Из истории построения развитого социализма
- Минута на сборы и – одна нога здесь, другая – в клубе!
« Зачем? – хотел спросить Швачкин. Но мастера рядом не было. Вообще никого уже не было. Это его успокоило: если даже будут ругать, то не одного и не сразу, сначала изберут президиум.
По-настоящему Швачкин пал духом, когда у дверей клуба его сначала прихватили со всех сторон, а потом внесли в зал на шестьсот мест.
Несли долго – все места были заняты. Наконец, усадили… На чье-то солидное колено. Судя по брючине – мужское. Учитывая нынешнюю моду –возможно, и женское.
Эта неопределенность взволновала Швачкина, человека вполне молодого и совсем не женатого. Решил дождаться момента избрания президиума – будут голосовать, станет хоть на немного посвободней, тогда, мол, и покину гостеприимное сиденье.
В восемь и пятнадцать минут с начала смены на сцене появился директор завода. Увидя забитые проходы и не обнаружив в рядах сидевших ни одного просвета, довольный потер руки и взгромоздился на трибуну.
- Если позволите, обойдемся без президиума – время, время, время.
Для убедительности, в такт словам директор постукивал по трибуне. А в ответ зал единодушно соглашался:
- Да, да, да…
Это вдохновило оратора, который не просто изрекал, можно сказать, но приятным баритоном выпевал каждое слово.
- Вы хорошо представляете, во что обходятся потерянные минуты. И даже секунды. Вот почему мы должны сообща выработать меры сбережения временного показателя.
Договоримся сразу: я диктую – вы записываете. Спрошу: «Ясно?». Отвечать: «Ясно!» Всеобщее одобрение принимаемых решений – свято. Ясно?
- Ясно! – эхом отозвался зал.
Директор втиснулся в массивные очки.
- Профкому, - провозгласил директор и орлиным взглядом повел по зрителям, словно выглядывая каждого члена профкома в отдельности и всех вместе. – Двадцать контролеров на проходную! Чтоб ни один опоздавший не проскользнул. Пришедших на три часа и более к началу смены – немедленно ко мне – разберемся, как им такое удается.
- Ясно?
- Ясно! – грохнул зал.
- Начальнику пожарной службы…
Глядеть в оба за курильщиками, этими злостными растратчиками времени, превращающих величайшую ценность – время – в дым.
У кого сигарета горит более полутора минут – гасить принудительно. В средствах гашения разберетесь сами, на то вы и профессионалы.
К мероприятию привлечь добровольную пожарную дружину. Человек сто. Чтобы на все цеха хватило.
- Ясно?
- Понятно, - пробасило в ответ.
- Ясно? – еще требовательнее переспросил директор.
- Ну, ясно, - согласился бас.
Швачкину стало совсем плохо. И дело не только в том, что он так и не выяснил, на чьё колено его усадили – мужское или все-таки женское. Устал Швачкин так сидеть, ведь к сорока годам человек начисто разучивается подолгу сидеть на чужих коленях.
К тому же рост в метр девяносто совсем некстати: по высоте он вровень с директором. Директор на трибуне, а он – на чужом колене, а все-таки вровень. Тот прямо к нему непосредственно и обращается – есть у докладчиков такая привычка: выбрать среди зрителей внимательное умное лицо и вести рассказ для него одного, словно кроме этого слушателя в зале никого и нет.
Директор не ошибся выбором: Швачкин был сплошное внимание.
А что ему оставалось делать? Даже записывать директорских указаний он не мог – не шевельнуться - и со страхом ждал: вот сейчас директор прервет доклад, да и спросит: «А вы, собственно, что, расселись, как фон барон на чужом колене да еще и не записываете? Вам времени не жалко?»
Может, и не так спросит, но Швачкин знал – позора и насмешек
не избежать.
При этих мрачных размышлениях он и сделал самую решительную попытку покинуть гостеприимное колено.
Со всех сторон вмиг зашипело, словно прокололи хорошо накачанную шину:
- Ты что? В троллейбусе? По ногам как по тротуару прогуливаешься! А добродушный бас ласково посетовал:
- Вот, гад! Мало ему сидеть на моем колене. Он решил устроить скачки, жокей недоделанный!
«Мужчина! - улыбнулся довольный Швачкин. – Только очень упитанный.
Это меняло ситуацию, но не кардинально. Вопрос, как скрыться с глаз начальства оставался открытым.
- Сбросьте меня, пожалуйста, со своего колена, - как можно жалостливее попросил Швачкин приютившего его толстяка.
Директор перестал читать и молча уставился на Швачкина – видно, ему показалось, что его внимательный слушатель обратился к нему с вопросом.
«Ну, все! Конец!» - рухнуло внутри Швачкина.
Словно смертельно раненный зверь, в последнем прыжке, уже в агонии, Швачкин крутнулся на колене и оказался на полу.
Что тут началось! Шум, грохот откинутых спинок кресел. Вскочили даже уснувшие.
Но докладчик, похоже, уже владел аудиторией. Директор лишь мученически изрек:
- Я же просил, товарищи… Время! Понимаете, время…
Швачкин расположился на полу не дыша – то ли от страха, то ли от радости. Но, скорее всего, от того, что колени толстяка тисками сжимали его продолговатую грудную клетку.
Проснулся во-время: директор давал указания для механического, его, Швачкина, цеха.
- Прохронометрировать время на обед: сколько стоит в очереди, сколько ест.
Было не совсем ясно, что интересовало директора – время на еду или количество съеденной пищи. Но не спрашивать же? Особенно после своего нырка на пол.
- Для точности, - доносилось с трибуны, - привлечь человек тридцать. Предложения – мне лично. Обед для хронометристов – после выполнения задания. Ясно?
Своего голоса Швачкин не услышал. Зал лихо проорал нужный отклик. Оказывается, все давно отвечали хором.
- Отлично, - чуть ли не шёпотом сказал директор в самый микрофон. – А теперь главное. – И, почти крича, рубя слово от слова, произнес: - Так, вот… Всё, что вы старательно законспектировали, никогда, слышите, ни-ког-да в рабочее время не делать. В рабочее время занимайться просто работой. – И развел руками для убедительности: - Такова установка сверху!
- Но эту установку вы будете выполнять без меня. Ясно?
Зал безмолвствовал.
- И – последнее! – Директор поднял руку, требуя внимания. – Передаю просьбу нового руководства: завтра, не заходя в цеха, здесь же, в том же составе, собрание - новый директор даст указание, как надо беречь рабочее время… Ясно?
- Ясно! – радостно рявкнул зал.
Свидетельство о публикации №225020300742