Кто мыл раму?

***
Павлик Холодков занялся сочинительством. Где-то в глубине души он был уверен, что писательство – это просто, легко и быстро. Однако, понимание бесполезности этого трудоемкого  неблагодарного занятия пришло к нему не сразу. А сразу он начал писать небольшие плохо сложенные тексты, которые по структуре и повествованию напоминали школьные сочинения. Что он до этого момента прочитал, сказать сложно. Вероятнее всего ничего особо выдающегося и высокохудожественного. Но желание писать возникало с неизменной потребностью куда-то выразиться, кому-то высказаться. И он писал. Писал часто и беспристрастно  и обо всем подряд, периодически представляя себя в роли корреспондента или, того интереснее, обличителя человеческих пороков или критика, оппонента недочитанных когда-то, но отложившихся в памяти философских трактатов, смысла  коих так и не разобрал, но имел  на это свою точку зрения, мало согласующуюся во здравым смыслом.
Павлику   были чужды такие понятия как  дериватология, конфиксация, лингвистика, синтаксис, потому как наступивший всем на уши всепоглощающий хаос поглотил и его  сознание и мироощущение, которое когда-то было функциональным и могло не копировать, а создавать собственные умозаключения. Сейчас же он называл себя громким словом «литератор» и  изо всех сил старался перефразировать давно известные прописные истины, привязывая к ним слегка сгорбленные, корявенькие и витиеватые фразы, наполненные скорее не смысловыми инсинуациями, а крепким и трезвым видением окружающего мира.
Павлику как-то задали вопрос:
- Скажите, а почему Вы начали писать?
— Вот читаю я некоторых авторов или философов и не могу вообще ничего понять. И зачем они все так сложно объясняют? Мне так кажется, что только запутывают простого читателя. Это ж какие слова мудреные у них? Да, разве ж нормальный человек может сообразить о чем они говорят?
- А Вы много читали философов?
- Много, не много, а читал.
- И каких к примеру?
- Сейчас точно не вспомню, но об сотворении мира читал.
- А что Вам там не ясно?
- А не ясно то, почему это Лилит изменила Адаму и связалась с подлым искусителем?
- А в каком, простите,  философском трактате Вы это прочли?
- У нас один трактат  на все времена. Это библия.
-И в каком же месте об этом написано.
- Написано. Я ж Вам не робот, чтоб все запоминать. Что мне Вам номер  страницы что ли назвать?
- Да хотелось бы понять, откуда у Вас такая самоуверенность. Вы замахнулись на святая святых,  судя по Вашим притязаниям.
- А не надо копаться в моих пристрастиях. Мои художественные произведения нравятся народу. А для очень умных с их притязаниями есть замороченные книжки. А я хочу и пишу. Не нравится, не читайте.
- А как же  Вы определяете, что Ваши так сказать художественные произведения нравятся народу?
- По рейтингу, конечно. Чем выше рейтинг, тем лучше произведение! Аксиома!
И Павлик Холодков жал на всю катушку, накручивая рейтинг.
Тем временем художественная литература претерпевала кризис. С одной стороны дипломированные писатели, истощенные суровыми буднями мгновенно меняющейся реальности,  не могли бросить себя на плаху пожирающему их временные ресурсы эстетическому,  высокому стилю литературы. Им надо было элементарно питаться регулярно, хотя бы два раза в день. Поэтому они направляли свои умения и навыки сочинительства в сторону бегущей строки информационного, новостного портала. И чем быстрее они вбрасывали очередную новость, сконцентрированную  исключительно на негативе, тем читабельнее становился портал и соответственно выше заработная плата. В буквальном смысле слово «художественная» перемещалось на задворки, уступая место такому слову, как «сенсационная». Творчество образного описания было вторично. Кленовый лист не был «багряным, слетающим со стоящего у чугунной ограды летнего сада одинокого дерева», а был просто кленовым листом, осень не «приближалась медленной поступью очарованной девы  по заросшим пожухлой травой полям», а просто «пришла», снежинка не «кружилась в вальсе, предвещая наступление самого волшебного времени года», а просто «появилась». Всё было лаконично, нет, даже не лаконично, а просто  и коротко. А главное упрощено до знакомых с первого класса слов «Мама мыла раму».  А воротилы интернет-сайтов накручивали потоки информации, дублирующей одну и ту же фразу «Мама мыла раму», только сверху, снизу или под углом.
