Ой, мороз, мороз!..

Здесь вы встретитесь со старыми знакомыми - героями рассказов "Вовчик", "Вовкина свадьба", "Капрал", "Долг".


… не морозь меня-а-а-а!.. - жарким июльским днём выводили нестройным хором двадцать с лишним хорошо смоченных глоток. Да и ладно бы, что в июле, не очень ладно только, что не на свадьбе или именинах, а на поминках.

Дядя Коля помер, отец Пуши, Вовчика и Ленки. Страшной смертью. Причём, не для него страшной — его нашли сидящим в кресле, в очках и домашних тапочках, видно читал внучатам книжку, и тут хватил его инфаркт. Страшной для его внуков и их родителей. Ленка чуть не поседела, когда узнала, что её четырёхлетняя Туся и трёхлетний Алёшка провели в запертом дачном домике рядом с умершим дедушкой примерно сутки. Точно время определить не удалось, потому что в комнате работал включенный на полную мощность обогреватель с открытой спиралью и круглым отражающим экраном. Кто его включил и зачем — непонятно. И умер дядя Коля, получается, на глазах у детей. Что они пережили, как не обожглись, как не уронили на обогреватель бумагу, пластмассовую игрушку или какую тряпку, как не сожгли дом и не сгорели сами — одному Богу известно.

Не известно только, какая нужда понесла бабушку, тётю Валю, в Москву, когда у них в гостях были внуки. И ведь Ленка не хотела их туда отправлять, опасалась, что не доглядят. Дети маленькие, везде лезут, а родители её, и так-то не молоденькие, в последнее время  сильно сдали, здоровье подводило. Так они ещё и попивали.

Ладно, в квартире проще — никуда не убегут, постоянно на глазах, да и в целом безопаснее, чем на даче. Нет ни печки, ни обогревателей, ни лестницы на второй этаж, ни подпола, ни газа в баллонах, ни густо засаженного участка, где ребёнка можно в секунду упустить из вида, ни дырки в заборе, через которую к ним пролезает соседская собака и лает, как оглашенная, и заделать которую у всех не доходят руки.

Но мать с отцом пристали: что они в такую погоду будут в городе пылью дышать, в садик ходить, как будто у них дачи нету! Пусть по травке побегают, ягод с куста поедят. Что мы, не справимся? Вас-то троих вырастили. А вы в пятницу прямо с работы к нам.

Вот как чувствовала Ленка, не хотела детей на даче оставлять, но мать убедила. Действительно, жалко их, летом в садик приходится водить, сами работают, отпуск только в августе. А там и клубничка, и огурчики, и горошек, и целый день в трусишках по травочке…

И что мать поехала в Москву? Во вторник! Сказала, за продуктами. За какими? Когда им в субботу привезли всего на неделю. В крайнем случае, можно что-то купить и в местном магазине, и на автобусе двадцать минут проехать до большого посёлка, там несколько магазинов и рынок.

Нет, уехала, да ещё осталась ночевать в городской квартире, вернулась на следующий день после обеда. Никто не встречает, в дом не попасть — заперт изнутри. Слышно, как ребятишки плачут. Видно, из последних сил, не плачут даже, а подвывают — тоненько, жалобно, безнадёжно. Тусенька услышала, подтащила стул к окошку, прижала к стеклу красное распухшее личико. Тётя Валя заметалась. В окно ей не влезть — низенькая, круглая, как колобок, ноги болят, спина не гнётся.

Побежала к соседям. Те в ужас пришли — почему дети не кричали, не разбили окно, участки по шесть соток, дома на маленьком расстоянии друг от друга, а никто ничего не слышал.

Молодой сын соседей отжал снаружи окно, влез и открыл дверь. В доме стоит удушающая жара. В комнате на всю мощь жарит обогреватель, в кресле Николай, мёртвый, на кровати потный заплаканный Алёшка в длинных штанах и тёплой кофточке. Туся встретила их у входной двери и сразу вцепилась в бабушку. Тоже одета по-вечернему. А у дяди Коли на лице уже мухи…

Соседи сами облились холодным потом — не дай Бог, дети коснулись бы раскаленной спирали книжкой, одеждой или проводка бы не выдержала — сгорели бы на хрен всем посёлком!.. Домики, как спичечные коробки, погода стоит сухая. Страсть.

Соседский сын побежал в правление, звонить. Тут всё закрутилось - «Скорая», милиция, попозже примчались Ленка с мужем, Вовчик. До Пуши сразу не дозвонились.

- Мне Вовка позвонил, - рассказывал потом Наталье Пуша, - кричит в трубку: отца нет!.. отца нет!.. Я говорю: где его нет? Он на даче вроде. А этот заладил, как попугай: отца нет!.. Ну, потом объяснил. Эх, батя!..

На следующий день Ленка обзванивала всех, сообщала о смерти отца и о похоронах. У Натальи трубку взял её папа, сказал, что она с детьми на даче. С дядей Колей он не был знаком, но Ленку знал хорошо и любил. Он очень ей сочувствовал, попытался как-то поддержать, утешить, хотя какое может быть утешение… Такое горе. И пообещал сейчас же поехать на дачу и сообщить печальную новость дочери, которую дядя Коля много лет знал и любил, как он Ленку.

