Занятная история

         Эту историю рассказал мне начальник медслужбы гарнизона Виктор Иванович Наумов, полковник, обаятельный и простой в общении человек. Мы сдружились, когда оказались временными соседями в служебной гостинице и оба холостяковали. Он ждал выделения жилья и поэтому был пока без семьи, а я переводился на другое место службы и тоже был один.
         Много лет раньше, еще не помышляя о воинской службе, Виктор Иванович окончил гражданский медицинский ВУЗ по специализации в области нейрохирургии и один из преподававшихся предметов был связан с лечением психических расстройств.
         Вообще в армии, офицеров, окончивших гражданские учебные заведения, невзирая на их звание и выслугу, "за глаза" всегда снисходительно, а чаще даже презрительно, именуют "пиджаками", "чайниками" или "офицерами-любителями".
         Сразу надо оговориться, что такая оценка совершенно неприемлема по отношению к военнослужащим-медикам любого уровня и гражданским медработникам, которые трудятся в учреждениях армейской медицины. Также вполне допускаю, что сугубо технические специалисты в тех подразделениях, в штате которых нет военнослужащих срочной или сверхсрочной службы, могут успешно служить в вооружённых силах.
         Однако, что касается военнослужащих остальных категорий, то безусловно соглашусь с тем, что "ряженым" офицерам в армии делать нечего. Почему? Попробую обстоятельно ответить.
         Во-первых, все годы, проведённые в военном училище, это не просто учёба, а очень специфическая жизнь строго по уставу, каждая строчка которого буквально впитывается на практике ежедневно. Устав при этом ты знаешь наизусть и умеешь его правильно применять. Книжку под названием "Общевоинские уставы Вооружённых сил " каждый курсант постоянно имеет при себе также, как монах свой персональный молитвенник. В полном объеме ты познаёшь уставный порядок внутренней службы, одинаковый в любой воинской части любого рода войск: наряды по роте, по КПП, по столовой и другие, так как сам оттащил их несчитанное количество. В совершенстве осваиваешь караульную службу, поскольку отходил множество караулов. Наизусть знаешь обязанности и порядок действий в любых ситуациях всех должностных лиц караула с важными практическими дополнениями, которых нет в уставе гарнизонной и караульной службы.
         Эти знания постоянно проверяются во время общего развода суточного наряда и караула, выстроенного на плацу училища. При любом незнании курсанта отстраняют от караула или от наряда, а это значит, что кто-то другой должен заступить вместо тебя вне своей очереди и тогда ты очень подвёл своих братьев-сослуживцев. Такое коллектив прощает с трудом и никогда потом не забывает. А командиры, помимо наказания такого нерадивого курсанта, обязаны замучить его дополнительными занятиями.
         Во-вторых, за пять лет учёбы ты на практике постоянно изучаешь вооружение и матчасть. До автоматизма отрабатываешь правила обращения с оружием и боеприпасами.
         В-третьих, ты обучен так, что свой ежедневный быт сможешь организовать где угодно, в том числе в поле или в лесу, а ежедневные спортивные занятия и множество специфических воспитательно-строевых приёмов приучают юношей к тому самому порядку, без которого личный состав любого подразделения становится неуправляемым сбродом.
         Какие это приёмы? Их много.
         Например, это отработка обычного утреннего подъема или подъема по тревоге, когда на послеобеденном построении всего курса в казарме командир вдруг даёт команду: "Курс, приготовиться к отбою. Отбой через три минуты"(форму укладываешь на прикроватной тумбочке определённым образом, ложишься в койку и накрываешься одеялом). Затем следует команда "отбой"и через пару секунд звучит "подъём" с одеванием по полной форме одежды, в том числе с намоткой портянок в сапоги – и так раз двадцать, пока все не научатся вставать в строй за сорок пять секунд. И если хотя бы один не успевает, то команды "отбой" и "подъём" повторяются снова и снова для всех.
         Или возвращение курса с обеда из столовой в казарму, делая только по одному строевому шагу. Начальник курса, решивший, что звук строевого шага курсантской роты звучит недостаточно стройно, даёт команду:
         – Курс! Один шаг в перёд шаго-о-о-м марш!
         Курсантская рота, выстроенная в колонну по четыре человека, делает один шаг и замирает в ожидании следующей его команды:
         – Один шаг вперёд шагом марш!
         Так, делая по одному шагу, мы передвигаемся до входа в здание своей казармы несколько сотен метров. А когда таким образом добираемся и уже облегчённо переминаемся с ноги на ногу, то слышим команду:
         – Курс, кру-у-у-гом! К зданию столовой бегом марш!
