Как я могла да не стала миллионером

На фото: Писатель Ирина Ракша.               

               
                "КАК Я МОГЛА ДА НЕ СТАЛА МИЛЛИОНЕРОМ"               
                рассказ от первого лица

    Начиная писать этот рассказ, я представляла его вполне легким, почти  юмористическим. А  начав, поняла - нет, всё-таки правда жизни берёт своё, и юмор, лёгкость уходят на второй план.
    Я когда-то не раз бывала в Финляндии, в Хельсинки, а однажды даже загородом, в глубинке, в густых сосновых лесах, у своей финской подруги Пирки. Она к литературе, к искусству не имела никакого отношения. Была коммерсантом, и вероятно, хорошим и даже богатым. Она много лет торговала лесом, и внутри страны и за границу. Брёвна, кругляк, хлысты, брусья и другие пиломатериалы. Всех  этих трудов на лесоучастках воочию она конечно и в глаза не видала. Работающие там бригады лесорубов, заготовителей были где-то далеко на севере страны. А деньги от их работы в столицу плыли и плыли.
    А познакомилась я с Пиркой в Хельсинки, в редакции журнала "Анна", где печатался какой-то мой рассказ. Мне её представили как коммерсантку, чуть ли не миллионершу. Она хорошо говорила по-русски, поскольку когда-то в молодости училась в Ленинграде. И сидя в кафе напротив редакции, мы с ней разговорились.
   В городе у неё и квартира была и офис фирмы - сотрудники, соратники, документация. А меня она неожиданно пригласила в гости к себе домой, в семью, куда-то за город. "Вы же всё-таки пресса. - говорила она,- А с прессой надо дружить. Вдруг что-то напишут?" И я подумала: "А почему бы и нет? Интересно же изнутри посмотреть как живут финские миллионерши. Тем более, что виза в моём загранпаспорте это ещё позволяла.
    Её красивый Т- образный особняк, а в нём и выставочный зал для покупателей были к северу от столицы. Дом делился на две части: жилой для своих, для семьи и зал для деловых встреч. Огромные окна, как стеклянные стены от пола до потолка, одноэтажного зала смотрели на шоссе, ведущее из столицы в глубь страны, по которому изредка проезжали машины. А жилое крыло перпендикулярно уходило вглубь хвойного леса. Вернее лесов, плотно простиравшихся вокруг до горизонта. Весь дом довольно простецкой, железо-бетонной архитектуры, а рабочий зал  почти всегда был пустым. И в нём вдоль стены тянулась красивая витрина с образцами разнообразных пород деревьев. И под каждым на этикетках латынью было написано название, качество и дата жизни и смерти каждого дерева. И на каждом спиле были чётко видны годовые кольца. Древесина была главным богатством этого края, который назывался раньше
Карело-Финской ССР. В Москве и до сих пор на выставке (на ВДНХ) в кругу на фонтане "Дружба народов" среди других стоит изящная золотая фигура девушки финки с хвоей, с ёлочкой под ногами, как символ шестнадцатой нашей республики, которой уже не стало. А эту фигуру девушки финки великодушно по-русски не убрали, оставили, чтобы не уродовать произведение искусства. Но здесь никто об этом не помнил или не хотел вспоминать.
       Пирка свою семью, двух старух, мать и её сестру-близняшку, а так же своего 12-ти летнего сына Йохана (безотцовщину), держала на этой своей престижной "даче". Сюда же она привезла и меня - престижную, русскую гостью. "Делай тут что хочешь, - говорила она, - ешь, пей, гуляй. Вот твоя комната. А вот это моя. И не напрягайся. Не обращай внимания ни на что. Считай, что это финские твои каникулы. Отдохни от борьбы и забот в вашем "совке". И, действительно, я провела в гостях в Финляндии почти полмесяца и не пожалела.
