Э. Б. Грин Место пилигримов в американской истории

МЕСТО ПИЛИГРИМОВ В АМЕРИКАНСКОЙ ИСТОРИИ
Эдвардс Бутелл Грин  (1921)

300 лет назад маленькая группа английских мужчин и женщин, которых мы в дальнейшем будем называть пилигримами, прибыла на корабле "Мэйфлауэр" на берег гавани Нового Плимута в  Массачусетсе, после бурного двухмесячного плавания из Англии по Атлантике. В течение месяцев ужасающих лишений, за которые половина из них погибла, они держались с упрямым героизмом, пока не заложили скромную, но прочную основу того, что стало Новой Англией. Их простая история стала такой запоминающейся хотя бы по той причине, что это вдохновляющий пример христианской веры и мужества. Однако это не единственная причина, по которой их потомки в нашей стране, оставившие старый дом далеко позади, отмечают эту годовщину сегодня. Это так потому, что героизм пилигримов не был только их достижением; другие последовали за ними туда, куда они проложили тропу.    
Пилигримы, конечно, не были первым деревом, посаженным Англией на американской земле. 13 лет назад мы отмечали здесь другое трехсотлетие в память о другой группе пионеров, которая начала свое дело на реке Джеймсв. Она была  первой в той длинной серии успешных колониальных экспериментов, которые сделали возможной величественную структуру колониального союза. К 1620 году, когда высадились пилигримы, город Джеймстаун уже обрел успех. Это достижение было куплено год за годом, на протяжении более десятилетия тяжкой ценой человеческих жизней, более страшной, чем в Плимуте. Но некоторые из тех, кто начал это дело, выстояли и, закаленные ужасающими испытаниями, стали ядром нового доминиона. Семья, государство и церковь  пустили корни, и в 1619 году, более чем за год до дня, который мы  празднуем, первая представительная ассамблея в Америке собралась в маленькой церкви Джеймстауна на краю дикой природы Виргинии.
Основание этой первой английской колонии справедливо можно рассматривать как национальное предприятие. Компания, которая готовила его, была лицензирована королем и поначалу в значительной степени контролировалась короной. Среди тех, кто получил гранты по первым двух хартиям, были гражданские чиновники высокого ранга; солдаты, сражавшиеся за землю Англии в континентальных войнах; влиятельные торговые компании Лондона и духовенство национальной церкви. Главный Исполнительный директор Виргинской компании согласно ее второму уставу, также был первым губернатором великой Ост-Индской компании и ведущей фигурой в нескольких других организациях по развитию морской торговли. Это предприятие прославлялось выдающимися поэтами и проповедниками как великий замысел, направленный на то, чтобы бросить вызов испанской монополии в Новом Свете, перенести христианскую цивилизацию в в пустыню и насадить там, как сказал Рэли, новую английскую нацию.
Виргинская компания, управлявшая делом, представляла собой не группу колонистов, а объединение учредителей, вкладчиков капитала, которые ожидали, что грубую работу в пустыне выполнит кто-то другой. Именно  инвесторами эти люди были и с самого начала, и впоследствии, даже когда их устав был отменен английской короной, которая в принципе могла одобрить или, напротив, не утвердить любую политику, которая могла быть начата людьми в разных местах.    Даже когда было создано первое представительное общество, оно появилось не благодаря действиям колонистов, а как подарок Компании в Англии. Опять же, виргинцы не стремились создать идеальное сообшество; они ехали прежде всего потому, что их привлекали экономический возможности, которые, казалось, мог предложить новый мир. Их религиозные и политические взгляды не находились в конфликте с традициями их старого дома. Они были верны королю и стране. Они легко приспособились к конституции провинции, в которой королевский губернатор воспроизводил в миниатюре прерогативы короны. Они были способны отстаивать свои права; но права, на которые они претендовали, были закреплены за английскими подданными древним общим правом. Когда было сформировано их представительное собрание, оно не требовало ничего лучшего, чем привилегий английской палаты общин.  По их собственному выбору, а также благодаря  политике правительства,  национальная церковь метрополии  стала также официальной церковью Виргинии. Это правда, что их наследие менялось с годами суровой жизни на фронтире, и  что более поздняя иммиграция привела к появлению новых сил инакомыслия. Тем не менее, на протяжении полутора столетий гражданские и религиозные идеалы виргинского дворянства во многом напоминали идеалы соответствующего класса  в Англии.
