Мгновения конкисты. глава десятая

          10

          Альварес пришёл в себя и почувствовал, что его кто-то дёргает и каждое движение отдавалось в ране сильной болью. Он осторожно приоткрыл глаза и с недоумением увидел, что какая-то красивая индейская молодица, что-то тихо шепча, забинтовывает его грудь. Он крепко закрыл глаза, напряжённо вспоминал и никак не мог, ни вспомнить, ни понять: где это он? У своих или может в плену у индейцев? Ужасно болела грудь, невыносимо болела нога, в голове туман и гудело прямо, как в улье. Вообще он чувствовал себя настолько плохо, что казалось, будто не было на его теле и кусочка здорового места, чтобы не ныло. Он чувствовал, что нога лежит как-то неудобно и от этого боль в ней только усиливается, а попробовав пошевелить ею, причинил себе ещё большую острую боль. И с легким едва слышным стоном крепко стиснул зубы.
         Сиана заметила то слабое движение и вдруг увидела, что правая нога его ужасно напухла. Так сильно распухла, что здоровенный сапог чуть ли не трещал по швам. А резная рукоять кинжала, который был за голенищем, аж вдавилась в мягкое очень вспухшее тело. Осторожно взялась за рукоять кинжала молодица, с силой потянула его на себя. Альварес непроизвольно поморщился и громко заскрипел зубами. Сиана быстро глянула на него и неожиданно для себя увидела, что он приподнял голову, смотрит на неё твёрдым настороженным взглядом. От неожиданности ёкнуло сердце молодицы, и она моментально напрягшись, застыла с крепко зажатым в руке кинжалом. Индианка вся съёжилась и была готова в случае необходимости защищаться им. Страх холодной змеёй заполз и шевельнулся в её груди, быстро заполонил душу.

         - „Ударю в горло! Нет, лучше в открытую грудь!” – мгновенно подумала Сиана, преисполнившись твёрдой решимостью, лихорадочно намечала место для удара. - „Именно в грудь... Здесь я не промахнусь - попаду в самое сердце! Пусть только попробует схватить меня. Пусть только двинется, чтобы напасть на меня - сразу ударю. Ударю! Точно ударю!”
         Альварес уставился в её глаза напряженным взглядом и в то же самое время, боковым зрением ни на секунду не выпускал из вида её руку, вооружённую острым длинным кинжалом. Прикипев глазами к глазам, они в большом напряжении с минуту внимательно стерегли наименьшее движение один у другого. От большого напряжения, густой крупными каплями пот, покрыл лоб и лицо Альвареса, рана на груди невыносимо разболелась, силы его быстро покидали и вдруг, с убийственной остротой, он понял, что всё это напрасно. Ведь руки его стали слабые и вялые, он не сможет, просто не успеет отбить удар, когда эта индианка бросится на него. И несказанно досадуя, только криво улыбнулся, и в следующий момент с равнодушием обречённого откинулся на траву.

         - Ну что же, режь! Давай режь! Давай смелее! - с явным презрением сказал он. - Ты можешь без всяких препятствий перерезать мне глотку, но... - вдруг Альварес запнулся и через мгновение в недоумении прибавил: - Женщины такие не предсказуемые. Зачем нужно было так старательно перевязывать рану, чтобы, через пять минут, после этого перерезать мне горлянку?
         В голове непрестанно гудело, как в большом колоколе, в висках безумно громко пульсировала кровь, Альварес закрыл глаза и сразу же какая-то поволока плотным туманом окутала мозг, унося его в непостижимую даль, прочь от действительности, и он не сообразил, как заснул неспокойным сном, тяжело больного человека.
         Сиана увидела, что бледнокожий совсем обессилил и ничего больше ей не угрожает, расслабилась, опустила оружие и немного посидев, совсем успокоилась.
        - „Какой красавец, - непроизвольно подумала она, вглядываясь в его красивое мужественное лицо. - И зачем, спрашивается, мне его убивать? Ведь он, кажется, не такой, как те... Ой, да что же это я сижу?.. - спохватилась она и принялась, как только можно осторожнее, разрезать острым кинжалом голенище сапога Альвареса.