         И всё повторяется заново три, четыре или пять раз.
         Можно приводить много разных примеров, в том числе ежедневный (в любую погоду, летом и зимой) утренний трехкилометровый кросс в повседневной форме одежды в тяжелых яловых сапогах, ночные (реже дневные) учебно-боевые тревоги и марш-броски на большие расстояния, полевые учения и стрельбы, адаптацию к неизбежному грибку на ногах и выработку правил личной гигиены, при которых ни этот грибок, ни сорванные мозоли на руках или ногах и даже простуда не могут вывести тебя из строя. Пока намотанная на ступню портянка пропитывается потом, верхняя часть этой портянки в голенище сапога успевает просохнуть. Перематываешь их, меняя местами верхнюю и нижнюю части и снова вперёд.
         Убежден, кстати, что отмена портянок в армии очень негативно влияет на боеготовность, особенно в полевых условиях: в носках ступни ног быстро начинают преть, при этом, натёртая до кровавых мозолей кожа слезает, образуя очень болезненные раны, а тут же появляющийся грибок довершает дело.
         По телевизору или в кино не покажут еле-еле ковыляющих за общим строем бойцов в обмотках и в тапках вместо армейской обуви, которую они не в состоянии одеть из-за отсутствия этого "пережитка прошлого" – портянок, поскольку почти всю кожу ступней сжирает грибок. Сначала под кожей образуются огромные волдыри с вонючей гниющей жидкостью. От движения ног они быстро лопаются и на пораженной коже образуются трещины, под которыми надуваются новые смрадные волдыри и так до мяса. Человек при этом испытывает сильную острую боль. О какой боеготовности таких вояк может идти речь, если им легче всего передвигаться на четвереньках?
         И перестройка казарм под общежития с установкой перегородок в кубриках исключает возможность поднять роту в ружье за пять минут.
         Все эти изменения вносят люди в армии не служившие, уверенные, видимо, в том, что если какого-то человека просто переодеть в военную форму и дать ему в руки оружие, то он теперь может выполнить любую поставленную задачу.
         Хотя такие формы обучения как военные кафедры в гражданских учебных заведениях, военные учебные центры для студентов и военные сборы тоже безусловно нужны, они не могут сравниться с высшим военным училищем по качеству подготовки офицера. Это просто невозможно.
         И дело не в болезненной горделивости профессиональных военных, недобро шепчущих за спиной "гражданских" офицеров: "Они не проходили все эти тяготы и лишения как мы – лучшие годы в сапогах! Они не знают радости от получения раз в неделю маленькой серой бумажки с твоей фамилией – увольнительной записки в город на несколько часов, при условии отсутствия "неудов" по любому предмету и обязательной сдаче спортивных нормативов перед каждым таким увольнением. Они не обливали своей мочой друг-другу сапоги перед утренней зарядкой, когда командир даёт две минуты справить малую нужду и в кабинки с туалетным очком набивается по трое заспанных курсантов, поднятых за те самые сорок пять секунд, поскольку восемь или десять таких кабинок не могут одновременно вместить весь личный состав курса, состоящий из девяноста или ста человек".
         Нет, дело совсем в другом: помимо знания общевойсковых и боевого уставов, матчасти и оружия, командиры нам твёрдо вбили в мозг: "Невыполнение боевой задачи – преступление! Ты должен её выполнить любой ценой! Приказ командира – закон! Отказ выполнить приказ командира в боевых условиях – расстрел на месте! А такой отказ при иных обстоятельствах – трибунал, за исключением особых случаев, приведенных в уставе."
         Это главное. Остальные знания, навыки, опыт и закалка нужны только для одного: выполнить приказ командира! Не попытаться выполнить, а выполнить! Умри, но сделай! Для профессионала это не патетический девиз, а обязательное условие службы. Таким же образом ты обучаешь солдата тому, что умеешь сам.
         А чему может научить тот ряженый офицер, который сам ничего не умеет и не может? На моей памяти один такой "командир"-двухгодичник дослужился до того, что возил на телеге объедки и отходы из гарнизонных столовых и кормил свиней подсобного хозяйства. На такую должность назначается самый нерадивый рядовой солдат или разжалованный сержант срочной службы. Зарядили этого так называемого офицера на подсобное хозяйство ещё и потому, что он решил наделить себя правом корректировать положения устава по своему усмотрению. Его просто пожалели, поскольку более правильно было бы разжаловать и отправить в психушку на принудительное лечение.
