Три храма

Больше часа Ян сидел за столом как приклеенный и без передышки глядел на огонь. Это был не уютный огонёк в камине, не лесной костёр, согревающий в походе, не дачный мангал, где жарятся шашлыки, и, в конце концов, не василёк газовой конфорки, на котором дружелюбно пыхтит чайник. Перед глазами Яна бушевало огромное жёлто-оранжевое пламя и валил густой страшный дым. В центре огня мучительно корчилось не способное сдвинуться с места старое исполинское существо, а пламя-убийца, сознавая свою власть над ним, уже не лизало, но полностью охватило его рёбра, уродовало бока, деформировало хребет, пыталось, сокрушив его окончательно, добраться до сердца, пока ещё бьющегося под защитой каменного панциря. Осыпаемые искрами рёбра трескались и ломались, в агонии рушился скелет, и маленькие создания, столетиями обитающие на теле гигантского существа и неразрывно связанные с ним, раскрывали пасти в безмолвном крике, и неподвижные библейские цари под Розой беззвучно молились, ожидая развязки, пока огненные вихри уничтожали на кровле средневековый лес. На острове Сите горел собор Нотр-Дам-де-Пари.


Когда под вопли и стоны толпы обрушился шпиль, проделав в своде огненную дыру, Ян сжал руками край стола так, что побелели костяшки пальцев. С губ само собой сорвалось: «Не-е-ет», и он не услышал, как сзади подошли родители.
– Кошмар. Настоящий апокалипсис! – сказала мама.
– Исторический пожар, – заметил отец, – причём если упадёт ещё что-нибудь, вполне вероятно, рухнет всё здание. 
Ян обернулся.
– Не каркай, пап!

Взяв стулья, родители сели рядом.


Несколько минут спустя слова отца подтвердились – из-за угрозы обрушения пожарные объявили полную эвакуацию собора. Часть упавшего шпиля продолжала гореть внутри здания. С потолка один за одним валились, рассыпая искры, обломки, похожие на комки вулканической лавы. Поднявшийся ветер гнал пламя в северную башню, где висели колокола весом в десятки тонн. Если упадут они, обрушится всё.
Затаив дыхание, семья наблюдала за драмой собора. Пожарные снова вошли внутрь, чтобы попытаться потушить огонь в северной башне, и их фигурки маленькие, словно человечки из конструктора Lego, мелькали в проёмах, освещаемых жёлто-оранжевыми всполохами.


– Стой, стой! – твердил Ян собору, замечая попутно, что подражает тренерам, которые кричат «стоять» фигуристам, когда те приземляют на лёд прыжки.
Поздно вечером стало ясно, что собор не рухнет. Пламя исчезло, и теперь отовсюду лились нескончаемые водные массы. За восемь веков горгульи ни разу не видели такого дождя. Они трудились без перерыва, прогоняя через свои горла тонны и тонны воды, превращая собор в гигантский водопад.

– Вовремя ты собрался кататься под Нотр-Дам, – сказал отец.


Ян выключил трансляцию уже за полночь, но и в постели раз за разом читал одни и те же новости, подтверждающие, что Нотр-Дам не упадёт и обязательно будет восстановлен. Только вот Ян никогда не сможет увидеть его в прежнем виде, а он так мечтал!


Он долго не засыпал – под закрытыми веками кадры пожара кружились в бесконечном хороводе: пламя, химеры, горгульи, святые угодники, пожарные, верующие, поющие молитвы вокруг собора; туристы всех национальностей, местные жители, глазеющие на пожар прямо со своих балконов, политики.

 
 Утром перед выходом на лёд тренер сказала ему ровно то же, что и отец:
– Вовремя ты, Вересов, собрался катать «Нотр-Дам».
– Виктория Алексеевна, можно на следующий сезон другую музыку взять, а «Нотр-Дам» пока отложить?
Он не представлял, как настроится на выдуманную историю горбуна и цыганки сейчас, когда с Нотр-Дамом в реальности произошла такая драма.
– Ну, конечно, – усмехнулась Виктория Алексеевна, – у тренера всегда в запасе куча музыки для ваших капризов.
Но вскоре она предложила ему «Севильского цирюльника», а, значит, его поняла.



Через несколько лет, когда он уже перебрался из Екатеринбурга в Москву и именно там исполнил наконец программу под «Нотр-Дам-де-Пари», он шёл однажды с Никитой по Малой Лубянке, как вдруг на город обрушился ветер с ледяным дождём. Опустив головы, они до упора надвинули капюшоны, но ветер задувал и туда, и ничто не спасало лица от колючих льдинок.


– Блин, прямо в морду шарашит, – простонал Никита.
Рядом не было ни кафе, ни магазинов, но Никита знал этот район.
– Тут не только ФСБ. Есть одно место, где можно переждать. Поворачивай сюда, – Никита подтолкнул Яна в бок.