         Спустя несколько минут, Сиана осторожно стащила сапог. Разрезала штанину и, оголив ужасно распухшую ногу, начала не спеша ощупывать её своими ловкими пальцами. Буквально через минуту на её встревоженном, изнурённом лице, появилось выражение недовольства. Молодица быстро встала на ноги и отошла к кустам, начала срезать ветки нужной толщины, пристально и придирчиво рассматривая каждую в отдельности. Затем обрезала всё лишнее и оказалось у неё необходимое количество прутьев определённой длины и одинаковой толщины. Крепко зажав их в руках, быстро возвратилась к Альваресу. Снова ощупала пальцами опухшую ногу раненого и задумчиво взялась за его большую голую ступню. Собравшись с духом и силами, вдруг резко и сильно дернула ногу на себя, крутанув при этом её в сторону.
         - А-а-а! - с воплем проснулся, вернее, вышел из этого своего болезненного забытья Альварес, и широко вытаращил непонимающие, растерянные глаза на молодицу.
         Но Сиана не обращала теперь на него ни малейшего внимания - вся целиком была сосредоточена на своих пальцах, которые глубоко вдавила в опухшее тело, и быстро перебирая ими, что-то нащупывала. И поняв, что-то снова резко дёрнула и ещё сильнее крутанула в сторону ступню.

         - А-а-а! - скорее взвыл, чем вскрикнул Альварес, да сразу же лишился чувств от невыносимо острой боли.
         Снова ощупала ногу Сиана и осталась довольной, так как на лице её заиграла, едва заметная, улыбка. Обложив голень вырезанными палочками, она крепко забинтовала её, окончательно дорвав на полосы рубашку Альвареса. Управившись и с этой процедурой, индианка опустила утомлённые руки на колени, и с измождённым, беспредельно печальным взглядом уставилась в бледное лицо испанца.
         - „Такой молодой, добрый, а его уже дважды за сегодня старались убить. Сначала те головорезы, а потом я, с перепугу та сдуру, немного не лишила его жизни,” - с какой-то неожиданной и непонятной ей самой жалостью подумала молодица.

         Вдруг припустился густой, тёплый дождик. Сиана, казалось, сразу его и не заметила, так как была вся поглощена своими мыслями, но в скором времени, дождик усилился и стал гуще. Молодица вздрогнула и словно проснувшись быстро осмотрелась по сторонам. Подняла глаза к небу, которое не было видно через густой зелёный шатёр деревьев. Затем взгляд её остановился на лежавшем без сознания Альваресе. Он был уже весь мокрый, сильно дрожал всем телом в лихорадке, и забота о том, где найти укрытие от этого неприятного дождя, свела её хорошенькие бровки на переносице. Как молнией мелькнула мысль в голове и, недолго раздумывая, подхватила молодица конкистадора под подмышки, и с явно большими усилиями потащила между кустов его большое тяжёлое тело к оврагу. Намереваясь укрыться в пещере, под корнями высохшего и отрухлявевшего дерева. С частыми, но не продолжительными передышками она, с большим трудом, запыхавшаяся и крайне обессиленная, втянула, в конце концов, его в найденное укрытие. Это была довольно большая естественная пещерка: метров три длины, и до двух в ширину, с толстой подстилкой сухого мягонького сена, под одной стеной, которое, вероятно, служило какому-то туземцу мягким ложем в часы его отдыха. Сиана положила на эту „перину” раненого и присыпала сверху душистым сеном вместо одеяла.