         Дежурным по части и в другие наряды такого офицера-двухгодичника ставить нельзя, так как он понятия не имеет, как обеспечить проверку нарядов внутренней службы во всех её видах. Начальником караула его ставить тоже нельзя, так как не обладая опытом, он не сможет обеспечить безопасное заряжание и разряжание оружия на пулеулавлевателе, не сможет обучить солдата порядку применения оружия для предупреждения нарушения границы поста или применения оружия на поражение, и он не знает, как вести себя с арестованными на гауптвахте или подследственными за воинские преступления.
         В военном училище перед каждым заступлением в караул проводится обязательная подготовка-обучение очередного подразделения на территории специального учебного полигона, имитирующего боевые караульные посты. Отрабатываются действия с оружием в условиях максимально приближенных к реальным, в том числе удары штык-ножом и прикладом. Только после этого курсанты по пятый курс включительно допускаются к несению караульной службы. Это при том, что начальник курса и курсовые офицеры обязательно добиваются от курсанта требуемых знаний и умений начиная уже с первого курса.
         На первый курс набирают человек сто двадцать. В течение первого года отсеивается от двадцати до тридцати человек, а за последующие годы ещё около десяти. И это несмотря на то, что такой отсев происходит среди молодых людей с высокой мотивацией к обучению, с юных лет выбравших военную стезю.
         В казарменном помещении, которое становится твоим домом, нет горячей воды – она там не предусмотрена. У тебя практически нет своего имущества, кроме зубной щетки, мыла и носового платка. Нет даже нижнего белья, которое каптёр выдаёт раз в неделю в общей бане, и ты не знаешь, кто носил на прошлой неделе выданные тебе портянки, трусы и майку или вытирался "твоим" полотенцем. Любое своё бельё, нижнее, постельное или полотенца, а также иную одежду кроме форменной иметь строго запрещено.
         Прочитав интересные книги и посмотрев красивые фильмы про армию, юноша не представляет, с чем столкнется в реальности, ведь помимо моральных и физических нагрузок и неудобств надо ещё и учиться, осваивая предметы высшей школы. Многочисленные наряды, караулы и ночные тревоги не являются оправданием незнания учебного материала. Преподавателей это совершенно не волнует.
         Находясь, например, в бодрствующей смене караула мы зубрили конспекты или переписывали друг у друга материалы лекций, на которых отсутствовали, поскольку тащили очередной наряд. Для отсутствующих на лекциях товарищей записывали в свой конспект учебный материал, подкладывая в тетрадь копирку. А вместо положенного двухчасового отдыха перед очередным нарядом, мы бегали по кафедрам, сдавая зачёты.
         Что помогает юноше не спасовать? Помимо очень сильного желания стать офицером, каждый из нас много занимался спортом. Лично я в разное время занимался боксом, академической греблей и лыжами. Это помогло, но физических нагрузок в училище было все равно больше: бег, турник, брусья, лыжи и полоса препятствий. Бег в противогазе, в портянках в сапоги и в полной выкладке (шинель, автомат, подсумок с тремя магазинами, вещмешок с котелком и плащ-накидкой, сумка противогаза и штык-нож) – совсем не одно и то же, что бег налегке в спортивном костюме и кроссовках. А ещё в училище периодически объявлялся "день газовой атаки" и все три пары лекций или на иных занятиях мы находились в надетых противогазах, а офицеры кафедры химзащиты строго контролировали действия по команде "газы" всего личного состава, включая начальников курсов и курсовых офицеров.
         На первом курсе, во время первого полевого выхода, поднятые ночью по тревоге, мы прошагали и пробежали двадцать пять километров и, после команды "разойдись" для короткого привала, чтобы отдышаться и перемотать портянки несколько курсантов, включая меня закурили без разрешения. Тут же послышалась команда: "Внимание! Всем, кто сейчас курит: "газы". Вокруг стоянки, правое плечо вперёд, бегом марш!"
         И мы бегали в противогазах и в полной выкладке по периметру большой поляны ещё минут тридцать: "Быстрее! Чем медленнее, тем дольше будете бегать!" Лето. Солнце в зените. Кажется, что дышать уже нечем. Кто-то споткнулся, упал, встал и бежит снова. В стеклышках моего противогаза уже ничего не видно, солёный пот заливает глаза. Ты только-что отмахал пешком двадцать пять и наматываешь уже, наверное, тридцатый километр. Это когда-нибудь кончится? Проходит вечность. Звучит команда: "Стой! Газам отбой! Встать в общий строй!" Командовавший этой экзекуцией курсовой офицер в звании капитана довольно улыбается: "Ну прямо стихами получилось! Так уж и быть, на первый раз прощаю!" Интересно, а что если бы не простил? Загнал бы насмерть, наверное...
