Отсуха. Глава из романа Дети Авеля

                Отсуха

          Вечером в субботу Марьин забросил свои тетрадки и учебники, чтобы лечь пораньше. Воскресенье было праздничным днем, когда учитель мог выспаться. Обычно Ирина ложилась раньше и, когда Сергей за полночь заканчивал подготовку к урокам, уже спала.
          В этот вечер Ирина сидела на кухне и смотрела какой-то увлекательный фильм на планшете. Перед ней стояла чашечка кофе и открытая банка сгущенки.
          - Я спать, -  сообщил Марьин. – Спокойной ночи!
          - Спокойной ночи,  - отозвалась Ирина, не отвлекаясь от просмотра.
          Марьин уже начал засыпать, как вдруг жена позвала его по имени. Сон, как рукой сняло.
          С тихим шелестом сухой опавшей листвы в спальню вползло что-то белое. Это Ирина надела свадебное платье. Платье лежало в шкафу, в самом низу, дожидаясь своей участи. Сентиментальный Сергей хотел сохранить его до внуков, а Ирина порывалась отнести его в салон (какие-то деньги) или отдать подруге.
          - Ты не спишь?
          Жена взгромоздилась сверху, накрыв платьем большую часть дивана. Трусиков под платьем не было. Марьин быстро был взят в плен.
          Ирина начала подниматься и опускаться, постепенно увеличивая темп. Платье шуршало, скрипело какими-то нитками, шнурками.
«Я как конь на картине Брюллова,  - весело подумал Марьин, -  а на мне – всадница». К финишу они пришли одновременно…
          Марьин проснулся. Было еще очень рано, часа четыре утра. Небо над крышами деревни слабо розовело. В Просаке отчаянно горланил петух.
          - Ты во сне разговаривал, -  сказала с кровати бабка.
          - Что говорил?
          - Да всё про Иринку свою. Зачем, мол, ты свадебное платье надела?
          - Ты давно не спишь?
          - Час, наверно. Вставать что-ли?
          Марьин посмотрел на часы.
          - Без двадцати четыре. Можно еще поспать.
          - Спи,  - согласилась бабка, -  я тоже еще полежу. 

          - Сходил бы ты в Казакову, к бабе Дуне, -  сказала бабка за завтраком, -  она б тебя полечила. А то всё мучаешься, о Иринке думаешь!
          - А она умеет? – поинтересовался Марьин.
          Она давно лечит. У нее еще дядька лечил. У нас один раз женщину змея ужалила, повезли ее в город, так она с полдороги велела: «Везите меня в Казакову, к дяде Максе». Привезли ее. Он говорит: «Хорошо, что ко мне привезли. Еще немного и поздно было…». Взял крапиву, давай по больному месту хлестать и приговаривать…
          - Что приговаривать?
          - Не знаю. Что-то про крапиву… как крапива жалит… Так ты знаешь, вылечил он ее. Без больницы обошлось.
          - Другой раз, -  продолжала бабка, -  мальчик заболел, лет десяти. Они играли с другом, потом разодрались. Он пришел домой и заболел. Лечили его, водой отливали.
          - Может, ты меня сама полечишь, -  предложил Сергей, -  как в детстве лечила, через дверную ручку умывала.
          - Не умею я. Вот только от уроков и лечу. А у тебя или присуха, или тоска.
          - Схожу,  - пообещал Марьин, -  прямо сегодня схожу.
          После завтрака он принялся красить зеленой краской палисад. Весь перемазался. Бабка подходила несколько раз ворчала, что не тем делом занят. Когда же Марьин закончил работу, то успокоилась.
          - Так ты пойдешь к бабе Дуне? – спросила она за обедом. – Обещал ведь…
          Покраской палисада Марьин хотел бабку отвлечь. Думал, что она по возрасту забудет. Но бабка не забыла, видимо, ей самой было интересно: вылечит или не вылечит.
          Пришлось отправляться. Около половины четвертого вечера Марьин вышел из дома.
          До деревни Казаковой от Кузиной Ближней по прямой дороге было пять километров. Прямая дорога, которая шла по лугам, была разбита большими машинами, заболотилась. Ей пользовались мало, предпочитая объездную. Объездная дорога была длиннее на два километра, зато шла она по звонким сосновым гривам мимо двух озер – Круглого и Длинного.
          Возле Круглого озера Марьин повстречал старика Полушкина. Полушкин вез на телеге фитили и полмешка карасей. Гнедая кобыла медленно брела по дороге, отгоняя хвостом оводов.
          - Здравствуйте! – сказал Марьин.
          Телега остановилась.
          - Здорово, -  отозвался старик Полушкин и добавил,  - коли не шутишь.
