Балатовский лес 2. 0. Гл24. День рождения

За полтора месяца до командировки Полина с сыном уже приезжали в Пермь. У сына начались весенние каникулы, а у Полины – весенняя хандра, усиливающаяся накануне дня рождения. В целом ничего необычного: просто небольшой отпуск в “несезон“, просто смена обстановки, просто соскучились. Муж утверждал, что тоже хочет присоединиться, но ему разрешили не приезжать.

День рождения в доме родителей – праздник, состоящий из тысячи негласных традиций, прекрасных своей атмосферой и уютом. Все блюда готовят утром с приходом первых гостей. Под неспешные разговоры нарезают салаты, сыры и фрукты, открывают оливки, раскладывают тарталетки. Отец (это только его прерогатива) намазывает бутерброды с красной икрой. Вместо музыки – веселый смех внуков, которые в броуновском движении носятся по всей квартире. На вопрос Андрея Юрьевича “Что будем пить?” дамы перебирают напитки до тех пор, пока не угадывают правильный ответ. В зале еще с вечера как бы невзначай появляются семейные альбомы. Когда дети устают беситься, они с интересом рассматривают старые фотографии, забытые ими за год. Взрослые в который раз рассказывают о поездках на море, вспоминают школьных друзей и своих родителей.

– Это кто? – спрашивает племянник Полины.

Надя косит глаза и отвечает, что серьезный мужчина с усами и в очках – ее отец, деда Федя. Дальше они с братом высчитывают, сколько бы папе исполнилось в январе.

– А это где? – интересуется сын.

– Не узнал? Это Петергоф, – отвечает Полина.

Вскоре отдохнувшие дети затевают прятки, а уставший от царящей вокруг суеты отец садится листать новости.

Но в тот день новости были лишними. Вообще, стоит отказываться от этой дурной привычки хотя бы за неделю до праздников:

– Вот мерзавцы! – выпалил с негодованием Андрей Юрьевич. – И так оставался последний клочок леса. Его и лесом-то не назовешь, так, скверик, парковка для пони. Его тоже планируют застроить! Чуть ли не твой “Балатовский Центр” под новые площадки берет.

– Он уже давно не “мой”, – спокойно ответила Полина: она знала, как болезненно воспринимал отец любые новости про лес.

– Я думала, ты смирился с его вырубкой, – прокомментировала Надя.

– Признать поражение – не значит смириться.

– Скажи лучше тост дочке. Она не каждый год приезжает.

– Зачем я стану говорить тост, если ты, как муха, летаешь по кухне в случайных направлениях: от стола к плите, от плиты к холодильнику, от холодильника на балкон, – продолжил бурчать Андрей Юрьевич.

– Как видишь, я уже села.

– Муха тоже иногда садится. Садится и трет лапки, пока что-нибудь не вспомнит. Например, про штопор.

– Ах да, штопор, – вспорхнула Надя к кухонному ящику.

– Ну вот опять! Полина, слышишь это “бззз-з-з-з”?

– Я слышу, – вмешалась Надя. – Это твой папа брюз-з-зжит. Вспомнила! У меня ведь бутылка вина открытая!

– Про штопор я наугад сказал, – ехидно заметил отец.

– Говори лучше тост, да поразмашистей! – обиделась Надя.

Андрей Юрьевич крепко задумался… Тосты – это особая семейная церемония, в которой отец Полины участия не принимал. Они повторялись из года в год, от праздника к празднику; поздравления казались главе семейства косноязычными и потому вызывали раздражение.

Маленькие племянники использовали следующую незамысловатую формулу: сначала шли грузинские братья-близнецы “Счастья” и “Здоровья”, затем наступала длинная пауза, после чего следовало криво сформулированное третье пожелание. Например, что-то про “денежное благополучие” или “хорошую жизнь”.

Надежда Федоровна тоже была настолько предсказуема, что ни один букмекер не стал бы с ней связываться. Она обычно начинала тост словами: “Как говорил деда Гриша, желаю тебе здоровья, здоровья и еще раз здоровья”. Существовало две модификации такого начала. Если поздравление подкреплялось подарком “в конверте”, то можно пожелать “Здоровья, здоровья и еще раз денег”. А если Надя выступала в конце, то начинала с фразы: “Присоединяюсь к предыдущим поздравлениям”.

Дядя Полины (больше известный как “дядя Саша”) – человек начитанный и эрудированный. Но в моменты поздравлений его речь вдруг покрывалась аллергической сыпью из слов-паразитов. За пару минут выпадала месячная норма “Вот”, “Ну” и “Как бы”. Еще он не умел заканчивать тосты: ему хотелось кульминации, яркого финала, но муза, надышавшись паров разлитого по бокалам вина, в самый нужный момент покидала его.