Наталья поливала грядки. Дождя давно не было, земля покрылась коркой и уже начала трескаться, жаль было посевы. Конечно, они понемножку поливали тёплой водой из бочки, но она кончилась. А шланг, мало того, что лопнул, его сорвало с крана, и как Наталья ни пыталась его приладить, не держался, и хоть ты что!.. А полить надо. Пришлось ставить ведро или лейку в глубокую старую раковину во дворе, наливать из крана, потом приподнимать ёмкость и, стараясь не задеть кран, перетаскивать через края раковины. Было тяжело и неудобно, дети, конечно, помогали, но наломалась она знатно. Ныла спина, и дрожали руки. Но зато пролили хорошенько все свои посадки. Бочку наполнить уже сил не хватило. Вот приедет папа и сделает шланг.

Вечером дети пошли на улицу, кататься на велосипедах. Лёшка стал проситься покататься на Машином, но тот был ему велик и тяжёл, он повозился с ним немножко и стал просить, чтобы его покатала мама. Могла бы покатать Маша, и катала не раз, но она убежала к подружкам, оставив велосипед. Наталья вроде уже отдохнула, и спина не так сильно ныла, а ребёнок расстраивается, просит…
- Садись. Держись крепко!
Поехали кататься по улицам посёлка. Наталье было неудобно — велосипед отрегулирован под Машу, руль и сиденье опущены, так что у Натальи плечи получились вниз, а колени к ушам. Лёшка, довольный, сидел на багажнике, растопырив ноги, и смотрел по сторонам. Почему-то, когда его катали, всё казалось немножечко другим, чем когда едешь сам.

Накатались, вернулись. Утром Наталья встала с трудом — болела спина. Ну, понятно, перетрудилась вчера. Но хорошо, сегодня ничего тяжёлого делать не надо. Она сидела, удобно согнув спину, на перевёрнутом ведре и не спеша собирала смородину с куста, а дети рвали клубнику. Потом Наталья напекла оладушков, помяла клубнику с сахаром в большой миске, добавила туда полкило жирной густой деревенской сметаны — в их магазинчик привозили продукты из ближайшего совхоза — и они ели это на обед.

Не успели встать из-за стола, неожиданно приехал дедушка. Все обрадовались, но Наталья заметила, что папа расстроен и чем-то озабочен. Улучив момент, когда детей не было рядом, он рассказал Наталье, что случилось. Надо ехать.

Покормили дедушку, собрались, поехали все домой. Похороны, поминки, да потом помочь — это, считай, на целый день, а дедушке удобнее и спокойнее с детьми в Москве. Да и помоются заодно как следует. Что там дачный душ или мытьё в тазике!

Приехав, Наталья сразу побежала к Ленке. Там бушевал скандал. Ленка и её муж обвиняли тётю Валю в том, что уехала, оставила деда одного с детьми, а он уже перенёс два инфаркта и плохо сросшийся перелом ноги, за ним самим требовался присмотр и уход, а она взяла детей, клялась и божилась, что глаз с них не спустит, а сама…  Детям какая травма! Ленку мороз продирал по коже, когда она представляла себе, что они там пережили.

Досталось и ей, от мужа — как могла поддаться на уговоры матери и отдать детей на неделю на дачу. По травке побегать! Дорого им обошлась беготня по травке. Были бы в садике, в безопасности, там тоже босиком по травке бегают и в водичке плещутся. Но под присмотром!

Пуша и Вовчик их поддерживали - если бы мать была на месте, то вовремя заметила бы, что отцу плохо, вызвала «Скорую», может, его бы успели спасти.

А самое главное, они уже знали, зачем она поехала в Москву. Под напором перекрёстного допроса, которому её подвергли рассерженные дети и зять, тётя Валечка быстро раскололась. Безостановочно сморкаясь, всхлипывая и вытирая кухонным полотенцем с мягкого морщинистого лица слёзы, она призналась, что поехала за сахаром. В их магазине отпускали по два килограмма в руки. И, заискивающе глядя на детей бегающими, выцветшими глазками и прижав руки к груди, божилась:
- На варенье… ягода поспела… чтоб не пропала…
Но на даче Вовчик и Ленка обнаружили прикрытую старым одеялом хозяйственную сумку на колёсиках, доверху набитую пачками с сахаром, а в холодильнике лежала завёрнутая в газету килограммовая пачка дрожжей.
- Это что?.. - негодовал зять, - какая необходимость была именно сейчас, когда вы взяли к себе детей, ехать за сахаром? Вам что, пуд надо? У себя бы там прогулялись несколько дней подряд до магазина и брали бы по два кило, а детей бы с собой взяли, уже по шесть.
- А дрожжи тоже на варенье? - возмущалась Ленка, - ты думаешь, никто не понимает, зачем они тебе? Целый килограмм! Мам, ты опять за своё? Ведь ты же обещала!