          Сергей не стал представляться. Хитрый старик и так узнал его.
          - Как улов? Много поймали?
          - Да куда там! – отмахнулся старик. – Пара карасиков – бабке на уху.
          Караси в мешке за спиной старика трепыхались нешуточно, но Марьин сделал вид, что вранью поверил и про мешок говорить не стал.
          - Далёко собрался?
          - Да до Длинного озера, -  ответно соврал Марьин. – Хочу там сетку поставить.
          - Хорошее дело, -  согласился старик. – Только ты в вершинке ставь, у сухого дерева. Там рыбы много.
          Старик лукавил. Марьин знал, что в Длинном озере никогда много рыбы не было. При этом озеро обладало странной особенностью – что-то поймать в нем можно было только один раз, после этого все фитили и сети оставались пустыми. На удочку в озере рыба вообще не клевала.
          В вершинке, куда Полушкин предлагал ставить сеть, было самое противное место с множеством коряг и травы. Мужики один раз даже тралили озеро и выволокли на берег два старых древесных ствола, похожих на языческих идолов. Но лучше не стало, будто разгневанный водяной вместо двух коряг притащил туда десять. Деревянной лодки на Длинном озере никто никогда не держал. Резиновые протыкались с завидной периодичностью.
          - Спасибо, -  сказал Марьин. – Поймаю рыбу – позову вас на уху.
          Старик Полушкин усмехнулся, стегнул лошадь и поехал своей дорогой. Марьину даже легче стало.
          По дороге из Кузиной в Казакову еще в колхозное время было два моста – через Пужаниху и Тыму. Теперь от них остались только замшелые сваи и гнилые доски. Человеку пройти еще было можно, но на машине не проехать. Впрочем, люди как-то ездили. В августе на Тыме брала на блесну щука, по воскресным дням возле старого моста стояли пять-шесть машин.
          Мост через Пужаниху Марьин прошел легко, но на мосту через Тыму пришлось задержаться, осторожно переходя через реку даже не по доскам, а по двум жердям. Возле свай бурлила вода, кружились маленькие водовороты. Египетскими ладьями проплывали ивовые желтые листья.
          На берегу Марьин перевел дух. Место было выбитым, истоптанным и замусоренным. Валялись ржавые консервные банки, банки пивные и водочные бутылки. Три кострища по четкой линии вдоль речки говорили, что место нравится любителям отдыха на природе. Четвертое кострище было даже оборудовано импровизированными лавочками из кирпичей и досок. В добавление общей картины возле него торчал ржавый мангал.
          Деревня Казакова была раньше большой и шумной, но после «укрупнения» начала мельчать, глохнуть. Сейчас большинство домов пустовало. Умирающая деревня Казакова вела какую-то свою, параллельную жизнь. Налетит ветер – стукнет где-то ставень. Заскрипит сухое дерево – ему скрипом ответит половица в пустом доме. Сядет ворона на щербатый забор. Застрекочет сорока. Пробежит мышь.
          Дом знахарки бабы Дуни был самым крайним к лесу. Трава вокруг дома выкошена, сено собрано в стожок. Пасутся три овечки и барашек,шерсть в репьях, дикоглазые.
          Первым Марьина увидал баран. Заблеял хриплым голосом. Овечки подхватили. Минут пять все четверо орали от души.
          На их крик выбежали две большие лохматые собаки и злобно залаяли. Овцы сразу замолчали. Потеряли к чужому человеку интерес.
          Сергей остановился. Он не боялся собак, больше опасался. Собаки хозяйские, если обученные, то без приказа не кинутся. Загрызут, если только хозяин прикажет. Хотя запросто могут укусить или штаны порвать.
          - Баба Дуня! – позвал Марьин.
          Собаки залаяли громче. Начали заходить Марьину за спину.
Но тут в воротах показалась бабка. В цветастом халате, штанах и «татарских» галошах предстала она перед Сергеем.
          - Буян! Разбой! – прикрикнула на собак бабка. – Нельзя – свои!
          Собаки сели у ворот, высунули длинные красные языки.
          - Парнишка, ты чей? – бабка уставилась на Марьина прозрачными голубыми глазами.
          - Марьиных, -  ответил Сергей и тут же уточнил, -  внук.
          - Ваньки Марьина сын? Точно. Ну так я тебя знаю. Я тебя вот таким помню.
          Она показала рукой рост ребенка лет четырех.
          - Я вас тоже помню, -  признался Марьин. – Вы к нам в гости заходили. Бабушка вас чаем поила.
          - А прабабка твоя вообще всех привечала, -  сказала баба Дуня, -  и нищих, и богомольцев.
