Аэростаты в небе блокадного Ленинграда

      В июне 1954 года я с аттестатом зрелости приехал поступать в Ленинградскую лесотехническую академию. Моя сестрёнка Лиля училась в  ЛГУ  и поселила меня  у давних, дореволюционных  знакомых нашего  деда.  Их квартира на втором этаже  выходила окнами прямо на памятник А.С. Пушкину. Их переулок находился в нескольких метрах от  начала Невского проспекта и 150 от Московского вокзала. Эта семья состояла из древней старухи - бывшей фрейлины, её дочери со следами былой красоты в возрасте 50 лет и её дочери – моей ровесницы и статного полковника,  только что ушедшего в отставку. Фамилия их была Соколовские.
        До начала экзаменов оставалось недели полторы.  За учебники я не брался, считая себя вполне подготовленным. Поняв это, полковник мне сказал: «Чего ты тут баклуши бьёшь? Поедем со мной на участок. Мне  помощник нужен». Он недавно получил этот участок под Пушкино.  Я с удовольствием с ним поехал. Что меня поразило? Участок находился в сосновом бору. Никаких грядок, никакого сада там создать было невозможно. Сплошные сосны.  Он начал планировать, где ему поставить домик. И я предложил ему, не выкорчёвывая сосен, срезать только верхушки и сучья четырёх    деревьев,  стянуть  их канатом и построить на этой основе двухэтажный «курятник». Мой полковник с этой идеей согласился не сразу, но вечером у костра крепко подпив, угощая и меня, стал рассуждать, что эта конструкция из себя будет представлять.  Его беспокоило, как поведёт себя это строение при сильном ветре. Но я его успокоил, раз вокруг будет столько сосен, то ветру тут не разгуляться. 
        Мысль стянуть деревья канатом пришла мне не случайно. На участке уже находились остеклённые рамы, доски, прорезиненные полотна и  бухты стальных тросов.  Когда я его спросил, от чего эта прорезиненная ткань, то услышал: «Со списанных аэростатов».  На другой вечер после такого же подпития он рассказал, что во время войны он командовал полком аэростатного заграждения  Ленинграда. Это меня крепко заинтересовало.  Не знаю почему, но я ещё в школе  сильно увлёкся историей  Отечественной войны. Тогда  воочию  убедился, что официальная пропаганда отличается  от того, что рассказывали сами очевидцы и участники событий  (http://proza.ru/2022/05/03/1455; http://proza.ru/2025/01/08/305).
        За несколько дней  мы  с ним  сделали перекрытие второго этажа из досок, на первом этаже поставили рамы. Доски накрыли прорезиненной тканью.  Внизу уже можно было с комфортом ночевать.  Все вечера за варкой пищи у костра  я непрерывно к нему приставал с вопросами, на которые он с неохотой отвечал. Видимо, ему трудно было вспоминать ту жуть, которую пережил блокадный Ленинград.   На мой вопрос: «А сколько у вас в полку было аэростатов?» Он, хотя и был крепко выпивши, сказал так: «Эта цифра не подлежит оглашению никогда».   А на вопрос, чем заполнялись аэростаты, он сказал: «Водородом и  светящимся газом».  Насколько коварен  водород, я знал не понаслышке. Однажды на уроке химии мы с «химичкой» взорвали его. Она  2 недели была на больничном, а я отделался лёгким испугом.  – « Я в какой-то хронике видел, как аэростат вели  девушки в военной форме  по улицам Москвы». – «Всё так. И у нас в основном служили девчонки, но  в начале войны  много     аэростатов перемещалось на полуторках».      – « А куда они делись эти полуторки?»  - «Куда делись? Как  только  наладили  дорогу по Ладоге, их все туда и кинули. Стали вывозить из города в основном детей. Ведь голодуха началась. А в город везли продовольствие  для города и припасы для армии. Ведь что эти сволочи, немцы,  сделали. Они же сразу сожгли Бадаевские склады. У вас в школе-то хоть что-нибудь про блокаду Ленинграда говорили?»  - «Говорили. Что от голода погибли около миллиона человек».  – «Нам оставили несколько машин для перевозки лебёдок. Они, заразы, очень тяжёлые. Вручную их не потаскаешь».  – «А зачем их таскать?»   - «Что ты такой глупый вопрос задаёшь? Вот смотри, мы, положим, расставили аэростаты, подняли их на высоту, оберегая важные объекты города. Но, немцы-то не дураки, послали несколько «рам» (разведывательный самолёт) и уже знают, где стоят аэростаты. Поэтому их надо всё время перемещать. Замаскировать Питер так, как  Москву, невозможно. Нева широкая, и они всегда по ней ориентировались.  С самого начала главной целью для них был Путиловский завод. Он же всю войну не прекращал выпуск танков.  Важные промышленные предприятия  оберегали зенитчики.
