На туристской тропе и на вёслах

…     (Продолжение  саги об одесской девочке)

 Рассказывая о наших детях, я увлеклась и забежала вперёд, в восьмидесятые. Но было в тех трудных семидесятых, наполненных работой и семейными заботами, немало отрадных моментов, которые  вспоминаются сейчас, как светлые праздники. Не было тогда в стране такого развитого туристического сервиса, но были недорогие турбазы, а главное – была молодость, предприимчивость и уверенность, что всюду есть хорошие люди.  .

              Красная поляна

Прослышав от кого-то о турбазе «Красная поляна» на Кавказе и помня, как Соня Хапаева удивлялась: «Зачем вы приезжаете к нам зимой? У нас такая красота летом!», я решила, что надо побывать там летом обязательно. При ГДО существовал отдел по туризму, и его начальник, бывший спортсмен и тренер Новиков, распоряжался путёвками на военные турбазы. Вот у него я и раздобыла путёвку в «Красную поляну» со 2-го мая.

Это были замечательные три недели мая с радиальными походами в Каньон, в самшитовую рощу, на ледник Ачишхо, на речку Псоу с форельным хозяйством и дегустацией жареной форели, выловленной тут же, с ночными посиделками у костра. Я не была «матрасницей» и участвовала во всех походах. Наш инструктор Федя Попандопуло из понтийских греков, что жили в посёлке Красная поляна, вечерами, под яркими низкими звёздами услаждал нас песнями под гитару, которые потом стали называться «бардовскими». В походах мы варили на костре похлёбку, щедро приправляя её черемшой, что росла повсюду.

Апофеозом пребывания на турбазе был переход из Красной поляны в Кудепсту, к морю. Входя на турбазу в самодельных полосатых шапочках-«испанках» и галстуках с плакатом «Ох, рано прощай Поляна!», мы исполнили песню нашего отряда, сочинённую и разученную накануне, и получили по стакану густого компота из «сух. фрукт.» Разгорячённые многокилометровым переходом, мы помчались к морю. Вода на наших телах шипела и пузырилась, как нарзан, и только потом, взглянув на метеосводку, мы узнали, что температура воды была одиннадцать градусов.

Контингент туристских групп был молодёжный, от солдат до лейтенантов из строевых частей, а женщины - всё больше делопроизводители и кадровички. Как-то на вопрос «А кто твой муж?» я сказала, что он подполковник, и надо было видеть реакцию этих ребят, для которых страшнее подполковника и зверя нет. А у нас в институте подполковников было вдесятеро больше, чем солдат в батальоне, а в отделе на одного техника приходилось пять подполковников.

 Я пожалела, что призналась, так как молодёжь в страхе отскочила от меня на подобающую дистанцию. Но зато я познакомилась и подружилась там с девушкой из Белоруссии, которую звали Жанна Разум. Путёвку ей достал брат, который был председателем исполкома в Новогрудке. Она горячо убеждала меня, что их озеро Свитязь и места вокруг него лучше, чем Кавказ, и обещала посодействовать, если мы всей семьёй надумаем приехать туда. Потом Жанна приезжала на несколько дней в Москву и останавливалась у нас, продолжая агитировать за Свитязь. Так возникла и созрела идея следующим летом ехать в Белоруссию.

         Минск, Новогрудок, Свитязь.

Придётся вернуться на пару лет назад Наверное в году 1969, участвуя в субботнике по уборке пионерлагеря и играя после трудов и шашлыков в футбол, Вова на всю жизнь повредил колено и навсегда перестал кататься на горных лыжах. Поэтому у нас стали актуальными совместные летние отпуска. И мы купили билеты на поезд Москва-Минск, и все вместе поехали к Жанне Разум. Жанна жила в Заславле рядом с Минским водохранилищем. Мы прожили у неё несколько дней, побывали у высокого кургана воинской Славы, посетили Хатынь  и послушали печальный перезвон её колоколов, походили по уютному Минску, а потом на маленьком местном самолётике перелетели в Новогрудок, откуда рукой подать до озера Свитязь.
Оказалось, что Новогрудок (польская переделка слова  Новгород) во времена Великого княжества Литовского, а может и раньше, был столицей Чёрной Руси (они рядом: Чёрная Русь и Белая Русь, оказывается). Сейчас от столицы остались величественные краснокирпичные руины цитадели на высоком зелёном холме. Достопримечательность Новогрудка – дом-музей Адама Мицкевича. Поляки, литовцы и белорусы считают его своим великим поэтом. Рядом с домом, где он родился, поляки со всего света насыпали высокий холм Славы Мицкевича, привозя в мешочках землю отовсюду, где они живут. На холме стоит стройная колоннада, там мы встретили польских харцеров в синих галстуках и попросили их прочесть какое-нибудь стихотворение Мицкевича, чем нечаянно поставили их в очень затруднительное положение. А ещё в Новогрудке замечательно вкусное сливочное мороженое в больших хрустящих рожках, рекомендую!