Сначала казалось, что вся организация жизни  Новой Англии может пойти по этому пути. Здесь тоже были важные экономические соображения, заинтересовавшие деловых людей Лондона, Бристоля и Плимута, особенно торговля мехами. Источники этого ресурса, а затем вся земля и торговля были отданы частным корпорациям, и появились амбициозные планы по созданию полуфеодальных княжеств, мало чем отличвшихся от собственнических провинций Мэриленд и Каролина. В тот самый год, когда пилигримы высадились на берег, был созван совет по коммерческим привилегиям и политической власти, очень похожий на тот, который был в Виргинской компании. Те, кто расширял колониальные деловые предприятия, были способными людьми, лидерами в бизнесе и политике, и все же как этот, так и многие другие аналогичные проекты в стране провалились, не дойдя до завершения, и  существенных результатов достичь не удалось.
В итоге вышло так, что этот регион был оставлен свободным для колонизации совсем другого рода, в котором колонисты начинали дело сами и они же его заканчивали. Говоря более современным языком, колониальная Новая Англия выделялась среди всех европейских колоний того времени своеобразной широкой автономией. И особая честь плимутских пилигримов, о которой они сами не могли и мечтать, в том, что они были пионерами для этого нового типа самоуправляемых автономных колоний. В отличие от Виргинии, колонии пионеров Новой Англии не ставили задач национального характера. Они не имели никаких королевских хартий; все, что колонисты могли получить от короля Якова - это обещание игнорировать их, если они будут вести себя должным образом. Все это предприятие было слишком мелким, чтобы привлечь внимание нации в целом или ее правящего класса.
Итак, событие, которое отмечают сегодня два великих народа, было почти незамеченным его современниками. Что касается капитала, пилигримам приходилось зависеть от лондонских деловых кругов и принимать некоторые нежелательные для них  ограничения; но главными инициаторами этого начинания были настоящие колонисты, а не инвесторы, которые с комфортом оставались дома, чтобы направлять и контролировать работу на большом расстоянии. Еще более поразительным является фундаментальное различие в целях между этими двумя группами первопроходцев. Обе они надеялись добиться лучшей жизни в Новом Свете, чем они нашли в Старом; но, в то время как виргинцы в целом были довольны теми церковными и государственными институтами, которые они унаследовали от своих предшественников, жители Новой Англии принесли с собой дух инакомыслия. На деле они все еще были патриотически настроенными англичанами; в своем знаменитом соглашении на "Мэйфлауэре" они почтительно отзывались о своем суверене короле Якове и они были во всех отношениях мягче, чем их пуританские преемники Массачусетского залива. И все же, в конце концов, они пришли с определенной целью - создать новое общество, отличное в некоторых важных отношениях от того, которое они оставили за собой.
Таким образом, пилигримы стали первыми в великой процессии европейцев, которые вынужденно или по собственному выбору создали в Америке лабораторию по выработке основ нового общества. Здесь, на обширных просторах Нового Света, многие люди пытались провести эксперименты во взаимоотношених церкви и государства, которые в более старом и многолюдном обществе неминуемо были бы намного сложнее и опаснее. И именно так дело дошло до того , что американское общество в годы его становления имело более чем значительную долю  мужчин и женщин, которые не были удовлетворены установившимися традициями; которые не принимали существующий порядок как должное,, как люди воспринимают погоду или смену времен года, но стремились  сформировать общество в соответствии со своим пониманием истины. И именно этот характер несогласия со своим обществом, будучи соединен с той или иной пропорции с экономическими силами жихни на фронтире, сделал американскую жизнь чем-то отличным от европейской. 