         Уже давно как стемнело, дождь так и не утихал. Альварес очень дрожал всем телом и что-то то едва слышно бормотал, то вдруг громко выкрикивал в бреду, неразборчиво и непонятные для Сиани слова, так как она не знала испанского языка. Только под утро, незаметно для себя, задремала молодица, но вскоре проснулась. Проснулась от тишины, раненый перестал бредить и лежал тихо, едва слышно дыша. Молодица заботливо поправила на нём сено и вдруг с испугом ощутила, что он стал холодным.
         - „Ой, что же делать! Что же делать!.. Он много крови потерял. Он очень слабый. У него нет сил, бороться с болезнью. Он умирает! Он просто захолонет...», - с непритворной жалостью подумала она.
         Сиана быстро отвязала от пояса маленькую торбочку, насыпала из неё себе в рот какую-то сухую смесь ароматных трав и тщательно начала разжевывать. Хорошо разжевав и размочив слюной, припала молодица к его приоткрытому рту своими губами, и быстро выгорнула языком эту кашицу. Но Альварес не глотал, и уже слабо, едва заметно дышал. Сиана сжала пальцами нос испанца и больно несколько раз ударила ладонью по щекам. Раненный слабо тряхнул головой и, сделав слабые жевательные движения челюстью, с трудом проглотил.
         - Если и это тебе не поможет, то тогда вообще уже ничего не поможет, - грустно и негромко проговорила она.
Индианка быстро сорвала с него остатки рубашки, энергично и тесно стала массажировать его застывающее тело, стараясь поддержать ту маленькую ещё не угасшую искорку жизни, которая едва теплилась в нём.

         Двое суток спал Альварес, так что Сиана уже не на шутку начала беспокоиться, что он так и умрет, не придя в сознание. Всё думала и не могла ни как понять, почему он не просыпается, ведь рана на груди не смертельная, и хорошо заживает, она это явно видит, каждый раз, как разбинтовывает, чтобы заменить подсохшие листочки на свежие. Ведь благодаря тому, что рана была неглубокая, то и все жизненно-важные органы должны быть неповреждёнными. Опухоль на ноге, тоже понемногу уменьшалась, да она и не могла давать таких досадных последствий. И кризис прошёл той первой ночью, когда она, растирая, согревала его застывающее тело. По её соображениям он должен был жить, но то, что Альварес не просыпаясь, крепко спит уже вторые сутки, очень беспокоило. И вот в конце второго дня, когда она в очередной раз закапывала в приоткрытый рот раненному целебный сок лекарственного растения, он вдруг открыл глаза. Хотя Сиана каждую секунду и с нетерпением ждала этого момента, но пробуждение произошло, как-то, совершено неожиданно. Крайне растерялась молодица, руки сами собой опустились на колени и, смущённо моргая, смотрела в его прояснившиеся глаза. Взгляд его стал напряжённо-вопросительным. Не ускользнуло от неё это напряжение и некоторое время, они просто смотрели друг другу в глаза сосредоточенным и пытливым взглядом. Каждый хотел прочитать в глазах мысли другого, увидеть хоть слабый намёк на то, какое развитие событий ждёт их через несколько мгновений.

         Через минутку молодица поняла, что не будет от раненого конкистадора неприятных сюрпризов и, спохватившись, снова наставила руку над его немного приоткрытым ртом, чтобы ещё выдавить несколько капель сока из листочков. Но Альварес накрыл своей большой ладонью рот вместе с нижней половинкой небритого лица. Сиана вздрогнула всем телом, глядя на эти глаза, нос, лоб, такие знакомые, до боли родные, что показалось ей на минутку, что это смотрит на неё её муж. Который погиб год назад в стычке с карибами. У Сианы от неожиданности, аж мороз прошёл по коже, ёкнуло сердце, острая боль пронзила его, ей стало дурно. Молодица сильно побледнела, слабость моментально заполонила всё тело, а в глазах пошли разноцветные круги. Она покачнулась, и чтобы не упасть машинально опёрлась рукой о стену пещеры, и сразу же спохватившись, быстро овладела собой. Боль в сердце потихоньку проходила, в глазах прояснилось. Сиана прямо прикипела пристальным взглядом к верхней половинке лица испанца.

         - „Да-да, те же глаза, тот нос, те же брови, только немного светлей, тот же высокий лоб. Лицо несколько бледное, а не смуглое, да и волосы мягкие и волнистые, а у покойного были жёсткие, ровные и чёрные, как смоль,” – думала молодица подробно рассматривая черты лица испанца.
         Как очарованная, с душевной болью и нежностью смотрела она на Альвареса, углубляясь взглядом в его карие глаза. И с новой силой показалось молодице, что это совсем не приблуда какой-то, а её муж, которого она безгранично любила, да и сейчас ещё очень любит, смотрит на неё страдающим и в тот же самый миг напряжённым, настороженным взглядом. Смотрит так, как будто не узнаёт её.
         - Не волнуйся, дорогой, успокойся, - кротко, с проникновенной нежностью в голосе проворковала Сиана на индейским языке и легонько провела рукой по его волнистым мягким волосам.