          Дом у бабы Дуни – пятистенок, вросший в землю до самых окон. Крыльцо об одной ступеньке. Запах старого дерева.
          Бабка была в доме не одна. В горнице сидели незнакомые мужики. Они пили самогон, громко говорили и матерились. Угрюмо поглядели на Марьина, ничего не сказали.
          Знахарка погрозила мужикам пальцем:
          - Ну, погодите, охальники!
          Мужики заржали.
          - Пойдем в куть, -  сказала бабка Марьину.
          Прошли на кухню. Там стоял небольшой стол без скатерти и две табуретки. Видимо, бабка, где готовила, там же и ела. Вот и сейчас завтрак не убрала, просто две тарелки закрыла полотенцем.
          - Чай будешь пить? – спросила бабка.
          - Буду.
          Бабка налила ему чашку черного чая, густого и крепкого. Поставила сахар и варенье.
          - Баба Дуня, -  начал Марьин, -  как вы одна живете?
          - Как живу? – переспросила бабка. – День работаю да два лежу.
          Все деревенские знали, что баба Дуня лишний раз не полежит, не посидит. Всё у ней дела, то покос, то огород, то рыбалка, то лес. Когда захворает, сама себя лечит. А еще у нее иконы старинные житийные. Бабка раз обмолвилась, что в советское время ей за них «жигули» предлагали.
          Сейчас Марьин мог видеть их вблизи, над старым бабкиным столом. Они были темными, большими, как сама столешница.
          - Тоска у тебя, -  сообщила бабка, будто диагноз поставила.
          - Откуда вы знаете? – спросил Марьин.
          - Да тут не нужно докой быть. У тебя тоска в глазах. По кому тоскуешь, милый? Не, погоди, не говори. Сама скажу. Жена?
          Марьин кивнул.
          - Я помогу твоему горю, -  пообещала знахарка. – Ты что-то носишь при себе, что-то от нее. Она что-то тебе подарила, и ты с эти расстаться не можешь.
          Ирина дарила ему много разных вещей: зажим для галстука, серебряную ложечку, электробритву, часы и прочее. Зажим для галстука Марьин потерял через две недели, электробритва сломалась, ложечку Ирина забрала после развода. От всех подарков остались только часы. Они и сейчас были на руке Марьина.
          - Часы, -  сказал Сергей.
          - Снимай, -  потребовала бабка. Она достала из кармана халата неопрятного вида платок и протянула Марьину. – Вот сюда ложи.
          Сергей положил часы на платок. Баба Дуня положила платок в карман халата и с гордым видом удалилась.
          - Вот блин! – сказал Марьин сам себе. – Пробожил часы…
          Бабка вернулась минут через пять. Принесла маленький холщовый мешочек, крепко-накрепко завязанный суровой ниткой.
          - Часы здесь,  - успокоила она Сергея. -  Еще от нее вещи есть?
          - На квартире остались, -  сказал Марьин.
          - Вот и хорошо. Ты их убери подальше.
          - Это еще зачем?
          - Сделано на них,  - заговорщически сообщила бабка. – Заговор, чтобы не забывал. Простой, но надежный. Его говорят, когда новую вещь дарят. Поэтому старые вещи от бывшей лучше дома не хранить.
          - И куда их?
          - Ну, не знаю. Думай сам. Можешь подарить, продать или вообще выкинуть.
          Марьин подумал, если бы так делали все брошенные, преданные и отвергнутые, то, пожалуй, на помойках валялись бы ювелирные изделия.
          - Я тебе еще водичку сделаю, -  пообещала баба Дуня. – Будешь пить утром натощак.
          Потом они пили чай, разговаривали. Хозяйка рассказывали деревенские былички про леших и водяных. Марьин пожалел, что у него не было диктофона.
          От бабы Дуни Марьин ушел уже на закате. С литровой банкой воды в сумке и надеждой на лучшую жизнь.
          Мужиков уже не было, собаки тоже куда-то убежали. Дом знахарки бабы Дуни вдруг стал темным, мрачным. Словно не человеческое жилье, а избушка Бабы Яги.
          Баба Дуня проводила Марьина до самого моста через Тыму. Перекрестить, конечно, не перекрестила, но рукой на прощание махнула.
          Марьин переправился через реку и оглянулся. Бабка стояла на том же месте. Не шевелилась, словно изваяние.
          Марьин махнул рукой. Бабка едва заметно кивнула головой. Она никуда не пошла, стояла и смотрела.
          Метров через тридцать от реки Марьин снова оглянулся. Бабки на берегу не было.

Иллюстрация: Панишев Евгений. Деревенская русская баня. ДВП, масло. 2003. Музей русского лубка и наивного искусства (г. Москва)