Мамон

Этим и должно было закончиться.

Я шла от могилы пешком. Первые минуты ощущение, что кто-то пристально смотрит мне в спину. Причем взглядом, полным осуждения. Машину оставила где-то у входа на кладбище. Когда только приехала, голова гудела от количества мыслей и возможных вариантов развития событий в будущем. Сценарии, начинающиеся со слов «а если бы», шли бегущей строкой, не давая времени на перекур. Тяжело жить на этом свете человеку с безграничным воображением. Но сейчас, когда мой путь пролегал уже не «к», а «от», эмоции поутихли, адреналин сдал свои позиции. Картинки перед глазами двигались в режиме slow motion, а иногда и вовсе исчезали. Стало легче. Легче от того, что я и моя девочка не будем больше задаваться вопросом: как поступить? По совести или по сердцу? Первое время совесть и сердце совпадали: прощать предательство нельзя, предавший один раз, повторит и во второй. Но с годами горечь от обид по-немногу угасала, и на её месте поселилась жалость. Нам, людям, свойственно жалеть всё убогое. И вот появились разногласия между совестью и сердцем. Да, вопрос всегда решался. И решался конструктивным вмешательством интеллекта, которым мы, слава Богу, обезображены. И что интересно: после принятия решений проигравших не было: сердце ликовало, а совесть соглашалась со всеми доводами здравой логики.

Вот и всё. Я рассказала тому, кто лежал под могильным камнем, что его дочь знает о его смерти, но никогда не узнает, как и от чего это произошло. Я рассказывала ему с каким спокойствием и облегчением она узнала, что его больше нет на этом свете. Я дословно пересказала все её слова: «Теперь можно не оборачиваться на улице и не бояться, что опозорит перед людьми. Рано или поздно, но все получают по заслугам. Видимо, пришло и его время.» Да, она выглядела печальной. Но вот точно от чего — сказать не могу. Безысходность… Смерть забирает последние обугленные доски, оставшиеся от сожженных мостов, на которых, возможно, мог бы строиться новый… Чисто гипотетически…

Я рассказывала всё это могильной плите и поймала себя на мысли, что во мне нет ни капли жалости… ни капли. Я проговаривала это с абсолютным спокойствием. Удовольствия я не испытывала. Было ощущение, что я делаю то, что должна. Медленно, вдумчиво я разжевывала слова, чтобы наверняка донести суть, поскольку в ответ меня никто уже не мог оскорбить или ударить. Я спокойно говорила, что теперь никто не омрачит мою безоговорочную победу. Я закрыла эту страницу, и сделала это, руководствуясь природным инстинктом защиты своего потомства.



Знакомство

Мамон — это я. Звучит грубовато? Это, по-вашему. Мне тоже так показалось, когда моя дочь впервые меня так окликнула. Но когда новый образ влился окончательно в моё общение с Соней, я осознала причины окрестить меня именно так. Мамон — это глыба, за которой не страшно. За мамон можно спрятаться и оттуда покрикивать нецензурно на своих обидчиков. Это авторитет, который может и стукнуть при необходимости… острой необходимости. Мамон — это мнение, к которому прислушиваются, это правильный совет. Вот только с характером не повезло: слишком уж жесткая. Ну а как иначе? Это обратная сторона силы. Терпим, любим и уважаем. И уж точно не осуждаем. Это уже случившееся настоящее, с которым остаётся только смириться, и не стоит пытаться переделать. Может произойти обратный эффект, и всё усложнится в еще более интригующую ситуацию. Так бывает всегда, если «человеки» далеко не пусты и наполнены глубоким смыслом.

Мамон — это Энакин Скайуокер (1). А значит, где-то рядом всегда бродит его альтер эго — Дарт Вейдер (2). Когда он выходит на первый план, мне кажется, что Соне не слишком повезло с мамой. Но, к счастью, она думает иначе. Соня просто любит свою мамон и старается понять её. Правда, удается это не всегда. Иногда я ловлю её взгляд и читаю в нём: «Сегодня что-то совсем… никак. Пойду, спрошу у бабушки. Может, она знает, в чём загадка моей многогранной мамы — то ли в её тяжёлых буднях, то ли просто в скверном настроении». И все же, мамон всегда остаётся в авторитете, даже когда надрывно визжит не по теме.

Если бы Соня знала, как многому я у неё научилась и продолжаю учиться. Первый пункт из этого списка — умение любить жизнь. Всегда! В этом деле у Сони не бывает выходных. Она просыпается со сладким вкусом счастья во рту. Это заметно в каждом её движении. Ей приятно все: домочадцы, наши кошки, предметы вокруг неё, вид из окна. Любит ли она поспать? О, да! Она живёт в двух мирах. И великий дар — получать удовольствие от обоих миров — сопровождает её постоянно. Именно дар. Этому невозможно научить, это невозможно воспитать, взрастить, показать. Это или есть, или этого нет. Чаще нет. Моя девочка в этом вопросе избранная. И вот парадокс. Её предали ещё до её рождения. Её бросили тогда, когда она ещё не родилась. И такое тоже бывает: человека на белом свете еще нет, а ему уже пытаются испортить жизнь. Родилась моя дочь, будучи брошенной собственным отцом, окрещенной как ненужная и лишняя. Объект лишних затрат, ненужных беспокойств, ненавистной ответственности. Но Соня уже тогда, сидя у мамы в животе, умела зажигать, ну или жить в кайф. Мы с ней и плавали, и гимнастикой занимались, и по концертам, спектаклям, паркам, бульварам и пляжам. И всё это под водичку с мятными каплями, чтобы меньше икалось.