         Альварес не понял слов, тем не менее, сам тёплый, ласковый тон голоса успокоил его. Сиана взяла большую руку испанца, которой он заслонил рот, своей маленькой мягонькой и с лёгким нежным насилием отвела в сторону, положив её вдоль его пораненного тела. Но как только она убрала руку, то и очарование её вмиг исчезло. Губы были совсем не похожи, не той формы, подбородок не брит уже, наверное, с неделю, не меньше и зарос густой чёрной щетиной, которая у индейцев не росла. Нет, теперь это уже был не её муж, а совсем другой, чужой человек и сразу как-то досадно и до боли одиноко на душе её стало, на глазах заблестели слёзы. Вмиг Сиана порывисто вскочила на ноги и быстро-быстро, чуть ли не выбежала из пещеры.

         Альварес внимательно смотрел в лицо молодицы и чётко заметил резкую, внезапную перемену в её настроении. Секунду назад ему приятно было видеть устремлённый на него нежный лучащийся любовью взгляд бархатно-чёрных миндалевидных чарующих глаз. Он прямо физически его ощущал и нежился душой. Такое приятное состояние он испытывал только в детстве, когда сильно болел, а мама, напоив его какими-то настойками, садилась рядом на кровать и нежно гладила его тёплой рукой по густым курчавым волосам. Что-то тихо и ласково приговаривала, смотрела в глаза бесконечно добрым взглядом и иногда целовала в щёчку. Ему тогда было также очень хорошо и спокойно. Но вдруг, ни с того ни с сего, в глазах индианки мелькнула растерянность и сразу же взгляд её стал суров. С большим удивлением успел Альварес заметить внезапно появившиеся слёзы, прежде чем она сорвалась с места и почти выбежала из пещеры. Он напряжённо думал, но никак не мог понять: что же произошло? Ведь он, не сопротивляясь, позволил ей убрать свою руку с лица и даже не дотронулся до её тела. Что спровоцировало такую резкую перемену в её настроении? Что стало этому причиной? Ломал он себе голову и не находил ответа. Прошло около часа, но молодица не возвращалась. Ему стало очень одиноко, он почувствовал себя брошенным и беззащитным сиротой. И неожиданно испытав это чувство, он только грустно улыбнулся.

         – «Что за чушь лезет в голову, - через минуту подумал он. – Я здоровенный мужчина и вдруг «брошенная сирота». Бред какой-то».
         Прошло ещё с полчаса. Сиана вволю выплакалась, ещё недолго посидела, немного успокоилась. Затем насухо вытерла лицо руками, выгребла веточкой с остывающих углей костра печеную картошку и возвратилась назад в пещеру к раненому. Альварес с трудом съел половину небольшого клубня и с откровенной благодарностью посмотрел на молодицу. И снова какая-то поволока окутала мозг, надвинулась на глаза, и он сразу же, незаметно для себя, заснул спокойным мирным сном.

         Сиана, пользуясь тем, что раненый крепко уснул, накрыла нижнюю половинку лица Альвареса кусочком ткани и долго любовалась на эти дорогие сердцу черты лица. Всё хотелось думать ей, что это лежит её муж, что боги увидели её искреннее, неподдельное горе и смиловались над ней и отпустили его назад на землю. Эта мысль приятно ласкала и наполняла душу наивной молодицы тихой беспредельно-сладкой радостью. Сиана пылко обращалась к нему мысленно, разговаривала с ним, пересказывала боль души своей. Всё своё горе. Как ей было плохо без него. Как она страдала всё это время. Как она его крепко любит и не может больше жить без него. Но спустя некоторое время, мысленно наговорившись со своим мужем, немного успокоилась. Очарование потихоньку прошло и с рвущей душу болью приходило понимание, что такого не может быть. И что это совсем чужой, раненный человек, которого, неизвестно почему, она пожалела. Может быть, в тот самый миг, как-то подсознательно уловила частичное сходство испанца с её покойным мужем и потому не смогла его тогда добить дубинкой? Кто сможет ответить на этот вопрос? Или кто может знать это точно, если это и для неё самой загадка.