Как люди выпивающие, но хозяйственные, дядя Коля и тётя Валя летом на даче гнали потихоньку самогон. Не на продажу, нет, - ну, разве что только совсем хорошим знакомым, и то, лишь бы сахар оправдать, - а исключительно для личного потребления. Эту самогоночку, «чистую, как слеза» и уж точно не вредящую здоровью, весь год ставили в графинчике на праздничный стол, а праздники у них бывали часто. А следующим летом пополняли запасы. И Пуша, и Вовчик, и старая сумасшедшая бабушка Анечка, пока была жива, очень уважали домашнюю натуральную продукцию, замечательно идущую под домашние же огурчики, капустку, грибочки. И зять, бывало, не брезговал.

- Неужели нельзя было дождаться, когда мы в выходные приедем, заберём детей, и тогда ехать? Что, так невтерпёж? Зачем детей тогда просили, если вам не до них?
- Мам, ну ладно, уехала, купила, но почему не вернулась в тот же день, почему ночевать осталась? Ты же знала, отцу трудно за ребятами смотреть, их надо ужином покормить, спать уложить, а он еле ходит. Может, вернись ты вечером, он был бы сейчас жив!
- И дети бы не перенесли такой стресс!

Тётя Валечка, маленькая, жалкая и вся какая-то обмякшая, словно сдутый шарик, переводила невидящий взгляд с одного на другого, еле слышно шлёпала распухшими от плача губами.

Пришедшая соседка, тётя Шура, подлила масла в огонь, бесхитростно решив поддержать подружку:
- Ой, горе-то какое!.. Ох, Николай, Николай, как же ты так!.. Валь, я завтра на кладбище не поеду, блинов напеку, за это не переживай. У меня блиночки тоненькие, кружевные, на два литра молока заведу, дрожжевые.
При упоминании дрожжей все вздрогнули.
- И ещё чего надо приготовить, ты скажи, селёдку там почистить или ещё что. Кто тут готовить-то будет? Снохи? Ну, хорошо, и я, как с блинами управлюсь, приду, помогу. А вы, ребята, мать сильно не ругайте, это я, дура старая, виновата. Она ко мне заглянула, говорит, с дачи вырвалась, вот, сахару взяла, да дрожжи искала, все магазины обегала, пятки болят, хоть отрубай. Как сейчас обратно поеду, не знаю. Дай, говорит, у тебя чуток посижу, передохну. А у меня как раз годовщина моему Васе была, я с утра в церковь сходила, потом бутылочку взяла, приготовила кой-чего. Давай, говорю, поедим, Васю помянем. Ну, её и разморило, устала ведь, по жаре-то… Куда уж ехать. Я её в квартиру проводила, уложила, дверь захлопнула. Пусть, думаю, выспится.
- Проспится. - Безжалостно уточнил зять.
- Зачем же ты так про мать-то?..
- Да от неё и сейчас запашок!
- Горе у меня, - почувствовав поддержку, пожаловалась тётя Валя и заголосила: - муж у меня уме-е-ер!.. Коля-я-я!.. На кого ж ты меня остави-и-ил?.. Голубь ты мой! Как я без тебя буду-у-у?..
- Выходит, пока ты чужого мужа поминала, твой в это время умирал. - Безжалостно резюмировала Ленка.
- На глазах у наших детей. - Добавил её муж.
- Что уж теперь, - примирительно сказала тётя Шура, - все под Богом ходим. Что случилось, то случилось. Теперь надо похоронить по-людски да отплакать. Хороший мужик был Николай, царствие небесное!..

На следующий день спина болела нестерпимо. Наталья с ужасом думала, как она выдержит целый день, но деваться некуда — выпила две таблетки анальгина и пошла к Ленке. Около их подъезда уже стоял ритуальный автобус и толпа родственников и соседей. Очень больно было находиться в вертикальном положении, а когда сидишь, полегче. Ленка заметила, что Наталья морщится и странно двигается, узнала, в чём дело, и весь день следила, чтобы Наталья меньше стояла и по возможности больше сидела.

В автобусе родственники, давно уже встречающиеся только на свадьбах и похоронах, оживлённо разговаривали, расспрашивали, рассказывали о событиях своей жизни, радовались встрече, забывая о причине, собравшей их вместе. Какой-то мужчина, заметив единственную незнакомую ему молодую женщину, подошёл к её сиденью:
- Извиняюсь, а как вас зовут?
- Наталья.
- А меня Антон.
Мужик был постарше Натальи, симпатичный, весёлый, уже чуть подвыпивший.
- А вы… извиняюсь, кем приходитесь покойному?
- Я дружу с Леной.
- Много лет, - встряла Ленка, - и с Пушей, и с Вовчиком, и папка её очень любил. Наталья - друг семьи.
- Понятно. А я вроде как троюродный племянник получаюсь. Жалко дядь Колю, мог бы ещё пожить.
- Очень жалко.
- А вы замужем? Извините, конечно.
- Замужем, - на автомате ответила Наталья, прожившая пятнадцать лет в законном браке и привыкшая ощущать себя глубоко и безнадёжно замужней.
- Наташ, ты чего? - удивилась Ленка, - ты же развелась!
- Точно! - вспомнила Наталья и обрадовалась: - Я теперь свободная! Надо же, забыла. Не привыкла ещё.
- И я свободный! А вы танцуете?
- Антон! Ты что, охальник, мелешь? Какие тебе танцы? Забыл, где находишься? - призвал его к порядку чей-то суровый женский голос. - Ни одной юбки мимо не пропустит, даже на похоронах. У нас горе, а он про танцы думает!
- Да это же я на будущее!
- И какой ты свободный? Маринка тебе развода ни в жизнь не даст. Ещё и алименты будешь платить как миленький. На двоих.
- Тёть Маш, вот вечно вы...Я же просто так, для разговору. Скучно же ехать.
- Скучно тебе? Так у нас тут, чай, не свадьба. Поминки!