         Каждый из нас говорил сам себе: "Мой товарищ может?! Значит и я смогу! Мой товарищ тянет?! Значит и я вытяну! Ты сюда пришёл по доброй воле? Не вздумай сдаваться!"
         И вот так, опираясь друг на друга, удается вытравить из себя понятия "хочу-не хочу", полностью заменив его понятием "надо". Это совсем не высокая патетика, а вопрос психологии выживания в жестких условиях.
         Надо также научиться коммуникабельному общению с людьми, которых ты раньше никогда не видел и вдруг вынужден с ними не просто постоянно круглосуточно существовать, а вместе преодолевать все тяготы и лишения службы и учёбы в течение пяти долгих лет. В свободное личное время, которого было очень мало мы редко вспоминали жизнь до училища. Это никого не интересует. Ты сознательно гонишь прочь мысли о свободе и былом домашнем уюте. Важно только одно: кто ты теперь здесь и сейчас.
         Поэтому, военные училища – это стройная система профессиональной подготовки кадров, без которых армия существовать не может. Разве кто-то, кроме профессионально подготовленного командира в состоянии правильно обучить и воспитать солдата не только воевать, но и выживать в тяжелых бытовых и боевых условиях? Думаю, что нет.
         Возвращаясь к истории, рассказанной начальником медслужбы Виктором Ивановичем Наумовым, надо подчеркнуть, что медицина совсем другое дело. К медикам любой квалификации в армии отношение особое и всегда уважительное! Это люди высокого профессионального долга, закреплённого клятвой Гиппократа также как каждый военнослужащий клянётся на верность Родине, давая воинскую присягу.
         Итак, в один из тёплых летних вечеров, коротая остаток выходного дня, мы сидели вдвоем за "рюмкой чая" и разговор зашёл о событиях, связанных с учёбой в наших "Альма-матер". Я рассказывал что-то про своё училище, а он про свой медицинский ВУЗ, в котором учился.
         Во время наших бесед я вдруг понял, что мои истории могут быть интересны только для "тонкого" слушателя – такого же замороченного "сапога" как я сам, с очень узким житейским кругозором, ограниченным спецификой службы в том или ином качестве. Он вежливо делал вид, что ему интересно слушать мою нудную болтовню и с трудом пытался скрыть зевоту.
         Наконец, настала очередь Виктора Ивановича, и он оживился, погрузившись в свои воспоминания о студенческой жизни и учёбе. Больше всех мне запомнилась рассказанная им история об одном из практических занятий его институтской учебной группы.
         Итак, у моего товарища близилась летняя сессия, завершавшая четвёртый год семилетнего срока обучения в его очень уважаемом в СССР медицинском ВУЗе.
         Это практическое групповое занятие было посвящено теме, связанной с шизофреническими расстройствами личности. Первый учебный час неожиданно начался с того, что преподаватель пригласил в аудиторию институтского дворника дядю Колю, невысокого мужичка далеко за пятьдесят, которого студенты прекрасно знали с первых дней учёбы в институте. Преподаватель вдруг усадил его на своё место в аудитории и произнёс:
         – Ну, что же, друзья мои, вы все знаете нашего уважаемого Николая Федоровича. Ваша задача поставить ему диагноз. Времени вполне достаточно - все первые сорок пять минут этой учебной пары в вашем распоряжении. Готовы? Тогда вперёд, а я пойду погуляю.
         Преподаватель вышел.
         Студенты, признаться, слегка оторопели: все четыре года они видели этого дворника. Каждый день он добросовестно трудится, убирая от мусора внушительную территорию института. Непьющий, некурящий, всегда спокойный и приветливый. А тут такое! К тому же преподаватель давал это задание громко, в присутствии его самого. Смутившись, студенты не знали, что делать.
         Напряженную обстановку неожиданно разрядил сам дядя Коля:
         – Ну что, ребятки, давайте поговорим! Ваши преподаватели меня иногда приглашают на занятия со студентами. А мне нравится с молодёжью общаться. О чём будем говорить, о политике или о народном хозяйстве? А хотите, о семье и семейных ценностях? Вы совсем ещё молоды и у вас вся жизнь впереди!
         Оказалось, что Николай Федорович весьма эрудированный человек. Постоянно изучает всю доступную периодику: газеты, журналы, не чужд популярной публицистики, а из отечественной художественной классики предпочитает Достоевского. Никто из студентов и близко не имел такого уровня образованности в области обществознания.
         Однако, задание преподавателя надо выполнять. Всей учебной группой они добросовестно "бились" с дядей Колей и задавали разные профессионально-специфические вопросы, в том числе про сон, аппетит, навязчивые идеи и т.п.