Они зашли за какую-то толстую решётку во двор, покрытый скользким асфальтом. Сквозь зажмуренные веки Ян разглядел впереди себя несколько ступеней, ведущих к белым колоннам, поддерживающим жёлтое здание. На секунду тускло блеснуло наверху что-то золотое. Одолев тяжёлые двери, они оказались внутри помещения, и их сразу окутало тепло и спокойствие.


– Фух, – Ян сбросил капюшон, – где это мы?
– В католической церкви, – ответил Никита, осматриваясь.
Позади послышался голос служителя:
– Saint Louis des Fran;ais – приход святого Людовика Французского.
– Спасибо, – сказали Ян и Никита хором.


Они двинулись вдоль левого нефа в долгий путь от входа к алтарю. Стены были выбелены штукатуркой, в нишах висели барельефы с изображением Крестного пути Спасителя.
– Современные, конечно, но всё равно интересно. Смотри, – Никита указал на статую Христа, в чьей разверстой груди пылало большое красное сердце. – У нас так не принято.
В конце левого нефа обнаружилась статуя человека в золотой короне и голубой королевской мантии, отороченной горностаем.
– Святой король Людовик IX, – пояснил Никита.
– Давай посидим.


Они вернулись ко входу и уселись на заднюю скамью так, чтобы видеть весь храм.


– Здесь не как в Нотр-Даме, здесь всё белое и светлое, а в Нотр-Даме – темнота и в ней свечи горят, – сказал Ян.
– Естественно. Там самая ранняя готика, а это ампир.


Ян замолчал ненадолго. В узких окнах было видно, как на улице продолжает свирепствовать непогода. Ветер бросал льдинки в стёкла, но те не могли их пробить, и от этого атмосфера внутри храма казалась ещё уютнее.


– Никит, как ты думаешь, я всё-таки увижу Нотр-Дам?
– Конечно, увидишь, – ответил Никита беспечно, – пандемия почти закончилась, нас уже и маски не попросили надеть, а к тому времени, когда Нотр-Дам откроют, про ковид вообще позабудут. Купишь билет и вперёд.

 
Внезапно в храме зазвучал орган.


– О, ещё и концерт послушаем, – Никита расстегнул куртку, словно собирался впустить под неё мелодию и там сохранить.


Первые аккорды пьесы призывали человека ко вниманию, подавали ему сигнал: останови на несколько минут свой бег, повороши прошлое, погрусти, потрави сам себе душу, поплачь. Органные композиции почему-то всегда печальны, даже если темп их быстр. Эта пьеса была такой же. Мелодия переливалась от более низких звуков к более высоким и обратно. Тяжёлые ноты давили на сердце, но сменявшие их лёгкие переливы давали облегчение. Музыка вызывала тягучую тоску по недостижимой небесной гармонии, и в то же время из неё рвалась наружу какая-то неуёмная страсть, которую никто никогда не сможет утолить и которая, казалось Никите, вообще неуместна в церкви. Погружаясь в звуки пьесы, Никита вспоминал и свои прошлые метания, и события последнего года и, думая обо всём этом, он кусал губы не в силах решить, чего ему больше хочется: чтобы музыка длилась подольше или чтобы она поскорее закончилась, но это точно была одна из самых восхитительных среди всех слышанных им мелодий.


Когда последние звуки растаяли в углах храма, Ян, сидевший с отрешённым видом, тихо проговорил:
– Как красиво! Будто по небу полетал.
Никита почесал затылок.
–  У меня так противоположные ощущения – всё земное вспомнил.
Мимо скамьи шёл служитель с какой-то церковной утварью.
– Простите, не подскажете, что это за произведение? – спросил Никита.
– Микаэл Таривердиев «Домский собор».
– Спасибо. Домский собор я посещал, – он повернулся к Яну.
– Это где?
– В Риге. Я маленький был, полконцерта проспал, а всё равно хорошо помню. Красный такой, из кирпича.  Снаружи эффектный, но внутри тоже белый и декора самый минимум. Лютеране, все дела.
– А в Нотр-Даме ты был, Никит?
– Я вообще во Франции не был. Про Нотр-Дам у Арсения Ивановича спроси. У тебя ведь с ним завтра урок?



На следующий день Ян пришёл на занятия к Арсению Ивановичу – пожилому преподавателю французского языка. Пока Арсений Иванович заваривал им обоим чай, Ян, воспользовавшись моментом, спросил:


– А вы помните, как в первый раз увидели Нотр-Дам?