Брат Полины был не так многословен, как дядя. Трижды пожелав здоровья, он хвалил именинника, но просил “не забывать о себе”. Иногда перед тостом мог вздохнуть, добавив драматичности моменту.

Ближе всех к каноническому исполнению тостов была невестка Полины. Она находила в себе такую искреннюю, пронзительную и сакральную интонацию, которой бы позавидовал даже профессиональный актер. Уровень искренности просто заоблачный, сопоставимый с лучшими монологами Константина Хабенского и докладами бывшего премьер-министра. И все бы ничего, но невестка – человек жизнерадостный, и такая резкая смена образа выглядела неестественно.

Именинники за несколько месяцев до дня рождения старались воздерживаться от новых хобби. В противном случае и пожелания, и подарки посвящались новому увлечению. Никаких хобби, никаких новостей – готовься к празднику, не привлекая внимания!

– Так что с тостом? – повторила свой вопрос Надя.

– Давайте поэкспериментируем: пусть тост сочинит умная колонка, – ответил наконец Андрею Юрьевич.

Надя с укоризной посмотрела на мужа, а потому он поспешил добавить:

– Я тоже скажу поздравление, но мне нужно подготовиться.

Дядя Саша загорелся идеей и дал команду колонке:

– Придумай тост женщине, 37 лет, зовут Полина. Вообще говоря, ты ее знаешь, она изредка заходит в гости.

Колонка отрапортовала, что поняла задание, и начала поздравление печально-патетическим голосом: “В этот праздничный день…”

Тягучий и приторный, как дешевая жевательная резинка, поток слов стал заполнять комнату. Казалось, интонация в меру претенциозная, все слова-паразиты вытравлены, не вспоминали про деда Гришу и о здоровье, но было что-то не так! Что-то резало слух! То, что генерировал ИИ, было неуместно. Например, фразы, которые начинаются словами “за эти годы…”, подходят разве что к юбилею предприятия или выходу сотрудника на пенсию; а слово “пережили” скрывает трагический подтекст, но его, слава богу, не было. Племянники в своих поздравлениях интуитивно избегали подобных штампов, хотя в попытках подражать речи взрослых и могли ввернуть что-нибудь несуразное. Так почему же неказистые детские тосты казались более уместными, чем отточенные, но банальные поздравления ИИ?

– Что-то не то, – поморщился Андрей Юрьевич и остановил колонку.

Повисла брезгливая тишина, как после неуместной шутки.

– Может, ей мало контекста? – предположил дядя Саша.

– А может, дело в том, что при общении людей важен не только логический интеллект (IQ), но и эмоциональный (EQ)? – возразил Андрей Юрьевич. – Какой EQ у говорящей коробочки? Могла ли она прокачать его, изучая википедию, или для этого важно оценивать реакцию собеседника?

Отец начал рыться в телефоне.

– Чего ты ищешь? – сетовала Надя, но он не обращал внимания.

– Тебе ведь тридцать семь? – задумчиво спросил Андрей Юрьевич у Полины.

Не дожидаясь ответа, он поспешил предвосхитить претензии:

– Да, я знаю, что тебе всегда 25; знаю, что у женщин возраст не спрашивают; я знаю, что стыдно не помнить, сколько лет дочери. Я все это знаю! Просто в какой-то момент перестаешь держать возраст человека в кэше и вычисляешь его по мере необходимости. Собственно, почему спрашиваю? Я вдруг вспомнил, что когда-то давно, когда деревья были большими и росли через дорогу от нашего дома, я вел страницу в соцсетях и выкладывал небольшие эссе…

Андрей Юрьевич резко замолчал и беззвучно зашевелил губами. Надя заглянула через плечо, пытаясь разглядеть убористый шрифт.

– Нашел! – восторженно вскричал Андрей и выпрямился на стуле. – Мое поздравление самому себе на 37 лет. Прочитать? – кокетливо спросил он.

Разумеется, никто не возражал.

“Через полчаса стукнет 37. Надеюсь, просто стукнет, а не пришибет. Пусть останутся синяки или ссадины – не страшно, они пройдут. Лишь бы не бомбануло…

На ртутных градусниках (хотя сейчас, наверное, логичнее говорить “аналоговых”) число 37 было отмечено красным. Мама говорила: “Значит, есть какое-то воспаление”. Знать бы, какое?.. Может, пресловутый кризис среднего возраста? Надо проверить симптомы: байк, любовница, стакан? Нет, мимо. Может, штамм не тот? Вот шурин, тот на байк подсел. В отпуск иногда стал без жены ездить, да и она без него. О большем не знаю. У него, видимо, обычный штамм. Я же в качестве подарка на день рождения на выходные с женой за город собираюсь, без детей. Из двухколесного только велосипед в коридоре, который скорее вешалка, нежели транспорт. Точно не тот штамм!