Из Новогрудка мы добрались до цели нашего путешествия – озера Свитязь. Это светлое доледниковое озеро с реликтовым населением окружено тихими дубравами и черничниками. Там было невиданное количество белых грибов, потому что в эти края ещё не добрались дачники, а туристских палаток было совсем мало. На стене в пансионате, где мы столовались, я прочла четверостишие Мицкевича из его поэмы «Свитезянка» в белорусском переводе:

Гушчар леса пахнет чабором и мёдом,
Живицы настоем смалистым.
Там возера Свитязь, як шибина лёду,
Ляжыць прамеж древав цянистых…

Если отвлечься от странной грамматики белорусского языка и произнести четверостишие вслух, то, в самом деле, будто заберёшься в гущу леса,  вспомнишь запах чабреца, мёда и смолистой живицы, увидишь озеро, лежащее среди тенистых деревьев, как осколок голубого льда. Мне легко было навсегда запомнить эти строчки Мицкевича про Свитязь.

А потом мы очутились в Вильнюсе. В комендантской гостинице мест не оказалось, но благожелательные администраторы передавали нас, как эстафету, пока не нашли удобный номер на четверых в старинной, темноватой гостинице «Астория». Осмотрели главные достопримечательности: башню Гедиминаса, кафедральный собор с органом, Тракайский замок, картину Яна Матейки «Битва при Грюнвальде» (оказывается, Грюнвальд и Жальгирис значат одно и то же: Зелёное поле, а Миндовгас и Гедиминас – совсем разные князья!). На огромном Певческом поле повстречали автобусную экскурсию по партизанским местам и вместе с нею проехали почти по всей Литве. Маленькая Лерочка совсем устала. Конечно, для неё в нашей программе не было ничего интересного..  Ей понравилось только на смотровой площадке башни Гедиминаса, на которую мы поднялись по винтовой лестнице. На каждой лестничной площадке там стояли интересные железные дядьки, похожие на Железного Дровосека, а на самом верху открывался сказочный вид и шумел ветер, точно мы летели на ковре-самолёте. , Куда бы мы потом ни направились, дочка то и дело  жалобно просила:

- Пойдём по винтовой!..

Красив город Вильнюс с его белыми   соборами и церквями в штюковоой манере, с его Тракайским замком среди голубых озёр. Оказывается в этом замке снимали фильм «Гамлет» со Смоктуновским! Заключительным аккордом был обед с лоснящимися от жира сосисками и пышными взбитыми сливками на десерт. Словом, озеро Свитязь, вообще - Западная Белоруссия и Литва настроили нас на туристские радости. К тому же в те же годы у нас появился один  предмет, который будоражил нас и не давал спокойно дремать в кресле в течение многих летних сезонов..

       Пироговское водохранилище и его люди.

В 1970 году моя неизменная подруга Нила Соколова  обменяла квартиру в Протве на комнату в коммуналке на Петровке и переехала туда с  мужем, мамой и дочкой Олей. Нила вышла замуж за хорошего человека, Гену Алексеева, сослуживца по Протве. Мы с Вовой были свидетелями при их бракосочетании и были рады, что протвичи стали москвичами. Теперь общение стало  бурным, и мы снова крепко сдружились.

Новое жильё Соколовых-Алексеевых по адресу Петровка 17, квартира 13 представляло собой огромную коммуналку с десятью квартиросъёмщиками. Одна уборная, одна ванная с газовой колонкой, которая всегда почему-то должна была гореть и поэтому в рыжую ванну всегда текла горячая вода. И, конечно, одна кухня с табуном плит и столиков. Отношения между жильцами были вежливо-насторожёнными. Все ждали, когда умрёт один из одиноких стариков, чтобы  занять его комнату…

Летом Нила сняла на лето домик в деревне Пирогово вблизи водохранилища, чтобы мама и Оля дышали чистым воздухом, и мы зачастили туда. Их домик стоял недалеко от яхт-клуба, и Гена подружился Александром Александровичем Голубенцевым, театральным композитором, яхтсменом с довоенным стажем. У него была собственная яхта, с которой ему уже трудно было управляться. Гена стал его добровольным матросом и сильно увлёкся этим делом. Нам тоже перепадало от доброго Сан Саныча часок-другой побыть пассажирами на корме.