    Думаю, конечно надо начать этот рассказ с её любимого, единственного сыночка Йохана. Его юное, свежее личико всегда было как маска, без выражения. И понять рад он чему-то или сердит было нельзя. Пирка его обожала и во всём потакала. Например, спрашивала меня: "Посоветуй как быть? Прямо замучил. Просит купить ему мотоцикл. Скоростной, самый лучший. "Хаммер." И дело не в том, что этот "Хаммер" дорогущий, дороже моей "японки". Дело в том, что у нас по закону нельзя водить мотоцикл до четырнадцати. А ему только двенадцать. Конечно он мальчик рослый. Да и на своё имя я могла бы купить. Но он же гонять будет. А у нас полиция строгая. Штрафы пойдут, потом не откупишься." Вот уж тут я никак не знала, что и посоветовать.
   Из школы после уроков Йохан приезжал домой на автобусе. Своим ключом открывал дверь и, не обращая ни на кого внимания, шёл из прихожей в конец коридора в свою самую дальнюю комнату. По пути раздеваясь и, возможно нарочно, всё разбрасывал по сторонам. Шапку, потом шарф, варежки, куртку и даже ранец, который просто забрасывал, открыв дверь, в свою комнату. И я, у которой было полно свободного времени, не стеснялась за ним убирать. Дома у меня такой свободы не было и не будет. Бледный лик этого маленького хозяина был всегда почему-то уныл и безотраден. Он в упор не видел и своих то родных старых бабушек. Для него они были просто пустое место. Да и мать, а уж тем более я, случайная гостья. Жил в доме ещё и крупный серый кот с чёрным хвостом и ушами, очень напоминавший сиамского. Но Йохан попросту воевал с ним, при любой встрече мог пнуть или как-то обидеть. И в часы, когда Йохан был дома, кота не было видно.
   А ещё я с удовольствием поливала три пальмы в доме, стоявшие возле стеклянных стен. И пылесосила помещения, поскольку всё пустовало. А незнакомый мне пылесос фирмы "Сименс" был просто чудо, о каких у нас в России тогда и не мечтали.
   "А ты очень нравишься моим бабкам,"- сказала однажды Пирка, вернувшись из города. "Говорят, где ты нашла такую хорошую русскую домработницу? Я им объясняю, она не работница, она журналист, писатель из Москвы. Вот, и книжку твою им показываю. Вот портрет." И, открыв мой роман, она и правда поставила книгу в кухне повыше на подоконник. Окно там было необычное, горизонтальное, смотрело буквально в бледное небо с тёмными кронами зелёных сосен. Книга была открыта на моём фотопортрете, который смотрел внутрь кухни и всем приветливо улыбался...Правда улыбался до тех пор, пока кто-то не закрыл и не шлёпнул книгу на бок на подоконник. И я поняла - нет, не хочет юный Йохан со мной дружить. Кстати, в доме я нигде не видела ни одной книги, ни одной иконы, даже малой Божией иконки...
    Старухам тоже было не до меня, они всё время то и дело лопотали по-своему, как говорится, по-чухонски. Ведь в старой России финнов называли чухонцами. Я в охоточку пылесосила пол, пыль вытирала и в комнате у Пиркиных бабушек. В их комнате было душно, но очень тепло, а у каждой одинаковой койки на одинаковой тумбочке стояли ещё и одинаковые чашки с водой и в них лежали зубы, одинаковые вставные бело-розовые челюсти. И мне не то, чтобы трогать всё это, а даже глядеть на них было боязно. Но старушки и без этих челюстей хорошо ели и болтали между собой довольно бойко на своём языке. Эти маленькие чухонки и по дому ходили, взявшись за руки, как привязанные. Они и правда были близняшки, в начале века рождённые с разницей в десять минут. И были совсем не хороши собой. За свою долгую жизнь они были свидетелями всех событий, что случались с маленькой их страной. И столько могли бы порассказать. Но они не могли, не умели. Вообще-то, люди этой нации приземистые, квадратные и как будто совсем без шеи, казалось, что голова, как бильярдный шар, сидит прямо на плечах.