Даже после того, как моя маленькая девочка поняла, что словосочетание «мой папа» для нее недоступно, то есть оно есть, но произносить его ей незачем, она не подавала виду, что это заставляет её страдать и ночью, забираясь под подушку, плакать. Но я-то знала. Знала и видела, читала между строк, ловила фразы и пыталась как-то помочь. И мне казалось, что у меня получается, когда услышала фразу: «Моя мама всем мамам мама… и даже папам». Не надолго показалось, что могу дышать свободно, но не тут-то было. Последовала новая фраза, брошенная так невзначай: «Мы ведь другие… ну мы, у кого нет папы». Слова не материальны, но некоторые из них имеют реальный вес. И эти последние слова вновь повисли где-то у меня внутри грузом, который я ощущала 24/7, без выходных и праздников. Пока Соня не превратилась во взрослого, самодостаточного человека.


 
Начало

У каждого есть своё Простоквашино. Да, это там, где иногда и лапы ломит, и хвост отваливается. Но ровно и там, где ты ЖИВЁШЬ, дышишь не по тому, что надо, а потому что в удовольствие. Моё Простоквашино — это дни, проведённые наедине с дочерью. Даже тогда, когда она спросит:
— Чай пьём?
— Да, — отвечаю.
Соня наливает себе и мне, но уходит со своей чашкой в другую комнату.
— Сонь, почему?
— Ты опять смотришь что-то скучное. А у меня сериал про ведьм!
Сериал про ведьм? Да зачем он ей, когда настоящая ведьма живёт рядом? Моя жизнь и есть сериал про ведьм. У меня даже метла есть — в цветочек. Конечно, в цветочек!
Я ведьма, но исключительно положительная. И вовсе не злопамятная. Это не я виновата, что у меня такая феноменальная память. Некоторые моменты из прошлого я не просто помню, я их вижу — как фильм. Всё: слова, интонации, жесты, взгляды. Жить с этим нелегко. Но именно память стала моим главным помощником в воспитании дочери. Я помнила, что было неправильно в моей жизни, и делала всё, чтобы этого не повторилось в её.

Когда я почувствовала, что у нас могут забрать наше счастье, я напряглась. Я среагировала.





А что такое человеческое счастье?

 Если пытаетесь описать — значит, не знаете. Счастье приносит только гармония с собой, и у каждого она своя. Её можно наполнить чем угодно: запахами, звуками, воспоминаниями, мечтами. Нет канона для счастья. Каждый пишет свою книгу. Да, и непременное дополнение — это безмерная любовь к себе, к каждой доле секунды своей уже прожитой и к ещё не состоявшейся жизни. Несмотря на то, что по-настоящему любить себя не сложно, достигнуть этого состояния дано не каждому. И делать это надо настолько сильно, чтобы брошенные в тебя камни пролетали всегда мимо. Чтобы можно было увернуться от снайперских стрелков. Чтобы эти камни падали позади тебя, и поднятая пыль от их падения была бы лишь пылью прошлого.

Я научилась любить себя только после того, как тест на беременность показал две полоски. В течение нескольких секунд поменялось всё: я сама, моё отношение к окружающему миру, к людям, к тому, что я делаю, как делаю и почему делаю. Предыдущие планы на будущее секундально стали такими мелкими, неважными и отвлекающими от чего-то гипер важного, как камень, застрявший в ботинке. Вот сейчас остановлюсь, вытрясу его оттуда и побегу на легке и с удовольствием в какое-то ещё не до конца понятное, но очень счастливое будущее. Уже не одна, а с маленькой точкой где-то в центре меня, что обещает вырасти в ЧЕЛОВЕКА. Правильно говорят, что когда женщина узнаёт, что она станет матерью, её жизнь меняется. Банально, но абсолютно справедливо. И вот тогда поводов для проявления безграничной любви к себе появилось у меня немало. Началось это сразу, как только весь коллектив, в котором работала я и тогда ещё мой муж, узнал, что я ухожу в декрет. Чтобы оправдать своё решение уйти от беременной жены и не брать на себя ответственность за ещё не родившегося ребёнка, этот «человек» не нашёл ничего лучше, как распространить слух о том, что этот ребёнок не от него. Вот такой вот огромный камень, я бы сказала, даже смертоносный булыжник, был запущен в мою сторону. И именно в тот момент, когда я была максимально уязвима. Когда я только об этом узнала, было безумно больно. Но некоторые особи женского пола в окружении моих коллег были даже рады такой информации. Био-родитель моей дочери был носителем красивой внешности и пользовался популярностью у женского пола. Даже мои так называемые подружки не упускали случая пофлиртовать, но делали это с исключительно невинными выражениями лиц, будто ничего гадкого и подлого не совершают. До беременности я смотрела на всё это свысока. А как ещё иначе смотреть на людей подобного сорта?

Есть у меня одна полезная привычка: поступки людей, которые меня раздражают, я перекладываю на себя и задаюсь вопросом — как бы поступила я. Отвечаю на это максимально объективно. Врать самой себе — вредить своему ментальному здоровью. Вот почему я понимаю, что меня окружали не самые качественные подружки. А когда я стала чувствовать все за двоих, любая даже самая мелкая обида попадала в десятку. Чувства горечи, злости, негодования смешивались в один коктейль, причиняя мне физическую боль, которую было сложно терпеть. Но мысль о том, что в ближайшем будущем мне скажут «мама», была антидотом. Запущенный в меня камень пролетел мимо, не запачкав меня грязью. Да и Соня постаралась: она родилась с лицом своего отца. Была похожа на него, как две капли воды. И сейчас похожа. Те же черты, но какое воплощение! Что ни говори, условия жизни, воспитание и постоянное развитие интеллекта не просто сказываются на внешности — они её меняют. Когда я смотрю на свою красивую дочь, всегда повторяю одни и те же слова: «У твоего отца на этом свете была только одна миссия: подарить тебе красивую внешность. Видимо, поэтому он слетел с катушек, как только миссия была выполнена».

