Злой мир против Сидорова

Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать.
Роберт Пенн Уоррен

Если в мире закончилось добро, значит его не из чего делать, потому что закончилось и зло. Тогда мир начинает делать зло.
Сидоров


Сидоров вышел из своей квартиры и закрыл за собой дверь. Начинающийся день не сулил ничего хорошего. Небо было покрыто непроницаемой серой мглой, солнце было непонятно где. Сумрачный дневной свет, густой туман и мелкая водяная взвесь в прохладном воздухе создавали ощущение нереальности происходящего и гнетущее предчувствие каких-то катастрофических событий.

  Автобус светил фарами как какая-то фантастическая тварь из фильма ужасов. В брюхе этой твари сидел Сидоров, прижавшись правым плечом к стеклу. Левое плечо Сидорова было погружено в плоть огромной толстой бабищи. Оттопыренный локоть бабищи больно впивался в ребра Сидорова. Сопевшая дамочка вкушала пирожок и интенсивно мусолила свой телефон. Сидоров страдал и мысленно желал даме смерти в неприличных выражениях. Спертый воздух в автобусе был наполнен разноязычным бормотанием телефонов и голосами пассажиров: «…умер недавно… нашли рак неоперабельный… потеряла все деньги… обманули сволочи… бросил парень…не слушай никого…».

После автобуса помятый Сидоров спустился в метро. Поездка в метро напоминала игровой квест. В переходе на Сидорова то и дело натыкались зомби, непрерывно потреблявшие контент из призрачно светящихся телефонов. Бойкие девушки в развевающихся одеждах как фурии проносились по ступеням эскалаторов, цепляясь своими сумками за стоявших попутчиков и обдавая их запахами духов, за ними с лошадиным топотом проносились небритые юноши, обдавая всех вонью несвежего тела и свежего перегара.

На вокзале злоключения Сидорова продолжились. В коловороте человеческих тел на беднягу Сидорова несколько раз чихнули и обкашляли. Один пассажир что-то экспрессивно объяснял другому и, неглядя ткнув в воздух пальцем, попал в тело Сидорова. Маленький мальчик показал Сидорову язык, а крупнотоннажный дядя обдал его струей тошнотворного дыма из своей сигареты. Фыркая, уворачиваясь и проклиная все на свете, Сидоров сел в обшарпанную электричку. Трясясь в оплёванном вагоне он полуплакал, полуспал.
 
Восприятие мира Сидоровым стало каким—то пунктирным. Только что его толкали в метро и обкуривали на перроне вокзала, и вот он вдруг обнаружил, что измученный и потерявший веру в людей он сидит в своей рабочей каморке. И тут же он шестым чувством  понял, что впереди его ждет самой страшное.

Нереальность происходившего поражала. В следующем пунктире действительности впавший в истерику начальник поносил Сидорова, не особенно выбирая выражения. Уже не разбирая слов, Сидоров уцепился за выражение «…как вы смеете…» и проорал в ответ: «Как вы смеете говорить мне «как вы смеете»!» …. и вышел из комы.

Истерзанное тело Сидорова было нашпиговано какими—то трубками и сильно болело. «Если тело болит, это хорошо, значит, оно есть…», — подумал Сидоров и мысленно обследовал свою плоть. Всё, вроде, было на месте.

 — А, пришли в себя, поздравляю, — равнодушно сказал подошедший доктор — На днях мы вас выпишем. Такая авария, весь автобус всмятку, а на вас ни одной царапины, только лёгкое сотрясение мозга.

Сидоров сидел в такси и ехал домой. Он не помнил, как он оказался в такси и отметил про себя, что пунктирное восприятие действительности продолжатся. Последнее, что он успел воспринять, была огромная решётка радиатора камаза, отправившая Сидорова в небытие. Всё померкло.

«Я умер?» — подумал Сидоров и проснулся.

Он обнаружил себя лежащим в постели. Тело, со всеми его болезнями внутри, было в полном комплекте и ныло. Серая мгла хмурого осеннего утра висела за окном. Начинающийся день не сулил ничего хорошего…