     Я как-то спросила Пирку:
  - Как ты обходишься без помощницы, ведь то и дело оставляешь своих бабулек одних?
  - Я, конечно, могла бы сдать их в дом престарелых. Как в санаторий. Тем более они вдвоём там не соскучатся. Но зачем?..Зачем мне терять почти две тысячи зелёных? У вас вроде так доллары называют. А мне за них  ежемесячно "Фонд Здоровья" капает за их содержание. И на медицину там, и на прочие всякие ванны - массажи - витамины, - Пирка лукаво смеётся. - А я в конце года отчёт за всё за это сочиняю. Бабки мои крестики ставят вместо подписи. Плохо ли?
 Я киваю согласно.
 - Конечно, две "тыщи зелёных", совсем неплохо - и мгновенно вспоминаю наших бедных убогих старух в каждой семье, - Совсем неплохо...
    А на следующий день мы поехали с ней затариться продуктами в соседний административный посёлок. Там в центре был и супермаркет, и префектура, и почта, и школа, где учился Йохан. Однако первое, что бросалось в глаза на центральной площади - это клумба и посередине неё не розовые кусты, как это и полагалось бы, а серая слепая железобетонная стена метров 5 высотой, частично раскрашенная разноцветной мазнёй и чёрными каракулями. У основания которой лежали такие же длинные приставные лестницы. И на такой лестнице, почти на вершине, стоял паренёк и что-то рисовал на ней чёрной краской из баллончика. Я удивилась.
   - Интересно, а что это всё значит?- спросила я удивлённо.
  - Да это у молодёжи мода теперь такая, - объяснила мне Пирка. "Граффити" называется. Рисуют цветными красками что попало и где попало. Только дома портят. Вот наш мэр и поставил для них эту стенку. Говорит, пускай себе забавляются, рисуют хоть в пять слоёв. Это лучше, чем домА портить или травку курить.
  - Что и Йохан тут рисует?
  - Ну да, я ему дорогих красок накупила.
  - А где же его рисунки?
  - Так вот же они красные, синие. А это, наверное, его одноклассник - соперник замазывает, а сын завтра на другой стороне что-нибудь новенькое придумает.
   Я и правда однажды через открытую дверь увидела в его полупустой комнате решётчатую стену с ячейками от пола до потолка, и в каждой хранились, лежащие на боку, большие баллоны с разными пёстрыми красками от белой до чёрной. И я опять подавила своё удивление, поскольку нигде в Европе таких картин - граффити ещё не видела.
    А вот супермаркет был похож на все европейские магазины, хоть и стоял он тут среди соснового леса. Стекло, алюминий и свет, сплошь белый свет. Весь маркет залит этим холодным, ледяным светом. И бесконечно-длинные красивые ряды продуктов: рыбные, мясные, фруктовые, грибные... А каких вин тут только не было! И Куба, и Мексика, и Чили, и Италия... А Пирка, тем временем, всё наполняла свою тележку, брала с полок продукты то справа, то слева. Я же не переставала удивляться, что здесь в глухих скандинавских лесах всё это есть. Но старалась не выдать своего удивления и восторга, особенно когда увидела спелые, разрезанные куски арбуза в плёнке. Пирка сказала:
  - Ну, бери, что тебе хочется.
Я хотела многое, особенно арбуза, но в моей сумочке денег - "кот наплакал". Но что-то я всё-таки положила, правда привычное. Нарезку сыра и колбасы, но отказаться от куска красного спелого арбуза, среди зимы, никак не могла. И когда подъехали со своими тележками к кассе она великодушно сказала, глядя на мою сумку: "Убери". И всю эту гору деликатесов оплатила сама.
   Все продукты мы перегрузили в фургон и покинули посёлок. Я подавленно молчала..