Кладбище на окраине Москвы издали выглядело, как поле, засыпанное разноцветным мусором. Напротив, по ту сторону дороги, была небольшая, донельзя загаженная рощица. Ленка, Наталья и ещё две женщины стояли, оглядываясь по сторонам, пока мужчины и тётя Валя ходили в контору. К ним подошёл Вовчик и тихонько подсказал:
- Если вы ищете туалет, то вот — роща. Только под ноги смотрите. А на кладбище тоже есть, но в него даже не зайдёшь.
- А ты откуда знаешь?
- Мужика одного с работы недавно тут хоронили.
Женщины решили воспользоваться возможностью и посетили гостеприимную, открытую со всех сторон весёлую берёзовую рощицу.

Дядя Коля лежал в гробу со спокойным лицом, и в толпе говорили:
- Лёгкая смерть…
- Дай Бог каждому…
- Словно просто заснул…
- Другие, бывает, годами лежат, к постели прикованные…
- Повезло… не мучился...
- И никого не намучил…

Во время погребения Наталья с удивлением узнала из речи представителя с его работы, что дядя Коля во время войны был танкистом, ранен, награждён медалью, а в мирное время -  передовиком производства.

Тётя Валечка голосила, как заправская плакальщица, кидалась на гроб и просила закопать её вместе с Колей. Её оттаскивали, капали в рюмочку валокордин.

Наталья бросила в могилу горсть сухой глинистой земли. Хороший был дядя Коля, простой, добрый. Любил всех друзей своих детей, обожал внуков. Сам он был большой, на вид грубоватый, говорил отрывисто, густым, хриплым голосом. Не говорил даже — буркал. Но любил посмеяться и попеть под аккордеон. И хозяином был хорошим, всё в дом. И безропотно чистил картошку чуть что не вёдрами на всю семью, и щи варил, и чеснок чистил, зубчики, килограммами, чтобы  замариновать на зиму. И часами укачивал, бормоча колыбельную, беспокойного Алёшку, и держал руки перед собой, когда жена сматывала шерсть, и ткань, когда Ленка что-то распарывала. Вспомнилось, как он, взглянув на часы, напоминающе буркал дочери:
- Лена! Свари детям мамлет!
И Ленка бежала взбивать яйца с молоком. «Мамлет» - так говорила маленькая Туся.

С кладбища ехали притихшие, благостные. Наталья сидела впереди, у окошка, рядом с ней Ленка, они тихонько переговаривались. В салоне витал лёгкий алкогольный запашок.

Чем ближе подъезжали к дому, тем оживлённее становились в предвкушении предстоящего застолья с обильной выпивкой собравшиеся по поводу траурной церемонии родственники.

Дверь в квартиру была не заперта. Изнутри доносился скандал, исполняемый чисто женским хором. Приехавшие с кладбища столпились около ванной и туалета, Ленка с Натальей поспешили к эпицентру — на кухню.

Там они застали полный беспорядок и двоих отчаянно спорящих невесток дяди Коли — бывшую жену Вовчика Валечку и пока ещё действующую Пушину Натаху. Молодые женщины не могли договориться о том, как варить картошку — класть её в холодную или в кипящую воду.

Сидящая на табуретке соседка, тётя Шура, молча скоблила молодой картофель и бросала в большую кастрюлю с водой, стоящую рядом на полу. Она уже пробовала примирить снох, высказала своё мнение по этому поводу, пыталась отвлечь обеих от картошки и переключить на другие дела — вот-вот народ соберётся на поминки, а у них конь не валялся, даже стол в комнате не разложен. Нет, относящиеся друг к другу свысока и даже презрительно Валечка и Натаха стояли насмерть, отстаивая свою точку зрения, и каждая считала себя главной.

Одетая в подобающий случаю чёрный наряд, прикрытый фартуком, с уложенными волосами, неброским маникюром и лёгким макияжем Валечка настаивала на том, что молодой картофель кладут в кипящую воду, и говорила тёте Шуре, чтобы она вывалила картошку в раковину, кастрюлю сполоснула, налила в неё воды и поставила на огонь, как раз закипит, когда она всё дочистит.

Натаха, потная, всклокоченная, в летнем платье в коричневую и бежевую поперечную полоску, которое толстило её ещё больше и делало похожей на шмеля, срываясь на визг, кричала, что в кипяток бросают только пельмени, а картошку заливают холодной водой и ставят на плиту.