На протяжении по крайней мере двух веков большую часть влиятельного европейского инакомыслия в американской жизни составлял корпус религиозной мысли и чувства, который мы называем пуританизмом. Это влияние было наиболее сильным в Новой Англии, хотя оно имело место не только в ней. Трудно не видеть, конечно,  контраста между пуританами Новой Англии и кавалерами Юга, и разница между шотландцами и ирландцами или ольстерцами тоже будет не меньше, чем между ними и пуританами Массачусетского залива. Но если бы среди всех солдат нашей великой Гражданской войны мы выбрали человека, который больше всего олицетворял бы борьбу пуритан, дух железнобоких Кромвеля, большинство из нас, вероятно, не выбрали бы никого из выдающихся генералов Союза, кроме великого солдата Юга, Стоунволла Джексона. Плимутские пилигримы, таким образом, были только первой тонкой линией стрелков, которые зацепились за землю, маленьким авангардом великой пуританской армии.
Что же тогда представлял собой тот пуританизм, который мы находим во множестве различных форм  со времен Уильяма Брэдфорда и Джона Уинтропа до времен Стоунволла Джексона? Многие историки пытались  приложить свои руки к определению пуританства; но с поразительно разными и  в целом неудовлетворительными результатами, потому что этот термин действительно трудно определить. Многие  вещи, которые обычно называют пуританскими, в том числе  в наши дни  уважение к Десяти заповедям, не являются чем-то особенным  для пуритан, другие характерны для определенных типов пуритан, но не для всех. Однако мы можем смело начать с  утверждения, что они были радикальными протестантами;  используя фразу, ставшую известной благодаря Мэтью Арнольду, они отстаивали протестантизм  в протестантизме, и им было мало пользы от "срединного пути",  выбранного Англиканской церковью между  Римом и протестантизмом в Женеве или у некоторых немецких реформаторов.
Именно в этом воинственно-протестантском духе все пуритане были убеждены, что нужно уйти от освященных веками традиций средневековой церкви к тому, что они считали более библейским христианством. Конечным авторитетом для них было не духовенство, даже не церковь в целом, но Боговдохновенная книга - Библия. В ее толковании они во многом вдохновлялись великими учителяии континентальной Европы, в частности, трудами французского реформатора и богослова Жана Кальвина. Под руководством этих учителей они пришли к выводу, что библейское христианство требует более простых форм богослужения, чем формы римской и англиканской церквей. Использование искусства для обозначения религиозной истины казалось им полным опасности, способным скорее затемнить, чем раскрыть духовную истину; и, хотя они верили в таинства крещения и причастия, они придавали особое значение  проповеди. Пуритане решили также, что церковная организация нуждалась в значительном упрощении; они не нашли в Библии подтверждения той власти, которой тогда пользовались английские епископы, и некоторые радикалы хотели полностью упразднить этот сан, хотя другие довольствовались уменьшением его полномочий. Как и большинство протестантов, они подчеркивали принцип спасения через веру, а не через соблюдение правил церкви, и они приняли доктрину Кальвина о том, что спасительная вера приходит только к тем, кто был избран Богом.
Английские пуритане XVI - XVII веков чувствовали себя обязанными протестовать против расплывчатых стандартов морали; они порой  были чрезмерно строги в своих суждениях о себе и о других людях, осуждая как греховные наслаждения, которые казались другим вполне невинные. Это состояние души как таковое отнюдь не характерно для пуритан в собственном смысле; это черта многих глубоко религиозных людей независимо от конкретного вероисповедания. Своеобразной чертой английских пуритан   были даже не их настойчивые требования к строгому соблюдению заповедей Ветхого Завета, например субботы. В целом соглашаясь по этим доктринальным вопросам, пуритане значительно различались между собой в деталях форм поклонения, принципах церковно-государственных отношениях и других моментах, из разногласий ао которым в итоге выросло большое количество групп. Но самая важная линия разделения среди этих людей, по крайней мере в начале колониального периода, пролегла по вопросу об их отношении к национальной церкви. Были пуритане разных оттенков, которые хотели остаться в этой церкви и пытались формировать ее в соответствии со своими взглядами, и были другие, которые считали ее настолько безнадежно неправой, что как христиане они должны были отказаться от нее. Именно эта сепаратистская группировка, которая стала началом пуританской колонизации Новой Англии, хотя она и была очень малочисленна, осуществила очень важное влияние на всех, кто последовал за ней.
