Книга владык, глава xii

Темнота за окнами храма была густой и плотной, словно сама ночь опустила тяжёлый бархатный занавес. Но в глубине комнаты мягкий свет лампад обволакивал пространство, наполняя его чувством защищённости.
Эва устроилась на кровати, но ей не спалось. Мысли, словно тени, мерцали в голове, не давая ей покоя. Её душа, встревоженная и одинокая, жадно искала уюта. За стеной, в соседней комнате, был Григор. Он тоже не спал. Через какое-то время он пришёл к ней, тихо постучал, чтобы не спугнуть тишину. Эва, увидев его, словно обрела частицу покоя.
— Останься, Григор. Мне так будет спокойнее, — прошептала она, её голос был едва слышен, словно боялась нарушить обволакивающую тишину.
Григор кивнул и лёг рядом, его дыхание было напряжённым, и она чувствовала, как и его мысли будоражат его.
Но вдруг что-то переменилось. Пространство вокруг словно изменило свой облик — воздух стал вязким, почти ощутимым, будто набух от невидимой тревоги. В их умах, как далёкий звон, раздалось эхо странного ощущения. Лёгкий, призрачный туман пополз перед глазами, обволакивая их мысли, проникая внутрь.
А затем туман расступился, и перед ними возникло лицо. Климент.
Он стоял в темноте, словно порождение самой ночи. Его фигура была нереальной, зыбкой, как призрак, и в то же время ужасающе ощутимой. Старое, словно истощенное веками лицо, и глаза — холодные, но в то же время обжигающие, излучающие зловещее, тёмное пламя. Этот взгляд проникал в самую душу, словно пытаясь вырвать её из тела.
— Эва, — голос Климента был низким, мягким, но в его звучании скрывался хищный металл. — Ты знаешь, что всё это бессмысленно. Почему ты так упорствуешь? Разве ты не понимаешь, что Книга Владык — это тяжёлое бремя, которое не тебе нести? Зачем бороться, если я могу избавить тебя от этого?
Его слова скользили, как шелк, но в них чувствовался скрытый яд. Эва замерла, словно её тело отказалось подчиняться. Она попыталась ответить, но голос застрял в горле.
Григор же ожил в этом зыбком, почти сновиденческом пространстве. Он поднялся на локтях, и в его глазах блеснуло отчаяние.
— Климент, ты ошибаешься. Мы не будем слушать тебя. Ты не сможешь нас сломить.
Голос Григора был твёрдым, но в его словах звучал отголосок сомнения.
Климент усмехнулся, шагнул ближе, и его фигура стала ещё более размытой, почти сливающейся с тьмой.
— Ты, мальчишка, думаешь, что способен что-то понять обо мне? — его голос стал резче, глубже, и в нём появилась насмешка. — Твои знания — всего лишь обрывки, остатки правды, которую я превосхожу. Ты даже представить себе не можешь, насколько я старше и сильнее. Ты жалок, как все те, кто пытался встать на моём пути.
Он повернулся к Эве, и его взгляд впился в неё, заставляя сердце похолодеть.
— Эва… ты должна видеть, как она меня зовёт. Книга принадлежит мне. Она всегда тянулась ко мне. Ты для неё лишь временная оболочка, случайный носитель. Это не твоё предназначение. Не упрямься. Отдай её мне, и всё закончится. Баланс вернётся, а ты получишь свободу.
Его голос был тихим, почти шёпотом, но каждое слово врывалось в сознание, как кинжал.
Эва молчала, чувствуя, как её сжимают невидимые тиски. Григор подался вперёд, пытаясь защитить её, но его тело словно стало тяжёлым, движения замедлились.
Климент рассмеялся — его смех был коротким, низким, хриплым, как эхо далёкого грома, а затем он растаял вместе с туманом, оставляя их вдвоём наедине с дрожащими в абсолютной тишине.
Эва с трудом поднялась, её лицо было бледным, а взгляд — словно из глубины другого мира.
— Он сильнее, чем я думала, — прошептала она, и её голос дрогнул.
— Но мы тоже сильны, — твёрдо ответил Григор, глядя ей прямо в глаза. — Мы найдём способ.
— Он всё равно не получит её, — сказала она тихо. — Мы будем держать книгу до конца. А теперь давай постараемся поспать.
— Надеюсь, будем во сне не в троём.