         Долгими часами сидела индианка возле Альвареса, смотрела в его бледное лицо и сколько не раздумывала, а всё приходила к той мысли, что его именно свои хотели убить, что именно конкистадоры старались лишить его жизни. Эти раздумья успокаивали её душу, делали и без того добрую Сиану ещё добрей и располагали к этому раненому и, безусловно хорошему, доброму чужеземцу. Иначе за что же тогда его нужно было убивать этим извергам.
         Часов через пять Альварес снова проснулся, немного поел, попил, внимательно с благодарностью ловил взгляд черных глаз молодицы, но через некоторое время снова ощутил тяжесть в голове. Снова его мозг стала окутывать какая-то пелена и он незаметно уснул.
         Сиана внимательно наблюдала за всеми изменениями здоровья испанца, и заметила, что когда его глаза внезапно становятся мутными, то он сразу же отключается и засыпает. И в её голове, вроде как молнией осветило. Она моментально вспомнила, что когда была маленькой девочкой, то в одной стычке её дядю, храброго воина, несколько раз ударили палицей по голове. Сначала думали, что он мёртвый, но через какое-то время он очнулся и также с небольшими перерывами проспал недели три-четыре, и так же взгляд его временами становился туманным, пока он не выздоровел и глаза его не стали всегда ясными. Случайно вспомнив это, Сиана окончательно успокоилась, теперь она была целиком и полностью уверенная, что этот человек непременно выздоровеет.

         Прошло две недели. Только опустило утреннее солнце на землю свои первые лучи, как проснулся Альварес. И сразу же с приятным удивлением заметил, что та слабая ноющая боль, тот шум в голове и туман, который окутывал его мозг со времени ранения, в те непродолжительные минуты, когда он просыпался, то ли выныривал из забвения, бесследно исчезли. Голова была приятно ясной, мысль работала чётко и вообще, он чувствовал себя удивительно хорошо. Неглубокая рана на его груди, благодаря целебным травам, заботливой Сиани, уже хорошо затянулась. Опухоль на ноге почти совсем прошла, но стать на неё твёрдо он ещё не мог, из-за сильной боли. Значит, в месте перелома, ещё не зажило полностью.
         - «Надо подыскать, и выломать подходящую палку, чтоб служила мне костылем,» - подумал Альварес, и стал на руки и на здоровое колено, потихоньку полез на карачках из пещеры, осторожно подтягивая больную ногу, и внимательно следя за тем, чтобы каким-то неосторожным движением не нанести себе жгучей боли.
         Потихоньку Альварес вылез наружу, умостился поудобнее под кустом на мякенькой зелёной муравке, и с легкой кроткой улыбкой посмотрел на быструю в движениях, бойкую молодицу, что хлопотала возле небольшого костра, готовя какое-то кушанье. Увидев его, Сиана удивилась, но через секунду приветливо улыбнулась и снова углубилась в свою работу. Недолго смотрел испанец на молодую индианку и неожиданно откровенно залюбовался её красотой, её гибкой фигурой, её красивым смуглым лицом и вдруг, будто бы и не его, пришла жестокая мысль полная горделивого презрения и пренебрежения:

         - „Боже мой, какой бедный и слабый народ! Какая убогая духом женщина, напрочь лишённая самолюбия, гордости и достоинства. Она, наверное, же знает, что я убивал её соплеменников, родственников, возможно и самых ей близких людей, и несмотря на всё это, она заботится, обо мне. Беспокоится о своём хозяине. Она сама по своей воле выбрала меня своим хозяином и добровольно стала служить. Настоящая рабыня! Правду говорят, что они все родились для рабства, чтобы служить нам - горделивым испанцам. Да, они родились для покорности и работы”.
         С несказанной заносчивостью думал Альварес, а сам тем временем напряжённо и неотрывно следил за каждым её движением, за мимикой хорошенького лица, за наименьшим движением её соблазнительного, почти совершенно обнажённого, тела. А так как силы его за последние дни хорошенько восстановились, то и естественно, что вдруг возникло бурное желание овладеть ею, этой красивой молодицей. Овладеть и познать её сейчас же и немедленно.