Отличительной чертой сепаратистов была именно их концепция церкви. Они отвергли идею национального учреждения и рассматривали церковь скорее как объединение истинно верующих христиан, живущих вместе в каком—либо конкретном сообществе, группу, по возможности полностью состоящую из тех, кто избран Богом ко спасению. Вместо епископальной системы правления эти люди выступали за "конгрегационную" организацию, в которой священник и все другие церковные служители избирались местной общиной.
В конце правления Елизаветы группы сепаратистов были немногочисленны и слабы; среди них были некоторые ученые и дворяне, но большинство из них происходили из менее влиятельных классов. Правительство признало их доктрины опасными для хорошего порядка в церкви и государстве - почти анархическими; они были осуждены даже многими пуританами. В целом они создали сильные общины в таких городах, как Норвич, из которого значительная группа радикально настроенных протестантов бежала в Нидерланды. В первые годы правления Якова I сепаратисты усилились за счет групп духовенства и мирян, которые были разочарованы враждебностью короля к пуританским тенденциям в национальной церкви,  но они продолжали оставаться небольшой и преследуемой группой, вынужденной встречаться тайно или искать убежища за границей, чаще всего в Голландии, где они были гостеприимно приняты голландцами-кальвинистами  и основали несколько собственных церквей.
Среди этих сепаратистских групп одна всегда будет представлять особый интерес для американцев, потому что она включала в себя членов общины пилигримов. Это небольшое собрание по странной случайности появилось в Йоркской архиепархии в Скруби в Ноттингемшире. Скруби тогда был довольно важным городом по дороге на север от Лондона, и лидером сепаратистов в нем был Уильям Брюстер, выпускник Кембриджского университета, который в бытность одним из капелланов королевы Елизаветы кое-что повидал при дворе и ездил за границу. Выйдя в отставку и вернувшись в провинцию, Брюстер с головой окунулся в сепаратистское движение и, несомненно, был опорой общины в Скруби. Сначвла эта маленькая группа зависела в своем вероучении в основном от англиканского духовенства пуританских взглядов, но в итоге к ней присоединился человек с по-настоящему выдающимся интеллектом, который стал ее пастором. Это был Джон Робинсон, бывший сотрудник Кембриджа, чьи еретические идеи вынудили его отказаться от планов карьеры и преподавательской, и церковной. Вместо этого он стал плодовитым и способным автором по кальвинистскому богословию и конгрегационной теории церковного управления. Большинство других членов этой общины были простыми деревенскими жителями,  людьми с небольшим образованием или вообще без него; но среди них был один молодой человек, что недавно перешел на сторону сепаратистов, которому было суждено стать главным лидером колонии пилигримов, а также ее историком.
"История Плимутской плантации" Брэдфорда предоставляет зерно, в котором, как мы знаем сегодня, было собрано то немногое, что мы знаем о конгрегации Скруби. Для многих людей исторические источники не представляют особой романтики, но  историю этой рукописи пилигрима  можно справедливо назвать романтической. Брэдфорд начал писать ее примерно через десять лет после высадки в Плимуте и продолжал с тех пор по мере сил в тихие  промежутки его напряженной жизни. Когда он умер, книга все еще находилась в рукописи и оставалась ненапечатанной около 200 лет. Однако она использовалась несколькими писателями ранней Новой Англии,  в том числе Томасом Хатчинсоном, губернатором-лоялистом и историком Массачусетса. В 1774 году, через несколько лет после того, как Хатчинсон опубликовал свой собственный рассказ, он уплыл в Англию, чтобы никогда не вернуться. По совпадению или как-то иначе, рукопись Брэдфорда также исчезла и прошло около 70 лет, прежде чем ее обнаружили заново. Затем по странной иронии судьбы она оказалась в библиотеке  епископа Лондонского. Ирония здесь усиливается, если мы вспомним, что  конкретным епископом, который управлял диоцезом Лондона, когда Брэдфорд работал над рукописью, был архиепископ Уильям Лод, злейший враг пуританизма во всех его формах.