Была ещё одна знаменательная встреча на том же берегу Пироговского водохранилища. В маленький заливчик, где стояла наша палатка,  причалила крейсерская яхта «Вега» с высоченной мачтой. В команде яхты я узнала Иру Прудковскую и её двух дочерей. С Ирой мы в конце пятидесятых с удовольствием отплясывали в кружке народного танца. Капитаном яхты был Рэм Прудковский, подающий большие надежды офицер и учёный из нашего института. Они поставили свою палатку рядом с нашими. Мы познакомились с Рэмом, а один случай сблизил нас. Пока Рэм бороздил подмосковные моря, на нашем берегу заболела его младшая дочка Галя. Ира растерялась, но Гена на яхте Сан Саныча сплавал в яхт-клуб и привёз антибиотики. К возвращению Рэма девочка уже поправилась.

Тем летом Рэм великодушно катал нас на «Веге» по подмосковным водам, но его ждали настоящие моря. Когда «Вега» ушла в дальний поход, мы заскучали без плавсредств. А по московским водохранилищам и речкам, дразня нас, туда-сюда сновали байдарки, лодки и маленькие яхты «Мёвы». Тогда и было решено купить семейную байдарку «Салют». Нила и Гена высмотрели её где-то на Бакунинской и просигналили нам.

И вот мы владельцы сорока килограммов брезента, резины, дюраля и деревяшек. Всё это с великими трудами, с неоднократными разборками уже собранного, складывается в довольно неуклюжий ковчег, в котором может поместиться вся наша семья. Первое время мы бороздили Пироговское и Учинское водохранилища, иногда нас буксировал Гена, но однажды один мой сослуживец уговорил нас поплавать по маленькой Воре, и это нам очень понравилось, хотя тащить огромные упаковки в электричке и автобусе было тяжело.  Вскоре мы купили компактную тележку и дело пошло. Мы освоили  и Клязьму, и Ворю, и Пажу, по которой мы доплыли до легендарного Радонежа и приобщились к истории тех мест, где служил Сергий Радонежский, благословивший князя Дмитрия на Донскую битву.  Эти тихие речки северо-восточного Подмосковья так украшают и разнообразят ландшафты! Без них здесь был бы лес, лес, лес …Рукотворные водохранилища: Пироговское, Учинское, Пестовское - хотя не без горестных потерь, тоже оживили ландшафты. Весело было нам смотреть, как по ним скользят, красиво изогнувшись, стройные яхты. И мы на своём семейном ковчеге затесались среди этих красавцев…  Словом, к лету 1972 года мы уже считали себя бывалыми байдарочниками.

              Киев, Пирново, Десна.

Лето 1972 года  запомнилось москвичам и подмосковным сильной жарой пополам с пожарами. Кто мог, уезжал в более прохладные места. Уехали и мы, и по привычке вчетвером и с байдаркой  заявились в Киев, к родителям мужа. Нас гостеприимно поселили в саду, как называли родители свой маленький участок вблизи Святошина. В Киеве тоже стояла сухая жара, и в этом саду с совсем маленьким домиком оказались все потомки Ивана Демьяновича и Тамары Васильевны. Как мы там размещались – уму не постижимо! Иван Демьянович поднял на ноги своих друзей и, как сейчас говорят, «решил вопрос».

Как приятно было а после Подмосковья, раскалённого от солнца и защиты диссертации, оказаться у широкой и спокойной Десны с мужем, детьми и с байдаркой! Это место называлось Пирново На берегу старого русла  Десны  в соснах спрятались дощатые домики базы отдыха бог знает каких геофизиков. Рядом, отделённая косой, текла полноводная Десна.

Стояла засуха, по вечерам на горизонте вспыхивали зарницы далёких сухих гроз, а мы нежились в спокойной и прохладной старице, ловили удочкой верховодку и ели её, слегка присолив. Иногда к нам приезжали наши киевляне. На своей моторной лодке приплыл свояк Толя Киян, громогласный  и неукротимый рыбак. Приплыл он вечером, в сумерки, и торжествующе вынул из сумки от противогаза большого судака. В темноте глаза у судака сверкнули зелёным огнём… Утром у нас был костёр, висел котёл из алюминиевой кастрюли, в котором булькала уха с большими кусками судака и с лавровым листом, который оказался у запасливого Толи. Сам он угощал нас ещё и рыбацкими байками и звал перебраться на какой-то необитаемый остров на Днепре.

Потом приехала наша племянница Светлана, Кирюшина подруга детства. Они с Кирюшей тряхнули стариной и распевали на всю Десну свою любимую песню «Iхав козак за Дунай». К зависти моих рыбаков, Светлана была более удачливой, и своей самодельной удочкой таскала одну рыбку-верховодку за другой. Перебежав через песчаную косу, мы подолгу смотрели, как по главному руслу Десны плыли трудолюбивые баржи, таща этот белоснежный мелкий песок. Удивляло нас, что на этом рафинированном песке по берегам росли красивые, полные сил сосны.