А Пирка наоборот оживлённо болтала. - Ну вот, теперь нам еды на неделю хватит. Ты готовить-то  как, любишь? Умеешь?.. Я молча кивнула. Я могла и умела. Долгие годы, когда у меня в Москве была полной семья - муж, дочь, мама, бабушка, кошка, собака плюс певчий дрозд в клетке, (да ещё то и дело бывали гости, друзья) столы у меня сияли на загляденье. Но, однако, потом дом начал пустеть. Первым нас покинул мой дорогой Юра от смертельного белокровия. Потом в лучший мир ушли старшие. Потом дочь вышла замуж, уехала к мужу. Умер эрделька Дик, за ним кошка. А дрозда Кешу я, отправляясь  в командировку, почти со слезами подарила лучшей подруге. И вот так помаленьку мои таланты в кухне и у плиты сошли на нет. Много ли одному человеку надо?..А Пирка, между тем,  за рулём не умолкала: - Ну вот, ты нас русской едой и побалуешь, и удивишь. Я молчала, потупившись. И Пирка осеклась... Да ты не пугайся. Старухи мои малоешки. Сын в школе обедает, я туда отдельно большие деньги плачу. Ну, а уж мы с тобой навернём от души. (Она, конечно, не так сказала не "навернём". Это уж, простите моя русская интерпретация, но по смыслу всё точно). Она опять и опять чему-то смеялась, она вообще была человеком лёгким. А я подумала - А почему бы и нет, почему бы не накормить? Да ещё с такими-то продуктами, с осетриной, с грибами-трюфелями? Тем более это богатство будет лежать у Пирки на кухне в её серебристом трёхстворчатом холодильнике... Справлюсь, где наша не пропадала?...
      Я начала думать, что же приготовить. И вечером спросила Пирку:
    - Что лучше? Рыбное или мясное? И на сколько персон? Может кто-то в гости придёт? И когда, может на воскресенье? Как раз и Йохан будет дома.
Но она встрепенулась:
   -  Только не в воскресенье. Я должна быть в городе. Мне надо с другом увидеться, документы отдать.
 Я огорчилась, но, помолчав, всё же спросила:
  - А кто он?
И она не без гордости ответила:
  - Бизнесмен. Цветами торгует. Это трудно, конечно, затратно. Но прибыль большая. У него целая сеть магазинов, и у нас и в Европе. Мне до него далеко...Крутится как белка в колесе,- и стала объяснять,- из Голландии с тюльпанами не вылезает. Недавно в Колумбию летал, там появились новые розовые сорта... Я ему по бухгалтерии помогаю... Недобро скривилась. Правда жена у него,- и рукой махнула. - Сплошное горе. И детей у них нет. А он меня любит. Но и её не бросает, говорит, жалко -  больная. Говорит - не спеши. Ну я и не спешу. Вот так и мучаемся.
    А в воскресенье, перед тем как уехать в город, Пирка вдруг говорит мне:
   - А ты никогда не спала на водяном матрасе?
Я удивилась:
    - На водяном? На таком матрасе я не только не спала, а даже не слыхивала.
  - А ты попробуй, поспи сегодня в моей спальне. Хорошая штука. Это сейчас в Европе так модно, так дорого. А бельё на постель в шкафу возьми, ты знаешь где.
И я решилась попробовать. В чужой спальне я ложилась на этот водяной матрас с большой осторожностью. И не зря, поскольку услышала под собой бульканье, словно погружалась в воду, и застыла на месте. А когда упёрлась локтём чтобы перевернуться, то локоть стал подо мною тонуть, неудержимо пошёл куда-то на дно, при том журча и захлёбываясь. С трудом я выкорабкалась из мягкой этой трясины, и сочувственно подумала - Господи, спаси! Как же они умудряются вдвоём тут кувыркаться? Это же катастрофа просто!.. Так что в эту ночь я совершенно не выспалась и всё думала - нет уж, никогда эта очередная европейская мода, странные западные ценности, у нас на Руси не приживутся. У нас куда слаще выспишься на тёплой печной лежанке и уж тем более на духмяном сене в сарае или на чердаке. Воистину говорят: "В гостях хорошо, а дома лучше."
