло, а пальцы осторожно перевернули лист. Записи оказались краткими, но полными жизни: о холодных зимах, о голоде, о надежде, о семье.
Я вдруг понял, что держу в руках голос того самого деда, который молчал всю мою жизнь.
Свидетельство о публикации №225013100543