Хозяйка, тётя Валя, ни на кухню, ни в большую комнату даже не сунулась, подготовкой к поминальной трапезе не поинтересовалась и руководить ею не собиралась. У неё было горе, ей было плохо, она ушла в дальнюю комнату и легла на кровать. Какие-то родственницы хлопотали около неё.

Пуша, Вовчик, другие молодые мужчины под руководством Ленки стали раздвигать стол, расставлять стулья, доставать из «Хельги» тарелки, рюмки, салатники.

Пуша живо установил на кухне тишину, выдернув оттуда свою Натаху и отправив её расставлять посуду и протирать плохо промытые с прошлого раза стаканы и рюмки.

Наталья, которой трудно было стоять, втиснулась за стол у окна, подвинула к себе разделочную доску, выбрала удобный нож и стала быстро резать всё, что ей подсовывали: яйца, овощи, колбасу, сыр, хлеб. Что-то из этого закончившая с картошкой тётя Шура сваливала в большие миски для салатов, что-то Наталья раскладывала на тарелках. Кто-то их уносил в комнату на стол.

Мужики сложили в детскую ванночку бутылки с вином и водкой, залили холодной водой, чтобы остыли.

Забывшая про картошку Натаха уже спорила с мужем, как расставлять на длинном столе нарезку — по маленькой тарелке на каждом краю или в центре на одной большой, и хлеб — стоит им вообще занимать место, может, лучше пустить по кругу, чтобы все взяли, а остатки поставить на окно.

Пуша, с утра опрокинувший пару рюмок на пустой желудок, добавивший в автобусе и теперь страстно желающий выпить ещё и как следует поесть, наорал на неё, велел пойти причесаться и попросить у матери хоть платок чёрный, повязать на голову: посмотри на Валечку — одета в траурное, сама аккуратная, приятно посмотреть, а ты вечно, как чувырла!

Натаха смочила и расчесала свои похожие на паклю редкие волосы, вспомнила, как в тесноте и влажной духоте этой ванной начались их отношения с Пушей, которые увенчались бестолковой свадьбой и рождением нездорового Валечки, и всплакнула мелкими злыми слезами. Потом умылась, крепко вытерла лицо полотенцем и пошла к свекрови за платком.

В это время серьёзный неулыбчивый друг Пуши  и Вовчика, Никита молча прошёл вдоль стола, всё поправил, расставил и отнёс на кухню совсем уж залапанные стаканы, чтобы помыли.

Картошка, поставленная на плиту тётей Шурой в холодной воде, кипела вовсю. Вовчик с весёлым родственником, который пытался продолжить начатое в автобусе знакомство с Натальей, вскрывали консервы. Сама Наталья, которая славилась среди знакомых тем, что могла размешать любой салат в любой, самой тесной посудине, этим как раз и занималась.

Тётя Шура невозмутимо чистила селёдку. Вернувшаяся на кухню Натаха в криво повязанном на прилипших ко лбу мокрых волосах чёрном платке тут же сделала замечание:
- Дядя Коля любил, чтобы селёдка была порезана широкими кусочками, с хребтом, чтобы из неё кости не выковыривали.
Тётя Шура, взявшаяся за третью селёдку, послушно не стала заморачиваться с выбиранием косточек из филешечек, а быстро порубила две оставшиеся рыбины крупными кусками.

Вдова, вспомнив свои обязанности, приподнялась на подушках и слабым голосом поинтересовалась: а что там с блинами?
- Всё готово, - заверила тётя Шура, - и блины, и кутью я сготовила. Сейчас принесём.
Она позвала молодую Валечку и Ленку, и они принесли из её квартиры две большие тарелки с высокими стопками золотистых кружевных блинов и салатник с кутьёй.
- Картошка, - продолжала лёжа хлопотать тётя Валя, - там в холодильнике две пачки маргарина, пусть мужики кто-нибудь помнут картошку, и маргарин туда.
- Мам, - возразила Ленка, - картошка молодая, вкусная, зачем её портить маргарином? Лучше просто слить и укропчиком резаным посыпать.
- Не знаю, - поджала губы вновь обретающая силы вдова, - сухую картошку на стол? И укропа у нас нету. Где там про укроп думать, когда такое горе!
- У меня есть, - сказала тётя Шура, - у бабки на остановке купила, и петрушечки. А кто не хочет сухую есть, маслёнку на стол поставим.

Вовчик осторожно сливал картошку над раковиной, а Валечка, на правах бывшей жены, повязала на него свой фартук и махала сложенным полотенцем, отгоняя горячий пар от его лица.

Подошли знакомые, друзья, соседи и родственники, которые не ездили на кладбище, и наконец, сели за стол.

Мужики, не умеющие складно говорить, вставали с рюмкой в руке, поминали усопшего коротким добрым словом, вдова в окружении пожилых родственниц и соседок, пьяненько причитая, рассказывала, как оно всё случилось, сильно редактируя в свою пользу. Её бывшая сватья, она же старинная подруга и соседка по даче, мать Валечки, тётя Лида, поглаживала её по плечу, успокаивала, подкладывала закуску.