    А настоящее наслаждение за эти полмесяца в гостях я получила от прогулок в окружающем сосновом лесу. Они были просто сказочны. Я словно купалась в морозном, терпком аромате  сосновой смолы и хвои, дышалось полной грудью. Свежий воздух наполнял мою душу светом радости и покоя. По сторонам стояли золотые, освещённые солнцем, корабельные сосны. И вольный ветер гулял в их кронах на фоне синего неба, где прыгали белки и  чирикали птицы. Запрокинув голову, я порой смотрела на вершины высоких сосен, которые  как кисти художника тянулись в небо, словно хотели на голубом холсте что-то нарисовать, написать что-то земное, предвечное, известное только им.
    По неглубокому снегу я протоптала дорожку в глубину этого бора. И во время этих отрадных прогулок то позади, то обгоняя меня, как собачка, бежал рядом Пиркин кот, которого я мысленно, по-русски назвала "Васька". И я удивлялась, как этот чудо-кот мог босиком и с удовольствием бродить за мной по снегам. И видно не потому, что я его подкармливала едой со стола, а потому, что мы уважали друг друга, как две Божьих твари, имеющие право жить на земле.
    В лесу было так прекрасно, так чисто, как в праздничной горнице. И эта природа, всё это великолепие не знало чьё оно - карельское, чухонское, финское, русское. Воистину, "ручей, ручей, ты чей?..- НИЧЕЙ..."
  Всё было всеобщим, Божьим, мирским и даже вечным.
    Но под хруст снега под ногами я иногда с сожалением думала, неужели где-то на севере на каких-то лесоучастках всё это уничтожается, гудит пилорамная техника, ради коммерции, ради денег, пусть и миллионов, гибнет такая же красота? Валить, рубить, корчевать и продавать, превращать всё в бумагу? И до того мне это показалось преступным и чуждым, что хотелось плакать. И на глаза, и правда, набегали щемящие слёзы. А ей, природе, такой могучей, и нежной не было никакого дела до человека, до его чувств и страстей... И только кот Васька, вскинув трубою хвост, мирно семенил у ног. Моя любовь к Отечеству отсюда, издалека ощущалась мной особенно пронзительно и глубоко. И подумалось - пора, пора возвращаться к дому, прямо по меридиану, на юг, в Москву. И что меня держит здесь? Разве что этот лес да вот кот, который прикипел ко мне душой...Да, видать я и правда, истинная кошатница. Отчего впрочем, и не отказываюсь...И улыбнулась, взглянув на кота, бегущего впереди. "Верно ведь, Васька?" "Домой...скорее домой,- думала я Пора, пора. Нагостилась в богатой вилле. А там дела, столько дел накопилось!.. Вот вернётся Пирка из города,  и я соберусь, я скажу ей... Интересно, что я скажу ей?..
   И я спросила у неё первым делом почему-то про кота. Пирка смеялась: "Он у меня медалист.  До кастрации я его уступала за деньги, в клуб. Чего прибыль терять? Знаешь сколько у него детей в городе? Не одна сотня..." И в моей голове мелькнуло - "Неужто и это продаётся и покупается?" "Я бы тебе дала его в Москву бесплатно, ты же кошатница,- и хохотала громче прежнего. - Да теперь уж поздно, подружка, поезд ушёл..."