К счастью, время смягчило взаимную неприязнь церковников и пуритан, и поэтому, когда американское посольство в Лондоне, по просьбе сенатора Джорджа Фроста, попросило вернуть рукопись в Массачусетс, запрос получил благожелательный ответ государства и церковных властей. Хотя еще понадобилась долгая волокита, в 1897 году рукопись была перевезена в Массачусетс и взята в Государственный дом в Бостоне. Тем из нас, кто изучает историю, будет особенно приятно вспомнить, что епископом Лондона, который совершил этот знаменательный акт реституции и дипломатической вежливости между англоязычными нациями, был Манделл Крайнтон, один из лучших английских историков.
Является предметом некоторых споров среди недавних авторов, насколько серьезно пилигримы как группа сепаратистов пострадали от церковных и гражданских властей. Но достаточно знать, что жизнь для них стала нестерпимой во многих отношениях; и поэтому, как и другие им подобные, они нашли убежище в Голландии, обосновавшись в конце концов в городе Лейдене. Там они занимались различными ремеслами, в то время как их пастор Джон Робинсон стал членом Лейденского университета и принимал участие в богословских спорах того времени.
Тем не менее вскоре пилигримы поняли, что они не смогут долго жить в изолированной общине со своими религиозными принципами, сохраняя английское гражданство. Достойно зарабатывать на жизнь в этих условиях им было нелегко. К этим испытаниям вскоре добавилась тревога перед возможностью возобновления испано-голландской войны. Поэтому не было ничего странного в том, что их мысли все больше и больше обращались к Ноаому Свету, где они могли бы найти новую жизнь при более благоприятных условиях. Они также надеялись, говоря словами одного из их лидеров, что они смогут заложить основу "для распространения Евангелия Царства Христова в этой отдаленной части мира, хотя бы как ступеньку для выполнения столь великого дела".
. Решение поехать в Америку было принято только после долгих дебатов, в ходе которых были указаны трудности и опасности всего предприятия. Но более храбрые настаивали на том, что"все великие и благородные действия сопровождались большими трудностями", что следует быть предприимчивым и предпринимать ответственные действия". Потребовалось решить некоторые сложные деловые проблемы, прежде чем проект мог быть претворен в жизнь. За землей для строительства поселения пилигримы обратились в Виргинской компании, которая под руководством сэра Эдвина Сэндиса хотела найти поселенцев и не была враждебна пуританам. Своего они,   наконец, добились, и их следующей задачей было достичь взаимопонимания с английским правительством. Стремясь заручиться одобрением короля, они приложили все усилия, чтобы заявить о своей лояльности английской короне, и изложили свои религиозные взгляды таким образом, чтобы по возможности никого не обидеть. Они могли благодарить короля, благоволившего взглянуть на них, пока они вели себя столь миролюбиво. 
Самой серьезной проблемой было найти капитал, и в конце концов она была решена партнерством между пилигримами и группой лондонских бизнесменов. Как и в  случае с Виргинией, была создана акционерная компания, разделенная  между эмигрантами и лондонскими партнерами. Виргинскому прецеденту следовали также при создании колонии и в первые годы системы, при которой вся земля находилась в собственности общины и работала на компанию.Наконец все эти трудности были  преодолены, и 6 сентября 1620 года "Мэйфлауэр"  отплыл из Плимута. Поскольку цели компании не вполне совпадали с лейденской общиной, некоторые, в том числе Робинсон, остались позади; другие примкнули к сепаратистам просто как члены компании.