         Испытуемый отвечал подробно и чётко, добавляя интересные и обстоятельные комментарии хорошим "начитанным" языком и, в итоге, все дружно пришли к выводу, что дядя Коля совершенно здоров, а преподаватель просто схитрил.
         Первый учебный час занятия пролетел незаметно и зашедший в аудиторию преподаватель громко спросил:
         – Ну что, поставили диагноз?
         Николай Федорович заулыбался и попытался встать с занимаемого места, но преподаватель его опередил, мягко опустив руку ему на плечо. Дядя Коля остался сидеть, а студенты, переглядываясь друг с другом и бросая смущённые взгляды на институтского дворника, вразнобой ответили:
         – Да, поставили! Николай Федорович абсолютно здоров!
         Преподаватель замолчал на некоторое время, и, повернувшись к испытуемому вдруг задал странный и, на первый взгляд, совсем неуместный вопрос:
         – А, чем Вы, Николай Федорович, занимаетесь прямо сейчас? Сию минуту?
         Удивлённые студенты перевели подозрительные взгляды уже на преподавателя и некоторые уже решили, что диагноз надо ставить не дяде Коле, а самому преподавателю! Ну что за странный вопрос? Разве испытуемый занимается чем-то другим, кроме того, что общается со студентами?
         – Ну как же, – вдруг с большой готовностью и с видом человека, у которого наконец спросили о самом для него важном, отозвался дворник, – прямо сейчас я читаю информацию с телевизора в вашей аудитории, которая передаётся для меня оттуда!..
         Дядя Коля резко вытянул руку с указательным пальцем вверх – и все, как по команде, посмотрели на чистый белый потолок аудитории. В то же время телевизор, закрепленный на стене с правой стороны учебной доски, был выключен. Этот телевизор был скорей всего неработающим вовсе, поскольку ни разу не включался за все четыре года учёбы этих студентов.
         – Так Вы сейчас считываете информацию с экрана этого телевизора? – переспросил преподаватель.
         – Да, с именно него! – с довольным видом подтвердил Николай Федорович и глаза его как-то радостно заблестели.
         – А мы можем узнать, что это за информация? О чём она и на каком языке?
         – Нет, нельзя! Это только для меня! Я не имею право её раскрывать! Вы же знаете. Я ведь уже говорил раньше и каждый раз Вы меня об этом спрашиваете, когда просите со студентами пообщаться! – с явным укором ответил дядя Коля.
         – Прошу прощения, Николай Федорович, просто я на всякий случай уточнил, может на этот раз у Вас есть разрешение? Ну хоть что-нибудь Вы можете нам открыть?
         – Только то, что эта информация идет из другой солнечной системы и ради безопасности мне нельзя говорить, как она называется.
         Может потому, что этот неожиданный "контактёр с инопланетным разумом" был сегодня в более добром чем обычно расположении духа, поскольку получил из космоса очень полезную информацию, а может потому, что преподаватель, ненадолго освободил его от тяжёлой повседневной работы, но дядя Коля добавил к сказанному то, что "секретные" данные он получает не по собственному желанию, а по инициативе инопланетян и для контакта используются не только экраны выключенных телевизоров.
         Он пояснил, что иногда, ввиду их особой важности, тексты срочных сообщений появляются на различных окружающих стенах. А бывает, что он слышит разные голоса, которые вдруг начинают звучать в его голове. Правда это происходит гораздо реже текстов, появляющихся в телевизорах или на стенах зданий.
         Завершил дядя Коля свои пояснения признанием, что на самом деле считает себя не просто контактёром, а важным агентом доброй межпланетной цивилизации, значительно опережающей развитие человечества на планете Земля.
         Это необычное практическое групповое занятие молодой Виктор Иванович Наумов запомнил надолго и в последствии успешно применял его в своей профессиональной деятельности, поскольку правильно сформулированный нестандартный и даже неуместный вопрос, обращённый к какому-то человеку, может неожиданно много о нём прояснить.
         Наверное, есть смысл пробовать задавать такой вопрос кому-то из хорошо знакомых людей. Вдруг тогда удастся узнать много нового и интересного?
         Будучи на пенсии, я теперь частенько и сам себе задаю похожий вопрос: "А что я делаю полезного прямо сейчас?" и впадаю в глубокую задумчивость, поскольку в отличие от того дяди Коли, занимавшегося важнейшим делом спасения планеты Земля с помощью инопланетных цивилизаций, не могу на него внятно ответить…


Примечание: имена изменены.