Окружающее меня большинство, зная меня и видя Соню, понимали, что недо-папа нагло врет о непонятном происхождении моей дочери, и никто иной, как он, и был её отцом. И после такой подлости эта, простите, сволочь, и глазом не моргнув, появилась на нашем пороге, спустя пять месяцев после рождения Сони. «Хочу посмотреть на своего ребенка», — с этим заявлением он стоял у моего порога. Я впустила. Почему? Тогда мне казалось, что мои обиды не должны влиять на судьбу моей дочери. Свои эмоции я могу и скрыть. Но не только. Было ещё кое-что. Мне не хотелось в будущем слышать упрёки от Сони за отсутствие толерантности и неспособность прощать. Я боялась стать причиной, по которой у моей дочери не будет отца. Короче говоря, я его впустила: и на порог, и в нашу жизнь.
 
Продержался он там недолго. Все та же ненавистная ответственность была грузом, который он не мог вынести. Существо, органически не переносящее: держать слово, тем более данное ребенку (а зачем? Она ещё маленькая, ничего не понимает и не запоминает), тратить на ребёнка деньги (а зачем? И так вырастет), не врать, пытаться скрыть собственные недостатки и вредные привычки, чтобы не передать их по наследству… Список можно продолжать. Для меня, как для человека, не признающего лжи ни в какой форме, пусть даже во спасении, пребывание отца Сони рядом с нами было просто тошнотворным. Но я терпела. Вы спросите, как я вообще вышла за него замуж? Я не помню точно всех обстоятельств и собственных умозаключений по этому поводу, но знаю одно: без магии здесь не обошлось. А может, всему виной была та самая его миссия: моя дочь должна была родиться именно такой, какая она и есть. Другая не то чтобы не нужна, другой просто не могло бы и быть. То есть я знаю одно: у меня должна была родиться только Соня, без компромиссов, альтернатив и вариаций на тему.

***
Я выросла в полноценной семье с любящими меня мамой и папой. Я и представить себе не могла тогда, как выглядит детство без одного родителя. Для меня мой мир был единственно и непреложно истинным. И в наказание за такую слепую убежденность жизнь показала мне на моем собственном примере, что бывают и другие варианты. Я могу понять ситуацию, когда родители в разводе, но при этом ребенок не чувствует, что его стали меньше любить или бросили. Да, развод родителей всегда стресс для ребенка, но куда больший стресс — это расти и осознавать, что твои мама и папа несчастные люди, искусственно сохранившие семью для всевидящего ока общественности. При любом раскладе между людьми должны сохраняться цивилизованные отношения, которые включают в себя как права, так и обязанности, что неизбежно для общества Людей.
***


Ситуация с моей дочерью другая. Её бросили, потому что она попросту была ненужной обузой, мешающей беззаботной жизни. После её рождения её использовали, чтобы сделать мне больно, чтобы показать мне «моё место» в жизни. И никто из всей семьи отца Сони не вспомнил тогда, что этот маленький человечек всё чувствует, надеется и ждёт, смотрит на других детей, слушает, как они рассказывают о своих папах, и верит каждый день, что она тоже когда-нибудь это увидит. Для всей этой своры это тогда было не важно. До поры до времени. И вот пришло то самое время, когда хочется видеть в детях и внуках продолжение, иначе жизнь кажется бездарно прожитой. И для этого понадобилась моя дочь.

У памяти нет сострадания

Последний спектакль перед декретом был балет «Тысяча и одна ночь». Весь спектакль прошел как во сне. Токсикоз не давал понять, как на самом деле я танцую: плохо или хорошо — понятия не имела. В антракте в гримерку забежала девочка из кордебалета и попросила шпильки. Но увидев меня в обнимку с раковиной, решила, что мне не до шпилек, и быстро убежала.

После спектакля я сидела в своей грим-комнате, опустив голову почти до колен. И не потому, что так хотелось, а просто потому, что не было сил. Тело мне не подчинялось. Я, сама не веря, что станцевала двухактный спектакль, пыталась найти силы, чтобы жить дальше, потому что во мне уже жил маленький человек, вовсе не виноватый в том, что у его сумасшедшей матери такая сложная профессия. Моим партнером был тогда ещё мой муж, который накануне сообщил, что ребёнок от меня ему не нужен. Что я чувствовала, когда танцевала с ним? До рождения Сони я просто не понимала, что происходит на самом деле, и всё время задавала себе вопросы: Как же так? Как так можно? Разве так бывает у людей? У нормальных людей? Нет, не может быть! Так не должно быть! И всё время пыталась заглянуть в глаза, чтобы найти ответ. Но я продолжала с ним танцевать и после рождения Сони. И вот тогда уже заставляла себя погасить ненависть и желание отомстить за обиды моей девочки.
Итак, я сидела с закрытыми глазами. Он зашёл в мою гримерку. Не знаю, какими чувствами он был ведом. Постоял, посмотрел на меня, а потом просто похлопал по плечу и сказал:
— Не переживай, всё у тебя будет хорошо. Когда-нибудь.
Повернулся и вышел. Просто ушёл. Зная, что я сидела там уже не одна. Нас там двое было! С кем он говорил? Конечно, со мной. Но моя девочка всё слышала. Каждое слово. И тогда, и потом… Она чувствовала каждую слезинку, которую мне приходилось глотать. Она страдала вместе со мной из-за каждого оскорбления и унижения. Вот тогда и началась её закалка, как человека сильного, умеющего ставить на первое место своё счастье и счастье своих близких, умеющего вовремя выбрасывать ненужный «мусор» из своей жизни.