Вова неутомимо плавал, вспоминая, что в 1949 году он был чемпионом Украины по плаванию среди мальчиков, и учил Кирилла плавать кролем. Но привезенная сюда байдарка не давала нам покоя, хотелось куда-то поплыть. Решили на «Ракете» подняться вверх по Десне до впадения в неё речки Остёр, а оттуда спуститься вниз по Десне до нашего Пирнова.

Собрали байдарку, палатку и походное имущество, купили билеты на «Ракету» и отправились утром на пристань. И тут выяснилось, что у четырехлетней Лерочки сильнейший понос. Мужчины наши уплыли, а мы с ней горестно остались на берегу лечиться.

Вова с Кирюшей вернулись вечером следующего дня, оба - с ввалившимися глазами, почерневшие, но очень довольные собой. Увы, оставаться с Лерочкой  в антисанитарных условиях у геофизиков мы больше не могли, пришлось вернуться в Киев.

Помню, что мы лечили Лерочку  бисептолом, который быстро поправил дело, и мы стали поклонниками этого лекарства, пока  Минздрав не запретил его из-за неведомых побочных эффектов.  Когда мы в августе вернулись домой, то застали там апокалипсическую картину. На солнце можно было смотреть без копчёного стёклышка, в коричневом небе слабо светился его диск. Горели торфяники и продолжали гореть весь сентябрь.

                Мы плыли по Лопасне

Прекрасным аккордом байдарочной песни был  в 1973 году наш совместный поход с Инной и Сашей Поповыми по речке Лопасне, притоке Оки. Флотилия состояла из трёх байдарок. В первой плыли Саша и Инна, во второй - Вова, Лерочка и я, в третьей – Тима Попов и друг семьи Люда Аничкина. В этом походе были всякие приключения. Первым делом возле одной деревни мы напоролись на железную кровать и пропороли днище. Заклеились и поплыли дальше. Мы плыли и распевали на всю среднерусскую равнину, беззастенчиво позаимствовав мелодию и идею с пластинки «Слонёнок-турист»:
Мы плыли по Лопасне,
А путь по ней опасный!
Ау, ау, ау, ау-у-у!

Лопасня открывала нам скромные среднерусские красоты: заливные луга, перелески в нежной зелёной дымке, соловьиные заросли по берегам, величественный Давыдов монастырь над речным обрывом, где, говорят, бывал Чехов. Местами речку перегораживали повалившиеся старые вётлы. Тут командор пробега Саша Попов первым преодолевал завал, а потом становился фотокорреспондентом и снимал, ка;к это делают другие экипажи. Ночью был заморозок (дело было в первых числах мая), и утром у нас на волосах лежала изморозь. На рассвете Саша Попов просунул голову в нашу палатку и крикнул: - Володя, твой «Салют» угнали!
После нескольких часов поисков, когда мы уже потеряли надежду, «Салют» нашёлся ниже по течению на противоположном берегу. Видно, кто-то использовал его для переправы. В тот же день, геройски преодолевая перекат, уронили в воду Вовин армейский бушлат. На привале разложили его сушиться, а сами поплыли дальше. Хватились километров через десять. Вспомнили, что в кармане бушлата был кошелёк с пропуском и походными деньгами, пригорюнились. Причалили и стали думать, что делать дальше. Мимо проплыла байдарка с нашим бушлатом на носу. Мы радостно заорали, забрали куртку, но забыли про кошелёк. Вспомнили и, бешено гребя, бросились догонять. Кошелёк нам вернули. Пропуск там был, а денег уже не было…
Плывём мы две недели,
Не пили и не ели…
Ау, ау, ау, ау-у-у!
Зачем бродить река;;ми?
Пора вернуться к маме!
Ау, ау, ау, ау-у-у!

Но вот погода заметно улучшилась, засияло солнышко, и мы развеселились, о чём свидетельствует следующая фотография.

Теперь мы веселимся, разглядывая эту фотографию. Очень хороша в стойке Инна в белых носочках, а у Вовы мистически пропала левая нога, от неё осталась только тень. Люда узнана по моряцкому «рябчику», хороши также сапожки. А я скромно горжусь Тимуром и Лерочкой, нашими отличниками, красавцами, комсомольцами и октябрятами.

Командор нашего пробега Саша Попов не знал ни минуты покоя со своей командой: прокладывал маршрут, выдавал материалы для ремонта днищ, разжигал под дождём костёр, ловил угнанную байдарку, первым проходил перекаты и завалы и при этом ухитрился отснять целую плёнку. Увы, нет уже с нами ни Саши, ни Инны, ни Люды Аничкиной, а Тима давно живёт в Штатах . Нет и нашего трудяги «Салюта», который, впрочем,  в восьмидесятые годы ещё сходил с нами не раз на Чёрное море и на литовские озёра.

          (Продолжение следует)