Получается, примерно полгода назад было 36.6. Что изменилось? Подобие мемуаров начал писать – значит, воспаление все-таки есть. О чем пишу? Про имена и эйджизм, про ревность к профессии и неочевидную романтику удаленки. Нет, маловато для диагноза. Но все-таки надо аккуратнее – Александр Сергеевич как раз в 37 на дуэли стрелялся. Может, у него похожий штамм был?..

А что бы спросил врач? Он бы поинтересовался: “Что беспокоит?” А действительно – что беспокоит? Беспокоит, например, “Крокус”, но, думаю, не меня одного. Жду, когда же вновь наступят скучные, “неисторические” времена, когда на первых полосах будут писать светские сплетни. Тревожусь за детей, но это на роду написано, на человеческом роду. Жалею ли о сделанном выборе, о том, что в конце марта все еще сугробы за окном вижу вместо пальм? Неоднозначно. Сугробы ли меня смущают или сам факт наличия выбора? “Вчера были большие, но по пять, а сегодня маленькие, но по три…” – как писал классик. Может, в этом проблема? Были бы всегда только маленькие по три, да хоть бы и по пять – может, не и думал о них? Но вчера были, и были большие… Но вчера! А будет ли когда-то как вчера? Может, настоящее беспокойство не о сделанном выборе, а о том, что выбора больше не будет?

Прошло полчаса. Перечитал. Как быстро летит время! Ну, с праздником меня!

Два года назад, тоже в марте-апреле, я часто гулял по утрам в Балатовском лесу, где сделал для себя два открытия. Первое: ближе к улице Встречной, именуемой в народе “Пьяной дорогой”, растет брусника и, оказывается, она не сбрасывает листья на зиму. А второе открытие – это коварность аврала. Я работал над тяжелым, затянувшимся проектом, на котором начали экономить бюджет. Экономия подразумевала, что нужно оставить только тех, кто в силах тянуть за себя и за того парня. Просили работать в выходные, задерживаться вечерами. Разумеется, не за Спасибо. Я смирился, выработал режим дня, наладил провисшие процессы и заработал на каком-то нездоровом энтузиазме. Прошел месяц, второй. Я осознавал, что работаю в авральном режиме, но при этом бодрячком, “вывожу”. Последнее пугало больше всего – так не должно быть! В конечном счете предчувствие не подвело – меня бомбануло и почти без причины. Осколками накрыло семью. Я возненавидел все и всех… Сейчас о том времени я не помню ничего: ни причин, ни дат, ни деталей. Помню лишь ощущение всеобъемлющей ненависти и… бруснику. Когда во время прогулки я впервые увидел зеленые листья, показавшиеся из-под снега, то забыл о ненависти. Разумеется, позже мне напомнили, но здесь, в Балатовском лесу не было ни суеты, ни злости.

Крокус, Таурус, мобилизация, второй класс, музыкальная школа, скалодром, деменция бабушки, больные колени матери, лишний вес отца, сопли детей… Я стараюсь соблюдать режим, только не режим дня, а режим недели: отвез, привез, секция, школа, совещание, совещание, совещание. Вроде бы “вывожу”, и это пугает. Мне почти час как 37. Лишь бы не бомбануло…”

Повисла пауза, вполне осмысленная, наполненная и комфортная в любой другой день, но не сегодня…

– Кажется, поздравление затянулось, – спохватился Андрей. – Давайте уже выпьем!

– Лишь бы не бомбануло! – предложил тост дядя Саша.

Послышался звон бокалов и неубиваемых советских рюмок. Дамы пригубили вино и закусили, мужчины же пили настойку, которую требовалось основательно заедать.

Прибежали дети.

– А когда тортик будет? – хором спросили они.

После нескольких уточняющих вопросов о том, когда именно наступит “скоро”, родителям все-таки удалось договориться, что “скоро” – это когда позовут.

– Почему бросил писать? – поинтересовалась Полина у отца.

– В основном я размышлял на тему работы в IT. О чем же еще мне писать? Сначала было забавно, но чем больше я копался программистских привычках, чем дольше думал о напускной “элитарности” профессии, тем противнее становилось.

– А что именно?

– Сложно сейчас сформулировать, давно не вспоминал. Если хочешь, найду последнюю заметку, она ответит на твой вопрос.

– Хочу, конечно! – заинтересованно ответила именинница.

Андрей пролистал несколько записей и про себя перечитал начало. Вроде ничего крамольного.