Все с аппетитом ели, под столом росла шеренга пустых бутылок, открытая балконная дверь не спасала от духоты, и мужики встали на первый перекур.

- Это что??.
На гневный вопль Пуши все обернулись. Он стоял с незажжённой сигаретой в зубах, потрясая парой коричневых полуботинок.
- Это что, я спрашиваю??.
- Ой!.. - всплеснула руками мать, - это ж отцовы ботинки! Я ж их приготовила, тряпочкой протёрла, чтоб отцу…
- Кто вещи в морг отвозил? - грозно вопрошал Пуша.
- Я, — недоумённо ответил Вовчик, - мне мать пакет дала, я и отвёз. И отдал. А что?
- Ботинки! - тряс башмаками Пуша, - ботинки забыл!
- Так я думал, там всё сложено, - растерялся Вовка. - Мне дали, я отвёз. А где они были?
- Вот, на пианино сверху стояли, газеткой заботливо прикрытые. Мать?..
- А?.. - тётя Валечка отняла ладошку ото рта и торопливо стала оправдываться: - я их достала из шкафа, протёрла, поставила на видное место, чтоб не забыть, ну, и прикрыла, чтоб не запылились…
- А зачем ты эти ботинки взяла? Они же новые совсем. Жалко закапывать. У него же чёрные ещё были, старые, - простодушно спросил Вовчик.
- Так костюм-то коричневый, эти лучше подходят, - объяснила мать.
- Это всё, что вас интересует? - грозным голосом спросил Пуша. - А ничего, что отца босиком похоронили?
За столом стало тихо. Всем было неловко. Тётя Шура авторитетно сказала:
- Теперь Коле покоя не будет, во сне станет приходить, ботинки требовать.
Ленка ощутила дурноту.
- Надо ботинки ему завтра на могилку отвезть и поставить в ногах, - подсказала тётя Шура.
Пуша поставил ботинки обратно на пианино, заботливо прикрыл той же газеткой, сел за стол, молча налил себе водки и выпил один.

Из кухни потянуло горелым. Там на большом противне запекались две курицы, про которых забыли. Все с облегчением подхватились, вышли из-за стола — мужики курить, женщины на кухню.

Куры не сгорели, только сильно подсохли сверху и прижарились снизу. Призвали на помощь мужчин.

- Потому что надо было сверху жиром поливать, - объяснила кулинарный косяк Натаха.
- Так и поливала бы! - рявкнул Пуша, большой любитель сочной запечённой курятины.
- Лучше было в фольгу завернуть, а под конец приоткрыть и подрумянить. - Поправила молодая Валечка.
- Что ж ты не завернула? - ехидно спросила Натаха и победно посмотрела на мужа.
- Так у вас фольги нет, - пожала плечами Валечка, - мы всю кухню обыскали, и у тёти Шуры тоже нет.

Пока отдирали раскалённых кур и перекладывали в глубокие тарелки, всех порвали, поломали, обожглись, обляпали жиром всё вокруг. Тут же хватали пальцами отломившиеся кусочки, хрустящую шкурку, обсасывали вытащенные косточки — самое вкусное. Развеселились, украсили куриное месиво зеленью, понесли на стол на растопыренных ладонях, как официанты.
- Дичь! - провозгласил Вовчик, и все подхватили, начали сыпать цитатами из любимого фильма.
Кто-то уже напевал:
- А нам всё равно!..

Кур быстро покромсали, расхватали по тарелкам. Ленка заметила, что кончились соленья, достала трёхлитровую банку прошлогодних огурцов, Вовчик её открыл, помог выложить в миску.

Гости уже разделились на группы по интересам. В одной обсуждали, как готовить курицу, а заодно мясо по-французски и крольчатину, в другой делились семейной жизнью взрослых детей, в третьей говорили о делах дачных, в четвёртой озабоченно прикидывали, хватит ли выпивки и надо ли бежать в магазин или у хозяев где-то ещё припрятано.

Кучка баб во главе со вдовой с пьяным надрывом выводила:
- Вот кто-то с горочки спустился…
К ним стали присоединяться другие. Кто-то из пожилых родственников нетвёрдо заметил:
- Ну, вы чего, у нас же поминки…
- Коля эту песню любил, - жалостливо сказала вдова.
- Дядька ещё вот эту песню любил, - оживился весёлый троюродный племянник и громко затянул: - три танкиста, три весёлых друга!..
- А ещё вот эту, - встрепенулась вдова: - виновата ли я, виновата ли я…
Все с удовольствием подхватили, спели вместе и про танкистов, и бабьи страдания «виновата ли я, что мой голос дрожал...».
Пуша вскочил из-за стола, кинулся в дальнюю комнату, вышел оттуда с аккордеоном, на ходу растягивая мехи.
- Это что! А самую-то главную песню он какую любил? Забыли? Э-э-эх!..
И побежал пальцами по клавишам, рванул мехи:
- Ой, мороз, мороз, не морозь меня-я-я!..
Тут уж грянули всем хором. Наталья не знала, как себя вести в такой ситуации, и видела, что Ленке очень неловко.
- Ну, всё, поминки кончились, - сказал Ленкин муж, Лёшка, вставая из-за стола, - пошла гульба.