Арсений Иванович присел у стола и, с улыбкой помешивая сахар, ответил:


– Ещё бы, как такое забыть! Это было весной. Даже дату могу точно назвать: восьмое марта девяносто седьмого года. Я приехал в Париж впервые с делегацией одного крупного ведомства. Город купался в солнечном свете. Повсюду уже росла нежно-зелёная трава на газонах. Помню, нас поразили огромные цветы магнолий. В Москве таких деревьев ещё не было, да и в Париже я не ожидал их увидеть, считая, что они растут южнее. И вот с этих залитых светом улиц мы нырнули в Нотр-Дам, а там царили сумерки, и в них сияли витражи, и маленькие плоские свечки горели в подсвечниках, которые… как бы сказать… сами походили на небольшие архитектурные сооружения. Время от времени из динамиков раздавалось: «тсс-с-с-с, тсс-с-с-с». Понимаете, Ян, в советской школе рассказывали, что готические соборы нарочно построены с целью подавить человека, заставить его почувствовать себя ничтожеством, песчинкой, мелким червяком et cetera. И я, советский школьник, готовился именно к этому, но, когда очутился внутри, вовсе не ощутил себя ни ничтожным, ни мелким, ни червяком. Один лишь восторг и праздник в душе, одно только восхищение архитекторами и строителями, создавшими эту красоту. Помню, хотелось бродить там часами, ни один другой собор не производил на меня такого сильного впечатления, а я потом много, где побывал, много чего видел, да и в Нотр-Дам заходил десятки раз, и на мессе там присутствовал, но тот первый раз не забуду никогда. Так и стоит в памяти: сумрак, тихое шарканье обуви по плитам, свечи и окно-роза, сияющее в темноте.


– Здорово! – позавидовал Ян. – А после реставрации хотели бы увидеть?
Арсений Иванович вздохнул.
– Хотел бы, но это уж как судьба распорядится.



Через два с половиной года Ян с Никитой стояли на острове Сите на паперти собора Нотр-Дам. День был пасмурный, но отчищенный не только от копоти пожара, но и от многолетней грязи большого города, собор сиял обновлённым фасадом. Многие парижане говорили: «Нотр-Дам теперь не тот, раньше было лучше», однако Ян, вживую не видевший как было раньше, восхищался всем. Он не ожидал, что Нотр-Дам такой огромный, что в нём столько деталей, что сбоку он действительно похож на большое древнее существо.


– Пора исполнить твою мечту, – сказал Никита.


Отстояв быстро двигающуюся очередь, они попали внутрь и замерли ошеломлённые обилием света. Вдоль нефов горели большие люстры, освещая белые с розоватым подтоном стены и колонны.


Они прошли в центр, остановились, и Ян поднял глаза к сводам. Он долго оставался так, пытаясь уловить энергию собора, впитывая её в себя, сравнивая полученные ощущения с ожидаемыми.


– Не разочарован?  – слегка усмехнулся Никита. – А то ведь на старых видео и, вправду, всё по-другому.
– Нет, что ты, – прошептал Ян, – ну… может… совсем капельку… я всё-таки мечтал, чтоб было темнее и стены серые.


В этот момент на улице показалось солнце, его лучи попали на витражи, и отражения стёкол затрепетали на стенах, исполняя свою музыкальную пьесу с помощью переливов цвета.
– Классно, – сказал Ян заворожённо.
– Девиз Парижа помнишь?
– Качается, но не тонет.
–  Вот именно. И, по-моему, Нотр-Дам – непотопляемый корабль, рассекающий океан веков. Одиннадцать королей видели, как строится этот собор, и для каждого он выглядел немного по-своему. Ты застал его возрождение, и для тебя он вот такой – светлый.


Ян отвлёкся от наблюдения за игрой витражей и, повернувшись к Никите, сказал:
–  Во время пожара спасали терновый венец. Я забыл, откуда он здесь.
– Его привёз Людовик IX. Помнишь его церковь в Москве?

 
Ян кивнул и прикусил губу на мгновение. Витражи продолжали исполнять свою радостную многоцветную пьесу. Чуть дрогнувшим голосом он спросил:
– А, как ты думаешь, Никит, мы ещё увидим храм святого Людовика?


Никите потребовалось время, чтобы собраться с духом. Он покашлял немного, делая вид, будто запершило горле.
– Я не знаю, – он хотел улыбнуться, но не получилось. – Правда, Ян, не знаю.
И он замолчал.


Они начали обходить собор по кругу, и Ян разглядывал персонажей на старинных картинах и статуи – Жанну д’Арк в доспехах, коленопреклонённого Людовика XIII и саму Богоматерь Парижскую в короне, с младенцем на руках – а потом он остановился и посмотрел вдаль. Он видел сквозь стены Адама, Дениса Парижского и иудейских царей на Западном фасаде, ангела Воскресения на крыше и двенадцать апостолов у основания шпиля, алхимика, сатира, химер с крыльями летучих мышей, козлиными рогами, обезьяньими телами, птичьими клювами, женщину с головой льва и высоко над городом горгулий, всегда ожидающих дождь.

 
Готический собор есть модель мира, но и мир тоже молчал. Мир ничего не знал.