Звонок из прошлого

Семейный ужин у нас  в порядке вещей. То есть это не событие, когда мои родители, я и Соня собираемся вместе потрапезничать. Но вот как раз во время такого, казалось бы, обычного, тёплого семейного ужина раздался звонок с телефона Сони.
— Алло. Да. Кто это? Кто-кто? Ааа. Не знаю таких. Мои бабушка и дедушка сейчас сидят рядом со мной. Чьи родители? Моего папы? А где вы были двенадцать лет? Вот где были, туда и возвращайтесь.
Дала отбой и продолжила ужин. За столом царила гробовая тишина. Я не выдержала и прервала молчание:
— Ну и кто это был?
— Ну вот почему они думают, что могут появиться в любое время, и я должна быть счастлива, что они есть и снизошли до общения со мной?!

***
Соня часто отвечала вопросом на вопрос. Практически с момента, как она научилась внятно говорить. И не только. Это ещё одна черта её характера — способность переводить стрелки разговора на другой объект. Например, едем мы в машине, и я завожу разговор об учебе:
— Мне сегодня в школе сказали, что последнее домашнее задание ты выполнила не до конца. Почему?
— Мамон, посмотри, какие красивые облака за окном. Осенние… Ну, мам, посмотри, ты должна это оценить.
И я смотрю, и вижу облака, и мы начинаем их обсуждать. А после, когда вспомнила, о чём хотела поговорить, как-то уже неловко переходить с поэтичности на прозу жизни. Вот так эта маленькая девочка умела крутить мысли взрослых. Осознанно? Нет, конечно. Это был настоящий талант!
***

— А ты уверена в том, что только что им сказала?
— Абсолютно. Мне они не нужны. Уже не нужны.
На этих словах тема закрылась сама собой, и на какое-то время я успокоилась, что не нужно ждать угрозы из прошлого, что моя дочь пережила это самое прошлое и не собирается пускать его в свою жизнь. Может, кто-то бы и осудил, высказав мысль о тотальном прощении, что-то из раздела «не суди — да не судим будешь». А я всё же на стороне «дай палец — и руку откусят». Принимая решения, надо знать людей и действовать соответственно тому, что знаешь. А это семейство мне довелось хорошо изучить. После этого звонка моя память извергла из своих недр доказательство моей правоты:
— Это ты виновата, что теперь все считают моего сына хулиганом. Неужели он просто так взял и ударил тебя?
— Он не ударил, а избил меня. Да так, что я не смогла выйти на сцену.
— Неужели просто так, без причины? Он бы никогда такого не сделал!
— Значит, вы плохо знаете своего сына. Представьте, сделал!
— Нет, это ты его довела. Теперь все считают, что он хулиган какой-то!

Это были долгожданные гастроли в Турцию. Два города: Стамбул и Анкара. Труппа целую вечность никуда не выезжала, и все артисты были бесконечно счастливы. Естественно, драчка за партии, за костюмы, за номера в отелях. Всё происходило как положено в творческих коллективах перед гастролями. Гастрольный синдром, так сказать. К тому времени я уже закрепилась в театре как ведущая, и поэтому сомнений не было, что я буду солировать. Я просто ждала, когда озвучат приговор: сколько спектаклей я танцую на гастролях и кто будет моим партнером.
До того, как мы узнали, что состоится выезд труппы, отношения с отцом Сони полностью прекратились. Уже даже не помню причину, но желание и решение расстаться было обоюдным. Перед отъездом на гастроли он узнал, что я приходила в театр на оперный спектакль с мужчиной. С моим кавалером меня познакомили друзья родителей. На знакомство я согласилась. Жуть как хотелось видеть рядом с собой нормального человека и завести нормальные отношения. Почему именно в наш театр? Незадолго до этого мой бывший муж привёл туда свою очередную новую подружку. Притащил её за кулисы, и именно в тот момент, когда за кулисами был весь коллектив, в том числе и я. Соня тогда была со мной. Подружка, увидев меня и Соню, поняла по взгляду своего спутника, что это его дочь. Попытка метнуться в нашу сторону с приторным выражением лица была мной остановлена одной фразой: «Даже не думай». Уверена, что в этот момент на моём лице был волчий оскал, поскольку дамочка очень быстро передумала и ускакала прочь. Вот теперь был мой реванш. Я пришла в театр с мужчиной солидного и взрослого. Это и стало причиной эмоционального всплеска. Но не вздумайте меня осуждать за это. Вы, читающие эти строки, будете осуждать ровно до тех пор, пока не окажетесь на моём месте. Вы тоже выберете месть, в надежде, что потом станет хоть немного легче.

Возможно, когда он узнал, что в моей жизни реально может появиться другой мужчина, почувствовал всю полноту статуса «бывший» и решил как-то отреагировать. Только получилось это жестоко и подло, как всегда. На гастролях, после своего спектакля, он напился и сделал всё, чтобы я не смогла выйти на сцену в ближайший месяц.