А потом наступил момент, когда и в этой фразе надо было еще что-то сократить, чтобы потом продублировать уже не тысячу раз в день, а  две тысячи. Слово «раму» отвалилось само собой, оставив высушенное и выжитое сочетание  «мама мыла», равнозначное сочетанию  «ни о чём». И аттестованные писатели, погуляв на полуночных сборищах, с утра проснувшись и опрокинув в ссохшийся рот пару стаканов кофейной гущи, бросали в эфир ищущим новых впечатлений читателям всё те же фразы, сублимированные до неузнаваемости. И Что, собственно, мыла мама, стало вообще не важно, как стало не важно и то, что слетевшее с высокого пьедестала художественное слово превратилось  в обыденное, жаргонное, стыдно сказать что.
Таланты ваяния чего-то красивого, изысканного, изящного, приводящего в восторг , вызывающего восхищение, желание чувствовать и наслаждаться стали невостребованными, уступив место структурированным ячейкам  существительных и глаголов, отображающих безликую, узколобую действительность.
А Павлик Холодков, получающий знания из порубленного на куски словесного мусора, барахтающегося во всемирной паутине, оттачивал свой литературный опыт, переставляя местами подобранные по собственному усмотрению слова, выкладывая на обозрение уже далёкому от эстетики и загнанному в однобокое восприятие мира читателю сочиненное им словоблудие, вершиной которого явился рассказ «Отношения между Адамом и его женами».
- Может быть имеет смысл относиться к себе объективно? – задали Павлику очередной вопрос скромные интеллектуалы, которые надеялись на разумность автора, упорно пробивающего себе дорогу и ведомого целью стать членом небезызвестного писательского Союза, собравшего видимо самых достойных членов  из  всех сочинителей.
- Объективно никто к себе не относится,- прямолинейно заявил новоиспеченный литератор.
- И тем не менее, Вам не кажется, что Ваши плоды сыроваты и требуют доработок не только с точки зрения исторический правды, описанной в первоисточниках, но и с точки зрения выдержанности стиля?
- Правды вообще нет, а стиль никому не нужен, - бойко ответил Павлик. - В наш век всеобщей цифровизации надо уметь играть в дартс и бить в цель, чтобы не промахиваться, а не отвлекаться на сложные эпитеты  и на превращение контекстуальных слов -понятий  в слова – образы . Главное — это «тарарам» в голове от прочитанного. Есть «тарарам» – хорошо, нет «тарарама» плохо.
- То есть для Вас не важен смысл? Не важно, Что конкретно мыла мама?
- В данный момент я маму в расчёт не беру совсем, -  начал свой «тарарам» озадаченный вопросом, но не растерявшийся Павлик, - Но идея  про маму хорошая.  И изначально, почему мама мыла что-то или кого-то, это точно не важно. И уже тем более не важно, где и когда  она мыла, и мылась ли сама.  Но важно именно то, Зачем  надо мыться.
- Эпохально, многозначительно. Так и зачем же надо мыться?
- Мой вывод такой: мыться надо, чтобы быть чистым! – серьезно сказал Павлик, посмотрев пронзительным взглядом на ошарашенных интеллигентов, -   А вот, зачем Маме надо было  кого-то мыть? Вот об этом я как раз планировал написать в следующем своем произведении, чтобы разобраться в том, не явилось ли причиной развода Лилит и Адама  то, что Адам не мылся, а появившаяся тут вдруг мама, как раз, мыла искусителя Змия. И Змий  Адаму сказал: «Иди тебя мама помоет». А Ева уже была чистой. И поэтому они поженились.
- У вас наверняка получится восхитительный высокохудожественный рассказ «Мама мыла Змия, поэтому Адам женился на Еве».
-Чем короче, тем понятней и следовательно талантливей.  Долго думать и писать не надо. Время тратить на чтение тоже не надо. Две страницы «тарарама», а рейтинг бьет все рекорды. Я метаю дротик и становлюсь членом союза.






От Автора:
Этот рассказ вошел в мой сборник иронических рассказов " ВПЕРЕМЕЖКУ" и публикуется здесь в полной версии в связи с тем, что был оправлен на конкурс.