Не отрекайся от себя

Давным-давно, когда я, будучи еще очень молоденькой, начала служебную карьеру в полиции, мне пришлось потрудиться в отделе по делам несовершеннолетних. Вот уж где обретаешь огромный жизненный опыт! В итоге, слезы и мучения деток и их родителей надорвали мое сердце, изранили душу, поколебали мою уверенность в жизнелюбии и оптимизме.

Возможно, наблюдая горе и несчастье других людей, я повзрослела, а, может быть, превратилась в мудрую молодую женщину с проблескивающей сединой в копне волос. Какова была цена тем серебрянкам в моих смешных девчоночьих косичках? Пошатнувшееся здоровье и утрата еще наивного в моем возрасте восприятия жизни?

Поделюсь с вами, мой дорогой читатель, ибо нет сил более носить в себе эту тяжелую ношу всю свою жизнь.

История 1. Не хочу больше жить.

Во время моего суточного дежурства на телефон «горячей линии» поступило сообщение о том, что в одной из «неблагополучных» квартир многоквартирного панельного дома двое маленьких детей находятся в опасности.

Поспешили тотчас выехать в адрес, не зная, что нас там ждет. Вдруг сердобольные граждане поздно спохватились, и спасать уже некого?

Когда приехали на место, то в полной мере насладились красочным зрелищем и ярким впечатлением от увиденного. Никто из нашей группы не мог больше спать спокойно следующие несколько ночей подряд, включая даже опытных сотрудников, которые уж точно «собаку съели» и повидали всякого.

Это был притон бомжей, алкоголиков, наркоманов и не известно кого еще. Переглянулись с ребятами, сопровождавшими меня в злополучную квартиру, и срочно вызвали подмогу. Нужно хорошенько разобраться, что из себя представляет армия людей – вредителей в виде тараканов и навозных жуков, заполнивших это жилище.

А где же малыши, которых мы должны спасти? Вот они. Мальчонка, восьми месяцев от роду, совершенно голенький, ползал по полу, больше похожему на землю. Я сначала подумала, что в этой квартире нет пола. Оказалось, что пол существует, но его, по-видимому, никогда не мыли. Рядом девчушка двух лет, босоногая, одетая в старую грязную майку большого размера, больше похожую на половую тряпку. Ножки, ручки, личики детей точно никогда не видели мыла и воды. Детки с интересом нас рассматривали и улыбались, радуясь чему-то новому и интересному, происходящему в их жизни.

В трех комнатах (а это была трехкомнатная квартира на первом этаже «брежневки») храпели грязные, бомжеватого вида пьяные мужчины и женщины, лежа вповалку на кучах тряпья и остатках разломанной мебели. Вонь стояла несусветная!

В туалете вместо унитаза мрачным зевом чернело отверстие в полу, пробитое прямиком в подвал. В эту дыру, по-видимому, и справляли нужду домочадцы. Вместо ванны в углу красовалась зловонная куча грязного тряпья. В этом ворохе тряпичных отбросов вповалку спали люди, - такие же вонючие и пьяные, как и в комнатах.

А вот и мамаша. В замызганном, рваном халате, всклокоченная и бледная, словно сомнамбула. Вонь от перегара и немытого тела навязчиво била в нос, заставляя судорожно зажимать его двумя пальцами, но ненадолго, опасаясь дышать через рот из-за большой вероятности рвотного рефлекса. То ли от вони, то ли от отсутствия кислорода, начинала кружиться голова.

«Эх, неопытная я. А то взяла бы с собой перчатки и маску. Дышать нечем!»

Мамаша стояла, покачиваясь, уставившись на нас мутными, безразличными глазами. На лице ни кровинки. Казалось, что она только что очнулась от спячки, и ей глубоко фиолетово, что здесь происходит.

- Здравствуйте. Вы мама этих детей?

- Да.

- Почему же дети у вас в таком плачевном состоянии? Когда вы их кормили и мыли в последний раз?

- Не помню. В нормальном они состоянии. Мне вообще все равно, что с ними будет. Мне все равно.

Я оценила обстановку, наличие чистых поверхностей, на которых можно было-бы разложить мои документы.

- Ну что ж, давайте выйдем на улицу, все оформим, а то здесь негде.

Чуть ли не бегом я выскочила из зловонного жилища.

«Неужели я снова вдыхаю кислород? Наконец-то!»

На капоте дежурного автомобиля (благо, было лето) я и начала оформлять документы, на основании которых эта женщина незамедлительно лишится своих детей, по крайней мере, на месяц. Но мамаша, как сомнамбула, безразлично смотрела, как я заполняю бланки, и послушно ставила подписи в графах, где я ей указывала. Казалось, ей все было «до лампочки».

- Вы понимаете, что я у вас заберу детей? Пока в приют, где их помоют, откормят, полечат. Дети поживут в нормальных условиях, в чистоте, в сытости. А у вас в квартире жить невозможно, тем более, малышам.

- Забирайте, куда хотите.

Я тут распинаюсь, а ей не интересно!

- Что с вами? Вам нехорошо? Почему вас не интересует, куда уедут ваши дети?

- Мне на себя наплевать, а вы говорите – дети, - она ухмыльнулась горько, печально. Ей действительно было «по барабану». - У меня жизнь конченая!

А вот это странно. Сердце мое затрепетало, в голове лихорадочно понеслись мысли, обгоняя друг друга.