И снова эта память

Соня опять плакала. Ее папа снова исчез. В какой-то момент я проявила слабость и поверила этому человеку. Он попросил о возможности общаться с дочерью, и я согласилась. Я поверила, что этот человек способен измениться в лучшую сторону. Но нет. Его общение с Соней было спонтанным и редким. Он не держал своих обещаний, а потом и вовсе исчез. На следующий день, после того как я нашла Соню заплаканной в своей комнате, я решила ему все высказать. Мы тогда все еще работали в одном коллективе, поэтому искать его не пришлось. Разговор не состоялся. Я потребовала объяснений его поведения, но он лишь ухмыльнулся и произнес одну из своих любимых фраз: “Не понимаю, что я такого сделал?”. Мои нервы не выдержали. Я не помню, когда перешла на крик, но меня вывело из состояния равновесия мое собственное бессилие перед его равнодушием. Бессилие — это страшно, это до тошноты обидно, это порождает гнев и ненависть. Мне хотелось расцарапать его лицо, на котором висела улыбка совершенно праведного человека. Мне хотелось причинить ему физическую боль, чтобы он корчился и плакал. Но я была бессильна, кричала, пока мой крик не превратился в хрип, и пока не сбежались артисты. Не помню, как вернулась домой. Все думала, что могу еще сделать, чтобы понять происходящее, чтобы понять, как мне с этим жить. Я набрала номер его матери: “Ну и что ты хочешь? …Мой сын все правильно сделал… Ты нам не нужна, а с Соней мы, возможно, будем общаться, когда она вырастет. Тогда уже в тебе не будет нужды, и она сама к нам прибежит. Вот увидишь, так и будет.” Эти слова произнесла женщина, которая сама была матерью. Она говорила это, чтобы побольнее меня ужалить. Я только бы поняла, за что, и, возможно, стало бы немного легче. Я кричала в трубку: “Да, хорошо! Пусть я плохая! Пусть я самая плохая на свете! Но при чем тут ребенок? Ведь нельзя так с ребенком! С ребенком так нельзя!”. В ответ были слова, которые, думаю, я и после смерти не забуду: “Этот ребенок твой, и нам не нужен. Нашей семье этот ребенок не нужен!” Уже было сложно мне сделать еще больнее, поэтому я просто продолжала выкрикивать свои последние слова: “С ребенком так нельзя! С ребенком так нельзя!”. И так продолжалось до тех пор, пока на другом конце провода не услышала отбойные гудки.
Почему я все время вспоминаю эти ужасные эпизоды? Все просто: инстинкт самосохранения. Чтобы не впустить в настоящее того, кто способен разрушить будущее.

Он проработал в театре еще какое-то время. С каждым днем он все больше и больше скатывался в пропасть, из которой возврата нет. Наблюдать за этим было ужасно. Я его даже жалела. Иметь все и остаться ни с чем — это заслуживает жалости. Он все реже и реже появлялся на работе, пропускал репетиции, срывал спектакли. Артисты стали жаловаться, но руководство труппы, по старой памяти, надеялось на чудо и закрывало глаза на его “шалости”. В коллективе начали происходить случаи воровства. Установили камеры, и воровство на время прекратилось. И вот снова. Ребята первые разы спустили это на тормозах: там было что-то по мелочи. Но когда запросы воришки стали увеличиваться, все, включая руководство, встревожились. Подняли записи с камер. Посмотрели, убедились и выгнали из театра. Так закончилась карьера артиста балета у отца моей дочери. Заявление подавать не стали, скандалы никому не нужны. Да и что взять с наркомана? А то, что он наркоман, было известно всем, кроме его родителей. Когда они узнали, обвинили в этом меня. И в этом тоже. Мол, я довела его до этого. Эмоциональной реакции у меня на это не было. Я уже привыкла к тому, что для семьи моего бывшего мужа я являюсь вселенским злом.

Задолго до конца…

Было очередное преддверие Нового Года. Соне только исполнилось семнадцать лет. Это время в нашей семье наполнено приятными хлопотами, праздничным настроением и запланированной развлекательной программой. Двадцать пятого декабря родилась Соня. Она очень гордится, что ее день рождения совпал с Рождеством. Ведь это она сама так решила. Врачи планировали, что это произойдет в январе. Но у моей дочери на все есть свое мнение. Она попросилась на свет Божий тогда, когда решила сама. И вот с того самого 2006 года преддверие Нового Года для нашей семьи стало особым временем. В один из вечеров уходящего года, уже после дня рождения Сони, что тогда мне показалось странным, появился ее биологический родитель (простите, по-другому не могу выразиться). К тому времени он стал опустившимся человеком, прошедшим все ступени от homo sapiens до одноклеточного существа. Посланное мне сообщение содержало следующее: “Я все понял, все осознал. Как же я был неправ. Я хочу поговорить с дочерью. Попросить у нее прощение. Может, это мой последний шанс. Другого может и не быть.” Я зачитала послание Соне. Решение в этом вопросе могло быть принято только ей. Она наотрез отказалась от общения. Далее был разговор, предположения и объяснения, что могло произойти и почему именно сейчас он появился. Было нелегко выслушать от дочери, что она не испытывает ничего, разве что стыдится и брезгует им. Мы сошлись во мнении, что Соня отправит этому недо-человеку голосовое сообщение и выскажется по поводу его просьбы. Так и сделали. Предполагалось, что это сообщение будет точкой в этом неприятном эпизоде. Но нет. Попытки начать общение с Соней не прекратились, и в какой-то момент она пожалела его. Возможно, она пожалела того человека, которого в ее воображении ждал трагический конец. Может, она пожалела себя, представив собственные угрызения совести. А может, просто банальное любопытство заставило ее попробовать что-то, чего она прежде не испытывала.

То, что происходило в их отношениях, трудно было назвать общением родителя и ребенка. Странные, бессодержательные сообщения с той стороны, еще более холодные ответы на них, короткие звонки, минутные разговоры ни о чем. Но он добился того, чего хотел. Он влез в ее жизнь. Где-то вдалеке, незначительно, бесправно, но все же существовал. Соня взрослела, становилась на ноги, заканчивала школу и готовилась к поступлению в институт. В просьбе участвовать на ее выпускном вечере так называемому “отцу” было отказано категорично. Она продолжала стыдиться его. И правильно делала. На протяжении многих лет никто не мог предсказать поведение этого человека. Он давно потерял способность понимать границы реального мира. Конечно, Соня никогда не была свидетелем его публичных позоров. Я смогла ее от этого уберечь. Но, будучи совсем малышкой, она была участницей сцен бытового насилия. Соня была слишком маленькой, чтобы помнить все дословно, но она помнила…