Наши лётчики тоже здорово мешали немцам прицельно бомбить. Вот смотри, одно дело попасть бомбой в тот же Исаакиевский  собор или Зимний дворец, совсем другое дело попасть на огромную территорию какого-то завода. Немецкие штурмовики-юнкерсы с пикирования метали бомбы очень точно. Дело в том, что  «Штука» (так обзывали наши эти грозные фашистские самолёты) выходила из пике на малой высоте, а наши аэростаты им шибко мешали. Несколько раз они, зацепившись за трос, гробились. И позже штурмовики не участвовали  в бомбежках города. А бомбардировщики долбили бомбами  с большой высоты, и  точности бомбометания у них не было.  Но их там, на высоте,   хорошо  клевали наши истребители. Поначалу за нашими аэростатами и на земле, и в воздухе начали охотиться».  – «Это как?».  « Ты бы видел, что творилось в городе при налёте. Сотни ракет с земли указывали немцам , куда бомбить. Они же наводнили город диверсантами. Однажды на моих глазах из разбитого жилого дома из ракетницы стрельнули по аэростату, который девчата поднимали. Но дурак, который стрелял, сам обгорел. С воздуха «мессеры»  тоже пытались расстреливать аэростаты, но мы же их ставили на разную высоту, они не могли между ними маневрировать. И наши ястребки не позволяли им свободно летать». – «А я помню, как в 44 году охранялся железнодорожный мост через Березину в городе Борисове, где мы жили. Так там вокруг моста стояло много зениток и  счетверённые пулемёты. Самолёты немцев не могли прорваться к мосту из-за моря огня»   - «И у нас некоторые объекты так же надёжно охранялись».
       – «В расчёте пулемётов и некоторых зениток были женщины. А как у вас?»  - «Всё так же. Почти сразу на крышах стали дежурить пацаны и сбрасывали зажигательные бомбы  с крыш и чердаков. Потом  их привлекли к патрулированию улиц с целью выслеживания диверсантов. Это имело успех. Число наводчиков для бомбардировщиков резко сократилось». – «А когда голод начался?»  - «Где-то в ноябре  сократилась  выдача хлеба и других продуктов по карточкам»   - «А где Ваша семья была?»  - «Они успели эвакуироваться, а я жил на службе».  – «Армию кормили лучше, чем горожан?»    - «Почти что одинаково. Конечно, солдаты получали больше чем 125 г хлеба в сутки. В самые лютые декабрьские морозы стали приходить доклады, что девчата, обслуживающие аэростаты, одна за другой стали гибнуть». – «От бомб и снарядов?»   - «Представь такую картину, ведут они аэростат по улице в указанную им точку. Одна из них падает в обморок. А кинуться ей на помощь остальные не могут.  Аэростат должен быть доставлен в указанное время в определённую точку. И только прикрепив его к лебёдке, кто-то из обслуги бежит к упавшей.  А на морозе голодный человек умирает мгновенно».  Я, сидя у костра,  сытый беззаботный представил эту жуткую картину. – «А Вы голодали?» - «Для офицеров  питание было немного лучше, чем для других. Помогали ещё калории спирта, который  нам был доступен. Нас спасало ещё и то, что мы стояли рядом с Невой, иногда глушили рыбу. Но, как только река покрылась льдом, рыбы мы уже не могли добывать. Крепко голодали мы в конце зимы. Многие мои сослуживцы уже пухли от голода.  Я, правда, не пух, но тяги к девкам уже не было. Слушай, парень, давай кончай  про это расспрашивать. Там ничего хорошего никогда не было.  Немцы нам досаждали не только  бомбардировкой. Город обстреливали из пушек. Это ещё страшнее. При каждом обстреле и каждой бомбёжке у нас гибло много девчат и парней. Не хочу больше вспоминать». 
        А у меня было ещё куча вопросов. Вот, например, как они с водородом обращались. Как поднимали аэростаты, как опускали, как чинили. Но мой собеседник в оставшиеся дни не откликался на мои попытки продолжить разговор на эту тему. Мы, было, начали с ним обшивать досками второй этаж, ставить туда рамы. Но одна рама выпала, все стёкла в ней разбились. Не хватило досок. В последний вечер пребывания на участке он вдруг неожиданно сказал мне: «Я заметил, что ты поглядываешь на мою дочку. Я тебе по секрету скажу, что она тоже к тебе вроде неравнодушна.  Так вы смотрите, не наделайте глупостей. Ей надо окончить училище, а тебе надо ещё окончить академию (на другой день я должен был поселиться  в общежитии академии и начать сдавать экзамены)».  – «Она же очень здорово рисует. Последний раз, когда мы с ней были на набережной, она сделала три  эскиза. От одного я глаза не мог оторвать, насколько здорово он сделан».  – «Ты парень рукастый и, вроде, головастый. Я не против вашей дружбы. А дальше будет видно. Тёща моя к тебе тоже хорошо относится. А моей  супруженции  подавай жениха из зажиточной семьи. Видать, не улеглись у неё аристократические страсти».   Расставаясь на другой день   с этой семьёй,   я не предполагал, больше   никогда в жизни не  увижу  никого из них.   
          Судьба сложилась так, что в академию я не поступил, заболел и меня полуживого мама увезла  домой.  Через год   мне сестрёнка передала, что Лена, будучи на  учебной практике на Алтае, трагически погибла. А полгода спустя не стало её родителей и бабушки.  Бывая в Питере, я всегда прихожу к памятнику  Пушкину, смотрю на окна той квартиры и  тепло вспоминаю об этих людях.
      У меня возникает вопрос:  сколько  людей   защитила и сохранила им жизнь аэростатная служба Москвы и Ленинграда, сберегла  неповторимые исторические памятники и  архитектурные шедевры.   Эти девчонки и парни заслужили вечную память нашего народа.
    02.02.2025 г. Минск