Они вышли на кухню и стали наводить там порядок. Наталья, сколько позволила спина, постояла у раковины, моя посуду, которую потихоньку приносили из комнаты Ленка с мужем, потом извинилась и ушла домой.

На следующий день Ленка, преодолевая иррациональный страх, вместе с ничего не боящейся тётей Шурой поехала на кладбище и поставила в изножье ботинки. Правда, другие - чёрные, старые, но тщательно начищенные гуталином. Тётя Шура тоже сказала, что незачем зарывать в землю новые, там это без разницы. А те, новые, коричневые в желтизну, несколько лет потом носил Пуша с джинсами. И они очень хорошо сочетались, потому что джинсы были отстрочены толстой нитью как раз такого же цвета. И дядя Коля никому с требованием принести ботинки не снился.

А Наталья в этот день еле встала с кровати. Боль была адская, и она поплелась в поликлинику. Поликлиника была непривычно пустая. Она нашла кабинет хирурга и поскреблась в дверь. За дверью слышались голоса, смех и уже ей:
- Заходите!
В кабинете сидел очень симпатичный врач и напротив — хорошенькая сестричка. Оба они были примерно ровесники Натальи, весёлые, радостные, и понятно было, что у них в самом разгаре роман.
Она начала рассказывать про лейку с водой и высокую раковину, про велосипед с низким сиденьем, про то, как именно и при каких движениях у неё болит. Эскулапы слушали невнимательно, хмыкали, понимающе переглядываясь, переспрашивали, сочувственно мычали и чуть что не хихикали. Наталье стало обидно.
- Да вы не обижайтесь, - сказал доктор, - это мы всё знаем.
- Ну, я же должна вам сказать, где у меня…
- Да мы поняли, - перебил врач, перемигиваясь с сестричкой, - раздевайтесь, ложитесь на кушетку.
- … и от чего, - упорно продолжила Наталья.
- Да понятно всё. Верх снимайте совсем, а низ спустите.
Доктор сидел к ней спиной, а медсестра лицом. Наталья стала снимать трикотажную майку, расстёгивать и стягивать лёгкую юбку-четырёхклинку в крупный разноцветный горох и, посмотрев на ноги, жалобно спросила:
- А можно я босоножки оставлю? А то я их потом не надену.
- Можно, - легко разрешила сестра, - ноги свесьте.
Наталья, кряхтя и охая, легла на прохладную простыню, скользящую по клеёнчатой кушетке.
Доктор подошёл, стал сильно ощупывать спину. Наталья попыталась комментировать свои ощущения, но врач повелительно сказал ей, как ребёнку:
- Ч-ш-ш-ш!..
И она замолчала. Чуткими пальцами он стал спускаться по позвоночнику, как по лесенке, прислушиваясь на каждой ступеньке — не скрипит ли? Такая у Натальи возникла ассоциация. И вдруг резко и сильно нажал, и что-то хрустнуло.
- Всё. - Упавшим голосом сказала Наталья и обмякла.
- Что всё? - переспросил доктор.
- Совсем сломали, - сказала Наталья, и глаза её моментально наполнились горячими слезами.
Врач усмехнулся, отошёл и сел за стол. Что-то вполголоса сказал сестре, она хихикнула, он придвинулся к ней ближе, они почти соприкасались головами, и им было так весело и хорошо, а Наталья лежала, как раздавленная лягушка, и с ужасом представляла своё будущее  в инвалидной коляске. Травма позвоночника — это очень опасно. А у неё дети маленькие, папа старенький. Что с ними со всеми будет?.. Зачем она только пошла в поликлинику? Потерпела бы, анальгинчику попила, авось, и утихло бы.
- Ну, как? - спросил весёлый доктор, поворачиваясь на стуле к ней.
- Что со мной теперь будет? - собрав всё своё мужество, спросила Наталья.
- Ну, что будет? - призадумался врач, - домой сейчас пойдёте, а потом, может, и замуж.
Сестричка хихикнула. Видимо, тема замужества была у них сейчас актуальна.
- Болит спина-то? - буднично спросила сестра.
Наталья прислушалась к своим ощущениям и поняла, что не болит. Ничего не болит. Вообще.
- Нет…
- Ну, так вставайте.
Наталья с опаской стала собирать в кучку руки, ноги, ощущая себя жуком-палочником. Врач, облокотившись на спинку стула, с интересом смотрел на неё.
- Больно?
- Нет…
- Ну, и ладушки. Одевайтесь.
И отвернулся.
Наталья сползла с кушетки, потянулась за одеждой. Ничего не болело. Она оделась и поняла, что даже смогла бы надеть и застегнуть босоножки.
- Ничего не болит! Как вы это сделали?
Врач и медсестра довольно переглянулись и заулыбались.
- Я над вами произвёл мануальную терапию, - загадочно сказал доктор. - На будущее: аккуратнее там с полными вёдрами и велосипедами не по росту, хорошо?
- Хорошо. Спасибо! - горячо поблагодарила Наталья, но врач, махнув ей рукой, уже склонился нос к носу к своей хорошенькой барышне.
Наталья вышла с ощущением, что сейчас взлетит. В этот же день они с детьми и с папой уехали на дачу.