***
В один из тех дней, когда несостоявшемуся человеку вновь захотелось поиграть в отца, когда он решил, что отцовство — это прийти, поиграть полчасика и свалить, а потом исчезнуть на месяц, в этот день я в очередной раз высказала ему правду о нем самом. Как всегда, он решил поднять свою поганую руку, и в этот момент вбежала в комнату Соня, обняла меня за колени и стояла, зажмурившись, словно хотела уберечь меня от всех бед на свете. И уберегла, и бережет до сих пор. Каждый раз, когда мне страшно, я вспоминаю, как она стояла там, обняв меня за колени, плакала и ждала, что все исправится.
***

Подсознание человека впитывает все, как губка, а потом формирует и выдает ощущения и отношение к людям и событиям, которые мы порой называем интуицией. Вот именно этой интуицией и руководствовалась моя дочь, когда держала его на расстоянии вытянутой руки. Но и эта история меня сильно беспокоила. Дело в том, что я воспитала порядочного, доброго, ответственного и совестливого человека. Я боялась, точнее, я точно знала, что именно на этих чувствах и будет играть это существо в пока еще человеческом обличье, некогда имевший шанс называться отцом. Наркотики выжгли у него все в душе и в мозгах. Но что интересно, расчетливость все же осталась. Наблюдая со стороны, он выжидал. Тихо сидел, когда моя дочь поступила в престижный Европейский ВУЗ. Особо не появлялся и тогда, когда Соня выиграла стипендию. Я все ждала, когда же гниль вылезет наружу.








Все приходится делать самой.

И вот моя дочь встала на ноги. Блестяще выученный специалист в своей профессии, в перспективе прекрасная работа, грандиозные планы на будущее. В свой очередной день рождения Соня приехала на родину, чтобы отпраздновать его с близкими. Мы решили отметить дома. Мои родители предлагали другие варианты, но Соня предпочла родные пенаты. Ей хотелось вкусно поесть, а потом пить чай у камина, рядом с елочкой. Как в детстве. Я заказала ее любимый шоколадный торт. Все остальное готовила наша бабушка по персональному заказу своей любимой внучки. Дедушка дирижировал всем процессом в целом, не позволяя нам расслабиться даже на секунду. Подарки были заготовлены заранее, как и на предстоящий Новый Год. Это был сложный и мучительный процесс, так как теперь мою дочь было сложно удивить, а все, что ей было нужно, Соня теперь могла приобрести сама. Но нам удалось. Моим советчиком всегда была моя мама, одинаково со знаком плюс и минус: я либо следовала ее советам, либо поступала прямо противоположно. Вся семья была уже дома и ждала только меня. Я решила не заезжать в гараж и припарковалась рядом с блоком. Вышла из машины, чтобы забрать торт, который лежал на заднем сиденье. Пока обходила машину, вдалеке увидела мужской силуэт, который показался мне знакомым. Но я не придала этому значения, нырнула торсом в машину и начала аккуратно доставать торт из пакета. Рядом на сиденье лежал наш любимый домашний нож, за который мы так часто спорили с Соней: кто будет им орудовать на кухне. Этот нож резал абсолютно все. Он был предельно острый и тонкий. Не приходилось прикладывать никаких усилий. Утром я отнесла сладости на работу, потому что и там все знали, что у моей дочери день рождения. Для меня именно этот день рождения Сони был каким-то особенным. С утра мне хотелось осчастливить весь белый свет. Но на весь свет времени не было, поэтому я решила подсластить жизнь коллегам. Предусмотрительно захватила нож с кухни, помня извечную проблему на таких чаепитиях: чем резать-то будем? Вот я и подумала взять его с собой, единственный нож на свете, который сможет разрезать кулинарное творение, не испортив картинки. За спиной послышались приближающиеся шаги. Я обернулась. Ко мне приближалась ошибка природы. Непринужденной походкой, с мерзкой ухмылкой на лице, он подходил ко мне, явно желая что-то сообщить:
— О, у тебя нож в руке? Холодное оружие?
Я даже не заметила, что держу в руках достаточно привычный предмет обихода. Кухонный нож, да и только. Абсолютно ничего необычного. Для меня.
— А там торт? Для моей дочери? Надеюсь, красивый?
Во мне все переворачивалось от каждого его слова. Моей дочери… Надеюсь, красивый… Слова звенели в ушах. Холодное оружие… Да, для тебя приготовила. Хотя нет, лучше бы был дихлофос, средство от тараканов, от паразитов, к которым ты принадлежишь.
— Да, точно. У Сони же сегодня день рождения, спасибо, что напомнила. Надо не забыть поздравить.
Я молчала, ничего приличного из моего рта в тот момент не вышло бы. А устраивать скандал в день рождения Сони для меня было просто недопустимо. А он все продолжал говорить:
— Ты сейчас думаешь, захочет ли она меня видеть в свой день рождения среди своих гостей? Вот я приду и посмотрим. А где вы справляете? Дома, да?
Голос предельно мерзкий, слащавый тон и на лице опять та же ухмылка, сопровождавшая его на протяжении всей этой истории. Он продолжал говорить:
— А я вчера был у врача. Оказывается, я давно болею. Не знал. Несколько дней что-то плохо было. Пошел провериться. Думал, что скажут обострение гастрита, или… Как там? Желчный пузырь типа воспалился. Но нет. Сказали, что печень. Короче, мне нужно лечиться, а лечение это очень дорогое. Иначе скоро умру. Но я же не могу умереть. Ты же понимаешь.

Он начал смеяться, словно думал, что все исправится, и это только его временные проблемы, решение которых он прекрасно знает.
— Как ты понимаешь, больших денег у моей семьи нет. Они не смогут их раздобыть. Или смогут, но я не хочу, чтобы они этим занимались и тратились. У меня же есть теперь богатая дочь. Она будет работать и отдавать все своему папе на лечение, чтобы он не умер. Она же хорошая девочка и не сможет поступить иначе. Ведь для этого нужны дети, правильно?