 После полного штормов плавания, длившегося более двух месяцев, "Мэйфлауэр" прибыл в нынешнюю гавань Провинстауна на Кейп-Коде.  Прошел еще месяц, прежде чем пилигримы, наконец выбрали местом своего поселения  Новый Плимут. Декабрь был неудачным временем для создания нового поселения, и в первый год количество смертей прибывших было сопоставимо с тем, что творилось в Джеймстауне.  Тем не менее пилигримы неожиданно установили дружеские отношения с некоторыми из индейских соседей, сохранявшиеся около полувека. По сравнению с Виргинией период огромных трудностей был коротким; хотя пропитания еще какое-то время не хватало, к концу первого года худшее осталост позади. 
Здесь, в Новом Плимуте, пилигримы оказались вне юрисдикции Виргинской компании и  стали просто поселенцами на земле, которая теперь принадлежала Совету по делам Новой Англии. При поддержке друзей в 1621 г. они получили грант от этой организации, который в 1630 г. был увеличен в пользу основного поселения, котороиу в итоге была подчинена вся колония. Через несколько лет от общего владения землей отказались, и за частными лицами были закреплены участки - сначала временно, а затем постоянн. Колонисты смогли также выкупить свою долю у лондонских партнеров и, таким образом, обеспечить за собой полный контроль за своими внутренними делами. В  этих условиях колония Новый Плимут, как ее обычно называют, превратилась в сообщество небольших ферм с долями в рыбном промысле и процветавшей торговлей пушниной, не только с окрестными индейцами, но и с довольно отдаленными частями побережья, как Мэн и долина Коннектикут.
Политический статус колонии оставался неустойчивым; колонисты так и не получили хартию от короля, а совет Новой Англии, видимо, не мог разрешить им полное самоуправление. Оставшись без каких-либо законных полномочий, они приступили к делу и организовали практически республиканскую систему. Знаменитое соглашение "Мэйфлауэра", которое они приняли непосредственно перед высадкой на берег,  было не конституцией, а просто соглашением подчиняться воле  большинства. Для  малого сообщества этой простейшей организации было достаточно, и это было все, что они имели. Ежегодно они выбирали губернатора, который управлял их делами и представлял колонию перед внешним миром; по мере развития ремесел  таким же образом были выбраны специалисты. Необходимые законы и правовые акты принимались поселенцами на общем собрании. Какое-то время заложенный город совпадал с колонией, но по мере создания новых жилых поселений общее собрание всех жителей было заменено встречей их представителей в городе. Во многом это простое, но практичное устройство было успешным благодаря самому губернатору Брэдфорду, который возглавил его, был переизбран через год и неоднократно позже. Он был не только прекрасным лидером, но и летописцем, и его "История поселения в Плимуте", вероятно, навсегда останется классикой американской литературы. 
Пилигримы были теперь свободны также в осуществлении своих идеалов богослужения и церковного управления. Их конгрегационная церковная организация воплотила тот же принцип демократического самоуправления, что и гражданский порядок, заложенный в соглашении на "Мэйфлауэре" и оказавший заметное влияние на последующие пуританские колонии. В этом, как и в других отношениях, Плимут важен прежде всего как пионер в новом движении. Будучи небольшой и сравнительно бедной общиной, вскоре он оказался в тени и в итоге был вынужден присоединиться к более крупной и амбициозной колонии Массачусетского залива. Тем не менее пилигримов всегда будут помнить как тех, кто указал путь, по которому другие  последовали к большим достижениям, Они поистине были "ступенькой для всех".
Если пилигримы были предтечами, что было с теми, кто пошел после них по указанному ими пути? Через девять лет после основания Плимута началась великая пуританская миграция в Массачусетс, более масштабная, чем любое предыдущее переселение англичан в Новый Свет. Лидеры этой миграции представляли совсем другой тип, нежели сепаратисты Скруби и Лейдена. Они были членами великой национальной партии, некоторые из которых сражались в битве за парламентское правительство и пуританскую веру в Англии, в то время как другие видели свою лучшую надежду в реализации своих идеалов в насаждении новых сообществ по ту сторону океана. Долгое время . эти люди вопреки всему надеялись "пуританизировать" англиканскую церковь, членами которой они все еще были; некоторые в качестве мирян, другие - как священнослужители. Однако к этому времени  ситуация рещительно обратилась против них.