“Наступил Новый Год. Совсем наступил, без оговорок и звездочек. На Камчатке и в Калининграде, по новому стилю и старому, и даже по восточному календарю. Итоги прошедшего года подведены, планы построены, елка выброшена. Остались разве что зороастрийский и старославянский календари, где Новый Год отмечают весной. Но что изменится?

Наступил Новый Год. Совсем наступил, всем туловищем. Наступил на больную мозоль, на грабли, даже не наступил, а вляпался. Эйфория и иллюзия новизны появились и внезапно исчезли где-то между курантами и последней ложкой шубы. Год новый, тревоги старые.

Дети продолжают часто болеть. Старшая совсем забросила занятия спортом. Отношения с ней все тяжелее. Но у нее хотя бы есть опытный учитель начальных классов. К кому пойдет младший ребенок – загадка. Говорят, что базовая ставка школьного учителя – 20-25 тысяч рублей в месяц. Желающих почти нет.

Балатовский лес продолжают “ремонтировать”. Установили камеры, для чего прорыли траншеи метровой глубины. Из траншей торчат порванные корни. Все помнят решение природоохранной прокуратуры по аналогичному делу – это недопустимо. Помнят, скорбят, плюют и осваивают. Собаки уже не лают, голос потеряли.

СВО продолжается второй год. Ковид ушел из новостей, но не из диагнозов. Ему в пару пророчат некую “болезнь X” с запланированной смертностью. Если верить СМИ, нас ненавидят все сильнее, все отчаяннее.

Мне больше не хочется писать об IT. Неловко, может, даже стыдно. Неловко писать о том, как HR’ы в лепешку расшибаются, чтобы создать иллюзию заботы о сотруднике. Вот недавно предложили ежемесячную компенсацию питания. Мне, с моей-то зарплатой, я ведь голодаю! Согласно многостраничному своду правил я не могу отдать эту компенсацию другому, например, учителю. Должен съесть сам. Съесть и продолжить работать. Отказался от компенсации – противно.

Мне больше не хочется писать о том, что на полторы тысячи человек мы не всегда могли собрать волейбольную команду. Ведь IT’шники занятые, замкнутые, часто далекие от спорта, а главное – для них спорт не является необходимой отдушиной. Спорт – это не то, о чем говорят в курилке, это не то, что ждут с начала смены, не то ради чего выходят из дома. Когда все-таки команда набиралась, мы иногда играли с рабочими коллективами заводов. Они “горели”, они предлагали вместе тренироваться, они рвались на площадку. Они искали другие залы, но непременно уточняли, сколько стоит час. Мои же коллеги рвались выпустить релиз в срок и им плевать, что компания оплачивает пустующий зал. Я не хочу об этом писать.

Мне больше не хочется писать о деньгах, просто не хочется. Мне не хочется о них думать. И я везунчик, т.к. могу себе это позволить. Могу, но не позволяю.

Мне больше не хочется писать о конференциях. В них нет ничего военного, сакрального, уникального, чего-то, что нельзя быстро загуглить. Все знают, что они созданы для общения, пиара и являются легальным поводом не работать.

Я больше не хочу писать о корпоративах. О том, что большинство разработчиков на них не ходит. Стыдно вспоминать, как меня поставили перед выбором – или два дня празднуешь день рождения компании в другом городе, или работаешь.

И вот, когда мне опротивела вся мишура вокруг моей профессии, я могу с уверенностью сказать: зачем идти в IT? Затем, что нравится. Нравится не ждать весь день тренировки, а работать. Нравится не выклянчивать оплачиваемые обеды, а жевать случайно попавшиеся под руку сушеные яблоки в пыльной квартире. Нравится продолжать творить после звонка в конце смены. А если не так, то IT – это не твое.

Думаю, скоро я снова захочу рассказать о выдумках HR’ов или о конференциях. Очень надеюсь, что дети наконец перестанут болеть, а со старшей я найду общий язык – год ведь только начинается. А пока пусть меня и дальше буксирует любовь – любовь к родным, стране и профессии.”

Андрей Юрьевич отложил телефон, взял рюмку и обратился к гостям:

– К сожалению, я оказался не прав: мне противно до сих пор. Лес окончательно “отремонтировали”, а нас продолжают ненавидеть. Тост напрашивается сам собой: “За любовь!”

– Но ведь со “старшей” ты нашел общий язык? – улыбнулась Полина.

– Просто “старшая” повзрослела.

На звон бокалов опять прибежали дети. Надежда Федоровна сжалилась и отправилась за тортиком.


Дальше: http://proza.ru/2025/02/03/615
Назад: http://proza.ru/2025/01/31/744
Начало: http://proza.ru/2025/01/10/1233