Опять смех. Опять довольное и спокойное выражение лица, будто на все сто процентов знает, что все будет так, как он сказал. И был прав. Я знала, что мой ребенок именно так в итоге и поступит. Может, даже и не сразу, но в итоге примет именно такое решение. Скорее всего, я и не узнаю об этом. Понимая мою реакцию, она скроет это от меня и будет отдавать свои лучшие годы на этого упыря, который кроме бед и разочарований ничего ей в жизни не дал. Вокруг меня все поплыло. А потом мир словно завертелся в водовороте. За несколько секунд пронеслась вся моя жизнь рядом с Соней. Словно мы с ней стремились к огромному счастью, взбирались на крутую гору, шли с большим трудом что есть сил, а когда дошли до пика, до цели, увидели перед собой пропасть. И теперь моя дочь должна была прыгнуть в эту пропасть, не зная, сможет ли когда-нибудь выбраться оттуда.
— Ну давай, бери торт и пошли. Поздравлю Соню с днем рождения и поговорю. Скажу ей, что мне нужна ее помощь. Она меня в беде не оставит. Ты молодец, хорошо ее воспитала.

Моя рука сделала все сама. Словно мое тело все это время слушало монолог моего подсознания и просто исполнило желание. Не глядя куда попаду и не думая о последствиях, я пырнула его ножом. Я даже не смотрела на него, уставилась в землю и не отводила взгляд, пока эта самая земля не окрасилась в красный. Да и тогда не сразу отвела взгляд. Все думала, что его кровь такая же, как и у меня, и у Сони. Смотрела, как она исчезает в земле, капля за каплей. А когда все же посмотрела на него, то увидела в его глазах вопрос. Да, дождалась. Теперь его время задавать вопросы, а мне хладнокровно на них не отвечать. Вопрос — как ты могла это сделать? Как? Ведь я этого совсем не ожидал. Потом вопрос сменился на страх. По-детски искренний, вперемешку с жалостью к самому себе, страх. Нет, не меня он испугался. Он испугался понимания того, что « ну вот и все, конец». Говорят, люди чувствуют, а то и видят смерть перед ее наступлением. Может, это правда, и он что-то видел. А может, просто его великий эгоизм не позволял принять, что кто-то на этой земле решил его судьбу и определил его последний день. Может, этого он и боялся больше всего на свете. Ничего не сказав, он развернулся и пошел. Я смотрела вслед, пока он не исчез за поворотом. Да и потом продолжала смотреть, не осознавая до конца, что произошло. Словно ждала, что кто-то выйдет из-за того самого поворота и все мне объяснит, что здесь сейчас было, что будет дальше и как со всем этим жить.

Умер он не сразу. Прожил еще неделю. Рана так и не зажила. Один Бог знает, сколько у наркоманов болезней, и что в итоге стало причиной смерти. Могу предположить, что он даже и не обращался за помощью к врачам. Как мне позже рассказали, в свидетельстве о смерти указывалась причина «заражение крови». Почему он не заявил на меня? Почему скрыл, что именно я приблизила его конец? Нет, не приписывайте благородство этому человеку, унижая тем самым тех, кому действительно оно не чуждо. Не успел. Последнюю неделю своей жизни он провел без сознания. Бормотал что-то невнятное, произносил наши с Соней имена. Говорят, пытался попросить прощения. Может, его мучили его же демоны, может, спящая всю его жизнь совесть решила напоследок проснуться и хоть что-то исправить. Сложно сказать, что он видел там, за пределами сознания. Ни он сам, да и никто из его семейства так и не признали, что их поступок в отношении моего ребенка вывел их из рядов нормальных людей.


Финал. Естественно, под овации.

Найти могилу было не сложно. Слишком много общих друзей, знакомых и даже родственников. Они подсказали. Мне нужно было увидеть своими глазами, чем завершилась эта история. Не моя история, нет. Моя будет продолжаться долго. И не наша история, потому что даже на словах я не могу это сказать. Слишком много подлости, грязи и лжи. Я не могу быть частью такой истории. Сейчас меня волнует только один вопрос: сказать ли дочери, кто именно помог ему уйти из жизни? Кто ускорил этот процесс? И если говорить, то как? А если молчать, как с этим жить? Сложно… но решение надо принять прямо здесь, перед могильным камнем, и объявить его этому камню:
— Знаешь, может быть, сейчас у меня есть шанс сказать тебе все, что я думаю. Без страха, что меня перебьет твоя надменность и пренебрежение. Может быть, если я скажу все, я наконец пойму твои мотивы. Для меня ты все еще загадка: зачем я была нужна тебе, какими чувствами ты был ведом, что ты думал, когда уходил, что чувствовал, когда бросал нашу дочь. Нет, извини, я произнесла «нашу», и сама поняла, как отвратительно это теперь звучит. Мою дочь. Ведь по сути, она только моя. Мой голос она слышала с момента зачатия. Мои сказки, песни, стихи — я пела ей и до ее рождения, и после. И всегда от души. Ты же, наверное, помнишь, что у меня нет к этому никакого таланта, только безумное желание петь, которое сидит у меня внутри, на сроке пожизненного заключения. Но Соня амнистировала это желание. И теперь я пою только для нее. И мне не нужно ждать ее реакции, потому что она мне подпевает. Слушая ее, я понимаю, что в этом она вся в меня. Мамина девочка. Семейная какофония. И не важно, что мы поем. Главное — желание, которое теперь свободно. А ты неплохо пел. Ты много чего делал неплохо. Но вот в чем проблема: ты останавливался на этом «неплохо» и дальше идти было лень. Вокруг тебя всегда были только полуфабрикаты. Тебе пророчили не просто светлое будущее, а рай на земле. Все восхищались тем, что тебе не нужно прикладывать усилий, чтобы добиться успеха. Природа одарила тебя красотой, сценическим талантом, музыкальностью. И вроде бы еще умом, но нет. Ты искусно скрывал свою недоразвившуюся личность за надменным взглядом. Всем казалось, что ты знаешь и умеешь больше других, поэтому твой взгляд был циничным. Да, я тоже не сразу разглядела за ширмой все, что стояло за ней. Ты был на сто процентов одарен природой, но использовал это на ноль процентов. Где же воспитание? Что с ним не так? Тебе явно не повезло…