Потом лето кончилось, жизнь пошла своим чередом, а в феврале ей позвонила Ленка с сообщением: умерла мама.

После смерти мужа тётя Валя стала плаксивая, обидчивая, плохо спала и почти всё время проводила на даче. Они каждую весну покупали цыплят, а к осени всех пускали под нож, но в этом году она оставила в зиму несколько курочек и стала ездить и зимой.
- Мам, ну зачем, туда зимой не наездишься, и сарай холодный.
- Ничего, я изнутри картоном обила, одеялом старым, ничего, - бормотала мать, - зато яички…
- Тебе в магазине яиц мало? Купим мы тебе, сколько надо.
- То магазинные, а то свои.
Может быть, это был предлог, чтобы уехать на дачу и побыть одной? Задать корма, подложить свежей соломы, собрать яйца, а перед этим расчистить снег, чтобы добраться до сарая и летней кухни — в тот же день засветло никак не вернуться.
- Мам, как там спать, холодно же!
- Ничего, я в летней кухне печечку натоплю, чайник вскипячу, чаю налью, конфетку туда, карамельку фруктовую, кину и блюдечком сверху накрою. Пойду, чего поделаю, вернусь — тепло, и карамелька растаяла, чай душистый! Перекушу, чаю напьюсь — и на боковую. Одеялом и пальтушкой накроюсь, хорошо! А на следующий день уж домой.

Однажды она не вернулась. Её ждали до темноты, потом Вовчик собрался и поехал. И нашёл мать сидящей на диване в выстуженной дощатой летней кухне. Печь холодная, чай в чашке, накрытой блюдцем, замёрз. Сначала подумали, что тётя Валя умерла от переохлаждения, но врачи установили, что умерла она «от сердца», а замёрзла уже потом.

И опять Вовчик звонил сестре и брату и срывающимся голосом кричал:
- Матери нет! Матери нет!..
Но на этот раз его поняли сразу.

На кладбище Наталья не поехала — ещё не отошла после воспаления лёгких. Осталась вместе с тётей Шурой и молодой Валечкой готовить поминальный стол.

В этот раз у них всё было спокойно, слаженно, быстро. Они всё приготовили, накрыли, убрали, обо всём наговорились. Когда уставшие и замёрзшие родственники вернулись с кладбища, им сразу дали выпить и закусить горяченьким.

Пуша был красный и злой. Натаха, которая поехала с ним, сначала стала требовать, чтобы ей показали, на месте ли золотая коронка у свекрови во рту, а потом взялась руководить мужиками, которые в метель выдолбили в мёрзлой земле яму и, скользя подошвами по твёрдым, присыпанным снегом комьям земли, осторожно опускали домовину. Мужики проявили редкостное терпение, ни на секунду не отвлеклись от своей работы, гробик вошёл, как ящичек в комодик. Но, уходя, так посмотрели, что Пуша накинул ещё пятёрку сверху. И от души, не стесняясь присутствующих, высказал жене всё, что накопилось.

Теперь Натаха заискивала и мела хвостом, Пуша играл желваками на скулах. Приняв из рук Натальи стопку водки, горячую котлету на куске белого хлебушка с горчичкой и чашку обжигающего бульона, благоухающего чесноком и лавровым листом, он согрелся, успокоился, приобрёл свой обычный добродушный вид. И уже, прижавшись пылающей щекой к её макушке и привычно обняв за плечи, что-то жалобно бормотал, и она тихонько уговаривала и гладила, как маленького, по голове.

Натаха молчала, хотя привычная ревность жгла огнём. Увидев, что опасность миновала, она приободрилась. Слава Богу, муж успокоился. Но радость отравляло понимание, что утешение пришло не от неё.

Когда собрались все приглашённые, практически в том же составе, их ждал полностью накрытый стол и убранная квартира. На этот раз всё было более благопристойно. Говорили, в основном, пожилые женщины, правильные, хорошие слова. Никаких казусов, вроде забытых ботинок, не случилось. Вещи собирала Ленка, и уж она положила всё. Еда была вкусная, шебутной троюродный племянник отсутствовал, Натаха и молодая Валечка не цапались.

- Да, вот оно как бывает… Недолго она смогла без Коли-то…
- Любила…
- Да и он её...
- Хорошо жили… Дай Бог каждому…
- А может, он её и позвал…
- Всё может быть…
- Теперь уж они навек вместе будут…
- Царствие небесное обоим...

На этой благостной ноте Наталья тихонько ушла.

Примерно через час, выйдя из дома, чтобы добежать до ближайшего магазина, она шла мимо их окон и услышала, как в комнате с приоткрытой балконной дверью наяривает аккордеон, и двадцать с лишним хорошо смоченных глоток выводят нестройным хором:
- Ой, мороз, моро-о-оз!..

               
                03.02.2025