         Сиана глянула на него и Альварес моментально воспользовался этим. Перехватил её взгляд и особенно ярко улыбаясь быстренько показал, что хочет пить. Что-то не понравилось молодицы в его глазах, в слащавом выражении лица, в этих быстрых порывистых движениях. И это „что-то” сразу же вызвало непонятное смятение в её душе. Сиана замерла на минутку, пристально вглядываясь в сияющее явно преувеличенной радостью лицо испанца, но так и не поняла, что же такое внезапно напрягло и взволновало её душу. Взяла стоящий под деревом шлём, наполненный чистой, прохладной водой и поднесла ему. Левой рукой Альварес крепко взял её за руку, правой - шлём и сразу же откинул его подальше от себя. Краем глаза наблюдая, как шлём ударился о землю и вода фонтаном разлетелась в разные стороны. У индианки обеспокоено ёкнуло сердце, она в испуге потянула руку к себе, напряженно уставилась в полные желания и презрения карие, холодные глаза конкистадора. Ноздри его хищно раздувались, а лицо имело выражение безграничного самодовольства и невообразимой заносчивости. Альварес с минуту крепко держал Сиану за руку, явно наслаждаясь её испугом и красотой, и вдруг с силой дёрнул молодицу на себя. Рывок был настолько неожиданным и мощным, что Сиана не сообразила, как упала рядом с конкистадором, больно ударившись боком об вылезший из земли узловатый корень. От этого резкого, сильного движения, разболелась у испанца рана на груди, но он обуреваемый желанием старался не обращать на это внимания, быстро прижал к себе молодицу, пытаясь без лишних промедлений подмять её под себя.

         Изо всех сил сопротивлялась Сиана, но навалившийся на неё Альварес был сильный, большой и тяжёлый. Она видела его холодные насмешливые глаза, хищную, жестокую улыбку, что приближалась к её лицу, и вмиг он стал ей таким противным и ненавистным, что всё её естество восстало против него и этого грубого насилия. Понимая, что нельзя медлить ни секунды, Сиана собралась с мужеством и резким движением головы, ударила лбом в лицо конкистадора, что уже приближалось для поцелуя. Альварес охнув, отшатнулся от неё, возвысился над молодицей на высоту своих длинных рук. Глаза его наполнились слезами, а из разбитого носа потекла тоненькая струйка горячей крови, прямо на лицо и шею молодицы. Упираясь в землю вытянутою левою рукою, конкистадор быстро утёрся правой. Увидев всю свою ладонь в крови, глаза Альвареса вспыхнули холодным жестоким огнём, губы презрительно искривились, и он начал медленно поднимать свой здоровенный кулак над головою испуганной женщины. Сиана глядя на кулачище, вдруг поняла, что это уже верно смерть пришла за ней, так как нет ей спасения от этого сильного и жестокого конкистадора. Но вдруг, даже неожиданно для самой себя, она, что было силы, ударила кулаком испанца, прямо в затянувшуюся рану на груди. У Альвареса аж искры посыпались из глаз. Он резко откатился от неё, больно стукнулся головой о корень и, по неосторожности, из-за резкого движения с разгону ударился раненной ногой об ствол цветущего дерева и громко, зверем заревел от невыносимо-жгучей боли, пронизавшей его тело. Воспользовавшись этим, Сиана мигом сорвалась на ноги и отбежала на метров шесть-семь и резко остановившись, повернулась к нему.

         - Ну и подыхай себе сам! Зверьё неблагодарное, - сердито проговорила молодица на индейском языке, и с досадою махнув на него рукой, стремительно вышла по откосу из оврага и сразу же исчезла за ближайшими кустами.
         - О-о-о-о, су-у-ука, у-у-убью-у-у! - простонал Альварес, провожая Сиану полным злобы взглядом.
         Очень разболелась голова, в глазах испанца вдруг всё поплыло, мозг окутал плотный туман, и он моментально заснул, будто в чёрную яму провалился.