- Вам помочь чем-нибудь? - я не понимала, что с ней происходит, но хотелось достучаться осторожненько, ненавязчиво, узнать, что у нее в голове. Уж очень похоже было ее состояние на уныние, тоску, депрессию с отрицанием, неприятием своей несчастной жизни.

Заполняю графы протокола.

- Ваши фамилия, имя, отчество?

- Семенова Маргарита Викторовна.

- Замужем?

- Нет.

- Отец детей зарегистрирован или вы в статусе матери-одиночки?

А вот теперь она замолчала, побледнела, чуть не упала, ухватившись за капот автомобиля.

- Вы сейчас упадете. Осторожно. Мне нужно заполнить графу. Или в свидетельстве о рождении детей в графе «отец» стоит прочерк? Вы оформляли свидетельство о признании отцовства?

Она мне не отвечала, словно я разговаривала со стеной. Ее глаза наполнились слезами, губы затряслись, она вся съежилась, будто маленький зверек. Обвела взглядом соседей, стоящих поодаль и наблюдающих за бесплатным концертом.

Между собой те бурно обсуждали тему «пропащей и никудышной горе-мамаши», не забывая порассуждать о притоне, который надоел всему дому хуже горькой редьки, да о бомжах и алкоголиках, распространяющих заразу и вонь по всей округе. Сердобольные соседки «охали» и «ахали» довольно громко, стараясь изо всех сил, чтобы вражина-мать хорошо их расслышала и повинилась, если не перед людьми, так хотя бы перед собой.

- Я не могу при них говорить. Они меня ненавидят.

- Вон там около дома тихий скверик. Там и заполним документы.

Отошли подальше, присели на скамейку.

- Так я поставлю в этой графе прочерк?

Она подняла на меня свои огромные глаза и вдруг зарыдала. Я растерялась. Мне было бесконечно жаль ее, эту побитую, искореженную горькой судьбой, женщину. Возможно, что это были «крокодиловы слезы»? Ан нет! Мать несчастных детей выплакивала боль, унижение, несчастье. Она воистину страдала!

- Вы хотите знать, кто отец?

- Если вам больно, то не говорите. Я просто поставлю прочерк. Поплачьте, не стесняйтесь, вам это необходимо. Я тихо посижу рядом и подожду.

- Я вам скажу. Вы мне кажетесь не злой и не смотрите на меня с презрением. Я не знаю, кто отец этих детей. Очень много ночей ко мне приходили мой отец и мой брат. Я плакала, просила не трогать меня. Но они не слышали, всегда были пьяными и сильными, не хотели слышать мои мольбы.

Некоторое время она плакала, закрыв лицо руками, не в силах выговорить ни слова.

Вдруг подняла голову:

- Скажите, как мне теперь жить с этим? Зачем я живу, для чего? Мне сама мысль противна, что я живу на этом свете. Я чувствую себя отвратительной и жалкой, словно меня измазали самой вонючей грязью и выбросили в глубокую канаву.

А вот такого я не ожидала. Куда теперь мне сбежать от того, что я сейчас услышала? Как теперь мне самой жить, понимая, что такое вообще может произойти? Я спокойно жила на этом свете и не могла знать, что, возможно, в соседнем доме, или в одной из соседних квартир происходят подобные ужасные вещи, от которых нет спасения слабым и беззащитным. От которых кровь стынет в жилах.

Я поняла одно. Если я не помогу ей, то она закончит все отношения с этим миром, совершив худшее из грехов. Я плакала несколько дней, жалуясь мужу на свою тяжелую работу. А он гладил меня по голове, словно маленького ребенка, и успокаивал, как мог, уговаривая бросить все и уволиться.

- Нет, подожди. Я не могу так сбежать. Я должна что-то сделать!

Я забрала ее из этого страшного дома вместе с детьми. Оторвав от себя часть души, сопереживая и умываясь горькими слезами, я помогла ей, всеми правдами и неправдами отправив ее в больницу и реабилитационный центр. Возможно, я прогнала ее уныние и печаль, изгнав все ее мысли и раздумья об окончании ее страшной невыносимой жизни, когда нашла для нее хорошего юриста, стараниями которого она смогла посчитаться с отцом и братом.

Я была очень счастлива, когда узнала, что эта бедная женщина уехала в деревню к своей бабушке, забрав с собой малышей. Узнала, что теперь ей хорошо и спокойно дома, где нет места унынию и тоске.

Многие обыватели ругают сотрудников полиции, даже не представляя, через что им порой приходится проходить и что испытывать, постоянно наблюдая за тем, как рушатся судьбы, как несчастны люди, как главенствует на земле зло.

По мере возможности сотрудники стараются помочь, защитить, укрыть от опасности всех, кто об этом попросит. Но помощь сотрудника полиции – не панацея, не лекарство, не выход. Нужно что-то другое. То, что спасет наше общество от зла, ужаса, боли, горя, несчастья.

Так хорошо, когда ты идешь по улице, а тебе навстречу спешат радостные взрослые, приветливо и дружелюбно улыбаясь и крепко держа за ручки своих непоседливых счастливых ребятишек. Так тепло от этих улыбок, так чудесно от мысли, что добро, наконец, победило зло.

И снова вновь и вновь у меня откуда-то брались силы, чтобы продолжать служить людям.

Продолжение следует

Ваша Мамба, капля яда

Благодарю за чтение моих рассказов, комментарии и оценку