   Днём кот ловко охотился в сосновом бору, ловил белок и птиц. С хрустом их съедал прямо на дереве, а вечером возвращался, мяукал под дверью. Миска его была всегда полна сухим кормом из купленного в магазине дорогого мешка с латинскими буквами на боку "Корм для кастрированных кошек". Дорогущий. Помню я тогда поразилась - кошкам здесь производят спецкорм? И даже разный, для британцев, для мейн-кунов и даже для котят? Ну и ну! Во до чего цивилизация дошла! Даже есть спецмагазины? - и я добавляла: А мы кошек со стола кормим... " Но Пирка лишь горделиво посмеивалась: "Мы же не русские. Мы всё же Европа." Я обомлела даже. Хотела взорваться, но сдержалась, - гостья ведь. А в мозгу так и стучало, стучало... Европа? Да какая вы Европа?..Вам всё Россия дала...
Для меня чухонцы, угро-фины древние - это всё в одном стакане: карелы, финны, весь, эстонцы." Впрочем, отношения между нашими странами меня тогда не интересовали. Мне казалось, что это удел учёных - историков, политологов. Думаю, и Пирка тоже тогда об этом не думала.      
   Тут мне надо было бы написать банальное "прошли годы". Но они действительно прошли. За это время и в мире, и в России, (и между нашими странами) и в моей судьбе так много всего изменилось, так много "воды утекло", что и сказать трудно. Но однажды среди писательских будней, у меня дома в Москве, вдруг раздался необычный телефонный звонок. Я поняла - это междугородний. Но это был даже международный из Хельсинки. Я сняла трубку и неожиданно услышала и узнала голос моей финской знакомой Пирки. И не то, чтобы обрадовалась, а удивилась. Значит, она меня не забыла, так же как и я её. Первым делом, я конечно, спросила про её семью, про её чухонских бабушек - близняшек, про сына. Она охотно и громко отвечала: "Старух своих я давно схоронила, а Йохан в Лондоне, я его отправила в Оксфорд учится. Там всё так дорого, гораздо дороже, чем у нас. Мне ему бесконца деньги приходится посылать. Надеюсь, домой вернётся, не укатит куда-нибудь в Штаты. С таким образованием у нас в Финляндии и депутатом парламента можно стать." А про кота Ваську я не спросила, сочла неудобным. А зря (не спросила). И сейчас жалею. Это был "наш человек". "А дачу я продала и очень выгодно. Ещё занимаюсь теперь и цветами - живо продолжала Пирка. "А знаешь почему я тебе звоню?" Видно совсем не думала о том, что международный телефон ей обойдётся в копеечку. "Просто хочу тебя порадовать, вытащить из твоего безденежного болота. У меня тут случайно завелись два вагона сахара, точнее сахарного песку и расфасовка хорошая - всё в мешках. Я могу почти даром перегнать их тебе до Петербурга, ты там их получишь и перегонишь в Москву. И документы с ними будут. Ты же учтёшь мне мой процент?
Поставишь где-нибудь на Ленинградском вокзале на запасные пути, а потом сбудешь через торговую сеть. По магазинам, ларькам, а лучше всего на рынки. Это же сразу живые деньги. Ведь у вас же теперь экономика рыночная. И добавила: "Я ж говорю тара очень удобная, в мешках". Я сперва растерялась, потом обалдела, даже не знала как реагировать. Всё это упало, как снег на голову. Представила себя во всей этой нелепой ситуации, суете. С этими вагонами, мешками сахара, магазинами... И даже не знала что на это всё отвечать моей щедрой финской подруге. Просто молчала. А она, по-своему расценив моё молчание, великодушно сказала: "Я конечно тебя понимаю. Тогда давай сделаем так, ты пока думай, а во вторник я тебе перезвоню. Только не тяни, а то вся моя задумка сорвётся и останешься ты без денег. Ну всё, до связи." И положила трубку. А я до вторника всё соображала, но так ничего и не придумала, что ей ответить. Однако во вторник почему-то никакого международного звонка не раздалось. Не было звонка ни в среду, ни в четверг. Никогда. И теперь, когда я пью чай с лимоном и сахаром, с улыбкой вспоминаю про эти два вагона сахарного песку, и думаю о том, как однажды я могла стать да не стала миллионершей.