***
Нельзя! Слышите? Нельзя отмалчиваться, пряча голову в песок, когда ваш ребенок ошибается или делает неправильный выбор. Нужно говорить об этом. С ним, для него, как угодно, но говорить. Нужно открывать ребенку глаза на то, что такое хорошо и что такое плохо. И делать это нужно, не оглядываясь на возраст. Статус родителя не имеет срока годности. Это пожизненный титул. Так что пользуйтесь этим, помня не только о правах, но и о обязанностях. Я не о материальных благах — их может не быть. Я о воспитании. Воспитывать ребенка нужно с широко открытыми глазами.
***

Но одного я так и не поняла, и, наверное, никогда не пойму. А может быть, я просто не хочу принять, что у отца моего ребенка нет инстинкта родителя. Как ты мог тогда не почувствовать хотя бы малую толику того, что я ощущала? Помнишь, как я позвонила тебе, когда узнала, что беременна? Конечно, ты помнишь. Как она могла быть для тебя не важна? Как ты мог жить, не зная, что она делает, как растет, какие мультфильмы смотрит, в какие игрушки играет?

***
По мне, родительский инстинкт — неотъемлемая часть человека. Без него человек не может быть полноценным. Это мое мнение и мнение адекватных людей. Но есть и другие — неполноценные, недоделанные, недоразвитые. Те, кто могут сказать: «Этот ребенок нам не нужен», «Когда вырастет, тогда и будем общаться», могут собрать свои вещи в целлофановый пакетик и с легкой походкой, мило улыбаясь, исчезнуть из жизни ребенка.
***

-Ты уж потерпи меня. Я не уйду, пока не скажу все, что могу сказать.
Я говорила долго. Это был бурный поток моей памяти, который смывал с собой мою боль и боль моего ребенка, запирая их навсегда в этой могиле. Мне хотелось, чтобы все, что он сделал с нами, осталось вот здесь, рядом с ним, чтобы это стало его адом. Я говорила, пока не поняла, что скоро стемнеет и пора уходить. Я двинулась к дороге. В одно мгновение мне показалось, что меня кто-то окликнул. Обернувшись, я не увидела ничего, кроме свежей могилы с еще не увядшими цветами.
— Ты, наверное, понимаешь, что я сюда больше не приду. А твоя дочь… она даже не спросила, где тебя похоронили.



С возвращением!

Я проснулась, не совсем понимая, где нахожусь и какое время суток. Сон, который я видела, был как художественный фильм со спецэффектами. Я оглядывалась по сторонам и прислушивалась к звукам. Соня была на кухне, готовила завтрак, конечно, под очередной сериальчик про ведьм. Эту слабость ей побороть не удалось, да и ладно! Человек может позволить себе хоть одну слабость, ну или две. (Соня еще любит слушать попсу, что для меня вообще непонятно). Последнюю неделю она старалась проводить как можно больше времени рядом со мной, ведь ей хотелось подарить мне максимум приятных эмоций перед разлукой на несколько месяцев. Но мне становилось еще больнее, и я почти не переставала плакать.
В это утро я проснулась как ошалелая. Не каждый день видишь во сне, как убиваешь отца своего ребенка, даже если он этого и заслужил. На прикроватном столике лежал паспорт Сони с уже пропечатанной студенческой визой. Соня услышала, что я проснулась, и вбежала ко мне в спальню.
— Мамон, доброе утро! Тут этот позвонил…ну…этот. Я трубку не сняла. Я решила до своего отъезда не общаться с ним. Как ты думаешь, не ошибаюсь?
«Нет, конечно! Не ошибаешься! Тысячу раз права! Уберегла мать от греха!»
— Доброе утро. Решение только за тобой, моя детка.
Соня села на край кровати с совершенно детской и чистой улыбкой. На меня смотрели два карих глаза, полных любви. Она наклонилась и обняла меня. Я, конечно же, прослезилась.
— Моя зайка, мой котеночек, моя птичка!
Далее шел плавный переход от перечисления животных к сладким десертам :
— Моя конфетка, мой эклерчик, моя булочка!
Этого показалось мало, и мне на помощь пришли природные явления:
— Мое солнышко, звездочка, воздух, мой ветерочек.
— Ветерочек? Это интересно.
— Твой дедушка меня так называл. Правда, там был еще и зеленый горошек.
— Из-за цвета или формы?
— Так, дорогая, не издеваться над матерью! Давай завтракать. Кофе, чай, яичница. И поставим какой-нибудь интересный фильм.
— Про ведьм?
— Ну хорошо, давай про ведьм.
Мы обе расхохотались, с чувством облегчения и предвкушения чего-то хорошего.
«Еще какое доброе утро», — подумала я. Как же это замечательно, что сон пока не может пробираться в реальную жизнь и остается за пределами всего разумного…
Ладно, живи, пока, нелюдь. Но не дай тебе Бог…

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Ссылки
 1.Энакин Скайуокер-главный персонаж 1-3 эпизодов саги “Звездные войны”. Служил Галактической Республике как рыцарь-джедай, позже служивший Галактической Империи и командовавший ее войсками как Лорд ситхов дарт Вейдер.
 2. Дарт Вейдер, также известный под своим настоящим именем как Энакин Скайуокер-центральный персонаж первых шести эпизодов саги “Звездные войны”, и в фильме “Изгой-один”.