Среднему пуританину 1629 года будущее Европы казалось очень мрачным для протестантизма в целом и для пуритан в частности. В Англии враги пуритан под руководством Уильяма Лода разрушили почти все, что удалось сделать. Многим казалось, что лучший способ подготовиться к дню Христову - это оставить Европу ее судьбе и попытатся построить в Америке "великий оплот против антихриста". Пуритан тогда не волновала религиозная свобода в современном смысле; большинство их на это и не претендовало. На самом деое пуритане жаловались на то, что Стюарты не были последовательны в вытеснении римских католиков и отказались от требования отречения от арминианской ереси для духовенства национальной церкви. То, что пуритане намеревались сделать, заключалось не в создании убежища для инакомыслящих в целом, а в проведении в  Новой Англии большого эксперимента в отношениях церкви и государства. Фактически они стремились создать теократическое устройство, основанное на Библии, где воля Бога в Писании, включая Ветхий Завет, была бы основным руководством для политики, даже более строгим, чем в древности.
Этот радикальный эксперимент, в полном объеме так нигде и не осуществленный, осуществлялся под прикрытием королевской хартии, разрешавшей создание колонии того же типа, что и в Виргинии. Однако дело обстояло так, что ничто в уставе колонии ни к чему не обязывало головной офис компании в Англии. В результате устав коммерческой корпорации был доработан и превращен почти в республиканскую конституцию. В Англии в это время разразилась Гражданская война и страна была слишком обременена, чтобы контролировать эти правовые процедуры. Поэтому в течение почти полувека великий пуританский эксперимент работал с минимальным вмешательством метрополии. Церковь и государство были тесно связаны, и церковное членство стало условием голосования; еретики изгонялись, подвергались телесным наказаниям и в отдельных случаях приговаривались к смертной казни, если возвращались в колонии, где им уже удалось устроить беспорядки. Позиция Массачусетса в вопросе веротерпимости была стремлением защитить хрупкий, почти лабораторный эксперимент от разрушения.
К сожалению, дух вольномыслия, который отчасти привел в движение пуританскую теократию, в итоге обратился против нее самой. Для нее оказалось невозможно поставить предел этому духу, как норвежскому королю Кнуту остановить морские волны. Еретики стали собираться в группы, уходить и создавать новые колонии,  каждая из которых обустраивалась по какому-то отличительному принципу: Коннектикут, основанный на чуть более демократической теории; Нью-Хейвен, первое время искавший теократии даже более жесткой, чем Массачусетс, группа Роджера Уильямса решила опробовать новомодную идею полного отделения церкви от государства. Никто из этих людей, как и пилигримы, еще не защищал полную религиозную свободу, но в итоге после многих перемен они проторили путь именно для нее.
Итак, последнее слово, и с меня хватит. Пуритане, конечно, отчасти были повинны в попытке навязать свои идеалы личной совести силой. Даже в сфере гражданского управления их теории были скорее аристократическими, чем демократическими. Но именно в пуританских колониях при всех их недостатках общины нашей страны впервые научились настоящему самоуправлению без указки извне. Колонисты Массачусетса имеди большое преимущество, получив правовую поддержку королевской хартии, но в других местах - в Плимуте, Провиденсе, Коннектикуте и Нью-Хейвене самоуправление создавалось без внешней помощи. Общины, основанные на завее, не имея общепризнанной юрисдикции, смогли создать для себя органы власти и управления, основанные на общем согласии. Когда Новая Анлия смогла прочесть в знаменитом труде Локка, что всякое справедливое правительство основывается на договоре, эта доктрина была для них не просто теорией; она соответствовала легко проверяемым фактам  их собственного опыта. Именно эта способность, так сказать, политически твердо стоять на ногах больше, чем что-либо другое, способствовала превращению жителей английских колоний в самостоятельный народ, и нигде она не была более развита, чем среди колонистов-пуритан и их потомков. Это качество, в сочетании с упорным идеализмом пуритан - ценнейший вклад, на плоды которого Америка может рассчитывать в полной мере, поскольку он по-прежнему отвечает на проблемы, которые испытывают человеческие души.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn